Страница:
Не очень хочу, мысленно согласился корнуоллец. Но в глубине души он понимал, что в своей неуемности не создан для размеренной и спокойной жизни в одном и том же, пусть и самом прекрасном во вселенной мире. И, погладив коня по гриве, успокоил своего бессловесного друга:
– Не горюй, быть может, увидишь еще и более приятные для тебя места.
Сам же, покидая Керлин, почему-то чувствовал, что больше не увидит ни ошеломляющей арки каскада, ни лесов, превращенных в сады, ни огромных полупрозрачных окон учебных зданий, ни полногрудой Хейзел.
Последнее, кстати, огорчало его меньше всего.
ГЛАВА 12
– Не горюй, быть может, увидишь еще и более приятные для тебя места.
Сам же, покидая Керлин, почему-то чувствовал, что больше не увидит ни ошеломляющей арки каскада, ни лесов, превращенных в сады, ни огромных полупрозрачных окон учебных зданий, ни полногрудой Хейзел.
Последнее, кстати, огорчало его меньше всего.
ГЛАВА 12
Дик опоздал к войсковому сбору под Лондоном, потому что отправляться в поход без денег не собирался и завернул поискать клад, который год назад ему показал Гвальхир. Потому в столицу он прибыл лишь седьмого числа, но зато к седлу, завернутый в старый плащ, был привязан сундучок с золотом. Окованная металлом деревянная укладка прекрасно сохранилась, видимо, деньги пролежали в земле недолго, оттуда Ричард черпнул полную горсть, чтоб наполнить кошелек, остальное же укрыл и на людях открывать не собирался.
Он высматривал дом, описанный ему приятелем, в котором сам ни разу не бывал. Нашел и, уточнив у прохожих, спешился у дверей банка, принадлежащего итальянцу, – молодому рыцарю было безразлично, какая именно фамилия, коль скоро все они, от Медичи до Баккарди, торговали золотом вместе и поручались друг за друга, поскольку все находились между собой в родстве. С этой точки зрения подозрительными и ненадежными казались евреи, которые мало того, что скупились (потому как их самих сильнее прижимали налогами и поборами), так еще и каждый стоял сам за себя.
Итальянец заставил Ричарда подождать в приемной и встретил холодно, но когда узнал, что речь идет о вкладе, сразу подобрел. Приказал принести вина и весы и довольно быстро оговорил стоимость услуги – ливр с десяти, поскольку ему удобней было считать во французских золотых. Для корнуоллца все это не имело значения, для него что одно золото, что другое – все едино, лишь бы брали в обмен на товар. Итальянец принял от Дика золото по весу и в пересчете (содержимое сундучка вывалили на холстину и принялись разбирать по кучкам) и выдал взамен аккуратно написанный на пергаменте документ – обращение к трем итальянским купеческим семействам, по которому у любого представителя этих домов он мог получить нужную ему сумму, но не более, чем рассыпал сейчас перед банкиром, за вычетом платы в золоте.
– Зачем это? – спросила Серпиана, когда они Дышли из банка на узкую лондонскую улочку, вымощенную скользким булыжником.
– Чтоб наше с тобой золото не досталось разбойникам. К тому же удобно, не надо тащить с собой мешок денег… Хочешь перекусить?
– Разве мы не спешим на войсковой сбор?
– Нет смысла. Король уже отбыл, остатки же войска еще долго будут перебираться через Ла-Манш. Мы поспеем к какому-нибудь из последних кораблей. А нет, так наймем рыбачью лодку. Идем перекусим.
В Керлине Серпиана сшила себе пару новых платьев, причем из лучшей ткани, какую могли предложить друиды. Они ткали и одевались соответственно только в льняные, конопляные или шерстяные ткани, но выделывали их так тонко, что льняное полотно получалось прозрачным, как кисея, а шерстяное – мягким и нежным, как лучший флорентийский бархат. Теперь, одетая в обновку, девушка выглядела такой ладной, что Ричард все поглядывал на нее, и не мог налюбоваться. Покрой одеяния был необычным, но даже при очень большом желании молодой воин не смог бы объяснить, чем именно тот ему странен – всё мелочи, которые бросились бы в глаза разве портному да другой женщине.
Дику, конечно, нравилось, что его спутница выглядит нарядной, но теперь она, с его точки зрения, привлекала к себе излишнее мужское внимание, и вот это уже не слишком-то поднимало его настроение. Сперва он подумал было велеть ей накинуть плащ, но замялся. С чего бы ему обходиться с ней так? Разве она виновата, что красива?
Испытывая вину за свои мысли, он решительно повернул коня в сторону торговых галерей, спутница последовала за ним, с любопытством разглядывая городские строения. У торговых рядов молодой воин направился туда, где работали суконщики и, разумеется, продавалось не только сукно, но и разные другие сорта тканей – от домотканого полотна шириной в локоть до золотой и серебряной парчи. Широким жестом Ричард обвел прилавки, пестреющие самыми яркими красками.
– Выбирай что нравится.
Серпиана вопросительно изогнула бровь.
– Не понимаю. Что я должна выбирать?
–Любую ткань, какую хочешь.
– На что?
– На нарядное платье, солнышко. Никогда не знал, что перед подобной покупкой девушку еще дется уговаривать.
– Но зачем мне красивое платье в походе?
– А ты думаешь, король не будет устраивать бал? По одному на каждую страну и по два на каждый взятый город. Кроме того, в Париже, конечно, будет устроен турнир, и уж на него постараемся успеть, а там добьемся приглашения ко двору. Такая красавица, как ты, должна блеснуть там. Серпиана покраснела от удовольствия.
– Хорошо, – согласилась она. – Охотно куплю отрез и сошью новый наряд. Но ты сказал – все, что угодно. А если я выберу шелк?
– Я выпишу расписку и предъявлю тот пергамент, который дал мне итальянец. Они там вычтут.
– Ты останешься без денег. – Она обольстительно улыбнулась. – Опасно говорить женщине то, что сказал мне.
– У меня почти пять тысяч золотых, – крепился Ричард. – Половину я могу потратить на тебя.
