Кубелка Сюзан. Mадам придет сегодня позже

   Фаусто внимает всему этому с недоверием и молчит по дороге в Париж. Но перед Порт-Мэлло, в небольшой пробке, он вдруг опять становится нормальным.
   — Дорогая Тиция, — говорит он с улыбкой, — ты слышала, что сказал отец. Я с радостью сделаю тебе ребенка. Очаровательную девочку. Возьму ее с собой за город, в домик лесника и воспитаю из нее маленькую дикарку. Одену как индианку, с кожаной бахромой. Научу ее ставить капканы, освежевывать зверей и есть сырое мясо.
   Он смотрит на меня в ожидании бурных протестов.
   — А когда ей исполнится восемнадцать, — Фаусто продолжает, потому что я молчу, — я посвящу ее в искусство любви, как полагается заботливому отцу.
   — Ты хоть раз в жизни можешь быть серьезным? — вяло спрашиваю я.
   — Я серьезен. Абсолютно серьезен, дальше некуда. Во Франции отцы действительно любят своих детей! Именно поэтому мы великая нация!
   — Они и сыновей своих любят? — насмешливо спрашиваю я.
   — Их тем более!
   — Твой отец наверняка изнасиловал тебя.
   — Точно! В десять лет! А в двенадцать меня соблазнила моя мать. Это были незабываемые ночи.
   Я затыкаю уши.
   — У меня нет больше сил выслушивать этот бред. С тобой нет смысла разговаривать.
   Фаусто сворачивает на улицу Брюнель. Заезжает на пустую стоянку. Обнимает меня.
   — Не злись, моя ненаглядная Тиция. — Он целует меня в нос. — Что касается нашей дочери, то я соблазню ее всего один-единственный раз, а потом предоставлю это другим!
   Я даю ему звонкую пощечину. Впервые в жизни. Я сама себя не узнаю.
   Фаусто хохочет. Трогает машину с места. Его львиная грива сверкает в лучах заходящего солнца.
   — Ты растешь над собой, малютка. Уже дерешься со мной? Такой я тебя еще не знаю. Это наводит меня на хорошую идею.
   — Какую идею? — выдавливаю я.
   Фаусто жмет на газ и летит в сторону Триумфальной арки. Обгоняет слева и справа. Все вокруг гудит, скрипит, визжат тормоза, и, когда мы, наконец, в этом шестиполосном хаосе сворачиваем на площадь Звезды, он снисходит до ответа:
   — Мы ляжем в постель. Выпьем вина, которого нам дал с собой отец, и лежа обсудим проблему детей. Что ты на это скажешь, моя сладкая курочка? Быть может, мы найдем решение, которое устроит всех?
   В постели мы проводим два дня.
   Весь понедельник и весь вторник. Жаль только, дни не опасные. И хотя я обижена, меня терзают сомнения и гнев, но когда Фаусто старается, я не в силах устоять перед ним.
   Я уже говорила, что в постели он преображается. Неожиданно становится таким же, как в нашу первую ночь: безмерно влюбленным, нежно-игривым, он чутко прислушивается ко мне, никакого эгоизма, ждет меня. Постепенно я вновь ощущаю себя женщиной.
   Мы не одеваемся и пьем великолепное греческое вино. Отключаем телефон, слушаем оперные концерты по радио, читаем, купаемся, едим и занимаемся любовью, пока приятная усталость не погружает нас в глубокий сон. После шестинедельной засухи это восхитительно! Я кончаю три раза, Фаусто семь. Меня это удивляет.
   Ведь Фаусто не любит прислушиваться к советам. После призывов его отца и напоминаний о супружеском долге моя надежда на ребенка была равна нулю. Но жизнь полна неожиданностей: Фаусто воспылал ко мне такой любовью, будто родители это ему запретили!
   Но вот приходит среда, мы сидим за утренним кофе в нашей солнечной, обшитой деревом столовой, и все возвращается на круги своя. Его настроение вдруг резко меняется, Фаусто замыкается, улыбка окончательно сходит с его лица, и я уже опять «не хороша в постели».
