Козаев Азамат. Ледобой. Круг

   – Князья желчью изойдут, а внутрь не проникнут. – Черный Коготь подмигнул Верне, и впервые за долгие дни путешествия та увидела в нем человека. Оказывается, даже улыбаться умеет, только улыбается как-то хищно, за улыбкой прячутся добрый удар мечом и молниеносный укол ножом.
   В сопровождении конного разъезда четверку проводили в крепость, и Верна ахнула. Все из камня, почти все – лестницы, башни, кровля – даже люди. Сотни, многие сотни воинов, в которых глазастая Верна мигом разглядела камень. Выжил, вытерпел семь лет галер, плена и скитаний – затупятся о тебя чужие мечи. А еще показалось, будто в крепости все знают всех. Черный Коготь, Ворон и Пластун не успевали вертеться по сторонам, отовсюду их окликали, вздымая в приветствии мечи и топоры, потом и вовсе пришлось спешиться.
   – Коготь, Злобог тебя раздери? Выжил, сволочь?!
   – Ворон, окаянный, ты ли это?! Думали, сгинул на том берегу! За тобой должок пять рублей золотом, помнишь?..
   – Пластун, долгонько тебя ждали! Даже начинать не хотели!..
   Лишь Верна чувствовала себя чужой в гомонящем воинском братстве. Здравствуйте, братцы, к вам сестричка!
   – А тебя, дружище, я что-то не припомню. – Губчика ухватил за повод чернобородый, темноглазый вой с горбатым носом, не единожды сломанным.
   Молча сбросила клобук и пожала плечами, не знаешь и не знаешь. Не велика беда. Переднего зуба у черноглазого тоже не было, это сделалось видно, едва тот раскрыл от удивления рот.
   – Она с нами, – кивнул Ворон. – Добрый меч лишним не будет.
   – Лишь бы не лазутчик. – Горбоносый смерил Верну пристальным взглядом.
   – Теперь же Залом узнает о том, что к нам примкнула баба, а дальше все зависит от тебя. – Пластун подмигнул Верне и похлопал Губчика по шее. Гнедой топтался на месте и широко раздувал ноздри – еще бы: такая орава, все кричат, гомонят, как тут остаться в расположении духа доброму коню?
 
   – Коготь, где тебя носило? – Здоровенный вой шагнул навстречу, и только пыль полетела во все стороны, когда предводитель возвращенцев и Черный Коготь, а затем Пластун и Ворон принялись выбивать ее друг из друга. – Уж думал, потерял тебя! Пластун, Ворон, живы, голодранцы!
   Верна стояла в стороне и не знала, как себя вести. Ну да, встретились побратимы, старые друзья, которые долгое время сражались бок о бок, это понятно, но за каким лешим притащили ее? Бабу с мечом Залом не видел? Или скоморохи с медведями давно не заглядывали, скучно парням стало? Долго обнимаются, так и самой устать недолго. Палату обозреть, что ли? Хороша! Высока, светла, окна вырублены в потолке, в каменном полу водоводы под медными решетками. Тут, видать, не в почете прятаться от воды.
   – Это она? – Залом наконец повернулся.
   Ага, она. Должно быть, уже вся крепость слышала про меченосицу. Тоже, нашли диво дивное. Верна опустила голову и набычилась. Выглянула исподлобья и крепко сжала зубы. Если скажет «пошла вон», кого-то в этой каменной палате не досчитаются. Скорее всего, дерзкой дурочки. Ну и ладно. Сама того хотела.
   – Да, она. – Черный Коготь скупо кивнул. – Уж лучше с нами, чем с князьями.
   Валко попирая каменный пол, предводитель подошел, и Верне стоило неимоверных усилий не согнуться, не сгорбиться, не забиться в щель между резными плитами. Ну-у здоров! Таких нельзя брать в плен, лучше убивать сразу. У кого из полуденных саддхутов хватило самоуверенности посадить это чудовище на цепь и наивно полагать, будто зверь смирился с участью? В глаза не заглядывали, огонек не видели?
   – Зачем ты здесь?
