Корделл Александр. Мечты прекрасных дам

   – И не говори, – ответил он ей в тон. – Сэм, он такой – вроде меня. Никогда ни о чем не рассказывает. А где твой муж?
   – Вернулся в Гонконг, по крайней мере я надеюсь. Но Сунг где-то здесь.
   – Не беспокойся – я о нем позабочусь.
   Эли взял ее на руки и понес за стеклянные двери в сторону лужайки, и это казалось совершенно естественным и не вызывало у нее ни страха, ни тревоги. Милли казалось, что вновь повторяется сказка острова Лантау: берег и море, лунный свет и Эли.
   Она знала, что Эли овладеет ею. Но разве не для этого он пришел сюда? Ей даже в голову не приходило, что это грешно, аморально. Требование о выкупе, ускорившее смерть отца, бесконечное ожидание того дня, когда она окажется на воле, тогда, на Лантау, – все это казалось ерундой в сравнении с абсолютной уверенностью в том, что наконец она с тем, кого любит… Только когда Эли положил ее на траву около ручья и поцеловал, она вернулась к действительности.
   Их первый поцелуй был робким, неуверенным, она не сразу отозвалась на него, но постепенно ее отклик становился все сильнее и сильнее, пока все вокруг не померкло – запахи, звуки. Милли впервые испытала это неизъяснимое блаженство: когда ты принадлежишь мужчине. В юности она ужасно боялась этого момента, но теперь, задыхаясь от страсти, Милли вспомнила давние девичьи страхи и любопытство и улыбнулась, ибо она и представить себе не могла, какое это счастье и восторг.
 
   Потом, когда Эли спал, лежа рядом с ней, Милли поднялась, подошла к ручью и ополоснула лицо и волосы. Эли, обнаружив, что ее нет рядом с ним, приподнялся и протянул к ней руки. Она вернулась к нему и опустилась на колени рядом с ним. Он опять привлек ее к себе, так что его губы почти касались ее губ, и произнес:
   – Я люблю тебя. Я полюбил тебя сразу, как только увидел.
   Этого было достаточно. Больше ей ничего не надо. И, услышав эти слова, она успокоилась, легла рядом и заснула.

29

   – И когда португальская полиция собирается арестовать Эли Боггза? – спросил Янг.
   Этот разговор произошел через несколько дней. Янг пришел из монастыря на Лантау повидаться с сестрой. Анна встретилась с ним на борту своего сампана «Цветок в тумане».
   – Ну об этом пусть думает теперь да Коста, – отрезала Анна. – Я отвела его на пороховой завод. Остальное зависит от него.
   – И когда этот пират окажется за решеткой, ты прекратишь свои дела?
   – Братишка, – сказала она, касаясь его щеки, – разве я когда-нибудь говорила тебе неправду? Я просила тебя помочь мне убивать пиратов и бандитов, и ты делал это, за что я тебе благодарна. Но теперь мы выполнили свою миссию.
   – Я совершал убийства, и сердце мое разрывается на части, – сказал Янг, прикрывая лицо полой своего оранжевого одеяния. – И моим наказанием будут вечные муки. Так говорит мой Господин в Колокольной Башне.
   – Если ты веришь во всю эту чепуху, то ты еще больший дурак, чем я думала, – рассердилась Анна. – Разве крестьянам в Фу Тан теперь не лучше живется?
   Янг кивнул, вытирая глаза.
   – Значит, радуйся, что мы выполнили свой долг, братишка. А теперь не мешай мне, у меня есть кое-какие дела. Завтра, если повезет, я опять начну работать по дому.
   – Ты возвращаешься к монахиням в католическую миссионерскую школу? – Янг радостно обнял сестру. – Сестренка, это же замечательно!
   – Идиот! Да по мне лучше умереть, чем снова тереть у них полы. Нет, я нашла другую работу.
   – Уборщицей?
   – Ты и впрямь дурак! Я буду помощницей экономки. Все, больше никакой уборки. С меня хватит унижений, больше я не собираюсь ползать на коленях. И если бы у тебя было больше здравого смысла, ты бы последовал моему примеру.