Девушка направилась к прилавкам с хищным видом, словно прикидывала, сколько роскошных платьев успеет сшить по пути в Париж, если поторопится, но на деле ограничилась лишь отрезом тонкого, богато затканного и кое-где расшитого вручную сукна. Расшитым, разумеется, так, чтоб дамы, шьющие наряд, не столкнулись с какими-либо трудностями, желая сохранить узор в целости (в то время абсолютно все платья шились одинаково, и предугадать, где именно пройдет разрез, было нетрудно). Что еще она приобретала, Дик не смотрел – ему было скучно, но он крепился надеждой, что не далее как через час с кружкой пива устроится у трактирного окна, а по дороге туда, быть может, заглянет в оружейные ряды. Хотя у него было все, что может пожелать воин, кроме разве войска, и он не собирался ничего покупать – только полюбоваться. Тогда – предвидел он – скучать уже придется Серпиане.
Но просчитался. Оружие вызвало в глазах девушки восторг не меньший, чем мягкие сокровища суконных лавок. Луками, как ни странно, она заинтересовалась мало, но легкие мечи, которые рыцари обычно использовали в качестве вспомогательных, привели ее в восхищение. За один из таких – тонкий прямой кончар с разноизогнутой гардой – она схватилась, и Ричард понял, что его придется купить.
– Может, еще кинжал посмотрим? – спросил он, почитая малый клинок более подходящим для девушки.
– Не надо. У меня есть.
– Зачем тебе меч?
Глаза Серпианы были юрки и быстры, как два малька.
– А зачем вообще меч?
С оружием в руке она смотрелась очень необычно, но ладонь ее на рукояти клинка лежала уверенно, и пальцы с узкой гардой были переплетены как надо. Взглянув на постановку руки, Дик при своем опыте не мог не сообразить, как именно девушка должна работать мечом, поразился и не поверил. Хватка предполагала работу кистью, но запястья ее были так тонки, что это мешало поверить в возможность подобного. Его сомневающийся взгляд спутница не могла не перехватить. В глазах, прекрасных своей быстротой и непредсказуемостью, полыхнула улыбка.
Серпиана отступила от прилавка и без напряжения несколько раз взмахнула мечом – для тренировки. Один взмах перешел в пятикратно повторенную вокруг себя восьмерку, второй – в изогнутый «веер», перед которым не успевал расступаться воздух.
Шлепком ладони по плоской стороне клинка она остановила его, прокрутила рукоять в пальцах, а потом показала несколько вариантов восьмерок, последняя из которых молниеносно, как гадюка из тугой спирали, выстрелила кончиком к его шее.
Он был воином, не мог не среагировать, и кончар со скрежетом прошелся по мгновенно выхваченному мечу – но у самого горла, что отдавало должное быстроте Серпианы. За прилавком зааплодировали.
– Молодец, – сказал Дик. – Но не делай так больше. Я могу машинально ударить в ответ.
– В самом крайнем случае я увернусь.
– Ты слишком самоуверенна.
– Нет. Я должным образом уверена в себе.
Он снисходительно качнул головой и расплатился за меч золотом из кошелька – почти всем, что осталось после приобретения ткани и прочих необходимых для шитья вещей. На посещение трактира oстались те деньги, что были у корнуоллца до нахождения клада, да еще один последний золотой, но этого должно было хватить с лихвой на весь путь до Парижа.
Постоялый двор Ричард выбрал один из лучших. Расположен был этот двор под самыми городскими стенами, там, где земля уже стоила дешевле, и потому строение развернулось пошире. Из маленьких окошек, откуда по случаю жаркого сезона были вынуты ставни, сладостно потягивало свежими лепешками, тушеным мясом и крапивной похлебкой, в которую для сытости резали вареное яйцо или кидали ложку сметаны. Рот Дика мгновенно наполнился слюной. Не сказать, что он очень любил крапивную похлебку, но вареное яйцо и тем более сметана – это не фасоль какая-нибудь! Служанке, пойманной за подол у самой двери, был тут же сделан серьезный заказ и выдан задаток в виде маленькой серебряной монетки – для придания резвости. Затрата оказалась оправданной: на свободном угловом и довольно укромном столе мигом возникли кружка с пивом, сидр для дамы, закуска, а вскоре и миски с большими белыми пятнами сметаны на буром фоне.
Дик жевал лепешку и смотрел на спутницу. Она ела медленно, очень аккуратно и красиво. На эту церемонность он впервые обратил внимание.
– Скажи, ты действительно принцесса? – спросил он неожиданно для самого себя.
Быстрый взгляд поднятых на миг глаз, и девушка снова смотрела в тарелку, словно не было никакого вопроса.
– Да, – ответила Серпиана после очень долгой паузы. – Хотя по-нашему титул звучит иначе.
– В этом разговоре есть что-то неприятное для тебя? Тогда не буду спрашивать.
– Ничего неприятного.
– Откуда об этом знал… как его там, Далхан?
– Для меня это тоже загадка, – помолчав, ответила она. – Но, наверное, он может знать и что-то о нашей семье.
– Расскажи мне о нем. – Девушка молчала так ролго, что молодой воин не выдержал: – Тебе не хочется отвечать, или эта тема… Или об этом нельзя говорить?
– Почему, можно. Наверное. Я только не знаю, с чего начать. Я всегда считала его верховным жрецом темного бога Ада. Но теперь он появляется у вас, в этом мире… Или ты тоже можешь назвать какого-нибудь темного бога?
– Не Бога. У нас есть сатана, – и осекся. Все-таки добропорядочный католик не должен даже называть темного ангела прямо, только иносказательно.
– Не бог? Кто же тогда?
– Падший ангел.
– Младшее божество?
– Не надо равнять его с Богом.
Серпиана, недоумевая, развела руками.
– Не хотела обидеть тебя, но разве имеет значение, как назвать?… Нет-нет, я не спорю. Пусть будет падший ангел. Но его служители имеют большую силу, и их обряды поистине устрашающи.
– И омерзительны, – добавил Дик. – Если ты имеешь в виду сатанистов.
– Но, получается, ты знаешь, кто такой Далхан Рэил.
– Нет. Кто же?
– Он – их глава.
– Не понимаю. Ты говоришь, что он – глава ваших служителей какого-то темного бога и в то же время возглавляет последователей духа зла в нашем мире.
