Страница:
зажигалкой. Через минуту-другую, придя в чувству, он поднялся с
кровати и враскоряку, хватаясь за косяки, побрел на кухню в
поисках спиртного. Странное дело, в трезвом состоянии он
брезгливо вздрагивал при одной только мысли о Зинаидиной
перине. Но после всякой очередной попойки с совершенно
необъяснимой и железной закономерностью на следующее утро
просыпался у нее. Причем инициатором, это он знал наверняка,
был он сам.
Обругав себя последними словами, Глухов прихватил
полстакана водки и вернулся в спальню. Включил свет.
Постель была смята и истерзана, словно поле боя после
хорошей бомбежки. Женщина лежала на животе, неловко подвернув
под себя руку. Вторая безвольной плетью свисала на пол. На
заднице губной помадой была ярко намалевана мишень.
Он подобрал с полу одеяло, набросил на бесчувственное
тело. Поставил рядом полстакана водки. ="Адье, мадам!"= --
пробормотал он, чувствуя, что фраза получилась отменно пошлой.
Как и все остальное, что было у него с этой женщиной.
С поднятым воротником, сунув руки в карманы, Глухов
бледной тенью скользнул в туманном переулке и вышел на
остановку. До прихода автобуса успел выкурить еще сигарету и
последним кое-как втиснулся в переполненный салон.
Дома, подымаясь на третий этаж, Глухов увидел на коврике
перед дверью громоздкую тушу Саттара. Пес лежал, опустив
тяжелую морду на лапы и из-под вывороченных, красных век
наблюдал за хозяином. Мясистые брыли широко разъехались по
грязной циновке, будто спущенная резина, и сочились обильно
слюной.
-- Экая мразь, однако, -- с неприязнью пробормотал Глухов,
перешагивая через кобеля. -- Брысь... пошел!
Отодвинул кобеля ногой в сторону. В ответ послышался
короткий, угрожающий рык. Не сразу, а выждав паузу, Саттар
лениво поднялся и сел в стороне, спиной, не удостоив хозяина
даже взглядом. Глухова так и подмывало влепить этой твари
носком башмака под ребра и добавить по ходу еще, влет, по нагло
выпирающей сзади мошонке, величиною с добрый кулак. Он вдруг
поймал себя на том, что в горле у него начинают перекатываться
точно такие же рыкающие звуки.
="Не хватало еще сцепиться на лестничною площадке со своим
кобелем"=, -- хмуро подумал Глухов. Провернул ключ.
Первым в квартиру вбежал Саттар, грубо потеснив в дверях
хозяина. Сунулся в комнаты, на кухню и лег у дверей в спальню.
Вывалил язык.
-- Откуда ты взялся, подлец? -- мимоходом грубо
осведомился Глухов. Ответа, разумеется, не последовало, хотя
это не означало, что вопрос не был понят.
В дверь постучали.
Обыкновение стучать, не обращая внимания на кнопку звонка
перед носом, имела соседка из квартиры напротив. Так и
оказалось. В пространных выражениях она извинилась за вторжение
и передала телеграмму, которую принесли вчера, когда Глухова
дома не было. Ее очень удивило, чжо супруга и дочь,
отправившиеся в Крым, судя по почтовому штемпелю, так скоро
возвращаются. Должно быть, там тоже беспорядки, как и везде.
-- Но вы не подумайте, Иван Андреевич, бога ради, что я
чересчур любопытна. Телеграмму мне передали в открытом виде,
так уж волей-неволей...
Глухов с трудом выпроводил соседку за дверь и с
непонимающим видом уставился на телеграмму. Перед глазами,
словно живые, прыгали три слова:
ВСТРЕЧАЙ 17-го ТАНИ
Семнадцатое сегодня. Значит, прибывают с дневным поездом.
Еще целых шесть часов ожидания. За это время он трижды успеет
сойти с ума. Глухов стиснул в кулаке телеграмму так, что
затрецали суставы пальцев и надолго уставился свинцовым
взглядом в стену перед собой.
На вокзал он приехал на учебном грузовичке с двумя
дополнительными педалями. До прибытия поезда из кабины не
выходил, стараясь держать привокзальную площадь и двери в поле
зрения. Но все догадки решительно оставил на потом, до
получения необходимой информации.
Первой на подножке вагона появилась дочь. Пятнадцатилетняя
Даша с радостным визгом повисла у отца на шее. Глухов
почувствовал, как у него отлегло от сердца.
-- Папа, а где Саттарчик? Почему не пришел? Па-а?
-- Дома ваш Сортирчик, успокойся. Готовится к
торжествеынои встрече.
-- У-уй, опять! Обзывает...
-- Не буду, не буду. Все. По лицу жены, едва взглянув,
Глухов сразу понял, что дела обстоят не лучшим образом. Он
вздохнул и молча взялся за сумки. Даша куда-то исчезла, но
вскоре появилась возле грузовичка.
-- Па-а, тут наши девчочки из класса. Оказывается, мы
вместе ехали. Я с ними, хорошо? Я сама доберусь.
-- Доберись. Но не позже восьми вечера.
Дочь упорхнула. Глухов молча наблюдал, как жена Татьяна
неловко боком поднялась на подножку и так же боком пристроилась
на дерматиновое сиденье. Спросил:
-- Что случилось?
-- Дома, Ваня, расскажу. Поезжай, -- и отвернулась в окно.
Но когда грузовичок неторопливо вырулил со стоянки и запрыгал
на ухабах, не выдержала -- всхлипнула.
-- Я боюсь.
Глухов промолчал, чувствуя, что худшие из его опасений,
похоже, сбываются. Он приобнял жену свободной рукой за плечи,
успокаивая. Дома тоже торопить с рассказом не стал, предоставив
событиям идти своим чередом. Сам отправился на кухню варить
кофе.
-- Госпопи, запах-то! Ты что, не проветриваешь совсем?
-- Обыкновенно, псиной, -- ухмыльнулся он. Однако форточку
на кухне открыл.
Но Татьяна не услышала. С рассеянным видом она села на
табурет, сжав узкие, уже загорелые кисти рук между колен.
Глухов вдруг подумал, что хотя они с женой прожили в браке
почти семнадцать лет, он все же плохо знает ее. Даже не уверен,
любит ли она его. Обычно, уступив настояниям, она скучно и
монотонно справляла явно постылую ей супружескуж обязанность и
нередко прерывала в самом разгаре, начав вдруг с увлечением
рассказывать, кто и что ей сегодня сказал при встрече, или что
ей необходимо купить к завтрашней замечательной кулебяке.
Глухов даже фыркнул при этих воспоминаниях. Татьяна
шевельнулась на табурете.
-- Я боюсь, Ваня, -- слабый голосом повторила она.
-- Уже слышал. Дальше что?
-- Ты... ничего не скрываешь от меня?
-- Не понял. Что именно?
-- Не знаю. -- На некоторое время она замкнулась. И вдруг
ее словно прорвало. -- Почему они требуют от нас какие-то
деньги? Кто они? И сумма... это какая-то фантастика! Откуда у
нас такие деньги? Почему именно у нас?
-- Погоди. Мы, кажется, достаточно на эту тему говорили.
Что тебя не устраивает?
