Корнешов Лев. Пуля для безнес-леди

   - У нас нет по отношению к человеку понятия "убрать". Ты должна сказать: "убей его".
   - И...
   - Он будет убит.
   Настя взмолилась.
   - Бираго, хватит с меня всяких африканских тайн. Я хочу.. - она замялась в смущении.
   - Что?
   - Я ещё хочу тебя, мой дорогой!
   ...Рано утром, когда ещё не выключили ночные фонари, и улицы были пустынными, Бираго попросил Настю:
   - Осторожно посмотри в окно и скажи, что ты увидишь.
   - Напротив моего дома стоят "жигули" черного, нет, темно-синего цвета.
   - Это за мной. Прощай, замечательная девушка Настя и спасибо тебе. Мы обязательно возьмем власть. Хотя бы для того, чтобы я ещё раз встретился с тобою - победителем. Спасибо, что помогла мне - я этого никогда не забуду.
   - Прощай и ты, мой африканский чародей, - серьезно пожелала Настя. Пусть мой Бог и твои Боги пошлют тебе удачу... А я тебя не забуду...
   Он ушел, прихватив свой кейс.
   Дамское рукоделие в желтых тонах
   Настя носила свои заметки редактору отдела, он их или печатал или швырял в корзину. И ей стало казаться, что так будет вечно - заметки, полоса, номер, снова заметки. Ее хотя бы изредка печатали, очевидно помня, что начальники уезжают, но могут и возвратиться. А другим девчонкам из отдела пробиться на полосу было практически невозможно, на полосах "гуляли" десяток-другой очень нахрапистых, нахальных журналистов. Печатались в газете одни и те же, зачисленные в "золотые перья". На всех летучках они хвалили друг друга, хотя втихомолку и вынашивали взаимную вражду.
   Методика пожинания лавров была простой. Придумывалась тема, и "золотое перо" неделю рассуждало о ней в редакционной кофейне в кругу поклонников его таланта и друзей. Потом "ваялся" огромный материал полосы на полторы и велась борьба с секретариатом против его сокращения. В борьбе использовалось разное оружие: задушевные беседы с главным и его замами, мнение редакционной общественности, давление на ответственного секретаря, слухи о том, что редактор соседней газеты готов опубликовать материал полностью. Наконец "золотое перо" уставало и соглашалось опубликовать материал "всего лишь" на полосу. И после публикации следовал кем-то организованный звонок по вертушке из ЦК: "Газета выступила хорошо... Поблагодарите автора..." Автор две-три недели купался в лучах славы, а дальше все начиналось сначала... Куда уж маленькой девочке Насте было пробиться сквозь плотный частокол перьев с тусклой позолотой.
   У Нинки и Элеоноры дела тоже шли неважно. Теперь, когда они изредка встречались в кафе на Горького, платила за всех Настя - у неё зарплата и какой-никакой гонорар.
   Нинка меланхолично загибала пальчики:
   - Этому дала, этому дала, этому дала... А результат? Нулевой...
   Элеонора ждала, что её со дня на день вышибут из телевидения:
   - Обложили, сучки... Молодые, энергичные, пробу ставить негде - все могут: и работать, и в постельке кувыркаться.
   Но именно она дала Насте дельный совет:
   - Сама ищи удачу. Не сиди на заметках. Пробивайся к знаменитостям, бери у них интервью, будут публиковать, никуда не денутся, побоятся обидеть "священных коров"... А этого, твоего редактора-сладкоежку пугани, как следует. Таких надо открытым текстом посылать ... в интимное женское местечко. И слова не выбирать!
   И Настя решила проявить характер. Тем более, что поняла: если сейчас не заявит о себе - зачахнет, завянет. Да и что она теряет, если снахальничает?
   После десятка звонков она встретилась с Олегом Табаковым и задала ему несколько коварных вопросиков - у знаменитого артиста в это время круто менялись "личные обстоятельства". Он ответил на Настины вопросы очень откровенно - ей удалось расположить его к себе.
