Страница:
Сражались сперва верхом, и кони вертелись, приседая при наиболее сильных ударах, мотая головами, словно более всего им докучал звон над их стоячими подвижными ушами. Бедным животным, над головами которых постоянно что-то гремело и лязгало, было попросту не устоять на месте, они все норовили взбрыкнуть и поноситься по всему ристалищу. Бургундец рубил изо всех сил – широкоплечий и сильный, он управлялся с длинным одноручным нормандским мечом, как с короткой и легкой римской спатой. Не будучи особенно рослым, он обладал немалой силой и цепкостью рук, клинок его весил как хороший полуторный, и скоро щит рыцаря Белого льва, как и в поединке с Вильгельмом из Бара, пришел в негодность. Англичанин отшвырнул обломок, взялся за свой меч обеими руками и обрушил его на щит бургундца.
Щит выдержал, не выдержал меч. Видно, незаметно подточенный всеми предыдущими испытаниями, он решил, что именно теперь и пришло его время. Клинок переломился на полторы ладони выше перекрестия. Обломок полетел за спину хозяину. Неизвестный не стал любоваться на остаток оружия, он отшвырнул и рывком повода поднял коня на дыбы.
Черный булонец Гуго не ожидал ничего подобного, испугался резкого движения, а может, и мелькнувших прямо перед его мордой чужих копыт, отпрыгнул назад и повторил поступок собрата. Герцог Бургундский не удержался и грохнулся наземь.
Пока оруженосцы помогали ему подняться, к англичанину подбежал его оруженосец, таща в руках богатый выбор оружия – меч, две булавы, топор и зачем-то лук. Сунул под нос господину.
– Болван, – изумился рыцарь Белого льва на чистейшем английском. – Зачем мне все это?
– Сам болван, – огрызнулся слуга. – Выбирай.
Слышавший все это оруженосец бургундского сеньора с любопытством ожидал мощной оплеухи, которой предстояло поставить на место зарвавшегося слугу, но английский рыцарь почему-то даже не замахнулся. Лишь что-то буркнул в ответ, выдернул из ножен меч, и оруженосец потрусил обратно. Слуга герцога мечтательно представил, как называет господина болваном, и, дернув плечом, решил, что не нужны ему последствия этого поступка.
Герцог Гуго растолкал оруженосцев, и противник встретил его взмахом нового меча – меч был очень красивый, гладко отполированный и снабженный золоченой полоской по кровостоку. Надеясь, что, несмотря на всю свою красоту, клинок столь же непрочен, как и предыдущий, Гуго бестрепетно подставил свой окованный щит. Клинок разбил металлическую оковку, как дерево, а дерево – как яблоко, и расколол наруч герцога. Лицо рыцаря Белого льва стало очень строгим, он на миг покосился на оружие, губы его шевельнулись, и бургундцу показалось, что золотая полоска на кровостоке (вот щегольство!) слегка заблестела и снова погасла. Герцог помотал головой, сетуя в душе на ухудшившееся зрение, которому чудятся блики от солнца, мешающие бою.
Сражаясь, они кружили по полю, и не только потому, что атака стремительно сменяла оборону, а и оттого, что хотелось как-нибудь примериться к столь сильному противнику сбоку, раз уж он неуязвим спереди. Нанося удар, Гуго высоко возносил руки с мечом, и тогда взгляду открывались его беззащитные, не прикрытые кольчугой подмышки – именно на этом месте мастера оставляли несоединенные края, чтоб удобней было надевать доспех, а потом двигать руками. Неизвестный поневоле то и дело поглядывал на это уязвимое место, зная, что в подобной ситуации достаточно одного сильного укола; впрочем, сейчас это ни в коем случае не по правилам. А в бою бургундский сеньор, понятное дело, не будет так высоко поднимать руки.
Но, конечно, были способы справиться с Гуго и в рамках правил. В какой-то момент от удара, когда меч с лязгом прошелся по шлему бургундца, шлем слетел – не выдержали ремешки. Полуоглушенный герцог зашатался, и, отнеся руку с мечом, рыцарь Белого льва придержал его, чтобы он не упал. Трибуны зревели от восторга. Крайне удивительно было слышать нечто подобное с той стороны, где сидели одни дамы.
Гуго довольно быстро пришел в себя, посмотрел на поддерживающего его англичанина сперва с неумением, а потом одобрительно и весьма милостиво. Встав более-менее ровно, он принял поднятый подбежавшим оруженосцем шлем и жестом дал понять, что поединка продолжать не будет. В конце концов, турнир был рыцарский, а когда двое мужчин начинают состязаться в благородстве, этому не предвидится конца и края. Ричард с торжеством взглянул на Филиппа – уступка герцога делала англичанина победителем, притом выглядела вполне оправданной и объяснимой, и главный приз теперь не мог не достаться рыцарю Белого льва.
Ему подвели коня: пусть рыцарь и сражался пешим передвигаться пешком вне схватки он не мог, потому как что же это в таком случае за рыцарь? Пусть до почетной трибуны было около трех сотен футов, но преодолеть это расстояние следовало верхом.
Поскольку турнир проходил на территории Франции и затеял его французский король, обязанность награждать победителя лежала именно на нем, и он ждал, пока приблизится победитель, испытывая смесь чувств – кислое недовольство, что не его подданный победил, и любопытство: а вдруг все-таки это его подданный? Призом должен был стать огромный буйволовый рог, оправленный в золото и отделанный кусочками агата и лазурита, – драгоценная и изящная игрушка. Слуга короля встал по правую руку господина, держа на вытянутых руках приз. Его величество с достоинством поднялся, шурша длинным парчовым одеянием.
Рыцарь, приблизившись, остановил коня у самого балкона, перед правителем. Склонился в поклоне к самой луке седла.
– Comment vous appelez-vous, monsieur chevalier,[13] – мягко произнес Филипп Август. – Откуда ты и под чьим стягом собираешься встать в бою? – Он гордился тем, как изысканно и красиво смог выразить свое любопытство.
Король ожидал, что победитель немедленно сошлется на какой-нибудь обет и убедить его назваться будет очень сложно. Но тот вдруг поднял руки к вороту, неторопливо отстегнул шлем и снял его вместе с подшлемником. Появились светлая копна волос и молодое, свежее – несмотря на жару – лицо. Рыцарь Белого льва показался Филиппу совсем юным. Он взял шлем под мышку и снова склонился луке седла, что выглядело как самый настоящий и довольно почтительный поклон.
