Страница:
Именно в этот момент тишину ночи разрезал телефонный звонок. Линдсей вздрогнула и сняла трубку, с ужасом подумав, что это опять звонит Эдвард Бенсонхерст. Как все глупо! Глупо и мерзко. Ответив на звонок, она очень удивилась, услышав в трубке хриплый голос отца.
Винсент Рафаэль Демос неподвижно сидел в своем офисе, окутанный мраком и полнейшей тишиной. Только кондиционер тихо жужжал, забивая почти все звуки, доносившиеся с улицы одиннадцатью этажами ниже. Было десять часов вечера. Все уже давно оставили свои рабочие места, и даже Глен ушел час назад, наотрез отказавшись приготовить ему хоть какой-нибудь ужин.
— Я не сделаю тебе даже омлета в микроволновой печи, — взвизгнул он на прощание.
В офисе было довольно прохладно, но, несмотря на это, Демоса прошибал пот. В который раз он прокручивал в голове небольшое газетное сообщение, безуспешно пытаясь сообразить, что бы это могло значить.
— «…В парке небольшого городка Ист-Орандж, штат Нью-Джерси, было найдено неопознанное тело мужчины примерно шестидесяти лет, убитого неизвестными лицами. При нем не было обнаружено никаких документов, кроме небольшой записки, в которой говорилось…»
Черт бы побрал эту проклятую записку! Господи, ведь кто-то надеялся, что ее прочтут, узнают про Глорию или Демоса и немедленно сообщат в полицию! Ему сейчас только полиции здесь недоставало! Он знал, что сейчас у него не осталось абсолютно никакого выбора. Если он не прореагирует немедленно на это сообщение, то вскоре появятся новые сообщения полиции и петля еще туже затянется на его шее. В этом нет никаких сомнений. Как ловко они придумали с этим частным детективом, бывшим полицейским, черт бы его побрал! А все для того, чтобы он, Демос, еще раз убедился в том, что с ними шутки плохи. Да, этот Тэйлор самым тщательным образом следил за стариком, которого все равно убили, оставив с носом не только этого Тэйлора, но и всю полицию. Он должен немедленно что-то предпринять, потому что если он этого не сделает, то вскоре произойдет еще один инцидент и вот тогда-то полицейские обязательно появятся в его офисе. Кроме того, может пострадать невинный человек, и, скорее всего кто-нибудь из его близких знакомых или друзей.
Затаив дыхание, Демос снял трубку и набрал номер дрожащими пальцами. На другом конце провода включился автоответчик. Услышав сигнал, он произнес одну-единственную фразу:
— Завтра я оставлю деньги в условленном месте.
Он подумал о том, что ему, видимо, придется продать прекрасное оригинальное масло «Станислас», чтобы добыть нужное количество денег. Он купил его еще в 1968 году в Виллидже, когда оно было чертовски дешевым, а он — чертовски бедным. Ему пришлось заложить тогда свой охотничий нож, чтобы заплатить за него. А этот убитый человек… Кто он? Вероятно, Эльри Кастер. Да, похоже, что это он. И его убили только для того, чтобы послать ему предупреждение. Скорее всего его убила эта сука Сьюзан своим остро отточенным дротиком из чистого серебра, который достался ей в подарок от прежнего мужа. А записку просто подсунули бедняжке Кастеру в карман, упомянув в ней о вымышленной Глории и самом настоящем Демосе, то есть о нем.
Ну что ж, теперь с этим покончено. Сейчас он в полной безопасности.
От аэропорта Сан-Франциско до пресвитерианской больницы, что на Вебстер-стрит, Линдсей добралась на такси. Солнце уже клонилось к закату, когда она подъехала к зданию больницы. Первым человеком, которого она встретила в комнате для посетителей, была ее новая мачеха. Холли сидела на мягком диване, забросив ногу на ногу, и листала какой-то журнал. Увидев Линдсей, она натянуто улыбнулась и жестом пригласила сесть на диван рядом с собой.
— Заботливая внучка уже здесь. Ну что ж, превосходно. Старушка то и дело спрашивает о тебе. Откровенно говоря, мне не хотелось, чтобы отец звонил тебе. Я ведь знаю, что добраться сюда не так-то просто, но его мать пригрозила, что если ты не приедешь, то во всем будет виноват только он и она оставит его с носом. А это, как ты сама, наверное, понимаешь, стоит ее наследства. Она ведь хорошо знала, что ты обязательно приедешь независимо от своих дел. Эта старая ведьма все прекрасно понимает. Не могу не восхищаться ее твердым характером.
— Да, я приехала только из-за нее.
— Еще бы! Ты же, видимо, надеешься на то, что она оставит тебе кое-какое наследство. Ты поэтому такая добренькая?
— Нет.
— Прекрасно. Не стоит тешить себя беспочвенными надеждами. Она ничего не оставит тебе. Все ее богатство перейдет к твоему отцу и ко мне, и это, на мой взгляд, будет вполне справедливо. Ведь он ее единственный сын. К тому же она знает, что сейчас ты зарабатываешь много денег как модель.
— Я хочу видеть ее. Где отец?
— В суде, где же еще он может быть? Неужели ты забыла, что он еще работает? Он сказал, чтобы я дождалась здесь тебя. Раз уж ты приехала, я могу быть свободна. Желаю тебе приятной встречи с этой старой ведьмой. Да, кстати, твоя бабушка пожелала, чтобы ты остановилась в ее доме.
Линдсей не хотелось даже близко подходить к этому дому, но она благоразумно промолчала. Когда мачеха вышла, она направилась к палате бабушки и тихонько приоткрыла дверь. Ее взору открылась большая светлая комната, выкрашенная в мягкие пастельные тона, преимущественно персикового и светло-зеленого цвета. На стенах висело несколько замечательных репродукций французских импрессионистов. Больничная кровать стояла возле огромного окна, а рядом с ней находились софа и несколько стульев.
Какое-то время Линдсей стояла на пороге, безотрывно наблюдая за бабушкой. Она показалась ей такой маленькой и совершенно беззащитной на этой огромной кровати. И все же, несмотря на свои восемьдесят три года, она выглядела молодцом. Ее кожа была по-прежнему гладкой и мягкой, а седые волосы были густые и хорошо уложенные. Да и щечки ее были розовыми и полными. Линдсей приходилось раньше видеть немало стариков, и все они в таком возрасте напоминали музейные мумии с лысыми черепами и изможденными телами. Но Гэйтс Фокс выглядела такой, какой она была практически всегда. На ней был симпатичный халатик с замысловатыми кружевами на воротнике. Линдсей подошла к кровати и остановилась.
Гэйтс открыла глаза и улыбнулась.