   Редактор отдела, прочитав заголовок, поискал глазами корзинку и ловко зашвырнул в неё интервью.
   Настя, как побитая собачонка, тихо вышла из его кабинета. И кинулась за новым советом к Элеоноре, на своем TV поднаторевшей в битвах за место под солнцем.
   - Вот так взял твой материал и выбросил в корзину? Не читая? возмутилась Эля.
   - Ага...
   - Он что для тебя свет в единственном редакционном окошке? Есть секретариат, замы главного, главный редактор, наконец. А этого... Лучше всего нагло и грубо послать подальше. Судя по твоим рассказам, тебе весь отдел только спасибо скажет.
   - Я не смогу, - жалобно пролепетала Настя.
   - Еще как сможешь! Пора становиться на ноги, Настя. Ты вертишься в газете уже долго, и все числишь себя вторым сортом. Время только теряешь, энергию разбега. А ты умненькая, смекалистая, у тебя есть то, чего, если самокритично, нет у меня. - Эля выразительно постучала себя пальчиком по лбу. И сделала вывод:
   - Так что давай-ка, переходи от обороны к атаке. Смелее в бой нахально и без пощады! Недостойны такие обожравшиеся типы, чтобы их жалеть.
   Настя недолго помолчала, потом вдруг завопила:
   - А не пошел бы ты куда подальше, козел!
   - Ты чего? - опешила Эля.
   - Репетирую...
   - Вот и дуй в таком духе, - одобрила подруга.
   На следующий день она принесла редактору второй экземпляр своего материала.
   - Напишите вот здесь, в уголке, по каким причинам вы не желаете не то что публиковать, но даже читать мой материал, - пока спокойно попросила она.
   - Вы, Соболева, в своем уме? - удивился редактор.
   - В своем, не волнуйся, ты... - Она сделала выразительную паузу хамить так хамить, а что он ей такого страшного сделает? - Засылай материал и печатай, иначе я отнесу в секретариат фельетон про то, что у тебя весь шкаф забит бутылками - дарами собкоров и прочих коров. И про то, как тебя в твоем служебном кабинете трахает Люська Заболотина, хотя её и жаль будет, неплохая девица. Нюансы уловил? Не ты её, а она тебя трахает, потому что ты, котик, разжирел, обнаглел и мышек уже не ловишь...
   - Ты... Вы... - задыхался от гнева редактор.
   Настя спокойненько открыла тот самый шкаф с бутылками, плеснула в стакан коньяк, протянула редактору:
   - Выпей, а то лопнешь... И хватит меня гноить на заметках! Фельетон, конечно, не напечатают, но из секретариата он расползется по всей редакции. И тогда можешь поставить на себе крест.
   На следующий день на утренней планерке редактор заявил материал в номер, и он был напечатан: 460 строк и подпись: Анастасия Соболева.
   Настя, не мешкая, пробилась к Марку Захарову, после него - к Владиславу Орлову, автору популярного у интеллигенции романа "Альтист Данилов". Материалы шли один за другим, и теперь уже ответственный секретарь, встретив Соболеву в кафе, интересовался:
   - Есть у тебя что-нибудь, Настя? Надо усилить номер, а то насовали всякого дерьма.
   Интервью публиковались с фотографией именитого собеседника. Настя предложила ставить и свою фотографию: так, мол, делают в серьезных западных газетах, читатели должны знать журналистов в лицо, тогда им больше веры. Главный редактор дал добро и её смазливая мордашка стала часто появляться на газетных полосах.
   Коллеги ей откровенно завидовали, но она тщательно следила за тем, чтобы не давать поводы для трепа и пошлых слухов.
   Свои творения-"нетленки" она не очень высоко ценила. Спасибо Элеоноре за мудрый совет - та нюхом учуяла, что на фоне назревающих в стране событий "знаменитости" стали тускнеть, и потому охотно шли на интервью и сами подкидывали журналистке пикантные вопросики.