– Кто ты, рыцарь? – не без удивления продолжил король.
– Ричард Уэбо из Уолсмера, из Корнуолла, – представился тот.
– Ты был посвящен? – уточнил Филипп, поскольку род Уэбо был ему неизвестен, английский ацент узнаваем, а звонкого титула вроде граф Норфолк или граф Суссекс не прозвучало.
– Да.
Ричард приподнял бровь и усмехнулся – он узнал молодого человека.
– Значит ли этот белый лев на твоем гербе, что ты – вассал короля Английского, моего гостя? – продолжал спрашивать Филипп, хотя и считал уже, что это излишне, и так все понятно. Но для порядка-то…
– Да. Король Ричард – мой сюзерен.
Сын Генриха благосклонно покивал головой.
– Что ж, ты славно сражался и заслужил награду. Прими этот дар. – Филипп протянул Ричарду Уэбо рог, и полированная кость глухо стукнула о кольчужную защиту рук – перчатки рыцарь не снял. – Теперь же ты можешь выбрать ту даму, которая более всех тебе понравится, и она станет королевой турнира и бала.
Один из слуг французского короля по жесту господина протянул победителю золотой ободок с тонкой гравировкой и финифтяной отделкой. Украшение было не только почетное, но и дорогое, и искусно выполненное, так что, если учесть, что избранная дама после завершения празднований оставляла этот подарок себе, приз оценивался очень высоко.
Так что дамы принялись прихорашиваться, некоторые торопливо нащипывали щеки, чтоб добиться хорошего румянца, кусали губы, чтоб те вспыхнули спелой вишней, оправляли плоеные шемизетки и пряди волос, подвитые и уложенные вокруг хорошенького личика. Некоторые, надеясь, что их жест останется незаметен, изящно опущенными на плечи пальчиками растягивали вырез платья, чтоб явить взору как можно больше. Приосанились и несколько девиц веселого поведения, затесавшихся в число знатных дам. Они все были роскошно и со вкусом одеты, изысканны, иногда даже очень искусно (то есть слегка) накрашены, а потому казались настоящими красавицами. И, конечно, очень хотели восторжествовать над знатными дамами, которые считались порядочными, на деле же в большинстве занимались почти тем же самым.
Но рыцарь Белого льва миновал и знатных красавиц, и веселых девиц, он, не торопя коня, будто желал помучить мечтающих о триумфе, остановился у самого края трибуны. Нагнулся и протянул венец девушке, сидевшей в первом, нижнем ряду (ряд этот, ближайший к ристалищу, занимали менее знатные женщины, поскольку остальные береглись от пыли, поднимаемой рыцарскими конями) и укрытой вуалью.
Она подняла голову, встала, и, прежде чем приняла дар, откинула вуаль. И оруженосцев, оказавшихся поблизости, обжег огонь ее огромных темных глаз под густыми ресницами. Бледное, в точности соответствующее эталонам красоты лицо обрамляли искусно уложенные хоть и черные, но все-таки красивые волосы и вышитый жемчугом маленький чепец, к которому булавками была приколота вуаль, кладками спускающаяся на дорогое платье. Изысканно одетая и убранная, она держалась с достоинством принцессы и показалась окружающим прекрасной до спазма в сердце.
Помедлив, она приняла венец и, аккуратно отколов вуаль, возложила его поверх чепца. Накинула легкую кисею обратно. Воткнула булавочку сквозь тонкую ткань и плотное шитье головного убора в пышную прическу и подала руку подбежавшему оружепосцу, который должен был отвести ее в почетную ложу. Дамы, вздыхая, снисходительно похлопали в знак приветствия.
Зато мужчины оживились. Несмотря на непривлекательный цвет волос (в моде были золотистые косы – мужчинам блондинки казались особенно послушными), девушка показалась всем куда более красивой, чем любая иная дама королевского двора Франции или гостья из Англии. Им не приходило в голову, что, может быть, десятки и сотни красавиц, которым и в подметки не годятся придворные дивы, каждый день ходят по улицам города или сельским дорогам, нo не ими восхищаются, не перед ними преклоняются, потому что вместо бархата и парчи они облачены в дерюгу и грубую шерсть. Здесь же, говоря банально, у драгоценного камешка оказалась достойная оправа. Ей помогли подняться на почетную трибуну (девушка изысканно придерживала подол двумя пальцами), и она склонилась в изящнейшем реверансе перед королями. Филипп-Август млел, рассматрявая незнакомку, – он ценил красивых женщин, Ричард же глядел равнодушно: ничего похожего на соответствующее настроение, при котором он начинал интересоваться дамами, незнакомка не вызвала. Распорядитель празднеств задал неизбежный вопрос, следуя всеобщему интересу:
– Как ваше имя, мадам?
– Анна Лауэр из Стирлинга.
Ей предназначена была важная роль в развлечениях следующего дня, равно и на турнире. Всем участникам (кроме ничем не отличившихся рыцарей и, разумеется, оруженосцев) надлежало вручить подарки – серебряный кубок, браслет, кинжал, еще какую-нибудь приятную мелочь… Ведь ни у Филиппа, ни у Ричарда пока не было жены, и красавица должна была в течение нескольких дней играть роль первой дамы королевского двора. И, понятно, нести бремя соответствующих обязанностей.
Естественно, в свите королей она отправилась в замок, на трапезу, куда получил приглашение также и победитель. Никто не пытался оспорить его прав, когда его конь занял место возле кобылицы красавицы.
– На тебя так смотрят, что мне хочется взяться за меч, – сказал он ей так тихо, что никто больше не мог услышать, и на английском, который здесь знали немногие.
Серпиана (кто же еще?), слегка повернув голову, задорно улыбнулась ему:
– Не намахался оружием вдосталь?
– Турнир – это просто развлечение, а не настоящий бой, я же говорил тебе.
– Ты прекрасно владеешь мечом, – сказал Гуго Бургундский, подъехав поближе к своему недавнему противнику. Теперь их кони вышагивали бок о бок. – Ты родился в Корнуолле? Участвовал в битве при Экзетере?
– Нет, не довелось.
– У тебя замечательный меч. Нельзя ли его купить?
– Нет, – отказ Дик постарался сделать негрубым, хоть просьба балансировала на грани дозволенного. Герцог же, конечно, понимал это, ответил вежливo улыбкой и кивком. И отдалился немного, чтоб удить что-то со своим сенешалем.