   Много раз Верна про себя отвечала на этот вопрос, который и соскочил с языка прежде, чем успела обуздать уста:
   – Я за правое дело. Всякий хорош на своем месте.
   – А ты?
   – Я?
   – Ты на своем месте?
   Чего хотела? Помереть в битве, избавить белый свет от непроходимой тупицы, что наплевала человеку в душу да сапогами потопталась. На своем ли ты месте, Верна? Здесь, в дружине отчаянных головорезов, одержимых жаждой мести? Они даже бабу в тебе не видят, боятся по собственной глупости не дожить до того сладкого мгновения, когда погрузят клинок в кого-то из ненавистных врагов, хорошо бы в князей-предателей.
   – Не меньше чем ты.
   Залом изумленно вскинул брови, повернулся к соратникам и оглушительно рассмеялся. Громогласный смех заметался под каменным сводом палаты и птицей вылетел в прямоугольные окна. Парни только плечами пожали, дескать, уж такова Верна. Люби и жалуй.
   – А если помрешь?
   – Тогда помру.
   – Здесь почти нет баб, а горницу придется делить с Жужелой, это моя старая нянька. За тобой присмотрят острые глаза. Готова к этому?
   – Да.
   – Из-за тебя парни не должны переругаться. Забудь о своем естестве. Готова к этому?
   – Уже забыла.
   – Я не знаю, чья возьмет, и если братцы возьмут тебя раненой… Готова к этому?
   – Да.
   – Если что-то встанет не по-моему, прибью. Разойму голову с телом, и все полетит в пропасть. Готова к этому?
   – Да.
   – Есть родные? Отец, мать, братья, сестры?..
   – Нет.
   – Значит, ни к чему на этом свете не привязана?
   Помолчала.
   – Теперь нет.
   – Откуда ты?
   – Издалека, отсюда не видно.
   – Уйдешь под начало Черного Когтя. Станешь биться в его сотне. Вопросы есть?
   – Есть. Пробовал говорить с братьями?
   – Да. Замирение невозможно, если к этому ведешь. – Князь жутко улыбнулся. – Всякий хорош на своем месте.
   – За кого встанет народ?
   – Страна расколота, жалеть поздно. Сюда, в горный край, братья не суются, а скоро все узнают, что истинный правитель вернулся. За кем, думаешь, правда?
   – За тобой.
   – Отсюда все начнется, но закончится отнюдь не здесь. Еще вопросы?
   Верна покачала головой. Ишь ты, насупился, челюсть выпятил, по такой кулаком попадешь – руку сломаешь. Безрод говорил, что обладателя такой челюсти лишить сознания очень трудно. Лобастый, ровно бычок, шея неохватная – попробуй придуши! Развернулась и вышла.
   Началось…
 
   Полторы тысячи ртов нужно кормить, поить, обихаживать. Впрочем, Залом говорил, будто горный край признал законного властелина, и нехватки в еде и припасах не возникло. Твердыня поражала, высоченная башня справа, высоченная башня слева, переходы, укрытия, кладовые, дружинные палаты, потайные горницы, а если взобраться на самый верх башен, левой или правой, обозришь целый город, вырубленный в скале. Знай себе держись крепче за поручень да под ноги смотри.
   – Такое гнездовище за год не устроишь. – Верна все крутила головой.
   – Точно, – кивнул Черный Коготь. – Покойный Бахтерец, отец князей, ровно чувствовал, что так обернется. Еще тогда заложил крепость. Как вышло – для старшего сына.
   Баб и вправду не заметила. Ни одной. Да и к чему они сейчас? Дружина Залома совсем не походила на обычное войско, которое сопровождают стайка шлюх и купеческий караван. И, похоже, возвращенцев не пришлось уговаривать поститься – вон, глаза горят, губы в ожесточении кривятся. Только и слышен звон оружия, время даром не теряют – рубятся, борются. Все зло берегут для братцев-князей.
   – Князья сглупили, – задумчиво прошептала Верна. – Всяк хорош на своем месте. Младшему брату старшим не стать. А как вышло, что парни уж очень ко времени вернулись? Да и вообще вернулись?
