Страница:
мозга, состояние сосудов позволяют судить, что ваша подопечная
скончалась около двух недель назад. Более точный срок можно
определить, имея труп. Что касается причины смерти, ничего
нового вам не сообщу. Ищите труп.
Голдобина рубила фразы резко, акцентированно, словно
вбивала в череп гвозди. По крайней мере именно так ее манеру
излагать Алексей ощущал на себе. Интересно, подумал он, была ли
эта мадам когда-нибудь замужем? А если была, то кто, любопытно
знать, ее муж? Он представил себя на мгновение в роли мужа
Голдобиной. В одной с ней супружеской постели! И содрогнулся.
-- Голова, -- продолжала судмедэксперт, раскуривая на ходу
сигарету, -
- отделена посмертно острорежущим предметом. Режущая кромка
длиной около пятнадцати сантиметров, с зазубринами. Линия
отчленения проходит между первым и вторым шейным позвонком.
Возраст потерпевшей, учитывая состояние зубов, кожных покровов,
других признаков, от шестнадцати до двадцатидвадцати одного
года. Остальные подробности найдете в экспертном заключении.
Сильным движением Голдобипа открыла обитую листовой сталью
дверь с табличкой ="Посторонним ход воспрещен"=.
-- Прошу проходить.
Из-за густого трупного запаха Алексею пришлось сделать над
собой усилие, чтобы ступить через порог. Голдобина заметила
это.
-- Откройте фрамуги, черт бы вас... -- промычал сквозь
зубы Дьяконов.
Голдобина передернула плечом и хрипло прокаркала какой-то
белой фигуре, копошащейся среди мертвых тел.
-- Эрнестик, я попрошу вас открыть на время форточки. У
нас сегодня дамы.
Из разных углов послышался смех. Худощавый Эрнестик в
длинном, явно на вырост халате бросил в таз нечто вроде
садового секатора. Недовольно буркнул:
-- Я открою. Но мух, Дина Александровна, ловить будете
сами.
Голдобина повернулась к гостям.
-- Пройдите сюда.
Вслед за ней они протиснулись в небольшую боковушку,
служащую лабораторией, с несколькими стеллажами и вертушками,
уставленными сплошь множеством разноцветных пробирок, колб,
бутылей с химреактивами и оборудованием. В лаборатории трупов
но было, за исключением одного, женского, с наброшенным на лицо
дерюжным мешком. Одежда на трупе была высоко забрана, между
ног, забитая до половины, блестела пустая бутылка изпод водки.
Голдобина невозмутимо поправила на трупе одежду. Окуталась
густым облаком дыма.
Алексей поискал глазами по сторонам:
-- Ну и где наша подопечная?
Голдобина молча приблизилась к подоконнику и сняла
накрахмаленную салфетку с какого-то бесформенного предмета.
Скомкала салфетку в руке.
-- Ваша подопечная.
С эмалированного подноса на сотрудников взирала вставными
глазами голова Чераневой Тани. Участковый инспектор и
следователь с минуту подавленно разглядывали этот шедевр
ритуального искусства.
Работа по туалету обезображенной преступником головы,
действительно, была проделана профессионально. Глубокие разрезы
на лице, на веках аккуратно зашиты и замазаны тональной
крем-пудрой. На голове красовался роскошный рыжий шиньон. Брови
и накладные ресницы подклеены именно те, какие были у живой.
Правая бровь слегка приподнята, что придавало выражению лица
чуть удивленный и наивный вид. Даже цвет глаз был подобран
светло-коричневый, Алексей хорошо это запомнил.
Смерть выдавила на губах покойной ту самую загадочную
полуулыбкуполугримасу, какую он замечал на лицах большинства
здешних покойников.
-- Превосходная работа, -- глухим голосом отметил он. --
Даже цвет глаз угадали.
-- Мы не гадали, -- отрезала Голдобина. -- У потерпевшей
сохранился в глазнице обрывок радужки. Залип. По нему были
подобраны протезы.
-- Ни разу не слышал, что в городу практикует протезист,
-- буркнул Дьяконов, распаковывая свою фотоаппаратуру.
-- Протезиста нет. Это мои личные связи. Кстати, обязана
вас уведомить. фиксирующих растворов и морозильных емкостей,
как видите, мы не имеем. Поэтому хранить вашу подопечную, пока
отыщется труп, не намерены. Постарайтесь иметь это в виду.
Голдобина вышла.
-- Анатолий Степанович, доставь сюда Черанева-папашу.
Будем проводить опознание.
Итак, последняя соучастница дикого преступления в Волковке
мертва. Алексей вновь обернулся к окну. Живая Черанева,
циничная, зачуханная давалка из подворотни с размалеванной
физиономией, сильно проигрывала этому мертвому лицу. Смерть
стерла с него убогую суетность, и теперь с эмалированного
подноса взирало величавое лицо красивой женщины. Похоже, только
расставшись с жизнью, она сумела обрести себя.
Голос участкового инспектора вывел его из задумчивости.
-- Черанев в коридоре. Ждет, -- сухо доложил он. Алексей
кивнул.
-- Веди родителя.
Лицо Черанева-папаши показалось знакомым. Лисья, испитая
физиономия с обильными складками кожи, словно отставшими от
лицевых костей. Вел он себя с неприятной угодливостью и походил
на собаку, которую много били.
-- Где вы работаете?
-- От Союзпечати... продавец я. Продавцом, значит, --
бегая глазами по сторонам, отвечал тот.
-- Это в киоске, что ли? На вокзале? -- вспомнил наконец
Алексей, где он мог видеть это липо.
Черанев охотно закивал и начал было намекать на какие-то
особые отношения с покойным Хлыбовнм, на поручения и вдруг
смолк. Его глаза, похожие на две стертые пуговицы, испуганно
остановились, наткнувшись на стеклянный взгляд дочери. Спустя
минуту Черанев суетливо зашарил по карманам в поисках папирос.
Но закурить забыл.
-- Узнаете?
-- А?..
И неожиданно, невпопад хихикнул. Алексей понял, что смешок
нервный, но сдержать себя не мог.
-- Смешно, правда?
-- Ну! -- угодливо поддакнул тот, явно не сознавая, кто и
о чем его спрашивает.
-- Допрыгалась дурочка, -- наконец выдавил он. -- Я вроде
как не отец ей теперь, по закону-то. Лишили меня. Ей двенадцать
лет было, ну... когда запил. А вон как, еще хуже вышло.
Алексей предложил Чераневу подписать протокол опознания и
сам вывел его в коридор. 3адав несколько вопросов, он выяснил,
что никаких отношений в последнее время отец с дочерью не
поддерживал. Куда Черанева могла уйти две недели назад, с кем,
он ничего не знает. Сам Черанев живет приймаком у одной
женщины, она вдовая, из-за нее, собственно, он перестал
встречаться с дочерью.
Из прежних дел Алексей знал, что мать Чераневой скончалась
от рака легких после десяти лет работы в аккумуляторном цехе
металлургического комбината. Сам Черанев, как оказалось, не
знал даже этого.