-- Не знаю. Я ничего не знаю! -- Она уже плакала. -- Но
это не шутка... Не розыгрыш, как ты утверждал!
-- Черт возьми, ты сама только что сказала -- это абсурд,
фантастика требовать от нас такую сумму. Надо быть придурком...
-- Почему ты отправил нас в Крым?
-- Я? Вас?
-- Ты испугался, что они исполнят угрозы. Поэтому решил
нас с Дашей спрятать у родственника.
-- Все с ног на голову! Вспомни, дорогая, напрягись.
Подошло время твоего отпуска, так? Ты сама не раз этот разговор
начинала -- куда бы съездить, хоть ненадолго, отвлечься. Я и
предложил. Мне лично было все равно. Но раз уж ты всерьез весь
этот розыгрыш восприняла, мы с тобой решили: вы едете к моему
двоюродному брату в Крым. Тем более, что Дарья там вообще ни
разу не была. Кстати, как он? Чем занимается?
-- Работает, -- машинально отвечала Татьяна.
-- Хм... надо думать.
-- Говорит, шабашку нашел, выгодную. Очень довольный.
-- Что именно?
-- Виллу какому-то тузу строит. С бассейном. Он даже
свозил нас на стройку, показывал.
-- Вас-то зачем?
Жена не услышала вопрос. Вздохнула.
-- Это не розыгрыш. Они... напали на меня.
Глухов поперхнулся и едва не выпустил из рук чашку с
остатками кофе. В голове словно лопнула противопехотная мина.
Спустя некоторое время хрипло спросил:
-- Как это произошло? Где?
-- Дикий пляж, помнишь? Сразу за волнорезом, вправо. А
дальше бухточка с тенью. Скалы близко подходят. На пляже было
многолюдно, мы отправились туда, -- Татьяна произносила слова
медленно, едва слышным голосом. Голова ее была опущена, и на
юбку, на руки падали крупные слезы.
-- Кто мы?
-- Сева, племянник. Он на год старше Дарьи, длинный. Оба,
как пришли, сразу в воду, купаться. Когда я переоделась, они
уже заплыли с Дарьей, метров триста от берега. Море блестит,
кое-как разглядела две точки. Даже голосов не слышно...
...Татьяна тоже забрела в воду и минуты две-три с
наслаждением плескалась, пока не задела рукой медузу, к которым
так и не смогла привыкнуть. Выбравшись на берег, расстелила
циновку и взялась читать детектив, начатый еще в поезде.
Горячее солнце, легкий, ласковый бриз с моря заставили ее
смежить глаза, поэтому когда услышала чужие шаги, было уже
поздно. Она откинула волосы и хотела повернуть голову, но
кто-то грубо наступил ногой прямо ей на шею и вдавил лицом в
песок. Кричать она не могла, но почувствовала, что купальника
на ней уже нет, его разрезали ножом и сорвали. Она забилась,
словно выброшенная на берег рыбина. Еще немного и ей удалось бы
освободиться, но в этот момент ее схватили за волосы, рванули
вверх и с такой силой снова вдавили лицом в песок, что она
потеряла сознание и обмякла...
До Глухова слова жены доходили сквозь красноватый,
пульсирующий туман. Он словно получил удар в челюсть. Несмотря
на слезы, Татьяна заметила его состояние.
-- Наверное, мне не надо было рассказывать тебе. Но я
боюсь, что в следующий раз на моем месте окажется Дарья.
Глухов по-прежнему молчал, сцепив зубн. Наконец, дар речи
начал к нему возвращаться. Хриплым, лающим голосом спросил:
-- Зачем вас туда понесло?
-- Ва-ань, откуда же мы... Ты сам сказал, это все
розыгрыш. И потом, Крым все-таки.
-- Дура! -- рявкнул Глухов. -- У тебя одно на уме.
Забрались в безлюдное место... Голая по сути! Твои две тряпки,
величиной с конверт, не в счет. А тут местные подонки...
подбирают таких. Тьфу!
На глазах у жены блестели слезы. Она довозилась с
застежкой на боку и поднялась с табурета. Цветастая, тонкая
юбка скользнула с бедер в ноги. Глухов невольно сглотнул слюну.
Коротконогая, развратная Зинаида по сравнению с его Татьяной
выглядела жалкой дворняжкой.
Татьяна повернулась к нему правым боком и спустила
трусики. На смуглою ягодице сбоку красовался тампон,
перехваченный крест-накрест кусками лейкопластыри. Кожа вокруг
заметно воспалилась.
-- Что это?
-- Они ткнули ножом, когда уходили.
-- Сколько их было?
-- Двое, я думаю.
-- Они переговаривались?
-- Не знаю... нет. Все молча. Только в самом конце я
услышала, кто-то сказал: ="Уходим"=. Одно слово.
-- И ничего не видела?
Татьяна молча покачала головой, поправила на себе юбку.
-- Они не местные. Они знали, кто я. И знали тебя.
-- Меня? -- Глухов дернул плечом. -- Ну-ка, поясни.
-- Ваня, ты, действительно, не понимаешь? Или
прикидываешься? -- Татьяна смотрела на него с упреком, и он
видел, что глаза у нее опять наливаются слезами.
-- Отставить слезы! В чем дело, ну?
Слезы хлынули из глаз рекой. Глухов бросился успокаивать.
Наконец, она сумела проговорить:
-- У тебя шрам, старый. На том же месте. Они, эти двое,
твои знакомые... они знали про шрам. Они нарочно меня ткнули
ножом, чтобы ты не думал, что это случайность.
-- Возможно, ты права, -- сдержанно согласился Глухов. --
Хотя таких знакомых у моей задницы прибавляется. После каждого
банного дня.
-- Вань, может, в милицию все-таки? Написать заявление?
Глухов с досадой поморщился.
-- Записку читала? Помнишь содержание?
Татьяна слабо кивнула.
-- Ты пойми, у легавых свой бардак, дальше некуда. Там
сволочь одна осталась и придурки. Как обычно, заволокитят дело
и бросят. Вдобавок весь город будет знать, что тебя
изнасиловали в Массандре. -- Он взглянул на жену, и горло
перехватил колючий спазм. Она казалась соверщенно раздавленной
свалившейся бедой, и вина за ее жалкую беспомощность лежала на
нем. Он порывисто склонился и поцеловал ее в мокрую от слез
щеку. -- Не бойся. На этот раз я, действительно, вас спрячу. Ни
одна собака не сыщет.
-- А потом?
-- Потом стану разбираться. Сам. Мужики помогут.
Она молча к нему прижалась. Глухов понял, что она почти
согласна.
-- Ты день-два отдохни с дороги. Я за это время
договорюсь.
-- Вань, из ведра вынеси. Воняет же. -- Она отправилась в
спальню, так и не притронувшись к кофе. -- Я пойду переодеться.
-- Сейчас вынесу, -- Глухов приподнял крышку, чтобы
убедиться, но ведро было пустым. В этот момент в спальне
раздался отчаянный вскрик. Глухову показалось вначале, будто
крик донесся с улицы, и он не сразу разобрал, что это голос
жены. Метнулся в спальню...
Татьяна с перекошенным от ужаса лицом, бледная, появилась
в дверях и мимо него, не глядя, двинулась в ванную, то ли в
туалет. Запах вони ударил Глухову в нос, едва он переступил
порог. Услышал, как жену в туалете выворачивает наизнанку.