– О чем вы говорили? – поинтересовалась девушка, поскольку разговор между рыцарем и герцогом происходил, разумеется, на французском.
– Ты не поняла?
– Нет, конечно.
– Но когда тебя спросили об имени, ты ответила в лад. Как мы и договаривались.
– Кое-что поняла, но больше догадалась. По интонации, по характеру вопроса. Чтоб научиться понимать язык, мне нужно время.
– Научиться понимать? – Серпиана взглянула искоса:
– Ты не знал, что, когда человек говорит, он думает на том же языке. Но не только слова, есть еще и образы, возникающие в сознании. Все это я могу воспринимать и так учу язык.
– Прошу тебя, – пробормотал он, наклоняясь так близко, что ощущал аромат ее подвитых волос, и делая вид, будто шепчет комплимент. – Не спользуй здесь магию.
– Это не магия, – столь же неразличимо тихо ответила она. – Это врожденное умение.
Дик немного успокоился.
– Так, получается, и английский ты не знала? – улыбнулся он.
– Откуда мне было его знать? Не волнуйся, через пару недель я буду знать французский не хуже, чем твой родной язык.
– Но когда мы только встретились, ты говорила на английском.
– Тебе просто показалось. Я говорила на своем родном, но было заклинание, и ты воспринимал его как свой.
– Откуда заклинание?
– Я сделала, конечно. Я услышала… ты что-то говорил. Я тебя не поняла.
– Но ты говорила, что вторгалась в мои мысли, чтоб суметь хоть как-то общаться.
– Да. Нельзя же все время пользоваться заклинанием.
Дик покачал головой, улыбаясь. Теперь все, что было тогда, воспринималось не без приятности.
– Что же ты будешь делать во время пира? Как разговаривать?
– Никак. Буду красиво молчать.
Он рассмеялся.
– Они не знают, какая ты умница. Скорее всего, твоя молчаливость придется всем по вкусу.
За весь вечер Серпиана, усаженная между двумя королями, очаровательно молчала и прекрасно слушала все, что ей говорили. Дика посадили возле Ричарда I, и молодой рыцарь впервые получил возможность как следует рассмотреть своего отца.
Его величество был темноволос, и копна на его голoве была такой густой, что, пожалуй, и сама, прихваченная сеткой, могла служить подшлемником. Правитель всюду возил за собой цирюльника с самыми острыми бритвами, а потому всегда был выбрит на свой вкус. Иногда ему нравилось носить только усы, или только бородку, начинающуюся у самого подбородка. У короля были большие, навыкате глаза, полные губы, говорящие как о склонности к удовольствиям, так и о некоторой порочности, и жесткие очертания нижней челюсти.
Это был, вне всяких сомнений, человек жестокий, самолюбивый, целеустремленный, об остальном же стоило бы судить по его делам, ибо то, что мы знаем в поступках человека, освещает его внешность по-новому. Многие считали, что Ричарду лучше было бы родиться хотя бы на ступень ниже, чем это случилось, – сыном герцога или графа – и стать коннетаблем при государе. А еще лучше – помощником коннетабля, ибо на войне он был в своей стихии. А вот где-либо еще…
Кравчий короля Филиппа подливал Ричарду вина, английский правитель с удовольствием пригубливал хубок, пробовал то оленину в чесночном соусе, то свинину с луком и сладким перцем, то пирог с дроздами и расспрашивал Дика о его семье. Тот вдохновенно врал и, поскольку разговор происходил по-французски, получалось очень изящно. Ему очень хотелось остаться при короле, но сказать правду не поворачивался язык, и он заявил, что является вторым сыном Этельвольда Уэбо и пришел в Лондон.
Желая послужить государю. Говорить о том, что его «старший брат» более чем на год его моложе, он, естественно, не стал. Да и отчим в его рассказе стал богатее и знатнее, чем был на самом деле. Все равно Дик пребывал в уверенности: Ричард не знал, не знает и не узнает, как на самом деле обстоит дело.
Время от времени Серпиана взглядывала на своего спутника с загадочной улыбкой, и ему казалось, что она слышит всю изрекаемую им ложь. Тогда он улыбался ей едва-едва, мол, забавно, правда, и продолжал врать.
В какой-то момент он почтительно напомнил королю его приказ, отданный год назад. Ричард насмешливо сверкнул на него глазами:
– Я помню. Помню. Благоразумно, что исполнил мой приказ, и хорошо, что именно таким образом. Я доволен. – Король покивал с таким видом, словно одаривал его милостями. – Отсюда ты отправишься со мной. И если будешь служить мне верно, в Англию вернешься графом.
– Да, государь. – Дик помолчал. – Со мной еще двое.
– Двое? Кто же?
– Мой оруженосец и… Анна Лауэр. – Король нахмурился.
– La femme? Jeune homme, la guerre ce n’est pas pour la femme.
– Elie n’est pas comme les autres, Sire, – ответил Дик.
– C’est a dire?
– Elie a un caractere d’homme.
[14]
Государь пожал плечами и отвернулся. Это означало – делай как знаешь.
ГЛАВА 15
Щит выдержал, не выдержал меч. Видно, незаметно подточенный всеми предыдущими испытаниями, он решил, что именно теперь и пришло его время. Клинок переломился на полторы ладони выше перекрестия. Обломок полетел за спину хозяину. Неизвестный не стал любоваться на остаток оружия, он отшвырнул и рывком повода поднял коня на дыбы.
Черный булонец Гуго не ожидал ничего подобного, испугался резкого движения, а может, и мелькнувших прямо перед его мордой чужих копыт, отпрыгнул назад и повторил поступок собрата. Герцог Бургундский не удержался и грохнулся наземь.
Пока оруженосцы помогали ему подняться, к англичанину подбежал его оруженосец, таща в руках богатый выбор оружия – меч, две булавы, топор и зачем-то лук. Сунул под нос господину.
– Болван, – изумился рыцарь Белого льва на чистейшем английском. – Зачем мне все это?
– Сам болван, – огрызнулся слуга. – Выбирай.
Слышавший все это оруженосец бургундского сеньора с любопытством ожидал мощной оплеухи, которой предстояло поставить на место зарвавшегося слугу, но английский рыцарь почему-то даже не замахнулся. Лишь что-то буркнул в ответ, выдернул из ножен меч, и оруженосец потрусил обратно. Слуга герцога мечтательно представил, как называет господина болваном, и, дернув плечом, решил, что не нужны ему последствия этого поступка.