   — Все это было довольно мило, — сухо бросает он, потягивая свой только что выжатый апельсиновый сок, — но чего тебе не хватает, моя козочка, так это крепкого зада и приличной груди. Пойми меня правильно, с тобой всегда приятно, но все-таки ты недостаточно хороша в постели. Нет ядрености! Вуаля!
   — Это смертельно? — спрашиваю я, разбивая яйцо. Фаусто вздыхает.
   — Я не критикую, — он откусывает от свежего, теплого круассана, — я только констатирую. Разве нельзя высказывать вслух свои мысли?
   — Можно. С завтрашнего дня начну усиленно питаться, прибавлю тридцать кило и прекращу лишь тогда, когда мне будет впору черная кружевная ночная рубашка, которую ты якобы купил для меня. Тогда я буду достаточно ядреной для тебя?
   — Шуток не понимаешь! — Фаусто намазывает маслом горячий тост и с хрустом вонзается в него. — Это была всего лишь шутка!
   — Пожалуйста, ответь мне на один вопрос, — подаю я голос через какое-то время. — Что стало с той архитекторшей по интерьеру, которая работала с тобой до нашего брака? Где она теперь?
   Фаусто застывает. Опускает тост.
   — Зачем тебе это? — отзывается он наконец. — Ты же ее вообще не знаешь.
   — Да так. С кем она теперь работает?
   — Понятия не имею. Она уехала из Парижа.
   — И где же она?
   — Эмигрировала. В Абу-Даби! Подлей, мне, пожалуйста, чайку, дорогая! — Он протягивает мне свою чашку. Его рука дрожит.
   — С удовольствием. Тебе с молоком и сахаром?
   — Только с молоком. Мерси.
   — А как ее фамилия? — не отстаю я. — Чья?
   — Твоей бывшей сотрудницы. Фаусто вздыхает.
   — Понятия не имею! Забыл. Она вышла замуж за некоего господина Матена. Нет, погоди. Дюпона. Нет! Как же звали того парня? Убей меня, не помню.
   — А как ее имя?
   — Брижит, — резко бросает Фаусто.
   — Ты с ней больше не поддерживаешь отношения?
   — С какой стати! У тебя опять галлюцинации? Как тогда с Биби?
   — Я слышала ваш разговор, — говорю я как можно невозмутимее, — в субботу ночью. У водопада. Тебя, твоего отца и Гелиоса. Это случайно не та Брижит, которую Мелина предпочла бы иметь в роли невестки?
   Вместо меня?
   — Детка, я не знаю, о чем ты! Я никогда не был у водопада. Ты слышала, как отец разговаривал с Гелиосом и Ганимедом. Он обещал вправить им мозги. И, очевидно, сделал это. Я был наверху, в нашей комнате. Прилег после ужина. Мне было нехорошо. Можешь спросить у матери, если не веришь!
   Он простодушно смотрит на меня большими голубыми глазами. Кроткий агнец.
   — У тебя, значит, нет давней подружки, от которой надо откупиться?
   — Откупиться? — переспрашивает Фаусто, будто слышит это слово в первый раз. — За что?
   — Это не та Брижит, которая постоянно звонит мне и требует, чтобы я исчезла?
   — Разумеется, нет.
   — Откуда такая уверенность?
   — Потому что ее нет в Париже. Не будет она из Саудовской Аравии звонить в Европу.
   — А кто же постоянно мучит меня по телефону?
   — Не имею ни малейшего представления. Откуда мне знать?
   — А кто забрасывает твоего отца анонимными письмами?
   — Не знаю!
   — Клянешься?
   — Клянусь! — заявляет Фаусто и залпом допивает свой чай. — Кстати, давно хотел тебе сказать, от тебя так странно пахнет. Ты знаешь об этом?
   Он морщит нос и принюхивается.
   — У тебя новые духи?
   — Нет.
   Фаусто не отстает.
   — Как-то ты нехорошо пахнешь.
   — Чем это я, по-твоему, пахну? — спрашиваю я смущенно.