   – Золотая Сестренка, но в унижении сила, а не слабость.
   – Тогда можешь считать моим богом Дьявола, поскольку я со всеми этими глупостями решила покончить, – сказала Анна. И при ярком утреннем солнце ее лицо исказилось от ненависти.
   – И когда ты приступаешь к своей новой работе? – со вздохом спросил Янг.
   – Надеюсь, дня через два. Сегодня я встречаюсь с хозяйкой дома.
   – Где?
   – На Виктория Пик в доме, который называется «Английский особняк».
   Янг, обрадованный тем, что ее ждет благополучное будущее, больше ни о чем не спрашивал.
 
   Мами вошла в гостиную «Английского особняка» с мрачным выражением лица.
   – Явилась новая помощница, мисс Милли.
   – Пригласи ее сюда.
   – Мне кажется, она нам не подходит.
   – Это мне решать, Мами.
   – Она едва достает мне до плеча.
   – Рост не имеет никакого значения.
   – И вообще она китаянка, имей в виду.
   – Я знаю. Мистер Уэддерберн уже разговаривал с ней в Клубе.
   – И вообще эти попрошайки-недомерки плохо работают.
   – Приведи ее сюда!
   Мами зарыдала, закрывая лицо фартуком.
   – Мисс Милли, я просто не могу в это поверить. Неужели кто-то вам наплел, будто я плохо работаю?
   – Мами, но это же только временно, пока ты окончательно не поправишься!
   – И пахнет от нее тоже как-то странно. Милли поднялась с кресла.
   – Ладно. Оставайся здесь, а я встречусь с ней в саду. Анне так и пришлось ждать в саду у фонтана. Глядя на нее, Милли подумала, что ей редко приходилось видеть столь красивую девушку.
   Анна Безымянная была одета в белое платье, какие носят молодые девушки из общины Непорочной Девы – покровительницы миссионерской школы в Фу Тан. Ее густые волосы, черные и блестящие, были стянуты на затылке черной лептой, что означало у них в Фу Тан непорочность. Сборчатая юбка платья развевалась вокруг колен, оставляя открытыми лодыжки, загорелые так же, как и руки, которые, казалось, были просто пропитаны солнцем. На шее висело небольшое золотое распятие.
   – Доброе утро!
   Услышав приветствие Милли, Анна с поклоном повернулась к ней.
   – Меня зовут Анна Фу Тан, – сказала она. Милли обратила внимание не столько на ее правильную без акцента речь, сколько на запах необычных духов, будоражащих чувства и наполняющих своим экзотическим ароматом воздух вокруг.
   – Мой муж сказал мне, что ты откликнулась на объявление насчет помощницы экономки?
   – Да, госпожа.
   – И что он уже побеседовал с тобой и сказал, что берет тебя. Я поняла, что работа эта временная – пока не улучшится состояние здоровья нашей постоянной экономки?
   Анна скользнула взглядом по стоявшей перед ней женщине. Довольно красива, подумала она, но это здесь, где слишком мало европейских женщин, где даже такие богатые господа, как мистер Джеймс Уэддерберн, не имеют особого выбора. И еще очень молода, подумала Анна, даже моложе ее самой, однако, похоже, не по годам умна – синие глаза, внимательно рассматривающие ее, были очень серьезны и проницательны на ее беленьком английском личике.
   Так значит вот кого предпочел Эли Боггз! Обычная европейская школьница-переросток с веснушками на лице. Ей говорили, что такие умеют подцепить и удержать даже самых беспечных и непостоянных мужчин; у них, видите ли, есть какое-то особое, какого нет у восточных женщин, обаяние, и Эли Боггз тоже оказался таким глупцом, не замечающим красоту и чувственность, которые ему преподнесли прямо на блюдечке.
   – Сколько тебе лет, Анна? – ободряюще улыбнулась ей Милли.
   – В Месяц Белых Рос мне исполнится двадцать один.
   – Ты очень хорошо говоришь по-английски.
   – Я говорю немного и по-французски, если понадобится.
   Милли пробежала глазами письмо, переданное ей Анной.
   – Монахини Фу Тан дают тебе отличную характеристику. Мой муж не обговаривал с тобой сумму жалованья?