В райотделе милиции Алексей затребовал данные на гражданку
Чераневу Т. Ф. с дактокартой обеих рук и фотографиями.
Вернувшись в прокуратуру, он подготовил запрос в адрес ИЦ УВД о
розыске трупа. И задумался.
Обезображенное до неузнаваемости лицо наводило на мысль,
что преступник из числа старых знакомых Чераневой. Или
опасается, что его могли видеть в обществе потерпевшей накануне
смерти, поэтому позаботился обрубить ниточку. Если все так, то
свидетели где-то существуют. С другой стороны, со дня смерти
потерпевшей прошло две недели, а труп до сих пор не обнаружен.
И вдруг ="всплывает"= голова. Сомнительно, чтобы преступник
хранил ее эти две недели у себя. Можно предположить, что,
задумав новое преступление, он решил использовать голову убитой
для устрашений очередной жертвы. Для этого убийца вернулся на
место преступления, затем отрезал у трупа ="острорежущим
предметом"= голову и, приколотив гвоздем записку, подкинул
голову в квартиру... Если все так, труп Чераневой пока цел и в
настоящее время находится на месте преступления. Или там, куда
убийце удалось его переместить. Возможно, он расправился с
жертвой в другой местности, с иным административным
подчинением. Пожалуй, после сцены в ресторане, перепуганная,
Черанева могла уехать из города сама, куда угодно.
Алексей отправил подготовленный запрос и набрал номер
телефона СПТУ номер 13.
-- Иван Андреевич?
-- Я.
-- Добрый день. Валяев из прокуратуры. Мне необходимо
побеседовать с вашей женой. И дочерью.
-- Исключено, -- отрубил хриплый голос. -- В городе их
нет. Причину вы знаете.
-- Догадываюсь.
-- Вот так. Если невтерпеж, беседуйте со мной. Я знаю
столько же.
Алексей подумал и спросил в лоб:
-- Ваши жена и дочь провели в Крыму три дня. Хотя, мы
знаем, они рассчитывали провести там отпуск. Что произошло?
-- Насчет отпуска, чушь. Дура-баба вам надвое сказала. А
уехали раньше срока, это правда. Сейчас вся уголовная сволочь,
которая два года назад на Колыме мерзлоту долбила, на курортах
болтается. Татуировку на пляжах нежат. Поэтому порядочные люди
едут отдыхать на Колыму... Минуточку... Тебе чего?
Было слышно, как Глухов прикрыл мембрану ладонью. Потом,
ничего не объясняя, бросил трубку на рычаги. Алексей подождал с
минуту, слушая короткие гудки, и вновь набрал номер. Как он
предполагал, телефон на том конце провода взяла Зинаида. Он
представился, напомнил свой прошлый визит, сказал пару удачных
комплиментов и наконец услышал в трубке нежно расслабленное
мурлыканье.
-- Зиночка, э-э... ласточка, я только что разговаривал с
Иваном Андреевичем. Вы его случайно не съели? Куда он
запропастился?
Зиночка фыркнула и сказала, что такую бяку она нипочем
есть не станет. А к Ивану Андреевичу пришел... ворвался Охорзин
Кирилл Кириллович. Такой смешной, перепуганный какой-то. Они
теперь к гаражам поскакали. Я в окно их вижу. Глухов впереди, а
Охорзин... ой! Упал! Упал, бедненький...
Алексей наконец поблагодарил Зинаиду и пообещал
перезвонить позднее.
Возле гаража, оглянувшись, Глухов увидел, что Охорзин
отряхивает от грязи штанину и прячет в карман пиджака
выкатившуюся бутылку. Зло покатал желваками.
-- Комедию ломаешь? -- процедил он, когда Охорзин,
прихрамывая, подковылял к дверям гаража.
-- Какую комедию? Ты о чем это? -- растерянно замигал тот
постариковски блеклыми, голубыми глазками.
-- Если выпить захотел, так и скажи. А ты... по больному,
как сука!
Наконец до Охорзина дошло.
-- Стой! Стой, дурак! Куда? Ты взгляни вначале, не
поленись. Ну?!
Глухов неуверенно остановился.
-- Иди давай. Сучить меня потом будешь, щенок!
Он с лязгом отбросил сварную дверь и вслед за Глуховым
шагнул в каменное нутро гаража. Щелкнул выключателем. Грузовик
стоял на месте, как оставил его сам Глухов после ночной
поездки.
-- Я, понимаешь, кой-какую мебелишку соседу обещал
перевезти. Полез в кузов, а там эта... нога!
Глухов уже стоял на скате, держась руками за борт. Среди
пустых ведер и мешков, которые валялись тут неизвестно зачем,
увидел желтеющую ступню, явно женскую. Одним рывком он поднялся
в кузов и отбросил в сторону пыльную мешковину.
Нога была отрезана по коленному суставу. Кое-где на ногтях
еще держались остатки педикюра. К икроножной мышце булавкой
была пришпилена записка.
ДАЛЕКО НЕ УБЕЖИШ
НА ОЧЕРЕДИ ТВОЙ ДОЧ
ВКЛЮЧИЛИ СЧЕТЧИК
В конце рабочего дня Алексей забрал в местном отделении
связи две посыпки, которые перед отъездом отправил себе сам.
Дома, вскрывая один из ящиков, он обнаружил, что из вложенных
вещей исчезли две шерстянне фуфайки и несколько пачек
индийского чая. Вместо них для веса ящик на треть был забит
кипами пожелтевших бланков какого-то госснабовского ведомства.
К счастью, вторая посылка со справочниками по криминалистике и
юридической литературой оказалась нетронута.
Красть, собственно говоря, у него было нечего. Все
движимое и недвижимое свободно помещалось в большой дорожный
баул. Однако за последний месяц это была третья по счету кража
его личного имущества.
В восьмом часу вечера Алексей спустился вниз. По пути
забросил пустые ящики в бак для мусора. Какая-то старуха, не
дожидаясь, пока он скроется с глаз, выудила оба ящика из
помойки и, грузно переваливаясь, поволокла добычу в соседний
подъезд.
Было еще светло, когда Алексей выбрался на одну из
окраинных улочек. Опасаясь забрести не туда, остановил
случайного прохожего.
-- Улица Либкнехта, это где? Дом 85.
Плотный, лет пятидесяти дядька с минуту разглядывал его с
головы до пят. Алексей заподозрил даже, что впопыхах надел
пыльник наизнанку. Повторял вопрос. Красное, с прожилками лицо
вдруг разъехалось в широкой ухмылке.
-- Пошел ты на х... Козел!
И дядька повернул прочь. Алексей с трудом подавил в себе
вспышку ярости. Физически ощущая, как сгорают в этом огне
миллионы нервных клеток. Затем, успокоясь, утешил себя тем, что
поступил по-христиански.
Нужный адрес Алексей отыскал сам. Это была почти окраина
города. Маленький, покосившийся домишко с одним оконцем на
фасаде едва выглядывал из-за стоящего подле громадного
="Кировца"=. Когда Алексей подошел ближе, то увидел, что все
четыре ската у трактора-гиганта проколоты. Выбиты стекла в
кабине, железное нутро тоже разворочено и растащено. Судя по
облупленной краске и ржавым пятнам на корпусе, он простоял тут
не один год и начал врастать в землю.