   Он встает и наклоняется ко мне.
   — Анисом! От тебя воняет анисом! Точно!
   Я отрицательно трясу головой. Но Фаусто входит в раж.
   — Может, это лак для волос?
   — Я уже несколько дней не пользовалась лаком. — Фаусто твердым шагом направляется к окну и настежь распахивает его. Машет створками, будто от меня исходят ядовитые пары.
   — Если тебе надо над кем-нибудь покуражиться, подыщи себе другую, хорошо? — Я встаю.
   — О-ля-ля! С тобой никогда нельзя поговорить! К тому же, родная, когда я смотрю на тебя вот так, в профиль, знаешь, что мне бросается в глаза? Ты потолстела, но не там, где надо. У тебя появился кругленький животик!
   — Еще есть претензии?
   — Нет, только своим допросом ты не давала мне рта раскрыть. А я все утро хотел тебе сказать: сегодня я покупаю дом! Сейчас я уезжаю. Если все пройдет гладко, вернусь после обеда. Или раньше. Пожелай мне успеха.
   — На какие деньги ты покупаешь дом? Я спрашиваю только потому, что на нашем общем счете ничего нет.
   Фаусто колеблется.
   — Не волнуйся. Я договорюсь с банком, — говорит он.
   — Или ты уже продал авеню дю Мэн?
   Фаусто потягивается, встает и потуже завязывает пояс своего голубого халата.
   — Любовь — утомительная штука, — изрекает он, — целых два дня в постели. Я наверняка сбросил килограмма три. Как ты считаешь, дорогая? Я похудел?
   — А нельзя ли мне поехать с тобой посмотреть дом?
   — Нет, нельзя! — отрубает Фаусто. — С этих пор делами занимаюсь только я. Мадам Сент-Аполл не пристало работать. В наших кругах это не принято! Слышала, что сказал отец? Мать осыпает меня упреками, друзья считают, что я не способен тебя прокормить. Если ты меня любишь, переложи ответственность на меня. И если все пойдет так, как я задумал, я сделаю тебе ребенка!
   Фаусто уезжает в одиннадцать. Целый день о нем ничего не слышно. Ничего удивительного, ведь сегодня среда! Вечером он звонит. Прошло десять часов, и я сижу в желтом салоне с чашкой чая из лекарственных трав и книгой о Палладио^[3].
   — Можешь меня поздравить, — говорит он, — дом мой. За потрясающую цену! Я целый день вел переговоры.
   — Ты его купил через фирму?
   — Какую фирму? — медленно спрашивает Фаусто.
   — «Аполл-недвижимость»! Или это тоже моя галлюцинация?
   Короткая заминка.
   — Опять начинаешь? — злится Фаусто. — Стоит мне только позвонить, как ты сразу мучаешь меня вопросами.
   — В каком он состоянии?
   — Дом? В паршивом! Все надо делать заново. Всю электропроводку, все трубы, кухню, ванные. Дьявольская предстоит работа. Начнем прямо завтра. Меня не будет пару дней. Ты не возражаешь, мой ангел?
   — Если это необходимо.
   — Необходимо!
   — Дай мне адрес. Когда получу свою машину, подскочу ненадолго.
   — Ни в коем случае! — поспешно отвечает Фаусто. — Дом — для тебя сюрприз. Сначала ремонт, а потом уж реклама. Твой собственный лозунг. Ты сможешь его увидеть, когда он будет готов. Но не раньше.
   — У тебя есть там телефон? — Я хватаюсь за бумагу и карандаш.
   — Предыдущие владельцы сдали его. — Меня охватывает паника.
   — Значит, несколько дней ты будешь недосягаем?
   — Я буду звонить из машины. Адье, дорогая! Наслаждайся своим досугом. И вспоминай о своем несчастном муже, который гробится, чтобы его прекрасная венка могла купаться в роскоши!
