Корнешов Лев. Пуля для безнес-леди

   Настя поймала взгляд Алексея и зябко, испуганно передернула плечиками, такая в нем светилась холодная, расчетливая жестокость. Да, плохо она знала человека, ставшего её супругом, хотя и прошло уже несколько лет с той поры, когда они встретились на охоте - зимний чудесный лес, деревянный домик и жажда приключений. Не бедную лосиху, а её, Настю, начали гнать тогда опытные "егеря". И вот оказалась она под прямым, прицельным выстрелом...
   Требовалось выиграть время. Но она была уверена, что спокойной жизни больше не будет.
   "Трепыхаться не положено, родная!"
   Настя взяла отпуск "по семейным обстоятельствам": пришлось побегать с переоформлением документов. Ей во всем помогал Кушкин. В разговорах с чиновниками скромный, обаятельный Кушкин был незаменим. Он очень умело представлял "неприспособленную к жизни" Анастасию, напоминал её лучшие материалы, туманно намекал, что Анастасия Игнатьевна намерена написать крутой материал о современной бюрократии. Иногда, когда они упирались в непрошибаемую стену, Кушкин делал знак Насте, она просила разрешения закурить и безразлично отворачивалась к окну... Слышался шорох бумажек. Кушкин весело сообщал, что у них есть хорошее предложение, как можно ускорить процедуру, сложность которой они отлично понимают...
   - Почему ты сразу не даешь им в конверте? - как-то поинтересовалась Настя.
   - Чиновник должен увидеть деньги и почувствовать их запах, - иронично объяснил Кушкин. - И тогда он становится ручным...
   В эти дни Настя редко видела Алексея. Он тоже был в "бегах": открыл на имя Насти счет в одном из банков, передал ей документы и ключи от квартиры, купленной на Тверской, сообщил, что выкупил у издательства дачу на Сходне теперь она принадлежит им.
   - Как тебе все это удается? - спросила с искренним недоумением Настя.
   - В России наступило время мутной воды, - объяснил Алексей. - Только не ленись - пошевеливайся... Кстати, на новую квартиру переезжай немедленно, это важно. Нельзя давать время на всякие там вымыслы-домыслы досужим людишкам. И на даче объявись в ближайшее время, держи себя там так, чтобы все соседи видели и понимали - хозяйка приехала...
   Настю новая квартира ошеломила - четыре комнаты в недавно отреставрированном доме постройки пятидесятых годов, две ванные комнаты, два санузла, миленький эркер. Обставлять её не пришлось - фирма все сделала сама по заказам Алексея.
   Все эти дни они оба были заняты по горлышко, уставали так, что вечерами, когда встречались дома - Настя приучила себя называть новую квартиру "домом" - не было сил на разговоры. Да и Алексей избегал их, очевидно, приберегая самое важное напоследок, на общий, так сказать, инструктаж.
   Настя попыталась было посоветоваться с ним по поводу того, что ей в квартире хотелось бы переделать, переставить, заменить, чтобы избежать казенного глянца, завезенного сюда вместе с чужой ей мебелью, но Алексей отмахнулся:
   - Потом... Я уеду и делай, что хочешь. А пока не отвлекайся, есть дела поважнее.
   К своему удивлению, Настя быстро привыкла жить с Алексеем. Она пыталась убедить себя, что раз так все случилось, надо проявить максимум благоразумия и терпимости. В конце концов Алексей - не худший вариант. Был он человеком аккуратным, по-военному собранным, по мелочам не брюзжал, за копейки не выговаривал. Настя убедила себя, что раз она ему - жена, то и вести себя должна по-семейному, не стесняться ходить в трусиках, а то и без оных, наводить при муже "красоту", словом, заниматься некоторыми женскими мелкими делами, на которые при других мужчинах ни за что бы не решилась. Но именно из-за трусиков у них едва не разразился первый семейный скандал. Настя простирала их две-три пары и повесила в ванной комнате сушиться. Алексей увидел, снял с сушилки и отправил в мусоропровод.
