Страница:
Выйдя снова на улицу, в тусклый солнечный свет, он огляделся вправо-влево вдоль улицы, сперва в сторону моста через Шэдоу-ривер (узкий, каменный), потом в сторону моста через Блэкбери (широкий, черный, металлический). Обширное водное пространство впереди и внизу переливалось и рябило на солнце; Пирсу даже показалось, что, наполовину прикрыв глаза, он увидел линию водораздела между струями двух встретившихся рек, холодную и прозрачную, медленную и мутную — иллюзия, вне всякого сомнения, обыкновенный обман зрения. Когда он обернулся, прямо у него за спиной оказалась библиотека.
Вот и славно.
Выстроена она была в псевдороманском стиле, в самом, пожалуй, неудачном, который только можно было придумать для общественного здания; изрядная часть конструкции была рассчитана только на то, чтобы поддерживать громоздкий и совершенно бессмысленный купол. В фойе был выставлен кусок местного асбестового сланца с отпечатком доисторического листа и, кажется, ноги какого-то древнего зверя. Внутри было светло и прохладно, купол на поверку оказался не таким уж и бессмысленным, он пропускал внутрь здания на удивление много света; у каждой из замысловато искривленных пристроек и галерей тоже была своя функция; нечего сказать, местечко приятное. Еще одна пожилая дама с очками на цепочке (судя по всему, они в здешней жизни окажутся людьми не последними, эти дамы; одна точно такая же уже успела обслужить его в банке) председательствовала за главным письменным столом. Должно быть, именно у нее нужно будет выписать читательский билет. Если даже и не пригодится для серьезной работы, то хотя бы для того, чтобы схватить на ходу что-нибудь по случаю: ибо прямо около двери, специально для тех, кто не даст себе труда или не осмелится пройти дальше, стоял стеллаж с последними бестселлерами, цветастые кирпичики, обернутые, на манер коробок с конфетами, в пластиковую оболочку.
Среди них он заметил книгу под названием «Колесница Фаэтона», чей оглушительный успех мог, с точки зрения Джулии, стать прологом к его собственному успеху. Пирс снял книгу с полки. Бумажная вклейка на пластиковой обложке гласила, что он держит в руках КНИГУ НЕДЕЛИ, что само по себе, даже будь это правдой, вряд ли можно было воспринимать как комплимент автору.
О чем эта книга, он конечно же знал: ее содержимое было вполне предсказуемо по рекламным аннотациям на обложке, а основные посылки были непременным атрибутом ток-шоу. Когда-то давным-давно корабли из Неведомых Далей приземлились на нашей планете, и по миру рассеялись представители иных миров; они в ответе не только за титанические и научно необъяснимые сооружения доисторической эпохи (Стоунхендж и т. д.); кроме того, они оставили о себе память в мифах разных народов и стран, и даже портреты их остались на стенах пещер и на надгробных памятниках: эдакий странный род эвгемеризма. [111] Древние боги в действительности были никакие не боги, что вы право, глупость какая; на самом деле это были пришельцы с иных планет.
Многим его студентам очень нравилось даже и саму историю строить именно на этих основаниях.
Он раскрыл книгу на середине. И наткнулся на фотографию голого скалистого холма, увенчанного башней. Гластонберийский «маяк»? гласила подпись под иллюстрацией. Лей-лайны [112] со всей Британии сходятся в Авалоне (см. с. 195).
Пирс открыл указанную страницу.
«Тот факт, что Британские острова сплошь пересечены достоверно картографируемыми прямыми линиями, которые соединяют между собой церкви, кромлехи, горные вершины и разного рода „священные“ места, был установлен исследователями еще в 1920-х годах». Пирс всегда балдел от «исследователей» и «ученых» из такого рода книг; читатель просто обязан был представить себе группу объективнейших специалистов, быть может даже в белых лабораторных халатах, вместо кучки полудурков и откровенных психов, которые на самом деле и проводили все эти «исследования». «В то же время в окрестностях Гластонбери были обнаружены гигантские астральные фигуры, составляющие круг диаметром в несколько миль, причем фигуры эти можно рассмотреть только с высоты птичьего полета. Каким же целям мог служить „Гластонберийский Звездный Храм“? Не являлся ли он своего рода картой звездного неба для тех путешественников, что прибывали сюда при помощи транспортных средств, не имеющих отношения ни к земле, ни к воде?..»
Господи ты боже, подумал Пирс, захлопнул книжку и сунул ее на место. Звездные храмы и лей-лайны, НЛО и макропейзажная трафика, да неужто им не понятно что единственная вещь, которая и в самом деле вызывает непреходящее изумление, так это человеческая способность везде и всюду выискивать подобного рода вещи? Дайте эдакому взыскующему тайн типу карту Пенсильвании или Нью-Джерси, или вот хотя бы карту Дальних гор, и он тут же обнаружит «лей-лайны»; а если человека усадить неподвижно и заставить долго смотреть в звездное небо, рано или поздно он узрит взирающие на него с высоты физиономии.
Вот где главный интерес, вот где тема, достойная исследователя: не где и почему пролегли лей-лайны, а почему люди так хотят их найти; не какой очередной план выдумали на наш счет пришельцы из космоса, а почему мы, так или иначе, неизменно думаем, что должен быть какой-то план.
Джулия сие поймет и оценит. Не может не понять. И наверняка уже оценила.
Он свернул в центральный крытый портик (раздраженный и взбудораженный, и перед мысленным взором — зеленые холмы и синие реки с высоты птичьего полета). Художественная литература, биографическая и научная литературы суть боковые ответвления. Смысл. Ему пришло в голову, что у человеческого существа есть пять основных потребностей: в пище, в укрытии; а если не в укрытии, то в одежде; в сексе — или в любви, если это разные вещи; и в Смысле. Будучи лишен смысла, человек вполне может зачахнуть и умереть — точно так же, как человек, лишенный воды или пищи.