   Я бросаю трубку. Теперь он не скоро позвонит. Но я ошиблась. Фаусто объявляется, и так часто, что это становится почти подозрительным. Он звонит три-четыре раза в день и спрашивает, что я планирую на вечер. У меня такое ощущение, что он контролирует меня. Телефон звонит даже ночью. Он удовлетворяется, что я дома. При этом мысленно целует меня и клянется в любви.
   Я не хочу ссор и не задаю вопросов. Не спрашиваю, как ему удалось в один день раздобыть строительную бригаду. Не спрашиваю, сколько стоит перестройка и тем более — где он живет.
   Проходит неделя.
   Я почти заболеваю от скуки.
   — Займись домашним хозяйством, — советует Фаусто, — по дому всегда дела найдутся!
   Я должна заниматься домашним хозяйством? Не для того я выходила замуж. Тем более хозяйство у меня в полном порядке.
   Лолло покупает продукты, готовит, накрывает на стол, подает завтрак в постель. Лиля моет и стирает, скоблит кухню, драит ванны, полирует окна, полы, мебель. Дважды в неделю свекор присылает своего камердинера Ставроса, приглядывающего за гардеробом Фаусто. Он относит костюмы в чистку, стирает и гладит рубашки и даже пришивает пуговицы. Я не прикасаюсь к вещам мужа (поэтому у меня нет повода заходить в его комнату). Раз в неделю приходит Мария, предмет забот которой — мой гардероб, занавески, скатерти и постельное белье.
   Когда мы даем прием, родители Фаусто специально присылают из «Каскада» людей, которые готовят, моют, чистят серебро и подают на стол. Мне нечего делать в домашнем хозяйстве, кроме как составлять списки покупок и проверять, все ли правильно сделано. Это не требует больших усилий!
   — Выходи в свет, — советует мне маман и посылает кучу приглашений. Вечерами, не дождавшись Фаусто, я прохожусь по ним: вернисажи, показы мод, конкурсы парикмахеров, открытие новых ресторанов, аукционы картин и драгоценностей, благотворительные вечера, презентации новых духов и косметики (с банкетом), новых тканей, постельного белья, новой мебели, детской моды (с обедом или фуршетом).
   При желании можно было бы целыми днями ходить из одной фирмы в другую, угощаться и пить шампанское. Да, таков Париж, важно только быть в нужных списках.
   В начале моего замужества мне это очень нравилось. Порхаешь, богато одетая, в дорогих, изысканных украшениях, по фешенебельным ресторанам, салонам, отелям, и тебе кажется, что ты на гребне жизни.
   Пока не замечаешь, что встречаешь всегда одних и тех же людей и отнюдь не самых интересных. Видишь одни и те же лица и отнюдь не самые красивые. А знаменитости и вполовину не так умны, обаятельны и приветливы, как в кино или по телевизору.
   Если идешь одна, в надежде с кем-нибудь познакомиться, всегда ждет разочарование. Большинство мужчин приходят с женами. Остальных не интересует женский пол. Они горделиво прохаживаются, словно павлины, и флиртуют с собственным отражением в зеркалах. Интересных людей не встретишь ни за что! Не стоит и стараться. После одного года мелькания в свете твердо знаешь, что по-настоящему хорошее общество — совсем в другом месте: дома! В красивых, старых, уютных квартирах, среди книг и фортепиано, без мишуры, фотографов и жеманства. Действительно хорошее общество можно встретить в узком кругу, на вечере поэзии или домашнем концерте, без помпы и чванства. Я откладываю в сторону приглашения. Без толкучки жить проще.
   Время идет. Четверг. Пятница. Фаусто нет. Его нет вот уже десять дней. Чтобы отвлечься, иду к астрологу. Хочу знать, когда вернется Фаусто. Мне немножко страшно. Пусть мой гороскоп будет ужасен, полон противостояний и квадратов, черных дыр и красных карликов — немного таинственности не повредит.
   С нетерпением еду на улицу Фрошо, в район Пляс Пигаль. Возвращаюсь разбитая в пух и прах. Не успеваю снять куртку и туфли, как звонит телефон. Это, наверное, Фаусто!
   — Алло, алло! Я не помешала? — Это Глория.
