Страница:
– Садись. – Она мотнула головой на табурет и прищурилась. – Значит, ты тот самый Легис. Необученный.
Она не спрашивала, а, скорее, утверждала. Я, аккуратно присев на покачнувшийся табурет, все-таки не удержался от вопроса:
– А ты – не Иллолли?
Девушка нахмурилась, потом оглядела меня с некоторой брезгливостью.
– Послушай, ты что – любитель пахучих трав? Не мог удержаться?
– Нет-нет, – поспешно ответил я. – Все в порядке. Просто не выспался.
– Ну, это ты успеешь в пути. – Девушка кивком показала куда-то мне за спину. – До самых гор дорога без ухабов.
Я обернулся. Позади меня было еще одно окно – такое же квадратное отверстие, обращенное к рощице. Но никакой рощицы за окном я не увидел. Неширокая дорога – полоса потрескавшейся бурой земли, рассекающая пыльную траву, – огибала сруб, спускалась в низину и ныряла под сплетенные ветви изогнутых толстоствольных деревьев. Деревья, словно пришедшее на водопой стадо, сгрудились на берегу быстрой реки; вода пенилась и бурлила, натыкаясь на камни и застрявшие между ними коряги и обломки стволов, крутилась водоворотами, мелкими волнами набегала на прибрежный песок, усыпанный засохшими листьями. Река была не очень широкой, на противоположном обрывистом берегу топорщились редкие кусты. Пейзаж, в общем-то, был вполне обычным, хотя и отличался от пейзажа Мира Одинокого Замка, и только безоблачное бледно-голубое небо с крохотным злым кружочком ослепительного солнца свидетельствовало о том, что за этим окном расстилаются какие-то иные пространства.
– Нам туда? – спросил я, показывая на реку, но тут же поправился, потому что девушка изумленно посмотрела на меня: – То есть, я имел в виду, скоро нам туда?
– Ты, по-моему, скорее переспал, чем не выспался. – Девушка прищурилась. – Конечно, скоро. Я же договорилась с Рергом и давно тебя жду, а ты там копался в лабиринте. Они уже миновали зыбучку, так или не так?
– Н-ну… так… – согласился я.
Ничегошеньки-то я не понимал, но, пожалуй, вряд ли бы эта воительница обрадовалась, скажи я ей такое. Она ведь, судя по ее словам, назначила мне отнюдь не амурное свидание, договорившись с Рергом (видимо, обо мне договорившись?), и рассчитывала на мое участие в каком-то предприятии, связанном с путешествием в сторону каких-то гор.
– Тебе что, Рерг совсем ничего не объяснил? – вдруг подозрительно спросила девушка.
Она соскочила с топчана и подошла ко мне, совершенно бесшумно ступая своими кожаными тапочками.
– Или ты ничего не понял?
Ее руки быстро легли мне на плечи, подобрались к горлу, и вряд ли это было лаской – она, по-моему, просто собиралась меня придушить, не дав возможности подняться с табурета и принять смерть стоя.
– А ну-ка, быстро, что выбираешь: свет звезды, зов птицы или молчание ночи?
Можно было, конечно, погладить камешек – вдруг он подскажет правильный ответ? – или припугнуть эту Камиллу-Ипполиту пистолетом; только я сомневался, что она даст мне возможность добраться до кармана. Свернет шею каким-нибудь высокоэффективным боевым приемом амазонок, бросит назад в колодец или в реку рыбам на радость и помчится разбираться с Рергом. Назвался груздем… Да и стоит ли дергаться – я ведь чувствовал, что знаю правильный ответ. Лишь бы он действительно оказался правильным.
– Ни то, ни другое, ни третье, – ответил я, невольно глядя на ее грудь, оказавшуюся почти на уровне моих глаз; ей явно было слишком тесно под курткой. – Выбираю зов молчащей звезды.
Моим плечам стало легче – хватка ослабла.
– Ты какой-то вялый, Легис, – успокоенно сказала девушка. – В самом деле что-то случилось? Мы же условились с Рергом: он тебя разыщет и расскажет самое необходимое. Хотя… – Она вдруг запнулась. – Возможно, это и к лучшему.
– Что к лучшему?
– Твоя непосвященность. Возможно, другие слишком хорошо знали, что им надо делать, потому и проиграли. Посмотрим.
Она, очаровательно покачивая бедрами, отошла от меня, присела возле охапки ветвей, прикрытых плащом. Раздвинула ветви, извлекла глиняный кувшин и объемистую кожаную суму. Поставила кувшин на стол передо мной, выложила из сумы аккуратные матерчатые мешочки, в которых оказались небольшие зеленые плоды и нечто похожее на сыр.
– Только быстро, – сказала она, садясь на табурет рядом. – Я, тебя дожидаясь, и куска не ухватила.
Мы жевали кисловатые мясистые плоды и вязкий «сыр», поочередно запивая еду терпким, но весьма приятным напитком из кувшина. Я, наконец, узнал, что рыжеволосую амазонку зовут Донге, и некоторое время с удовольствием катал на языке это звонкое холодное имя, похожее на хруст льдинок, на голос гулкого колокола, зовущего к битве. Несколько раз я ловил на себе ее цепкий оценивающий взгляд и все больше убеждался, что дела, по-видимому, предстоят нелегкие. Впрочем, это меня не пугало, только я сомневался – смогу ли?
А потом Донге меня удивила. Оставив недопитый кувшин на столе, сложив остатки еды в мешочки и обвязав горловину сумы узорчатой лентой, она мельком взглянула в окно, выходящее на реку, и, заложив руки за голову, легла на плащ, расстеленный поверх веток. Улыбнулась и тихо сказала:
– Иди сюда, Легис.
Я, помедлив, поднялся с табурета и подошел к ней. В ее улыбке, в ее зеленых глазах было что-то змеиное, настораживающее, но, видит Бог, я еще никогда не встречал столь обворожительных змей.
– Наклонись. – Это прозвучало почти как приказ.
Я пока не видел оснований не подчиняться и склонился над ней.
– У нас еще достаточно времени, – прошептала Донге и вдруг, резко приподнявшись, обхватила меня за шею и дернула на себя.
Это было похоже на молниеносную атаку кобры – я не удержался на ногах и упал на плащ рядом с Донге. Затрещали, ломаясь, ветки. Шею мою обнимали крепкие и нежные руки, а лицом я уткнулся в стиснутую шнуровкой грудь девушки.