— Здравствуй, бабушка.
— Линдсей, я так рада, что ты здесь!
— Ну почему ты всегда так прекрасно выглядишь? — радостно улыбаясь, сказала Линдсей. — По сравнению с тобой я чувствую себя неряшливым подростком.
— Все дело в моих костях, дорогая. Кстати, у тебя такие же кости, так что можешь не волноваться. Вот только мое бедро подкачало. Я была настолько неловкой, что свалилась с лестницы и сломала его. Но я очень скоро поправлюсь, вот увидишь. Пока еще ни одна кровать не может приковать меня к себе навсегда.
— Я верю тебе, бабушка. Тебя сильно беспокоит боль?
— Нет. Видишь вон ту трубочку? Как только у меня начинает болеть нога, я сразу же нажимаю вот эту кнопку и в мою вену немедленно впрыскивается необходимая доза обезболивающего. Прекрасный аппарат. Не нужно дожидаться, пока появится сестра и сделает укол. Как видишь, наша медицина прогрессирует с каждым днем. Ну а теперь, моя дорогая, скажи мне: как долго ты собираешься гостить у меня? Как идут твои дела? Что нового в карьере модели? Когда я снова увижу тебя на обложке журнала?
Некоторое время назад Линдсей выслала бабушке полдюжины журналов со своими фотографиями, поэтому та была в курсе всех новостей.
— Я отменила три съемки, но они не очень важны для меня. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк через полторы недели, чтобы успеть на грандиозные съемки для журнала «Виминз уорлд». Я буду сниматься там в роли профессионального брокера, облаченного в строгий деловой костюм и с кейсом в руке. Съемки будут проходить на Уолл-стрит, неподалеку от церкви Святой Троицы. Что же касается отдаленных перспектив, то мне о них пока ничего не известно.
— Садись, Линдсей. На тебя падает тень, и я не очень хорошо вижу тебя. Пододвинь к кровати вон тот стул. Вот так. Ты такая высокая, ну прямо как твой дедушка. А сейчас, когда ты стала моделью, мне кажется, ты стала еще выше. Но мне это нравится. Я всегда ругала тебя в детстве, когда ты пыталась втягивать голову в плечи. Господи, как вы все быстро выросли! Из-за вас я чувствую себя совершенно древней старухой. Сегодня утром здесь была твоя мать. Надеюсь, ты найдешь время повстречаться с ней.
— Да.
— Она почти не изменилась и очень гордится тобой. Но…
— Да, я знаю.
— Она очень несчастна. Бедняжка так и не научилась концентрировать свое внимание на окружающем мире. Все свои несчастья она загоняет вглубь, а алкоголь всегда был плохим помощником в подобных делах.
— Да, это так.
Линдсей молча наблюдала за тем, как бабушка осторожно нажала кнопку, чтобы получить очередную дозу болеутоляющего средства, и терпеливо ждала, когда она снова заговорит.
— Я устала, Линдсей. Думаю, что тебе нужно отправиться домой, оставить там вещи и немного передохнуть. А вечером я снова буду рада видеть тебя.
— Бабушка, я бы предпочла остановиться где-нибудь в другом месте.
— Что за ерунда! Ты сейчас уже взрослая женщина, а не восемнадцатилетняя девушка. Рано или поздно тебе все равно придется научиться поддерживать нормальные отношения с отцом. Пора, Линдсей, давно уже пора это сделать. Перестань чувствовать себя жертвой своей собственной памяти. Ты уже такая большая, что он не сможет так легко и безнаказанно обижать тебя. Веди себя соответственно обстановке и не теряй присутствия духа. Ты очень многого не знаешь о своем отце, но сейчас это совершенно не важно. Запомни одно: никому не позволяй запугивать себя. Даже Ройсу.
«Легко сказать, — подумала Линдсей. — Интересно, был ли когда-нибудь человек, который посмел перечить бабушке?» Она легонько сжала руку бабушки и улыбнулась.
— Если я скажу «нет», то ты ведь все равно настоишь на своем, разве не так?
— Это совсем другое дело. Я твоя бабушка, очень старая и больная, и ты должна во всем следовать моим советам. А сейчас иди. Да, кстати, Холли — безнадежно глупая женщина. Не надо вести себя с ней по принципу «око за око, зуб за зуб». Это было бы не совсем справедливо, хотя я не отрицаю, что ты получила бы от этого удовлетворение. Ей сейчас тоже не очень легко со своим мужем.
Линдсей решила переговорить с лечащим врачом. Его звали Бойд, и он считался одним из лучших ортопедов на всем западном побережье. Во всяком случае, именно так охарактеризовал его отец во время телефонного разговора. Он был очень доволен тем, как поправляется миссис Фокс, и выразил уверенность, что она сможет вернуться домой уже через неделю. В конце разговора он мило улыбнулся и предложил Линдсей зайти в кафе, выпить по чашечке кофе и более тщательно обсудить перспективы полного выздоровления бабушки.
Линдсей вежливо отказалась и, одарив его на прощание очаровательной улыбкой, вышла из здания пресвитерианской больницы. До старого особняка Фоксов она добралась в считанные минуты. Расплатившись с таксистом, она выгрузила два чемодана на тротуар, а потом долго смотрела на огромный дом и ослепительно голубое небо над заливом Сан-Франциско. Был редкий июльский день, когда над городом не было абсолютно никакого тумана. Воздух был хрустально чистым и совершенно прозрачным, наполненным какой-то необыкновенной свежестью и прохладой. У нее даже глаза заслезились от этого безумно приятного воздуха. Далеко за домом во всем своем первозданном великолепии возвышалась громада знаменитого моста «Золотые ворота», который, казалось, украшал не только город, но и всю природу, пышно пробуждающуюся на окрестных холмах. Линдсей очень любила смотреть на этот мост рано утром, когда плотный туман окутывал его верхушку, превращая все это сооружение в некий космический объект.
Огромный дом Фоксов возвышался над окрестностями, подавляя своей массой другие строения. Он был очень старый, но каким-то чудом до сих пор поражал своей аккуратностью и мягкостью архитектурных форм. Странно, но сейчас он казался еще более громадным, чем в давние времена ее безрадостного детства. Лужайка перед домом была, как всегда, ухоженной, а по всему ее пространству пышно цвели розы, которые вместе с другими цветами создавали великолепную радугу из оранжевых, красных, розовых и белых бутонов. Радовал глаз зеленый ковер-газон, гармонично вписывающийся в окружающий пейзаж. Линдсей стояла у ворот, все еще не решаясь подойти к дому. Она видела, как открылась дверь и на пороге появилась совершенно незнакомая ей женщина, которая приветливо помахала ей рукой.