   — Помешала, — отвечаю я без экивоков.
   — Что случилось? У тебя такой кислый голос!
   — Кислый? Я совершенно выпотрошена. У меня Нептун в квадратуре.
   — Что у тебя? — переспрашивает Глория, отставшая от времени.
   — Нептун в квадратуре!
   — Это что-то желудочное?
   — Нет! Это расположение планет. Говорят, хуже ничего не бывает.
   — Кто это говорит?
   — Мадам Бажар. Астролог, которой я отстегнула шестьсот франков.
   — Высокая цена за удовольствие впасть в депрессию.
   — Подожди, я тебе объясню: с Нептуном в квадратуре доверяются не тем людям, вкладывают деньги не туда, куда надо. Проигрывают. Окружают себя плохими людьми, а хороших отталкивают. Остальное я забыла. Но ничего не получается, и ничем нельзя помочь. Лучше всего не вылезать из постели и переждать, пока пройдет наваждение.
   — Сколько это продолжается?
   — Нептун остается в одном знаке зодиака двенадцать лет.
   — Двенадцать лет в постели? Рехнулась?
   — Я подумала начать с недели.
   — Я запрещаю тебе ходить к астрологам!
   — Не бойся. Больше не буду.
   — О’кей. Слушай, почему я тебе звоню: сейчас же садись в такси и приезжай ко мне. У меня для тебя есть срочный заказ. Знаю-знаю, ты больше не работаешь. Но твой Фаусто не обязан об этом знать, а ты единственная, кто может мне помочь!
   — Какой еще заказ? — с недоверием спрашиваю я.
   — Новый клиент. Сказочно богатый, но тяжелый. Сам не знает, чего хочет.
   — Понимаю. Знаешь, эту гадость мне послал мой квадратный Нептун.
   — Весь риск я беру на себя.
   — А я нет. Я ложусь в постель.
   — Тиция! Где же твой хваленый здравый смысл? Неужели ты веришь в эту дикую чушь?
   — Разумеется, нет. Но я ищу повод для глубокой депрессии!
   — Из-за чего?
   — Проблемы с господином Фаусто Сент-Аполлом.
   — Серьезные проблемы?
   — Гигантские. Когда-нибудь расскажу в деталях.
   — Не забывай, ты выбралась из-под лавины. Это срабатывает.
   — Через полчаса я у тебя, — говорю я и снова надеваю туфли.
   Глория хихикает.
   — Слушай. Мы сделали этому клиенту квартиру. Восемь комнат и частная галерея для его коллекции современного искусства. Все на высшем уровне. А теперь он не желает платить. Кто-то втемяшил ему в голову, что салон «недостаточно драматичен»! Отсутствуют возвышенные эффекты, черт бы их побрал! И теперь он сделал нам одно безумное предложение. Полный псих! Для этого пришлось бы перестилать полы или перестраивать весь дом. Вся надежда на твое искусство убеждения. Отговори его! Знаешь, лучше всего сходи прямо туда. Авеню Жорж Мандел, у тебя за углом. Четвертый дом по правой стороне, предпоследний этаж. Код 4711-В. Месье Рено.
   — Рено? Как автомобиль?
   — Да, но с автомобилями у него нет ничего общего.
   — Его носят на носилках?
   — Он фабрикант, производитель зубной пасты.
   — Нувориш?
   — Ясное дело.
   Я вздыхаю. Новые богатые — самые тяжелые. Все должно блестеть и быть с иголочки. Вкуса у них нет и они боятся стать объектом критики. Им нравится посредственность, но чтобы все было новым, дорогим и стерильным. Много мрамора и гранита, друзья должны побледнеть от зависти, не говоря уж о врагах! Но такие Рено не пугают меня, я к ним привыкла.
   — Хорошо, сделаю.
   Глория вздыхает с облегчением.
   — Удачи! И сразу позвони, когда закончишь.