– Легис… Ты ведь уже отдохнул… Ты ведь крепкий парень… – шептала девушка, ероша мои волосы. – Ты ведь умница, Легис…
Она ласкала меня, и мне было совсем неплохо рядом с ней, и все бы у нас, конечно, получилось, и меня тянуло ответить ласками на ласки и с головой окунуться в эту упоительную игру, в эту восхитительную борьбу, где нет побежденных, а есть лишь одни победители… – и все-таки я отстранился.
– Подожди, Донге. Не надо.
Девушка приподнялась на локте и непонятно смотрела на меня. Ждала объяснений? Ну что ж…
– Я не могу вот так, Донге… Нет, ты очень привлекательна, но я ведь тебя знаю всего несколько минут… Надо же испытывать хоть какие-то чувства, прежде чем… прежде чем…
– Прежде чем переспать, – завершила мой лепет девушка и засмеялась. Смех ее тоже был похож на гул боевых колоколов. – Ты молодец, Легис! – Она совершенно по-свойски похлопала меня по плечу. – Ты уж прости, я тебя просто испытывала. Может быть, кое-кто из них не вернулся именно потому, что поддался обольщению. А нет ничего проще, чем проткнуть затылок распаленному самцу, поверь.
Ее красивое лицо стало жестким, глаза смотрели холодно и решительно. Я не сомневался в том, что она действительно могла так поступать с распаленными самцами.
– И многие не вернулись? – спросил я.
– Многие… – Она вновь потрепала меня по плечу и одним прыжком оказалась на ногах. Так мог бы вскочить грациозный хищный зверь.
– Ладно, вставай, полежишь в другой раз. Ты не думай, я не кровожадная, просто так все складывается. Из-за этих проклятых хранителей.
Я поднялся и отошел к столу, а она затолкала плащ в суму, пригладила волосы и осмотрелась, словно проверяя, ничего ли не забыла.
– Ну все, Легис. Пусть с нами будет удача. Идем.
Она, перекинув суму через плечо, направилась к выходу, и я последовал за ней. Уже протянув руку, чтобы отодвинуть закрывающую дверной проем шкуру, она вдруг бросила через плечо:
– А оружие оставь здесь.
Я остановился, удивленный ее осведомленностью, и тогда она повернулась ко мне и повторила:
– Да-да, оружие оставь здесь. У тебя ведь в кармане оружие. Я сразу почувствовала, когда тебя обнимала. Не слушаешь Рерга, Легис. – Она покачала головой. – Оружие вряд ли поможет. Все они уходили с оружием и никто не вернулся.
Я молча вытащил пистолет и бросил его на кучу веток, хотя мне очень не хотелось с ним расставаться. Но условия здесь диктовал не я. И, может быть, действительно успех зависел вовсе не от оружия?
– Так будет лучше, Легис.
Вслед за Донге я вышел под жаркое небо с застывшим незнакомым солнцем, сжегшим дотла привычный уже Мир Одинокого Замка. Никаких замков тут не было – холм, с которого спускалась дорога, сруб, быстрая река и кусты за рекой. Это был совсем другой мир. Еще один мир.
Шагая рядом с Донге к прибрежным деревьям, я поинтересовался насчет своих дальнейших действий и, наконец, получил разъяснение нашей ближайшей задачи. Оказывается, нам надлежало затаиться на толстых ветках, нависающих над дорогой у самой воды, и ждать. А потом при помощи разработанной Донге тактики попытаться стать в некотором роде наездниками каких-то животных, которых девушка называла беджами, причем сделать дело так, чтобы сами беджи ничего не заметили.
Девушка первой забралась на дерево и исчезла в густой листве. Я начал карабкаться следом, вспомнив навыки детской поры. Тогда, много лет назад, в нашем изумительном просторном дворе, великолепно приспособленном для самых разных игр, мы скакали по деревьям, как белки, играя в войну и в «птички на дереве». А может быть, это не двор, а мы были приспособлены для игр?..
– Ложись вон там. – Девушка показала на развилку из ветвей высоко над землей. – Я брошу дымницу и спрыгну на первого бежда, а ты прыгай на второго. Главное – попасть в карман. И не бойся, бедж толстокожий, ничего не заметит – уже проверено.
Рядом с ней висел привязанный к ветке какой-то сверток – вероятно, та самая «дымница». Все-таки чувствовать себя совсем необученным было как-то неловко и я спросил, чтобы хоть что-то себе уяснить:
– И долго сидеть в этом кармане?
– До самого города, – ответила Донге, отвязывая дымницу. – Попробуем пройти ворота. Проберемся в карманах беджей, а потом вылезем. Я подам сигнал… Идут! – Девушка распласталась на ветке, зажав сверток в руке. – Ложись, Легис. Умоляю, не подведи!
А вот насчет этого я не был уверен. Я не знал, попаду ли в некий «карман», спрыгнув с высоты четырехэтажного дома. Такой практики у меня не было. Я втиснулся в шероховатую кору – и услышал вдалеке знакомый звук. Звук, похожий на шум включенных на полную мощность десяти, а то и пятнадцати компрессоров. Болотные Ледоколы…
Сквозь просвет в листве я видел, как они спускаются с холма – огромные, мощные, тонны могучей неуязвимой плоти, закованной в костяные панцири. Багровые глаза сияли на солнце, как сигнальные огни. Так вот они – местные беджи, в чьи карманы так стремится угодить воительница Донге, захватив с собой необученного Легиса, неумелого своего спутника. А «карманы» – это, вероятно, зазоры между костяными пластинами на боках Ледоколов. Бедж – не роскошь, а средство передвижения…
– Легис, готовься! – сдавленно сказала девушка, замерев в позе пантеры перед прыжком.
Первый Ледокол прошествовал под нами, обрывая листья бронированной спиной, второй держался в кильватере, метрах в десяти. Донге швырнула вниз сверток – раздался негромкий хлопок и над дорогой расползлось желтое клубящееся облако с ароматным запахом тлеющего сандалового дерева. В этой дымовой завесе Ледоколы потеряли друг друга из виду, но продолжали двигаться к реке. Что им какой-то там хлопок! Донге, повиснув на руках, спрыгнула на спину идущего первым гиганта, скользнула за зеленоватую овальную пластину на его необъятном боку и исчезла. Через мгновение подо мной появилась спина моего «скакуна» и я, не задумываясь, последовал примеру девушки, изо всех сил стараясь не промахнуться.
Одного старания оказалось все-таки недостаточно: я не попал в «карман», но успел уцепиться руками за край пластины, подтянулся, помогая себе ногами, и наконец перевалился в темную сухую расселину на боку моего Ледокола.