   - Где же мне их сушить? - удивилась Настя. - Чистоплюй чертов! Когда трусы сдираешь с меня, так не очень-то брезгуешь!
   - Не путай грешное с праведным, - хмуро обрезал её Алексей. - Но чтобы больше твои бебехи глаза мне не мозолили... интеллигентка в первом поколении.
   Этот мелкий инцидент не испортил их отношений. И Настя однажды даже подумала, что хорошо быть замужем по-настоящему, без всяких нам наследств, конспирации, командных игр. А что? Алексей мужик стоящий, характер нормальный, в постели... ну, это не главное... И он и она зарабатывают прилично, на достойную жизнь вполне хватило бы. Олег вспоминался все реже и реже. Он становился прошлым, к которому у Насти было сложное отношение.
   Эх, мечты, мечты, где ваша сладость...
   Вместо того, чтобы употреблять разные нежные слова, Алексей объявил, что впредь они как можно больше и чаще будут говорить на английском. Он был доволен её словарным запасом и произношением, но все-таки посоветовал после своего отъезда взять несколько уроков у квалифицированного преподавателя и снабдил её нужным телефоном:
   - Эта дама преподавала английский в Высшей школе КГБ. Ее считают своей наставницей... - и он назвал несколько фамилий, которые Насте ничего не сказали. Но "дама",действительно оказалась специалисткой экстра-класса и быстро восполнила пробелы в английском, которые образовались у Насти в результате несколько казенного изучения языка. "Алексей Дмитриевич попросил, - сказала "дама" при первой встрече с Настей, - помочь вам освоить бытовую речь: светская беседа, ресторан, уик-энд, магазин, дружеские вечеринки, ответственные приемы, легкий флирт и так далее..." Насте с "дамой" было интересно и она по собственной инициативе увеличила количество уроков с десяти до двадцати.
   В один из дней Алексей назначил Насте встречу на Пушкинской площади. Настя стояла у кромки тротуара, когда Алексей плавно подкатил на "мерсе-600" темно-вишневого цвета. Он вышел из машины и указал Насте на место водителя:
   - Садись. Пристегивайся ремнями.
   Сам он сел рядом.
   Настя уже привыкла его ни о чем не спрашивать. Она удобно устроилась, попрыгала на сиденье, поерзала туда-сюда, чтобы убедиться, что ей удобно.
   - Поехали, - приказал Алексей.
   - Куда?
   - Для начала прямо, а потом - куда хочешь.
   Алексей её проверял, как проверял по многим другим и сложным, и простым вещам.
   Они недолго поездили по городу, причем Алексей выбирал маршруты посложнее. Наконец, он попросил припарковаться у частного ресторанчика "Белое солнце пустыни", специализирующегося на русской и восточной кухне.
   Столик был заранее заказан, их встретили словно дорогих гостей. Алексей незаметно наблюдал, как Настя входит в ресторан, небрежно сбрасывает курточку на полку гардероба, не торопится шлепнуться на стул, а ждет, пока официант его отодвинет от столика и чуть приметным жестом предложит ей садиться. Тем, что увидел, Алексей был доволен.
   Когда выпили аперитив, он сказал небрежно:
   - Машина - твоя. Все документы в "бардачке". Ключики - вот они. Алексей повертел на пальце связкой ключей. - Катайся всласть... женушка, отвыкай ходить пешком.
   - Ты уверен, что твои капиталовложения в меня окупятся? - спросила Настя.
   - Капитал вкладываю не я, - серьезно сказал Алексей. - И не дай тебе Бог, дорогая моя супруга... Словом, не дай тебе Бог!
   - Неясно, но звучит опасно...
   - Все-то ты понимаешь, Настенька. Коэффициент интеллектуального развития у тебя намного превышает средний.
   - Проверили?
   - А как же, - нимало не смущаясь, подтвердил Алексей.
   - Могу тебя спросить?
   - Спрашивай - отвечаем...