Не разбирая пути, он случайно забрел в отдел художественной литературы и принялся скользить глазами по невостребованным, в основной своей массе, книгам, вид которых был, пожалуй, еще более скорбный, чем у невостребованной научной или философской литературы. В глубине коридора молодая женщина сняла книгу с полки, заглянула в нее, улыбнулась и понесла с собой; интересно, подумал он, что она такое взяла. Нортон. Норрис. Нофцингер. «Далекий поворот» Хелен Ниблик. Митчелл, ну, тут, конечно, десятки и десятки экземпляров. Маккензи, Маколей, Макдональд.
Росс Локридж. Джозеф Линкольн.
Ба, а это еще что такое?
Когда, из чистого любопытства, он как-то забрел в ближайшую к нему нью-йоркскую районную библиотеку, он не нашел там ни одной. А тут их дюжины, или по крайней мере дюжина. Полное собрание сочинений. Вот тебе и на.
Вот тебе «Надкушенные яблоки», это не та, где про Шекспира? А вот «Книга о ста главах», которая пугала его — подростком — и внушала чувство, похожее на священный ужас. И еще целая стопка книг, которых он не читал, или по крайней мере не помнил, чтобы читал. И какого, спрашивается, черта библиотека вроде этой закупила все эти книги? Крафт, в конце концов, никогда так и не стал Шеллабаргером или Костеном. [113] Он дотронулся до двух или трех корешков, вытянул наугад книгу, вспомнив то роскошное чувство ожидания, которым сопровождалось для него когда-то прибытие очередного такого тома в ежемесячной посылке из библиотеки штата; как он усаживался за нее, будто за долгий и вкусный обед, приправленный молоком и печеньями.
Где-нибудь под этими обложками, так же, как и в книжке про Бруно, он может наткнуться на вещи, нет, он наверняка наткнется на вещи, которые когда-то помогли ему выстроить Эгипет. Хотя он был более чем уверен, что все найденное в них всего лишь послужило подтверждением факта существования этой страны, а открыл он ее намного раньше, чем открыл для себя Крафта В этом он был уверен на все сто процентов.
И все-таки когда и как он открыл для себя Крафта?
Как-то раз одна из этих книг просто-напросто оказалась в посылочной коробке в ответ на какой-то из его запросов, или запросов Сэма, или Винни, хотя Винни всегда предпочитала иные способы ухода от реальности. Что он такое в тот раз заказал, в результате чего ему прислали Крафта — «исторические романы»? И которую из них ему прислали первой, ту, что про Бруно, или и в самом деле один из романов, который заставил его и дальше требовать книги того же автора? Он действительно заказывал их или ему просто их слали, одну за другой?
Он сунул на место книгу, которую снял с полки.
Сначала нужно оформить читательский билет.
Было тут и еще чему порадоваться; это похожее на маленький кекс здание было, как изюмом, нашпиговано приятными сюрпризами. Академическое издание Кембриджской Новейшей истории.
Католическая Энциклопедия, прекрасное старое издание, битком набитое разными разностями, которых более поздние издатели откровенно стыдились или не включали по иным, сугубо прагматическим соображениям; еще одно непаханое поле. А еще тут было множество огромных, роскошных фолиантов с гравюрами и альбомов с репродукциями, многотомные ботанические атласы и орнитологические справочники в кожаных переплетах — состоятельные обитатели санаториев, должно быть, заказывали все это богатство для местной библиотеки, дабы им было что полистать в долгие месяцы летнего отдыха.
Высокие стеллажи вдоль стен читального зала были сплошь заняты именно такого рода книгами. Пирс как раз замешкался в дверях этой приятной во всех отношениях комнаты (столы из светлого дерева, зеленые лампы, темные портреты), когда скорчившаяся в дальнему углу зала у книжного шкафа женщина с толстым томом в руках обернулась и посмотрела на него, или, скорее, перевела в его сторону взгляд темных, мимо него скользнувших глаз, а потом встала и пошла к своему столику, уже заваленному другими книгами и бумагами.
Такое, вообще-то, бывает? Конечно, та ночь была короткой и темной, и с тех пор прошел не один месяц. И было бы довольно странна, если одним из первых встреченных им в городе людей оказался бы один из тех двух или трех здешних обитателей, с которыми он успел познакомиться в прошлый раз.
И все-таки это была она. Он двинулся вперед, глядя прямо на нее, и когда она еще раз подняла голову и посмотрела в его сторону, он улыбнулся. Она, однако, не подала ни малейшего вида, что узнала его.
Нет, точно, она.
Он обогнул комнату по периметру и подошел к ее столику. Помимо толстого тома — это был биографический справочник, открытый на фамилии Эмерсон, — она запаслась линованной бумагой и карандашами, а еще калькулятором; и занималась она, судя по всему, тем, что вычерчивала какую-то кривую, график, на одной из осей которого были отмечены годы.
— Привет, — сказал он.
Она подняла голову: нейтральная улыбка, специально предназначенная для встреч с назойливыми незнакомцами мужского пола.
— Миссис Мучо? — спросил он.
Выражение лица изменилось.
— Нет, — ответила она.
— Извините, — сказал он. — Меня зовут Пирс. У меня такое чувство, что мы с вами уже встречались.
— А мне так не кажется, — сказала она.
— А вас зовут…
— Моя фамилия — Райдер.
Боже правый.
— Ой.
— Я вас не припоминаю.
— Извините, извините, пожалуйста, — сказал он. — я в общем-то в городе человек новый. Вы просто очень похожи на одну мою знакомую.
— Извиняю, — сказала она, и лицо ее стало совершенно непроницаемым, как если бы она постановила для себя, что ее решили разыграть или сделать ей какое-то не совсем уместное предложение и что ей это наконец надоело.
— Ну, что ж, — сказал Пирс. — Значит, обознался.
— Угу, — отозвалась она.
Он отвесил поклон и с достоинством удалился, стараясь не выглядеть уличным ловеласом. Отдельные черты и впрямь совсем не похожи на ту правильную женщину, или вернее на тот ее образ, который он хранил в себе все эти месяцы и который за это время, несомненно, успел изрядно разойтись с оригиналом. И все-таки этот толстый пучок черных волос на спине, он же видел, как она выжимает из него речную воду.