– А это одно и то же. – Девушка смотрела очень серьезно и грустно. – Только не зла, нельзя так сказать. Ни одни нормальный человек не станет говорить, что служит злу. Обрядовая сторона не имеет значения. Служители темных богов отличаются тем что добывают силу и иные блага за чужой счет. Они полагают, что основа людской (и нелюдской) души – зло, а потому никого не нужно жалеть. Понятно, что соблюдают они только свои интересы.
– Сдается мне, так живет подавляющее большинство людей.
– Потому и культы темных богов всегда будут, иметь последователей.
– Я бы сказал, сатанистов среди людей не так и много.
– Зато их принципы исповедуют очень многие, а значит, сам принцип неискореним и сила будет прибывать к темным.
– Но зачем, раз так, Далхан охотится за мной?
Девушка заколебалась:
– Постараюсь объяснить. Далхан – глава последователей культа, так ведь?
– Какого культа?… Ах да. Да, конечно.
– Вот. А ты ставишь палки в колеса представителей культа.
– Разве не важно, какого?
– Неважно. Как меня учили, принцип восприятия силы у всех культов одинаков. Очевидно, что одним, что другим не нужны какие-либо изменения, разве что в их пользу. Но это еще не все. Ты же проводник… да, я слышала, как об этом говорил Гвальхир.
Ричард повертел в пальцах кружку.
– Ты меня не порадовала. Я, похоже, ввязался в неприятную историю.
– Жалеешь?
– Как я могу жалеть, если еще в самом начале истории встретил тебя?
Это прозвучало не мимолетным комплиментом, а так искренне, что девушка вспыхнула и отвернулась. Молодой воин смотрел на нее со смесью восхищения и тревоги, потому что в тот момент, как позвал за собой, он взял на себя ответственность за Серпиану и уже не мог с прежней беспечностью ввязываться в авантюры. Она стала второй важной причиной, почему ему теперь хотелось жить, первой же было само по себе желание наслаждаться этим миром.
Разговор постепенно заглох, потому что они оба чувствовали себя хорошо просто оттого, что находились рядом, на расстоянии вытянутой руки, и портить удовольствие беседами о невзгодах, которые могут ожидать в ближайшем будущем, не желали. Так же вместе они поднялись в комнату, обошедшуюся корнуоллцу втрое дороже, чем это бывало обычно, но зато с настоящей кроватью. Правда, она оказалась коротковата, как большинство кроватей в то время, потому как далеко не каждый, подобно королю Ричарду или его незаконнорожденному сыну, отличались богатырским ростом – сказывался частый голод, тяжелый труд и не самая привольная жизнь; кроме того, существовала привычка спать полусидя, подложив под спину подушки. Дику было все равно, даже если придется спать поджав ноги, – напоследок он хотел сделать это непременно на кровати.
А утром они покинули город на рассвете, когда хрустальная зябкость утреннего тумана еще не сменилась дневной жарой. Невыспавшаяся Серпиана мучительно зевала, но понимала, почему они вышли так рано, да еще и без завтрака – как правило, моряки выходили в море с рассветом, чтоб не терять ни минуты светлого времени. Корнуоллец быстро нанял два места на лодке, идущей к побережью, к мысу Форленд, а оттуда – к Дувру. Хозяин корабля взял с Дика немного, поскольку тот был не единственным пассажиром.
Помимо людей корабль вез солонину, сухие фрукты и бочонки вина – как объяснил капитан, провизия предназначалась для королевский кораблей. Флот должен был, переправив войска во Францию, обогнуть Испанию и добраться до Марселя – логично, что государь желал пользоваться исключительно собственными кораблями. Эти суда должны были везти короля и королевское войско на Восток, так что запасы там должны быть обширные, весь такелаж новый, и все это нужно было доставлять на берег.
Понятно, что владельцы речных кораблей спешили подзаработать, нанимаясь возить припасы с лондонских складов. Ну, и будущих крестоносцев, конечно.
В молодом Ричарде не узнавали такого же, потому что у него не было красного суконного креста, вроде тех, что раздавали церковники и который надлежало нашить на одежду, но корнуоллец был уверен, что во Франции раздобудет все, что необходимо. Да и не так важна символика, коннетаблю короля он мог сказать, что государь приказал ему явиться, и вот он здесь, готовый исполнить приказ, – это долг любого подданного. Поднявшись на борт корабля, он, успокоенный своими соображениями, устроил спутницу поудобней – та немедленно занялась шитьем – и, опершись спиной о скамью, закрыл глаза.
– Привет, – сказал ему Трагерн.
Он был встрепан и тяжело дышал, влажные пряди прилипали ко лбу и завивались в колечки.
От неожиданности Дик открыл глаза и еще раз убедился, что молодого друида рядом нет. Тот еще весной объяснил другу, что ему предстоит закончить некое важное дело, которое займет какое-то время, и что он догонит их позже. В Керлине в течение года он провел совсем немного времени, то исчезал, то появлялся, все рвался на Авалон поработать с рукописями, но его не пустили – по той же причине, что и корнуоллца. Впрочем, нагнать его Трагерн клятвенно пообещал. Непременно.
Молодой воин снова закрыл глаза. Видение пришло не сразу.
– Не открывай глаз, – нервно потребовал друид. – И не пытайся сосредоточиться. Где ты сейчас?
– Я? На лодке.
– Что, уже плывешь через пролив?
– Нет еще.
– Отлично. Подожди меня на берегу.
– И долго?… Да подожду, конечно…
– До завтрашнего утра. Я успею.
Трагерн появился на берегу лишь через день, но Дик почти не разозлился на него. Корабль, на котором удобно было переправляться во Францию, еще ждал, это было не военное, а торговое судно, и оно должно было причалить не в Кале, а подняться до Лилля по реке. С моряками он уже договорился, и они обещали помочь обустроить лошадей на борту и обеспечить их фуражом – не бесплатно, конечно. Запросы оказались терпимые – молодой друид, которого мрачный корнуоллец в отместку за опоздание заставил заплатить за все, раскошелился не моргнув глазом. На вопрос о причине задержки он лишь виновато поморгал.
Трагерн был одет по-походному и соответственно снаряжен – при мече, кинжале и приличной кольчуге. Его справу молодой Ричард осмотрел очень придирчиво, но сделано все оказалось на славу и, похоже, рукой истинного мастера.
– Ты хоть владеть-то всем этим умеешь?
– Более-менее, – уклончиво ответил друид. Корнуоллец вынул его клинок из ножен, повертел, несколько раз взмахнул и сделал пару выпадов.