   "- У вас есть внебрачные дети?
   - Думаю, что да. Уверен, что да.
   - У вас сейчас третья жена... будет ли четвертая?
   - Браки заключаются на небесах, поэтому задавайте этот вопрос небесной канцелярии".
   Настя умела расположить к себе собеседников, и они выбалтывали ей такие подробности о себе, о которых в иное время предпочитали бы молчать. Один из редакционных остряков назвал стиль Насти дамским рукоделием в желтых тонах. Она не возражала: хорошо уже то, что у неё появился свой стиль и его заметили.
   Однажды её пригласил в свой маленький кабинетик работник секретариата Руслан Валерьевич Васин. Это был редакционный старожил - опытный и мудрый, обладающий безупречным вкусом. К нему носила свои "нетленки"-тэссы ещё Татьяна Николаевна Тэсс.
   - Девочка, - сказал Руслан Васильевич Насте, - ты мне нравишься, и я хочу помочь тебе стать журналисткой. В стране всеобщего среднего образования писать умеет каждый. Но далеко не всякий пишет так, что его захотят читать другие.
   Он разнес в пух и прах только что напечатанный материал Насти большую беседу с Ильей Сергеевичем Глазуновым. И главная его претензия заключалась в том, что под пером Насти незаурядный художник превратился в заурядного подданного советской системы: "Он же бунтарь, а ты сделала его придворным маляром".
   - О чем ты хотела бы спросить Глазунова, но не спросила?
   Настя припомнила:
   - Во время интервью нам принесла кофе очень красивая молодая женщина. Илья Сергеевич сказал, что это аспирантка из Ленинграда, она пишет диссертацию о его творчестве. Но...
   - Но?..
   - Аспирантки ходят, общаются, смотрят на "объект" своей диссертации совсем не так...
   - Вот бы и спросила прямо.
   - А он бы меня послал!
   - Вот и написала бы, куда и за что он тебя послал. Имей в виду, в журналистике запретных тем нет, если к любой из них умело подобраться. И самые наглые вопросы при умной их обработке будут казаться всего лишь милой шуткой. Вытрави из себя самоцензуру. Ты ведь пишешь с прикидкой: "пропустят - не пропустят"?
   - В этом вы правы.
   - А ты просто пиши, чтобы было самой интересно и... нервишки щекотало.
   Следующий свой материал Настя перед сдачей в набор дала почитать Руслану Валерьевичу. И выправила его по советам старого мэтра. Она пользовалась каждым удобным поводом, чтобы посоветоваться с ним и даже однажды сказала:
   - Я вас беспощадно эксплуатирую.
   - Мне некому передать свои маленькие профессиональные секреты. Молодые поспешно рвутся в бой и считают, что им ничего не даст такой "отмороженный", как я.
   - Отмороженный?
   - Удачное определение, вычитанное в одном объявлении: требуются журналисты, но отмороженных просят не беспокоиться. Оно означает, что по мне уже ударили морозы и впереди стылая зима - время отмирания.
   - Зачем вы так о себе?
   - Не умею лицемерить. Даже с собой.
   Настя всегда с благодарностью вспоминала Руслана Валерьевича. Он совершенно бескорыстно учил её мастерству, натаскивал в ремесле.
   В послесловии к одной из бесед Настя предложила читателям назвать имена знаменитых людей, с которыми они хотели бы встретиться на газетной полосе.
   Теперь письма носили Насте мешками. Она добросовестно отсеяла из множества десяток фамилий и подготовила серию очерков под общей рубрикой "По вашим заявкам". Читатели стали слать благодарственные письма главному редактору. Многие письма по своей сути были исповедями - незнакомые люди поверяли Насте свои тайны, рассказывали о семейных драмах, кружении надежд, счастливой любви и несчастьи быть нелюбимым. Житейские истории были из того сорта, что нарочно не придумаешь.