Улаживая с пожилой столоначальницей вопрос о читательском билете, он постарался еще раз приглядеться к ней и перехватил ее ответный взгляд. Потом она снова опустила глаза в книгу или в график — или чем она там таким занималась, — но глаза она отвела не сразу.
Конечно, очень может быть (думал он, карабкаясь в гору, в сторону дома, спиной к центру города), что — отчасти — шутливое обращение «миссис Мучо», с которым он к ней подошел, совсем не показалось ей забавным и она решила просто поставить его на место. Фамилия Райдер — так, кажется, она представилась? — могла оказаться ее девичьей фамилией, и она привыкла, чтобы в дружеском общении с глазу на глаз ее называли именно так.
А еще может так статься — это была мысль, которая и раньше приходила ему в голову, обычно после того, как он называл одну из своих любовниц именем какой-нибудь другой, конфуз, который приключался с ним, как и со всяким другим мужчиной, но который, насколько он знал, ни разу не приключался ни с кем из его знакомых женщин, — может статься, что в мире есть всего одна-единственная женщина, к которой он по-настоящему привязан, единственная настоящая для него женщина, и на всем протяжении его жизни она продолжает показываться ему в разных телах, под разными именами, замаскированная под себя саму.
En del un dieu, en terre une deesse, и вот она в очередной раз дала о себе знать.
Не то чтобы это происшествие много для него значило, нет, конечно. Он принес свою присягу, и впереди его ждала работа в год длиной. Когда он подошел к № 21, у дверей из расхристанного шоколадно-коричневого фургона выгружали коробки, коробки и еще коробки с его книгами, которые всерьез подзадержались в дороге, а теперь вот наконец-то прибыли.
— Вы не из этих мест, — сказал Пирсу Бо Брахман.
— Как так?
— А вот так.
Пирс вместе с соседом стоял на залитой солнечным светом лужайке Бо Брахмана; лужайка только-только покрылась первой нежной зеленью, и из кончика каждой веточки на каждом клене по всей Мейпл-стрит пробился желто-зеленый новорожденный листик. У Пирса в голове опять сложился вопрос, который уже мучил его точно в такой же апрельский день несколько лет тому назад: как так получается, что из всех этих крохотных, совершенных по форме, похожих на драгоценные камни листочков вырастают также одинаковые между собой, но гораздо большие по размерам листья. Между листиками висели гроздья кленовых семян-крылаток, которые можно (припомнил Пирс) носить на левом нагрудном кармане, как будто ты летчик, или осторожно расщепить и надеть на переносицу. Или, если уж придет охота, и то и другое разом.
— Пусть даже вы об этом не помните, — сказал Бо — на самом деле вы из совсем другого места. Это не ваш мир, хотя он таковым и прикидывается. Эта вселенная Вы прибыли сюда, пришли, проделав долгий путь; и теперь у вас что-то вроде ступора после долгой и трудной дороги, вы забыли даже о том, что вообще трогались в путь. Когда вы начинали свое путешествие, ваше тело было астральным, но за время пути оно оделось материальной реальностью; накинуло на себя материю, как накидывают пальто. Но внутри по-прежнему живет астральное тело. Только теперь оно связано и впало в спячку.
— Угу, — сказал Пирс. — В таком случае откуда вы сами к нам сюда прибыли? В смысле, в начале всех начал?
— Сотни лет тому назад? — спросил Бо.
— Сотни лет тому назад. В самом начале.
— Ну, давайте допустим, — сказал Бо, — что мы, живые души, пришли из космоса. Со звезд. Допустим, что мы заблудились в пути; остановились здесь; приняли ту форму, которая соответствует данной планете как низшей фазе эволюции. А еще допустим, что мы так долго прожили в этой своей нынешней форме, что успели забыть обо всем остальном.
— Хм, — произнес Пирс. Эти звезды наверняка те самые, с которых прибыли добрые инопланетяне из «Колесницы Фаэтона», дабы научить людей ремеслам и искусствам.
— Там, на родине, все еще помнят о нас, — сказал Бо, судя по всему, импровизируя на ходу. — Они о нас думают; они ждут, когда мы сами вспомним о своем происхождении и отправимся в обратный путь. Может быть, они даже шлют нам послания, которые только астральное тело способно воспринять.
— Которое все это время спит.
— Вот оно, послание, — сказал Бо. — Проснитесь.
В конце Мейпл-стрит из-за угла вывернула маленькая красная спортивная машина и поехала в сторону дома Бо.
— Но за всеми этими звездами, — сказал Бо, — о которых гласит наша история, стоит Бог. И не важно, сколько сил и времени мы затратим на обратный путь, мы не достигнем дома до тех пор, покуда не обрящем Бога. В том месте, с которого когда-то отправились в путь.
Машина сперва проехала мимо лужайки, на которой сидели Бо и Пирс, а потом вдруг резко затормозила. На пассажирской стороне открылась дверца, из автомобиля выскочила девочка лет двух или трех и побежала к Бо, на ходу, заранее, протягивая ему прихваченную с собой из машины куклу и окликая его по имени. В ее золотистых волосенках сияло солнце, глаза у нее были совершенно счастливые, и Пирс поймал себя на мысли о том, что видит сейчас невероятно красивого ребенка. За ней следом, с трудом выбравшись из неудобного ковшеобразного сиденья, поспешил темноволосый, крепкого телосложения мужчина, который на ходу окликнул девочку:
— Сэм!
— Привет, Сэм. Привет, Майк, — мягким тоном сказал Бо, даже не сделав попытки подняться с насиженного места на солнышке.
— Приветствую, — сурово буркнул мужчина, Майк; судя по всему, сильно озабоченный какой-то неотвязной мыслью или проблемой. — Мать за ней заедет. Эй, Сэм, пока.
Последняя, обращенная к ребенку фраза прозвучала с легким оттенком упрека: девочка уже успела вскарабкаться к Бо на колени. Она тут же слезла обратно на землю и с полным осознанием важности момента подошла к отцу за положенным поцелуем; исполнив церемонию прощания, Майк с сомнением скользнул глазом по фигуре Пирса и эдак нехотя, между делом, кивнул.