Недоумевающим взглядом он обшарил комнату и -- невольно
отступил. На кровати лежала отрубленная человеческая голова. На
него в упор глядели пустые окровавленные глазницы...
Алексей проснулся разом, как от толчка, и сел. Бледный
рассвет наполнял комнату, лишая предметы теней. Через форточку
сильно сквозило, вздувая парусом шторы. Он нехотя выбрался из
постели и босиком прошлепал в прихожую к дребезжащему телефону.
-- Валяев. Слушаю.
-- Леша, выгляни в окно, -- раздался в трубке насмешливый
голос Махнева. -- Посмотри, дорогой, что там внизу? Возле
подъезда?
-- Карета, надо полагать?
-- Приятно, ей богу, иметь дело с умным человеком. В
общем, повязывай галстук и срочно на место происшествия.
В трубке раздались короткие гудки.
Алексей проглотил вчерашний кофе и сошел вниз. Едва
хлопнула за ним дверь подъезда, из-за угла вынырнул, кренясь
набок, прокурорский ="УАЗ"= и с визгом осадил у самых ступеней.
Алексей отметил про себя, что хотя прокурора Хлыбова давно нет
в живых, хлыбовский нахрапистый стиль, даже его манера вождения
прочно вошли в обиход работников здешней прокуратуры.
Определенно, был в этом человеке некий божественный замысел.
В салоне, кроме водителя, сидел эксперт-криминалист
Дьяконов с обиженным на всех и вся видом. Машина рванулась с
места и на вираже обоих пассажиров бросило друг на друга.
-- Что случилось, Вадим Абрамыч?
-- Понятия не имею, -- Дьяконов втянул коротко остриженную
голову в плечи. -- Говорит, сурприз!
-- Махнев?
-- Все потешается, забавник хренов.
-- Нормальная позиция.
-- Бог с вами, Алексея Иванович. Это психоз. Способ
самозащиты слабого человека. Весьма уязвимого. Уверяю вас,
долго не протянет, сдаст позицию.
-- Что так?
Дьяконов сокрушенно вздохнул и не ответил.
Машина с асфальта нырнула вправо, в гору. Мелькнула
вывеска продовольственного магазина, и они въехали во двор мимо
деревянного забора, ограждающего строительную площадку. Из-за
кустов с поднятой рукой вышел участковых Суслов. Слегка
козырнул.
-- Садись, лейтенант, -- Алексей толкнул переднюю дверцу.
-- Проинформируешь.
-- Сегодня восемнадцатое? -- начал Суслов. -- Ночью...
время можно уточнить, в дежурную часть поступило устное
заявление от гражданки Запольских Веры Ильиничны. Заявительница
местная, пенсионерка, проживает по улице Красноармейская, дом
3. Это рядом. Из заявления следует, что ее дочь Глухова Татьяна
Васильевна в присутствии мужа Глухова Ивана Андреевича
обнаружила у себя в квартире отчлененную человеческую голову.
Как голова попала в квартиру, гражданка Запольских объяснить не
сумела. Сама она ничего не видела, но со слов дочери знает, что
ее и мужа Глухова Ивана Андреевича с помощью угроз
шантажировали неизвестные лица. Требуют выплатить крупную сумму
денег.
-- Сколько?
-- Миллион. Заявление Запольских сделала вопреки воле
зятя. Глухов будто бы сказал жене, что отчлененную голову
необходимо скрыть. Насколько она знает, опять же со слов
дочери, неизвестные лица угрожали им расправой в случае, если
они обратятся в милицию.
-- Голова-то чья?
-- Трупа.
Дьяконов фыркнул в своем углу.
-- Это понятно. Личность установлена?
-- Пока нет.
-- К опознанию не предъявляли?
-- Головы тоже нет. Пока.
-- То есть?
-- Гяухов ее закопал.
-- Понятно. Стало быть, он пошел закапывать, а теща
вопреки воле зятя отправилась в милицию? С заявлением? --
Дьяконов снова фыркнул. Алексей посмотрел на него с укоризной.
-- Глухов сейчас где?
-- Откапывает, -- усмехнулся Суслов. -- Это в районе
гаражей СМУ-7. На свалке.
-- Хозяева в квартире есть?
-- Нет. Там наши, Суляев с напарником работают.
-- Пойти взглянуть, -- Алексей выбрался из машины и
придержал дверцу.
-- Суляев, говоришь? -- Дьяконов выставил полную ногу, но
вылезать не спешил. -- Я тогда на кой нужен там?
Алексей рассмеялся.
-- Ладно, коли так. Но уж на свалку, извини, мы тебя
сегодня доставим.
Нога убралась.
-- Остряки долбаны...
Квартира оказалась точной копией той, где проживал
Алексей. Значит, дома принадлежали к одной серии. И замки, он
сразу обратил внимание, внешне выглядели одинаково. Алексей
нашарил в кармане ключ и попытался вставить. Ключ легко входил
в замочную скважину, но провернуть его не удалось. Других
запоров, кроме цепочки на косаке, не было. Криминалисты
подтвердили:
-- Повреждений на замке нет. Дверь открывали ключом.
-- Как насчет лоджии?
-- Лоджия застеклена. На шпингалетах, на стекле, на
переплетах толстый слой пыли.
-- Закрыта, что ли?
-- Там вообще свалка. Вернее, склад, -- вмешался Суслов.
-- Квартира на самом деле принадлежит другому человеку.
-- Выходит, Глуховы -- поднаниматели?
-- Все трое прописаны у тещи, улица Красноармейская, 3.
-- Анатолий Степанович, ключи пусть будут за тобой.
Проверь, пожалуйста. В том числе основного квартиросъемщика.
Узнай, кто такой Кто из посторонних мог иметь к ключу доступ?
Не терялся ли?
-- Проверим.
Обстановка в квартире на миллион явно не тянула. Похоже,
Глуховы сидели на чемоданах. Суслов подтвердил догадку: уже два
года. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Пол-России,
в том числе он, сидят на чемодане. Иногда всю жизнь.
В прихожей, на вешалке, Алексей заметил смотанный поводок
с толстым кожаным ошейником, украшенным бляшками. В углу --
собачий коврик и миска. Судя по размерам ошейника, собака была
крупная. Любопытно, где она находилась в тот момент, когда сюда
вошел преступник?
-- Из квартиры что-нибудь пропало?
-- Еще не выяснили.
-- Место работы Глухова?
-- Замдиректора в СПТУ номер 13 по учебно-воспитательною
работе.
Алексей сразу вспомнил этого человека. Отставной хрипун в
чине то ли майора, то ли капитана -- так, кажется, он определил
его для себя. Наверняка, жертва повальной демобилизации. В
таком случае сидение на чемоданах и убогость обстановки вполне
объяснимы. Но тогда миллион повисает в воздухе.
-- Анатолий Ступанович, ты с нами?
-- Да. Приказано дождаться и проводить.