Миссис Дрейфус, новая экономка Фоксов, провела ее по длинному коридору в ту самую комнату на втором этаже, которую Линдсей помнила еще с раннего детства. Попутно она рассказала ей о том, что Лэнсфорд, старый дворецкий Фоксов, верой и правдой служивший хозяевам более тридцати лет, недавно ушел на пенсию, но в доме до сих пор еще работает Дорри, повариха. Кроме них, в доме работают еще две служанки, поскольку судья Фокс и его жена сейчас постоянно проживают здесь.
Наконец-то болтливая экономка оставила Линдсей в покое. Оставшись наедине с собой, она подошла к окну, посмотрела на Алькатрас, а потом улеглась в кровать и мгновенно уснула.
Одна из служанок разбудила ее в шесть часов. Настало время повидаться с отцом. Ей очень не хотелось спускаться вниз, но другого выбора практически не было.
Линдсей тщательно умылась, расчесала волосы и завязала в тугой пучок на затылке. Локоны кокетливо обрамляли лицо, а пышная копна волос была усмирена тугой резинкой. Она наложила на лицо тонкий макияж и надела свое любимое шелковое платье, сочетавшее в себе темно-голубой и белый цвета. Линдсей любила голубой цвет, так как он, по словам знакомых и друзей, гармонировал с ее глазами. Да и продавец сказал ей то же самое. В этом платье она почувствовала себя более уверенно, в особенности когда надела туфли на высоких каблуках. В них она стала примерно того же роста, что и отец, — шесть футов и два дюйма. Посмотрев на свое отражение в высоком зеркале, Линдсей улыбнулась. Теперь глаза отца будут находиться на одном уровне с ее собственными. А если она чуть-чуть запрокинет голову назад, то станет даже выше отца. Впервые в жизни она почувствовала себя уверенной перед встречей с ним. Нет, на этот раз она не допустит, чтобы он унижал ее и всячески запугивал. Она докажет им, что чего-то стоит. Надо только постоянно помнить о советах бабушки и вести себя соответствующим образом.
Но как только она переступила порог огромной гостиной, вся ее самоуверенность тут же превратилась в тяжелый груз, сковывающий все движения мысли и тела. Сидни стояла с бокалом вина в руке и о чем-то весело переговаривалась с отцом у камина. При этом она часто заливалась веселым смехом, слегка прикасаясь свободной рукой к его рукаву. А он что-то быстро говорил, прерываясь только для того, чтобы дать ей возможность от души посмеяться.
— Привет, Линдсей, проходи.
Линдсей молча кивнула Холли, которая небрежно развалилась на диване в своем шикарном шелковом платье, и медленно вошла в гостиную. Последний раз она была в этой комнате во время свадьбы Сидни, то есть когда ей было шестнадцать лет. Здесь все осталось по-прежнему. Не хватало только ее матери да около пятисот гостей. Правда, есть Холли, неплохо заменившая ее мать в интерьере этого дома. Она заметно пополнела за последнее время. Как же ей не располнеть, если даже в такой час она попивает двойной мартини.
— Привет, сестренка.
— Привет, Сидни. Здравствуй, папа.
Ройс окинул дочь с ног до головы и недовольно поморщился.
— Ты стала еще выше и выглядишь сейчас как какая-то дурацкая амазонка.
— Высокие каблуки сделали меня вровень с тобой.
— Сними эти туфли. У тебя совершенно нелепый вид. Ты похожа не на женщину, а на разбойника в женском платье из какой-нибудь старомодной мелодрамы.
Линдсей потупилась и покорно сняла туфли. Страх перед отцом был настолько сильным, что она позабыла про все советы бабушки. Да и давняя привычка во всем подчиняться отцу оказала ей плохую услугу. Интересно, хоть когда-нибудь она сможет открыто посмотреть ему в глаза и послать ко всем чертям?
— Вот теперь намного лучше, — проворчал Ройс. — Конечно, не намного, но все же это самое лучшее, что ты можешь сделать.
Линдсей засмеялась. Понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать. Она наклонилась, подхватила туфли и снова надела их.
— Вот теперь мне намного лучше, — сказала она, распрямляя плечи. — Теперь я вровень с тобой, папа. Забудь, что я модель. Лучше считай меня амазонкой. Ведь ты давно говорил, что я похожа на мужеподобную женщину.
В этот момент Ройсу вдруг захотелось ударить ее. Он был так поражен неожиданной наглостью своей младшей дочери, что какое-то время просто не знал, что ей ответить. Раньше она и думать не смела о том, чтобы возражать отцу. Никогда. Господи, да на нее просто жалко смотреть! Обтянутая кожей швабра! Черт возьми, как хочется… Он глубоко вздохнул и подумал, что настанет время, когда он припомнит ей все и заставит повиноваться полностью и безоговорочно. А уж он-то постарается, чтобы это время настало как можно скорее.
— Холли сказала, что видела тебя сегодня вечером в больнице, — сменил он тему разговора и смахнул какую-то невидимую соринку с пиджака. — Как там поживает твоя бабулечка?
Линдсей затаила дыхание и попыталась оценить свое поведение. Похоже, что на этот раз она одержала победу. Да, она победила его. Бабушка была права — никакого страха перед отцом, не давать ему ни малейшей возможности запугать ее. Хорошо бы еще научиться подавлять в себе внутреннее волнение, когда он смотрит на нее с холодным презрением и неприязнью.
— В хорошем расположении духа, — ответила Линдсей после небольшой паузы. — Доктор Бойд очень доволен ее быстрым выздоровлением.
— Да она всех нас переживет, — резко заметила Холли, теребя пальцами золотую цепочку на шее. Линдсей обратила внимание, что среди четырех колец на ее правой руке нет обручального. — Сидни сообщила нам, что ты не употребляешь алкогольные напитки, чтобы не набирать вес. А как насчет стаканчика содовой?
— Да, Холли, благодарю. Сидни, для меня большой сюрприз, что ты здесь.
— Не понимаю почему. Это моя бабушка, и к тому же я сейчас не в Италии, а в Нью-Йорке. Мне просто хотелось порадовать отца тем, что я буду сниматься для рекламы косметической продукции «Арден». К счастью, он понял, что в этом нет ничего предосудительного, что не стоит стыдиться этого, даже если ты богатый и влиятельный член федерального суда. Ты только представь себе — мы обе выступаем в качестве моделей!
— Ты будешь просто великолепна, Сидни!