   – Залом сбросил рабские оковы и бежал. Сначала один. Потом разыскал Култа Длинного и Элле Бодливого. Втроем разыскали Папашу Палицу и Рваное Ухо. Так и пошло. Выкупали, крали, отбивали… Скоро целая дружина была занята поисками товарищей по всему Теплому морю и Срединным княжествам.
   – А вас?
   – Что нас?
   – Выкупили, выменяли, отбили?.. Черный Коготь поджал губы и рассмеялся.
   – Отбили. Не скоро на Теплом море забудут пирата Испэ Жатт Карассая, переворачивая на наш – Злого Великана. Клянусь, еще не было такого, чтобы вместо золота и серебра, пряностей и тканей пираты забирали рабов, да не всех, а двоих-троих!.. Это здесь, твоя почивальня.
   Коготь постучал в дверь – пожалуй, двери да утварь единственные сработали из дерева в этом царстве камня – и, уходя, напомнил:
   – Подъем с колоколом. Нас ждет вершина. Во-он та. Отоспись.
   Верна покосилась на пологий склон против твердыни, куда указал Черный Коготь, и кивнула. На отчем берегу вместо бега по горам утром плавали. Оно и понятно, куда птицу занесло, там ей и летать.
   – А когда выступаем?
   – Скоро.
   Осталось только войти, и прежняя жизнь останется за порогом. Верна оглянулась. Черный Коготь уходил, и вроде ничто не изменилось – день догорает, крепость полна ожесточенного люда; там, на пыльных дорогах осталось невозвратное прошлое.
   Вот только после памятного утра в конюшне две, а не три красные нити убегают в блеклое серое варево.
 
   Подскочила с первым же ударом колокола. Едва поплыл по окрестности тягучий звон, отбросила покрывало и взвилась на ноги. С некоторых пор дребезливое колокольное послезвучие на дух не переносила. «Он ушел-л-л-л-л… Я иду по доро-ге-э-э-э… Куда я иду-у-у-у-у?..» Тетки Жужелы и дух простыл, унеслась к своему Залому раньше всех. Поить, кормить да сопли подтирать. Старые няньки, они ведь такие, как велик ни вымахай, для нее ты все равно маленький мальчик, которому нужно вовремя подтянуть штанцы и поменять пеленки.
   Сотни воев уже выбегали за ворота и мчались к пологому склону, успей только влиться в людское море и найти свою сотню. Верна приметила своих и припустила что было духу. Рубаху, понятное дело, оставила на себе, не сбросила, да грудь перетянула, чтобы не мешала ни себе, ни другим.
   Так вот ты какая, новая жизнь?..
 
   Мало-помалу перезнакомилась с парнями. Думала – одна-единственная, кто не вышел вместе с заломовцами из прошлого, а таких в горную крепость прибилось несколько отчаюг, и всех нанесло жребием в сотню Черного Когтя.
   – Я Верна. – Завтракали посотенно.
   Вообще-то крепость рассчитали от силы на полтысячи воев, но, слава богам, поместились все. Ужались, уплотнились, упорядочились.
   – Серый Медведь. – Кряжистый вой потеснился, давая место. Даже не взглянул, только бросил косой взгляд и уткнулся в плошку с кашей.
   – Я Маграб, – напротив сел чернявый, сухой мечник, и отчего-то у Верны пропал аппетит. Вот только что был, есть хотелось неимоверно, камень бы изгрызла, но отчего-то пузо свело и внутри прокатился холодок.
   – Заломовцы? Из плена?
   – Нет. Сами по себе, – справа от Верны присел еще один незнакомец и коротко представился: – Я Гогон Холодный.
   – Думала, одна со стороны.
   – Ты ошиблась, – рядом с Маграбом сел еще один незнакомец. – Я Балестр.
   Верна скупо кивнула. Есть отчего-то совсем расхотелось. Будто налопалась и налилась пивом по самое горлышко. Измерзлась, ровно в проруби мокла долгое время. Отчего-то новые знакомцы даже взглядом не удостоили, смотрят в свои плошки и глаз не поднимают.