Все-таки я хоть что-то сумел сделать сам…
4
Она не спрашивала, а, скорее, утверждала. Я, аккуратно присев на покачнувшийся табурет, все-таки не удержался от вопроса:
– А ты – не Иллолли?
Девушка нахмурилась, потом оглядела меня с некоторой брезгливостью.
– Послушай, ты что – любитель пахучих трав? Не мог удержаться?
– Нет-нет, – поспешно ответил я. – Все в порядке. Просто не выспался.
– Ну, это ты успеешь в пути. – Девушка кивком показала куда-то мне за спину. – До самых гор дорога без ухабов.
Я обернулся. Позади меня было еще одно окно – такое же квадратное отверстие, обращенное к рощице. Но никакой рощицы за окном я не увидел. Неширокая дорога – полоса потрескавшейся бурой земли, рассекающая пыльную траву, – огибала сруб, спускалась в низину и ныряла под сплетенные ветви изогнутых толстоствольных деревьев. Деревья, словно пришедшее на водопой стадо, сгрудились на берегу быстрой реки; вода пенилась и бурлила, натыкаясь на камни и застрявшие между ними коряги и обломки стволов, крутилась водоворотами, мелкими волнами набегала на прибрежный песок, усыпанный засохшими листьями. Река была не очень широкой, на противоположном обрывистом берегу топорщились редкие кусты. Пейзаж, в общем-то, был вполне обычным, хотя и отличался от пейзажа Мира Одинокого Замка, и только безоблачное бледно-голубое небо с крохотным злым кружочком ослепительного солнца свидетельствовало о том, что за этим окном расстилаются какие-то иные пространства.
– Нам туда? – спросил я, показывая на реку, но тут же поправился, потому что девушка изумленно посмотрела на меня: – То есть, я имел в виду, скоро нам туда?
– Ты, по-моему, скорее переспал, чем не выспался. – Девушка прищурилась. – Конечно, скоро. Я же договорилась с Рергом и давно тебя жду, а ты там копался в лабиринте. Они уже миновали зыбучку, так или не так?
– Н-ну… так… – согласился я.
Ничегошеньки-то я не понимал, но, пожалуй, вряд ли бы эта воительница обрадовалась, скажи я ей такое. Она ведь, судя по ее словам, назначила мне отнюдь не амурное свидание, договорившись с Рергом (видимо, обо мне договорившись?), и рассчитывала на мое участие в каком-то предприятии, связанном с путешествием в сторону каких-то гор.
– Тебе что, Рерг совсем ничего не объяснил? – вдруг подозрительно спросила девушка.
Она соскочила с топчана и подошла ко мне, совершенно бесшумно ступая своими кожаными тапочками.
– Или ты ничего не понял?
Ее руки быстро легли мне на плечи, подобрались к горлу, и вряд ли это было лаской – она, по-моему, просто собиралась меня придушить, не дав возможности подняться с табурета и принять смерть стоя.
– А ну-ка, быстро, что выбираешь: свет звезды, зов птицы или молчание ночи?
Можно было, конечно, погладить камешек – вдруг он подскажет правильный ответ? – или припугнуть эту Камиллу-Ипполиту пистолетом; только я сомневался, что она даст мне возможность добраться до кармана. Свернет шею каким-нибудь высокоэффективным боевым приемом амазонок, бросит назад в колодец или в реку рыбам на радость и помчится разбираться с Рергом. Назвался груздем… Да и стоит ли дергаться – я ведь чувствовал, что знаю правильный ответ. Лишь бы он действительно оказался правильным.
– Ни то, ни другое, ни третье, – ответил я, невольно глядя на ее грудь, оказавшуюся почти на уровне моих глаз; ей явно было слишком тесно под курткой. – Выбираю зов молчащей звезды.
Моим плечам стало легче – хватка ослабла.
– Ты какой-то вялый, Легис, – успокоенно сказала девушка. – В самом деле что-то случилось? Мы же условились с Рергом: он тебя разыщет и расскажет самое необходимое. Хотя… – Она вдруг запнулась. – Возможно, это и к лучшему.
– Что к лучшему?
– Твоя непосвященность. Возможно, другие слишком хорошо знали, что им надо делать, потому и проиграли. Посмотрим.
Она, очаровательно покачивая бедрами, отошла от меня, присела возле охапки ветвей, прикрытых плащом. Раздвинула ветви, извлекла глиняный кувшин и объемистую кожаную суму. Поставила кувшин на стол передо мной, выложила из сумы аккуратные матерчатые мешочки, в которых оказались небольшие зеленые плоды и нечто похожее на сыр.
– Только быстро, – сказала она, садясь на табурет рядом. – Я, тебя дожидаясь, и куска не ухватила.
Мы жевали кисловатые мясистые плоды и вязкий «сыр», поочередно запивая еду терпким, но весьма приятным напитком из кувшина. Я, наконец, узнал, что рыжеволосую амазонку зовут Донге, и некоторое время с удовольствием катал на языке это звонкое холодное имя, похожее на хруст льдинок, на голос гулкого колокола, зовущего к битве. Несколько раз я ловил на себе ее цепкий оценивающий взгляд и все больше убеждался, что дела, по-видимому, предстоят нелегкие. Впрочем, это меня не пугало, только я сомневался – смогу ли?
А потом Донге меня удивила. Оставив недопитый кувшин на столе, сложив остатки еды в мешочки и обвязав горловину сумы узорчатой лентой, она мельком взглянула в окно, выходящее на реку, и, заложив руки за голову, легла на плащ, расстеленный поверх веток. Улыбнулась и тихо сказала:
– Иди сюда, Легис.
Я, помедлив, поднялся с табурета и подошел к ней. В ее улыбке, в ее зеленых глазах было что-то змеиное, настораживающее, но, видит Бог, я еще никогда не встречал столь обворожительных змей.
– Наклонись. – Это прозвучало почти как приказ.
Я пока не видел оснований не подчиняться и склонился над ней.
– У нас еще достаточно времени, – прошептала Донге и вдруг, резко приподнявшись, обхватила меня за шею и дернула на себя.
Это было похоже на молниеносную атаку кобры – я не удержался на ногах и упал на плащ рядом с Донге. Затрещали, ломаясь, ветки. Шею мою обнимали крепкие и нежные руки, а лицом я уткнулся в стиснутую шнуровкой грудь девушки.
