Страница:
К тому времени, когда Катриона закончила свое представление, я сделал восемьдесят четыре снимка и решил, что такое количество должно удовлетворить любого энтузиаста. Лицо и грудь Катрионы пылали, и она спросила меня, чем бы я теперь хотел заняться. Я ответил, что хочу сходить в туалет, поскольку действие лекарства явно заканчивается, а потом отослать «картинки» своему анонимному корреспонденту. Сходив в туалет, я этим и занялся, а Катриона пошла принимать ванну, что заняло у нее даже меньше времени, чем обычно.
Ответ от моего корреспондента пришел, когда Катриона уже ушла. Он сообщил мне, что девушку с вашей книгой в руках зовут Луиза. Это вы уже знаете, поскольку я об этом упомянул в начале письма. Она изучает французский (отсюда ее интерес к вашей книге) и живет с человеком, который ее сфотографировал. Он сердечно поблагодарил меня за присланные фотографии, сказав, что это — «классная дрочка», какового слова я не нашел ни в одном словаре, ни даже в «Волшебном мире Интернета» доктора Кула. Он сказал, что не прочь продолжить наше сотрудничество, и даже спросил, не хотим ли мы заехать к ним, чтобы «вместе провести вечерок». Я решил, что это прекрасная возможность узнать побольше об «Энциклопедии» Розье, и мы назначили встречу на следующую неделю.
Но меня ждал категорический отказ Катрионы ехать со мной к этим людям. А почему бы не поехать? Ведь я всего только хочу уточнить некоторые аспекты философии восемнадцатого века.
— Я не могу ехать туда с вами на машине, — сказала Катриона. — Нам придется ехать на поезде — в разных вагонах. А путь не близкий.
Мне казалось, что это просто предлог, но потом я догадался, что она, наверное, не может себе позволить стоимость билета.
— Разумеется, я возьму на себя все расходы. Сколько вам понадобится?
Она, как всегда, когда речь заходила о вознаграждении, задумалась, потом сказала:
— Ладно. Сто фунтов.
Неужели билет на пригородный поезд стоит сто фунтов?
— Сто фунтов? Разве студентам не полагается скидка? У меня есть проездной билет пенсионера. Может быть, вы по нему проедете?
— Заплатите мне сто фунтов, и я сделаю все, что вы с этим типом от меня потребуете. Ваше дело соглашаться или нет. Извините, но это обычная цена. Мне же надо жить.
Естественно, я согласился. В конце концов, наши отношения были построены на «существующих ставках», и, видимо, столько полагалось платить девушке за поездку на другой конец города. В мое время все было, конечно, иначе, но порядки так быстро меняются!
После обеда, когда Катриона выполняла на мне свое домашнее задание, зазвонил телефон. Я добрался до кабинета на девятый или десятый звонок — без брюк и исподнего — и, взяв трубку, услышал голос Маргарет, которая звонила из библиотеки. Она сказала, что срок сдачи взятых мной в библиотеке книг давно прошел и она беспокоится, не заболел ли я.
Я опять со странной грустью подумал о своих прежних увлечениях, но напомнил себе, что куда полезнее провести несколько часов с Катрионой, помогая ей готовить курсовую работу, чем тратить время на всякий пыльный хлам.
— Не беспокойтесь, Маргарет, я скоро их принесу, — сказал я, повесил трубку и пошел в спальню, с сожалением думая, что звонок прервал эксперимент Катрионы, как раз когда мой аппарат достиг нужного состояния, а теперь ей придется начинать все сначала. В книгу по крайней мере можно положить закладку, чтобы начать читать с того места, где закончил, но мой бедный орган был похож на кончик кожаной закладки, вяло свисавший из тома с золотым обрезом в стопке сложенных в углу таких же нетронутых фолиантов, которые мне уже никогда больше не понадобятся. Но поскольку это письмо в отличие от эксперимента Катрионы можно дописать до конца одним лишь усилием воли, я, пожалуй, оставлю эту тему и обращусь к тому дню, на который была назначена встреча с моим анонимным корреспондентом.
Катриона в конце концов решила ехать вместе со мной на машине, хотя почему-то нашла нужным повязать волосы косынкой и надеть темные очки — а день был пасмурный и теплый, и ни в чем этом не было нужды. Она была похожа скорей на русскую балерину с плохим зрением, чем на молодую исследовательницу науки жизни, которая так ловко умела орудовать перочинным ножичком. Приехав по адресу, мы увидели приятный коттедж, перед которым был только что подстриженный газон. Я очень люблю, когда около дома есть хорошо ухоженный газон, и, наверное, поэтому живу в доме, у которого вовсе нет газона. Как вы думаете, миссис Б. или Катриона согласились бы вдобавок ко всему еще заботиться о газоне? Дверь отворила Луиза. Ее почему-то смутило мое медленное продвижение по дорожке вслед за Катрионой, которая, обогнав меня, нажала звонок. С чего бы Луизе возражать против визита пожилого джентльмена с тростью? И хотя в тот момент я этого не заметил, Катриона позже сказала мне, что Луиза явно беременна — хотя срок еще небольшой. Увидев это, она, по ее словам, хотела тут же повернуться и уйти; и именно по этой причине, когда Луиза оставила нас с ней на диване в гостиной, Катриона потребовала с меня еще пятьдесят фунтов. Как раз когда я передавал ей эти деньги десятифунтовыми банкнотами, вошла Луиза с двумя бокалами виски, которое мы, наверное, у нее попросили или, во всяком случае, согласились выпить. Тут я почувствовал, что наши хозяева собираются провести вечер согласно своему собственному плану, а мне остается лишь плыть по течению.
— Я не пью, — сказала Луиза, — сами понимаете… — И она сделала жест, который я тогда принял за намек на ее полноту. Я высказал полное одобрение, поскольку алкоголь, хотя это и не всем известно, содержит большое количество калорий; я узнал об этом из увлекательного «сайта», принадлежащего обществу любителей пива.
Затем пришел сам корреспондент, пожал нам руки и сказал:
— Зовите меня просто Джон. Хотя это, конечно, не мое настоящее имя.
— Меня зовут Сэнди, — сказала Катриона.
— А меня Луиза, — к моему облегчению, сказала Луиза — по крайней мере она назвала себя тем же именем, под которым мы ее знали.
— Честно говоря, я удивлен, — сказал Джон, глядя на меня. — По-моему, нам еще не встречался единомышленник такого… преклонного возраста. Правда, Луиза?