На улице почти рассвело. Появились редкие и вялые, как
осенние мухи, прохожие. Один из таких, с трехлитровой банкой в
авоське, еще полусонный, ковырял в носу и с лицом идиота
беззастенчиво пялил глаза на машину. На нем было выцветшее
трико, заправленное в пестрые носки, и некогда лакированные
штиблеты. Признак мужественности, еще не опавший после
утреннего сна, выпирал под тонкой тканью, словно ручка на
боковой дверце ="УАЗа"=.
-- А? Каков гусь? -- Дьяконов разглядывал типа с
нескрываемым удовольствием. -- Хар-рош! Целая эпоха. Представь,
когда он, такой вот, предстанет перед Господом, а? То-то смеху
будет.
-- Поехали.
Машина тронулась с места, и ="эпоха"= с пальцем в носу
скрылась за ржавыми кустами акации.
Свалка оказалась за городом, в перелеске, одна из тех
стихийных, нижем не узаконенных, которые возникают, как грибы,
на окраинах, неподалеку от строящихся объектов. Бытовых отходов
здесь было мало. В основном строительный мусор, опил с отходами
древесины, кирпичный бой, смятая ="мазовская"= кабина и прочий
разный хлам. ="УАЗ"= свернул с тракта через широкое поле,
изъезженное вдоль и поперек тяжелыми машинами. Весной здесь
было что-то посеяно, какая-то кормовая культура. Теперь из-под
колес переваливающегося с боку на бок ="УАЗа"= серыми, грязными
клочьями срывалось воронье и носилось в воздухе с многоголосым
ором.
-- Анатолий Степанович, съезди за понятыми, -- попросил
Алексей, выходя из машины.
К нему подошел старший в опергруппе сержант Скобов,
представился. Потом кивнул на Глухова. Тот сидел на опрокинутом
ведре ко всем спиной. Курил.
-- Почти час искал. Мне, говорит, она ни к чему. Сами
ищите.
-- Обидели дядю? -- осведомился Алексей, оценив позу.
-- Задаю вопрос: где остальное? Ну, туловище? А этот сразу
на дыбы. Все, без адвоката не разговариваю. Теперь молчит.
-- Пожалуй, я бы тоже обиделся.
Обогнув кучу деревянных отходов, они подошли к вырытой
яме. На дне ее, из земли, перемешанной с опилом, торчали края
истертого полиэтиленового пакета. Рядом валилась лопата с
укороченным черенком. Обычно такие лопаты возят с собой по
бездорожью водители легковых автомашин. По знаку сержанта один
из оперативников начал осторожно огребать землю вокруг пакета.
Углубившись до середины, взял пакет с двух сторон за края и
вытянул наружу. Представшее их глазам зрелище напоминало дурной
сон. С большим трудом верилось, что подобное зверство могло
быть сотворено человеческими руками.
Судя по помаде на губах, остаткам макияжа и проколотым
мочкам ушей, голова принадлежала женщине. Достаточно молодой.
Голова была обрита наголо -- грубо, наспех, с многочисленными
глубокими порезами и снятыми лоскутами кожи. Брови тоже были
выбриты. Оба глазных яблока вырезаны, многочисленные глубокие
порезы имелись на лице, надрезы на веках и в углах глаз. В
окровавленных зубах была закушена раздавленная сигарета.
Подошел Суслов с понятыми.
-- Будем предъявлять к опознанию?
-- В таком виде? Не думаю. Тут живого места нет.
-- Значит, на экспертизу?
-- Да. Пусть поработают медики. Желательно знать дату
смерти. Потом, Анатолий Степанович, вам придется побывать на
кладбище. Проверьте, нет ли разрытых могил и обезглавленных
женских трупов. Кто был похоронен и когда? Когда разрыли? Если
концы сойдутся, три даты нетрудно будет сопоставить.
Алексей заполнил протокол осмотра и дал подписать понятым.
Затем подошел к Глухову.
-- Здравствуйте, Иван Андреевич.
Тот слегка повернулся и кивнул, молча. Но, похоже, узнал.
-- За сержанта я должен принести вам извинения...
-- Давайте так, -- перебил Глухов. -- Никто никому ничего
не должен. И без подходов. Вы спрашиваете, я отвечаю. Все.
-- А как же адвокат? -- Алексея улыбнулся.
-- Какой адвокат?
-- Сержант сказал, что без адвоката вы разговаривать
отказываетесь.
-- Шутит казарма. Знает, что мы не в Европе.
-- Тогда начнем. Но лучше в машине, там удобнее.
В машине Алексей достал из папки бланк протокола, заполнил
анкетную часть и предупредил об ответственности за дачу ложных
показаний.
-- Иван Андреевич, первый вопрос по существу дела. Почему
вы не обратились в милицию, а решили скрыть преступление?
-- Чье преступление? Мое?
-- Ну, зачем же так сразу?
-- Хорошо, давай не сразу. Я, дорогой прокурор, свидетелем
убийства не был. Как я мог что-то скрыть?
-- По-вашему, это не убийство?
-- Все повреждения на голове носят посмертный характер. Я
на трупы нагляделся, десятерым гаврикам достанет. -- Глухов
небрежно кивнул в сторону оперативников. -- Голову отрезали у
трупа. Но я при этом, уверяю вас, не присутствовал. Не говоря
уже об убийстве.
Он говорил резко, насмешливо и смотрел прямо в глаза.
Алексей понял, что разговор предстоит длинный и, возможно,
безрезультатный.
-- Мне, Иван Андреевич, почему-то казалось, мы с вами в
этом деле союзники.
-- Хреновые из вас союзнички, -- отрезал Глухов.
-- Это почему?
-- Потому что вы видите во мне преступника. Сержант
требует показать, где я закопал туловище. Вы пугаете меня
ответственностью за дачу ложных показаний. Обвиняете в том,
будто я скрыл факт убийства. С союзниками, дорогой прокурор,
так не поступают.
-- Полно ребячиться, Иван Андреевич, за сержанта я перед
вами извинился. Об ответственности за дачу ложных показаний мы
обязаны предупредить свидетеля, прежде чем допросить. Такая
форма, и вы это знаете. Что касается вашей находки, то вы
обязаны были об этом заявить. Вы же скрыли, а теперь
становитесь в позу. Зачем?
-- Хотите, скажу, какой следующий вопрос вертится у вас на
языке? Вотвот сорвется. Даже удивительно, что вы до сих пор его
не задали. Ну, так как?
-- Я слушаю.
-- Вам, уважаемый прокурор, не терпится выяснить, откуда у
меня взялись такие деньги. Аж целый миллион! А может, два? Это
при моей-то должностенке, да еще в системе образования. Так?..
Наверняка, тут дело не чисто, думаете вы. И нельзя ли этот
миллион, а может два, обратить в доход государства. Преступник
думает так же. Он желает слупить с меня миллион. Правда, в свою
пользу. И тоже пугает. Но в отличие от вас поступает честнее,
не хитрит и не набивается в союзники. Он так и говорит: я
собираясь тебя ограбить.
Алексей рассмеялся.
-- Ваш ответ, Иван Андреевич, я знаю заранее. Миллиона у
вас нет, так?
-- Вот именно. И никогда не было.