Герцог Гуго растолкал оруженосцев, и противник встретил его взмахом нового меча – меч был очень красивый, гладко отполированный и снабженный золоченой полоской по кровостоку. Надеясь, что, несмотря на всю свою красоту, клинок столь же непрочен, как и предыдущий, Гуго бестрепетно подставил свой окованный щит. Клинок разбил металлическую оковку, как дерево, а дерево – как яблоко, и расколол наруч герцога. Лицо рыцаря Белого льва стало очень строгим, он на миг покосился на оружие, губы его шевельнулись, и бургундцу показалось, что золотая полоска на кровостоке (вот щегольство!) слегка заблестела и снова погасла. Герцог помотал головой, сетуя в душе на ухудшившееся зрение, которому чудятся блики от солнца, мешающие бою.
Сражаясь, они кружили по полю, и не только потому, что атака стремительно сменяла оборону, а и оттого, что хотелось как-нибудь примериться к столь сильному противнику сбоку, раз уж он неуязвим спереди. Нанося удар, Гуго высоко возносил руки с мечом, и тогда взгляду открывались его беззащитные, не прикрытые кольчугой подмышки – именно на этом месте мастера оставляли несоединенные края, чтоб удобней было надевать доспех, а потом двигать руками. Неизвестный поневоле то и дело поглядывал на это уязвимое место, зная, что в подобной ситуации достаточно одного сильного укола; впрочем, сейчас это ни в коем случае не по правилам. А в бою бургундский сеньор, понятное дело, не будет так высоко поднимать руки.
Но, конечно, были способы справиться с Гуго и в рамках правил. В какой-то момент от удара, когда меч с лязгом прошелся по шлему бургундца, шлем слетел – не выдержали ремешки. Полуоглушенный герцог зашатался, и, отнеся руку с мечом, рыцарь Белого льва придержал его, чтобы он не упал. Трибуны зревели от восторга. Крайне удивительно было слышать нечто подобное с той стороны, где сидели одни дамы.
Гуго довольно быстро пришел в себя, посмотрел на поддерживающего его англичанина сперва с неумением, а потом одобрительно и весьма милостиво. Встав более-менее ровно, он принял поднятый подбежавшим оруженосцем шлем и жестом дал понять, что поединка продолжать не будет. В конце концов, турнир был рыцарский, а когда двое мужчин начинают состязаться в благородстве, этому не предвидится конца и края. Ричард с торжеством взглянул на Филиппа – уступка герцога делала англичанина победителем, притом выглядела вполне оправданной и объяснимой, и главный приз теперь не мог не достаться рыцарю Белого льва.
Ему подвели коня: пусть рыцарь и сражался пешим передвигаться пешком вне схватки он не мог, потому как что же это в таком случае за рыцарь? Пусть до почетной трибуны было около трех сотен футов, но преодолеть это расстояние следовало верхом.
Поскольку турнир проходил на территории Франции и затеял его французский король, обязанность награждать победителя лежала именно на нем, и он ждал, пока приблизится победитель, испытывая смесь чувств – кислое недовольство, что не его подданный победил, и любопытство: а вдруг все-таки это его подданный? Призом должен был стать огромный буйволовый рог, оправленный в золото и отделанный кусочками агата и лазурита, – драгоценная и изящная игрушка. Слуга короля встал по правую руку господина, держа на вытянутых руках приз. Его величество с достоинством поднялся, шурша длинным парчовым одеянием.
Рыцарь, приблизившись, остановил коня у самого балкона, перед правителем. Склонился в поклоне к самой луке седла.
– Comment vous appelez-vous, monsieur chevalier,[13] – мягко произнес Филипп Август. – Откуда ты и под чьим стягом собираешься встать в бою? – Он гордился тем, как изысканно и красиво смог выразить свое любопытство.
Король ожидал, что победитель немедленно сошлется на какой-нибудь обет и убедить его назваться будет очень сложно. Но тот вдруг поднял руки к вороту, неторопливо отстегнул шлем и снял его вместе с подшлемником. Появились светлая копна волос и молодое, свежее – несмотря на жару – лицо. Рыцарь Белого льва показался Филиппу совсем юным. Он взял шлем под мышку и снова склонился луке седла, что выглядело как самый настоящий и довольно почтительный поклон.
– Кто ты, рыцарь? – не без удивления продолжил король.
– Ричард Уэбо из Уолсмера, из Корнуолла, – представился тот.
– Ты был посвящен? – уточнил Филипп, поскольку род Уэбо был ему неизвестен, английский ацент узнаваем, а звонкого титула вроде граф Норфолк или граф Суссекс не прозвучало.
– Да.
Ричард приподнял бровь и усмехнулся – он узнал молодого человека.
– Значит ли этот белый лев на твоем гербе, что ты – вассал короля Английского, моего гостя? – продолжал спрашивать Филипп, хотя и считал уже, что это излишне, и так все понятно. Но для порядка-то…
– Да. Король Ричард – мой сюзерен.
Сын Генриха благосклонно покивал головой.
– Что ж, ты славно сражался и заслужил награду. Прими этот дар. – Филипп протянул Ричарду Уэбо рог, и полированная кость глухо стукнула о кольчужную защиту рук – перчатки рыцарь не снял. – Теперь же ты можешь выбрать ту даму, которая более всех тебе понравится, и она станет королевой турнира и бала.
Один из слуг французского короля по жесту господина протянул победителю золотой ободок с тонкой гравировкой и финифтяной отделкой. Украшение было не только почетное, но и дорогое, и искусно выполненное, так что, если учесть, что избранная дама после завершения празднований оставляла этот подарок себе, приз оценивался очень высоко.
Так что дамы принялись прихорашиваться, некоторые торопливо нащипывали щеки, чтоб добиться хорошего румянца, кусали губы, чтоб те вспыхнули спелой вишней, оправляли плоеные шемизетки и пряди волос, подвитые и уложенные вокруг хорошенького личика. Некоторые, надеясь, что их жест останется незаметен, изящно опущенными на плечи пальчиками растягивали вырез платья, чтоб явить взору как можно больше. Приосанились и несколько девиц веселого поведения, затесавшихся в число знатных дам. Они все были роскошно и со вкусом одеты, изысканны, иногда даже очень искусно (то есть слегка) накрашены, а потому казались настоящими красавицами. И, конечно, очень хотели восторжествовать над знатными дамами, которые считались порядочными, на деле же в большинстве занимались почти тем же самым.