Луиза покачала головой. «Почему бы человеку моих лет не интересоваться философией восемнадцатого века?» — недоуменно подумал я.
— Мне страшно понравились твои картинки, Сэнди, — продолжал Джон. — И Луизе тоже.
Мне показалось, что Луиза не испытывала особенного восторга. Она сидела в кресле, разглядывая свою располневшую фигуру, и, видимо, думала, что фотографии не так уж мне удались, что я, наверное, ошибся с диафрагмой.
Затем Джон, взяв бокал с виски — значит, он предназначался вовсе не мне, — встал на колени перед Катрионой, положил руку ей на колено и сказал:
— Ты очень красивая женщина, Сэнди. Расскажи мне о себе.
Катриона/Сэнди (к этому времени я и сам стал путаться в ее именах) не спешила отвечать, и я решил ей помочь:
— Она учится в университете. Прекрасно управляется с пылесосом и готовит замечательный куриный суп с луком. У нее он получается даже лучше, чем у миссис Б.
— Миссис Б.? — с интересом переспросил Джон, отхлебывая из бокала. — Мы с ней тоже познакомимся?
— Да нет, на это очень мало шансов, — сказал я. — По правде говоря, она ушла от меня из-за вас, Луиза.
Я тут же пожалел о своих словах, потому что Луиза и так была недовольна моими фотографиями и моим замечанием о калориях, и ее упорное созерцание своего выпуклого живота, который я уже и сам заметил, подтверждало мое подозрение, что она предпочла бы, чтобы нас здесь не было.
— Что ж, — сказал Джон, — почему бы нам не познакомиться поближе?
Его рука, которую он так и не убрал с колена Катрионы, поползла выше.
Катриона решительно остановила ее, что, кажется, позабавило Джона, и сказала ему:
— Почему бы вам не рассказать что-нибудь о себе, Джон?
— Обо мне? Я консультант по программному обеспечению.
Я посмотрел на него с благоговейным почтением и после приличествующей случаю паузы сказал:
— Меня особенно интересует HTML метатэги на вашем сайте. Розье, Ферран, Минар…
Джон пожал плечами.
— Это просто шутка. — Тут он снова посмотрел на Катриону, не убирая руки с ее колена. — Я страшно люблю розыгрыши. А ты, Сэнди?
— Иногда, — ответила она. — Смотря какие розыгрыши.
Мне уже надоело слушать этот пустой разговор.
— Самое главное, — сказал я, — я хочу узнать, каким образом вы прослышали об «Энциклопедии» Розье.
В тот момент, когда я произносил эти слова, Катриона опустила голову к все еще стоявшему перед ней на коленях Джону, и их губы предприняли медленный обмен слюной. Джон все еще держал в свободной руке бокал, и я всерьез забеспокоился, как бы он не плеснул виски на красивый ковер, чистоту которого миссис Б. поддерживала бы с неусыпным рвением. Но вот Джон наконец поставил бокал на пол и запустил руки под юбку Катрионы, или Сэнди — уж не знаю, как ее называть,
Я повернулся к Луизе:
— Знаете, я тоже ее читал.
— Что? — рассеянно спросила Луиза, не спуская глаз с другой пары.
— «Феррана и Минара» — ту книгу, что вы держали в руках. Видимо, вы интересуетесь Руссо и Прустом, а также теорией доктора Петри о роли фантазии в литературе.
Луиза не ответила, даже, казалось, не поняла моих слов. Джон повернул к ней голову и кивнул в мою сторону, словно приглашая ее заняться мной.
— Нет-нет, не надо, — сказал я. — Я и не хотел виски. Тут я опять чуть не заговорил о калориях, но вовремя удержался. Джон еще раз повернулся к Луизе, на минуту оторвавшись от Катрионы, которая запустила пальцы ему в волосы, и с недовольным видом опять кивнул в мою сторону.
Я еще раз повторил, что не люблю виски, но Луиза уже встала, подошла ко мне и опустилась на колени — точь-в-точь как Джон перед Катрионой. Она потянулась к моей ширинке, а я попытался вернуться к вопросу о Руссо, Ферране и Минаре, вашей книге, о чем угодно, только бы отвлечь ее внимание от моих брюк.
— Откуда у вас взялась эта книга? — нервно спросил я, когда она принялась расстегивать пуговицы. Я и не знал, что студенты французского отделения получают такие же задания на дом, как и студенты, изучающие науку жизни.
— Должен вас предупредить, — сказал я, — что эксперимент займет очень много времени. Надеюсь, у вас нет какого-нибудь срочного дела и вы ничего не забыли в духовке.
Джон опять оторвался от поцелуя и сказал Луизе:
— Оставь его в покое. Потом обратился ко мне:
— Если вы хотите только смотреть, пожалуйста. Может быть, пойдем все наверх? Там нам будет удобнее.
Дело что-то затягивалось; мне было гораздо проще выяснять интересующие меня вопросы о литературе восемнадцатого века, посетив Маргарет и ее прекрасную библиотеку. Здесь же не было никакой системы, никакого индекса, только последовательные распоряжения Джона, которые развертывались в некое подобие компьютерного кода, а нам всем оставалось только ему следовать. Вряд ли вам надо объяснять, что я добрался до спальни последним и, зайдя туда, сразу узнал комнату с компьютерной картинки, в которую так часто вглядывался. Однако представший передо мной живой экран так ничего и не разъяснил; это всего лишь была сцена коллективного раздевания. Я тут же решил, что мне незачем наблюдать продолжение семинара. К тому же мне захотелось в туалет, и, заглянув туда, я грустно вернулся в гостиную.
Вскоре ко мне присоединилась Луиза; сверху все еще доносились разнообразные звуки, издаваемые Джоном и Катрионой. Я сразу задал Луизе тот единственный вопрос, который меня интересовал:
— Скажите, почему вы читали книгу Петри?
Она устало посмотрела на меня.
— Неужели для вас это так важно?
Я собрался было рассказать ей длинную историю, которая началась со спустившего колеса и проливного дождя, но тут она объяснила:
— Петри был одним из моих преподавателей. Я встречалась с ним каждую неделю.
— Вот как, — сказал я. — А зачем вы с ним встречались?
Видимо, ее особенно интересовал этот период французской литературы.
— Да, наверное, для того, чтобы сбежать от… всего этого.
Она махнула рукой, кажется, в направлении небольшой картины на стене, изображавшей какую-то гавань; разумеется, картина была весьма посредственной, однако не настолько, чтобы искать от нее спасение в подробном изучении Руссо. Как-то это несоразмерно.