   - Что мне можно в моей новой жизни?
   - Все, что не противоречит здравому смыслу и соответствует твоему образу.
   - А что нельзя?
   - Это уже посложнее... Нельзя допускать никакую самодеятельность. Запрещены импровизации. Исключаются нарушения дисциплины...
   - Шаг в сторону считается побегом? - вспомнила Настя вычитанную где-то "формулу" конвойных ГУЛАГа.
   - Именно. И стрельба сразу же ведется на поражение.
   - Прощальный ужин завтра, - объявил Алексей, когда они снова сели в машину. - Заказываю в твоей уютной квартирке столик. Закусим, чем пошлет Бог и соседний "Гастроном" втроем: ты, я и Кушкин.
   Настя уже отвыкла удивляться и послушно закупила продукты, пару бутылок коньяка и бутылку "Столичной".
   Кушкин за столом держался скромно, охотно выпил две-три рюмки коньяка, с аппетитом закусил.
   - Вот что, Настенька, - откинувшись на спинку стула после очередной рюмки сказал Алексей, - отныне Миша, то есть Михаил Иванович Кушкин, будет твоим ангелом-хранителем. Он головой отвечает за твою безопасность. Он и его люди...
   - Совсем спятили? - возмутилась Настя. - Это кто же я такая? Пленница, заключенная, подконвойная?
   - Ты - богатая женщина, - не обратил внимания на её истерическую вспышку Алексей. - И в твоих руках ключи к одной из самых больших наших тайн. Не трепыхайся, дорогая! - повысил он голос. - Наша организация все делает серьезно. Завещание, по которому все твое состояние перейдет в другие руки, уже написано и оформлено по всем правилам, остались мелкие детали. В случае твоей смерти, разумеется...
   - Будь прокляты те, кто устроил мне такую жизнь! - Настя готова была расплакаться. Ей нестерпимо захотелось вернуться в юность, стать голенастой девчонкой, у которой и забот-то было - выучить уроки да решить самую "важную" проблему: целоваться вечером с этим мальчиком или с другим....
   - Ну-ну, Настенька, - ободряюще сказал Алексей. - Ты ещё увидишь, сколько прелести в твоей новой жизни, когда она начнется. Кстати, помнишь инспектора по кадрам в "лумумбарии", с которым регулярно беседовала по душам?
   Настя кивнула.
   - Он тебя хорошо помнит и передает привет.
   - Тоже друг нашелся...
   - Скорее, наставник... Все записи бесед с тобою у него аккуратно подшиты в папочки, пронумерованы и проштемпелеваны... На каждой - гриф "Совершенно секретно". И стали доверительные беседы рапортами и отчетами агента... Хочешь, обнародуем? В наше демократическое время такое делается просто...
   - Значит, я служила обыкновенной сексоткой?
   - Ну, не совсем обыкновенной... Твои отчеты отличались наблюдательностью, точными оценками людей... Кое-кто в результате даже должен был покинуть стены университета. Вот так-то, милая...
   - Сволочи вы! - прошипела Настя. - Хоть вешайся - в угол загнали!
   - Успокойся, не ты первая. И повыше тебя рангом люди почитали за честь сотрудничать с нами. Не в угол тебя законопатили, а на крючок посадили. Придет время, поумнеешь - ещё спасибо скажешь.
   Тигрица, гуляющая сама по себе
   Алексей отбыл в свои закордонные дали, и Настя стала приспосабливаться к новому для себя образу жизни замужней дамы, у которой супруг трудится "за бугром", следовательно, она хорошо обеспечена, может себе позволить и модные туалеты, и "Шанель" № 5 и обед с близкими подругами в ресторане.
   Свое новое состояние она не без юмора определила так: "Тигрица, гуляющая сама по себе". В её нынешнем положении были плюсы, но были и минусы.