— Пока, Сэм. Мама скоро за тобой заедет.
— Скоро, — эхом отозвалась Сэм. В это время из красной машины выбралась высокая женщина с копной густых черных волос; она принялась откидывать брезентовый верх автомобиля. Первый по-настоящему теплый день в году.
Ее взгляд — тоже как бы между делом — прошелся, быстро и искоса, по лужайке, по девочке, Майку, Бо, Пирсу.
Мужчина отвернулся от ребенка и поспешил вниз туда, где она сражалась с брезентовым верхом, который судя по всему, вполне мог оказаться и не откидным.
— Его зовут, — рискнул предположить Пирс, — Майк Мучо.
— Ага, — сказал Бо.
Он резко выхватил из рук у девочки смешной пластиковый волчок: она без боя уступила собственность. Ее взгляд прошелся по Пирсу; она его не узнала.
Черт подери все на свете, если она как две капли воды не похожа на ту женщину, которую он видел в библиотеке. Его ошибка вполне объяснима; более того, не ошибиться тут было просто невозможно.
— А ее зовут Роузи, — сказал он, обращаясь к Бо; как раз в это время она, тряхнув роскошной вороной гривой, отвернулась от них и отточенным движением уселась на водительское место.
— Во всяком случае, Роз. Как мне кажется, — сказал Бо.
Игрушечный автомобильчик, уже с откинутым верхом, тронулся в путь, и рука Майка Мучо тут же хозяйским жестом опустилась на спинку сиденья, за плечами жены.
— Вот и выходит, что вы совсем не из этих мест, — сказал Бо, привычным броском закидывая Сэм к себе на плечи. — Вам только так кажется. Вы никогда не сможете сказать: вот то место, в которое я вписываюсь без остатка. В лучшем случае вы скажете: оно похоже на то место… Именно здесь и именно сейчас. Оно похоже на то место, в которое я вписываюсь без остатка.
Если это и так (а Пирсу вовсе так не казалось, он знал, что за ересь пустила здесь корни, и знал теперь, что представляет из себя Бо), тогда Пирсу пришлось бы сказать следующее: оно похоже, оно чертовски похоже на то место, в которое я вписываюсь без остатка.
— Пойдемте в дом, — предложил Бо. — Выпьем чаю.
— Нет, спасибо, . — сказал Пирс. — Пора домой, книги ждут Девочка на плечах у Бо удивленно оглянулась на Пирса, сперва через левое плечо, потом через правое. Интересно, откуда у нее эти замечательные золотые кудряшки?
Будучи разложены у Пирса на кровати в две шеренги по две книги в каждой, четыре тома трудов Фрэнка Уокера Барра по истории как раз и превратились в полную картину, которую разрезали на четыре части, чтобы пустить ее на обложки. Однако о том, что-конкретно было изображено на этой картине, всякий мог додумывать в меру своей эрудиции и вкуса: вот человек умоляюще вздымает руки перед ликторами; а там бродяга в отрепьях подходит к античному храму; разлетаются в стороны темные мильтоновские создания с крыльями, как у летучих мышей; полет ангелов, или во всяком случае масса высоких, благородного обличья дам, в длинных, падающих складками одеяниях и с тяжелыми сизыми крыльями за спиной, сгрудилась ближе к темному, неясному пятну в самом центре картины, там, где сходились углы четырех книг.
«Кокерел Букс». «Его» издатель. Оставалось надеяться, что его собственная книга, если она вообще когда-нибудь будет доведена до конца и если ее на самом деле опубликуют, попадет на оформление к тому же художнику, который поработал над этим четырехтомником.
При всех прочих «если».
Он сгреб их в охапку, как тяжелое тело времени, и сунул на полку, которая шла вдоль левой стены; потом со стоном нагнулся за следующей коробкой с книгами и разрезал складным ножом склейку из скотча. Со стоном, потому что спину и прочие руки-ноги ломило от непривычного упражнения по перестановке мебели, а потом — по переноске ящиков с книгами вверх по лестнице, а потом еще и досок, из которых он устроил полки вдоль стен в центральной, самой большой в доме комнате, которой суждено отныне стать одновременно библиотекой, спальней и рабочим кабинетом. Он надеялся, что с полками ему поможет Споффорд, но Споффорд оказался недосягаем, и пришлось все делать самому, на скорую руку которая (рука) то и дело превращалась в горячую, и результат, конечно, получился так себе. И к тому же уже и сейчас было видно, что места на них для всех его книг все равно не хватит.
Он вынул две большие пригоршни книг и повернул их к себе корешками. Паковал он их сообразно размеру, а не содержанию, и эти ребята все были сплошь недомерки, в том числе поваренная книга в бумажной обложке, несколько старых карманных словариков, его старый, детский еще требник («Наш воскресный требник») и маленькая Библия, несколько томиков из Йельского издания Шекспира и Monas hieroglyphica Джона Ди. Он небрежно сунул всех их скопом на полку, вынув только Ди, для того чтобы тут же переправить его к другим, таким же особенным книгами на полку вдоль левой стены: маленькую, тонкую книжицу в красном переплете, с вытисненным на обложке знаком Монады, воспроизведенном также и на фронтисписе, точная копия — в дешевом гибком исполнении — с оригинальной гравюры на первоиздании 1564 года:
Когда он будет писать свою собственную книгу, нужно будет рассказать и об этом знаке тоже — как он появился на свет, какие надежды возлагал на него Джон Ди и как в последующие эпохи он всплывал то тут то там в извилистой истории Эгипта. И конечно, нужно будет попытаться объяснить его, ту власть, которую когда-то, казалось, воплощал в себе этот знак, этакая геометрическая контаминация, а не то универсальная головоломка, сработанная из дюжины других символов, стихийных, планетарных, математических, разом и печать молчания, и обещание откровения.