-- Дело в том, -- продолжал Алексей, -- что на данном
историческом отрезке заработать миллион честным путем
невозможно. Нет законодательной базы. Любой миллион, тем более
два, оказавшись в частных руках, имеют криминальное
происхождение. Спекуляция, бандитизм, наркотики, махинации с
кровати и враскоряку, хватаясь за косяки, побрел на кухню в
поисках спиртного. Странное дело, в трезвом состоянии он
брезгливо вздрагивал при одной только мысли о Зинаидиной
перине. Но после всякой очередной попойки с совершенно
необъяснимой и железной закономерностью на следующее утро
просыпался у нее. Причем инициатором, это он знал наверняка,
был он сам.
Обругав себя последними словами, Глухов прихватил
полстакана водки и вернулся в спальню. Включил свет.
Постель была смята и истерзана, словно поле боя после
хорошей бомбежки. Женщина лежала на животе, неловко подвернув
под себя руку. Вторая безвольной плетью свисала на пол. На
заднице губной помадой была ярко намалевана мишень.
Он подобрал с полу одеяло, набросил на бесчувственное
тело. Поставил рядом полстакана водки. ="Адье, мадам!"= --
пробормотал он, чувствуя, что фраза получилась отменно пошлой.
Как и все остальное, что было у него с этой женщиной.
С поднятым воротником, сунув руки в карманы, Глухов
бледной тенью скользнул в туманном переулке и вышел на
остановку. До прихода автобуса успел выкурить еще сигарету и
последним кое-как втиснулся в переполненный салон.
Дома, подымаясь на третий этаж, Глухов увидел на коврике
перед дверью громоздкую тушу Саттара. Пес лежал, опустив
тяжелую морду на лапы и из-под вывороченных, красных век
наблюдал за хозяином. Мясистые брыли широко разъехались по
грязной циновке, будто спущенная резина, и сочились обильно
слюной.
-- Экая мразь, однако, -- с неприязнью пробормотал Глухов,
перешагивая через кобеля. -- Брысь... пошел!
Отодвинул кобеля ногой в сторону. В ответ послышался
короткий, угрожающий рык. Не сразу, а выждав паузу, Саттар
лениво поднялся и сел в стороне, спиной, не удостоив хозяина
даже взглядом. Глухова так и подмывало влепить этой твари
носком башмака под ребра и добавить по ходу еще, влет, по нагло
выпирающей сзади мошонке, величиною с добрый кулак. Он вдруг
поймал себя на том, что в горле у него начинают перекатываться
точно такие же рыкающие звуки.
="Не хватало еще сцепиться на лестничною площадке со своим
кобелем"=, -- хмуро подумал Глухов. Провернул ключ.
Первым в квартиру вбежал Саттар, грубо потеснив в дверях
хозяина. Сунулся в комнаты, на кухню и лег у дверей в спальню.
Вывалил язык.
-- Откуда ты взялся, подлец? -- мимоходом грубо
осведомился Глухов. Ответа, разумеется, не последовало, хотя
это не означало, что вопрос не был понят.
В дверь постучали.
Обыкновение стучать, не обращая внимания на кнопку звонка
перед носом, имела соседка из квартиры напротив. Так и
оказалось. В пространных выражениях она извинилась за вторжение
и передала телеграмму, которую принесли вчера, когда Глухова
дома не было. Ее очень удивило, чжо супруга и дочь,
отправившиеся в Крым, судя по почтовому штемпелю, так скоро
возвращаются. Должно быть, там тоже беспорядки, как и везде.
-- Но вы не подумайте, Иван Андреевич, бога ради, что я
чересчур любопытна. Телеграмму мне передали в открытом виде,
так уж волей-неволей...
Глухов с трудом выпроводил соседку за дверь и с
непонимающим видом уставился на телеграмму. Перед глазами,
словно живые, прыгали три слова:
ВСТРЕЧАЙ 17-го ТАНИ
Семнадцатое сегодня. Значит, прибывают с дневным поездом.
Еще целых шесть часов ожидания. За это время он трижды успеет
сойти с ума. Глухов стиснул в кулаке телеграмму так, что
затрецали суставы пальцев и надолго уставился свинцовым
взглядом в стену перед собой.
На вокзал он приехал на учебном грузовичке с двумя
дополнительными педалями. До прибытия поезда из кабины не
выходил, стараясь держать привокзальную площадь и двери в поле
зрения. Но все догадки решительно оставил на потом, до
получения необходимой информации.
Первой на подножке вагона появилась дочь. Пятнадцатилетняя
Даша с радостным визгом повисла у отца на шее. Глухов
почувствовал, как у него отлегло от сердца.
-- Папа, а где Саттарчик? Почему не пришел? Па-а?
-- Дома ваш Сортирчик, успокойся. Готовится к
торжествеынои встрече.
-- У-уй, опять! Обзывает...
-- Не буду, не буду. Все. По лицу жены, едва взглянув,
Глухов сразу понял, что дела обстоят не лучшим образом. Он
вздохнул и молча взялся за сумки. Даша куда-то исчезла, но
вскоре появилась возле грузовичка.
-- Па-а, тут наши девчочки из класса. Оказывается, мы
вместе ехали. Я с ними, хорошо? Я сама доберусь.
-- Доберись. Но не позже восьми вечера.
Дочь упорхнула. Глухов молча наблюдал, как жена Татьяна
неловко боком поднялась на подножку и так же боком пристроилась
на дерматиновое сиденье. Спросил:
-- Что случилось?
-- Дома, Ваня, расскажу. Поезжай, -- и отвернулась в окно.
Но когда грузовичок неторопливо вырулил со стоянки и запрыгал
на ухабах, не выдержала -- всхлипнула.
-- Я боюсь.
Глухов промолчал, чувствуя, что худшие из его опасений,
похоже, сбываются. Он приобнял жену свободной рукой за плечи,
успокаивая. Дома тоже торопить с рассказом не стал, предоставив
событиям идти своим чередом. Сам отправился на кухню варить
кофе.
-- Госпопи, запах-то! Ты что, не проветриваешь совсем?
-- Обыкновенно, псиной, -- ухмыльнулся он. Однако форточку
на кухне открыл.
Но Татьяна не услышала. С рассеянным видом она села на
табурет, сжав узкие, уже загорелые кисти рук между колен.
Глухов вдруг подумал, что хотя они с женой прожили в браке
почти семнадцать лет, он все же плохо знает ее. Даже не уверен,
любит ли она его. Обычно, уступив настояниям, она скучно и
монотонно справляла явно постылую ей супружескуж обязанность и
нередко прерывала в самом разгаре, начав вдруг с увлечением
рассказывать, кто и что ей сегодня сказал при встрече, или что
ей необходимо купить к завтрашней замечательной кулебяке.
Глухов даже фыркнул при этих воспоминаниях. Татьяна
шевельнулась на табурете.
-- Я боюсь, Ваня, -- слабый голосом повторила она.
-- Уже слышал. Дальше что?
-- Ты... ничего не скрываешь от меня?
-- Не понял. Что именно?
-- Не знаю. -- На некоторое время она замкнулась. И вдруг
ее словно прорвало. -- Почему они требуют от нас какие-то
деньги? Кто они? И сумма... это какая-то фантастика! Откуда у
нас такие деньги? Почему именно у нас?
-- Погоди. Мы, кажется, достаточно на эту тему говорили.
Что тебя не устраивает?
-- Не знаю. Я ничего не знаю! -- Она уже плакала. -- Но
это не шутка... Не розыгрыш, как ты утверждал!