   Люська Заболотина и другие девицы из редакции считали вполне естественным, что возле неё постоянно вертится Миша Кушкин: старый друг, бой-френд, как стали говаривать в московском полусветском обществе, приятель Алексея Дмитриевича, а тот, между прочим, вдали от родины, следовательно, и от молодой жены. Надежнее иметь дело с приятелем мужа, чем неизвестно с кем. А Настя вдруг остро почувствовала, что это такое - бабье одиночество. Возраст у неё уже катился к четвертаку, жизнь требовала свое совсем не рублями. Она впервые узнала, что это такое - проснуться глубокой ночью, долго лежать с открытыми глазами и наконец задремав, утром очнуться на измятой простыне. Часто ей теперь не хотелось после работы возвращаться домой. Огромная квартира, гулкая и необжитая, вызывала неясные чувства беспокойства, тревоги, неустроенности. Так бывает, когда вдруг оказываешься на перекрестке дорог и не знаешь, куда идти.
   Настя стала допоздна засиживаться в редакционной кофейне - все-таки вокруг были живые люди. Коллеги-журналистки быстро поняли выгоду дружбы с Настей - всегда можно перехватить деньжат до зарплаты, подсунуть ей прочитать свою статейку - пусть замолвит словечко в секретариате, авось и в номер поставят. Настя охотно со всеми общалась, но близко ни с кем не сходилась, её лучшими подругами по-прежнему оставались Нинка и Эля.
   Она много печаталась, но стала тщательнее отбирать темы для материалов, советовалась с Русланом Васильевичем, доверяя его чутью и опыту. А писать было о чем. Было лето 1991-го. По Москве прокатывались многотысячные демонстрации. В их первых рядах шли лидеры демократов Попов, Афанасьев, Коротич, Бурбулис, какие-то люди, ещё вчера числившиеся на рядовых должностях научных сотрудников и штатных пропагандистов марксизма-ленинизма. Они и их сподвижники выдвигали не очень ясные программы, но речи были страстными и категоричными.
   Похоже, Москвой и страной начинали управлять посредством митингов и воззваний. Партия на глазах разлагалась и сдавала одну позицию за другой.
   Главный редактор нервничал, на планерках срывался на крик, но он уже газетой не руководил - что печатать, а что нет, решал секретариат и тот самый зам. главного - Юрий Борисович Фофанов - который сменил Алексея и прочно числился в редакционных демократических лидерах.
   Но Главный не желал сдаваться, он регулярно ездил в ЦК на своей черной "Волге", привозил какие-то указания, оглашал их на планерках под ироничные улыбки журналистов. Выполнять их никто не собирался.
   Грядущие перемены приобретали вполне реальные очертания.
   На одной из пресс-конференций Настя подошла к идеологу демократов экономисту Василию Селюнину.
   - Для вашей газеты я интервью не дам, - обычно доброжелательный Селюнин в этот раз был чем-то раздражен.
   - А я и не прошу интервью, - сказала примиряюще Настя. - Я хочу сама понять, что происходит, что с нами будет.
   - Ищите других пророков, - Селюнин не хотел говорить и только мягкость и интеллигентность мешали ему повернуться спиной и уйти.
   - Пожалуйста, ответьте мне всего лишь на один вопрос, без записи и не для публикации, только для меня. Какой вам видится судьба партии, КПСС?
   У Селюнина озорно блеснули глаза, с него сошла вялость:
   - Вы помните слова Ленина о глиняном колоссе?
   - Это в который ткни - и он рассыплется? - догадалась Настя, вспомнив этот часто мелькавший в марксисткой литературе эпизод из жизни молодого Ульянова.
   - Вот именно! КПСС вскоре рассыплется, и эти осколки-обломки уже никто не сможет собрать-склеить. А её гигантское имущество будет национализировано...
   Селюнин незаметно для себя увлекся и стал развивать мысль о том, что зданиям райкомов и обкомов найдется лучшее применение, поликлиники, больницы и санатории 4-го управления станут общедоступными, ибо все привилегии они, демократы, ликвидируют, гигантские средства, накопленные КПСС, будут использованы для поднятия жизненного уровня народа и процветания государства.