А для того чтобы это сделать, ему, естественно, потребуется сперва самому начать во всем этом разбираться, на себе почувствовать власть этого знака; а он, если честно, сделать этого еще не успел. И не был в том одинок; тот ученый, который перевел эту книжицу на английский, счел необходимым добавить, ввести в нарочито темную и гномическую латынь Ди ряд собственных предположений относительно общего смысла высказывания:
Всяк будет вынужден признать [в качестве] необычайно редкостного [обстоятельства] тот факт, что (и да пребудет так во веки вечные в памяти людской) сей [труд] запечатан моей Лондонской печатью Гермеса, так что во всем [этом тексте] может не оказаться ни единой лишней точки и что ни единой точки [в нем] не будет недоставать, дабы обозначить все те вещи, что мы сказали здесь (и вещи куда величайшие).
Вот и славно.
Выстроена она была в псевдороманском стиле, в самом, пожалуй, неудачном, который только можно было придумать для общественного здания; изрядная часть конструкции была рассчитана только на то, чтобы поддерживать громоздкий и совершенно бессмысленный купол. В фойе был выставлен кусок местного асбестового сланца с отпечатком доисторического листа и, кажется, ноги какого-то древнего зверя. Внутри было светло и прохладно, купол на поверку оказался не таким уж и бессмысленным, он пропускал внутрь здания на удивление много света; у каждой из замысловато искривленных пристроек и галерей тоже была своя функция; нечего сказать, местечко приятное. Еще одна пожилая дама с очками на цепочке (судя по всему, они в здешней жизни окажутся людьми не последними, эти дамы; одна точно такая же уже успела обслужить его в банке) председательствовала за главным письменным столом. Должно быть, именно у нее нужно будет выписать читательский билет. Если даже и не пригодится для серьезной работы, то хотя бы для того, чтобы схватить на ходу что-нибудь по случаю: ибо прямо около двери, специально для тех, кто не даст себе труда или не осмелится пройти дальше, стоял стеллаж с последними бестселлерами, цветастые кирпичики, обернутые, на манер коробок с конфетами, в пластиковую оболочку.
Среди них он заметил книгу под названием «Колесница Фаэтона», чей оглушительный успех мог, с точки зрения Джулии, стать прологом к его собственному успеху. Пирс снял книгу с полки. Бумажная вклейка на пластиковой обложке гласила, что он держит в руках КНИГУ НЕДЕЛИ, что само по себе, даже будь это правдой, вряд ли можно было воспринимать как комплимент автору.
О чем эта книга, он конечно же знал: ее содержимое было вполне предсказуемо по рекламным аннотациям на обложке, а основные посылки были непременным атрибутом ток-шоу. Когда-то давным-давно корабли из Неведомых Далей приземлились на нашей планете, и по миру рассеялись представители иных миров; они в ответе не только за титанические и научно необъяснимые сооружения доисторической эпохи (Стоунхендж и т. д.); кроме того, они оставили о себе память в мифах разных народов и стран, и даже портреты их остались на стенах пещер и на надгробных памятниках: эдакий странный род эвгемеризма. [111] Древние боги в действительности были никакие не боги, что вы право, глупость какая; на самом деле это были пришельцы с иных планет.
Многим его студентам очень нравилось даже и саму историю строить именно на этих основаниях.
Он раскрыл книгу на середине. И наткнулся на фотографию голого скалистого холма, увенчанного башней. Гластонберийский «маяк»? гласила подпись под иллюстрацией. Лей-лайны [112] со всей Британии сходятся в Авалоне (см. с. 195).
Пирс открыл указанную страницу.
«Тот факт, что Британские острова сплошь пересечены достоверно картографируемыми прямыми линиями, которые соединяют между собой церкви, кромлехи, горные вершины и разного рода „священные“ места, был установлен исследователями еще в 1920-х годах». Пирс всегда балдел от «исследователей» и «ученых» из такого рода книг; читатель просто обязан был представить себе группу объективнейших специалистов, быть может даже в белых лабораторных халатах, вместо кучки полудурков и откровенных психов, которые на самом деле и проводили все эти «исследования». «В то же время в окрестностях Гластонбери были обнаружены гигантские астральные фигуры, составляющие круг диаметром в несколько миль, причем фигуры эти можно рассмотреть только с высоты птичьего полета. Каким же целям мог служить „Гластонберийский Звездный Храм“? Не являлся ли он своего рода картой звездного неба для тех путешественников, что прибывали сюда при помощи транспортных средств, не имеющих отношения ни к земле, ни к воде?..»
Господи ты боже, подумал Пирс, захлопнул книжку и сунул ее на место. Звездные храмы и лей-лайны, НЛО и макропейзажная трафика, да неужто им не понятно что единственная вещь, которая и в самом деле вызывает непреходящее изумление, так это человеческая способность везде и всюду выискивать подобного рода вещи? Дайте эдакому взыскующему тайн типу карту Пенсильвании или Нью-Джерси, или вот хотя бы карту Дальних гор, и он тут же обнаружит «лей-лайны»; а если человека усадить неподвижно и заставить долго смотреть в звездное небо, рано или поздно он узрит взирающие на него с высоты физиономии.
Вот где главный интерес, вот где тема, достойная исследователя: не где и почему пролегли лей-лайны, а почему люди так хотят их найти; не какой очередной план выдумали на наш счет пришельцы из космоса, а почему мы, так или иначе, неизменно думаем, что должен быть какой-то план.
Джулия сие поймет и оценит. Не может не понять. И наверняка уже оценила.
Он свернул в центральный крытый портик (раздраженный и взбудораженный, и перед мысленным взором — зеленые холмы и синие реки с высоты птичьего полета). Художественная литература, биографическая и научная литературы суть боковые ответвления. Смысл. Ему пришло в голову, что у человеческого существа есть пять основных потребностей: в пище, в укрытии; а если не в укрытии, то в одежде; в сексе — или в любви, если это разные вещи; и в Смысле. Будучи лишен смысла, человек вполне может зачахнуть и умереть — точно так же, как человек, лишенный воды или пищи.