Но рыцарь Белого льва миновал и знатных красавиц, и веселых девиц, он, не торопя коня, будто желал помучить мечтающих о триумфе, остановился у самого края трибуны. Нагнулся и протянул венец девушке, сидевшей в первом, нижнем ряду (ряд этот, ближайший к ристалищу, занимали менее знатные женщины, поскольку остальные береглись от пыли, поднимаемой рыцарскими конями) и укрытой вуалью.
Она подняла голову, встала, и, прежде чем приняла дар, откинула вуаль. И оруженосцев, оказавшихся поблизости, обжег огонь ее огромных темных глаз под густыми ресницами. Бледное, в точности соответствующее эталонам красоты лицо обрамляли искусно уложенные хоть и черные, но все-таки красивые волосы и вышитый жемчугом маленький чепец, к которому булавками была приколота вуаль, кладками спускающаяся на дорогое платье. Изысканно одетая и убранная, она держалась с достоинством принцессы и показалась окружающим прекрасной до спазма в сердце.
Помедлив, она приняла венец и, аккуратно отколов вуаль, возложила его поверх чепца. Накинула легкую кисею обратно. Воткнула булавочку сквозь тонкую ткань и плотное шитье головного убора в пышную прическу и подала руку подбежавшему оружепосцу, который должен был отвести ее в почетную ложу. Дамы, вздыхая, снисходительно похлопали в знак приветствия.
Зато мужчины оживились. Несмотря на непривлекательный цвет волос (в моде были золотистые косы – мужчинам блондинки казались особенно послушными), девушка показалась всем куда более красивой, чем любая иная дама королевского двора Франции или гостья из Англии. Им не приходило в голову, что, может быть, десятки и сотни красавиц, которым и в подметки не годятся придворные дивы, каждый день ходят по улицам города или сельским дорогам, нo не ими восхищаются, не перед ними преклоняются, потому что вместо бархата и парчи они облачены в дерюгу и грубую шерсть. Здесь же, говоря банально, у драгоценного камешка оказалась достойная оправа. Ей помогли подняться на почетную трибуну (девушка изысканно придерживала подол двумя пальцами), и она склонилась в изящнейшем реверансе перед королями. Филипп-Август млел, рассматрявая незнакомку, – он ценил красивых женщин, Ричард же глядел равнодушно: ничего похожего на соответствующее настроение, при котором он начинал интересоваться дамами, незнакомка не вызвала. Распорядитель празднеств задал неизбежный вопрос, следуя всеобщему интересу:
– Как ваше имя, мадам?
– Анна Лауэр из Стирлинга.
Ей предназначена была важная роль в развлечениях следующего дня, равно и на турнире. Всем участникам (кроме ничем не отличившихся рыцарей и, разумеется, оруженосцев) надлежало вручить подарки – серебряный кубок, браслет, кинжал, еще какую-нибудь приятную мелочь… Ведь ни у Филиппа, ни у Ричарда пока не было жены, и красавица должна была в течение нескольких дней играть роль первой дамы королевского двора. И, понятно, нести бремя соответствующих обязанностей.
Естественно, в свите королей она отправилась в замок, на трапезу, куда получил приглашение также и победитель. Никто не пытался оспорить его прав, когда его конь занял место возле кобылицы красавицы.
– На тебя так смотрят, что мне хочется взяться за меч, – сказал он ей так тихо, что никто больше не мог услышать, и на английском, который здесь знали немногие.
Серпиана (кто же еще?), слегка повернув голову, задорно улыбнулась ему:
– Не намахался оружием вдосталь?
– Турнир – это просто развлечение, а не настоящий бой, я же говорил тебе.
– Ты прекрасно владеешь мечом, – сказал Гуго Бургундский, подъехав поближе к своему недавнему противнику. Теперь их кони вышагивали бок о бок. – Ты родился в Корнуолле? Участвовал в битве при Экзетере?
– Нет, не довелось.
– У тебя замечательный меч. Нельзя ли его купить?
– Нет, – отказ Дик постарался сделать негрубым, хоть просьба балансировала на грани дозволенного. Герцог же, конечно, понимал это, ответил вежливo улыбкой и кивком. И отдалился немного, чтоб удить что-то со своим сенешалем.
– О чем вы говорили? – поинтересовалась девушка, поскольку разговор между рыцарем и герцогом происходил, разумеется, на французском.
– Ты не поняла?
– Нет, конечно.
– Но когда тебя спросили об имени, ты ответила в лад. Как мы и договаривались.
– Кое-что поняла, но больше догадалась. По интонации, по характеру вопроса. Чтоб научиться понимать язык, мне нужно время.
– Научиться понимать? – Серпиана взглянула искоса:
– Ты не знал, что, когда человек говорит, он думает на том же языке. Но не только слова, есть еще и образы, возникающие в сознании. Все это я могу воспринимать и так учу язык.
– Прошу тебя, – пробормотал он, наклоняясь так близко, что ощущал аромат ее подвитых волос, и делая вид, будто шепчет комплимент. – Не спользуй здесь магию.
– Это не магия, – столь же неразличимо тихо ответила она. – Это врожденное умение.
Дик немного успокоился.
– Так, получается, и английский ты не знала? – улыбнулся он.
– Откуда мне было его знать? Не волнуйся, через пару недель я буду знать французский не хуже, чем твой родной язык.
– Но когда мы только встретились, ты говорила на английском.
– Тебе просто показалось. Я говорила на своем родном, но было заклинание, и ты воспринимал его как свой.
– Откуда заклинание?
– Я сделала, конечно. Я услышала… ты что-то говорил. Я тебя не поняла.
– Но ты говорила, что вторгалась в мои мысли, чтоб суметь хоть как-то общаться.
– Да. Нельзя же все время пользоваться заклинанием.
Дик покачал головой, улыбаясь. Теперь все, что было тогда, воспринималось не без приятности.
– Что же ты будешь делать во время пира? Как разговаривать?
– Никак. Буду красиво молчать.
Он рассмеялся.
– Они не знают, какая ты умница. Скорее всего, твоя молчаливость придется всем по вкусу.
За весь вечер Серпиана, усаженная между двумя королями, очаровательно молчала и прекрасно слушала все, что ей говорили. Дика посадили возле Ричарда I, и молодой рыцарь впервые получил возможность как следует рассмотреть своего отца.