— Только не подумайте, — сказала она, — что мне не нравится, чем мы тут занимаемся. Но у нас была трудная полоса, когда я не была уверена, что готова отказаться от предрассудков, и мне служило утешением, что у меня есть какой-то кусочек жизни, не имеющий отношения к сексу: четверги, полностью отданные книгам и писателям. Пока доктор Петри разглагольствовал о Прусте, я думала о том, во что меня втягивает Джон, и следует ли мне участвовать в его «розыгрышах», да и хочется ли. Из-за того, что мои мысли были все время заняты другим, занятия у меня шли через пень-колоду — так всегда бывает, когда человек сопротивляется своим скрытым желаниям и становится жертвой внутренних конфликтов. Так по крайней мере говорит Джон. Он немного ревновал меня к доктору Петри, о котором я часто ему говорила, но для этого не было оснований — тот никогда не нравился мне как мужчина. Этакий кабинетный ученый — да и внешность не бог весть какая. Джон тоже прочитал книгу Петри; он тогда разрабатывал игровую программу о виртуальном городе восемнадцатого века, в котором жили придуманные им персонажи. Ферран и Минар подсказали ему, как все это увязать: он собирался запустить в Интернет кампанию злопыхательских сплетен. Джон дал мне для передачи доктору Петри несколько написанных им в целях мистификации статей. Мне казалось, что это забавно и никому не может повредить. Предполагалось, что я вместе с Петри проведу поиск по Интернету, чтобы выйти на сайты Джона. Хорошо, что из этого ничего не вышло — я потом узнала, что первый же сайт, на который он хотел нас вывести, был весь заполнен сексом. Так он шутит. К тому времени у нас сильно испортились отношения, я устроила ему скандал, а он выкинул меня из дома. Следующие две недели были просто ужасными. Я даже наглоталась таблеток и ушла из университета, надеясь, что это поможет мне побороть депрессию и прочистить мозги. Но это все уже позади. Я опять вернулась к Джону, и мы счастливы.
Вид у нее, однако, был не очень счастливый, и к тому же она, видимо, не знала, что в Интернете есть «сайт», где она показана вживую. Но об этом уже не имело смысла ей говорить. Я понял, что Джон меня просто разыграл. И испытал облегчение, когда вскоре он и хмурая Катриона спустились вниз и этот прискорбный визит подошел к концу.
В машине Катриона все время молчала, а потом начала плакать и говорить о Юене, или Гери, или как там его зовут; я же думал об альтернативной философии Вселенной, которую надеялся отыскать, но которая оказалась мыльным пузырем. И тоже впал в уныние. Но потом вспомнил пожелтевшие страницы «Эпистемологии и неразумности», с которых все и началось. Наверняка эта книга вышла гораздо раньше, чем Джон затеял свои розыгрыши, так что у меня еще оставалась какая-то надежда докопаться до истины. Я понял, что мои поиски «Энциклопедии» Розье не только не закончены, но едва начались. Просто меня отвлекли от них не имеющие к ним никакого отношения «сайты», поисковые программы и семинары в спальне. И напрасно я пренебрег библиотеками и магазинами антикварной книги — от них могло бы быть гораздо больше проку.
Когда мы вернулись домой, Катриона устроилась в гостиной за чашкой чая, которая ей так необходима в минуты неподвижности. И вскоре объявила, что больше не будет ко мне приходить. Я пришел в ужас:
— Как же я без вас буду обходиться?
Она ласково улыбнулась; такого выражения я никогда раньше у нее не видел.
— Я найду вам другую домоправительницу. Обязательно. Буду проглядывать все объявления в газетных киосках, следить за предложениями домашних услуг в газетах и найду вам гораздо более подходящую женщину, чем я.
Я сказал, что это будет непросто, и обещал заплатить по ставкам агентств по найму.
— Не надо, — сказала Катриона. — Я не возьму ваших денег.
Она полезла в карман, вынула те сто пятьдесят фунтов, что я ей дал за поездку, и протянула мне.
— Хорошо — вы ведь так и не поехали на поезде, — согласился я, принимая деньги. — Но вам надо достать сезонный билет. Студентке, изучающей науку жизни, наверняка полагается такой билет.
— Вы странный человек, мистер Ми, — сказала Катриона. — Как вы ухитрились прожить такую долгую жизнь и сохранить такую наивность? Разве ваши родители ничему вас не учили?
— Я не знал своих родителей, — объяснил я и рассказал Катрионе, что вырос в месте, чей запах иногда мне вспоминается, когда миссис Б. чистит туалет. Это было большое здание из почерневшего песчаника, где жило так много детей, что мне никогда не удавалось остаться одному. Мой дорогой умерший друг, которому я до недавнего времени писал письма, воспитывался в том же заведении, и ему не надо было все это объяснять; поэтому-то я до сих пор ни разу не запечатлел на бумаге эти маловажные биографические подробности.
— Вы в самом деле не знали родителей? — спросила Катриона, снова прибегая к своей очаровательной тавтологии. — Как это грустно, — как и следовало ожидать, добавила она. — А кто поместил вас в приют?
Но если бы я начал рассказывать бедняжке историю своей жизни, на это письмо потребовалось бы уйма бумаги и столько марок, что они не уместились бы на конверте. И я сказал Катрионе, чтобы она была умницей и шла к себе домой, а оттуда позвонила бы Гери, или Юену, или как там его зовут, и попробовала бы на досуге трезво разобраться в своих чувствах. Она поцеловала меня в щеку, сказала «Спасибо» с какой-то непривычной серьезностью, я проводил ее до двери и пожелал удачи. С тех пор я ее не видел.
Ну что ж, сказал я себе, похоже на то, что я вернулся на «базовые позиции», как сказал бы доктор Кул, но минут через сорок в дверь позвонили, и я решил, что или Катриона что-нибудь забыла, или она с поразительной быстротой нашла мне новую домоправительницу. Я открыл дверь и увидел двух полисменов. На мой вопрос, не ошиблись ли они адресом, они сказали, что нет, не ошиблись, показали мне документ в пластмассовом чехле и объявили, что пришли за моим компьютером.
— Вы от Диксонза? — спросил я. Я всегда считал, что люди в форме, которых я видел в этом превосходном магазине, — охранники, но оказалось, что они могут быть и обслуживающими компьютеры механиками, как эти двое, по-видимому, пришедшие выполнить условия того странного и загадочного договора, который называется «расширенная гарантия» и который Али заставил меня подписать, взяв с меня за это всего сто фунтов.