Со вздохом вернул оружие на место.
– Хороший меч. Маддок ковал?
– Его учитель, – гордо ответил Трагерн. – Когда еще был жив. Меч достался мне от отца.
– Твой отец – друид? – изумился Дик. – А я думал…
– Что?
– Разве у друидов бывают дети?
– Почему это нет? – обиделся друид. – Что мы, не мужчины, что ли?
– Я думал, вам не до того.
– Ерунда. Мы не деревья, чтоб размножаться почкованием.
– С кем поведешься… – В ответ Трагерн задумчиво хмыкнул. – Ладно… Не хочешь опробовать оружие?
– С тобой? Совершенно не хочу.
– Ну как знаешь.
Остаток дня Ричард рылся в вещах молодого друида под его угрюмым присмотром и объяснял, что в далекий путь так не собираются. Что везти с собой столько разной одежды – только нагружать лошадь, и что друид – не женщина, чтоб заставлять скаковое животное тащить на себе три куртки и два плаща. Трагерн запротестовал, повторяя, что ночью в дальних краях может быть холодно. Корнуоллец постучал себя по голове.
– Снег не выпадает, так ведь? Значит, тепло.
– Интересно, где я возьму одежду, когда та, что на мне, сносится? Мы же надолго едем!
– На всю жизнь не запасешься. С войском будут торговцы, кроме того, мы же не в пустыню едем. Словом, все это тебе ни к чему. – И решительно выкинул лишние тряпки, а вслед за ними и одеяло.
А вот с рукописями он не мог поступить столь же бесцеремонно и какое-то время в молчании колебался, взвешивая их на ладони.
– Это-то зачем? – миролюбиво спросил он, в течение всей жизни усвоивший почтительное отношение ко всему написанному.
– Понадобится. Как думаешь, я без указаний этих книг смогу разобраться с печатью? И еще одно дело, которое хотел оговорить с тобой…
– Потом. Слушай, ты не пытался это все навьючить на себя?
– Зачем? Лошадь же есть.
– А если ее убьют?
– Э-э… В обоз положу.
– До обоза еще надо дойти. А когда дойдем, может оказаться, что там нет свободного места. Потому правило и почти закон – с собой берешь столько вещей, сколько можешь тащить на спине.
Лицо Трагерна отразило тяжелейшую внутреннюю борьбу.
– Я не могу их оставить, – под конец отрезал он.
– Твое дело. Тебе носить… Что еды почти не взял?
– Но ты же меня накормишь! – с раздражением отмахнулся друид.
Дик открыл рот:
– Откуда такая уверенность?
– Оттуда, что рыцарь должен кормить своего оруженосца.
– А-а… Тогда не забудь, что оруженосец должен чистить сапоги рыцаря, стирать его портянки и ухаживать за лошадью. В том числе мыть.
Трагерн задумался, но для начала спорить не стал.
– Там посмотрим.
На перепалку двух друзей Серпиана, удобно устроившаяся на травке под деревом, поглядывала с удовольствием – шитье было занятием однообразным, а спор какое-никакое, но развлечение. На пристанях, расположенных в стороне от Дувра, представляющего собой небольшое поселение, чьи жители существовали за счет всех этих кораблей, шла работа – торопились погрузить товар до наступления темноты, чтоб следующим же утром, как только раз-виднеется, сразу же выйти в море. Кобылка Серпианы косилась на суету неодобрительно и настороженно – путешествие вниз по Темзе и по заливу ей не понравилось. Обученный мерин Ричарда вел себя значительно спокойней, и, поскольку он был силен и, конечно, авторитетен в глазах кобылицы, можно было надеяться на благополучное путешествие. Именно он следил за порядком на лодке – когда кобылка начинала беспокоиться, он хватал ее зубами, придерживал – и лошадь успокаивалась.
Погрузились действительно благополучно, но привязать животных пришлось накрепко, чтоб не смогли брыкаться и метаться, как бы ни хотели.
– Благо погода спокойная, – сказал корнуолльцу один из моряков. – Ты как, сразу в Марсель отправляешься?
– Нет, сперва в Париж.
– А-а… А то мог бы отправиться с Робертом из Саблайля и Вильгельмом Улерским. Прямо в Марсель.
– Это они ведут королевский флот?
– Роберт из Саблайля, Ричард из Камуиллы и Вильгельм, владетель замка Улер. Не знаком с ними?
– С Робертом знаком. Немного… Нет, через Париж удобней. Кроме того, турнир…
– А ты что, достаточно знатен, чтоб участвовать турнире?
– Попытаюсь оказаться достойным.
– Это как?
– Когда не говоришь всей правды, а только то, что тебе на руку. Достаточно хотя бы того, что я рыцарь.
– Ты ловкач, – в голосе моряка одобрения было больше, чем иронии.
Дик любил море. Как только появилась возможность, он встал у фальшборта – там, где никому не мешал, у хорошо натянутых лееров, – и стал смотреть, как за кормой тает, растворяясь в дымке, кромка берега, как туманится пояс горизонта. Небо над морем почти никогда не бывает таким, как над сушей или, тем более, над горами, чистым и безупречно синим, его часто затягивает туман, тонкий, как полоска ползущего издалека дыма. Солнце сперва с трудом пробивалось сквозь эту дымку, но скоро поднялось повыше и заполыхало в полную силу.
Волны, хоть и невысокие, принялись раскачивать корабль, как только он удалился от берега, и Трагерн скоро согнулся в три погибели, мучимый морской болезныо. Дик подобным недугом не страдал, Серпиана тоже. Она и вовсе не обращала внимания на качку, сноровисто работала иглой, иногда с сочувствием поглядывала на молодого друида. Тот долго вертелся у мачты, пристраивался то так, то эдак, потом, видимо, нашел положение, в котором качка меньше досаждала ему, и забылся сном. Его усталое лицо осунулось, и девушка подумала, что, должно быть, он опоздал не потому, что снова нелепо заблудился в лесу, что для друида даже в глазах неискушенного человека кажется невозможным и неестественным, а оттого, что был занят и много работал.