Его величество был темноволос, и копна на его голoве была такой густой, что, пожалуй, и сама, прихваченная сеткой, могла служить подшлемником. Правитель всюду возил за собой цирюльника с самыми острыми бритвами, а потому всегда был выбрит на свой вкус. Иногда ему нравилось носить только усы, или только бородку, начинающуюся у самого подбородка. У короля были большие, навыкате глаза, полные губы, говорящие как о склонности к удовольствиям, так и о некоторой порочности, и жесткие очертания нижней челюсти.
Это был, вне всяких сомнений, человек жестокий, самолюбивый, целеустремленный, об остальном же стоило бы судить по его делам, ибо то, что мы знаем в поступках человека, освещает его внешность по-новому. Многие считали, что Ричарду лучше было бы родиться хотя бы на ступень ниже, чем это случилось, – сыном герцога или графа – и стать коннетаблем при государе. А еще лучше – помощником коннетабля, ибо на войне он был в своей стихии. А вот где-либо еще…
Кравчий короля Филиппа подливал Ричарду вина, английский правитель с удовольствием пригубливал хубок, пробовал то оленину в чесночном соусе, то свинину с луком и сладким перцем, то пирог с дроздами и расспрашивал Дика о его семье. Тот вдохновенно врал и, поскольку разговор происходил по-французски, получалось очень изящно. Ему очень хотелось остаться при короле, но сказать правду не поворачивался язык, и он заявил, что является вторым сыном Этельвольда Уэбо и пришел в Лондон.
Желая послужить государю. Говорить о том, что его «старший брат» более чем на год его моложе, он, естественно, не стал. Да и отчим в его рассказе стал богатее и знатнее, чем был на самом деле. Все равно Дик пребывал в уверенности: Ричард не знал, не знает и не узнает, как на самом деле обстоит дело.
Время от времени Серпиана взглядывала на своего спутника с загадочной улыбкой, и ему казалось, что она слышит всю изрекаемую им ложь. Тогда он улыбался ей едва-едва, мол, забавно, правда, и продолжал врать.
В какой-то момент он почтительно напомнил королю его приказ, отданный год назад. Ричард насмешливо сверкнул на него глазами:
– Я помню. Помню. Благоразумно, что исполнил мой приказ, и хорошо, что именно таким образом. Я доволен. – Король покивал с таким видом, словно одаривал его милостями. – Отсюда ты отправишься со мной. И если будешь служить мне верно, в Англию вернешься графом.
– Да, государь. – Дик помолчал. – Со мной еще двое.
– Двое? Кто же?
– Мой оруженосец и… Анна Лауэр. – Король нахмурился.
– La femme? Jeune homme, la guerre ce n’est pas pour la femme.
– Elie n’est pas comme les autres, Sire, – ответил Дик.
– C’est a dire?
– Elie a un caractere d’homme.
[14]
Государь пожал плечами и отвернулся. Это означало – делай как знаешь.
ГЛАВА 15
– Это ж надо, какое у рыцарей тяжелое вооружение. Чтоб я еще раз согласился таскать за тобой это чертово копье!
– Не чертыхайся.
– Буду, если захочу!
– Давно с Далханом не встречался? – Трагерн осекся, пожевал губами, отчего стал похож на собственного деда, и перешел к следующему пункту своих претензий:
– А этот щит? Да им убить можно!
– Это тарча.
– Да хоть что угодно! Самое главное – обслуживаю эту неблагодарную скотину, а он еще смеет обзывать меня болваном!
Дик загадочно улыбался.
– Да. Кстати, это еще не все. Запомни, до конца войны (а эта радость может продлиться лет пять) ты – мой оруженосец. И еще – я намерен начать учить тебя воинскому делу.
– Это еще зачем?
– Затем, чтоб тебя подольше не убили. Кто иначе будет таскать за мной лэнс и тарчу?
Трагерн посмотрел сердито и замолчал.
Второй день они плыли на корабле с претенциозным именем «Святая Анна» куда-то в сторону востока. Не в основной армаде, которая отправилась из Марселя и насчитывала порядка двухсот больших парусных судов, а в небольшой группе, сопровождавшей золоченый королевский барк Ричарда, который почему-то решил идти сперва в Италию, а затем на Сицилию отдельно от своих войск. Возможно, дело было в том, что его чересчур томило нетерпение, а груженые боевые корабли идут медленно. О делах правителя в Италии Дик не знал ничего, в Сицилии же его ждала необходимость разрешить конфликт между претендентами на трон.
Простой, не искушенный в политике обыватель, наверное, решил бы, что англичанину нет никакого дела до сицилийского трона, но в действительности все было не так. В конце концов, в какой-то степени это было дело семейное, так как покойный Вильгельм, потомок Роберта Гвискара, был женат на сестре нынешнего короля Английского – чем не повод вмешаться? Сыну Генриха казалось, что стоит ему лишь появиться в Мессине, и Танкред де Лечче, который хоть и сын покойного правителя, но незаконнорожденный, а значит, узурпатор, немедленно бежит, освобождая престол, Может, в чем-то здесь Ричард и мог считать себя правым, но его одного было явно недостаточно. Нужен был Ричард с армией.
От короля Английского ожидали, что он рванется на Сицилию сразу же, как только Танкред со всеми своими претензиями появился на сцене. Почему Ричард позволил незаконнорожденному отпрыску Вильгельма Гвискара не только заявить свои мнимые права, но и задержать при себе дочь Генриха, сестру правителя Англии, Иоанну? На этот раз практичность одержала верх над страстью кидаться в бой. Избавлять Иоанну и бороться за ее права он отправился тогда, когда ему это стало удобно.
Но что же странного, когда в этом мире политики всё – и родственные связи, и брачные отношения, выражения ярости или негодования – должно были и имело особое значение, служило целям государей и неизбежно заставляло чувство превращаться в заключения разума. Говоря строго, к сестре он испытывал не больше чувств, чем к любой другой едва знакомой женщине своего круга. Что и понятно: с Иоанной его ничто, кроме общих родителей, не связывало, он практически не общался с нею, не виделся и не интересовался, по привычке рассматривал лишь как воплощение неких политических возможностей.
Но хотя бы ради своей репутации следовало так ли иначе вмешаться в ситуацию. И не в интересах Иоанны, вдовы Вильгельма, не сумевшей родить сына, не ради Генриха VI, супруга Констанции, – единственного ребенка последнего Гвискара, за неимением брата формально унаследовавшей корону отца и передавшей ее мужу, – только исходя из собственных интересов. Да, кроме того, возможность положить руку на наследство сестры – разве не привлекательная цель?