   – Да, мы уже обо всем договорились.
   – Видишь ли, я редко занимаюсь подобными вещами. Хозяйство ведет мой муж.
   Они стояли рядом на солнце и улыбались друг другу. Почему-то Анна немного смущала Милли; хотя встреча происходила в ее собственном доме, где она была хозяйкой, девушка, стоящая перед ней и глядевшая на нее высокомерным взглядом, казалось, полностью контролирует ситуацию. Даже в аромате ее необычных духов было что-то неуловимо-зловещее. Милли не могла понять, что ее так смутило, ведь девушка была хорошо образована и имела рекомендации, о которых можно было только мечтать. Тем не менее, ощущение того, что перед нею властный и недобрый человек, не проходило.
   Анна же тем временем была занята своими мыслями: чем скорее она пройдет все формальности, связанные с приемом на работу, тем будет лучше. Эли грубо и бесцеремонно отверг ее, как обычную шлюху, а та, ради кого он это сделал, стояла сейчас напротив нее, и было видно, что она невинна, как ягненок, в этом мире хищников.
   Та черная женщина, которая открыла ей дверь, исчезнет первой, – имея доступ к кухне, она сможет довести ее нездоровье до скорого и естественного конца. И все прочие обитатели дома – кроме хозяина, с которым она уже познакомилась, – тоже должны быть ликвидированы при первом удобном случае. Но основная ее цель – хозяйка, которую любил Эли.
   Однако в той ауре зла, которая окружала Анну, иногда пробивали брешь более человечные чувства. Во время своей непродолжительной связи с Эли она испытала чувства, более благородные, чем обуревавшие ее обычно хищнические инстинкты: грубоватое, но доброе отношение Эли открыло в ее сердце некое подобие благородства, которое временами заглушало ее неодолимую жажду убивать. Теперь же, когда ею пренебрегли, со всеми сантиментами было покончено, осталась лишь расчетливая жестокость.
   Мило улыбаясь, она обратилась к Милли:
   – Госпожа, насколько я поняла, я буду работать у вас?
   – Да, конечно!
   – Я неплохо готовлю. Вы не пожалеете о своем решении.
   – Это просто замечательно! Хотя вообще-то готовка входит в обязанности моей старшей экономки.
   – Я понимаю.
   Хмурая Мами проводила Анну Безымянную до ворот.
   – Я ей не доверяю, – заявила Мами, возвращаясь в гостиную.
   – Но почему? – спросила Милли. – По-моему, она просто очаровательна, а духи у нее – просто божественные!
   – Ах так? Что я тебе говорила – если у девушки блестит от чистоты лицо, не забудь посмотреть у нее за ушами. Неспроста от нее так хорошо пахнет, ой неспроста.

30

   Через три дня Анна приступила к своим обязанностям в качестве помощницы экономки, пока Милли с Мами все еще пребывали на острове Грин. Джеймс Уэддерберн, держа в руках бутылку, в тупом пьяном оцепенении глазел в окна гостиной.
   Он стоял, покачиваясь посреди комнаты, затем вдруг резко выпрямился, стараясь придти в себя, поскольку где-то ему почудилась музыка – еле слышные звуки, – будто какая-то женщина поет, перебирая струны старинного инструмента.
   Не выпуская из рук бутылку, он подошел к двери и отворил ее. Звуки стали слышнее. Он вышел в коридор и прислушался, не веря своим ушам.
   Идя на звук, Джеймс проковылял до главной лестницы, затем прошел в ту часть дома, где жила прислуга. Остановившись у двери, за которой слышалось пение, он повернул ручку и вошел.
   Музыка резко оборвалась. Анна Безымянная, сидевшая на кровати с «п'и-па» в руках, подняла голову, на лице ее мелькнул непритворный ужас.
   На ней не было ничего, кроме легкого халатика. Она отшвырнула «п'и-па» и вскочила с кровати. Халатик соскользнул, открыв ее, нагую. Она стояла, сжав кулаки, дрожа всем телом.