   Я отправляюсь пешком на авеню Жорж Мандел. Тут не больше трехсот метров, но я беру с собой плащ и зонт, потому что начал накрапывать дождь. Звезды забыты. Я предвкушаю встречу с фабрикантом. Уверена, что справлюсь с ним. Проблемы — это мой конек. Я знаю, что могу решить их. Чем больше трагедия — тем больше мой триумф.
   А что я скажу, если Фаусто хватится меня? Или Теа, Мелина, свекровь? В последнее время они постоянно звонят. Что я скажу, если они спросят, где я была весь день? Сочиню, что покупала платья. Такое приветствуется в наших кругах!
   Авеню Жорж Мандел — одна из самых элегантных улиц во всем Париже. А здание, где проживает богатый клиент Глории, — одно из самых красивых. Построено в начале нашего века, с мраморными колоннами в вестибюле, лесничная клетка отделана разноцветным искусственным хрусталем, на ступеньках лежат красные ковры. Все дышит богатством и покоем.
   Поднимаюсь в лифте из кованого железа и стекла и звоню в высокую резную дверь. Она довольно быстро открывается.
   Передо мной стоит относительно молодой, пышущий здоровьем мужчина ростом чуть повыше меня. У него серые глаза, необычайно широкие плечи, тренированное тело, мускулы так и выпирают сквозь ткань костюма. Он смотрит на меня, и на его лице появляется улыбка. Я ему нравлюсь. Чудесно!
   — Месье Рено?
   — Да, мадам. Входите. Я рад, что вы пришли. Я попал в неприятное положение.
   Он начинает рассказывать, я слушаю.
   Безумное предложение оказывается в итоге троном. Настоящим троном эпохи Ренессанса. Из белого веронского мрамора, высеченным так искусно, что трон выглядит как резное дерево. Господин Рено желает иметь этот трон в своем салоне! Он с гордостью показывает картинку. Мне достаточно одного взгляда. Я хорошо знаю этот предмет — самый знаменитый залежавшийся товар в торговле мебелью.
   Уже несколько лет он кочует от одного торговца антиквариатом к другому, и ни один не может от него избавиться. Потому что он слишком тяжелый!
   — Роскошь, не правда ли? — замечает господин Рено с гордостью первооткрывателя. — Я сразу в него влюбился. Никогда не видел ничего подобного! Что скажете, мадам? Сможем мы заполучить его сюда?
   Я придирчиво осматриваю пол и стены. Глория права. Пришлось бы укреплять весь этаж или идти на риск, что рано или поздно эта тяжесть обрушится на нижние этажи, все сметая на своем пути. Я задумчиво смотрю на фабриканта. На чем бы мог восседать этот бульдог, не рискуя в середине званого обеда на глазах у перепуганных гостей провалиться сквозь паркет и раздавить нижних соседей? Я ломаю себе голову, но не могу ничего придумать. Тут на помощь приходит сам господин Рено.
   — Я люблю возвышенное. Божественное! Мне нужно что-нибудь, исполненное драматизма, чтобы оно выделялось из повседневности. Понимаете, мадам?
   Как-как? Божественное? Готический стул для хориста в храме! Никакой не трон! Это еще импозантнее, еще выше и вдвое легче.
   — Я знаю кое-что получше, — таинственно говорю я, — что гораздо больше подойдет сюда. Мрамор слишком тяжел, вам нужно дерево. Старинный резной дуб. Это придаст благородства всей квартире.
   Господин Рено настроен скептически. Но я тащу его на улицу Риволи, к антикварам Лувра, где недавно случайно обнаружила великолепный стул. Он едет со мной без всякой охоты. Но как только мы приезжаем на место, его настроение меняется. В задумчивости он обходит сей благородный предмет.
   — Неплохо, — наконец изрекает он, отступая на Два шага назад, — но, скажите, мадам, он не менее ценен, чем трон?
   Я читаю его мысли: друзья побледнеют от зависти?
   — Он более ценный и меньше стоит, — успокаиваю я его. — Как архитектор по интерьеру я покупаю со скидкой. Я куплю его для вас. Предложим продавцу наличные. Насколько я его знаю, он уступит нам одну треть. Поверьте мне, месье Рено, это блестящая сделка!