   Настя по письмам написала серию очерков-"моралите", как их называли в редакции. Они в свою очередь вызвали новый поток корреспонденции. За них ей на редакционной летучке вручили творческую награду - "Золотое перо". Это и в самом деле было золотое перышко в красивой бордовой коробочке.
   - Не останавливайся, - предупредил её Руслан Валерьевич. - Пиши каждый день, даже если не о чем писать...
   Она теперь в упор не видела редактора отдела - сластолюбца с опухшими веками. И он почитал за благо обходить её стороной.
   Приближалось поворотное время в современной истории страны, и тем было навалом. Пресса расшатанной, натужно скрипевшей подобно старой телеге державы резвилась, как могла, мнение отдела пропаганды ЦК КПСС уже мало что значило. Страна резко, бескомпромиссно разделилась на "демократов" и "коммуняк", и никто не сомневался, что в самое ближайшее время они схватятся в решающей битве за власть. В редакции тоже нашлись свои "демократы" и они, сплоченные общей идеей перемен, с каждым днем набирали силу. А в стане "коммуняк" происходили удивительные вещи. Много лет действовала "разнарядка" на вступление в партию: редакции выделялось три-четыре "места" в год. За них шла борьба так много было желающих вступить в партию, и иные из них ожидали своей очереди по два-три года. Часто решало эту проблему руководство редакции: приоритет отдавался "перспективным", то есть тем, кого намеревались выдвинуть на всякие руководящие и полуруководящие должности, послать на работу за рубеж. В заявлениях соискатели звания члена КПСС писали, что они делу Коммунистической партии преданы и её программу и устав разделяют. На заседаниях комиссии из старых большевиков при райкоме их тщательно пытали по параграфам устава и задавали странные вопросы типа: кто секретарь Коммунистической партии Канады.
   Все это походило на бездарно поставленный, но незыблемый именно по причинам бездарности и примитивизма спектакль.
   Сейчас же желающих вступить в партию не находилось. В партию стали зарывать.
   После нескольких успешных выступлений Насти на газетных полосах её пригласил в свой кабинет секретарь парткома редакции.
   - Есть мнение, - очень весомо сказал он, - дать вам возможность вступить в партию.
   - Я благодарна за то, что обо мне заботятся, но вынуждена отказаться.
   - Это почему же? - у секретаря парткома глаза полезли на лоб.
   - Не чувствую себя морально и духовно созревшей для такого важного шага, - выпалила Настя.
   Секретарь задумчиво её рассматривал:
   - Но у вас с моральным обликом все в порядке...
   - Спасибо, но... я себя лучше знаю, - издевалась Настя. - Я умею производить благоприятное впечатление, а на душе у меня - ой-ой-ой!
   Об этом разговоре стало известно в редакции. Одни посчитали Настю чокнутой, другие - девушкой себе на уме, но все поглядывали на неё с недоумением - партия все ещё была "правящей".
   Настю это мало занимало, она печаталась регулярно, коньком её были, как говорится, темы на все времена - честность, преданность, сочувствие в беде и бескорыстие, искренность - то есть то, по чему истосковались заморенные барабанным оптимизмом люди. Каждую неделю два очерка Насти появлялись в газете - это была её "норма".
   И редакционные "коммуняки" и "демократы" тащили Настю в свои лагеря. "Я беспартийная" не без гордости напоминала она. Пройдет совсем немного времени и некоторые из тех, кто так рвался в партию, скандально сдадут свои партийные билеты. Их попытаются снять с работы, но за них вступится почти вся редакция, хотя все видели, что людишки - просто дрянь, корабль дал течь и они с него побежали.
   Среди тех, кто раньше других сдал партбилет, ещё в начале 1991 года, был и редактор Настиного отдела. Нюхом учуял, что ветер переменился, тренированный на выживание приспособленец. На очередном совещании отдела Настя поднялась со своего места и спокойно произнесла:
   - Вы подлец. Еще вчера вычеркивали любое критическое слово в адрес самого меленького партийного чиновника, а сегодня... Советую вам уйти из редакции.