Под окошком, заклеенным синей изолентой, на табуретке
сидела бабушка. Как и табуретка, бабушка была невероятно ветхая
и даже не пошевелилась, когда Алексей остановился рядом. Он
поздоровался и опустился перед старухой на корточки, чтобы она
могла видеть его лицо. Но старуха глядела сквозь него пустим,
стылым взглядом.
-- Бабуля? Скажите, Таня Черанева здесь проживает?
Он смотрел, как сознание медленно возвращаются в ее пустне
глаза. Потом дрогнули пальцы на коленях, уродливые, покрытые
пигментными пятнами. Как будто своим вопросом он возвращал
старуху с того света. Наконец, она его увидела.
-- Кричи шибче, милок. Глухая я, -- услышал он слабый,
шамкающий голос.
Алексей прокричал свой вопрос ей на ухо, и старуха
закивала.
-- Здеся, здеся она. Ушла куды-то.
-- Куда?!
Но на большее старухиных сил не хватило. Сознание вновь
покинуло ее, взгляд опустел и подернулся ледком. Алексей
оставил старуху и вошел в избу. Внутри оказалось довольно
опрятно. Стены без обоев, но бревна выскоблены и промыты
дочиста. Частые, свежекрашенные половипы. В Таниной комнате
вдоль стены стояла узкая кушетка, в изголовье на тумбочке --
увядающий, осенний букет. Чем-то неуловимым эта комнатка
напоминала комнату Иры Калетиной. Такая же стопка модных
журналов и несколько забытых на кушетке кассет.
В шкафу среди упавших блузок, тряпья он нашел спрятанный
однокассетник. Однокассетник оказался японский, правда,
китайского производства. И то, что он был спрятан, единственная
здесь ценная вещь, давало повод думать о намеренном отъезде или
же бегстве хозяйки из дома.
С полчаса Алексей гонял магнитофонные записи в слабой
надежде на какое-нибудь звуковое послание, но ничего, кроме
современного музыкального хлама, на кассетах не оказалось. Он
заглянул в буфет, в хлебницу -- всюду было пусто.
Рейд по соседям тоже ничего не дал. Хотя двое супругов
уверенно доказывали ему, будто видели Чераневу то ли вчера, то
ли позавчера возле дома. Алексей закончил тем, что попросил
одну из соседок, чье лицо показалось ему приветливым,
приглядеть за старухой до завтра в накормить ее.
Уходя, он еще раз оглянулся на покосившуюся избушку.
Картина показалась ему примечательной. Разграбленный, ржавый
трактор (наверняка, болтается на балансе у какой-нибудь
организации) и дряхлая старуха под окном возле догнивающей
избы. Крыша избушки едва достигает коньком до кабины гиганта
социндустрии.
-- И осталась старуха у разбитого трактора, -- невесело
усмехнулся он, глядя на этот скорбный памятник эпохе развитого
социализма.
Некоторое время Алексей шагал, погруженный в раздумья.
Было непонятно, за кем он гонится по этому порочному (или
выморочному?) кругу. Может, в самом деле, как во граде Полоцке,
мертвые хватают живых, рвут их на части? Хотя... как правило,
когда преступника находят, то оказываются, что это вполне
конкретный злодей.
Алексей свернул в боковую улочку и остановился. Место
показалось знакомим. Он стоял напротив дома Калетиной. Под
знакомым, качающимся фонарем. Лампа над головой горела, но свет
не достигал полотна дороги, теряясь на полпути.
Алексей поколебался и толкнул калитку. Мелькнула мысль,
что ему трудно будет объяснить полубезумной хозяйке этого дома
цель своего визита. Впрочем, она не любопытна. В этот момент в
просвете между зарослями черемухи он увидел удаляющуюся женскую
фигуру. Она была в темном платке и платье, шла торопливо с
опущенной низко головой. Что-то почудилось в ее облике
знакомое. Вернее, в том чувстве, которое она вызывала --
чувство замкнувшегося в себе несчастья. Это была Калетина.
Алексей вышел следом на улицу, оставив калитку открытой.
-- Здравствуйте. Вы помните меня?
Она вздрогнула, слегка даже отшатнулась, но продолжала
идти, попрежнему не подымая глаз.
-- Мне хотелось бы поговорить с вами, -- продолжал Алексей
с мягкой настойчивостью. -- Вы, я вижу, уходите?
-- Ухожу, -- прошелестело в ответ.
-- Может, мне проводить вас? Или я мог бы подождать?
-- Да, -- услышал он после паузы. -- Подождите.
Она ушла, так и не взглянув на него, скрылась в каком-то
переулке, между дворами. Алексей повернул назад к дому, не
слишком уверенный, что сумел договориться.
На противоположной стороне улицы перед кучей песка он
увидел тщедушного мужичонку с недельной щетиной на лице. Тот
стоял, опершись на лопату, и сверлил его глазами из-под
надвинутой на глаза кепки. На нем была заляпанная старой
краской спецодежда и галоши на босу ногу. Когда Алексей
поравнялся, мужичонка вопросительно буркнул:
-- Из органов?
-- Допустим.
-- В позапрошлый месяц, во вторник приезжал, ну? К этой...
На ="УАЗе"=, кажись.
Алексей промолчал, выжидая не без любопытства, что
последует дальше. Мужичонка поскреб щетину и неожиданно грязно
выругался.
-- Под замок ее, стерву, мать-размать... Ну? Дело говорю.
-- За что под замок? -- усомнился Алексеи.
-- Степана Гирева знаешь? В СМУ на автокране вкалывает,
три года как с химии...
Мужичонка зашелся опять длинно и грязно матом по одному
ему известному поводу. Потом в его пространном и путаном
рассказе появились какие-то кроли, две пары. Выяснилось в конце
концов, что это кролики, которые были куплены то ли у Степана
Гирева, то ли у кого-то из Степановых родственников, и сколько
его, суку, пришлось поить водярой. Потом вновь мужичонка начал
перебирать чью-то родню, матерился и сплевывал под ноги, тыкал
большим пальцем за плечо и рубил ребром ладони воздух.
Алексей понял, что из затянувшейся тирады без посторонней
помоши этому пошехонцу не выбраться. ="Типичная клиника, --
заключил он, с любопытством наблюдая оратора. -- Нечто вроде
разжижения мозгов в запущенной стадии сифлиса"=.
-- Ну, и при чем тут Калетина?
Мужичонка вдруг с подозрением, исподлобья уставился на
Алексея, как на недоумка. Тот в очередной раз остро
почувствовал себя совершенным иностранцем, Миклухо-Маклаем.
-- Ты че, бля, думаешь? Ушла? Квартал вокруг обежит, и
домой!
Он оглянулся по сторонам и с видом заговорщика поманил
Алексея к себе. Алексей подставил ухо.
-- Дома! Дома, говорю, сидит, ну? Торкнись поди в ворота,
падло буду!