– Легис… Ты ведь уже отдохнул… Ты ведь крепкий парень… – шептала девушка, ероша мои волосы. – Ты ведь умница, Легис…
Она ласкала меня, и мне было совсем неплохо рядом с ней, и все бы у нас, конечно, получилось, и меня тянуло ответить ласками на ласки и с головой окунуться в эту упоительную игру, в эту восхитительную борьбу, где нет побежденных, а есть лишь одни победители… – и все-таки я отстранился.
– Подожди, Донге. Не надо.
Девушка приподнялась на локте и непонятно смотрела на меня. Ждала объяснений? Ну что ж…
– Я не могу вот так, Донге… Нет, ты очень привлекательна, но я ведь тебя знаю всего несколько минут… Надо же испытывать хоть какие-то чувства, прежде чем… прежде чем…
– Прежде чем переспать, – завершила мой лепет девушка и засмеялась. Смех ее тоже был похож на гул боевых колоколов. – Ты молодец, Легис! – Она совершенно по-свойски похлопала меня по плечу. – Ты уж прости, я тебя просто испытывала. Может быть, кое-кто из них не вернулся именно потому, что поддался обольщению. А нет ничего проще, чем проткнуть затылок распаленному самцу, поверь.
Ее красивое лицо стало жестким, глаза смотрели холодно и решительно. Я не сомневался в том, что она действительно могла так поступать с распаленными самцами.
– И многие не вернулись? – спросил я.
– Многие… – Она вновь потрепала меня по плечу и одним прыжком оказалась на ногах. Так мог бы вскочить грациозный хищный зверь.
– Ладно, вставай, полежишь в другой раз. Ты не думай, я не кровожадная, просто так все складывается. Из-за этих проклятых хранителей.
Я поднялся и отошел к столу, а она затолкала плащ в суму, пригладила волосы и осмотрелась, словно проверяя, ничего ли не забыла.
– Ну все, Легис. Пусть с нами будет удача. Идем.
Она, перекинув суму через плечо, направилась к выходу, и я последовал за ней. Уже протянув руку, чтобы отодвинуть закрывающую дверной проем шкуру, она вдруг бросила через плечо:
– А оружие оставь здесь.
Я остановился, удивленный ее осведомленностью, и тогда она повернулась ко мне и повторила:
– Да-да, оружие оставь здесь. У тебя ведь в кармане оружие. Я сразу почувствовала, когда тебя обнимала. Не слушаешь Рерга, Легис. – Она покачала головой. – Оружие вряд ли поможет. Все они уходили с оружием и никто не вернулся.
Я молча вытащил пистолет и бросил его на кучу веток, хотя мне очень не хотелось с ним расставаться. Но условия здесь диктовал не я. И, может быть, действительно успех зависел вовсе не от оружия?
– Так будет лучше, Легис.
Вслед за Донге я вышел под жаркое небо с застывшим незнакомым солнцем, сжегшим дотла привычный уже Мир Одинокого Замка. Никаких замков тут не было – холм, с которого спускалась дорога, сруб, быстрая река и кусты за рекой. Это был совсем другой мир. Еще один мир.
Шагая рядом с Донге к прибрежным деревьям, я поинтересовался насчет своих дальнейших действий и, наконец, получил разъяснение нашей ближайшей задачи. Оказывается, нам надлежало затаиться на толстых ветках, нависающих над дорогой у самой воды, и ждать. А потом при помощи разработанной Донге тактики попытаться стать в некотором роде наездниками каких-то животных, которых девушка называла беджами, причем сделать дело так, чтобы сами беджи ничего не заметили.
Девушка первой забралась на дерево и исчезла в густой листве. Я начал карабкаться следом, вспомнив навыки детской поры. Тогда, много лет назад, в нашем изумительном просторном дворе, великолепно приспособленном для самых разных игр, мы скакали по деревьям, как белки, играя в войну и в «птички на дереве». А может быть, это не двор, а мы были приспособлены для игр?..
– Ложись вон там. – Девушка показала на развилку из ветвей высоко над землей. – Я брошу дымницу и спрыгну на первого бежда, а ты прыгай на второго. Главное – попасть в карман. И не бойся, бедж толстокожий, ничего не заметит – уже проверено.
Рядом с ней висел привязанный к ветке какой-то сверток – вероятно, та самая «дымница». Все-таки чувствовать себя совсем необученным было как-то неловко и я спросил, чтобы хоть что-то себе уяснить:
– И долго сидеть в этом кармане?
– До самого города, – ответила Донге, отвязывая дымницу. – Попробуем пройти ворота. Проберемся в карманах беджей, а потом вылезем. Я подам сигнал… Идут! – Девушка распласталась на ветке, зажав сверток в руке. – Ложись, Легис. Умоляю, не подведи!
А вот насчет этого я не был уверен. Я не знал, попаду ли в некий «карман», спрыгнув с высоты четырехэтажного дома. Такой практики у меня не было. Я втиснулся в шероховатую кору – и услышал вдалеке знакомый звук. Звук, похожий на шум включенных на полную мощность десяти, а то и пятнадцати компрессоров. Болотные Ледоколы…
Сквозь просвет в листве я видел, как они спускаются с холма – огромные, мощные, тонны могучей неуязвимой плоти, закованной в костяные панцири. Багровые глаза сияли на солнце, как сигнальные огни. Так вот они – местные беджи, в чьи карманы так стремится угодить воительница Донге, захватив с собой необученного Легиса, неумелого своего спутника. А «карманы» – это, вероятно, зазоры между костяными пластинами на боках Ледоколов. Бедж – не роскошь, а средство передвижения…
– Легис, готовься! – сдавленно сказала девушка, замерев в позе пантеры перед прыжком.
Первый Ледокол прошествовал под нами, обрывая листья бронированной спиной, второй держался в кильватере, метрах в десяти. Донге швырнула вниз сверток – раздался негромкий хлопок и над дорогой расползлось желтое клубящееся облако с ароматным запахом тлеющего сандалового дерева. В этой дымовой завесе Ледоколы потеряли друг друга из виду, но продолжали двигаться к реке. Что им какой-то там хлопок! Донге, повиснув на руках, спрыгнула на спину идущего первым гиганта, скользнула за зеленоватую овальную пластину на его необъятном боку и исчезла. Через мгновение подо мной появилась спина моего «скакуна» и я, не задумываясь, последовал примеру девушки, изо всех сил стараясь не промахнуться.
Одного старания оказалось все-таки недостаточно: я не попал в «карман», но успел уцепиться руками за край пластины, подтянулся, помогая себе ногами, и наконец перевалился в темную сухую расселину на боку моего Ледокола.