-- Черт возьми, ты сама только что сказала -- это абсурд,
фантастика требовать от нас такую сумму. Надо быть придурком...
-- Почему ты отправил нас в Крым?
-- Я? Вас?
-- Ты испугался, что они исполнят угрозы. Поэтому решил
нас с Дашей спрятать у родственника.
-- Все с ног на голову! Вспомни, дорогая, напрягись.
Подошло время твоего отпуска, так? Ты сама не раз этот разговор
начинала -- куда бы съездить, хоть ненадолго, отвлечься. Я и
предложил. Мне лично было все равно. Но раз уж ты всерьез весь
этот розыгрыш восприняла, мы с тобой решили: вы едете к моему
двоюродному брату в Крым. Тем более, что Дарья там вообще ни
разу не была. Кстати, как он? Чем занимается?
-- Работает, -- машинально отвечала Татьяна.
-- Хм... надо думать.
-- Говорит, шабашку нашел, выгодную. Очень довольный.
-- Что именно?
-- Виллу какому-то тузу строит. С бассейном. Он даже
свозил нас на стройку, показывал.
-- Вас-то зачем?
Жена не услышала вопрос. Вздохнула.
-- Это не розыгрыш. Они... напали на меня.
Глухов поперхнулся и едва не выпустил из рук чашку с
остатками кофе. В голове словно лопнула противопехотная мина.
Спустя некоторое время хрипло спросил:
-- Как это произошло? Где?
-- Дикий пляж, помнишь? Сразу за волнорезом, вправо. А
дальше бухточка с тенью. Скалы близко подходят. На пляже было
многолюдно, мы отправились туда, -- Татьяна произносила слова
медленно, едва слышным голосом. Голова ее была опущена, и на
юбку, на руки падали крупные слезы.
-- Кто мы?
-- Сева, племянник. Он на год старше Дарьи, длинный. Оба,
как пришли, сразу в воду, купаться. Когда я переоделась, они
уже заплыли с Дарьей, метров триста от берега. Море блестит,
кое-как разглядела две точки. Даже голосов не слышно...
...Татьяна тоже забрела в воду и минуты две-три с
наслаждением плескалась, пока не задела рукой медузу, к которым
так и не смогла привыкнуть. Выбравшись на берег, расстелила
циновку и взялась читать детектив, начатый еще в поезде.
Горячее солнце, легкий, ласковый бриз с моря заставили ее
смежить глаза, поэтому когда услышала чужие шаги, было уже
поздно. Она откинула волосы и хотела повернуть голову, но
кто-то грубо наступил ногой прямо ей на шею и вдавил лицом в
песок. Кричать она не могла, но почувствовала, что купальника
на ней уже нет, его разрезали ножом и сорвали. Она забилась,
словно выброшенная на берег рыбина. Еще немного и ей удалось бы
освободиться, но в этот момент ее схватили за волосы, рванули
вверх и с такой силой снова вдавили лицом в песок, что она
потеряла сознание и обмякла...
До Глухова слова жены доходили сквозь красноватый,
пульсирующий туман. Он словно получил удар в челюсть. Несмотря
на слезы, Татьяна заметила его состояние.
-- Наверное, мне не надо было рассказывать тебе. Но я
боюсь, что в следующий раз на моем месте окажется Дарья.
Глухов по-прежнему молчал, сцепив зубн. Наконец, дар речи
начал к нему возвращаться. Хриплым, лающим голосом спросил:
-- Зачем вас туда понесло?
-- Ва-ань, откуда же мы... Ты сам сказал, это все
розыгрыш. И потом, Крым все-таки.
-- Дура! -- рявкнул Глухов. -- У тебя одно на уме.
Забрались в безлюдное место... Голая по сути! Твои две тряпки,
величиной с конверт, не в счет. А тут местные подонки...
подбирают таких. Тьфу!
На глазах у жены блестели слезы. Она довозилась с
застежкой на боку и поднялась с табурета. Цветастая, тонкая
юбка скользнула с бедер в ноги. Глухов невольно сглотнул слюну.
Коротконогая, развратная Зинаида по сравнению с его Татьяной
выглядела жалкой дворняжкой.
Татьяна повернулась к нему правым боком и спустила
трусики. На смуглою ягодице сбоку красовался тампон,
перехваченный крест-накрест кусками лейкопластыри. Кожа вокруг
заметно воспалилась.
-- Что это?
-- Они ткнули ножом, когда уходили.
-- Сколько их было?
-- Двое, я думаю.
-- Они переговаривались?
-- Не знаю... нет. Все молча. Только в самом конце я
услышала, кто-то сказал: ="Уходим"=. Одно слово.
-- И ничего не видела?
Татьяна молча покачала головой, поправила на себе юбку.
-- Они не местные. Они знали, кто я. И знали тебя.
-- Меня? -- Глухов дернул плечом. -- Ну-ка, поясни.
-- Ваня, ты, действительно, не понимаешь? Или
прикидываешься? -- Татьяна смотрела на него с упреком, и он
видел, что глаза у нее опять наливаются слезами.
-- Отставить слезы! В чем дело, ну?
Слезы хлынули из глаз рекой. Глухов бросился успокаивать.
Наконец, она сумела проговорить:
-- У тебя шрам, старый. На том же месте. Они, эти двое,
твои знакомые... они знали про шрам. Они нарочно меня ткнули
ножом, чтобы ты не думал, что это случайность.
-- Возможно, ты права, -- сдержанно согласился Глухов. --
Хотя таких знакомых у моей задницы прибавляется. После каждого
банного дня.
-- Вань, может, в милицию все-таки? Написать заявление?
Глухов с досадой поморщился.
-- Записку читала? Помнишь содержание?
Татьяна слабо кивнула.
-- Ты пойми, у легавых свой бардак, дальше некуда. Там
сволочь одна осталась и придурки. Как обычно, заволокитят дело
и бросят. Вдобавок весь город будет знать, что тебя
изнасиловали в Массандре. -- Он взглянул на жену, и горло
перехватил колючий спазм. Она казалась соверщенно раздавленной
свалившейся бедой, и вина за ее жалкую беспомощность лежала на
нем. Он порывисто склонился и поцеловал ее в мокрую от слез
щеку. -- Не бойся. На этот раз я, действительно, вас спрячу. Ни
одна собака не сыщет.
-- А потом?
-- Потом стану разбираться. Сам. Мужики помогут.
Она молча к нему прижалась. Глухов понял, что она почти
согласна.
-- Ты день-два отдохни с дороги. Я за это время
договорюсь.
-- Вань, из ведра вынеси. Воняет же. -- Она отправилась в
спальню, так и не притронувшись к кофе. -- Я пойду переодеться.
-- Сейчас вынесу, -- Глухов приподнял крышку, чтобы
убедиться, но ведро было пустым. В этот момент в спальне
раздался отчаянный вскрик. Глухову показалось вначале, будто
крик донесся с улицы, и он не сразу разобрал, что это голос
жены. Метнулся в спальню...
Татьяна с перекошенным от ужаса лицом, бледная, появилась
в дверях и мимо него, не глядя, двинулась в ванную, то ли в
туалет. Запах вони ударил Глухову в нос, едва он переступил
порог. Услышал, как жену в туалете выворачивает наизнанку.