— Вполне возможно. Я говорила с отцом о тебе и убеждала его в том, что твоя зависть ко мне просто смехотворна, беспочвенна. Ты ведь уже вполне взрослая женщина, а позволяешь своей ревности затуманить сознание. Мне очень хотелось, чтобы мы вместе снимались и вместе добивались успеха. Представляешь, две сестры, такие разные…
— Это не имеет ничего общего с ревностью, — мгновенно прервала ее Линдсей, принимая от Холли стакан с содовой, — но самым непосредственным образом связано с теми событиями, которые произошли в Париже пять лет назад. Я очень подробно объяснила Демосу, почему не хочу сниматься с тобой. — Она умолкла на секунду, а потом решительно добавила: — Я умоляю тебя, Сидни, раз уж ты решила стать моделью, не говори, пожалуйста, никому обо мне, о наших родственных связях и о моем настоящем имени.
Та долго смотрела на нее полными любопытства глазами.
— Иден! — вдруг презрительно хмыкнул Ройс. — Что за абсурдное имя! Оно заставляет меня вздрагивать каждый раз, когда я вспоминаю его. Откровенно говоря, мне бы тоже не хотелось, чтобы кто-то ворошил прошлое. Однако эти проклятые журналисты могут снова проявить интерес к давно забытым вещам. Именно поэтому я думаю, что Сидни не захочет рассказывать кому бы то ни было о тебе или о своем прошлом. Это неизбежно причинит ей душевную боль, и она прекрасно знает, что мне это будет крайне неприятно. Она и так уже достаточно настрадалась из-за тебя. — С этими словами он повернулся к старшей дочери: — Ты окончательно решила стать моделью?
— Нам нужны деньги, — ответила она тоном, за которым слышалась жестокая необходимость. — А фирма «Арден» платит своим моделям огромные деньги, как сказал мне Демос. Кроме того, Италия мне уже порядком наскучила, а до дома слишком далеко. Демос сказал, что настоящая княгиня перед камерой — это очень редкое явление. Тем более если она выглядит несравненно лучше, чем те женщины, которые без толстого слоя косметики напоминают бездомных собак. Я нисколько не сомневаюсь в том, что он готов сделать для меня все от него зависящее, так как сам при этом получит определенный процент,
Ройс довольно ухмыльнулся и кивнул.
— И все же я не совсем уверен, что ты сделала правильный выбор. Будем надеяться, что я ошибся. Но очень прошу тебя никогда не упоминать о своих родственных связях с Линдсей. Не хочу, чтобы ты снова страдала, чтобы вся эта мерзость снова оказалась перед глазами всей этой ублюдочной публики.
— Все мои страдания, папа, уже давно позади.
Ройс так и не смог окончательно избавиться от сомнений. Он пристально посмотрел на Сидни, а потом вперился глазами в огромный портрет своей матери, написанный еще в 1955 году. Она была изображена такой, какой всегда была в жизни, — хладнокровной, самоуверенной и абсолютно властной, ни минуты не сомневающейся в своей безграничной власти над сыном.
— Боже мой, Холли совершенно права! Эта женщина, как мне кажется, будет жить всегда.
Линдсей сделала несколько глотков содовой, чтобы удержать себя в руках и не вспылить по поводу столь бестактного замечания.
— Ну так как, Сидни? — неожиданно спросила она, услышав свой голос как бы со стороны. — Ты расскажешь всем, кто я такая?
Сестра снисходительно ухмыльнулась:
— Знаешь, Линдсей, отец прав. Твое новое имя Иден какое-то уж очень глупое, неблагозвучное. Это похоже на игру ребенка, который очень хочет казаться взрослым. Может быть, именно сейчас тебе нужно все прояснить, посмотреть на свое прошлое открытыми глазами и откровенно посмеяться над ним. Мне кажется, что только так ты сможешь успокоиться и сделать блестящую карьеру на этом поприще. Я даже не исключаю того, что захочу помочь тебе. А может, и нет, кто знает.
Ройс Фокс весело рассмеялся и нежно провел пальцами по ее щеке.
— Мне всегда чертовски нравилось твое чувство юмора, маленькая проказница.
— Давайте ужинать! — неожиданно воскликнула Холли и вскочила на ноги.
Она действительно поправилась, заметила про себя Линдсей. Причем фунтов на пятнадцать, не меньше. Впрочем, с ее матерью произошло то же самое.
Холли подошла к зеркалу, которого здесь не было раньше, и долго смотрела на свое отражение.
— Я просто не знаю, что мне теперь делать, — тихо сказала Линдсей бабушке, когда пришла навестить ее на следующий день. День выдался прохладный и туманный, окутывающий сероватой пеленой очертания города за пределами больничного окна, но в самой палате было уютно и тепло.
— Ну что ж, по крайней мере, ты готова объяснить мне, что заставило тебя тихо бродить по моей палате в течение последнего часа. Что же случилось?
— Я просто не хотела тревожить тебя. В самом деле…
— Я умираю от скуки, Линдсей, — прервала ее бабушка. — Здесь гнетущая тоска. Дай мне хоть одну серьезную проблему, которую нужно решить. Дай мне пищу для размышлений, нечто такое, на чем я могла бы сфокусировать свое сознание. В противном случае мои мозги начнут медленно загнивать.
— Сидни собирается стать моделью, как и я.
— Это абсурдно!
— Нет, бабушка. Она уже разговаривала с отцом по этому поводу. Конечно, он был не в восторге от этого, но ей все же удалось уговорить его. Ты заметила, что Холли сильно поправилась за последнее время?
— Да, разумеется. Она просто много пьет, как, впрочем, и твоя мать. Но давай вернемся к Сидни. Зачем ей все это нужно?
— Она сказала отцу, что ей нужны деньги.
— Ну хорошо, а почему это тебя так беспокоит?
Линдсей собралась с духом, неожиданно ощутив ноющую боль в нижней части живота.
— Люди быстро вычислят ее, узнают ее прошлое, а она, в свою очередь, непременно расскажет всем обо мне. Все начнется с самого начала. Именно поэтому я в свое время взяла себе псевдоним Иден. Сейчас я просто Иден. У меня даже нет удостоверения личности, в котором упоминалось бы мое настоящее имя. Никто в Нью-Йорке не знает, что я Линдсей Фокс. Благодаря этому я чувствовала себя в полной безопасности и в течение последнего года ни о чем не думала.
Гэйтс Фокс погрузилась в свои мысли, пристально наблюдая за внучкой.
А Линдсей продолжала говорить, не в силах сдерживать в себе накопившуюся горечь:
— Она сделает это так, что все сразу же подумают, будто это я соблазнила князя и что именно я во всем виновата. А после этого за мной закрепится репутация отъявленной проститутки, склонной к различного рода извращениям.
— Нет, моя дорогая. Думаю, что она никому не скажет ни слова.