Все-таки я хоть что-то сумел сделать сам…
4
Кажется, совсем еще недавно, а на самом деле в какую-то другую, покрытую толстыми черно-белыми напластованиями Времени эпоху, я был студентом. Мы были студентами. Наступала осень, и мы собирали сумки, рюкзаки и чемоданы, натягивали сапоги, облачались в телогрейки поверх старых свитеров и отправлялись в необъятные, не поддающиеся урбанизации нечерноземные глубины. Мы тряслись по размытым сентябрьскими дождями дорогам и горланили задорные песни, сидя на охапках мокрой соломы в кузовах грузовиков, мы веселились, обманчиво увлеченные чертовски интересной игрой под названием «Жизнь». Ну что нам стоило поиграть с наполненными зерном мешками, азартно забрасывая их в тракторные прицепы? Что нам стоило потом чуть ли не вприпрыжку носить эти увесистые мешки на плечах, взбегая по шатким трапам в колхозные закрома? И не мешало пасмурное небо, и не раздражал дождь, потому что в те молодые годы каждый из нас не сомневался, что получит выигрыш в этой игре под названием «Жизнь». Она еще не стала привычкой, еще не тяготила, еще не поворачивалась совсем-совсем другими, тусклыми, безрадостными гранями. Она еще была игрой…
Нам не хватало тогда единственного – времени для сна. Вечерние танцы под гитару за околицей, ночные прогулки, разглагольствования и философствования, и все сущее казалось подобным смирной кобылке, подчиняющейся вожжам, зажатым в твоих руках. Ты еще не представлял себя собакой, привязанной к повозке… По утрам чертовски хотелось спать, и не было ничего приятней, чем, загрузив сеном полный прицеп, зарыться поглубже и дремать всю дорогу под тарахтенье «Беларуси» с похмельным и небритым трактористом за рулем, покачиваясь на всех ямах и ухабах грязного проселка.
Почему мне вспомнилась вдруг моя студенческая эпоха? Потому, наверное, что я лежал в тесном и темном сухом «кармане» беджа, убаюкиваемый его неторопливой поступью, и под толстой теплой кожей моего транспорта что-то негромко монотонно клокотало (легкие? сердце? какой-нибудь парапсихический орган?) – и едва уловимо пахло сеном. Да, да, сеном той давней поры. Мой транспорт или любил по вечерам поваляться на сеновале, или использовался для перевозки сена, или просто был сенным беджем. И никакое болото не могло заглушить этот приятный, чуть печальный запах, волнующий память. Ведь прошлое оживает в нас не только с образом, словом и звуком – достаточно бывает всего лишь запаха, едва уловимого запаха… Настурций… свежей масляной краски… прибрежной тины… сена…
Я как-то сразу уверовал в то, что беджи – отнюдь не грозные болотные монстры-пожиратели трупов, а добродушные умницы, с которыми можно при желании найти общий язык. И не стоило мне их пугаться тогда, на болоте. И может быть Донге перестраховалась с дымовой завесой, давшей нам обоим возможность стать незамеченными пассажирами. Может быть беджи и безо всяких уловок обеспечили бы наш проезд… хотя, конечно, девушка действовала вполне продуманно, стараясь свести к минимуму степень риска. Наверное, у нее были основания – я-то по-прежнему оставался в неведении относительно прошедших и грядущих событий в этом новом мире.
Я уверовал в миролюбие и понятливость беджей, и спокойно дремал в своей уютной каюте, пронизанной запахом сена, и что-то поднималось из глубин, какие-то обрывки… осколки… кусочки мозаики, из которых можно было попытаться выложить пусть неполный, пусть схематичный и грешащий неточностями, но все-таки узор…
Узор разрастался, становился все более четким. Приходило туманное знание…
…Свершилось ли это по чьему-либо наущению, или было предопределено от века, или являлось чьей-то непоправимой ошибкой, или все же именно так и было записано изначально в Книге судеб этого мира – о том сейчас неведомо никому. Известно другое: во времена столь древние, что совсем иным был рисунок созвездий, и еще не горели над горизонтом зеленые глаза двух лун, и море плескалось на месте Срединной пустыни, воины легендарного основателя державы красноликих гигантов Баодда обнаружили в пещере в глубине мертвой долины Плоды Смерти. Это были именно Плоды Смерти – так возвестила Зрящая Суть с порога своего храма, выдолбленного в толще скалы, когда принесли ей Плоды Смерти, чтобы она постигла их сущность. Она забрала Плоды Смерти и спрятала их в тайнике своего храма, дабы они никогда и никому не принесли беды.
Но нет ничего вечного ни в мире природы, ни, тем более, в мире людей. Ломались, менялись границы, создавались и рассыпались в прах государства, и дикие орды из-за северных гор не оставили камня на камне от древних городов, а потом тучей саранчи налетели на мирные долины пришельцы с далеких островов. Живущая чуть ли не от сотворения мира Зрящая Суть, предвидя свою смерть от рук дикарей, замуровала вход в храм, при помощи чудодейственной огненной силы обрушив своды, а сама осталась сидеть у входа, дожидаясь пришельцев.
Ее изрубили на части каменными ножами, и сварили мертвую плоть в огромном котле, а потом высушили на солнце и растерли в порошок – и сыпали этот порошок в сосуды со своим вином, чтобы жить так же долго, как жила Зрящая Суть…
Храм в скале уцелел – не было у дикарей с островов таких орудий, какие могли бы потягаться с камнем, и Плоды Смерти лежали в каменной толще, скрытые от людских глаз. Но не стиралась в памяти поколений память об этих ужасных Плодах, некогда найденных воинами основателя державы красноликих гигантов Баодда. Давно обезлюдела скалистая местность к востоку от Мертвых Гор, где некогда Зрящая Суть давала ответы на все загадки мира, и толстым слоем серой ядовитой плесени покрылись равнодушные скалы. Но молва жила…
И струилось неспешное время, меняя, меняя, меняя мир маленького жаркого солнца и двух зеленых лун, и море заливало острова, и реки уходили в другое русло, и пересыхали, и текли вспять, и проседали горы, крошась от подземных толчков, и превращались в болота плодородные равнины, и новые города поднимались на месте древних руин. И однажды в скалистой низине восточнее Мертвых Гор, что звались теперь Клыками Дуггуна, появились три сотни рыжебородых наездников в пурпурных накидках, три сотни рослых молчаливых рубачей, отобранных из войска высокого осда Темерши, который в то время вел затяжную войну с опытной ратью угрюмого правителя Трехречья. Вместе с рубачами пришла в низину колонна рабов с обритыми головами и знаками высокого осда, выжженными на щеках; рабы тянули за собой скрипящие неуклюжие камнедробильные машины, способные продырявить скалы. Рабы облепили развалины храма – и день и ночь, день и ночь, день и ночь не прекращалась работа в опаленной солнцем низине. Высокий осд Темерши повелел отыскать тайник с Плодами Смерти – и рубачи вместе с рабами искали тайник.