Недоумевающим взглядом он обшарил комнату и -- невольно
отступил. На кровати лежала отрубленная человеческая голова. На
него в упор глядели пустые окровавленные глазницы...
Алексей проснулся разом, как от толчка, и сел. Бледный
рассвет наполнял комнату, лишая предметы теней. Через форточку
сильно сквозило, вздувая парусом шторы. Он нехотя выбрался из
постели и босиком прошлепал в прихожую к дребезжащему телефону.
-- Валяев. Слушаю.
-- Леша, выгляни в окно, -- раздался в трубке насмешливый
голос Махнева. -- Посмотри, дорогой, что там внизу? Возле
подъезда?
-- Карета, надо полагать?
-- Приятно, ей богу, иметь дело с умным человеком. В
общем, повязывай галстук и срочно на место происшествия.
В трубке раздались короткие гудки.
Алексей проглотил вчерашний кофе и сошел вниз. Едва
хлопнула за ним дверь подъезда, из-за угла вынырнул, кренясь
набок, прокурорский ="УАЗ"= и с визгом осадил у самых ступеней.
Алексей отметил про себя, что хотя прокурора Хлыбова давно нет
в живых, хлыбовский нахрапистый стиль, даже его манера вождения
прочно вошли в обиход работников здешней прокуратуры.
Определенно, был в этом человеке некий божественный замысел.
В салоне, кроме водителя, сидел эксперт-криминалист
Дьяконов с обиженным на всех и вся видом. Машина рванулась с
места и на вираже обоих пассажиров бросило друг на друга.
-- Что случилось, Вадим Абрамыч?
-- Понятия не имею, -- Дьяконов втянул коротко остриженную
голову в плечи. -- Говорит, сурприз!
-- Махнев?
-- Все потешается, забавник хренов.
-- Нормальная позиция.
-- Бог с вами, Алексея Иванович. Это психоз. Способ
самозащиты слабого человека. Весьма уязвимого. Уверяю вас,
долго не протянет, сдаст позицию.
-- Что так?
Дьяконов сокрушенно вздохнул и не ответил.
Машина с асфальта нырнула вправо, в гору. Мелькнула
вывеска продовольственного магазина, и они въехали во двор мимо
деревянного забора, ограждающего строительную площадку. Из-за
кустов с поднятой рукой вышел участковых Суслов. Слегка
козырнул.
-- Садись, лейтенант, -- Алексей толкнул переднюю дверцу.
-- Проинформируешь.
-- Сегодня восемнадцатое? -- начал Суслов. -- Ночью...
время можно уточнить, в дежурную часть поступило устное
заявление от гражданки Запольских Веры Ильиничны. Заявительница
местная, пенсионерка, проживает по улице Красноармейская, дом
3. Это рядом. Из заявления следует, что ее дочь Глухова Татьяна
Васильевна в присутствии мужа Глухова Ивана Андреевича
обнаружила у себя в квартире отчлененную человеческую голову.
Как голова попала в квартиру, гражданка Запольских объяснить не
сумела. Сама она ничего не видела, но со слов дочери знает, что
ее и мужа Глухова Ивана Андреевича с помощью угроз
шантажировали неизвестные лица. Требуют выплатить крупную сумму
денег.
-- Сколько?
-- Миллион. Заявление Запольских сделала вопреки воле
зятя. Глухов будто бы сказал жене, что отчлененную голову
необходимо скрыть. Насколько она знает, опять же со слов
дочери, неизвестные лица угрожали им расправой в случае, если
они обратятся в милицию.
-- Голова-то чья?
-- Трупа.
Дьяконов фыркнул в своем углу.
-- Это понятно. Личность установлена?
-- Пока нет.
-- К опознанию не предъявляли?
-- Головы тоже нет. Пока.
-- То есть?
-- Гяухов ее закопал.
-- Понятно. Стало быть, он пошел закапывать, а теща
вопреки воле зятя отправилась в милицию? С заявлением? --
Дьяконов снова фыркнул. Алексей посмотрел на него с укоризной.
-- Глухов сейчас где?
-- Откапывает, -- усмехнулся Суслов. -- Это в районе
гаражей СМУ-7. На свалке.
-- Хозяева в квартире есть?
-- Нет. Там наши, Суляев с напарником работают.
-- Пойти взглянуть, -- Алексей выбрался из машины и
придержал дверцу.
-- Суляев, говоришь? -- Дьяконов выставил полную ногу, но
вылезать не спешил. -- Я тогда на кой нужен там?
Алексей рассмеялся.
-- Ладно, коли так. Но уж на свалку, извини, мы тебя
сегодня доставим.
Нога убралась.
-- Остряки долбаны...
Квартира оказалась точной копией той, где проживал
Алексей. Значит, дома принадлежали к одной серии. И замки, он
сразу обратил внимание, внешне выглядели одинаково. Алексей
нашарил в кармане ключ и попытался вставить. Ключ легко входил
в замочную скважину, но провернуть его не удалось. Других
запоров, кроме цепочки на косаке, не было. Криминалисты
подтвердили:
-- Повреждений на замке нет. Дверь открывали ключом.
-- Как насчет лоджии?
-- Лоджия застеклена. На шпингалетах, на стекле, на
переплетах толстый слой пыли.
-- Закрыта, что ли?
-- Там вообще свалка. Вернее, склад, -- вмешался Суслов.
-- Квартира на самом деле принадлежит другому человеку.
-- Выходит, Глуховы -- поднаниматели?
-- Все трое прописаны у тещи, улица Красноармейская, 3.
-- Анатолий Степанович, ключи пусть будут за тобой.
Проверь, пожалуйста. В том числе основного квартиросъемщика.
Узнай, кто такой Кто из посторонних мог иметь к ключу доступ?
Не терялся ли?
-- Проверим.
Обстановка в квартире на миллион явно не тянула. Похоже,
Глуховы сидели на чемоданах. Суслов подтвердил догадку: уже два
года. Впрочем, ничего удивительного в этом не было. Пол-России,
в том числе он, сидят на чемодане. Иногда всю жизнь.
В прихожей, на вешалке, Алексей заметил смотанный поводок
с толстым кожаным ошейником, украшенным бляшками. В углу --
собачий коврик и миска. Судя по размерам ошейника, собака была
крупная. Любопытно, где она находилась в тот момент, когда сюда
вошел преступник?
-- Из квартиры что-нибудь пропало?
-- Еще не выяснили.
-- Место работы Глухова?
-- Замдиректора в СПТУ номер 13 по учебно-воспитательною
работе.
Алексей сразу вспомнил этого человека. Отставной хрипун в
чине то ли майора, то ли капитана -- так, кажется, он определил
его для себя. Наверняка, жертва повальной демобилизации. В
таком случае сидение на чемоданах и убогость обстановки вполне
объяснимы. Но тогда миллион повисает в воздухе.
-- Анатолий Ступанович, ты с нами?
-- Да. Приказано дождаться и проводить.
На улице почти рассвело. Появились редкие и вялые, как
осенние мухи, прохожие. Один из таких, с трехлитровой банкой в
авоське, еще полусонный, ковырял в носу и с лицом идиота
беззастенчиво пялил глаза на машину. На нем было выцветшее
трико, заправленное в пестрые носки, и некогда лакированные
штиблеты. Признак мужественности, еще не опавший после
утреннего сна, выпирал под тонкой тканью, словно ручка на
боковой дверце ="УАЗа"=.