— Бабушка, слышала бы ты, что она говорила вчера вечером! Я просто не знаю, что мне теперь делать! Я, конечно, попыталась уговорить ее. Я умоляла ее чуть ли не на коленях, но…
Винсент Рафаэль Демос неподвижно сидел в своем офисе, окутанный мраком и полнейшей тишиной. Только кондиционер тихо жужжал, забивая почти все звуки, доносившиеся с улицы одиннадцатью этажами ниже. Было десять часов вечера. Все уже давно оставили свои рабочие места, и даже Глен ушел час назад, наотрез отказавшись приготовить ему хоть какой-нибудь ужин.
— Я не сделаю тебе даже омлета в микроволновой печи, — взвизгнул он на прощание.
В офисе было довольно прохладно, но, несмотря на это, Демоса прошибал пот. В который раз он прокручивал в голове небольшое газетное сообщение, безуспешно пытаясь сообразить, что бы это могло значить.
— «…В парке небольшого городка Ист-Орандж, штат Нью-Джерси, было найдено неопознанное тело мужчины примерно шестидесяти лет, убитого неизвестными лицами. При нем не было обнаружено никаких документов, кроме небольшой записки, в которой говорилось…»
Черт бы побрал эту проклятую записку! Господи, ведь кто-то надеялся, что ее прочтут, узнают про Глорию или Демоса и немедленно сообщат в полицию! Ему сейчас только полиции здесь недоставало! Он знал, что сейчас у него не осталось абсолютно никакого выбора. Если он не прореагирует немедленно на это сообщение, то вскоре появятся новые сообщения полиции и петля еще туже затянется на его шее. В этом нет никаких сомнений. Как ловко они придумали с этим частным детективом, бывшим полицейским, черт бы его побрал! А все для того, чтобы он, Демос, еще раз убедился в том, что с ними шутки плохи. Да, этот Тэйлор самым тщательным образом следил за стариком, которого все равно убили, оставив с носом не только этого Тэйлора, но и всю полицию. Он должен немедленно что-то предпринять, потому что если он этого не сделает, то вскоре произойдет еще один инцидент и вот тогда-то полицейские обязательно появятся в его офисе. Кроме того, может пострадать невинный человек, и, скорее всего кто-нибудь из его близких знакомых или друзей.
Затаив дыхание, Демос снял трубку и набрал номер дрожащими пальцами. На другом конце провода включился автоответчик. Услышав сигнал, он произнес одну-единственную фразу:
— Завтра я оставлю деньги в условленном месте.
Он подумал о том, что ему, видимо, придется продать прекрасное оригинальное масло «Станислас», чтобы добыть нужное количество денег. Он купил его еще в 1968 году в Виллидже, когда оно было чертовски дешевым, а он — чертовски бедным. Ему пришлось заложить тогда свой охотничий нож, чтобы заплатить за него. А этот убитый человек… Кто он? Вероятно, Эльри Кастер. Да, похоже, что это он. И его убили только для того, чтобы послать ему предупреждение. Скорее всего его убила эта сука Сьюзан своим остро отточенным дротиком из чистого серебра, который достался ей в подарок от прежнего мужа. А записку просто подсунули бедняжке Кастеру в карман, упомянув в ней о вымышленной Глории и самом настоящем Демосе, то есть о нем.
Ну что ж, теперь с этим покончено. Сейчас он в полной безопасности.
От аэропорта Сан-Франциско до пресвитерианской больницы, что на Вебстер-стрит, Линдсей добралась на такси. Солнце уже клонилось к закату, когда она подъехала к зданию больницы. Первым человеком, которого она встретила в комнате для посетителей, была ее новая мачеха. Холли сидела на мягком диване, забросив ногу на ногу, и листала какой-то журнал. Увидев Линдсей, она натянуто улыбнулась и жестом пригласила сесть на диван рядом с собой.
— Заботливая внучка уже здесь. Ну что ж, превосходно. Старушка то и дело спрашивает о тебе. Откровенно говоря, мне не хотелось, чтобы отец звонил тебе. Я ведь знаю, что добраться сюда не так-то просто, но его мать пригрозила, что если ты не приедешь, то во всем будет виноват только он и она оставит его с носом. А это, как ты сама, наверное, понимаешь, стоит ее наследства. Она ведь хорошо знала, что ты обязательно приедешь независимо от своих дел. Эта старая ведьма все прекрасно понимает. Не могу не восхищаться ее твердым характером.
— Да, я приехала только из-за нее.
— Еще бы! Ты же, видимо, надеешься на то, что она оставит тебе кое-какое наследство. Ты поэтому такая добренькая?
— Нет.
— Прекрасно. Не стоит тешить себя беспочвенными надеждами. Она ничего не оставит тебе. Все ее богатство перейдет к твоему отцу и ко мне, и это, на мой взгляд, будет вполне справедливо. Ведь он ее единственный сын. К тому же она знает, что сейчас ты зарабатываешь много денег как модель.
— Я хочу видеть ее. Где отец?
— В суде, где же еще он может быть? Неужели ты забыла, что он еще работает? Он сказал, чтобы я дождалась здесь тебя. Раз уж ты приехала, я могу быть свободна. Желаю тебе приятной встречи с этой старой ведьмой. Да, кстати, твоя бабушка пожелала, чтобы ты остановилась в ее доме.
Линдсей не хотелось даже близко подходить к этому дому, но она благоразумно промолчала. Когда мачеха вышла, она направилась к палате бабушки и тихонько приоткрыла дверь. Ее взору открылась большая светлая комната, выкрашенная в мягкие пастельные тона, преимущественно персикового и светло-зеленого цвета. На стенах висело несколько замечательных репродукций французских импрессионистов. Больничная кровать стояла возле огромного окна, а рядом с ней находились софа и несколько стульев.
Какое-то время Линдсей стояла на пороге, безотрывно наблюдая за бабушкой. Она показалась ей такой маленькой и совершенно беззащитной на этой огромной кровати. И все же, несмотря на свои восемьдесят три года, она выглядела молодцом. Ее кожа была по-прежнему гладкой и мягкой, а седые волосы были густые и хорошо уложенные. Да и щечки ее были розовыми и полными. Линдсей приходилось раньше видеть немало стариков, и все они в таком возрасте напоминали музейные мумии с лысыми черепами и изможденными телами. Но Гэйтс Фокс выглядела такой, какой она была практически всегда. На ней был симпатичный халатик с замысловатыми кружевами на воротнике. Линдсей подошла к кровати и остановилась.
Гэйтс открыла глаза и улыбнулась.
— Здравствуй, бабушка.
— Линдсей, я так рада, что ты здесь!
— Ну почему ты всегда так прекрасно выглядишь? — радостно улыбаясь, сказала Линдсей. — По сравнению с тобой я чувствую себя неряшливым подростком.