   Джеймс, потрясенный столь быстрым развитием событий, не мог отвести от нее удивленного взгляда, но тут Анна пришла в себя, схватила лежавший на полу халатик и бросилась к двери. Но Джеймс преградил ей дорогу.
   – Пожалуйста, господин, – взмолилась Анна. Все еще плохо соображая, Джеймс не мог отвести глаз от ее залитого слезами лица.
   – О Боже праведный, – пробормотал он.
   – О пожалуйста, простите!
   Теперь она говорила по-китайски – на своем родном языке, пытаясь что-то объяснить Джеймсу, но тот, слабо понимая что-то в этом потоке речи, лишь глупо улыбался. Но и в менее щекотливых ситуациях разгневанный хозяин мог запросто уволить прислугу Анна прекрасно об этом знала. Прикрыв лицо своими длинными волосами, что у китаянок выражало крайний стыд, она бросилась к кровати и вся скорчилась, словно ожидая удара. Джеймс подошел к ней ближе и откинул волосы с ее лица.
   – Простить? За что простить? – спросил он слегка охрипшим голосом.
   – Вы ведь не прогоните меня?
   – Да упаси Бог, женщина! Меньше всего я думаю об этом. Ты просто подарок небес.
   – Тогда, – она умоляюще посмотрела на него, – пожалуйста, будьте поласковее со мной, хозяин. Я воспитывалась в монастыре и ничего не знаю о мужчинах – С этими словами она подошла к двери, заперла ее и, откинувшись, подняла к нему свое лицо, на котором сквозь слезы проступала задорная улыбка.

Книга третья

31

   До того, как Милли исполнится двадцать один год, оставался один месяц. В это время года уже с утра наступала такая несносная жара, что все беременные женщины в Гонконге начинали жаловаться на свою судьбу. Мами, не переставая обмахиваться веером, заявила, что ни одна женщина, проживающая восточнее Аравии, не должна рожать детей летом.
   – Может, вскоре на тебя тоже начнет действовать жара? – подразнила ее Милли.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Ничего. Просто в Гонконге сейчас начался сезон детей!
   – Мисс Милли, за кого ты меня принимаешь. Я прожила долгую жизнь и умею избегать таких сюрпризов. – Мами утерла платком потное лицо, и блеснула ее самая великолепная улыбка. – Но должна признаться: с тех пор, как в мою жизнь вошел Черный Сэм, мне приходится иногда и выкручиваться.
   – Что ты имеешь в виду?
   Мами пожала плечами.
   – Ну, я начала встречаться с мужчиной. Я так долго была замужем за Растусом, что даже не ожидала, что способна, как бы это выразиться, обрести второе дыхание. Но Сэм сказал, что Растус – мертв, а я – жива.
   – Сэм прав. Когда ты его увидишь?
   – В два часа в этот же день на будущей неделе на пирсе Блейка. Он повезет меня на остров Стоункаттерс. Это необитаемый остров.
   – Ой, как ты рискуешь. Даже не была там. Тебе удалось снять с него эти пиратские серьги?
   – Он мне их отдаст через неделю в воскресенье, когда пойдет со мной в церковь на утреннюю службу.
   – Неужели!
   – Да! – уверяла ее Мами. – Мой Растус посещал церковь, как должен делать всякий уважаемый человек, и я сказала Сэму: «Если ты будешь вести себя, как мой Растус, тебе не будет стыдно предстать перед Создателем». «Но я совсем не спешу с ним встретиться. Пожалей меня, девушка, я же пират», – заявил мне Сэм. «Тем более ты должен быть честным и порядочным, иначе тебе не увидать Мами недели две, не меньше»
   Милли хихикала.
   – И что он тебе сказал на это?
   – Ну, видишь, мы продолжаем встречаться…
   – Господи! Ты знаешь, как прибрать мужчин к рукам.
   – Что верно, то верно. Когда Господь Бог наградил Еву даром любви, он объяснил ей, как им пользоваться.
   Мами наклонилась к зеркалу и потерла пеплом розовых лепестков за ушами.
   – Как тебе Фу Тан?
   Мами снова пожала плечами.
   – Я могу сказать только одно: экономка она хорошая. С тех пор, как она у нас появилась, у меня никаких хлопот.