Какие же еще могли быть у него интересы? Сделать ли Иоанну правящей королевой и выгодно выдать ее замуж? Создать ли особый союз с сыном Барбароссы, Генрихом VI, делая вид, что уступает с большим трудом? Или оказать поддержку Танкреду, и не просто так, разумеется. С выгодой для себя?
Решить следовало на месте.
Танкред был симпатичен английскому королю своей удивительной наглостью – надо же, бастард, а какой бойкий, набрался храбрости бросить миру вызов – и по той же причине вызывал его раздражение. Это ж надо, какой-то бастард, и посмел столь решительным образом заявить о себе! С апломбом любого законного наследника Ричард смотрел на бастардов свысока. И потому они, способные на что-то серьезное, вызывали одновременно и досаду, и уважение.
Дик оказался не на личном корабле короля, изукрашенном золотом и пурпурными тканями, а на втором, где, кстати, был и Джордж, что было Дику приятно. А на соседнем корабле шел граф Йоркский и его люди, что молодого воина совершенно не радовало. Взгляды графа, иногда при случае бросаемые в его сторону, настораживали. Что это графу на него поглядывать? Молодой рыцарь обратился к Трагерну, когда тот, закончив чистку коней и оттого до крайности обозленный, решил немного отыграться на корнуоллце и принялся учить его магии.
– Ты можешь прочесть чужие мысли?
–Чьи?
– Графа Йоркского.
– Это который?
– Вот тот, краснолицый. Крепкий такой, разодетый.
– В алом?
– Да.
– Нет, не могу.
– Почему это?
– Потому что вообще не умею читать мысли.
– Зачем тогда меня расспрашивал о графе?
– Так, интересно. Это у него красивая жена?
Дик смерил его холодным взглядом, призванным отрезвить собеседника и дать ему понять, что на эту тему лучше не говорить.
День сразу после отплытия и следующий прошли спокойно. Серпиана, на которую моряки косились недовольно, совершенно не обращала внимания на их взгляды. Сперва она с любопытством осмотрела корабль, поинтересовалась, что будет, если стихнет ветер, убедилась, что весел нет, развела руками, заметив, что это неосмотрительно, и села у борта с иглой и незаконченным платьем. В конце концов, даме мало одного платья, нужны другие, а в Лилле, где Дик смог превратить в золото часть своего вклада, он предоставил ей возможность тратить деньги как угодно. Девушка тогда накупила множество вещей, которые сочла нужными для себя, и теперь ей было чем заняться. В конце концов, разве во всем новом она не выглядела прелестно? Дик засматривался на нее и нисколько не жалел потраченных денег. И теперь, убедившись, что его конь накормлен, ухожен и ничего не боится, присел возле нее. Хотелось поговорить хоть о чем-нибудь, и молодой рыцарь быстро придумал тему для разговора.
– Расскажи мне о своем народе, – попросил он.
– Что?
– Например, как живут твои соотечественники. У вас король?
– Нет. Мы живем родами, большими семьями, и глава семьи правит той областью, которую занимает род. У него нет титула.
– Ясно. Вы живете в лесах?
– По-разному. Не только… – Она помолчала. – Земли, которые мы занимали, были покрыты лесами наполовину. Мы владели десятком городов и деревнями вокруг.
– По твоему описанию получается графство.
– Почти. – Она надолго замолчала.
– С твоей семьей случилось что-то неприятное? – осторожно спросил он. – Ты не хочешь возвращаться и…
– Что-то… – с горечью усмехнулась Серпиана. 'Поморщилась. – Наш род был разгромлен. Земли захвачены, так куда мне возвращаться?
– Ты осталась одна? Все погибли?
– Все – не все – не знаю. То, что мой отец и братья погибли, уверена, потому что видела. Нашего рода больше не существует.
Он коснулся ее руки, ласково погладил. Черты ее лица были спокойны, казались умиротворенными, только в глазах наблюдательный человек, может быть, заметил бы – что-то не так.
– Ты непременно хочешь знать, как именно обстояло дело? – спросила она не без вызова. – И в чем была причина?
– Только если ты сама захочешь рассказать.
– Могу рассказать. – Девушка нервно дернула плечом. – Почему нет… Наши земли граничили с землями лорда Мейдаля. Однажды сын лорда встретился со мной в лесу и захватил меня в плен. Через три недели я бежала. Ну, мои родные восприняли это плохо. По нашим традициям такой поступок наследка лорда – вызов.
– Думаешь, наши традиции различаются? На месте твоего отца я бы тоже взбеленился. И захотел отомстить.
– Не чертыхайся.
– Буду, если захочу!
– Давно с Далханом не встречался? – Трагерн осекся, пожевал губами, отчего стал похож на собственного деда, и перешел к следующему пункту своих претензий:
– А этот щит? Да им убить можно!
– Это тарча.
– Да хоть что угодно! Самое главное – обслуживаю эту неблагодарную скотину, а он еще смеет обзывать меня болваном!
Дик загадочно улыбался.
– Да. Кстати, это еще не все. Запомни, до конца войны (а эта радость может продлиться лет пять) ты – мой оруженосец. И еще – я намерен начать учить тебя воинскому делу.
– Это еще зачем?
– Затем, чтоб тебя подольше не убили. Кто иначе будет таскать за мной лэнс и тарчу?
Трагерн посмотрел сердито и замолчал.
Второй день они плыли на корабле с претенциозным именем «Святая Анна» куда-то в сторону востока. Не в основной армаде, которая отправилась из Марселя и насчитывала порядка двухсот больших парусных судов, а в небольшой группе, сопровождавшей золоченый королевский барк Ричарда, который почему-то решил идти сперва в Италию, а затем на Сицилию отдельно от своих войск. Возможно, дело было в том, что его чересчур томило нетерпение, а груженые боевые корабли идут медленно. О делах правителя в Италии Дик не знал ничего, в Сицилии же его ждала необходимость разрешить конфликт между претендентами на трон.