Корабль, широкий и приземистый, из-за этого не очень быстроходный, но зато с хорошей грузоподъемностью, распустил паруса и ловил любое движение слабого ветерка. Он пробирался по волнам уверенно и с достоинством, погода не предвещала неожиданностей, и моряки, поглядывая на воду и оценивая ветер, уверили, что до Франции удастся добраться к вечеру. Они предвкушали хороший ужин в одной из прибрежных таверн – берег Гиени, как и берега Англии, обращенные к своему континентальному соседу, изобиловали деревеньками, охотно принимающими моряков, продающими им все необходимое и покупающими привозимый товар, и, понятно, таверны и постоялые дворы были понастроены всюду и везде. Но капитан, подошедший поучаствовать в одном из самых громких разговоров, заявил, что на берег никого не пустит, пока они не доберутся до Лилля.
– А там уж, – закончил он, – сможете тратить жалование как вам угодно, хоть на выпивку, хоть на девок. – И ушел, не дожидаясь неизбежных выражений недовольства.
Он высматривал дом, описанный ему приятелем, в котором сам ни разу не бывал. Нашел и, уточнив у прохожих, спешился у дверей банка, принадлежащего итальянцу, – молодому рыцарю было безразлично, какая именно фамилия, коль скоро все они, от Медичи до Баккарди, торговали золотом вместе и поручались друг за друга, поскольку все находились между собой в родстве. С этой точки зрения подозрительными и ненадежными казались евреи, которые мало того, что скупились (потому как их самих сильнее прижимали налогами и поборами), так еще и каждый стоял сам за себя.
Итальянец заставил Ричарда подождать в приемной и встретил холодно, но когда узнал, что речь идет о вкладе, сразу подобрел. Приказал принести вина и весы и довольно быстро оговорил стоимость услуги – ливр с десяти, поскольку ему удобней было считать во французских золотых. Для корнуоллца все это не имело значения, для него что одно золото, что другое – все едино, лишь бы брали в обмен на товар. Итальянец принял от Дика золото по весу и в пересчете (содержимое сундучка вывалили на холстину и принялись разбирать по кучкам) и выдал взамен аккуратно написанный на пергаменте документ – обращение к трем итальянским купеческим семействам, по которому у любого представителя этих домов он мог получить нужную ему сумму, но не более, чем рассыпал сейчас перед банкиром, за вычетом платы в золоте.
– Зачем это? – спросила Серпиана, когда они Дышли из банка на узкую лондонскую улочку, вымощенную скользким булыжником.
– Чтоб наше с тобой золото не досталось разбойникам. К тому же удобно, не надо тащить с собой мешок денег… Хочешь перекусить?
– Разве мы не спешим на войсковой сбор?
– Нет смысла. Король уже отбыл, остатки же войска еще долго будут перебираться через Ла-Манш. Мы поспеем к какому-нибудь из последних кораблей. А нет, так наймем рыбачью лодку. Идем перекусим.
В Керлине Серпиана сшила себе пару новых платьев, причем из лучшей ткани, какую могли предложить друиды. Они ткали и одевались соответственно только в льняные, конопляные или шерстяные ткани, но выделывали их так тонко, что льняное полотно получалось прозрачным, как кисея, а шерстяное – мягким и нежным, как лучший флорентийский бархат. Теперь, одетая в обновку, девушка выглядела такой ладной, что Ричард все поглядывал на нее, и не мог налюбоваться. Покрой одеяния был необычным, но даже при очень большом желании молодой воин не смог бы объяснить, чем именно тот ему странен – всё мелочи, которые бросились бы в глаза разве портному да другой женщине.
Дику, конечно, нравилось, что его спутница выглядит нарядной, но теперь она, с его точки зрения, привлекала к себе излишнее мужское внимание, и вот это уже не слишком-то поднимало его настроение. Сперва он подумал было велеть ей накинуть плащ, но замялся. С чего бы ему обходиться с ней так? Разве она виновата, что красива?
Испытывая вину за свои мысли, он решительно повернул коня в сторону торговых галерей, спутница последовала за ним, с любопытством разглядывая городские строения. У торговых рядов молодой воин направился туда, где работали суконщики и, разумеется, продавалось не только сукно, но и разные другие сорта тканей – от домотканого полотна шириной в локоть до золотой и серебряной парчи. Широким жестом Ричард обвел прилавки, пестреющие самыми яркими красками.
– Выбирай что нравится.
Серпиана вопросительно изогнула бровь.
– Не понимаю. Что я должна выбирать?
–Любую ткань, какую хочешь.
– На что?
– На нарядное платье, солнышко. Никогда не знал, что перед подобной покупкой девушку еще дется уговаривать.
– Но зачем мне красивое платье в походе?
– А ты думаешь, король не будет устраивать бал? По одному на каждую страну и по два на каждый взятый город. Кроме того, в Париже, конечно, будет устроен турнир, и уж на него постараемся успеть, а там добьемся приглашения ко двору. Такая красавица, как ты, должна блеснуть там. Серпиана покраснела от удовольствия.
– Хорошо, – согласилась она. – Охотно куплю отрез и сошью новый наряд. Но ты сказал – все, что угодно. А если я выберу шелк?
– Я выпишу расписку и предъявлю тот пергамент, который дал мне итальянец. Они там вычтут.
– Ты останешься без денег. – Она обольстительно улыбнулась. – Опасно говорить женщине то, что сказал мне.
– У меня почти пять тысяч золотых, – крепился Ричард. – Половину я могу потратить на тебя.
Девушка направилась к прилавкам с хищным видом, словно прикидывала, сколько роскошных платьев успеет сшить по пути в Париж, если поторопится, но на деле ограничилась лишь отрезом тонкого, богато затканного и кое-где расшитого вручную сукна. Расшитым, разумеется, так, чтоб дамы, шьющие наряд, не столкнулись с какими-либо трудностями, желая сохранить узор в целости (в то время абсолютно все платья шились одинаково, и предугадать, где именно пройдет разрез, было нетрудно). Что еще она приобретала, Дик не смотрел – ему было скучно, но он крепился надеждой, что не далее как через час с кружкой пива устроится у трактирного окна, а по дороге туда, быть может, заглянет в оружейные ряды. Хотя у него было все, что может пожелать воин, кроме разве войска, и он не собирался ничего покупать – только полюбоваться. Тогда – предвидел он – скучать уже придется Серпиане.