— Все дело в моих костях, дорогая. Кстати, у тебя такие же кости, так что можешь не волноваться. Вот только мое бедро подкачало. Я была настолько неловкой, что свалилась с лестницы и сломала его. Но я очень скоро поправлюсь, вот увидишь. Пока еще ни одна кровать не может приковать меня к себе навсегда.
— Я верю тебе, бабушка. Тебя сильно беспокоит боль?
— Нет. Видишь вон ту трубочку? Как только у меня начинает болеть нога, я сразу же нажимаю вот эту кнопку и в мою вену немедленно впрыскивается необходимая доза обезболивающего. Прекрасный аппарат. Не нужно дожидаться, пока появится сестра и сделает укол. Как видишь, наша медицина прогрессирует с каждым днем. Ну а теперь, моя дорогая, скажи мне: как долго ты собираешься гостить у меня? Как идут твои дела? Что нового в карьере модели? Когда я снова увижу тебя на обложке журнала?
Некоторое время назад Линдсей выслала бабушке полдюжины журналов со своими фотографиями, поэтому та была в курсе всех новостей.
— Я отменила три съемки, но они не очень важны для меня. Мне нужно вернуться в Нью-Йорк через полторы недели, чтобы успеть на грандиозные съемки для журнала «Виминз уорлд». Я буду сниматься там в роли профессионального брокера, облаченного в строгий деловой костюм и с кейсом в руке. Съемки будут проходить на Уолл-стрит, неподалеку от церкви Святой Троицы. Что же касается отдаленных перспектив, то мне о них пока ничего не известно.
— Садись, Линдсей. На тебя падает тень, и я не очень хорошо вижу тебя. Пододвинь к кровати вон тот стул. Вот так. Ты такая высокая, ну прямо как твой дедушка. А сейчас, когда ты стала моделью, мне кажется, ты стала еще выше. Но мне это нравится. Я всегда ругала тебя в детстве, когда ты пыталась втягивать голову в плечи. Господи, как вы все быстро выросли! Из-за вас я чувствую себя совершенно древней старухой. Сегодня утром здесь была твоя мать. Надеюсь, ты найдешь время повстречаться с ней.
— Да.
— Она почти не изменилась и очень гордится тобой. Но…
— Да, я знаю.
— Она очень несчастна. Бедняжка так и не научилась концентрировать свое внимание на окружающем мире. Все свои несчастья она загоняет вглубь, а алкоголь всегда был плохим помощником в подобных делах.
— Да, это так.
Линдсей молча наблюдала за тем, как бабушка осторожно нажала кнопку, чтобы получить очередную дозу болеутоляющего средства, и терпеливо ждала, когда она снова заговорит.
— Я устала, Линдсей. Думаю, что тебе нужно отправиться домой, оставить там вещи и немного передохнуть. А вечером я снова буду рада видеть тебя.
— Бабушка, я бы предпочла остановиться где-нибудь в другом месте.
— Что за ерунда! Ты сейчас уже взрослая женщина, а не восемнадцатилетняя девушка. Рано или поздно тебе все равно придется научиться поддерживать нормальные отношения с отцом. Пора, Линдсей, давно уже пора это сделать. Перестань чувствовать себя жертвой своей собственной памяти. Ты уже такая большая, что он не сможет так легко и безнаказанно обижать тебя. Веди себя соответственно обстановке и не теряй присутствия духа. Ты очень многого не знаешь о своем отце, но сейчас это совершенно не важно. Запомни одно: никому не позволяй запугивать себя. Даже Ройсу.
«Легко сказать, — подумала Линдсей. — Интересно, был ли когда-нибудь человек, который посмел перечить бабушке?» Она легонько сжала руку бабушки и улыбнулась.
— Если я скажу «нет», то ты ведь все равно настоишь на своем, разве не так?
— Это совсем другое дело. Я твоя бабушка, очень старая и больная, и ты должна во всем следовать моим советам. А сейчас иди. Да, кстати, Холли — безнадежно глупая женщина. Не надо вести себя с ней по принципу «око за око, зуб за зуб». Это было бы не совсем справедливо, хотя я не отрицаю, что ты получила бы от этого удовлетворение. Ей сейчас тоже не очень легко со своим мужем.
Линдсей решила переговорить с лечащим врачом. Его звали Бойд, и он считался одним из лучших ортопедов на всем западном побережье. Во всяком случае, именно так охарактеризовал его отец во время телефонного разговора. Он был очень доволен тем, как поправляется миссис Фокс, и выразил уверенность, что она сможет вернуться домой уже через неделю. В конце разговора он мило улыбнулся и предложил Линдсей зайти в кафе, выпить по чашечке кофе и более тщательно обсудить перспективы полного выздоровления бабушки.
Линдсей вежливо отказалась и, одарив его на прощание очаровательной улыбкой, вышла из здания пресвитерианской больницы. До старого особняка Фоксов она добралась в считанные минуты. Расплатившись с таксистом, она выгрузила два чемодана на тротуар, а потом долго смотрела на огромный дом и ослепительно голубое небо над заливом Сан-Франциско. Был редкий июльский день, когда над городом не было абсолютно никакого тумана. Воздух был хрустально чистым и совершенно прозрачным, наполненным какой-то необыкновенной свежестью и прохладой. У нее даже глаза заслезились от этого безумно приятного воздуха. Далеко за домом во всем своем первозданном великолепии возвышалась громада знаменитого моста «Золотые ворота», который, казалось, украшал не только город, но и всю природу, пышно пробуждающуюся на окрестных холмах. Линдсей очень любила смотреть на этот мост рано утром, когда плотный туман окутывал его верхушку, превращая все это сооружение в некий космический объект.
Огромный дом Фоксов возвышался над окрестностями, подавляя своей массой другие строения. Он был очень старый, но каким-то чудом до сих пор поражал своей аккуратностью и мягкостью архитектурных форм. Странно, но сейчас он казался еще более громадным, чем в давние времена ее безрадостного детства. Лужайка перед домом была, как всегда, ухоженной, а по всему ее пространству пышно цвели розы, которые вместе с другими цветами создавали великолепную радугу из оранжевых, красных, розовых и белых бутонов. Радовал глаз зеленый ковер-газон, гармонично вписывающийся в окружающий пейзаж. Линдсей стояла у ворот, все еще не решаясь подойти к дому. Она видела, как открылась дверь и на пороге появилась совершенно незнакомая ей женщина, которая приветливо помахала ей рукой.