— У нас есть основания полагать, что ваш компьютер содержит материалы, запрещенные «Актом о непристойных изданиях», и мы принесли ордер на его изъятие. Должен вас предупредить, что вы не обязаны ничего говорить и что все ваши слова будут записаны и могут быть использованы в суде как свидетельства вашей вины.
Один из механиков объяснял мне, что означают эти термины и условия, о которых мне ничего не говорили ни этот чертов мальчишка Али, ни даже миссис Дж. Кемпбелл; другой же пошел наверх ко мне в кабинет, и оттуда вскоре донеслись звуки, из которых я понял, что он отключил компьютер.
— Надеюсь, что, когда компьютер вернется из магазина, я сумею правильно вставить штекер клавиатуры С в разъем последовательного порта Б, не погнув при этом штырьки разъема, — сказал я, вспомнив, какие трудности испытал при подключении компьютера, не сумев разобраться в инструкции на нескольких языках.
Механик, оставшийся внизу со мной, медленно покачал головой и сказал:
— Вы что, ничего не поняли? Мы имеем основания полагать, что в вашем компьютере содержатся порнографические материалы.
— Да нет, вы ошибаетесь, — уверенно заявил я. — Вы там найдете только некоторые старые трактаты, авторские права на которые давно истекли и которые не интересны никому, кроме старого дурака вроде меня.
— А это мы поглядим, — произнес инженер с угрозой в голосе, какую я иногда слышал и от служащих Диксон-за, если им не нравилось, как я с ними разговаривал. Механики велели мне подписать какую-то бумагу и унесли компьютер в припаркованную напротив моего дома полицейскую машину, возле машины собралась кучка детей, и на нее с непонятным любопытством смотрели из окон соседи. Некоторые даже вышли на крыльцо.
— Добрый день, миссис Мак-Дугал! — поприветствовал я одну из соседок, но та, ничего не ответив, скрылась за дверью.
Ну вот, теперь я остался совсем один. Катриона меня покинула, компьютер у меня забрали. Даже запас лекарства, которое поставляла Катриона, иссяк. Я позвонил в несколько «ночных клубов», но мне везде сказали, что ничем подобным не занимаются. Опять я превратился в одинокого старикашку со слабым мочевым пузырем. Но какие бы на нашу долю ни выпадали трудности и разлуки со случайными спутниками, какую бы душевную боль мы ни испытывали, все это преходяще, и в такие минуты мы вспоминаем, что наши первые и самые верные друзья, пренебрежение которыми, может быть, и навлекло на нас все эти несчастья, никуда не делись и ждут нашего возвращения. Я медленно поднялся по лестнице — последний раз в этот день, — крепко держась рукой за перила и повторяя: «Кто бы мог подумать…» — и так далее, дошел до кабинета, открыл один из забытых книжных шкафов и начал одну за другой вынимать мои драгоценности, мое подлинное и единственное утешение. Да, сказал я своим книгам, может быть, вы и пыльные, и грязные, и очень старые, но я тоже стар, и мы идеально подходим друг другу. И я стал выкладывать на пустой письменный стол Хогга, и Стивенсона, и моего любимого Юма, и они открывались на заложенном месте, там, где я их навестил в последний раз; казалось, они, затаив дыхание, терпеливо ждали все это время, пока я, забыв про них, воображал, будто живу более полной жизнью, тогда как они тихонько жили своей. Я понял, что жил словно во сне, от которого наконец пробудился и поднялся наверх из темно-зеленой глубины предательского бескнижного омута. Опять я обонял их застарелый запах, перелистывал хрупкие страницы, трогал пальцами плотные обложки.
— А завтра, — сказал я себе, — я даже научусь управляться с пылесосом.
Но это, однако, не потребовалось — да оно и к лучшему. Потому что в обычный час, когда приходила Катриона, в дверь позвонили, и за ней оказалась не моя юная приятельница и не грубые механики из Диксонза; нет, еще спускаясь по лестнице, я услышал, как в замке поворачивается ключ со скрипом, к которому я привык и который так любил все двадцать восемь лет, и снаружи донесся знакомый голос: «Когда же вы удосужитесь вызвать слесаря и починить этот проклятый замок?» И в дверях возникла она, вернувшаяся ко мне миссис Б.!
— Я вижу, вы все еще живы, старый греховодник, — сказала она, заходя в прихожую.
Но как это получилось? Почему она решила вернуться? Оказалось, что Катриона, которая, видимо, нашла адрес миссис Б. в моей записной книжке, пришла к ней вчера вечером и стала просить вернуться ко мне. Она рассказала ей всю историю о Розье, Луизе и прочем, чтобы развеять убежденность миссис Б. в том, что я мерзкий порочный старикашка, на которого надо надеть смирительную рубашку.
— И вам надо оправдаться не только передо мной, — сказала она. Оказывается, на нашей улице уже сложили обо мне легенды и соседи чуть ли не пугают мною детей.
— Но я же купил компьютер только для того, чтобы облегчить вам жизнь! — воскликнул я. — И его все равно уже нет.
Так что все встало на свои места. Сняв пальто и шляпку и направившись к кухне с многообещающей сумкой в руках, миссис Б. сказала:
— Некоторые мужчины развлекаются с красотками в молодости, и к сорока годам у них проясняется в голове, а другие ждут вдвое дольше, прежде чем убедиться, что все это яйца выеденного не стоит. И вы знаете, кого я имею в виду, мистер Ми.
После того как она сделала мне этот заслуженный выговор, наша жизнь вернулась в нормальное русло. Я готовлю статью для «Пиплз френд», в которой прослеживаю шотландских предков Хорхе Луиса Борхеса — он, несомненно, заслуживает места в этом прекрасном журнале в силу своей любви к западношотландским терьерам. Когда статью напечатают, я пошлю вам экземпляр; а пока я заканчиваю описание своих приключений и желаю всего наилучшего.
Эпилог
Ответ от моего корреспондента пришел, когда Катриона уже ушла. Он сообщил мне, что девушку с вашей книгой в руках зовут Луиза. Это вы уже знаете, поскольку я об этом упомянул в начале письма. Она изучает французский (отсюда ее интерес к вашей книге) и живет с человеком, который ее сфотографировал. Он сердечно поблагодарил меня за присланные фотографии, сказав, что это — «классная дрочка», какового слова я не нашел ни в одном словаре, ни даже в «Волшебном мире Интернета» доктора Кула. Он сказал, что не прочь продолжить наше сотрудничество, и даже спросил, не хотим ли мы заехать к ним, чтобы «вместе провести вечерок». Я решил, что это прекрасная возможность узнать побольше об «Энциклопедии» Розье, и мы назначили встречу на следующую неделю.