Но просчитался. Оружие вызвало в глазах девушки восторг не меньший, чем мягкие сокровища суконных лавок. Луками, как ни странно, она заинтересовалась мало, но легкие мечи, которые рыцари обычно использовали в качестве вспомогательных, привели ее в восхищение. За один из таких – тонкий прямой кончар с разноизогнутой гардой – она схватилась, и Ричард понял, что его придется купить.
– Может, еще кинжал посмотрим? – спросил он, почитая малый клинок более подходящим для девушки.
– Не надо. У меня есть.
– Зачем тебе меч?
Глаза Серпианы были юрки и быстры, как два малька.
– А зачем вообще меч?
С оружием в руке она смотрелась очень необычно, но ладонь ее на рукояти клинка лежала уверенно, и пальцы с узкой гардой были переплетены как надо. Взглянув на постановку руки, Дик при своем опыте не мог не сообразить, как именно девушка должна работать мечом, поразился и не поверил. Хватка предполагала работу кистью, но запястья ее были так тонки, что это мешало поверить в возможность подобного. Его сомневающийся взгляд спутница не могла не перехватить. В глазах, прекрасных своей быстротой и непредсказуемостью, полыхнула улыбка.
Серпиана отступила от прилавка и без напряжения несколько раз взмахнула мечом – для тренировки. Один взмах перешел в пятикратно повторенную вокруг себя восьмерку, второй – в изогнутый «веер», перед которым не успевал расступаться воздух.
Шлепком ладони по плоской стороне клинка она остановила его, прокрутила рукоять в пальцах, а потом показала несколько вариантов восьмерок, последняя из которых молниеносно, как гадюка из тугой спирали, выстрелила кончиком к его шее.
Он был воином, не мог не среагировать, и кончар со скрежетом прошелся по мгновенно выхваченному мечу – но у самого горла, что отдавало должное быстроте Серпианы. За прилавком зааплодировали.
– Молодец, – сказал Дик. – Но не делай так больше. Я могу машинально ударить в ответ.
– В самом крайнем случае я увернусь.
– Ты слишком самоуверенна.
– Нет. Я должным образом уверена в себе.
Он снисходительно качнул головой и расплатился за меч золотом из кошелька – почти всем, что осталось после приобретения ткани и прочих необходимых для шитья вещей. На посещение трактира oстались те деньги, что были у корнуоллца до нахождения клада, да еще один последний золотой, но этого должно было хватить с лихвой на весь путь до Парижа.
Постоялый двор Ричард выбрал один из лучших. Расположен был этот двор под самыми городскими стенами, там, где земля уже стоила дешевле, и потому строение развернулось пошире. Из маленьких окошек, откуда по случаю жаркого сезона были вынуты ставни, сладостно потягивало свежими лепешками, тушеным мясом и крапивной похлебкой, в которую для сытости резали вареное яйцо или кидали ложку сметаны. Рот Дика мгновенно наполнился слюной. Не сказать, что он очень любил крапивную похлебку, но вареное яйцо и тем более сметана – это не фасоль какая-нибудь! Служанке, пойманной за подол у самой двери, был тут же сделан серьезный заказ и выдан задаток в виде маленькой серебряной монетки – для придания резвости. Затрата оказалась оправданной: на свободном угловом и довольно укромном столе мигом возникли кружка с пивом, сидр для дамы, закуска, а вскоре и миски с большими белыми пятнами сметаны на буром фоне.
Дик жевал лепешку и смотрел на спутницу. Она ела медленно, очень аккуратно и красиво. На эту церемонность он впервые обратил внимание.
– Скажи, ты действительно принцесса? – спросил он неожиданно для самого себя.
Быстрый взгляд поднятых на миг глаз, и девушка снова смотрела в тарелку, словно не было никакого вопроса.
– Да, – ответила Серпиана после очень долгой паузы. – Хотя по-нашему титул звучит иначе.
– В этом разговоре есть что-то неприятное для тебя? Тогда не буду спрашивать.
– Ничего неприятного.
– Откуда об этом знал… как его там, Далхан?
– Для меня это тоже загадка, – помолчав, ответила она. – Но, наверное, он может знать и что-то о нашей семье.
– Расскажи мне о нем. – Девушка молчала так ролго, что молодой воин не выдержал: – Тебе не хочется отвечать, или эта тема… Или об этом нельзя говорить?
– Почему, можно. Наверное. Я только не знаю, с чего начать. Я всегда считала его верховным жрецом темного бога Ада. Но теперь он появляется у вас, в этом мире… Или ты тоже можешь назвать какого-нибудь темного бога?
– Не Бога. У нас есть сатана, – и осекся. Все-таки добропорядочный католик не должен даже называть темного ангела прямо, только иносказательно.
– Не бог? Кто же тогда?
– Падший ангел.
– Младшее божество?
– Не надо равнять его с Богом.
Серпиана, недоумевая, развела руками.
– Не хотела обидеть тебя, но разве имеет значение, как назвать?… Нет-нет, я не спорю. Пусть будет падший ангел. Но его служители имеют большую силу, и их обряды поистине устрашающи.
– И омерзительны, – добавил Дик. – Если ты имеешь в виду сатанистов.
– Но, получается, ты знаешь, кто такой Далхан Рэил.
– Нет. Кто же?
– Он – их глава.
– Не понимаю. Ты говоришь, что он – глава ваших служителей какого-то темного бога и в то же время возглавляет последователей духа зла в нашем мире.
– А это одно и то же. – Девушка смотрела очень серьезно и грустно. – Только не зла, нельзя так сказать. Ни одни нормальный человек не станет говорить, что служит злу. Обрядовая сторона не имеет значения. Служители темных богов отличаются тем что добывают силу и иные блага за чужой счет. Они полагают, что основа людской (и нелюдской) души – зло, а потому никого не нужно жалеть. Понятно, что соблюдают они только свои интересы.
– Сдается мне, так живет подавляющее большинство людей.
– Потому и культы темных богов всегда будут, иметь последователей.
– Я бы сказал, сатанистов среди людей не так и много.
– Зато их принципы исповедуют очень многие, а значит, сам принцип неискореним и сила будет прибывать к темным.
– Но зачем, раз так, Далхан охотится за мной?
Девушка заколебалась:
– Постараюсь объяснить. Далхан – глава последователей культа, так ведь?
– Какого культа?… Ах да. Да, конечно.
– Вот. А ты ставишь палки в колеса представителей культа.