Алексей недоверчиво хмыкнул. Но мужичонка, шаркая галошами
и озираясь, уже семенил к своему палисаду. Однако не ушел, а
встал поодаль, зорко наблюдая за дальнейшими действиями
="органов"=.
Как и в прошлый раз дверь легко подалась. Похоже, ее тут
никогда не запирали. Алексей поднял глаза и застыл от
неожиданности. Перед ним в дверном проеме плавало бледное лицо
с вопрошающе устремленными перед собой глазами. Темнота внутри
съедада очертания фигуры, и оттого лицо казалось картонной
маской, подвешенной под притолокою на невидимой нити.
-- Извините, я не заметил, когда вы прошли.
Бледная маска едва заметно шевельнулась.
-- Я думаю, нам следует поговорить. Если позволите? -- Он
сделал шаг вперед и остановился, выжидая.
-- Проходите.
В доме царил полумрак с запахом гнили и сырости. Алексей
осторожно двинулся следом, едва угадывая впереди легкое
движение воздуха. Хозяйка остановилась посреди комнаты лицом к
гостю. Оглядевшись, Алексей узнал комнату покойной дочери.
Портрет Иры в траурной раме, выполнеиный халтурщиком из
местного фотоателье, смотрел на них со стены с напряженной,
вымученной улыбкой.
-- В мае месяце я был у вас. Вы помните?
Женщина молчала. Было похоже, внешние события нимало ее не
занимали. В том числе он сам -- всего лишь очередная докука,
которую необходимо перетерпеть и забыть.
-- Мы тогда говорили о вашей дочери. Ире Калетиной.
-- Да.
Веки прогнули, и она остановила на нем встревоженный
взгляд. ="Помнит, -- отметил Алексей. -- Во всяком случае то,
что касается дочери"=.
-- Вы говорили, она бывает у вас? Это так?
-- Приходит.
-- Вам не кажется это странным, учитывая, что Иры вот уже
год нет в живых?
Калетина вновь потупилась. В быстро густеющих сумерках ему
показалось, что плечи ее вздрагивают. Алексей подошел к
портрету на стене, чтобы как-то разрушить дурацкую мизансцену и
собственную не менее дурацкую роль строго вопрошающего учителя.
-- Она привязана ко мне и не может уйти совсем, -- тихо
прошелестело в темноте.
-- Вы тоже любили ее?
-- Да.
-- В прошлый раз, когда я провожал Иру, я просил
разрешения навестить ее еще раз. Она согласилась, как будто.
Могу я поговорить с ней?
Он затаил дыхание, чувствуя, что в своем любопытстве зашел
слишком далеко. Ответ как всегда последовал не сразу.
-- Не знаю.
-- Мне бы очень хотелось. Если возможно, -- с
настойчивостью добавил он, не слыша в ответе категорического
отказа.
-- Это зависит от Ириши.
-- Когда? Сегодня, завтра?.. Где она?
-- Здесь.
Калетина неловко повернулась и вышла из комнаты. Алексей
постоял в растерянности и опустился на софу. Прошло минут
десять-пятнадцать, хозяйка не возвращалась. Он подумал вдруг,
что ответ Калетиной мог означать что угодно. Например, память о
покойной, которая, как боль, постоянно здесь, в сердце матери.
Или что-то в этом роде.
Он заметил белеющий в сумерках возле двери выключатель и
пощелкал кнопкой. Свет почему-то не горел. Алексей потуже
прокрутил лампу в люстре и снова пощелкал. Безуспешно. Ждать
больше не имело смысла. Впотьмах, ударяясь плечами о
многочисленные косяки, он кое-как выбрался наружу. И вдруг
столкнулся с хозяйкой в калитке. Похоже, она откуда-то
возвращалась, одетая в темное, в темном платке, прошла мимо,
даже не взглянув. И скрылась в доме.
-- Черт знает что... -- Он пожал плечами и вышел на
дорогу, чувствуя себя идиотом.
На столбе бросились в глаза обрывки провода на изоляторах,
около полуметра длиной. Остальное было смотано и висело на
заборе Калетинского палисада.
-- Ну? Теперь видал? А я че говорил? -- Прежний небритый
мужичонка стоял в нескольких шагах от него и делал руками
какие-то знаки. Алексей сообразил наконец, что его зовут.
-- Айда в дом, поговорим. А то на виду у этой...
В прихожей, склонясь над оцинкованным тазом, поставленном
на табурет, мыла голову дебелая баба. Халат на ней был спущен с
плеч до пояса, и белые, непомерно большие груди тяжко
колыхались в такт движениям рук. Мужичонка фыркнул и с порога
обложил бабу матюгами.
-- Выставила вымя, корова недоена! Тут человек у меня из
органов, а ей хрен по это самое!
Баба протерла глаза от мыла и, ойкнув, скрылась за
занавеской. Мужичонка протопал следом. Алексей услышал его
приглушенный бормоток, из которого удалось разобрать всего два
слова -- ="гость"= и ="из органов"=. Еще ="дура"=. Обратно он
появился с торжествующей ухмылкой на небритой физиономии, зажав
в горсти бутылку ="Пшеничной"=.
-- Айда, по такому случаю.
Сели за стол на кухне, довольно грязной и больше
напоминающей кладовку. Мужичонка ловко скусил зубами пробку и
набулькал водки в два грязных, захватанных стакана до самых
краев.
-- Ну, бывай! -- бормотнул он, вытягивая губы сосочкой.
Острый кадык заходил у гостя перед глазами. Алексей понял, что
ушлый мужичонка довольно ловко его использовал. Человек из
="органов"= и ="по такому случаю"= произвели на супругу
необходимое впечатление. Иначе ="Пшеничной"= супругу было бы не
видать как собственных ушей.
Вскоре появилась она сама в туго повязанной на голове
косынке. Молча прошла к лавке и уселась напротив гостя,
скрестив руки под грудью. С этого момента она ни разу не
пошевелилась и, кажется, не сморгнула. Хозяин уже нес
околесицу, яростно напирая на какие-то свои права. Но его
разговоры, сколько Алексей мог разобрать, по-прежнему крутились
вокруг Степана Гирева, который ="робил"= в СМУ на автокране, и
все тех же злополучных кролей, которые сдохли вместе с
приплодом из-за ="этой стервы"=. Алексей отодвинул стакан с
водкой в сторону.
-- Провода у Калетиной твоя работа?
-- Ну дак... бля такая, она во у меня где!
Мужичонка полоснул ребром ладони по кадыку и заматерился
скороговоркой, бросая на гостя подозрительные, сверкающие
взгляды. Тот жестом остановил его.
-- Теперь слушай. Завтра провода у Калетиной должны быть
на месте, а не на заборе. Если она пожалуется, или узнаю сам,
пеняй на себя. Все понял? -- С порога он еще раз обернулся. --
Я не продаюсь.
Дом Калетиных на противоположной стороне улицы показался
ему в темноте похожим на черный гроб, случайно забытый в
кустах.
-- Вот и сходили подружки по ягоды, -- пробормотал он,
вспоминая анекдот отца Амвросия про двух озабоченных дурех.