-- А? Каков гусь? -- Дьяконов разглядывал типа с
нескрываемым удовольствием. -- Хар-рош! Целая эпоха. Представь,
когда он, такой вот, предстанет перед Господом, а? То-то смеху
будет.
-- Поехали.
Машина тронулась с места, и ="эпоха"= с пальцем в носу
скрылась за ржавыми кустами акации.
Свалка оказалась за городом, в перелеске, одна из тех
стихийных, нижем не узаконенных, которые возникают, как грибы,
на окраинах, неподалеку от строящихся объектов. Бытовых отходов
здесь было мало. В основном строительный мусор, опил с отходами
древесины, кирпичный бой, смятая ="мазовская"= кабина и прочий
разный хлам. ="УАЗ"= свернул с тракта через широкое поле,
изъезженное вдоль и поперек тяжелыми машинами. Весной здесь
было что-то посеяно, какая-то кормовая культура. Теперь из-под
колес переваливающегося с боку на бок ="УАЗа"= серыми, грязными
клочьями срывалось воронье и носилось в воздухе с многоголосым
ором.
-- Анатолий Степанович, съезди за понятыми, -- попросил
Алексей, выходя из машины.
К нему подошел старший в опергруппе сержант Скобов,
представился. Потом кивнул на Глухова. Тот сидел на опрокинутом
ведре ко всем спиной. Курил.
-- Почти час искал. Мне, говорит, она ни к чему. Сами
ищите.
-- Обидели дядю? -- осведомился Алексей, оценив позу.
-- Задаю вопрос: где остальное? Ну, туловище? А этот сразу
на дыбы. Все, без адвоката не разговариваю. Теперь молчит.
-- Пожалуй, я бы тоже обиделся.
Обогнув кучу деревянных отходов, они подошли к вырытой
яме. На дне ее, из земли, перемешанной с опилом, торчали края
истертого полиэтиленового пакета. Рядом валилась лопата с
укороченным черенком. Обычно такие лопаты возят с собой по
бездорожью водители легковых автомашин. По знаку сержанта один
из оперативников начал осторожно огребать землю вокруг пакета.
Углубившись до середины, взял пакет с двух сторон за края и
вытянул наружу. Представшее их глазам зрелище напоминало дурной
сон. С большим трудом верилось, что подобное зверство могло
быть сотворено человеческими руками.
Судя по помаде на губах, остаткам макияжа и проколотым
мочкам ушей, голова принадлежала женщине. Достаточно молодой.
Голова была обрита наголо -- грубо, наспех, с многочисленными
глубокими порезами и снятыми лоскутами кожи. Брови тоже были
выбриты. Оба глазных яблока вырезаны, многочисленные глубокие
порезы имелись на лице, надрезы на веках и в углах глаз. В
окровавленных зубах была закушена раздавленная сигарета.
Подошел Суслов с понятыми.
-- Будем предъявлять к опознанию?
-- В таком виде? Не думаю. Тут живого места нет.
-- Значит, на экспертизу?
-- Да. Пусть поработают медики. Желательно знать дату
смерти. Потом, Анатолий Степанович, вам придется побывать на
кладбище. Проверьте, нет ли разрытых могил и обезглавленных
женских трупов. Кто был похоронен и когда? Когда разрыли? Если
концы сойдутся, три даты нетрудно будет сопоставить.
Алексей заполнил протокол осмотра и дал подписать понятым.
Затем подошел к Глухову.
-- Здравствуйте, Иван Андреевич.
Тот слегка повернулся и кивнул, молча. Но, похоже, узнал.
-- За сержанта я должен принести вам извинения...
-- Давайте так, -- перебил Глухов. -- Никто никому ничего
не должен. И без подходов. Вы спрашиваете, я отвечаю. Все.
-- А как же адвокат? -- Алексея улыбнулся.
-- Какой адвокат?
-- Сержант сказал, что без адвоката вы разговаривать
отказываетесь.
-- Шутит казарма. Знает, что мы не в Европе.
-- Тогда начнем. Но лучше в машине, там удобнее.
В машине Алексей достал из папки бланк протокола, заполнил
анкетную часть и предупредил об ответственности за дачу ложных
показаний.
-- Иван Андреевич, первый вопрос по существу дела. Почему
вы не обратились в милицию, а решили скрыть преступление?
-- Чье преступление? Мое?
-- Ну, зачем же так сразу?
-- Хорошо, давай не сразу. Я, дорогой прокурор, свидетелем
убийства не был. Как я мог что-то скрыть?
-- По-вашему, это не убийство?
-- Все повреждения на голове носят посмертный характер. Я
на трупы нагляделся, десятерым гаврикам достанет. -- Глухов
небрежно кивнул в сторону оперативников. -- Голову отрезали у
трупа. Но я при этом, уверяю вас, не присутствовал. Не говоря
уже об убийстве.
Он говорил резко, насмешливо и смотрел прямо в глаза.
Алексей понял, что разговор предстоит длинный и, возможно,
безрезультатный.
-- Мне, Иван Андреевич, почему-то казалось, мы с вами в
этом деле союзники.
-- Хреновые из вас союзнички, -- отрезал Глухов.
-- Это почему?
-- Потому что вы видите во мне преступника. Сержант
требует показать, где я закопал туловище. Вы пугаете меня
ответственностью за дачу ложных показаний. Обвиняете в том,
будто я скрыл факт убийства. С союзниками, дорогой прокурор,
так не поступают.
-- Полно ребячиться, Иван Андреевич, за сержанта я перед
вами извинился. Об ответственности за дачу ложных показаний мы
обязаны предупредить свидетеля, прежде чем допросить. Такая
форма, и вы это знаете. Что касается вашей находки, то вы
обязаны были об этом заявить. Вы же скрыли, а теперь
становитесь в позу. Зачем?
-- Хотите, скажу, какой следующий вопрос вертится у вас на
языке? Вотвот сорвется. Даже удивительно, что вы до сих пор его
не задали. Ну, так как?
-- Я слушаю.
-- Вам, уважаемый прокурор, не терпится выяснить, откуда у
меня взялись такие деньги. Аж целый миллион! А может, два? Это
при моей-то должностенке, да еще в системе образования. Так?..
Наверняка, тут дело не чисто, думаете вы. И нельзя ли этот
миллион, а может два, обратить в доход государства. Преступник
думает так же. Он желает слупить с меня миллион. Правда, в свою
пользу. И тоже пугает. Но в отличие от вас поступает честнее,
не хитрит и не набивается в союзники. Он так и говорит: я
собираясь тебя ограбить.
Алексей рассмеялся.
-- Ваш ответ, Иван Андреевич, я знаю заранее. Миллиона у
вас нет, так?
-- Вот именно. И никогда не было.
-- Дело в том, -- продолжал Алексей, -- что на данном
историческом отрезке заработать миллион честным путем
невозможно. Нет законодательной базы. Любой миллион, тем более
два, оказавшись в частных руках, имеют криминальное
происхождение. Спекуляция, бандитизм, наркотики, махинации с