– Разве не важно, какого?
– Неважно. Как меня учили, принцип восприятия силы у всех культов одинаков. Очевидно, что одним, что другим не нужны какие-либо изменения, разве что в их пользу. Но это еще не все. Ты же проводник… да, я слышала, как об этом говорил Гвальхир.
Ричард повертел в пальцах кружку.
– Ты меня не порадовала. Я, похоже, ввязался в неприятную историю.
– Жалеешь?
– Как я могу жалеть, если еще в самом начале истории встретил тебя?
Это прозвучало не мимолетным комплиментом, а так искренне, что девушка вспыхнула и отвернулась. Молодой воин смотрел на нее со смесью восхищения и тревоги, потому что в тот момент, как позвал за собой, он взял на себя ответственность за Серпиану и уже не мог с прежней беспечностью ввязываться в авантюры. Она стала второй важной причиной, почему ему теперь хотелось жить, первой же было само по себе желание наслаждаться этим миром.
Разговор постепенно заглох, потому что они оба чувствовали себя хорошо просто оттого, что находились рядом, на расстоянии вытянутой руки, и портить удовольствие беседами о невзгодах, которые могут ожидать в ближайшем будущем, не желали. Так же вместе они поднялись в комнату, обошедшуюся корнуоллцу втрое дороже, чем это бывало обычно, но зато с настоящей кроватью. Правда, она оказалась коротковата, как большинство кроватей в то время, потому как далеко не каждый, подобно королю Ричарду или его незаконнорожденному сыну, отличались богатырским ростом – сказывался частый голод, тяжелый труд и не самая привольная жизнь; кроме того, существовала привычка спать полусидя, подложив под спину подушки. Дику было все равно, даже если придется спать поджав ноги, – напоследок он хотел сделать это непременно на кровати.
А утром они покинули город на рассвете, когда хрустальная зябкость утреннего тумана еще не сменилась дневной жарой. Невыспавшаяся Серпиана мучительно зевала, но понимала, почему они вышли так рано, да еще и без завтрака – как правило, моряки выходили в море с рассветом, чтоб не терять ни минуты светлого времени. Корнуоллец быстро нанял два места на лодке, идущей к побережью, к мысу Форленд, а оттуда – к Дувру. Хозяин корабля взял с Дика немного, поскольку тот был не единственным пассажиром.
Помимо людей корабль вез солонину, сухие фрукты и бочонки вина – как объяснил капитан, провизия предназначалась для королевский кораблей. Флот должен был, переправив войска во Францию, обогнуть Испанию и добраться до Марселя – логично, что государь желал пользоваться исключительно собственными кораблями. Эти суда должны были везти короля и королевское войско на Восток, так что запасы там должны быть обширные, весь такелаж новый, и все это нужно было доставлять на берег.
Понятно, что владельцы речных кораблей спешили подзаработать, нанимаясь возить припасы с лондонских складов. Ну, и будущих крестоносцев, конечно.
В молодом Ричарде не узнавали такого же, потому что у него не было красного суконного креста, вроде тех, что раздавали церковники и который надлежало нашить на одежду, но корнуоллец был уверен, что во Франции раздобудет все, что необходимо. Да и не так важна символика, коннетаблю короля он мог сказать, что государь приказал ему явиться, и вот он здесь, готовый исполнить приказ, – это долг любого подданного. Поднявшись на борт корабля, он, успокоенный своими соображениями, устроил спутницу поудобней – та немедленно занялась шитьем – и, опершись спиной о скамью, закрыл глаза.
– Привет, – сказал ему Трагерн.
Он был встрепан и тяжело дышал, влажные пряди прилипали ко лбу и завивались в колечки.
От неожиданности Дик открыл глаза и еще раз убедился, что молодого друида рядом нет. Тот еще весной объяснил другу, что ему предстоит закончить некое важное дело, которое займет какое-то время, и что он догонит их позже. В Керлине в течение года он провел совсем немного времени, то исчезал, то появлялся, все рвался на Авалон поработать с рукописями, но его не пустили – по той же причине, что и корнуоллца. Впрочем, нагнать его Трагерн клятвенно пообещал. Непременно.
Молодой воин снова закрыл глаза. Видение пришло не сразу.
– Не открывай глаз, – нервно потребовал друид. – И не пытайся сосредоточиться. Где ты сейчас?
– Я? На лодке.
– Что, уже плывешь через пролив?
– Нет еще.
– Отлично. Подожди меня на берегу.
– И долго?… Да подожду, конечно…
– До завтрашнего утра. Я успею.
Трагерн появился на берегу лишь через день, но Дик почти не разозлился на него. Корабль, на котором удобно было переправляться во Францию, еще ждал, это было не военное, а торговое судно, и оно должно было причалить не в Кале, а подняться до Лилля по реке. С моряками он уже договорился, и они обещали помочь обустроить лошадей на борту и обеспечить их фуражом – не бесплатно, конечно. Запросы оказались терпимые – молодой друид, которого мрачный корнуоллец в отместку за опоздание заставил заплатить за все, раскошелился не моргнув глазом. На вопрос о причине задержки он лишь виновато поморгал.
Трагерн был одет по-походному и соответственно снаряжен – при мече, кинжале и приличной кольчуге. Его справу молодой Ричард осмотрел очень придирчиво, но сделано все оказалось на славу и, похоже, рукой истинного мастера.
– Ты хоть владеть-то всем этим умеешь?
– Более-менее, – уклончиво ответил друид. Корнуоллец вынул его клинок из ножен, повертел, несколько раз взмахнул и сделал пару выпадов.
Со вздохом вернул оружие на место.
– Хороший меч. Маддок ковал?
– Его учитель, – гордо ответил Трагерн. – Когда еще был жив. Меч достался мне от отца.
– Твой отец – друид? – изумился Дик. – А я думал…
– Что?
– Разве у друидов бывают дети?
– Почему это нет? – обиделся друид. – Что мы, не мужчины, что ли?
– Я думал, вам не до того.
– Ерунда. Мы не деревья, чтоб размножаться почкованием.
– С кем поведешься… – В ответ Трагерн задумчиво хмыкнул. – Ладно… Не хочешь опробовать оружие?
– С тобой? Совершенно не хочу.
– Ну как знаешь.