   – Отдыхай, пока ты по-настоящему не выздоровеешь.
   – Но все равно, я не доверяю никому, кто прячет глаза, а не смотрит открыто.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Очень уж хитра, – ответила ей Мами. – И, прямо скажем, не ангел. Так и зыркает черными своими глазищами.
   Милли подумала, что Мами преувеличивает: глаза новой экономки были не черными, а карими, и такими простодушными… как у молодой телочки. С тех пор, как она у них появилась, все хозяйство действовало, как часы.
   В прихожей Милли наткнулась на Джеймса – его ждали с носилками два кули, чтобы отнести в офис.
   Белые колонны, украшающие фасад их «Английского особняка», сверкали красотой и величием в утреннем свете, Джеймс же, напротив выглядел потрепанным и мрачным.
   – Прости, что не позавтракала вместе с тобой, – спокойно сказала Милли.
   Джеймс проворчал что-то невнятное. Глаза у него были красные и подпухшие. Милли решила, что никто не имеет права выглядеть так, как ее муж по утрам.
   Джеймс нехотя выдавил:
   – Принесли открытки – поздравляют тебя с днем рождения. Не рано ли?
   – Это от школьных подруг из школы, – сказала Милли. – Они перепутали дату, и из-за них я уже чувствую себя старой.
   Пока Джеймс переваривал сказанное ею, Милли добавила:
   – Я вчера заходила в банк, ведь скоро я сама буду распоряжаться деньгами, которые сейчас под твоей опекой.
   Джеймс попытался уйти, но она его задержала.
   – Мне казалось, что на моем счету должно быть как минимум две тысячи долларов, и меня поразило, что там практически ничего не было.
   – Что ж, придется привыкать жить по средствам, – огрызнулся он.
   – Это неслыханно! Ты должен перечислять на мой счет пять сотен долларов ежемесячно. Так было указано в соглашении об опеке. Мне и нужно-то всего пятьдесят долларов, но на счету нет ничего!
   – Маленько потерпи!
   – Еще чего! Мне нужно всего лишь несколько долларов на карманные расходы. Честное слово, Джеймс, можно подумать, что это твои деньги!
   – Так оно и есть, пока тебе не исполнится двадцать один год!
   Он тяжело вздохнул.
   – Послушай, твой адвокат, мистер Гудчайлд, официально переведет тебе деньги, как только тебе исполнится двадцать один год. До этой даты ты считаешься несовершеннолетней, и твои действия ограничиваются строгими финансовыми нормами. Если тебе нужно больше денег, поговори со своим адвокатом.
   – Обязательно. Предполагается, что ежемесячно я должна получать проценты, но я их ни разу не получала. Сегодня обязательно повидаю Гудчайлда!
   Милли видела, как кули уносили Джеймса из дома.
   Выйдя в гостиную, она с изумлением обнаружила там Анну, которая определенно могла слышать весь их разговор. Эта девушка обладает способностью появляться в самых неожиданных местах, подумала Милли. Она перемещалась по дому с удивительной скоростью. Несколько секунд назад комната была пуста.
   Анна обернулась к ней, продолжая вытирать пыль с книжного шкафа.
   – Доброе утро, Фу Тан, – сказала ей Милли. Анна ей поклонилась.
   – Леди, какой жаркий день.
   – В полдень жара будет еще сильнее. Анна спокойно улыбалась и тихо спросила:
   – У вас болит голова?
   – Нет.
   – Мне кажется, что она болит у бедного хозяина. Я заговорила с ним, и он мне не ответил. У меня мало опыта общения с джентльменами. Может, им не нравится разговаривать по утрам.
   – Твоему хозяину уж точно это не нравится.
   – А он не болен? Простите меня, леди, но за три недели, что я провела здесь, я так привыкла к вам. Кроме моего брата Янга, у меня никого нет, поэтому я считаю вас своей семьей. Когда вам грустно, я тоже грущу.
   – Фу Тан, я очень тронута твоей привязанностью.
   – Да, вы для меня вроде как родственники. Вы знаете, что у нас, китайцев, очень почитают семейные узы. Вам тоже грустно, леди?