Но меня ждал категорический отказ Катрионы ехать со мной к этим людям. А почему бы не поехать? Ведь я всего только хочу уточнить некоторые аспекты философии восемнадцатого века.
— Я не могу ехать туда с вами на машине, — сказала Катриона. — Нам придется ехать на поезде — в разных вагонах. А путь не близкий.
Мне казалось, что это просто предлог, но потом я догадался, что она, наверное, не может себе позволить стоимость билета.
— Разумеется, я возьму на себя все расходы. Сколько вам понадобится?
Она, как всегда, когда речь заходила о вознаграждении, задумалась, потом сказала:
— Ладно. Сто фунтов.
Неужели билет на пригородный поезд стоит сто фунтов?
— Сто фунтов? Разве студентам не полагается скидка? У меня есть проездной билет пенсионера. Может быть, вы по нему проедете?
— Заплатите мне сто фунтов, и я сделаю все, что вы с этим типом от меня потребуете. Ваше дело соглашаться или нет. Извините, но это обычная цена. Мне же надо жить.
Естественно, я согласился. В конце концов, наши отношения были построены на «существующих ставках», и, видимо, столько полагалось платить девушке за поездку на другой конец города. В мое время все было, конечно, иначе, но порядки так быстро меняются!
После обеда, когда Катриона выполняла на мне свое домашнее задание, зазвонил телефон. Я добрался до кабинета на девятый или десятый звонок — без брюк и исподнего — и, взяв трубку, услышал голос Маргарет, которая звонила из библиотеки. Она сказала, что срок сдачи взятых мной в библиотеке книг давно прошел и она беспокоится, не заболел ли я.
Я опять со странной грустью подумал о своих прежних увлечениях, но напомнил себе, что куда полезнее провести несколько часов с Катрионой, помогая ей готовить курсовую работу, чем тратить время на всякий пыльный хлам.
— Не беспокойтесь, Маргарет, я скоро их принесу, — сказал я, повесил трубку и пошел в спальню, с сожалением думая, что звонок прервал эксперимент Катрионы, как раз когда мой аппарат достиг нужного состояния, а теперь ей придется начинать все сначала. В книгу по крайней мере можно положить закладку, чтобы начать читать с того места, где закончил, но мой бедный орган был похож на кончик кожаной закладки, вяло свисавший из тома с золотым обрезом в стопке сложенных в углу таких же нетронутых фолиантов, которые мне уже никогда больше не понадобятся. Но поскольку это письмо в отличие от эксперимента Катрионы можно дописать до конца одним лишь усилием воли, я, пожалуй, оставлю эту тему и обращусь к тому дню, на который была назначена встреча с моим анонимным корреспондентом.
Катриона в конце концов решила ехать вместе со мной на машине, хотя почему-то нашла нужным повязать волосы косынкой и надеть темные очки — а день был пасмурный и теплый, и ни в чем этом не было нужды. Она была похожа скорей на русскую балерину с плохим зрением, чем на молодую исследовательницу науки жизни, которая так ловко умела орудовать перочинным ножичком. Приехав по адресу, мы увидели приятный коттедж, перед которым был только что подстриженный газон. Я очень люблю, когда около дома есть хорошо ухоженный газон, и, наверное, поэтому живу в доме, у которого вовсе нет газона. Как вы думаете, миссис Б. или Катриона согласились бы вдобавок ко всему еще заботиться о газоне? Дверь отворила Луиза. Ее почему-то смутило мое медленное продвижение по дорожке вслед за Катрионой, которая, обогнав меня, нажала звонок. С чего бы Луизе возражать против визита пожилого джентльмена с тростью? И хотя в тот момент я этого не заметил, Катриона позже сказала мне, что Луиза явно беременна — хотя срок еще небольшой. Увидев это, она, по ее словам, хотела тут же повернуться и уйти; и именно по этой причине, когда Луиза оставила нас с ней на диване в гостиной, Катриона потребовала с меня еще пятьдесят фунтов. Как раз когда я передавал ей эти деньги десятифунтовыми банкнотами, вошла Луиза с двумя бокалами виски, которое мы, наверное, у нее попросили или, во всяком случае, согласились выпить. Тут я почувствовал, что наши хозяева собираются провести вечер согласно своему собственному плану, а мне остается лишь плыть по течению.
— Я не пью, — сказала Луиза, — сами понимаете… — И она сделала жест, который я тогда принял за намек на ее полноту. Я высказал полное одобрение, поскольку алкоголь, хотя это и не всем известно, содержит большое количество калорий; я узнал об этом из увлекательного «сайта», принадлежащего обществу любителей пива.
Затем пришел сам корреспондент, пожал нам руки и сказал:
— Зовите меня просто Джон. Хотя это, конечно, не мое настоящее имя.
— Меня зовут Сэнди, — сказала Катриона.
— А меня Луиза, — к моему облегчению, сказала Луиза — по крайней мере она назвала себя тем же именем, под которым мы ее знали.
— Честно говоря, я удивлен, — сказал Джон, глядя на меня. — По-моему, нам еще не встречался единомышленник такого… преклонного возраста. Правда, Луиза?
Луиза покачала головой. «Почему бы человеку моих лет не интересоваться философией восемнадцатого века?» — недоуменно подумал я.
— Мне страшно понравились твои картинки, Сэнди, — продолжал Джон. — И Луизе тоже.
Мне показалось, что Луиза не испытывала особенного восторга. Она сидела в кресле, разглядывая свою располневшую фигуру, и, видимо, думала, что фотографии не так уж мне удались, что я, наверное, ошибся с диафрагмой.
Затем Джон, взяв бокал с виски — значит, он предназначался вовсе не мне, — встал на колени перед Катрионой, положил руку ей на колено и сказал:
— Ты очень красивая женщина, Сэнди. Расскажи мне о себе.
Катриона/Сэнди (к этому времени я и сам стал путаться в ее именах) не спешила отвечать, и я решил ей помочь:
— Она учится в университете. Прекрасно управляется с пылесосом и готовит замечательный куриный суп с луком. У нее он получается даже лучше, чем у миссис Б.
— Миссис Б.? — с интересом переспросил Джон, отхлебывая из бокала. — Мы с ней тоже познакомимся?