Не разбирая пути, он случайно забрел в отдел художественной литературы и принялся скользить глазами по невостребованным, в основной своей массе, книгам, вид которых был, пожалуй, еще более скорбный, чем у невостребованной научной или философской литературы. В глубине коридора молодая женщина сняла книгу с полки, заглянула в нее, улыбнулась и понесла с собой; интересно, подумал он, что она такое взяла. Нортон. Норрис. Нофцингер. «Далекий поворот» Хелен Ниблик. Митчелл, ну, тут, конечно, десятки и десятки экземпляров. Маккензи, Маколей, Макдональд.
Росс Локридж. Джозеф Линкольн.
Ба, а это еще что такое?
Когда, из чистого любопытства, он как-то забрел в ближайшую к нему нью-йоркскую районную библиотеку, он не нашел там ни одной. А тут их дюжины, или по крайней мере дюжина. Полное собрание сочинений. Вот тебе и на.
Вот тебе «Надкушенные яблоки», это не та, где про Шекспира? А вот «Книга о ста главах», которая пугала его — подростком — и внушала чувство, похожее на священный ужас. И еще целая стопка книг, которых он не читал, или по крайней мере не помнил, чтобы читал. И какого, спрашивается, черта библиотека вроде этой закупила все эти книги? Крафт, в конце концов, никогда так и не стал Шеллабаргером или Костеном. [113] Он дотронулся до двух или трех корешков, вытянул наугад книгу, вспомнив то роскошное чувство ожидания, которым сопровождалось для него когда-то прибытие очередного такого тома в ежемесячной посылке из библиотеки штата; как он усаживался за нее, будто за долгий и вкусный обед, приправленный молоком и печеньями.
Где-нибудь под этими обложками, так же, как и в книжке про Бруно, он может наткнуться на вещи, нет, он наверняка наткнется на вещи, которые когда-то помогли ему выстроить Эгипет. Хотя он был более чем уверен, что все найденное в них всего лишь послужило подтверждением факта существования этой страны, а открыл он ее намного раньше, чем открыл для себя Крафта В этом он был уверен на все сто процентов.
И все-таки когда и как он открыл для себя Крафта?
Как-то раз одна из этих книг просто-напросто оказалась в посылочной коробке в ответ на какой-то из его запросов, или запросов Сэма, или Винни, хотя Винни всегда предпочитала иные способы ухода от реальности. Что он такое в тот раз заказал, в результате чего ему прислали Крафта — «исторические романы»? И которую из них ему прислали первой, ту, что про Бруно, или и в самом деле один из романов, который заставил его и дальше требовать книги того же автора? Он действительно заказывал их или ему просто их слали, одну за другой?
Он сунул на место книгу, которую снял с полки.
Сначала нужно оформить читательский билет.
Было тут и еще чему порадоваться; это похожее на маленький кекс здание было, как изюмом, нашпиговано приятными сюрпризами. Академическое издание Кембриджской Новейшей истории.
Католическая Энциклопедия, прекрасное старое издание, битком набитое разными разностями, которых более поздние издатели откровенно стыдились или не включали по иным, сугубо прагматическим соображениям; еще одно непаханое поле. А еще тут было множество огромных, роскошных фолиантов с гравюрами и альбомов с репродукциями, многотомные ботанические атласы и орнитологические справочники в кожаных переплетах — состоятельные обитатели санаториев, должно быть, заказывали все это богатство для местной библиотеки, дабы им было что полистать в долгие месяцы летнего отдыха.
Высокие стеллажи вдоль стен читального зала были сплошь заняты именно такого рода книгами. Пирс как раз замешкался в дверях этой приятной во всех отношениях комнаты (столы из светлого дерева, зеленые лампы, темные портреты), когда скорчившаяся в дальнему углу зала у книжного шкафа женщина с толстым томом в руках обернулась и посмотрела на него, или, скорее, перевела в его сторону взгляд темных, мимо него скользнувших глаз, а потом встала и пошла к своему столику, уже заваленному другими книгами и бумагами.
Такое, вообще-то, бывает? Конечно, та ночь была короткой и темной, и с тех пор прошел не один месяц. И было бы довольно странна, если одним из первых встреченных им в городе людей оказался бы один из тех двух или трех здешних обитателей, с которыми он успел познакомиться в прошлый раз.
И все-таки это была она. Он двинулся вперед, глядя прямо на нее, и когда она еще раз подняла голову и посмотрела в его сторону, он улыбнулся. Она, однако, не подала ни малейшего вида, что узнала его.
Нет, точно, она.
Он обогнул комнату по периметру и подошел к ее столику. Помимо толстого тома — это был биографический справочник, открытый на фамилии Эмерсон, — она запаслась линованной бумагой и карандашами, а еще калькулятором; и занималась она, судя по всему, тем, что вычерчивала какую-то кривую, график, на одной из осей которого были отмечены годы.
— Привет, — сказал он.
Она подняла голову: нейтральная улыбка, специально предназначенная для встреч с назойливыми незнакомцами мужского пола.
— Миссис Мучо? — спросил он.
Выражение лица изменилось.
— Нет, — ответила она.
— Извините, — сказал он. — Меня зовут Пирс. У меня такое чувство, что мы с вами уже встречались.
— А мне так не кажется, — сказала она.
— А вас зовут…
— Моя фамилия — Райдер.
Боже правый.
— Ой.
— Я вас не припоминаю.
— Извините, извините, пожалуйста, — сказал он. — я в общем-то в городе человек новый. Вы просто очень похожи на одну мою знакомую.
— Извиняю, — сказала она, и лицо ее стало совершенно непроницаемым, как если бы она постановила для себя, что ее решили разыграть или сделать ей какое-то не совсем уместное предложение и что ей это наконец надоело.
— Ну, что ж, — сказал Пирс. — Значит, обознался.
— Угу, — отозвалась она.
Он отвесил поклон и с достоинством удалился, стараясь не выглядеть уличным ловеласом. Отдельные черты и впрямь совсем не похожи на ту правильную женщину, или вернее на тот ее образ, который он хранил в себе все эти месяцы и который за это время, несомненно, успел изрядно разойтись с оригиналом. И все-таки этот толстый пучок черных волос на спине, он же видел, как она выжимает из него речную воду.