   - Уйдешь ты! - редактор буквально завизжал. - Думаешь, никто не знает, как ты попала в редакцию? Через постель Алексея Дмитриевича!
   - А ты считаешь, что никто не видел, как ты хотел затащить меня в свою постельку? - спокойненько спросила Настя, тоже перейдя на "ты". - Вон Заболотина вся извелась от ревности... И ты её испугался - вечная благодарность ей за это! Ведь переспать с тобой - это все равно, что дерьма нахлебаться. И вообще, ты забыл народную мудрость....
   - Какую еще?
   - Не трахай, где живешь, не живи, где трахаешь.
   Настя произнесла все это спокойно, без тени смущения, а журналисты отдела зашлись в хохоте. Наконец-то нашелся человек, который высказал редактору то, что тот заслужил. Всем давно он уже надоел, а Люську жалели. Просто не хотели мараться. Как популярно объяснил один из журналистов отдела, дерьмо меж пальцев проскочит, но на руки налипнет.
   Настя привселюдно показала остренькие зубки. Она сознательно выбрала грубый тон, тот, которым бывалые участницы разборок режут "правду-матку". И покорно молчавшие до сих пор журналисты отдела тут же взбунтовались и в духе времени решили редактора снять, а Настю избрать вместо него.
   Это не вписывалось ни в какие редакционные нормы, но наступало в России время, когда эти самые "нормы" создавались на ходу, когда власть переходила к тем, кто мог её схватить и удержать.
   Настя от высокой чести стать редактором отдела решительно отказалась. Более того, предложила вариант выхода из отдельского "кризиса". Она ткнула пальчиком в редактора:
   - Пусть этот обленившийся засранец пишет заявление "по собственному" и делает отсюда ноги.
   Настя, взявшая инициативу в свои руки, протянула редактору лист бумаги и ручку: "Пиши, неуважаемый".
   Это были минуты её торжества, она рассчитывалась за все унижения, которые вынесла от сластолюбивого ничтожества, много месяцев не пускавшего её на полосы. И ещё она уверилась в правильности известного афоризма: смелость города берет. Смелость и нахальство.
   Слухи о "перевороте" в отделе новостей быстро разнеслись по всей редакции. Редакционное руководство справедливо рассудило, что не может руководить отделом человек, которого привселюдно назвали засранцем. Что он таковым и является, мало кто сомневался, и держится так долго только на интригах да на поддержке Главного, не любившего признавать свои кадровые ошибки. Но Настя первой назвала все своими именами.
   Даже редакционные демократы высоко оценили её поступок как проявление принципиальности и смелости. А их предводитель, заместитель главного редактора Юрий Борисович Фофанов позвонил ответственному секретарю:
   - Возьми в секретариат спецкором Соболеву. Рамки отдела новостей она переросла, да и скандал там у них. Что? Вакансий нет? Считай, что есть. Соболеву переведем вместе с её ставкой, до приличного уровня добавим из резерва.
   Редакционная "общественность" в лице самых заядлых сплетниц и интриганок пришла к выводу, что с Соболевой лучше не связываться.
   Явление майора Кушкина
   Однажды к Насте в редакцию пришел неожиданный посетитель. Он вежливо постучал, и Настя увидела на пороге стройного, ладно скроенного молодого человека. Одет он был в отлично сшитый модный костюм, у него были открытый взгляд и доброжелательная легкая улыбка: словно сошел с рекламной картинки модного журнала для мужчин. В руках держал папку.
   - Здравствуйте, Анастасия Игнатьевна. Я - Михаил Иванович Кушкин.
   - Здравствуйте, Михаил Иванович. Мы с вами встречались? Я вас знаю?