   – Завтра выступаем, – бросил вой, севший справа через одного. – Я Крюк.
   – Уже объявили? – оживилась. Поскорее бы.
   – Нет. В полдень объявят.
   – Тогда откуда…
   – Просто знаю.
   Заломило в висках, застучало в затылке. Ровно сглазил кто. Кишки будто в узел связались, ни вдохнуть, ни выдохнуть, перед глазами белое марево разливается. Только рези животной не хватало! А ведь не ела. С чего бы такое? Как бы без памяти не рухнуть!..
   – Нехорошо мне что-то. Я, пожалуй, пойду.
   Серый Медведь пожал плечищами, Маграб и вовсе промолчал, Гогон Холодный даже не покосился в ее сторону, Крюк буркнул: «Осторожней на ступеньках», Балестр лишь кивнул. Точно сонная муха, Верна проползла к выходу, и только снаружи едальной палаты полегчало. Будто дышать не давали, а потом враз убрали руки от горла. Понятное дело, голову закружило. Прислонившись к стене, выстояла себя и тихонько заковыляла в свои покои. Жужела оторвалась от дел, внимательно оглядела соседку по горнице и опасливо спросила:
   – Бледна, ровно с того света вернулась. Нехорошо тебе?
   Не нашла сил язык развязать, лишь кивнула, падая на ложницу.
   – Бабьими делами маешься?
   – Нет. Еще нескоро.
   Старуха прикрыла бедовую девку потеплее и забормотала какой-то старушечий наговор. Верна и не заметила, как провалилась в сон, а во сне Гогон Холодный, Маграб, Балестр, Серый Медведь, Крюк и еще четверо, имен которых пока не знала, окружили со всех сторон. Пыталась разглядеть каждого, но голова ходуном ушла, ровно у первоходка в море, и вся закавыка получилась оттого, что новые знакомцы стояли не лицом – спинами, отвернувшись вовне. Поди разгляди лица! Так и кружились, пока Верна не забылась глубоким забытьём без снов и чувств.
 
   – Завтра выступаем, завтра выступаем… – в полдень разлетелось по крепости, названной возвращенцами Последней Надеждой.
   – И добро с тем, – шепнула Верна, возвращаясь в бытие. – Быстрее выступим, быстрее кончится.
   Выползла наружу, щурясь от солнца. Самый день, парням бы валять друг друга, а нет никого на площадях и внутренних двориках. Завтра выступать в поход, народ и готовится – отсыпается, правит клинки, доводит до ума прочее снаряжение.
   – Лошадей что-то не вижу. – На площади перед левой башней, если смотреть на крепость с подъездного мостка, Верна присела на каменную скамью, застеленную волчьей шкурой. – Не пешком же топать?
   – В утренних сумерках пригонят. – Пластун лыбился, будто весть о завтрашнем выступлении мигом привела загорельца в доброе расположение духа. А кого из парней не привела? – Табунок на пастбище в горах.
   – Все полторы тысячи?
   – Разбили, конечно, – усмехнулся. – Ты чего не готовишься?
   Хотела буркнуть: «А чего готовиться? Убьют и убьют», но вовремя прикусила язык.
   – У меня все готово. А ты?
   – Дурью маюсь. Нет бы делом заняться, груши околачиваю, ровно балбес. Мысли накатили. Представляю, как все будет после победы.
   – И как?
   – Сначала разобьем братцев-князей…
   Верна кивнула: «Дальше».
   – Потом найду Зазнобу, это моя бывшая.
   Ого, становится интересно!
   – Взглянуть охота на того ухаря-воеводу, что занял мое место на ложе.
   – А потом?
   – Его убью. – Пластун блаженно щурился на полуденном солнце. – Ее… не знаю. Может быть, туда же?
   – Не бери грех на душу. Что с дуры взять? А как узнал?
   – Видел. – Достал нож и закрутил пальцами круговерть, клинок даже видно не стало, только блесткая тень обвила пальцы заломовца. – Уже тут, в княжестве караван встретили, купеческий обоз и дружина в сопровождении. При дружинном воеводе моя дура довеском, целуются, обнимаются.