   – Почему ты меня об этом спрашиваешь? – Милли стало любопытно.
   – У хозяина такое грустное лицо. Что-то его, видно, сильно заботит. У мужчин, которые занимаются бизнесом, всегда такие лица. В мире, где живем я и мой Янг, нет ничего, кроме смеха.
   – Ты тоже буддистка?
   – Нет, я верю в Христа, как и вы, – солгала Анна. – Я видела, как вы ходили в христианский собор Святого Иоанна, туда, куда Мами вскоре отведет своего мужчину.
   Милли улыбнулась.
   – Так ты слышала, как мы говорили об этом? Не стоит верить всему, что мы болтаем, и вообще, поменьше слушай, иначе у тебя не останется времени на работу. Ты уже заказала второй завтрак и обед?
   – Да, я это уже сделала. Мисс Мами поедет с ним на остров Стоункаттерс?
   – Вполне возможно, но это ее личное дело, не так ли? – резко заметила Милли.
   – Конечно, но только на этом острове живут змеи. Когда она будет там, ей следует быть очень осторожной, и чтобы обязательно были прикрыты ноги. Также следует опасаться белого и розового олеандра. Если сорвешь его цветы, пальцы станут липкими. Их нельзя подносить ко рту, иначе отравишься.
   – Я обязательно передам это Мами.
   – Вы там были?
   – Прости, мне нужно идти, – сказала Милли.
   – Я только спросила, были вы там или нет. Если вы когда-нибудь отправитесь на этот остров, пожалуйста, ведите себя там поосторожнее. – Анна широко улыбнулась.
   – Какая ты добрая, так заботишься о всех нас.
 
   Раскаленное солнце просто сжигало Гонконг. На пирсе Блейка залив сверкал, как драгоценный камень. Маленькие волны танцевали и качали лодки и сампаны.
   Вдоль берега стояли склады богатых людей.
   Ближе к воде под вывесками «Цветок в тумане» располагались публичные дома. За красивыми ставнями прогуливались китайские и португальские леди сомнительной репутации и чистоты.
   В старых артиллерийских бараках говаривали, что встреча с ними могла запросто уложить мужчину в гроб всего лишь за один доллар.
   Милли шла медленно, обмахиваясь веером. Стояла жара. Носилки и полуобнаженные кули, согнутые под тяжестью седоков и груза, пробегали мимо нее по Квинс Роуд. Старую набережную начали перестраивать, и толстые жены этих седоков, укрывшись под бамбуковыми зонтиками, степенно прогуливались с потными и краснолицыми клерками, бесцеремонно перемывая всем косточки.
   Офис господ «Гудчайлд энд Гудчайлд» располагался рядом со старым банком Метесона. Милли деловито прошла по прохладному мозаичному полу и подошла к конторке, чтобы навести справки.
   – Пожалуйста, мне нужен мистер Гудчайлд-старший, – обратилась она к клерку.
   – Как мне представить вас, мадам?
   – Миссис Милдред Уэддерберн.
   – Простите, по какому вы делу?
   – По личному.
   Милли покачивала ручку зонтика, выточенную из слоновой кости. Ее белизна, как и белизна длинного в складку платья, ярко выделялись на фоне тускло-коричневой мебели.
   Клерк, с желтоватым лицом и со сдвинутым на кончик носа пенсне, даже не двинулся с места.
   – Мадам, я все же хотел знать суть вашего дела. Комната мистера Гудчайлда находится на верхнем этаже, и, заранее узнав, что вам требуется, он сможет сразу принести сюда ваши бумаги. Пожалуйста, объясните мне цель вашего визита.
   Милли вздохнула.
   – Это касается адвокатской опеки над моими деньгами, которая будет иметь силу до моего совершеннолетия.
   – Понятно. К сожалению, мистер Гудчайлд-старший только что уехал к своему клиенту.
   – Тогда пусть меня примет мистер Гудчайлд-младший.
   – Увы, мадам. Мистер Гудчайлд-младший болен. Лихорадка.
   Милли понимающе кивнула.
   – Весьма сожалею. Есть тут кто-нибудь еще, кто поможет мне в этом вопросе?