— Да нет, на это очень мало шансов, — сказал я. — По правде говоря, она ушла от меня из-за вас, Луиза.
Я тут же пожалел о своих словах, потому что Луиза и так была недовольна моими фотографиями и моим замечанием о калориях, и ее упорное созерцание своего выпуклого живота, который я уже и сам заметил, подтверждало мое подозрение, что она предпочла бы, чтобы нас здесь не было.
— Что ж, — сказал Джон, — почему бы нам не познакомиться поближе?
Его рука, которую он так и не убрал с колена Катрионы, поползла выше.
Катриона решительно остановила ее, что, кажется, позабавило Джона, и сказала ему:
— Почему бы вам не рассказать что-нибудь о себе, Джон?
— Обо мне? Я консультант по программному обеспечению.
Я посмотрел на него с благоговейным почтением и после приличествующей случаю паузы сказал:
— Меня особенно интересует HTML метатэги на вашем сайте. Розье, Ферран, Минар…
Джон пожал плечами.
— Это просто шутка. — Тут он снова посмотрел на Катриону, не убирая руки с ее колена. — Я страшно люблю розыгрыши. А ты, Сэнди?
— Иногда, — ответила она. — Смотря какие розыгрыши.
Мне уже надоело слушать этот пустой разговор.
— Самое главное, — сказал я, — я хочу узнать, каким образом вы прослышали об «Энциклопедии» Розье.
В тот момент, когда я произносил эти слова, Катриона опустила голову к все еще стоявшему перед ней на коленях Джону, и их губы предприняли медленный обмен слюной. Джон все еще держал в свободной руке бокал, и я всерьез забеспокоился, как бы он не плеснул виски на красивый ковер, чистоту которого миссис Б. поддерживала бы с неусыпным рвением. Но вот Джон наконец поставил бокал на пол и запустил руки под юбку Катрионы, или Сэнди — уж не знаю, как ее называть,
Я повернулся к Луизе:
— Знаете, я тоже ее читал.
— Что? — рассеянно спросила Луиза, не спуская глаз с другой пары.
— «Феррана и Минара» — ту книгу, что вы держали в руках. Видимо, вы интересуетесь Руссо и Прустом, а также теорией доктора Петри о роли фантазии в литературе.
Луиза не ответила, даже, казалось, не поняла моих слов. Джон повернул к ней голову и кивнул в мою сторону, словно приглашая ее заняться мной.
— Нет-нет, не надо, — сказал я. — Я и не хотел виски. Тут я опять чуть не заговорил о калориях, но вовремя удержался. Джон еще раз повернулся к Луизе, на минуту оторвавшись от Катрионы, которая запустила пальцы ему в волосы, и с недовольным видом опять кивнул в мою сторону.
Я еще раз повторил, что не люблю виски, но Луиза уже встала, подошла ко мне и опустилась на колени — точь-в-точь как Джон перед Катрионой. Она потянулась к моей ширинке, а я попытался вернуться к вопросу о Руссо, Ферране и Минаре, вашей книге, о чем угодно, только бы отвлечь ее внимание от моих брюк.
— Откуда у вас взялась эта книга? — нервно спросил я, когда она принялась расстегивать пуговицы. Я и не знал, что студенты французского отделения получают такие же задания на дом, как и студенты, изучающие науку жизни.
— Должен вас предупредить, — сказал я, — что эксперимент займет очень много времени. Надеюсь, у вас нет какого-нибудь срочного дела и вы ничего не забыли в духовке.
Джон опять оторвался от поцелуя и сказал Луизе:
— Оставь его в покое. Потом обратился ко мне:
— Если вы хотите только смотреть, пожалуйста. Может быть, пойдем все наверх? Там нам будет удобнее.
Дело что-то затягивалось; мне было гораздо проще выяснять интересующие меня вопросы о литературе восемнадцатого века, посетив Маргарет и ее прекрасную библиотеку. Здесь же не было никакой системы, никакого индекса, только последовательные распоряжения Джона, которые развертывались в некое подобие компьютерного кода, а нам всем оставалось только ему следовать. Вряд ли вам надо объяснять, что я добрался до спальни последним и, зайдя туда, сразу узнал комнату с компьютерной картинки, в которую так часто вглядывался. Однако представший передо мной живой экран так ничего и не разъяснил; это всего лишь была сцена коллективного раздевания. Я тут же решил, что мне незачем наблюдать продолжение семинара. К тому же мне захотелось в туалет, и, заглянув туда, я грустно вернулся в гостиную.
Вскоре ко мне присоединилась Луиза; сверху все еще доносились разнообразные звуки, издаваемые Джоном и Катрионой. Я сразу задал Луизе тот единственный вопрос, который меня интересовал:
— Скажите, почему вы читали книгу Петри?
Она устало посмотрела на меня.
— Неужели для вас это так важно?
Я собрался было рассказать ей длинную историю, которая началась со спустившего колеса и проливного дождя, но тут она объяснила:
— Петри был одним из моих преподавателей. Я встречалась с ним каждую неделю.
— Вот как, — сказал я. — А зачем вы с ним встречались?
Видимо, ее особенно интересовал этот период французской литературы.
— Да, наверное, для того, чтобы сбежать от… всего этого.
Она махнула рукой, кажется, в направлении небольшой картины на стене, изображавшей какую-то гавань; разумеется, картина была весьма посредственной, однако не настолько, чтобы искать от нее спасение в подробном изучении Руссо. Как-то это несоразмерно.
— Только не подумайте, — сказала она, — что мне не нравится, чем мы тут занимаемся. Но у нас была трудная полоса, когда я не была уверена, что готова отказаться от предрассудков, и мне служило утешением, что у меня есть какой-то кусочек жизни, не имеющий отношения к сексу: четверги, полностью отданные книгам и писателям. Пока доктор Петри разглагольствовал о Прусте, я думала о том, во что меня втягивает Джон, и следует ли мне участвовать в его «розыгрышах», да и хочется ли. Из-за того, что мои мысли были все время заняты другим, занятия у меня шли через пень-колоду — так всегда бывает, когда человек сопротивляется своим скрытым желаниям и становится жертвой внутренних конфликтов. Так по крайней мере говорит Джон. Он немного ревновал меня к доктору Петри, о котором я часто ему говорила, но для этого не было оснований — тот никогда не нравился мне как мужчина. Этакий кабинетный ученый — да и внешность не бог весть какая. Джон тоже прочитал книгу Петри; он тогда разрабатывал игровую программу о виртуальном городе восемнадцатого века, в котором жили придуманные им персонажи. Ферран и Минар подсказали ему, как все это увязать: он собирался запустить в Интернет кампанию злопыхательских сплетен. Джон дал мне для передачи доктору Петри несколько написанных им в целях мистификации статей. Мне казалось, что это забавно и никому не может повредить. Предполагалось, что я вместе с Петри проведу поиск по Интернету, чтобы выйти на сайты Джона. Хорошо, что из этого ничего не вышло — я потом узнала, что первый же сайт, на который он хотел нас вывести, был весь заполнен сексом. Так он шутит. К тому времени у нас сильно испортились отношения, я устроила ему скандал, а он выкинул меня из дома. Следующие две недели были просто ужасными. Я даже наглоталась таблеток и ушла из университета, надеясь, что это поможет мне побороть депрессию и прочистить мозги. Но это все уже позади. Я опять вернулась к Джону, и мы счастливы.