   Фабрикант облизывается. Несколько раз обходит вокруг массивного стула, садится, наконец, на него и расплывается в блаженной улыбке.
   — Я поставлю его посреди салона!
   — У стены он будет смотреться лучше!
   — Посмотрим, — говорит он с наслаждением в голосе.
   Дело сделано.
   После того как мы столковались о цене, задатке, транспортировке, господин Рено приглашает меня на бокал шампанского в фешенебельный отель «Мерис».
   — Я ваш вечный должник, — он радуется как ребенок, — и очень надеюсь, что мы еще увидимся. — Он протягивает мне свою визитную карточку. — Позвоните мне. В любое время. Вы безмерно осчастливили меня.
   Он меня, впрочем, тоже.
   Я сэкономила Глории кучу денег. Перестройка длилась бы не одну неделю, не говоря уж о разрешении на строительные работы. А спор о дополнительных затратах! Ожидание гонорара!
   Я действительно чувствую себя доброй феей, когда лечу на такси домой. Наконец-то у меня опять интересный день!
   Не успела я дома снять плащ и вымыть руки (и намазать их кремом, это закон!), как звонит Фаусто.
   — Где ты была все это время? — раздраженно спрашивает он. — Я четыре раза звонил! Тебя никогда нет на месте!
   — Покупала платья.
   — Тебе хорошо. А мне омерзительно!
   — Правда? Тогда приезжай домой!
   — Легко тебе говорить. Не могу же я все здесь бросить.
   — У тебя проблемы?
   — Нет-нет! Просто слишком мало людей. Что мне остается? Засучиваю рукава и вкалываю, как крот. Стою по колено в грязи. Пока, крошка! Мне некогда болтать.
   — Когда ты вернешься?
   — Как только смогу. Считаю часы. Мне не хватает тебя, дорогая.
   Кажется мне, или он действительно навеселе?
   — Завтра приедешь? Или хотя бы в воскресенье?
   — Пока не знаю.
   — Но в выходные ведь никто не работает.
   — Мы работаем. Трудимся день и ночь. Как бы я хотел оказаться в Париже, в нашей славной постели… Пока, любимая! Позвоню, как только смогу! — Он вешает трубку.
   Я бы с удовольствием задала ему еще парочку вопросов: разве ему не нужна одежда? Свежее белье? Брюки? Рубашки? Носки? Обувь? Его уже нет десять дней. Где он спит? Где питается? Кто о нем заботится? Это мне еще предстоит узнать.
   А пока позвоню Глории и расскажу о своем триумфе. Ее нет дома. Я записываю на автоответчик радостную новость и принимаю роскошную теплую ванну. Добавляю туда пол-литра яблочного уксуса, это хорошо для кожи. Только я выхожу из ванны, завернувшись в белое пушистое кимоно, как звонит Глория и благодарит меня за мою услугу. Времени половина одиннадцатого.
   — Кстати, — говорит она, — Фаусто, надеюсь, ничего не заметил?
   — Нет-нет. Не бойся.
   — Он уже дома?
   — Звонил недавно. Он все еще за городом. Страшно измотан, они там вкалывают, как сумасшедшие.
   — Где он? — ошеломленно спрашивает Глория.
   — За городом. Он перестраивает дом. Работают день и ночь.
   — Это он тебе сказал? — спрашивает Глория со странной интонацией.
   — Разумеется. А почему ты спрашиваешь?
   — Несколько минут назад я видела, как он выходил из «Куполя».
   Эта фраза ударяет меня, как обухом по голове. Я в таком ужасе, что не могу вымолвить ни слова.
   — Тиция, ты еще здесь? Ты слышала? Я была с Жоржем в кино, на бульваре Монпарнас, мы шли к стоянке такси на углу бульвара Распэ, и тут как раз из «Куполя» выходит твой муж в окружении целой толпы немыслимо вульгарных людей. Они что-то праздновали и все время хлопали Фаусто по плечу!
   — Там… там женщины были?