скончалась около двух недель назад. Более точный срок можно
определить, имея труп. Что касается причины смерти, ничего
нового вам не сообщу. Ищите труп.
Голдобина рубила фразы резко, акцентированно, словно
вбивала в череп гвозди. По крайней мере именно так ее манеру
излагать Алексей ощущал на себе. Интересно, подумал он, была ли
эта мадам когда-нибудь замужем? А если была, то кто, любопытно
знать, ее муж? Он представил себя на мгновение в роли мужа
Голдобиной. В одной с ней супружеской постели! И содрогнулся.
-- Голова, -- продолжала судмедэксперт, раскуривая на ходу
сигарету, -
- отделена посмертно острорежущим предметом. Режущая кромка
длиной около пятнадцати сантиметров, с зазубринами. Линия
отчленения проходит между первым и вторым шейным позвонком.
Возраст потерпевшей, учитывая состояние зубов, кожных покровов,
других признаков, от шестнадцати до двадцатидвадцати одного
года. Остальные подробности найдете в экспертном заключении.
Сильным движением Голдобипа открыла обитую листовой сталью
дверь с табличкой ="Посторонним ход воспрещен"=.
-- Прошу проходить.
Из-за густого трупного запаха Алексею пришлось сделать над
собой усилие, чтобы ступить через порог. Голдобина заметила
это.
-- Откройте фрамуги, черт бы вас... -- промычал сквозь
зубы Дьяконов.
Голдобина передернула плечом и хрипло прокаркала какой-то
белой фигуре, копошащейся среди мертвых тел.
-- Эрнестик, я попрошу вас открыть на время форточки. У
нас сегодня дамы.
Из разных углов послышался смех. Худощавый Эрнестик в
длинном, явно на вырост халате бросил в таз нечто вроде
садового секатора. Недовольно буркнул:
-- Я открою. Но мух, Дина Александровна, ловить будете
сами.
Голдобина повернулась к гостям.
-- Пройдите сюда.
Вслед за ней они протиснулись в небольшую боковушку,
служащую лабораторией, с несколькими стеллажами и вертушками,
уставленными сплошь множеством разноцветных пробирок, колб,
бутылей с химреактивами и оборудованием. В лаборатории трупов
но было, за исключением одного, женского, с наброшенным на лицо
дерюжным мешком. Одежда на трупе была высоко забрана, между
ног, забитая до половины, блестела пустая бутылка изпод водки.
Голдобина невозмутимо поправила на трупе одежду. Окуталась
густым облаком дыма.
Алексей поискал глазами по сторонам:
-- Ну и где наша подопечная?
Голдобина молча приблизилась к подоконнику и сняла
накрахмаленную салфетку с какого-то бесформенного предмета.
Скомкала салфетку в руке.
-- Ваша подопечная.
С эмалированного подноса на сотрудников взирала вставными
глазами голова Чераневой Тани. Участковый инспектор и
следователь с минуту подавленно разглядывали этот шедевр
ритуального искусства.
Работа по туалету обезображенной преступником головы,
действительно, была проделана профессионально. Глубокие разрезы
на лице, на веках аккуратно зашиты и замазаны тональной
крем-пудрой. На голове красовался роскошный рыжий шиньон. Брови
и накладные ресницы подклеены именно те, какие были у живой.
Правая бровь слегка приподнята, что придавало выражению лица
чуть удивленный и наивный вид. Даже цвет глаз был подобран
светло-коричневый, Алексей хорошо это запомнил.
Смерть выдавила на губах покойной ту самую загадочную
полуулыбкуполугримасу, какую он замечал на лицах большинства
здешних покойников.
-- Превосходная работа, -- глухим голосом отметил он. --
Даже цвет глаз угадали.
-- Мы не гадали, -- отрезала Голдобина. -- У потерпевшей
сохранился в глазнице обрывок радужки. Залип. По нему были
подобраны протезы.
-- Ни разу не слышал, что в городу практикует протезист,
-- буркнул Дьяконов, распаковывая свою фотоаппаратуру.
-- Протезиста нет. Это мои личные связи. Кстати, обязана
вас уведомить. фиксирующих растворов и морозильных емкостей,
как видите, мы не имеем. Поэтому хранить вашу подопечную, пока
отыщется труп, не намерены. Постарайтесь иметь это в виду.
Голдобина вышла.
-- Анатолий Степанович, доставь сюда Черанева-папашу.
Будем проводить опознание.
Итак, последняя соучастница дикого преступления в Волковке
мертва. Алексей вновь обернулся к окну. Живая Черанева,
циничная, зачуханная давалка из подворотни с размалеванной
физиономией, сильно проигрывала этому мертвому лицу. Смерть
стерла с него убогую суетность, и теперь с эмалированного
подноса взирало величавое лицо красивой женщины. Похоже, только
расставшись с жизнью, она сумела обрести себя.
Голос участкового инспектора вывел его из задумчивости.
-- Черанев в коридоре. Ждет, -- сухо доложил он. Алексей
кивнул.
-- Веди родителя.
Лицо Черанева-папаши показалось знакомым. Лисья, испитая
физиономия с обильными складками кожи, словно отставшими от
лицевых костей. Вел он себя с неприятной угодливостью и походил
на собаку, которую много били.
-- Где вы работаете?
-- От Союзпечати... продавец я. Продавцом, значит, --
бегая глазами по сторонам, отвечал тот.
-- Это в киоске, что ли? На вокзале? -- вспомнил наконец
Алексей, где он мог видеть это липо.
Черанев охотно закивал и начал было намекать на какие-то
особые отношения с покойным Хлыбовнм, на поручения и вдруг
смолк. Его глаза, похожие на две стертые пуговицы, испуганно
остановились, наткнувшись на стеклянный взгляд дочери. Спустя
минуту Черанев суетливо зашарил по карманам в поисках папирос.
Но закурить забыл.
-- Узнаете?
-- А?..
И неожиданно, невпопад хихикнул. Алексей понял, что смешок
нервный, но сдержать себя не мог.
-- Смешно, правда?
-- Ну! -- угодливо поддакнул тот, явно не сознавая, кто и
о чем его спрашивает.
-- Допрыгалась дурочка, -- наконец выдавил он. -- Я вроде
как не отец ей теперь, по закону-то. Лишили меня. Ей двенадцать
лет было, ну... когда запил. А вон как, еще хуже вышло.
Алексей предложил Чераневу подписать протокол опознания и
сам вывел его в коридор. 3адав несколько вопросов, он выяснил,
что никаких отношений в последнее время отец с дочерью не
поддерживал. Куда Черанева могла уйти две недели назад, с кем,
он ничего не знает. Сам Черанев живет приймаком у одной
женщины, она вдовая, из-за нее, собственно, он перестал
встречаться с дочерью.
Из прежних дел Алексей знал, что мать Чераневой скончалась
от рака легких после десяти лет работы в аккумуляторном цехе
металлургического комбината. Сам Черанев, как оказалось, не
знал даже этого.