Вид у нее, однако, был не очень счастливый, и к тому же она, видимо, не знала, что в Интернете есть «сайт», где она показана вживую. Но об этом уже не имело смысла ей говорить. Я понял, что Джон меня просто разыграл. И испытал облегчение, когда вскоре он и хмурая Катриона спустились вниз и этот прискорбный визит подошел к концу.
В машине Катриона все время молчала, а потом начала плакать и говорить о Юене, или Гери, или как там его зовут; я же думал об альтернативной философии Вселенной, которую надеялся отыскать, но которая оказалась мыльным пузырем. И тоже впал в уныние. Но потом вспомнил пожелтевшие страницы «Эпистемологии и неразумности», с которых все и началось. Наверняка эта книга вышла гораздо раньше, чем Джон затеял свои розыгрыши, так что у меня еще оставалась какая-то надежда докопаться до истины. Я понял, что мои поиски «Энциклопедии» Розье не только не закончены, но едва начались. Просто меня отвлекли от них не имеющие к ним никакого отношения «сайты», поисковые программы и семинары в спальне. И напрасно я пренебрег библиотеками и магазинами антикварной книги — от них могло бы быть гораздо больше проку.
Когда мы вернулись домой, Катриона устроилась в гостиной за чашкой чая, которая ей так необходима в минуты неподвижности. И вскоре объявила, что больше не будет ко мне приходить. Я пришел в ужас:
— Как же я без вас буду обходиться?
Она ласково улыбнулась; такого выражения я никогда раньше у нее не видел.
— Я найду вам другую домоправительницу. Обязательно. Буду проглядывать все объявления в газетных киосках, следить за предложениями домашних услуг в газетах и найду вам гораздо более подходящую женщину, чем я.
Я сказал, что это будет непросто, и обещал заплатить по ставкам агентств по найму.
— Не надо, — сказала Катриона. — Я не возьму ваших денег.
Она полезла в карман, вынула те сто пятьдесят фунтов, что я ей дал за поездку, и протянула мне.
— Хорошо — вы ведь так и не поехали на поезде, — согласился я, принимая деньги. — Но вам надо достать сезонный билет. Студентке, изучающей науку жизни, наверняка полагается такой билет.
— Вы странный человек, мистер Ми, — сказала Катриона. — Как вы ухитрились прожить такую долгую жизнь и сохранить такую наивность? Разве ваши родители ничему вас не учили?
— Я не знал своих родителей, — объяснил я и рассказал Катрионе, что вырос в месте, чей запах иногда мне вспоминается, когда миссис Б. чистит туалет. Это было большое здание из почерневшего песчаника, где жило так много детей, что мне никогда не удавалось остаться одному. Мой дорогой умерший друг, которому я до недавнего времени писал письма, воспитывался в том же заведении, и ему не надо было все это объяснять; поэтому-то я до сих пор ни разу не запечатлел на бумаге эти маловажные биографические подробности.
— Вы в самом деле не знали родителей? — спросила Катриона, снова прибегая к своей очаровательной тавтологии. — Как это грустно, — как и следовало ожидать, добавила она. — А кто поместил вас в приют?
Но если бы я начал рассказывать бедняжке историю своей жизни, на это письмо потребовалось бы уйма бумаги и столько марок, что они не уместились бы на конверте. И я сказал Катрионе, чтобы она была умницей и шла к себе домой, а оттуда позвонила бы Гери, или Юену, или как там его зовут, и попробовала бы на досуге трезво разобраться в своих чувствах. Она поцеловала меня в щеку, сказала «Спасибо» с какой-то непривычной серьезностью, я проводил ее до двери и пожелал удачи. С тех пор я ее не видел.
Ну что ж, сказал я себе, похоже на то, что я вернулся на «базовые позиции», как сказал бы доктор Кул, но минут через сорок в дверь позвонили, и я решил, что или Катриона что-нибудь забыла, или она с поразительной быстротой нашла мне новую домоправительницу. Я открыл дверь и увидел двух полисменов. На мой вопрос, не ошиблись ли они адресом, они сказали, что нет, не ошиблись, показали мне документ в пластмассовом чехле и объявили, что пришли за моим компьютером.
— Вы от Диксонза? — спросил я. Я всегда считал, что люди в форме, которых я видел в этом превосходном магазине, — охранники, но оказалось, что они могут быть и обслуживающими компьютеры механиками, как эти двое, по-видимому, пришедшие выполнить условия того странного и загадочного договора, который называется «расширенная гарантия» и который Али заставил меня подписать, взяв с меня за это всего сто фунтов.
— У нас есть основания полагать, что ваш компьютер содержит материалы, запрещенные «Актом о непристойных изданиях», и мы принесли ордер на его изъятие. Должен вас предупредить, что вы не обязаны ничего говорить и что все ваши слова будут записаны и могут быть использованы в суде как свидетельства вашей вины.
Один из механиков объяснял мне, что означают эти термины и условия, о которых мне ничего не говорили ни этот чертов мальчишка Али, ни даже миссис Дж. Кемпбелл; другой же пошел наверх ко мне в кабинет, и оттуда вскоре донеслись звуки, из которых я понял, что он отключил компьютер.
— Надеюсь, что, когда компьютер вернется из магазина, я сумею правильно вставить штекер клавиатуры С в разъем последовательного порта Б, не погнув при этом штырьки разъема, — сказал я, вспомнив, какие трудности испытал при подключении компьютера, не сумев разобраться в инструкции на нескольких языках.
Механик, оставшийся внизу со мной, медленно покачал головой и сказал:
— Вы что, ничего не поняли? Мы имеем основания полагать, что в вашем компьютере содержатся порнографические материалы.