   – Ну ты вспылил…
   Пластун усмехнулся.
   – Я семь лет цепь грыз не для того, чтобы бесславно сдохнуть. Только спросил кого-то из купеческих, кто такие, и мимо проехал. Даже бровью не повел.
   – И кто?
   – Воевода братцев-князей с красавицей-женой. Успела, тварюшка, за семь-то лет!
   Верна вздохнула. Зачем далеко ходить? Тут рядом сидит дура, ее и кончай. Одна, другая, какая разница? И ведь сидит Пластун, улыбается, и воеводу-соперника прирежет, не поморщится, хотя какой он соперник, так… сменщик при дуре.
   – Не брал бы грех на душу, не марался. Каждой тупице по-своему воздастся. Свое получит, не сомневайся.
   – Отдам назад отцу-матери, и все дела. На что мне такое добро?
   Лишь кивнула согласно. Такое добро в самом деле никому не нужно – отказываются поголовно, хоть дружину собирай из баб-недоделок. Ничего, скоро одной станет меньше, только сделается ли мир чище, добрее?
   Встала и пошла себе. Пластуну и одному не скучно, чего мешать хорошему человеку? Вряд ли заметил, что остался на скамье один. Сидит себе весельчак, улыбается солнцу, только упаси кого-нибудь заглянуть ему в голову. Тот, кто не захлебнется потоками воеводиной крови, помрет от страха и ужаса… Дура Зазноба, дура!
 
   Полуторатысячным войском без двух сотен выступили в поход рано утром. С рассветом пригнали лошадей с дальних пастбищ, и Губчик долго обнюхивал Верну, будто нарадоваться не мог, исскучался.
   – Посотенно-о-о-о! – рявкнул Залом у самых ворот. – На одного конного промежуток, четверо в ряду – пошли!
   Без толкотни и давки две пары конных аккурат укладывались в ширину мостка. Длинной змеей дружина выползла из крепости и, сопровождаемая залихватским посвистом дозорных, засевших на близлежащих высотах, ступила на тропу.
   – Ну держитесь, князечки! – прошептал Ворон и хищно оскалился.
   Верна оглянулась вокруг. Парни еле сдерживались, их распирало во все стороны, не сцепили бы зубы – полыхали огнем, точно драконы. Лошадям передалось людское нетерпение, редко под кем конек не ходил, оттуда-отсюда слышалось ржание, всхрап и веселая ругань.
   – Ты ведь послушный гнедой, – шепнула Губчику на ухо и похлопала, упреждая заразное волнение. – И не станешь взбрыкивать, правда?
   – В дне ходу отсюда княжеский поезд, – разнеслось по рядам. – Сопровождает в сокровищницу слитки серебра из рудников. Это и есть наша цель. При нем три тысячи дружинных. Дружина уничтожается, серебро делится на всех.
   – …на всех-х-х…
   – …на всех-х-х…
   – …на всех-х-х… – унеслось вперед, Верна только моргнула вослед известию. Ну куда столько денег? В Ратниковы палаты забрать, что ли? Свое не проела, тут новое забирай!
   – Ворон, слышь, Воронок, – дернула за рукав. – Моего Губчика запомни, а?
   Тот окатил гнедого изучающим взглядом и воззрился на Верну.
   – Ну гнедой и гнедой. Запоминать к чему?
   – Если со мной что случится, в переметных сумах деньги. Раздели на троих, ага?
   Мрачно кивнул, а не прошло и мгновения – рассмеялся. Где наша не пропадала, гляди веселей.
   За полдень сошли с дороги, выставили дозорных и в лесу отоспались. Без малого полторы тысячи восстанут на три полные тысячи, будешь сыт и силен, еще неизвестно, что получится. За семь лет новые волки заматерели, не вдруг даже испугаются.
   – Войско бьется надвое, – объясняли сотники задумку людям, – и залегает с двух сторон дороги. Когда дружина братцев-князьков попадает в капкан, разом отпускаем тетивы, потом – рукопашная.
   – Друг друга не перестрелять бы. – Старые вояки в сомнении скребли бороды. – Встанем ведь напротив!