   – Боюсь, что нет.
   – Но поймите, что речь идет о больших суммах. От маленьких глазок под стеклами пенсне побежали лучики морщин.
   – Мэм, в этом нет никакого сомнения. Как правило, под опеку берут значительные суммы.
   – Тогда тем более странно, что никто из ваших сотрудников не желает мне помочь. Почему такое неуважение?
   – Ну что вы, мадам. Я передам им вашу просьбу, и кто-нибудь навестит вас при первой же возможности. Может, и мистер Уэддерберн будет дома.
   – Этого еще не хватало, – резко прервала его Милли. – Я знаю, что мистер Гудчайлд здесь, и желаю немедленно с ним побеседовать. Если он не спустится сюда, я сама к нему поднимусь!
   – Но, мадам! – завопил клерк.
   Когда она двинулась вперед, он попытался преградить ей путь, так что ей пришлось оттолкнуть его. Прибежал охранник в форме. Он с клерком схватили ее за руки. Посетители банка с интересом смотрели, как разъяренная Милли пыталась вырваться.
   – Мадам, приемная доктора Скофилда находится в этом же здании, – внезапно заявил клерк. – Вы можете пожаловаться ему.
   Милли одарила его испепеляющим взглядом.
   – Насколько мне известно, вы его давняя больная… – нагло продолжал он.
   Растрепанную и дрожащую от ярости Милли выпроводили на улицу. Было очевидно, что до ее прихода Джеймс успел пообщаться с господами Гудчайлд. Милли невольно подумала, что зря ввязалась в спор с клерком.
   Жара стала еще сильнее. В это утро Гонконг был просто отвратителен. Милли еле плелась под своим зонтиком. А вокруг все занимались своими делами. Крестьяне размахивали связками тощих цыплят, болтающихся вниз головами, и зычно выкрикивали цену. Мясники расхваливали засиженное мухами мясо. Всякие шарлатаны-целители сулили исцеление от всех известных и неизвестных хворей. Имелись у них и лосьоны от вшей, и порошки для предохранения от беременности. Кули бежали трусцой, таща на плечах длинные палки-коромысла с грузом. Распорядители похорон громко кричали: «Дайте дорогу мертвым!», расчищая путь в толпе перед рыдающими родственниками и профессиональными плакальщиками, которых нанимали оплакивать покойных за пятьдесят центов в час. Хотя в Гонконге еще не было рикш (это было изобретение японцев), носилки можно было нанять везде: и на Педдер-стрит, и на Квинс Роуд. Шлюхи и служительницы борделей фирмы «Цветок в тумане» заманивали холостяков в свои лодки, уверяя, что их ожидает райское наслаждение!
   Длинноволосые святые отцы разных мастей и религий, старательно запахивая свои жалкие балахоны, с жаром доказывали истинность своей веры. Это была самая гуща гонконгской жизни – шум, толкотня, спешка. Милли еще раз поразилась удивительной пестроте и причудливости, свойственной Гонконгу, этой преисподней, населенной миллионами разнообразных чертей…
   На углу Поттингер-стрит пороли преступивших законы. Наиболее опасные преступники были в цепях и шейных деревянных колодках. Их отправляли в город Кулон, где их должны были обезглавить: стандартная мера наказания за убийство и пиратство. «Ах, Эли, не забывай об этом», – подумала Милли. Тринадцать кули сидели на корточках на тротуаре, ожидая своей очереди. Позже она узнала, что им была назначена норка по приказу полковника Кейна, грозы всей округи, его дурная слава докатилась до британской Палаты Общин. Губернатор там сетовал однажды на растущую в Гонконге преступность и сообщил высокому собранию, что лишь за один день пятьдесят четыре китайца подверглись как-то порке. Проходя мимо, Милли прикусила губу. Она видела, как они тянули к ней руки, моля о помощи. Но что она могла для них сделать? Ничего. В Гонконге человеческая жизнь стоила слишком дешево, а о сострадании тут вспоминали редко. У Милли в ушах звенели истошные вопли истязаемых… Ей стало плохо; подозвав носилки, она приказала, чтобы ее доставили домой.