Остаток дня Ричард рылся в вещах молодого друида под его угрюмым присмотром и объяснял, что в далекий путь так не собираются. Что везти с собой столько разной одежды – только нагружать лошадь, и что друид – не женщина, чтоб заставлять скаковое животное тащить на себе три куртки и два плаща. Трагерн запротестовал, повторяя, что ночью в дальних краях может быть холодно. Корнуоллец постучал себя по голове.
– Снег не выпадает, так ведь? Значит, тепло.
– Интересно, где я возьму одежду, когда та, что на мне, сносится? Мы же надолго едем!
– На всю жизнь не запасешься. С войском будут торговцы, кроме того, мы же не в пустыню едем. Словом, все это тебе ни к чему. – И решительно выкинул лишние тряпки, а вслед за ними и одеяло.
А вот с рукописями он не мог поступить столь же бесцеремонно и какое-то время в молчании колебался, взвешивая их на ладони.
– Это-то зачем? – миролюбиво спросил он, в течение всей жизни усвоивший почтительное отношение ко всему написанному.
– Понадобится. Как думаешь, я без указаний этих книг смогу разобраться с печатью? И еще одно дело, которое хотел оговорить с тобой…
– Потом. Слушай, ты не пытался это все навьючить на себя?
– Зачем? Лошадь же есть.
– А если ее убьют?
– Э-э… В обоз положу.
– До обоза еще надо дойти. А когда дойдем, может оказаться, что там нет свободного места. Потому правило и почти закон – с собой берешь столько вещей, сколько можешь тащить на спине.
Лицо Трагерна отразило тяжелейшую внутреннюю борьбу.
– Я не могу их оставить, – под конец отрезал он.
– Твое дело. Тебе носить… Что еды почти не взял?
– Но ты же меня накормишь! – с раздражением отмахнулся друид.
Дик открыл рот:
– Откуда такая уверенность?
– Оттуда, что рыцарь должен кормить своего оруженосца.
– А-а… Тогда не забудь, что оруженосец должен чистить сапоги рыцаря, стирать его портянки и ухаживать за лошадью. В том числе мыть.
Трагерн задумался, но для начала спорить не стал.
– Там посмотрим.
На перепалку двух друзей Серпиана, удобно устроившаяся на травке под деревом, поглядывала с удовольствием – шитье было занятием однообразным, а спор какое-никакое, но развлечение. На пристанях, расположенных в стороне от Дувра, представляющего собой небольшое поселение, чьи жители существовали за счет всех этих кораблей, шла работа – торопились погрузить товар до наступления темноты, чтоб следующим же утром, как только раз-виднеется, сразу же выйти в море. Кобылка Серпианы косилась на суету неодобрительно и настороженно – путешествие вниз по Темзе и по заливу ей не понравилось. Обученный мерин Ричарда вел себя значительно спокойней, и, поскольку он был силен и, конечно, авторитетен в глазах кобылицы, можно было надеяться на благополучное путешествие. Именно он следил за порядком на лодке – когда кобылка начинала беспокоиться, он хватал ее зубами, придерживал – и лошадь успокаивалась.
Погрузились действительно благополучно, но привязать животных пришлось накрепко, чтоб не смогли брыкаться и метаться, как бы ни хотели.
– Благо погода спокойная, – сказал корнуолльцу один из моряков. – Ты как, сразу в Марсель отправляешься?
– Нет, сперва в Париж.
– А-а… А то мог бы отправиться с Робертом из Саблайля и Вильгельмом Улерским. Прямо в Марсель.
– Это они ведут королевский флот?
– Роберт из Саблайля, Ричард из Камуиллы и Вильгельм, владетель замка Улер. Не знаком с ними?
– С Робертом знаком. Немного… Нет, через Париж удобней. Кроме того, турнир…
– А ты что, достаточно знатен, чтоб участвовать турнире?
– Попытаюсь оказаться достойным.
– Это как?
– Когда не говоришь всей правды, а только то, что тебе на руку. Достаточно хотя бы того, что я рыцарь.
– Ты ловкач, – в голосе моряка одобрения было больше, чем иронии.
Дик любил море. Как только появилась возможность, он встал у фальшборта – там, где никому не мешал, у хорошо натянутых лееров, – и стал смотреть, как за кормой тает, растворяясь в дымке, кромка берега, как туманится пояс горизонта. Небо над морем почти никогда не бывает таким, как над сушей или, тем более, над горами, чистым и безупречно синим, его часто затягивает туман, тонкий, как полоска ползущего издалека дыма. Солнце сперва с трудом пробивалось сквозь эту дымку, но скоро поднялось повыше и заполыхало в полную силу.
Волны, хоть и невысокие, принялись раскачивать корабль, как только он удалился от берега, и Трагерн скоро согнулся в три погибели, мучимый морской болезныо. Дик подобным недугом не страдал, Серпиана тоже. Она и вовсе не обращала внимания на качку, сноровисто работала иглой, иногда с сочувствием поглядывала на молодого друида. Тот долго вертелся у мачты, пристраивался то так, то эдак, потом, видимо, нашел положение, в котором качка меньше досаждала ему, и забылся сном. Его усталое лицо осунулось, и девушка подумала, что, должно быть, он опоздал не потому, что снова нелепо заблудился в лесу, что для друида даже в глазах неискушенного человека кажется невозможным и неестественным, а оттого, что был занят и много работал.
Корабль, широкий и приземистый, из-за этого не очень быстроходный, но зато с хорошей грузоподъемностью, распустил паруса и ловил любое движение слабого ветерка. Он пробирался по волнам уверенно и с достоинством, погода не предвещала неожиданностей, и моряки, поглядывая на воду и оценивая ветер, уверили, что до Франции удастся добраться к вечеру. Они предвкушали хороший ужин в одной из прибрежных таверн – берег Гиени, как и берега Англии, обращенные к своему континентальному соседу, изобиловали деревеньками, охотно принимающими моряков, продающими им все необходимое и покупающими привозимый товар, и, понятно, таверны и постоялые дворы были понастроены всюду и везде. Но капитан, подошедший поучаствовать в одном из самых громких разговоров, заявил, что на берег никого не пустит, пока они не доберутся до Лилля.
– А там уж, – закончил он, – сможете тратить жалование как вам угодно, хоть на выпивку, хоть на девок. – И ушел, не дожидаясь неизбежных выражений недовольства.