В райотделе милиции Алексей затребовал данные на гражданку
Чераневу Т. Ф. с дактокартой обеих рук и фотографиями.
Вернувшись в прокуратуру, он подготовил запрос в адрес ИЦ УВД о
розыске трупа. И задумался.
Обезображенное до неузнаваемости лицо наводило на мысль,
что преступник из числа старых знакомых Чераневой. Или
опасается, что его могли видеть в обществе потерпевшей накануне
смерти, поэтому позаботился обрубить ниточку. Если все так, то
свидетели где-то существуют. С другой стороны, со дня смерти
потерпевшей прошло две недели, а труп до сих пор не обнаружен.
И вдруг ="всплывает"= голова. Сомнительно, чтобы преступник
хранил ее эти две недели у себя. Можно предположить, что,
задумав новое преступление, он решил использовать голову убитой
для устрашений очередной жертвы. Для этого убийца вернулся на
место преступления, затем отрезал у трупа ="острорежущим
предметом"= голову и, приколотив гвоздем записку, подкинул
голову в квартиру... Если все так, труп Чераневой пока цел и в
настоящее время находится на месте преступления. Или там, куда
убийце удалось его переместить. Возможно, он расправился с
жертвой в другой местности, с иным административным
подчинением. Пожалуй, после сцены в ресторане, перепуганная,
Черанева могла уехать из города сама, куда угодно.
Алексей отправил подготовленный запрос и набрал номер
телефона СПТУ номер 13.
-- Иван Андреевич?
-- Я.
-- Добрый день. Валяев из прокуратуры. Мне необходимо
побеседовать с вашей женой. И дочерью.
-- Исключено, -- отрубил хриплый голос. -- В городе их
нет. Причину вы знаете.
-- Догадываюсь.
-- Вот так. Если невтерпеж, беседуйте со мной. Я знаю
столько же.
Алексей подумал и спросил в лоб:
-- Ваши жена и дочь провели в Крыму три дня. Хотя, мы
знаем, они рассчитывали провести там отпуск. Что произошло?
-- Насчет отпуска, чушь. Дура-баба вам надвое сказала. А
уехали раньше срока, это правда. Сейчас вся уголовная сволочь,
которая два года назад на Колыме мерзлоту долбила, на курортах
болтается. Татуировку на пляжах нежат. Поэтому порядочные люди
едут отдыхать на Колыму... Минуточку... Тебе чего?
Было слышно, как Глухов прикрыл мембрану ладонью. Потом,
ничего не объясняя, бросил трубку на рычаги. Алексей подождал с
минуту, слушая короткие гудки, и вновь набрал номер. Как он
предполагал, телефон на том конце провода взяла Зинаида. Он
представился, напомнил свой прошлый визит, сказал пару удачных
комплиментов и наконец услышал в трубке нежно расслабленное
мурлыканье.
-- Зиночка, э-э... ласточка, я только что разговаривал с
Иваном Андреевичем. Вы его случайно не съели? Куда он
запропастился?
Зиночка фыркнула и сказала, что такую бяку она нипочем
есть не станет. А к Ивану Андреевичу пришел... ворвался Охорзин
Кирилл Кириллович. Такой смешной, перепуганный какой-то. Они
теперь к гаражам поскакали. Я в окно их вижу. Глухов впереди, а
Охорзин... ой! Упал! Упал, бедненький...
Алексей наконец поблагодарил Зинаиду и пообещал
перезвонить позднее.
Возле гаража, оглянувшись, Глухов увидел, что Охорзин
отряхивает от грязи штанину и прячет в карман пиджака
выкатившуюся бутылку. Зло покатал желваками.
-- Комедию ломаешь? -- процедил он, когда Охорзин,
прихрамывая, подковылял к дверям гаража.
-- Какую комедию? Ты о чем это? -- растерянно замигал тот
постариковски блеклыми, голубыми глазками.
-- Если выпить захотел, так и скажи. А ты... по больному,
как сука!
Наконец до Охорзина дошло.
-- Стой! Стой, дурак! Куда? Ты взгляни вначале, не
поленись. Ну?!
Глухов неуверенно остановился.
-- Иди давай. Сучить меня потом будешь, щенок!
Он с лязгом отбросил сварную дверь и вслед за Глуховым
шагнул в каменное нутро гаража. Щелкнул выключателем. Грузовик
стоял на месте, как оставил его сам Глухов после ночной
поездки.
-- Я, понимаешь, кой-какую мебелишку соседу обещал
перевезти. Полез в кузов, а там эта... нога!
Глухов уже стоял на скате, держась руками за борт. Среди
пустых ведер и мешков, которые валялись тут неизвестно зачем,
увидел желтеющую ступню, явно женскую. Одним рывком он поднялся
в кузов и отбросил в сторону пыльную мешковину.
Нога была отрезана по коленному суставу. Кое-где на ногтях
еще держались остатки педикюра. К икроножной мышце булавкой
была пришпилена записка.
ДАЛЕКО НЕ УБЕЖИШ
НА ОЧЕРЕДИ ТВОЙ ДОЧ
ВКЛЮЧИЛИ СЧЕТЧИК
В конце рабочего дня Алексей забрал в местном отделении
связи две посыпки, которые перед отъездом отправил себе сам.
Дома, вскрывая один из ящиков, он обнаружил, что из вложенных
вещей исчезли две шерстянне фуфайки и несколько пачек
индийского чая. Вместо них для веса ящик на треть был забит
кипами пожелтевших бланков какого-то госснабовского ведомства.
К счастью, вторая посылка со справочниками по криминалистике и
юридической литературой оказалась нетронута.
Красть, собственно говоря, у него было нечего. Все
движимое и недвижимое свободно помещалось в большой дорожный
баул. Однако за последний месяц это была третья по счету кража
его личного имущества.
В восьмом часу вечера Алексей спустился вниз. По пути
забросил пустые ящики в бак для мусора. Какая-то старуха, не
дожидаясь, пока он скроется с глаз, выудила оба ящика из
помойки и, грузно переваливаясь, поволокла добычу в соседний
подъезд.
Было еще светло, когда Алексей выбрался на одну из
окраинных улочек. Опасаясь забрести не туда, остановил
случайного прохожего.
-- Улица Либкнехта, это где? Дом 85.
Плотный, лет пятидесяти дядька с минуту разглядывал его с
головы до пят. Алексей заподозрил даже, что впопыхах надел
пыльник наизнанку. Повторял вопрос. Красное, с прожилками лицо
вдруг разъехалось в широкой ухмылке.
-- Пошел ты на х... Козел!
И дядька повернул прочь. Алексей с трудом подавил в себе
вспышку ярости. Физически ощущая, как сгорают в этом огне
миллионы нервных клеток. Затем, успокоясь, утешил себя тем, что
поступил по-христиански.
Нужный адрес Алексей отыскал сам. Это была почти окраина
города. Маленький, покосившийся домишко с одним оконцем на
фасаде едва выглядывал из-за стоящего подле громадного
="Кировца"=. Когда Алексей подошел ближе, то увидел, что все
четыре ската у трактора-гиганта проколоты. Выбиты стекла в
кабине, железное нутро тоже разворочено и растащено. Судя по
облупленной краске и ржавым пятнам на корпусе, он простоял тут
не один год и начал врастать в землю.