   – В том месте дорога ниже обочин, – усмехнулся Черный Коготь. – Береженого боги берегут. Их со вчерашнего дня пасет разведка. Тайный дозор, что обозники запустили по сторонам, снимем аккурат перед нападением. Не успеют знак подать.
   – Добро!
   – По коням! – разнеслось по стану. – Разведчики вернулись! Чисто!
   – В толк не возьму, князья просто беспечны или хитры? – Ворон прыгнул в седло и скосился на запад – оттуда шел обреченный на истребление обоз. – Не думают, что нападем, или пакость готовят? Больно подозрительны, сволочи.
   – Залом тоже не дурак, а уж братцев изучил вдоль и поперек. – Верну тряхнуло. В животе стремительно рос кусок льда, и кишки будто связало в тугой узел. Началось…
 
   Шесть сотен залегли справа от дороги, шесть – слева, сотня провожала тайный дозор серебряного обоза. Верна стучала зубами. Могла бы – унеслась по дороге бегом во весь дух и бежала, пока сил хватило. Как еще землю под собой насквозь не прожгла? От нетерпения и мандража сводило руки-ноги, ерзала, будто за шиворот колючек насыпали. Парням уж, наверное, много легче. Тут еще свое, бабье, ломай-превозмогай. Ничего, уже недолго осталось.
   – Передай по цепи «едут»! – прошептал Серый Медведь с правого боку.
   – Едут! Передай по цепи, – прошептала налево, Балестру.
   Каждый из воев положил перед собой три стрелы. Ни больше ни меньше. Ровно столько нужно, чтобы внести ошеломление в ряды дружинников князей и не затянуть рукопашную. После трех стрел, которые из охраны уцелеют, попрячутся за щиты и встанут спина к спине, стреляй не стреляй, толку не будет. Щиты у дружинников длинные, в полуприседе с головой закроют. Едва голова поезда въедет на условленное место, серебряная змея просто встанет – яма на дороге прикрыта жердями, присыпана землей, не будет никаких падающих деревьев. А когда встанет последняя телега в обозе, полетят стрелы.
   Дорога вышла ни широка ни узка. Две телеги не разъедутся, зато одна телега и двое конных по краям займут все свободное пространство между травянистыми обочинами. Те полого убегали вверх, и шагов через сто начинался лесок. В леске и спрятались возвращенцы. Лошадей предусмотрительно отвели вглубь, дабы не заржали и не спугнули «серебряных», как их прозвали острые языки.
   Обоз медленно полз вперед, и каждый заломовец походил на тетиву, натянутую до предела, поглядеть на это место потом – наверняка кое-где траву дочерна спалило горячими телами. Есть, встал поезд! Откуда ни возьмись на дороге обнаружилась колдобина, которую «нерадивый наместник залатал кое-как, бросил жердин и присыпал землей». Хороши работнички!
   – Сто-о-о-ой! – пронеслось по обозу. – Колесо провалилось. Шестеро ко мне!
   Телеги вставали одна за другой, и возвращенцы нетерпеливо провожали глазами точку остановки, что ползла назад по веренице повозок, ровно гусеничное коленце. Верна закрыла глаза. Сейчас начнется! Справа и слева зашуршало, еле слышно взвыли парни, натягивая луки, и тонкое гудение избило воздух. Раз, два, три… успела только быстро вдохнуть-выдохнуть несколько раз. Оглушительным ревом сотен глоток Верну подняло, будто невесомую пушинку, и все замелькало перед глазами. Бегут люди, сердце колотится где-то в горле, уже давно тишину разметало в клочья, на дороге встают спина к спине обозники, и волна ударила в неподвижную скалу.
   Мельком видела Ворона, его отнесло течением схватки куда-то вправо, и последнее, что запомнила, – серебряный отлетает далеко в сторону, выброшенный с неистовой силищей. Как залегли, так и побежали, с одного бока мощно топотал Серый Медведь, с другого – Балестр. С грохотом врубились в сомкнутый строй дружинных братцев-князей, закрытых щитами, будто черепаха. Только жидковата вышла та стена, повалилась, точно сосна, источенная короедами. Заслон развалился, Верна на кого-то наступила, крест-накрест полоснула под ногами, и под клинком истошно закричали.