Высшим законом было слово высокого осда Темерши, и если надо было бы перенести горы в море, а море расплескать на месте гор, рабы безропотно взялись бы за этот неимоверный труд: по камешку перенесли бы горы, по пригоршне перелили бы море… Множество рабов в муках скончалось от ядовитой плесени, но когда наступила пора серых туманов, тайник с Плодами Смерти был найден.
Рать правителя Трехречья уже вторглась во владения высокого осда Темерши, тесня полки рубачей, и сам высокий осд прибыл в свое войско, и в его походном ларце, сработанном из лазурного камня, лежали Плоды Смерти, еще в давние века проклятые Зрящей Суть.
Ранним утром, когда противники готовились к бою, метательное орудие запустило в лагерь угрюмого правителя Трехречья первый из Плодов Смерти…
И последний.
Жители дальних селений слышали гром, донесшийся из-за горизонта, видели, как странно и долго сверкало безоблачное небо, словно встающее солнце от грома раскололось на ослепительные куски, и куски эти взлетели в вышину, и рассеялись в разные стороны, и пролились огненным дождем.
И никто никогда не видел больше войска угрюмого правителя Трехречья, и никто никогда не видел войска высокого осда Темерши. Исчезли и люди, и скакуны, и все окрестности превратились в горячую пустыню; горячим был воздух в пустыне, и горячей была потрескавшаяся, спекшаяся земля, и нельзя было проникнуть в эту пустыню. Многие селения вокруг выгорели дотла, и ветер разносил во все стороны серый пепел, и над горами и долинами, над полями и реками, и над далеким морем дни надолго сменились сумерками, и по ночам не видно было ни звезд, ни зеленых лун…
Та пустыня стала проклятым местом, и никто не смел приближаться к ней. Права оказалась та, которая звалась когда-то – Зрящая Суть…
И вновь медленно текло время, выдавливая из земли новые молодые побеги и смешивая с грязью облетевшую старую листву. Весть о случившемся кругами по воде расходилась по городам и селениям, пересекала границы, переваливала через горные хребты, переплывала через реки, перебиралась через болота, раскатывалась по долинам, не усыхая от жары, не каменея от холода – и достигла наконец далекого горного храма, вздымающегося над ущельем в глухом уголке страны Соор. Служители храма считали себя независимыми ни от каких мирских властей, сами вели скудное хозяйство и поклонялись зеленоглазому солнцеликому небесному божеству Уо – создателю мира, чьи одежды – звездное небо, чьи шаги – день и ночь, чье дыхание – мерцающий звездный свет, чей голос – обманчивая тишина ночных небесных просторов; тишина – только для непосвященного, а для них, проникших в тайны и постигнувших непостижимое, – повеления божества, прорывающиеся в сознание в мгновения озарений.
Каждое поколение служителей еще и еще раз получало от небесного божества Уо одно и то же пророчество: «Прежде чем звезды на моих одеждах превратятся в пыль, вы будете владыками подзвездного мира».
И когда весть о случившемся во владениях высокого осда Темерши достигла, наконец, храма Уо на краю страны Соор, служители поняли: их час настал.
Когда растаял снег на горных перевалах, сошли оползни, и бурные реки вновь вернулись в свое русло, семь служителей с походными мешками на плечах покинули храм и пустились в далекий путь к месту битвы воинов высокого осда Темерши и угрюмого правителя Трехречья. Трижды заносил перевалы снег и трижды вторгались в долину талые воды, прежде чем вернулись четверо из ушедших, отыскав и принеся в храм ларцы с Плодами Смерти. А когда перед наступлением холодов охотничий отряд надзирателя провинции в погоне за добычей забрался в горы и подъехал к воротам храма, дабы устроить веселый ужин и расположиться на ночлег не под открытым небом, а под крышей, в тепле и уюте, то обнаружилось, что храм пуст. Пыль толстым слоем лежала на каменных статуях и на полу пустых помещений; пустыми были амбары и кузницы, погреба и ткальни, кухня и баня, обдирочный двор и пекарня; все было молчаливо и неподвижно, и только вода тонкой прозрачной струей бежала и бежала с негромким плеском в глубокий бассейн посредине огромного безлюдного зала. За ущельем сотнями вершин нацелилась в небо обширная горная страна, и пытаться искать ушедших служителей храма Уо в ее лабиринтах, в круговерти гор и ущелий было так же бессмысленно, как искать песчинку в золе потухшего костра. Да никто и не собирался искать служителей – хоть и жили они на территории страны Соор, но были вольны в своих действиях.
Холод сменялся жарой с буйством степных пожаров, расцветали цветы и опадали листья, и однажды в Осде – столице государства Зарашхи, где не так давно в своем пирамидальном дворце вершил державные дела высокий осд Темерши, появились двое служителей храма Уо. Их приняли поначалу в канцелярии для простолюдинов, затем в канцеляриях третьего и девятого кругов, и наконец допустили к высокому осду Темерши-Ши, сыну и преемнику прежнего правителя, необдуманно воспользовавшегося губительными Плодами Смерти.
Служители принесли с собой изящный ящичек из лазурного камня, и правитель сразу узнал походный ларец высокого осда Темерши, с которым тот отбыл на свою последнюю битву. Узнали его и приближенные из прежней свиты, присутствовавшие при встрече высокого осда Темерши-Ши со служителями чужеземного храма Уо. Ни с чем нельзя было спутать личный знак правителя, искусно врезанный под полупрозрачную крышку ларца. Послы от имени старшего служителя храма заявили, что отныне страшные Плоды Смерти будут вечно находиться в глубине гор, в надежных руках. Послы заявили, что с помощью дрессированных птиц Плоды могут быть сброшены на любой город или селение любой державы. И дабы этого не случилось, продолжали послы, невозмутимо глядя в изумленные лица высших чиновников страны Зарашхи, высокому осду Темерши-Ши надлежит отобрать сто молодых и здоровых рабов и сто молодых и здоровых рабынь и под конвоем направить их в дальнюю провинцию государства Соор для сооружения укреплений, в которых будут храниться Плоды Смерти. Высокому осду надлежало также позаботиться о том, чтобы все державы – от холодной страны Олн до приморской страны Элинре – тоже прислали рабов и свободных граждан для строительства горного города хранителей Плодов Смерти.