Под окошком, заклеенным синей изолентой, на табуретке
сидела бабушка. Как и табуретка, бабушка была невероятно ветхая
и даже не пошевелилась, когда Алексей остановился рядом. Он
поздоровался и опустился перед старухой на корточки, чтобы она
могла видеть его лицо. Но старуха глядела сквозь него пустим,
стылым взглядом.
-- Бабуля? Скажите, Таня Черанева здесь проживает?
Он смотрел, как сознание медленно возвращаются в ее пустне
глаза. Потом дрогнули пальцы на коленях, уродливые, покрытые
пигментными пятнами. Как будто своим вопросом он возвращал
старуху с того света. Наконец, она его увидела.
-- Кричи шибче, милок. Глухая я, -- услышал он слабый,
шамкающий голос.
Алексей прокричал свой вопрос ей на ухо, и старуха
закивала.
-- Здеся, здеся она. Ушла куды-то.
-- Куда?!
Но на большее старухиных сил не хватило. Сознание вновь
покинуло ее, взгляд опустел и подернулся ледком. Алексей
оставил старуху и вошел в избу. Внутри оказалось довольно
опрятно. Стены без обоев, но бревна выскоблены и промыты
дочиста. Частые, свежекрашенные половипы. В Таниной комнате
вдоль стены стояла узкая кушетка, в изголовье на тумбочке --
увядающий, осенний букет. Чем-то неуловимым эта комнатка
напоминала комнату Иры Калетиной. Такая же стопка модных
журналов и несколько забытых на кушетке кассет.
В шкафу среди упавших блузок, тряпья он нашел спрятанный
однокассетник. Однокассетник оказался японский, правда,
китайского производства. И то, что он был спрятан, единственная
здесь ценная вещь, давало повод думать о намеренном отъезде или
же бегстве хозяйки из дома.
С полчаса Алексей гонял магнитофонные записи в слабой
надежде на какое-нибудь звуковое послание, но ничего, кроме
современного музыкального хлама, на кассетах не оказалось. Он
заглянул в буфет, в хлебницу -- всюду было пусто.
Рейд по соседям тоже ничего не дал. Хотя двое супругов
уверенно доказывали ему, будто видели Чераневу то ли вчера, то
ли позавчера возле дома. Алексей закончил тем, что попросил
одну из соседок, чье лицо показалось ему приветливым,
приглядеть за старухой до завтра в накормить ее.
Уходя, он еще раз оглянулся на покосившуюся избушку.
Картина показалась ему примечательной. Разграбленный, ржавый
трактор (наверняка, болтается на балансе у какой-нибудь
организации) и дряхлая старуха под окном возле догнивающей
избы. Крыша избушки едва достигает коньком до кабины гиганта
социндустрии.
-- И осталась старуха у разбитого трактора, -- невесело
усмехнулся он, глядя на этот скорбный памятник эпохе развитого
социализма.
Некоторое время Алексей шагал, погруженный в раздумья.
Было непонятно, за кем он гонится по этому порочному (или
выморочному?) кругу. Может, в самом деле, как во граде Полоцке,
мертвые хватают живых, рвут их на части? Хотя... как правило,
когда преступника находят, то оказываются, что это вполне
конкретный злодей.
Алексей свернул в боковую улочку и остановился. Место
показалось знакомим. Он стоял напротив дома Калетиной. Под
знакомым, качающимся фонарем. Лампа над головой горела, но свет
не достигал полотна дороги, теряясь на полпути.
Алексей поколебался и толкнул калитку. Мелькнула мысль,
что ему трудно будет объяснить полубезумной хозяйке этого дома
цель своего визита. Впрочем, она не любопытна. В этот момент в
просвете между зарослями черемухи он увидел удаляющуюся женскую
фигуру. Она была в темном платке и платье, шла торопливо с
опущенной низко головой. Что-то почудилось в ее облике
знакомое. Вернее, в том чувстве, которое она вызывала --
чувство замкнувшегося в себе несчастья. Это была Калетина.
Алексей вышел следом на улицу, оставив калитку открытой.
-- Здравствуйте. Вы помните меня?
Она вздрогнула, слегка даже отшатнулась, но продолжала
идти, попрежнему не подымая глаз.
-- Мне хотелось бы поговорить с вами, -- продолжал Алексей
с мягкой настойчивостью. -- Вы, я вижу, уходите?
-- Ухожу, -- прошелестело в ответ.
-- Может, мне проводить вас? Или я мог бы подождать?
-- Да, -- услышал он после паузы. -- Подождите.
Она ушла, так и не взглянув на него, скрылась в каком-то
переулке, между дворами. Алексей повернул назад к дому, не
слишком уверенный, что сумел договориться.
На противоположной стороне улицы перед кучей песка он
увидел тщедушного мужичонку с недельной щетиной на лице. Тот
стоял, опершись на лопату, и сверлил его глазами из-под
надвинутой на глаза кепки. На нем была заляпанная старой
краской спецодежда и галоши на босу ногу. Когда Алексей
поравнялся, мужичонка вопросительно буркнул:
-- Из органов?
-- Допустим.
-- В позапрошлый месяц, во вторник приезжал, ну? К этой...
На ="УАЗе"=, кажись.
Алексей промолчал, выжидая не без любопытства, что
последует дальше. Мужичонка поскреб щетину и неожиданно грязно
выругался.
-- Под замок ее, стерву, мать-размать... Ну? Дело говорю.
-- За что под замок? -- усомнился Алексеи.
-- Степана Гирева знаешь? В СМУ на автокране вкалывает,
три года как с химии...
Мужичонка зашелся опять длинно и грязно матом по одному
ему известному поводу. Потом в его пространном и путаном
рассказе появились какие-то кроли, две пары. Выяснилось в конце
концов, что это кролики, которые были куплены то ли у Степана
Гирева, то ли у кого-то из Степановых родственников, и сколько
его, суку, пришлось поить водярой. Потом вновь мужичонка начал
перебирать чью-то родню, матерился и сплевывал под ноги, тыкал
большим пальцем за плечо и рубил ребром ладони воздух.
Алексей понял, что из затянувшейся тирады без посторонней
помоши этому пошехонцу не выбраться. ="Типичная клиника, --
заключил он, с любопытством наблюдая оратора. -- Нечто вроде
разжижения мозгов в запущенной стадии сифлиса"=.
-- Ну, и при чем тут Калетина?
Мужичонка вдруг с подозрением, исподлобья уставился на
Алексея, как на недоумка. Тот в очередной раз остро
почувствовал себя совершенным иностранцем, Миклухо-Маклаем.
-- Ты че, бля, думаешь? Ушла? Квартал вокруг обежит, и
домой!
Он оглянулся по сторонам и с видом заговорщика поманил
Алексея к себе. Алексей подставил ухо.
-- Дома! Дома, говорю, сидит, ну? Торкнись поди в ворота,
падло буду!