   - Нет. Мы видимся первый, но, надеюсь, не последний раз.
   Он достал из нагрудного кармана визитную карточку:
   - Посмотрите её, а потом продолжим нашу беседу.
   На визитке были имя, отчество, фамилия Олега.
   - Это означает, что я должна вам верить? - Настя вернула карточку Михаилу Ивановичу.
   - Вы правильно поняли. Более того, Олег Петрович просил вас внимательно прислушаться к моим просьбам.
   Михаил Иванович говорил спокойно, доброжелательно, но чувствовалось, что он может легко перейти на тон, не терпящий возражений, и не просить или предлагать, а требовать. Настя чисто по-женски отметила, что перед нею интересный экземпляр мужской породы, такой обычно производит неизгладимое впечатление на дамочек - любительниц приключений ясными глазами и широким разворотом плеч.
   - И все-таки, кто вы? - снова спросила она.
   - Коллега Олега Петровича - вам достаточно знать это.
   - И что же вы хотите от меня? Олег исчез, а теперь общается со мною подобным образом? Странно...
   Названный гость написал на листке бумаги: "Ваш кабинет прослушивается. Говорите аккуратно".
   - Нет, - ответила Настя.
   Михаил Иванович молча указал на приставной столик с телефонными аппаратами.
   Настя быстро сообразила, что надо сделать.
   - Вы, Михаил Иванович, пришли, извините, некстати, сейчас у меня время обеда. Но так и быть, попробуем совместить приятное с необходимым. На площади перед редакцией есть маленькое кафе...
   - Я вас приглашаю...
   Пока они шли к кафе, Настя сделала вывод, что её непрошеный гость прав. Когда её перевели в секретариат, выделили новый, весьма приличный, кабинет. В нем поспешно сделали ремонт, сменили старые телефонные аппараты на современные, поставили удобный в работе компьютер. И черт знает, чем ещё "начинили".
   Кто вышагивает рядом с нею, Настя начала догадываться. Михаил Иванович неуловимо, мелкими деталями, манерой разговора и уверенностью в том, что его слушают, даже если и не хотят этого, походил на Олега.
   Они зашли в кафе. Михаил Иванович подвинул Насте листочек меню выбирайте. Настя выбрала безумно дорогое мороженое и кофе. Он безропотно заказал, себе же - только кофе.
   - Ну что же, - без интонаций произнесла Настя. - Кто я, вы знаете. А кто вы?
   - Я же сказал: сотрудник Олега Петровича.
   - Какое у вас звание? - нагло спросила Настя.
   - Девушки обычно спрашивают, женат ли я, - попробовал уклониться от ответа Михаил Иванович.
   - Не виляйте, - потребовала Настя. - Иначе разговора не получится.
   - Ладно. Майор.
   - И что же вы хотите от меня, товарищ майор?
   Михаил Иванович подвинул к ней папку с бумагами.
   - В этой папке - бомба. Конечно, не в буквальном смысле. Здесь собраны документы, уличающие одного высокопоставленного деятеля в мздоимстве и казнокрадстве. Фамилию его вы прочтете в материалах. Поверьте, тип действительно грязный: ворует, лицемерит, развратничает и рвется к большой власти.
   - Про разврат мне неинтересно, - сказала Настя.
   - Смотрите сами, может быть и действительно к тому, что есть, подробности о девочках будут уже лишними...
   - Что вы хотите от меня?
   - Чтобы вы написали об этом типе. Его надо остановить.
   Настя долго молчала. Ее втягивали в большую игру, и ей приказывали выступать за непонятную ей "команду". Ибо тип, о котором шла речь, сегодня был в списке очень влиятельных персон. И, наверное, кому-то перебежал дорожку.
   - Я не занимаюсь политикой, - Настя старалась, чтобы её голос звучал твердо.
   - Теперь будете заниматься, - с нажимом сказал майор. - И поверьте, это не самое скучное занятие.