Миссис Дрейфус, новая экономка Фоксов, провела ее по длинному коридору в ту самую комнату на втором этаже, которую Линдсей помнила еще с раннего детства. Попутно она рассказала ей о том, что Лэнсфорд, старый дворецкий Фоксов, верой и правдой служивший хозяевам более тридцати лет, недавно ушел на пенсию, но в доме до сих пор еще работает Дорри, повариха. Кроме них, в доме работают еще две служанки, поскольку судья Фокс и его жена сейчас постоянно проживают здесь.
Наконец-то болтливая экономка оставила Линдсей в покое. Оставшись наедине с собой, она подошла к окну, посмотрела на Алькатрас, а потом улеглась в кровать и мгновенно уснула.
Одна из служанок разбудила ее в шесть часов. Настало время повидаться с отцом. Ей очень не хотелось спускаться вниз, но другого выбора практически не было.
Линдсей тщательно умылась, расчесала волосы и завязала в тугой пучок на затылке. Локоны кокетливо обрамляли лицо, а пышная копна волос была усмирена тугой резинкой. Она наложила на лицо тонкий макияж и надела свое любимое шелковое платье, сочетавшее в себе темно-голубой и белый цвета. Линдсей любила голубой цвет, так как он, по словам знакомых и друзей, гармонировал с ее глазами. Да и продавец сказал ей то же самое. В этом платье она почувствовала себя более уверенно, в особенности когда надела туфли на высоких каблуках. В них она стала примерно того же роста, что и отец, — шесть футов и два дюйма. Посмотрев на свое отражение в высоком зеркале, Линдсей улыбнулась. Теперь глаза отца будут находиться на одном уровне с ее собственными. А если она чуть-чуть запрокинет голову назад, то станет даже выше отца. Впервые в жизни она почувствовала себя уверенной перед встречей с ним. Нет, на этот раз она не допустит, чтобы он унижал ее и всячески запугивал. Она докажет им, что чего-то стоит. Надо только постоянно помнить о советах бабушки и вести себя соответствующим образом.
Но как только она переступила порог огромной гостиной, вся ее самоуверенность тут же превратилась в тяжелый груз, сковывающий все движения мысли и тела. Сидни стояла с бокалом вина в руке и о чем-то весело переговаривалась с отцом у камина. При этом она часто заливалась веселым смехом, слегка прикасаясь свободной рукой к его рукаву. А он что-то быстро говорил, прерываясь только для того, чтобы дать ей возможность от души посмеяться.
— Привет, Линдсей, проходи.
Линдсей молча кивнула Холли, которая небрежно развалилась на диване в своем шикарном шелковом платье, и медленно вошла в гостиную. Последний раз она была в этой комнате во время свадьбы Сидни, то есть когда ей было шестнадцать лет. Здесь все осталось по-прежнему. Не хватало только ее матери да около пятисот гостей. Правда, есть Холли, неплохо заменившая ее мать в интерьере этого дома. Она заметно пополнела за последнее время. Как же ей не располнеть, если даже в такой час она попивает двойной мартини.
— Привет, сестренка.
— Привет, Сидни. Здравствуй, папа.
Ройс окинул дочь с ног до головы и недовольно поморщился.
— Ты стала еще выше и выглядишь сейчас как какая-то дурацкая амазонка.
— Высокие каблуки сделали меня вровень с тобой.
— Сними эти туфли. У тебя совершенно нелепый вид. Ты похожа не на женщину, а на разбойника в женском платье из какой-нибудь старомодной мелодрамы.
Линдсей потупилась и покорно сняла туфли. Страх перед отцом был настолько сильным, что она позабыла про все советы бабушки. Да и давняя привычка во всем подчиняться отцу оказала ей плохую услугу. Интересно, хоть когда-нибудь она сможет открыто посмотреть ему в глаза и послать ко всем чертям?
— Вот теперь намного лучше, — проворчал Ройс. — Конечно, не намного, но все же это самое лучшее, что ты можешь сделать.
Линдсей засмеялась. Понимала, что это глупо, но ничего не могла с собой поделать. Она наклонилась, подхватила туфли и снова надела их.
— Вот теперь мне намного лучше, — сказала она, распрямляя плечи. — Теперь я вровень с тобой, папа. Забудь, что я модель. Лучше считай меня амазонкой. Ведь ты давно говорил, что я похожа на мужеподобную женщину.
В этот момент Ройсу вдруг захотелось ударить ее. Он был так поражен неожиданной наглостью своей младшей дочери, что какое-то время просто не знал, что ей ответить. Раньше она и думать не смела о том, чтобы возражать отцу. Никогда. Господи, да на нее просто жалко смотреть! Обтянутая кожей швабра! Черт возьми, как хочется… Он глубоко вздохнул и подумал, что настанет время, когда он припомнит ей все и заставит повиноваться полностью и безоговорочно. А уж он-то постарается, чтобы это время настало как можно скорее.
— Холли сказала, что видела тебя сегодня вечером в больнице, — сменил он тему разговора и смахнул какую-то невидимую соринку с пиджака. — Как там поживает твоя бабулечка?
Линдсей затаила дыхание и попыталась оценить свое поведение. Похоже, что на этот раз она одержала победу. Да, она победила его. Бабушка была права — никакого страха перед отцом, не давать ему ни малейшей возможности запугать ее. Хорошо бы еще научиться подавлять в себе внутреннее волнение, когда он смотрит на нее с холодным презрением и неприязнью.
— В хорошем расположении духа, — ответила Линдсей после небольшой паузы. — Доктор Бойд очень доволен ее быстрым выздоровлением.
— Да она всех нас переживет, — резко заметила Холли, теребя пальцами золотую цепочку на шее. Линдсей обратила внимание, что среди четырех колец на ее правой руке нет обручального. — Сидни сообщила нам, что ты не употребляешь алкогольные напитки, чтобы не набирать вес. А как насчет стаканчика содовой?
— Да, Холли, благодарю. Сидни, для меня большой сюрприз, что ты здесь.
— Не понимаю почему. Это моя бабушка, и к тому же я сейчас не в Италии, а в Нью-Йорке. Мне просто хотелось порадовать отца тем, что я буду сниматься для рекламы косметической продукции «Арден». К счастью, он понял, что в этом нет ничего предосудительного, что не стоит стыдиться этого, даже если ты богатый и влиятельный член федерального суда. Ты только представь себе — мы обе выступаем в качестве моделей!
— Ты будешь просто великолепна, Сидни!