Алексей недоверчиво хмыкнул. Но мужичонка, шаркая галошами
и озираясь, уже семенил к своему палисаду. Однако не ушел, а
встал поодаль, зорко наблюдая за дальнейшими действиями
="органов"=.
Как и в прошлый раз дверь легко подалась. Похоже, ее тут
никогда не запирали. Алексей поднял глаза и застыл от
неожиданности. Перед ним в дверном проеме плавало бледное лицо
с вопрошающе устремленными перед собой глазами. Темнота внутри
съедада очертания фигуры, и оттого лицо казалось картонной
маской, подвешенной под притолокою на невидимой нити.
-- Извините, я не заметил, когда вы прошли.
Бледная маска едва заметно шевельнулась.
-- Я думаю, нам следует поговорить. Если позволите? -- Он
сделал шаг вперед и остановился, выжидая.
-- Проходите.
В доме царил полумрак с запахом гнили и сырости. Алексей
осторожно двинулся следом, едва угадывая впереди легкое
движение воздуха. Хозяйка остановилась посреди комнаты лицом к
гостю. Оглядевшись, Алексей узнал комнату покойной дочери.
Портрет Иры в траурной раме, выполнеиный халтурщиком из
местного фотоателье, смотрел на них со стены с напряженной,
вымученной улыбкой.
-- В мае месяце я был у вас. Вы помните?
Женщина молчала. Было похоже, внешние события нимало ее не
занимали. В том числе он сам -- всего лишь очередная докука,
которую необходимо перетерпеть и забыть.
-- Мы тогда говорили о вашей дочери. Ире Калетиной.
-- Да.
Веки прогнули, и она остановила на нем встревоженный
взгляд. ="Помнит, -- отметил Алексей. -- Во всяком случае то,
что касается дочери"=.
-- Вы говорили, она бывает у вас? Это так?
-- Приходит.
-- Вам не кажется это странным, учитывая, что Иры вот уже
год нет в живых?
Калетина вновь потупилась. В быстро густеющих сумерках ему
показалось, что плечи ее вздрагивают. Алексей подошел к
портрету на стене, чтобы как-то разрушить дурацкую мизансцену и
собственную не менее дурацкую роль строго вопрошающего учителя.
-- Она привязана ко мне и не может уйти совсем, -- тихо
прошелестело в темноте.
-- Вы тоже любили ее?
-- Да.
-- В прошлый раз, когда я провожал Иру, я просил
разрешения навестить ее еще раз. Она согласилась, как будто.
Могу я поговорить с ней?
Он затаил дыхание, чувствуя, что в своем любопытстве зашел
слишком далеко. Ответ как всегда последовал не сразу.
-- Не знаю.
-- Мне бы очень хотелось. Если возможно, -- с
настойчивостью добавил он, не слыша в ответе категорического
отказа.
-- Это зависит от Ириши.
-- Когда? Сегодня, завтра?.. Где она?
-- Здесь.
Калетина неловко повернулась и вышла из комнаты. Алексей
постоял в растерянности и опустился на софу. Прошло минут
десять-пятнадцать, хозяйка не возвращалась. Он подумал вдруг,
что ответ Калетиной мог означать что угодно. Например, память о
покойной, которая, как боль, постоянно здесь, в сердце матери.
Или что-то в этом роде.
Он заметил белеющий в сумерках возле двери выключатель и
пощелкал кнопкой. Свет почему-то не горел. Алексей потуже
прокрутил лампу в люстре и снова пощелкал. Безуспешно. Ждать
больше не имело смысла. Впотьмах, ударяясь плечами о
многочисленные косяки, он кое-как выбрался наружу. И вдруг
столкнулся с хозяйкой в калитке. Похоже, она откуда-то
возвращалась, одетая в темное, в темном платке, прошла мимо,
даже не взглянув. И скрылась в доме.
-- Черт знает что... -- Он пожал плечами и вышел на
дорогу, чувствуя себя идиотом.
На столбе бросились в глаза обрывки провода на изоляторах,
около полуметра длиной. Остальное было смотано и висело на
заборе Калетинского палисада.
-- Ну? Теперь видал? А я че говорил? -- Прежний небритый
мужичонка стоял в нескольких шагах от него и делал руками
какие-то знаки. Алексей сообразил наконец, что его зовут.
-- Айда в дом, поговорим. А то на виду у этой...
В прихожей, склонясь над оцинкованным тазом, поставленном
на табурет, мыла голову дебелая баба. Халат на ней был спущен с
плеч до пояса, и белые, непомерно большие груди тяжко
колыхались в такт движениям рук. Мужичонка фыркнул и с порога
обложил бабу матюгами.
-- Выставила вымя, корова недоена! Тут человек у меня из
органов, а ей хрен по это самое!
Баба протерла глаза от мыла и, ойкнув, скрылась за
занавеской. Мужичонка протопал следом. Алексей услышал его
приглушенный бормоток, из которого удалось разобрать всего два
слова -- ="гость"= и ="из органов"=. Еще ="дура"=. Обратно он
появился с торжествующей ухмылкой на небритой физиономии, зажав
в горсти бутылку ="Пшеничной"=.
-- Айда, по такому случаю.
Сели за стол на кухне, довольно грязной и больше
напоминающей кладовку. Мужичонка ловко скусил зубами пробку и
набулькал водки в два грязных, захватанных стакана до самых
краев.
-- Ну, бывай! -- бормотнул он, вытягивая губы сосочкой.
Острый кадык заходил у гостя перед глазами. Алексей понял, что
ушлый мужичонка довольно ловко его использовал. Человек из
="органов"= и ="по такому случаю"= произвели на супругу
необходимое впечатление. Иначе ="Пшеничной"= супругу было бы не
видать как собственных ушей.
Вскоре появилась она сама в туго повязанной на голове
косынке. Молча прошла к лавке и уселась напротив гостя,
скрестив руки под грудью. С этого момента она ни разу не
пошевелилась и, кажется, не сморгнула. Хозяин уже нес
околесицу, яростно напирая на какие-то свои права. Но его
разговоры, сколько Алексей мог разобрать, по-прежнему крутились
вокруг Степана Гирева, который ="робил"= в СМУ на автокране, и
все тех же злополучных кролей, которые сдохли вместе с
приплодом из-за ="этой стервы"=. Алексей отодвинул стакан с
водкой в сторону.
-- Провода у Калетиной твоя работа?
-- Ну дак... бля такая, она во у меня где!
Мужичонка полоснул ребром ладони по кадыку и заматерился
скороговоркой, бросая на гостя подозрительные, сверкающие
взгляды. Тот жестом остановил его.
-- Теперь слушай. Завтра провода у Калетиной должны быть
на месте, а не на заборе. Если она пожалуется, или узнаю сам,
пеняй на себя. Все понял? -- С порога он еще раз обернулся. --
Я не продаюсь.
Дом Калетиных на противоположной стороне улицы показался
ему в темноте похожим на черный гроб, случайно забытый в
кустах.
-- Вот и сходили подружки по ягоды, -- пробормотал он,
вспоминая анекдот отца Амвросия про двух озабоченных дурех.