Хоть и молод и неопытен был высокий осд Темерши-Ши, но сразу понял, что нет у него выбора и нужно подчиниться условиям старшего служителя храма Уо. Ужасное оружие добыли себе горцы, и не было никакого спасения от этого оружия, и не было никакого противодействия этому оружию, а правитель государства Зарашхи был молод и хотел жить, и не желал себе такой смерти, какую нашел его неосмотрительный отец.
Нам не хватало тогда единственного – времени для сна. Вечерние танцы под гитару за околицей, ночные прогулки, разглагольствования и философствования, и все сущее казалось подобным смирной кобылке, подчиняющейся вожжам, зажатым в твоих руках. Ты еще не представлял себя собакой, привязанной к повозке… По утрам чертовски хотелось спать, и не было ничего приятней, чем, загрузив сеном полный прицеп, зарыться поглубже и дремать всю дорогу под тарахтенье «Беларуси» с похмельным и небритым трактористом за рулем, покачиваясь на всех ямах и ухабах грязного проселка.
Почему мне вспомнилась вдруг моя студенческая эпоха? Потому, наверное, что я лежал в тесном и темном сухом «кармане» беджа, убаюкиваемый его неторопливой поступью, и под толстой теплой кожей моего транспорта что-то негромко монотонно клокотало (легкие? сердце? какой-нибудь парапсихический орган?) – и едва уловимо пахло сеном. Да, да, сеном той давней поры. Мой транспорт или любил по вечерам поваляться на сеновале, или использовался для перевозки сена, или просто был сенным беджем. И никакое болото не могло заглушить этот приятный, чуть печальный запах, волнующий память. Ведь прошлое оживает в нас не только с образом, словом и звуком – достаточно бывает всего лишь запаха, едва уловимого запаха… Настурций… свежей масляной краски… прибрежной тины… сена…
Я как-то сразу уверовал в то, что беджи – отнюдь не грозные болотные монстры-пожиратели трупов, а добродушные умницы, с которыми можно при желании найти общий язык. И не стоило мне их пугаться тогда, на болоте. И может быть Донге перестраховалась с дымовой завесой, давшей нам обоим возможность стать незамеченными пассажирами. Может быть беджи и безо всяких уловок обеспечили бы наш проезд… хотя, конечно, девушка действовала вполне продуманно, стараясь свести к минимуму степень риска. Наверное, у нее были основания – я-то по-прежнему оставался в неведении относительно прошедших и грядущих событий в этом новом мире.
Я уверовал в миролюбие и понятливость беджей, и спокойно дремал в своей уютной каюте, пронизанной запахом сена, и что-то поднималось из глубин, какие-то обрывки… осколки… кусочки мозаики, из которых можно было попытаться выложить пусть неполный, пусть схематичный и грешащий неточностями, но все-таки узор…
Узор разрастался, становился все более четким. Приходило туманное знание…
…Свершилось ли это по чьему-либо наущению, или было предопределено от века, или являлось чьей-то непоправимой ошибкой, или все же именно так и было записано изначально в Книге судеб этого мира – о том сейчас неведомо никому. Известно другое: во времена столь древние, что совсем иным был рисунок созвездий, и еще не горели над горизонтом зеленые глаза двух лун, и море плескалось на месте Срединной пустыни, воины легендарного основателя державы красноликих гигантов Баодда обнаружили в пещере в глубине мертвой долины Плоды Смерти. Это были именно Плоды Смерти – так возвестила Зрящая Суть с порога своего храма, выдолбленного в толще скалы, когда принесли ей Плоды Смерти, чтобы она постигла их сущность. Она забрала Плоды Смерти и спрятала их в тайнике своего храма, дабы они никогда и никому не принесли беды.
Но нет ничего вечного ни в мире природы, ни, тем более, в мире людей. Ломались, менялись границы, создавались и рассыпались в прах государства, и дикие орды из-за северных гор не оставили камня на камне от древних городов, а потом тучей саранчи налетели на мирные долины пришельцы с далеких островов. Живущая чуть ли не от сотворения мира Зрящая Суть, предвидя свою смерть от рук дикарей, замуровала вход в храм, при помощи чудодейственной огненной силы обрушив своды, а сама осталась сидеть у входа, дожидаясь пришельцев.
Ее изрубили на части каменными ножами, и сварили мертвую плоть в огромном котле, а потом высушили на солнце и растерли в порошок – и сыпали этот порошок в сосуды со своим вином, чтобы жить так же долго, как жила Зрящая Суть…
Храм в скале уцелел – не было у дикарей с островов таких орудий, какие могли бы потягаться с камнем, и Плоды Смерти лежали в каменной толще, скрытые от людских глаз. Но не стиралась в памяти поколений память об этих ужасных Плодах, некогда найденных воинами основателя державы красноликих гигантов Баодда. Давно обезлюдела скалистая местность к востоку от Мертвых Гор, где некогда Зрящая Суть давала ответы на все загадки мира, и толстым слоем серой ядовитой плесени покрылись равнодушные скалы. Но молва жила…
И струилось неспешное время, меняя, меняя, меняя мир маленького жаркого солнца и двух зеленых лун, и море заливало острова, и реки уходили в другое русло, и пересыхали, и текли вспять, и проседали горы, крошась от подземных толчков, и превращались в болота плодородные равнины, и новые города поднимались на месте древних руин. И однажды в скалистой низине восточнее Мертвых Гор, что звались теперь Клыками Дуггуна, появились три сотни рыжебородых наездников в пурпурных накидках, три сотни рослых молчаливых рубачей, отобранных из войска высокого осда Темерши, который в то время вел затяжную войну с опытной ратью угрюмого правителя Трехречья. Вместе с рубачами пришла в низину колонна рабов с обритыми головами и знаками высокого осда, выжженными на щеках; рабы тянули за собой скрипящие неуклюжие камнедробильные машины, способные продырявить скалы. Рабы облепили развалины храма – и день и ночь, день и ночь, день и ночь не прекращалась работа в опаленной солнцем низине. Высокий осд Темерши повелел отыскать тайник с Плодами Смерти – и рубачи вместе с рабами искали тайник.