— Вполне возможно. Я говорила с отцом о тебе и убеждала его в том, что твоя зависть ко мне просто смехотворна, беспочвенна. Ты ведь уже вполне взрослая женщина, а позволяешь своей ревности затуманить сознание. Мне очень хотелось, чтобы мы вместе снимались и вместе добивались успеха. Представляешь, две сестры, такие разные…
— Это не имеет ничего общего с ревностью, — мгновенно прервала ее Линдсей, принимая от Холли стакан с содовой, — но самым непосредственным образом связано с теми событиями, которые произошли в Париже пять лет назад. Я очень подробно объяснила Демосу, почему не хочу сниматься с тобой. — Она умолкла на секунду, а потом решительно добавила: — Я умоляю тебя, Сидни, раз уж ты решила стать моделью, не говори, пожалуйста, никому обо мне, о наших родственных связях и о моем настоящем имени.
Та долго смотрела на нее полными любопытства глазами.
— Иден! — вдруг презрительно хмыкнул Ройс. — Что за абсурдное имя! Оно заставляет меня вздрагивать каждый раз, когда я вспоминаю его. Откровенно говоря, мне бы тоже не хотелось, чтобы кто-то ворошил прошлое. Однако эти проклятые журналисты могут снова проявить интерес к давно забытым вещам. Именно поэтому я думаю, что Сидни не захочет рассказывать кому бы то ни было о тебе или о своем прошлом. Это неизбежно причинит ей душевную боль, и она прекрасно знает, что мне это будет крайне неприятно. Она и так уже достаточно настрадалась из-за тебя. — С этими словами он повернулся к старшей дочери: — Ты окончательно решила стать моделью?
— Нам нужны деньги, — ответила она тоном, за которым слышалась жестокая необходимость. — А фирма «Арден» платит своим моделям огромные деньги, как сказал мне Демос. Кроме того, Италия мне уже порядком наскучила, а до дома слишком далеко. Демос сказал, что настоящая княгиня перед камерой — это очень редкое явление. Тем более если она выглядит несравненно лучше, чем те женщины, которые без толстого слоя косметики напоминают бездомных собак. Я нисколько не сомневаюсь в том, что он готов сделать для меня все от него зависящее, так как сам при этом получит определенный процент,
Ройс довольно ухмыльнулся и кивнул.
— И все же я не совсем уверен, что ты сделала правильный выбор. Будем надеяться, что я ошибся. Но очень прошу тебя никогда не упоминать о своих родственных связях с Линдсей. Не хочу, чтобы ты снова страдала, чтобы вся эта мерзость снова оказалась перед глазами всей этой ублюдочной публики.
— Все мои страдания, папа, уже давно позади.
Ройс так и не смог окончательно избавиться от сомнений. Он пристально посмотрел на Сидни, а потом вперился глазами в огромный портрет своей матери, написанный еще в 1955 году. Она была изображена такой, какой всегда была в жизни, — хладнокровной, самоуверенной и абсолютно властной, ни минуты не сомневающейся в своей безграничной власти над сыном.
— Боже мой, Холли совершенно права! Эта женщина, как мне кажется, будет жить всегда.
Линдсей сделала несколько глотков содовой, чтобы удержать себя в руках и не вспылить по поводу столь бестактного замечания.
— Ну так как, Сидни? — неожиданно спросила она, услышав свой голос как бы со стороны. — Ты расскажешь всем, кто я такая?
Сестра снисходительно ухмыльнулась:
— Знаешь, Линдсей, отец прав. Твое новое имя Иден какое-то уж очень глупое, неблагозвучное. Это похоже на игру ребенка, который очень хочет казаться взрослым. Может быть, именно сейчас тебе нужно все прояснить, посмотреть на свое прошлое открытыми глазами и откровенно посмеяться над ним. Мне кажется, что только так ты сможешь успокоиться и сделать блестящую карьеру на этом поприще. Я даже не исключаю того, что захочу помочь тебе. А может, и нет, кто знает.
Ройс Фокс весело рассмеялся и нежно провел пальцами по ее щеке.
— Мне всегда чертовски нравилось твое чувство юмора, маленькая проказница.
— Давайте ужинать! — неожиданно воскликнула Холли и вскочила на ноги.
Она действительно поправилась, заметила про себя Линдсей. Причем фунтов на пятнадцать, не меньше. Впрочем, с ее матерью произошло то же самое.
Холли подошла к зеркалу, которого здесь не было раньше, и долго смотрела на свое отражение.
— Я просто не знаю, что мне теперь делать, — тихо сказала Линдсей бабушке, когда пришла навестить ее на следующий день. День выдался прохладный и туманный, окутывающий сероватой пеленой очертания города за пределами больничного окна, но в самой палате было уютно и тепло.
— Ну что ж, по крайней мере, ты готова объяснить мне, что заставило тебя тихо бродить по моей палате в течение последнего часа. Что же случилось?
— Я просто не хотела тревожить тебя. В самом деле…
— Я умираю от скуки, Линдсей, — прервала ее бабушка. — Здесь гнетущая тоска. Дай мне хоть одну серьезную проблему, которую нужно решить. Дай мне пищу для размышлений, нечто такое, на чем я могла бы сфокусировать свое сознание. В противном случае мои мозги начнут медленно загнивать.
— Сидни собирается стать моделью, как и я.
— Это абсурдно!
— Нет, бабушка. Она уже разговаривала с отцом по этому поводу. Конечно, он был не в восторге от этого, но ей все же удалось уговорить его. Ты заметила, что Холли сильно поправилась за последнее время?
— Да, разумеется. Она просто много пьет, как, впрочем, и твоя мать. Но давай вернемся к Сидни. Зачем ей все это нужно?
— Она сказала отцу, что ей нужны деньги.
— Ну хорошо, а почему это тебя так беспокоит?
Линдсей собралась с духом, неожиданно ощутив ноющую боль в нижней части живота.
— Люди быстро вычислят ее, узнают ее прошлое, а она, в свою очередь, непременно расскажет всем обо мне. Все начнется с самого начала. Именно поэтому я в свое время взяла себе псевдоним Иден. Сейчас я просто Иден. У меня даже нет удостоверения личности, в котором упоминалось бы мое настоящее имя. Никто в Нью-Йорке не знает, что я Линдсей Фокс. Благодаря этому я чувствовала себя в полной безопасности и в течение последнего года ни о чем не думала.
Гэйтс Фокс погрузилась в свои мысли, пристально наблюдая за внучкой.
А Линдсей продолжала говорить, не в силах сдерживать в себе накопившуюся горечь:
— Она сделает это так, что все сразу же подумают, будто это я соблазнила князя и что именно я во всем виновата. А после этого за мной закрепится репутация отъявленной проститутки, склонной к различного рода извращениям.
— Нет, моя дорогая. Думаю, что она никому не скажет ни слова.
— Бабушка, слышала бы ты, что она говорила вчера вечером! Я просто не знаю, что мне теперь делать! Я, конечно, попыталась уговорить ее. Я умоляла ее чуть ли не на коленях, но…