Улаживая с пожилой столоначальницей вопрос о читательском билете, он постарался еще раз приглядеться к ней и перехватил ее ответный взгляд. Потом она снова опустила глаза в книгу или в график — или чем она там таким занималась, — но глаза она отвела не сразу.
Конечно, очень может быть (думал он, карабкаясь в гору, в сторону дома, спиной к центру города), что — отчасти — шутливое обращение «миссис Мучо», с которым он к ней подошел, совсем не показалось ей забавным и она решила просто поставить его на место. Фамилия Райдер — так, кажется, она представилась? — могла оказаться ее девичьей фамилией, и она привыкла, чтобы в дружеском общении с глазу на глаз ее называли именно так.
А еще может так статься — это была мысль, которая и раньше приходила ему в голову, обычно после того, как он называл одну из своих любовниц именем какой-нибудь другой, конфуз, который приключался с ним, как и со всяким другим мужчиной, но который, насколько он знал, ни разу не приключался ни с кем из его знакомых женщин, — может статься, что в мире есть всего одна-единственная женщина, к которой он по-настоящему привязан, единственная настоящая для него женщина, и на всем протяжении его жизни она продолжает показываться ему в разных телах, под разными именами, замаскированная под себя саму.
En del un dieu, en terre une deesse, и вот она в очередной раз дала о себе знать.
Не то чтобы это происшествие много для него значило, нет, конечно. Он принес свою присягу, и впереди его ждала работа в год длиной. Когда он подошел к № 21, у дверей из расхристанного шоколадно-коричневого фургона выгружали коробки, коробки и еще коробки с его книгами, которые всерьез подзадержались в дороге, а теперь вот наконец-то прибыли.
— Вы не из этих мест, — сказал Пирсу Бо Брахман.
— Как так?
— А вот так.
Пирс вместе с соседом стоял на залитой солнечным светом лужайке Бо Брахмана; лужайка только-только покрылась первой нежной зеленью, и из кончика каждой веточки на каждом клене по всей Мейпл-стрит пробился желто-зеленый новорожденный листик. У Пирса в голове опять сложился вопрос, который уже мучил его точно в такой же апрельский день несколько лет тому назад: как так получается, что из всех этих крохотных, совершенных по форме, похожих на драгоценные камни листочков вырастают также одинаковые между собой, но гораздо большие по размерам листья. Между листиками висели гроздья кленовых семян-крылаток, которые можно (припомнил Пирс) носить на левом нагрудном кармане, как будто ты летчик, или осторожно расщепить и надеть на переносицу. Или, если уж придет охота, и то и другое разом.
— Пусть даже вы об этом не помните, — сказал Бо — на самом деле вы из совсем другого места. Это не ваш мир, хотя он таковым и прикидывается. Эта вселенная Вы прибыли сюда, пришли, проделав долгий путь; и теперь у вас что-то вроде ступора после долгой и трудной дороги, вы забыли даже о том, что вообще трогались в путь. Когда вы начинали свое путешествие, ваше тело было астральным, но за время пути оно оделось материальной реальностью; накинуло на себя материю, как накидывают пальто. Но внутри по-прежнему живет астральное тело. Только теперь оно связано и впало в спячку.
— Угу, — сказал Пирс. — В таком случае откуда вы сами к нам сюда прибыли? В смысле, в начале всех начал?
— Сотни лет тому назад? — спросил Бо.
— Сотни лет тому назад. В самом начале.
— Ну, давайте допустим, — сказал Бо, — что мы, живые души, пришли из космоса. Со звезд. Допустим, что мы заблудились в пути; остановились здесь; приняли ту форму, которая соответствует данной планете как низшей фазе эволюции. А еще допустим, что мы так долго прожили в этой своей нынешней форме, что успели забыть обо всем остальном.
— Хм, — произнес Пирс. Эти звезды наверняка те самые, с которых прибыли добрые инопланетяне из «Колесницы Фаэтона», дабы научить людей ремеслам и искусствам.
— Там, на родине, все еще помнят о нас, — сказал Бо, судя по всему, импровизируя на ходу. — Они о нас думают; они ждут, когда мы сами вспомним о своем происхождении и отправимся в обратный путь. Может быть, они даже шлют нам послания, которые только астральное тело способно воспринять.
— Которое все это время спит.
— Вот оно, послание, — сказал Бо. — Проснитесь.
В конце Мейпл-стрит из-за угла вывернула маленькая красная спортивная машина и поехала в сторону дома Бо.
— Но за всеми этими звездами, — сказал Бо, — о которых гласит наша история, стоит Бог. И не важно, сколько сил и времени мы затратим на обратный путь, мы не достигнем дома до тех пор, покуда не обрящем Бога. В том месте, с которого когда-то отправились в путь.
Машина сперва проехала мимо лужайки, на которой сидели Бо и Пирс, а потом вдруг резко затормозила. На пассажирской стороне открылась дверца, из автомобиля выскочила девочка лет двух или трех и побежала к Бо, на ходу, заранее, протягивая ему прихваченную с собой из машины куклу и окликая его по имени. В ее золотистых волосенках сияло солнце, глаза у нее были совершенно счастливые, и Пирс поймал себя на мысли о том, что видит сейчас невероятно красивого ребенка. За ней следом, с трудом выбравшись из неудобного ковшеобразного сиденья, поспешил темноволосый, крепкого телосложения мужчина, который на ходу окликнул девочку:
— Сэм!
— Привет, Сэм. Привет, Майк, — мягким тоном сказал Бо, даже не сделав попытки подняться с насиженного места на солнышке.
— Приветствую, — сурово буркнул мужчина, Майк; судя по всему, сильно озабоченный какой-то неотвязной мыслью или проблемой. — Мать за ней заедет. Эй, Сэм, пока.
Последняя, обращенная к ребенку фраза прозвучала с легким оттенком упрека: девочка уже успела вскарабкаться к Бо на колени. Она тут же слезла обратно на землю и с полным осознанием важности момента подошла к отцу за положенным поцелуем; исполнив церемонию прощания, Майк с сомнением скользнул глазом по фигуре Пирса и эдак нехотя, между делом, кивнул.