   - Вы романтик, Василий Трофимович, - вздохнула Настя.
   - В чем вы сомневаетесь? - напористо спросил Селюнин. - В том, что КПСС изжила себя, что она терпит сокрушительное поражение?
   Настя покачала головой:
   - Нет, это мне ясно, вопрос только в сроках. Но я не верю в то, что будут ликвидированы привилегии, исчезнет номенклатура, злоупотребления властью и традиционный для России чиновничий бандитизм... Вы не обидитесь, Василий Трофимович, если я скажу более резко?
   Селюнин уже не торопился завершать разговор, он смотрел на Настю с тревожным напряжением.
   - Отчего же? Валяйте, высказывайтесь...
   - Мне кажется, что идет примитивная борьба за власть. Две стаи, простите, сошлись в смертельной схватке. И я боюсь, что прольется кровь...
   - Этого опасаюсь и я, - тихо сказал Селюнин. - А вы сегодня с кем? Я читаю ваши статьи, они очень искренни и злы, вы могли бы принести большую пользу нашей молодой демократии...
   - Увольте, - развела шутливо руками Настя, - я ни с кем. Кошка, гуляющая сама по себе среди больших и мелких хищников.
   - Вам не дадут долго гулять в одиночку, - грустно прокомментировал Селюнин. - Сейчас время команд. Одиночки в лучшем случае выбывают из игры...
   - А в худшем?
   - Здесь возможны разные варианты, - уклонился от ответа Селюнин.
   У Насти этот разговор оставил тягостное впечатление. Она видела, что Василий Трофимович тяжело болен - круги под глазами, тяжелое дыхание, вялый взгляд, затемненная кожа на скулах. Наверное, сердце пошаливает. И не мудрено. Последние годы у него не было постоянной работы, перебивался гонорарами от проскочивших по недосмотру "кураторов" из ЦК немногих публикаций. И она понимала, почему он отказывался дать интервью её газете когда-то из этой газеты его "выперли" практически с волчьим билетом. Он не сломился - продолжал отстаивать свои нестандартные экономические идеи, которые в новых условиях становились теперь не по вкусу уже набиравшим силу демократам.
   И ещё она чувствовала, что Селюнин прав в главном - КПСС или, как просто говорили "партия", накануне развала. И хотя внешне все выглядело благополучно: ЦК издавал множество постановлений, генеральный секретарь постоянно кого-то "приветствовал", было множество официальных встреч, функционировали райкомы и парткомы, на фасадах зданий, как и многие годы кричаще алело: "Слава КПСС", однако же появилось множество признаков, которые свидетельствовали, что механизм огромной и, казалось, всеохватной партийной машины пробуксовывает, работает на холостом ходу. Раньше лозунг "Партия и народ едины!" был привычным, в меру демагогическим, сейчас же партия и народ стали существовать как бы отдельно друг от друга.
   Особенно Настю умиляло это - "Слава КПСС" - выходило, что КПСС, то есть партия, прославляла саму себя. Однажды она представила, что было бы, если бы на редакционной летучке она поднялась, набрала побольше воздуха в легкие и завопила: "Слава Насте Соболевой!" В психиатричку не отправили бы, но обратиться к психиатру обязательно бы посоветовали.
   Словом, Селюнин лишь подтвердил то, что она интуитивно чувствовала, со свойственной ему прямотой сформулировал настроения, которые полунамеками проскальзывали в ответах интервьюируемых ею именитых собеседников. Она понимала, что какая-то тайная деятельность Олега Петровича, внезапное решение Алексея жениться на ней, "наследство" от родственницы, о которой она ничего не знала - все это звенья единой цепочки, и они связаны с событиями, происходящими в стране. Ее это очень беспокоило, но поделиться сомнениями и подозрениями было не с кем. Нинка, лучшая подруга, крутилась, как заводная, на всевозможных тусовках, упрашивала Настю брать её с собой на презентации и приемы, где знакомилась с иностранными журналистами и коммерсантами, которые в эти месяцы заполонили Москву. "Мне бы заарканить какого-никакого забугорного мужичка, - откровенно делилась она с Настей, и прощай, немытая Россия!" Настя возмутилась:
   - Ты-ы, шалава, Россию не трогай.