   Сама орала так, что горло зашершавило, наверное, даже в помине не осталось звонкого девичьего голоса, каким запевала когда-то на отчем берегу. Теперь, должно быть, огрубел и стал почти неразличим в гоготе низких мужских голосов. Совалась туда, где схватка полыхала жарче всего, но… отчего-то не везло, оставалась жива и невредима. Наверное, душа вырвалась вовне – словно в бреду увидела себя и других со стороны.
   Вот несется здоровенная девка, из-под шлема выбилась прядь светлых волос и прилипла к щеке, переднего зуба недостает, с меча капает кровь, а кругом… Как пить дать, недавний сон оказался вещим! Со всех сторон окружена парнями, что встали полукольцом и оградили, обезопасили. Серый Медведь, Маграб, Гогон Холодный – справа, Крюк, Балестр, Змеелов – слева, Окунь, Белопер, Тунтун – сзади. Вышла эдакая подкова, и в раструб той подковы «серебряных» запускали только по одному, да и тот, бедолага, кончался почти сразу – Верна добила от силы двоих.
   Скоро потом и кровью залило глаза, забило слух – перестала слышать, затупились чувства, – утеряла нить боя и пришла в себя от дружеского похлопывания по плечу в сотне шагов от места, где ввязалась в сечу.
   – Все, Верна, кончилось. Опусти меч.
   Все, все, все… Кое-как доплелась до леска и без сил рухнула на траву. Пустая, пустая… Вымахалась на год вперед. Руки-ноги трясло так, что дали бы чару с водой, расплескала всю. Да что руки – едва всю наизнанку не вывернуло. Почему осталась жива?
   Назад брела сама не своя. Как же так? Не получила даже царапины, как спину врагу ни подставляла. И, едва на глаза попались Балестр и Серый Медведь, вспомнила, все вспомнила. Эти девятеро рубились рядом, справа, слева, сзади, они и не подпустили Костлявую.
   – Зачем? – простонала, падая возле приметного деревца. – Зачем?..
   Из трех тысяч «серебряных» ускользнули несколько сотен. А в телегах серебра не оказалось вовсе. Пустышка. Обманка.
   – Схитрили-таки братцы-князья! – рядом упал Ворон. – Серебра в обозе не оказалось и в помине. Людей ценят меньше, чем добро. Ну это мы давно знаем.
   – Наша добыча поважнее, чем серебро. – Черный Коготь устало опустился на траву и стер кровь с лица. – Трех тысяч как не бывало.
   – Мама, роди меня обратно! – простонала Верна. – Кто-нибудь видел Пластуна?
   – Видел я его. – Ворон махнул влево от себя. – Парняга разъярился так, думал, на куски станет рвать. «Серебряные» летали от него, словно птицы!
   – Кто бы говорил. – Черный Коготь усмехнулся. – На себя посмотри! Твои тоже летали за здорово живешь!
   – А хорошо бы поглядеть на себя со стороны, – мечтательно улыбнулся Ворон. – Вот рубится отчаянный парняга, меч так и ходит вверх-вниз, враги падают, который вправо, который влево, рубака оглядывается, снимает шлем, а это, оказывается, я! Красота!
   – А я видела себя со стороны. Рубится дура, каких свет не видывал, а вокруг сражаются вои, да так сражаются, что слов не найти.
   – Кстати, кто они такие? – Черный Коготь нахмурился. – Я повидал многое и многих, но того, что творили эти девять, увидишь нечасто. Вы прошли обоз шагов на сто, если не сто пятьдесят! Резали «серебряных», ровно овец. Вряд ли кто-то продержался дольше, чем «раз-два».
   – Не знаю, – помотала головой Верна. Лучше бы не мотала – потянуло рвать. – Раньше их не видела, а сами не больно разговорчивы. У каждого свои тараканы в голове.
   – Парни дело знают туго. – Черный Коготь сунул в зубы травинку. – Тебе повезло, что их держалась. Не потеряй.