— Пока, Сэм. Мама скоро за тобой заедет.
— Скоро, — эхом отозвалась Сэм. В это время из красной машины выбралась высокая женщина с копной густых черных волос; она принялась откидывать брезентовый верх автомобиля. Первый по-настоящему теплый день в году.
Ее взгляд — тоже как бы между делом — прошелся, быстро и искоса, по лужайке, по девочке, Майку, Бо, Пирсу.
Мужчина отвернулся от ребенка и поспешил вниз туда, где она сражалась с брезентовым верхом, который судя по всему, вполне мог оказаться и не откидным.
— Его зовут, — рискнул предположить Пирс, — Майк Мучо.
— Ага, — сказал Бо.
Он резко выхватил из рук у девочки смешной пластиковый волчок: она без боя уступила собственность. Ее взгляд прошелся по Пирсу; она его не узнала.
Черт подери все на свете, если она как две капли воды не похожа на ту женщину, которую он видел в библиотеке. Его ошибка вполне объяснима; более того, не ошибиться тут было просто невозможно.
— А ее зовут Роузи, — сказал он, обращаясь к Бо; как раз в это время она, тряхнув роскошной вороной гривой, отвернулась от них и отточенным движением уселась на водительское место.
— Во всяком случае, Роз. Как мне кажется, — сказал Бо.
Игрушечный автомобильчик, уже с откинутым верхом, тронулся в путь, и рука Майка Мучо тут же хозяйским жестом опустилась на спинку сиденья, за плечами жены.
— Вот и выходит, что вы совсем не из этих мест, — сказал Бо, привычным броском закидывая Сэм к себе на плечи. — Вам только так кажется. Вы никогда не сможете сказать: вот то место, в которое я вписываюсь без остатка. В лучшем случае вы скажете: оно похоже на то место… Именно здесь и именно сейчас. Оно похоже на то место, в которое я вписываюсь без остатка.
Если это и так (а Пирсу вовсе так не казалось, он знал, что за ересь пустила здесь корни, и знал теперь, что представляет из себя Бо), тогда Пирсу пришлось бы сказать следующее: оно похоже, оно чертовски похоже на то место, в которое я вписываюсь без остатка.
— Пойдемте в дом, — предложил Бо. — Выпьем чаю.
— Нет, спасибо, . — сказал Пирс. — Пора домой, книги ждут Девочка на плечах у Бо удивленно оглянулась на Пирса, сперва через левое плечо, потом через правое. Интересно, откуда у нее эти замечательные золотые кудряшки?
Будучи разложены у Пирса на кровати в две шеренги по две книги в каждой, четыре тома трудов Фрэнка Уокера Барра по истории как раз и превратились в полную картину, которую разрезали на четыре части, чтобы пустить ее на обложки. Однако о том, что-конкретно было изображено на этой картине, всякий мог додумывать в меру своей эрудиции и вкуса: вот человек умоляюще вздымает руки перед ликторами; а там бродяга в отрепьях подходит к античному храму; разлетаются в стороны темные мильтоновские создания с крыльями, как у летучих мышей; полет ангелов, или во всяком случае масса высоких, благородного обличья дам, в длинных, падающих складками одеяниях и с тяжелыми сизыми крыльями за спиной, сгрудилась ближе к темному, неясному пятну в самом центре картины, там, где сходились углы четырех книг.
«Кокерел Букс». «Его» издатель. Оставалось надеяться, что его собственная книга, если она вообще когда-нибудь будет доведена до конца и если ее на самом деле опубликуют, попадет на оформление к тому же художнику, который поработал над этим четырехтомником.
При всех прочих «если».
Он сгреб их в охапку, как тяжелое тело времени, и сунул на полку, которая шла вдоль левой стены; потом со стоном нагнулся за следующей коробкой с книгами и разрезал складным ножом склейку из скотча. Со стоном, потому что спину и прочие руки-ноги ломило от непривычного упражнения по перестановке мебели, а потом — по переноске ящиков с книгами вверх по лестнице, а потом еще и досок, из которых он устроил полки вдоль стен в центральной, самой большой в доме комнате, которой суждено отныне стать одновременно библиотекой, спальней и рабочим кабинетом. Он надеялся, что с полками ему поможет Споффорд, но Споффорд оказался недосягаем, и пришлось все делать самому, на скорую руку которая (рука) то и дело превращалась в горячую, и результат, конечно, получился так себе. И к тому же уже и сейчас было видно, что места на них для всех его книг все равно не хватит.
Он вынул две большие пригоршни книг и повернул их к себе корешками. Паковал он их сообразно размеру, а не содержанию, и эти ребята все были сплошь недомерки, в том числе поваренная книга в бумажной обложке, несколько старых карманных словариков, его старый, детский еще требник («Наш воскресный требник») и маленькая Библия, несколько томиков из Йельского издания Шекспира и Monas hieroglyphica Джона Ди. Он небрежно сунул всех их скопом на полку, вынув только Ди, для того чтобы тут же переправить его к другим, таким же особенным книгами на полку вдоль левой стены: маленькую, тонкую книжицу в красном переплете, с вытисненным на обложке знаком Монады, воспроизведенном также и на фронтисписе, точная копия — в дешевом гибком исполнении — с оригинальной гравюры на первоиздании 1564 года:
А для того чтобы это сделать, ему, естественно, потребуется сперва самому начать во всем этом разбираться, на себе почувствовать власть этого знака; а он, если честно, сделать этого еще не успел. И не был в том одинок; тот ученый, который перевел эту книжицу на английский, счел необходимым добавить, ввести в нарочито темную и гномическую латынь Ди ряд собственных предположений относительно общего смысла высказывания:
Всяк будет вынужден признать [в качестве] необычайно редкостного [обстоятельства] тот факт, что (и да пребудет так во веки вечные в памяти людской) сей [труд] запечатан моей Лондонской печатью Гермеса, так что во всем [этом тексте] может не оказаться ни единой лишней точки и что ни единой точки [в нем] не будет недоставать, дабы обозначить все те вещи, что мы сказали здесь (и вещи куда величайшие).