Высшим законом было слово высокого осда Темерши, и если надо было бы перенести горы в море, а море расплескать на месте гор, рабы безропотно взялись бы за этот неимоверный труд: по камешку перенесли бы горы, по пригоршне перелили бы море… Множество рабов в муках скончалось от ядовитой плесени, но когда наступила пора серых туманов, тайник с Плодами Смерти был найден.
Рать правителя Трехречья уже вторглась во владения высокого осда Темерши, тесня полки рубачей, и сам высокий осд прибыл в свое войско, и в его походном ларце, сработанном из лазурного камня, лежали Плоды Смерти, еще в давние века проклятые Зрящей Суть.
Ранним утром, когда противники готовились к бою, метательное орудие запустило в лагерь угрюмого правителя Трехречья первый из Плодов Смерти…
И последний.
Жители дальних селений слышали гром, донесшийся из-за горизонта, видели, как странно и долго сверкало безоблачное небо, словно встающее солнце от грома раскололось на ослепительные куски, и куски эти взлетели в вышину, и рассеялись в разные стороны, и пролились огненным дождем.
И никто никогда не видел больше войска угрюмого правителя Трехречья, и никто никогда не видел войска высокого осда Темерши. Исчезли и люди, и скакуны, и все окрестности превратились в горячую пустыню; горячим был воздух в пустыне, и горячей была потрескавшаяся, спекшаяся земля, и нельзя было проникнуть в эту пустыню. Многие селения вокруг выгорели дотла, и ветер разносил во все стороны серый пепел, и над горами и долинами, над полями и реками, и над далеким морем дни надолго сменились сумерками, и по ночам не видно было ни звезд, ни зеленых лун…
Та пустыня стала проклятым местом, и никто не смел приближаться к ней. Права оказалась та, которая звалась когда-то – Зрящая Суть…
И вновь медленно текло время, выдавливая из земли новые молодые побеги и смешивая с грязью облетевшую старую листву. Весть о случившемся кругами по воде расходилась по городам и селениям, пересекала границы, переваливала через горные хребты, переплывала через реки, перебиралась через болота, раскатывалась по долинам, не усыхая от жары, не каменея от холода – и достигла наконец далекого горного храма, вздымающегося над ущельем в глухом уголке страны Соор. Служители храма считали себя независимыми ни от каких мирских властей, сами вели скудное хозяйство и поклонялись зеленоглазому солнцеликому небесному божеству Уо – создателю мира, чьи одежды – звездное небо, чьи шаги – день и ночь, чье дыхание – мерцающий звездный свет, чей голос – обманчивая тишина ночных небесных просторов; тишина – только для непосвященного, а для них, проникших в тайны и постигнувших непостижимое, – повеления божества, прорывающиеся в сознание в мгновения озарений.
Каждое поколение служителей еще и еще раз получало от небесного божества Уо одно и то же пророчество: «Прежде чем звезды на моих одеждах превратятся в пыль, вы будете владыками подзвездного мира».
И когда весть о случившемся во владениях высокого осда Темерши достигла, наконец, храма Уо на краю страны Соор, служители поняли: их час настал.
Когда растаял снег на горных перевалах, сошли оползни, и бурные реки вновь вернулись в свое русло, семь служителей с походными мешками на плечах покинули храм и пустились в далекий путь к месту битвы воинов высокого осда Темерши и угрюмого правителя Трехречья. Трижды заносил перевалы снег и трижды вторгались в долину талые воды, прежде чем вернулись четверо из ушедших, отыскав и принеся в храм ларцы с Плодами Смерти. А когда перед наступлением холодов охотничий отряд надзирателя провинции в погоне за добычей забрался в горы и подъехал к воротам храма, дабы устроить веселый ужин и расположиться на ночлег не под открытым небом, а под крышей, в тепле и уюте, то обнаружилось, что храм пуст. Пыль толстым слоем лежала на каменных статуях и на полу пустых помещений; пустыми были амбары и кузницы, погреба и ткальни, кухня и баня, обдирочный двор и пекарня; все было молчаливо и неподвижно, и только вода тонкой прозрачной струей бежала и бежала с негромким плеском в глубокий бассейн посредине огромного безлюдного зала. За ущельем сотнями вершин нацелилась в небо обширная горная страна, и пытаться искать ушедших служителей храма Уо в ее лабиринтах, в круговерти гор и ущелий было так же бессмысленно, как искать песчинку в золе потухшего костра. Да никто и не собирался искать служителей – хоть и жили они на территории страны Соор, но были вольны в своих действиях.
Холод сменялся жарой с буйством степных пожаров, расцветали цветы и опадали листья, и однажды в Осде – столице государства Зарашхи, где не так давно в своем пирамидальном дворце вершил державные дела высокий осд Темерши, появились двое служителей храма Уо. Их приняли поначалу в канцелярии для простолюдинов, затем в канцеляриях третьего и девятого кругов, и наконец допустили к высокому осду Темерши-Ши, сыну и преемнику прежнего правителя, необдуманно воспользовавшегося губительными Плодами Смерти.
Служители принесли с собой изящный ящичек из лазурного камня, и правитель сразу узнал походный ларец высокого осда Темерши, с которым тот отбыл на свою последнюю битву. Узнали его и приближенные из прежней свиты, присутствовавшие при встрече высокого осда Темерши-Ши со служителями чужеземного храма Уо. Ни с чем нельзя было спутать личный знак правителя, искусно врезанный под полупрозрачную крышку ларца. Послы от имени старшего служителя храма заявили, что отныне страшные Плоды Смерти будут вечно находиться в глубине гор, в надежных руках. Послы заявили, что с помощью дрессированных птиц Плоды могут быть сброшены на любой город или селение любой державы. И дабы этого не случилось, продолжали послы, невозмутимо глядя в изумленные лица высших чиновников страны Зарашхи, высокому осду Темерши-Ши надлежит отобрать сто молодых и здоровых рабов и сто молодых и здоровых рабынь и под конвоем направить их в дальнюю провинцию государства Соор для сооружения укреплений, в которых будут храниться Плоды Смерти. Высокому осду надлежало также позаботиться о том, чтобы все державы – от холодной страны Олн до приморской страны Элинре – тоже прислали рабов и свободных граждан для строительства горного города хранителей Плодов Смерти.
Хоть и молод и неопытен был высокий осд Темерши-Ши, но сразу понял, что нет у него выбора и нужно подчиниться условиям старшего служителя храма Уо. Ужасное оружие добыли себе горцы, и не было никакого спасения от этого оружия, и не было никакого противодействия этому оружию, а правитель государства Зарашхи был молод и хотел жить, и не желал себе такой смерти, какую нашел его неосмотрительный отец.