   Нинка не обиделась, наоборот, радостно завопила:
   - Ой, Соболек, какая ты стала патриотка!
   Настя тоже рассмеялась: "Чего то я?" И пригласила поужинать в ресторан Дома литераторов. Поскольку Нинка выдерживала многозначительную паузу, Настя добавила к приглашению: "Все в норме, я плачу, денежка есть".
   Эля объявлялась редко, больше звонками, ничего не значащими, просто чтобы отметиться. С экранов TV её убрали, с отъездом Алексея в загранкомандировку защищать её стало некому.
   В один из редких вечеров, когда Настя была дома, Эля позвонила и сказала:
   - Пригласи меня к себе, а то я удавлюсь...
   - С чего вдруг? - спокойненько спросила Настя.
   - Не знаю,.. - ответила Эля. - Вроде бы все о'кей, мужичок богатенький прилип, не жадный, от него имею больше, чем раньше от всего советского TV, а - тоска...
   - Приезжай, - сказала Настя.
   Они от души потрепались за бутылкой "Мартини". Эля была все такой же ухоженной и внешне благополучной, костюмчик на ней был модный, макияж безупречный и со вкусом, курила элегантные длинные сигареты "Вог", но... Насте захотелось сравнить её с увядающей розой: ещё вчера цвела пышно и броско, а теперь яркую головку опустила, краешки лепестков потеряли свежесть, съежились. "Пошлость какая лезет в голову, - одернула себя Настя. - Розы, лепестки..."
   Разговор неминуемо зашел об Алексее.
   - Дает о себе знать? - поинтересовалась Эля.
   - Изредка... Звонками... Посылочками через тех, кто у него бывает.
   - Да, интересное у тебя положение, - прокомментировала Эля. - Муж вроде и есть, и нет его. - Она без смущения спросила:
   - Как он тебе показался? Я имею в виду... Да ты сама знаешь, что я имею в виду.
   Настя рассмеялась. Ну, Элька, вот уж дамочка без комплексов, дитятко раскрепощенного времени. Вспомнился Бираго Диоп и она ответила, что думала:
   - Так себе... Мужичонка средний. Все у него среднее: и рост, и умственные способности, и...
   - Понятно.
   Эля, судя по её равнодушной физиономии при обычно волнующем дам диалоге разделяла оценки подруги.
   - Тогда заведи себе любовника, - посоветовала она. - Но действуй или очень открыто или совсем втихую.
   - Что за диаметрально противоположные советы?
   - Если открыто - и говорить будет не о чем. Ты известная журналистка, тебе сам бог велел быть не такой, как мы, дамочки в грехах как кочан капусты в листьях. А если втихомолку, только для души - тоже для сплетен повода не будет и Алексею не донесут.
   Как же, подумала Настя, майор Кушкин не только Алексею, а всем своим начальникам доложит. Кушкин или его люди были, что называется, "при ней" постоянно и это раздражало. Хотя случился однажды инцидент, который её сильно озадачил. Она тогда возвращалась из редакции на своих двоих, решила пройтись, прогуляться, благо до дома было рукой подать. К ней привязался какой-то субъект, из тех, что по вечерам специально выходят на Тверскую кадрить тоскующих женщин среднего возраста. Он пытался с нею познакомиться, выдавал себя за кинорежиссера: "Я сейчас снимаю фильм о Чехове, вы - Лика, я в этом уверен, какое счастье, что я вас случайно встретил". "Правда?" иронично поинтересовалась Настя. "Сущая правда! Вы ведь знаете, что все начинается со случайностей: и великие произведения и страстные романы!" "Я - женщина не вашего романа", - Настя ускорила шаг, он засеменил рядом с нею. "Отвяжись!" - грубо бросила она. "Нет, нет, не исчезайте!" - в его жестах, игре голосом было что-то от вышедшего в тираж актера. И тогда вдруг рядом возник человек, неприметный такой человек, что-то такое сделал, отчего "актер" повалился как сноп на тротуар. "Исчезайте", - приказал он Насте спокойно и тихо, а громко произнес: "Граждане, мужчине стало плохо! У кого есть жетон вызвать "скорую"? Столпившиеся прохожие стали рыться в карманах, впопыхах никто и не вспомнил, что "скорая" вызывается без жетона, простым набором "03". Пока искали жетон, неприметный человек переместился в задний ряд сгрудившихся зевак ("советскому человеку до всего есть дело!"), Настя впорхнула в троллейбус и через окно увидела, как он неторопливо уходит вниз по Тверской...