— Да нет, вы ошибаетесь, — уверенно заявил я. — Вы там найдете только некоторые старые трактаты, авторские права на которые давно истекли и которые не интересны никому, кроме старого дурака вроде меня.
— А это мы поглядим, — произнес инженер с угрозой в голосе, какую я иногда слышал и от служащих Диксон-за, если им не нравилось, как я с ними разговаривал. Механики велели мне подписать какую-то бумагу и унесли компьютер в припаркованную напротив моего дома полицейскую машину, возле машины собралась кучка детей, и на нее с непонятным любопытством смотрели из окон соседи. Некоторые даже вышли на крыльцо.
— Добрый день, миссис Мак-Дугал! — поприветствовал я одну из соседок, но та, ничего не ответив, скрылась за дверью.
Ну вот, теперь я остался совсем один. Катриона меня покинула, компьютер у меня забрали. Даже запас лекарства, которое поставляла Катриона, иссяк. Я позвонил в несколько «ночных клубов», но мне везде сказали, что ничем подобным не занимаются. Опять я превратился в одинокого старикашку со слабым мочевым пузырем. Но какие бы на нашу долю ни выпадали трудности и разлуки со случайными спутниками, какую бы душевную боль мы ни испытывали, все это преходяще, и в такие минуты мы вспоминаем, что наши первые и самые верные друзья, пренебрежение которыми, может быть, и навлекло на нас все эти несчастья, никуда не делись и ждут нашего возвращения. Я медленно поднялся по лестнице — последний раз в этот день, — крепко держась рукой за перила и повторяя: «Кто бы мог подумать…» — и так далее, дошел до кабинета, открыл один из забытых книжных шкафов и начал одну за другой вынимать мои драгоценности, мое подлинное и единственное утешение. Да, сказал я своим книгам, может быть, вы и пыльные, и грязные, и очень старые, но я тоже стар, и мы идеально подходим друг другу. И я стал выкладывать на пустой письменный стол Хогга, и Стивенсона, и моего любимого Юма, и они открывались на заложенном месте, там, где я их навестил в последний раз; казалось, они, затаив дыхание, терпеливо ждали все это время, пока я, забыв про них, воображал, будто живу более полной жизнью, тогда как они тихонько жили своей. Я понял, что жил словно во сне, от которого наконец пробудился и поднялся наверх из темно-зеленой глубины предательского бескнижного омута. Опять я обонял их застарелый запах, перелистывал хрупкие страницы, трогал пальцами плотные обложки.
— А завтра, — сказал я себе, — я даже научусь управляться с пылесосом.
Но это, однако, не потребовалось — да оно и к лучшему. Потому что в обычный час, когда приходила Катриона, в дверь позвонили, и за ней оказалась не моя юная приятельница и не грубые механики из Диксонза; нет, еще спускаясь по лестнице, я услышал, как в замке поворачивается ключ со скрипом, к которому я привык и который так любил все двадцать восемь лет, и снаружи донесся знакомый голос: «Когда же вы удосужитесь вызвать слесаря и починить этот проклятый замок?» И в дверях возникла она, вернувшаяся ко мне миссис Б.!
— Я вижу, вы все еще живы, старый греховодник, — сказала она, заходя в прихожую.
Но как это получилось? Почему она решила вернуться? Оказалось, что Катриона, которая, видимо, нашла адрес миссис Б. в моей записной книжке, пришла к ней вчера вечером и стала просить вернуться ко мне. Она рассказала ей всю историю о Розье, Луизе и прочем, чтобы развеять убежденность миссис Б. в том, что я мерзкий порочный старикашка, на которого надо надеть смирительную рубашку.
— И вам надо оправдаться не только передо мной, — сказала она. Оказывается, на нашей улице уже сложили обо мне легенды и соседи чуть ли не пугают мною детей.
— Но я же купил компьютер только для того, чтобы облегчить вам жизнь! — воскликнул я. — И его все равно уже нет.
Так что все встало на свои места. Сняв пальто и шляпку и направившись к кухне с многообещающей сумкой в руках, миссис Б. сказала:
— Некоторые мужчины развлекаются с красотками в молодости, и к сорока годам у них проясняется в голове, а другие ждут вдвое дольше, прежде чем убедиться, что все это яйца выеденного не стоит. И вы знаете, кого я имею в виду, мистер Ми.
После того как она сделала мне этот заслуженный выговор, наша жизнь вернулась в нормальное русло. Я готовлю статью для «Пиплз френд», в которой прослеживаю шотландских предков Хорхе Луиса Борхеса — он, несомненно, заслуживает места в этом прекрасном журнале в силу своей любви к западношотландским терьерам. Когда статью напечатают, я пошлю вам экземпляр; а пока я заканчиваю описание своих приключений и желаю всего наилучшего.
Эпилог
Наконец-то я могу открыть тебе всю правду. Ты, наверное, не понимал, что за игру я затеял: где все это время скрывался, почему так внезапно исчез, ничего не сказав тебе о своих планах. Да нет, скорее всего ты обо всем этом догадался еще три года назад, в тот самый день, когда я уехал. Ты знал, что я увяз в долгах — никогда не мог устоять от соблазна рулетки — и что отец Мари мечет громы и молнии. В Париже оставаться не было смысла, а хороший телефонист сумеет устроиться в любом мало-мальски крупном городе, даже за границей. Ты уже, наверное, догадался по штемпелю на конверте, что я в Шотландии, а телефонные станции в этой стране — просто чудо!
Театрофон пока что не так распространен здесь, как во Франции, но обычных домашних телефонов предостаточно. Знаю, что я порядком надоел тебе разговорами о театрофоне при наших встречах в Париже, но я и сейчас утверждаю, что за ним будущее — в большей степени, чем за автомобилем или аэропланом. Система, которая передает по существующим телефонным проводам спектакль, оперу, концерт или лекцию прямо в дом клиента, — неужели ты не согласен, что эта технология обещает нашему обществу революционные преобразования?
Театрофон пока что не так распространен здесь, как во Франции, но обычных домашних телефонов предостаточно. Знаю, что я порядком надоел тебе разговорами о театрофоне при наших встречах в Париже, но я и сейчас утверждаю, что за ним будущее — в большей степени, чем за автомобилем или аэропланом. Система, которая передает по существующим телефонным проводам спектакль, оперу, концерт или лекцию прямо в дом клиента, — неужели ты не согласен, что эта технология обещает нашему обществу революционные преобразования?