Простой, не искушенный в политике обыватель, наверное, решил бы, что англичанину нет никакого дела до сицилийского трона, но в действительности все было не так. В конце концов, в какой-то степени это было дело семейное, так как покойный Вильгельм, потомок Роберта Гвискара, был женат на сестре нынешнего короля Английского – чем не повод вмешаться? Сыну Генриха казалось, что стоит ему лишь появиться в Мессине, и Танкред де Лечче, который хоть и сын покойного правителя, но незаконнорожденный, а значит, узурпатор, немедленно бежит, освобождая престол, Может, в чем-то здесь Ричард и мог считать себя правым, но его одного было явно недостаточно. Нужен был Ричард с армией.
От короля Английского ожидали, что он рванется на Сицилию сразу же, как только Танкред со всеми своими претензиями появился на сцене. Почему Ричард позволил незаконнорожденному отпрыску Вильгельма Гвискара не только заявить свои мнимые права, но и задержать при себе дочь Генриха, сестру правителя Англии, Иоанну? На этот раз практичность одержала верх над страстью кидаться в бой. Избавлять Иоанну и бороться за ее права он отправился тогда, когда ему это стало удобно.
Но что же странного, когда в этом мире политики всё – и родственные связи, и брачные отношения, выражения ярости или негодования – должно были и имело особое значение, служило целям государей и неизбежно заставляло чувство превращаться в заключения разума. Говоря строго, к сестре он испытывал не больше чувств, чем к любой другой едва знакомой женщине своего круга. Что и понятно: с Иоанной его ничто, кроме общих родителей, не связывало, он практически не общался с нею, не виделся и не интересовался, по привычке рассматривал лишь как воплощение неких политических возможностей.
Но хотя бы ради своей репутации следовало так ли иначе вмешаться в ситуацию. И не в интересах Иоанны, вдовы Вильгельма, не сумевшей родить сына, не ради Генриха VI, супруга Констанции, – единственного ребенка последнего Гвискара, за неимением брата формально унаследовавшей корону отца и передавшей ее мужу, – только исходя из собственных интересов. Да, кроме того, возможность положить руку на наследство сестры – разве не привлекательная цель?
Какие же еще могли быть у него интересы? Сделать ли Иоанну правящей королевой и выгодно выдать ее замуж? Создать ли особый союз с сыном Барбароссы, Генрихом VI, делая вид, что уступает с большим трудом? Или оказать поддержку Танкреду, и не просто так, разумеется. С выгодой для себя?
Решить следовало на месте.
Танкред был симпатичен английскому королю своей удивительной наглостью – надо же, бастард, а какой бойкий, набрался храбрости бросить миру вызов – и по той же причине вызывал его раздражение. Это ж надо, какой-то бастард, и посмел столь решительным образом заявить о себе! С апломбом любого законного наследника Ричард смотрел на бастардов свысока. И потому они, способные на что-то серьезное, вызывали одновременно и досаду, и уважение.
Дик оказался не на личном корабле короля, изукрашенном золотом и пурпурными тканями, а на втором, где, кстати, был и Джордж, что было Дику приятно. А на соседнем корабле шел граф Йоркский и его люди, что молодого воина совершенно не радовало. Взгляды графа, иногда при случае бросаемые в его сторону, настораживали. Что это графу на него поглядывать? Молодой рыцарь обратился к Трагерну, когда тот, закончив чистку коней и оттого до крайности обозленный, решил немного отыграться на корнуоллце и принялся учить его магии.
– Ты можешь прочесть чужие мысли?
–Чьи?
– Графа Йоркского.
– Это который?
– Вот тот, краснолицый. Крепкий такой, разодетый.
– В алом?
– Да.
– Нет, не могу.
– Почему это?
– Потому что вообще не умею читать мысли.
– Зачем тогда меня расспрашивал о графе?
– Так, интересно. Это у него красивая жена?
Дик смерил его холодным взглядом, призванным отрезвить собеседника и дать ему понять, что на эту тему лучше не говорить.
День сразу после отплытия и следующий прошли спокойно. Серпиана, на которую моряки косились недовольно, совершенно не обращала внимания на их взгляды. Сперва она с любопытством осмотрела корабль, поинтересовалась, что будет, если стихнет ветер, убедилась, что весел нет, развела руками, заметив, что это неосмотрительно, и села у борта с иглой и незаконченным платьем. В конце концов, даме мало одного платья, нужны другие, а в Лилле, где Дик смог превратить в золото часть своего вклада, он предоставил ей возможность тратить деньги как угодно. Девушка тогда накупила множество вещей, которые сочла нужными для себя, и теперь ей было чем заняться. В конце концов, разве во всем новом она не выглядела прелестно? Дик засматривался на нее и нисколько не жалел потраченных денег. И теперь, убедившись, что его конь накормлен, ухожен и ничего не боится, присел возле нее. Хотелось поговорить хоть о чем-нибудь, и молодой рыцарь быстро придумал тему для разговора.
– Расскажи мне о своем народе, – попросил он.
– Что?
– Например, как живут твои соотечественники. У вас король?
– Нет. Мы живем родами, большими семьями, и глава семьи правит той областью, которую занимает род. У него нет титула.
– Ясно. Вы живете в лесах?
– По-разному. Не только… – Она помолчала. – Земли, которые мы занимали, были покрыты лесами наполовину. Мы владели десятком городов и деревнями вокруг.
– По твоему описанию получается графство.
– Почти. – Она надолго замолчала.
– С твоей семьей случилось что-то неприятное? – осторожно спросил он. – Ты не хочешь возвращаться и…
– Что-то… – с горечью усмехнулась Серпиана. 'Поморщилась. – Наш род был разгромлен. Земли захвачены, так куда мне возвращаться?
– Ты осталась одна? Все погибли?
– Все – не все – не знаю. То, что мой отец и братья погибли, уверена, потому что видела. Нашего рода больше не существует.
Он коснулся ее руки, ласково погладил. Черты ее лица были спокойны, казались умиротворенными, только в глазах наблюдательный человек, может быть, заметил бы – что-то не так.
– Ты непременно хочешь знать, как именно обстояло дело? – спросила она не без вызова. – И в чем была причина?
– Только если ты сама захочешь рассказать.
– Могу рассказать. – Девушка нервно дернула плечом. – Почему нет… Наши земли граничили с землями лорда Мейдаля. Однажды сын лорда встретился со мной в лесу и захватил меня в плен. Через три недели я бежала. Ну, мои родные восприняли это плохо. По нашим традициям такой поступок наследка лорда – вызов.
– Думаешь, наши традиции различаются? На месте твоего отца я бы тоже взбеленился. И захотел отомстить.