   Но не рассказывать же об этом Эле...
   - Любопытно, отчего это ты хотела удавиться? - спросила она подругу. Или брякнула от нечего делать?
   Эля сказала:
   - Не брякнула... Тошно мне, что становлюсь самой что ни на есть обыкновенной содержанкой. Раньше давала ради карьеры, думала, вот поддержат, помогут, пробьюсь, стану сама по себе что-то значить, уж тогда отыграюсь... Потом, чтобы удержать Алексея начала выполнять его "просьбы", так, мелкие поручения, потом подписочка о неразглашении, ну, ты знаешь...
   - Нет! - резко отрезала Настя.
   - Ладно, перестань ломаться, девочкой тебя даже в порядке комплимента назвать сложно. Алексей растворился за бугром, меня больше никто не беспокоит, наверное там - она ткнула пальцем в пространство - сейчас не до таких, как я, сошек. И стало все просто и ясно: я тебе плачу, ты меня обслуживаешь.
   Новый поклонник Эли был "восточной" национальности, делец, учуявший новые возможности. Деньги у него были, на Элю не скупился. По её словам, он затеял гигантское дело - какая-то сеть палаток по всей Москве со свежайшими овощами и фруктами с юга.
   - Вокруг него - "шестерок" десятка два, все крутятся, появляются, исчезают... Он снял огромную квартиру в старом доме на Гиляровского, не квартира, а штаб ракетных войск. Мощный мужик, даром что низенький и пузатенький.
   - За чем же дело? - спросила Настя, хорошо знавшая сокровенную мечту Эли: удачно выйти замуж, бросить все то блядство, в котором тонет все глубже и глубже, родить парочку детишек, и быть за мужем серьезной и не потерявшей очарования дамой. Замуж, конечно, лучше за иностранца, совсем неплохо за израильтянина, но на худой конец можно и за восточного человека - эти все больше чувствуют себя в России как в покоренной стране, где можно отлично пограбить-заработать.
   - Женат он, - хмуро объяснила Эля. - Супруга - восточная ханум с полным ртом золотых зубов, детишками и кучей родственников. - Это они все у него в "шестерках", а он - глава клана. Напьется и стонет: я заложник, я заложник...
   Настя искренне пожалела подругу и посочувствовала "восточному человеку": жаль, что не волен в своих поступках, из распутниц, завершивших сексуальные странствия и поиски, выходят образцовые жены. Да и не распутница вовсе Элька. Не повезло в жизни, вот и все дела.
   Изредка Настю, как и других журналистов, назначали "свежей головой". То есть в этот день она могла придти на работу к моменту подписания газетных полос, сесть в одном из секретариатских кабинетов и на свежую голову вычитывать эти самые полосы "от и до" в поисках ошибок. Кстати, ошибки пытались "поймать" все, даже наборщики - за это полагались серьезные премии. Такой порядок ввел ещё знаменитый книгоиздатель Сытин: у него для метранпажей даже были выставлены на видном месте "шкалики" - нашел ошибку, тут же получай "поощрение", можешь даже хлебнуть, героям не возбраняется.