   - Вы говорите со мной так, словно я у вас на службе.
   - Стоит ли напоминать, как вас принимали в университет, помогали с работой, с жильем? Кстати, записи ваших задушевных бесед с инспектором отдела кадров университета собраны в аккуратной папке.
   - Вы шантажист! - задохнулась от негодования Настя.
   - Уж какой есть, - обаятельно улыбнулся Михаил Иванович. - И почему бы вам не посмотреть на все это с иной, профессиональной "кочки" зрения? Есть деятель высокого ранга, который злоупотребляет властью и доверием людей. Разве не долг журналиста взять его за ушко да вытащить на солнышко, на всеобщее обозрение?
   "Ну, вот и допрыгалась, птичка, - подумала с тоской Настя, - поймали тебя в силки и не отцепятся теперь, сволочи".
   В кафе на них обращали внимание - очень заметная пара. Настя здесь бывала довольно часто и её знали. А на её спутника посматривали с интересом.
   - Давайте вашу папку, - сказала Настя. - Я займусь этим, но только во имя давней дружбы с Олегом Петровичем. И не думайте, что вы меня испугали, я вас не боюсь.
   - А нам и не надо, чтобы вы нас боялись. Скажу честно, мы эту папку могли дать другим журналистам, они бы только спасибо сказали. Но нам требуется журналист с честным именем и безупречной профессиональной репутацией.
   - Я вам кажусь именно такой? - не без любопытства поинтересовалась Настя.
   - О вас говорят хорошо.
   - Спасибо.
   - Да улыбнитесь же вы, черт возьми! - очень тихо сказал Михаил Иванович. - На нас уже обращают внимание. С таким мрачным видом, как у нас, обсуждают условия развода, а не наоборот.
   Настя улыбнулась, шутка показалась ей вполне уместной. Этот парень, майор, не очень зашоренный, это уже неплохо.
   - Между тем, мы ещё даже не сошлись, - с улыбочкой сказала она. Кстати, если в вашей папке действительно динамит, наш главный редактор ни за что не решится напечатать материал.
   - Нажмите на него. Не мне вас учить - вы умеете это. Но не допустите преждевременной утечки информации. И ни в коем случае в вашей статье не должны торчать чужие, то бишь наши, ушки.
   - В ваших документах есть "липа"? - деловито спросила Настя. Она уже смирилась с мыслью, что статью ей придется писать.
   - Наши "бумаги" прошли бы самую строгую экспертизу. Не беспокойтесь, в данном случае мы играем чистыми картами. И последнее. Ценю вашу сдержанность и потому отвечу на невысказанный ваш вопрос. Олег Петрович сейчас за рубежом и вы сможете с ним встретиться через месяц-два.
   Настя постаралась напустить на себя безразличный вид, а сердечко тревожно забилось...
   - Не могу сказать, что сохну от тоски. У меня много забот...
   - Ишь какая самостоятельная, - улыбнулся Михаил Иванович. И чуть ли не интимно предложил:
   - Посмотрите на меня... Я вам нравлюсь?
   - Нет, - строптиво ответила Настя. - Вы не в моем вкусе. Расхожий американизированный тип со славянскими скулами. Таких сейчас развелось множество.
   - Очень хорошо! - развеселился Михаил Иванович. - Таким я и хочу смотреться. - И сразу же перешел на серьезный тон: - Настя, нам теперь придется встречаться довольно часто.
   - Еще чего!
   - Ради Бога, не думайте, что это моя прихоть - так надо. И я хочу, чтобы в вашей редакции считали, что я ваш... гм... поклонник.
   - Мне не надо это! - повысила голос Настя. - Что я вам кукла-марионетка?
   - Тише вы... Не думайте, что мне это очень приятно - набиваться к вам в милые друзья. Но это вас ни к чему не обязывает... Так, просто посидим в вашем редакционном кафе, познакомите меня с коллегами, сходим на тусовки, где ваши редакционные бывают...