Кубелка Сюзан. Mадам придет сегодня позже

   Одним большим, широким и одним маленьким, с ручкой сбоку, которое при желании может служить крышкой.
   Чашка покоится на двух блюдцах, как цветок на двух листьях. Работа нелегкая, но эскиз получается очаровательный. Потом долго колдую над красками.
   Лучше всего лазурно-голубой с золотой каемкой и золотыми крапинками. Когда найдет озарение, начерчу кофейник и сахарницу. Пока я их еще неясно представляю себе.
   Смотрю на часы. Что? Без четверти три? Надо ложиться. Выбора у меня нет.
   Тихонько заползаю под одеяло, чтобы не разбудить Фаусто. Поставила будильник на семь, но сплю плохо и в шесть уже просыпаюсь. С трудом открываю глаза.
   У меня еще нет штор, и в окнах я вижу серые тучи и маленький клочок голубого неба. Будет ли сегодня хорошая погода? Где моя кровать с балдахином? Жизнь имеет иные измерения, если, просыпаясь, ты смотришь на цветущий сад. А от этого голого потолка я чувствую себя еще подавленнее, хотя казалось бы, дальше некуда, лежа с нелюбимым мужчиной.
   Но что это? Все вдруг засияло! А надо мной, на белом потолке заискрились тысячи маленьких волн, будто я лежу на пляже. Зачарованно слежу за золотыми змейками, от дивана до самого окна. Надо мной вдруг — волнующееся море, комната становится южной и теплой, так и хочется в отпуск.
   Я знаю, в чем дело. Показалось солнце, и поверхность прудов отражается над моей головой. Я вскакиваю, распахиваю окно и выглядываю вниз. Большой водоем полон до краев, солнечные лучи разбиваются о волны. Поют дрозды, чирикают воробьи, ласточки со свистом разрезают воздух. Просто рай! Чайки садятся на воду, утки проплывают под моим окном. В меня вдруг вселяется уверенность. Я знаю: все будет хорошо!
   — Тиция! — Фаусто проснулся. В его голове сквозит паника. — Что случилось? Ты уходишь?
   — Мне нужно. Но ты можешь спать дальше.
   — Куда ты идешь?
   — На одну стройплощадку.
   — Какую стройплощадку?
   — Угол бульвара Сен-Жермен и Сольферино. Прекрасный старый дом. Я там помогаю Глории. В восемь придет обойщик. Я должна присутствовать, чтобы все было в порядке. Материал — большая ценность, из старинного китайского шелка, расписан вручную. Не дай бог порвется, ничем не заменишь.
   — Сколько я проспал? — спрашивает, помолчав, Фаусто.
   — День и ночь.
   — Что?! — Он вскакивает. — Мне надо идти. — Одевается в мгновение ока. — Тиция! Когда мы можем поговорить? Мне так много надо тебе сказать! — Смотрит на меня глазами преданной собачонки. — Есть тысяча недоразумений, которые должны пояснить. Ты свободна сегодня вечером?
   — К сожалению, нет. Я ужинаю с Глорией и Джорджем, а завтра иду на концерт. Если хочешь, в начале следующей недели? Тебя устроит?
   Фаусто отводит глаза.
   — Я не смогу. Меня не будет в Париже.
   Ясное дело! Совсем забыла. Ведь стоит август, и Одиль, наверное, с детьми на море, а он поедет к ним.
   — Знаешь что, — непринужденно говорю я, — позвони, когда вернешься. Ты примерно знаешь, когда это будет?
   — В сентябре.
   — Отлично! Когда приедешь, тогда и приедешь. Пока, Фаусто. Счастливо съездить. — Он долго целует меня и крепко обнимает.
   — Адье, любовь моя. Не забывай меня. Я люблю тебя! — Он сбегает вниз по лестнице. Я закрываю дверь и чувствую большое облегчение.
   Опять легко отделалась, — думаю я, заваривая себе на кухне кофе. Какое счастье, что я не забеременела от Фаусто. Я не хочу отнимать у детей отца. Ведь бедняжки ни в чем не виноваты! А если бы у меня был ребенок, началось бы перетягивание каната. Вся жизнь была бы наполнена недоверием, ревностью и скандалами. С ребенком мне было бы труднее развестись, и у Фаусто был бы настоящий гарем.
   Через пару лет начинаются болезни, мужчины слишком много пьют, дети страдают неврозами, нет уж, мерси! Своей драгоценной жизнью я распоряжусь поинтереснее! Я стану знаменитой! А пока я буду развлекаться.
   Начинаю прямо с завтрашнего дня. Буду жить, как до замужества. Днем работа, вечером — выход в свет. Не собираюсь сидеть дома и ломать себе голову. Все это пройденный этап. Поля тоже ждать не буду. Хотя от него и пришли четыре открытки — две из Швейцарии и две из Австрии, но последние две недели — ни слуху, ни духу. Две недели — слишком большой срок. Больше я не жду. Ни одного мужчины! Если он не думает обо мне, я тоже не стану тратить на него время.
   Итак — да здравствуют удовольствия! А там посмотрим!

16

   Следующие две недели можно охарактеризовать только одним словом: бурные! Я выхожу с каждым, кто меня об этом просит: с братом Глории (не мой тип), с Томми, Люциусом и Брисом Рено. А когда они один за другим покидают Париж в направлении моря — с клиентами и случайными знакомыми.
   Но ни с одним не иду в постель.
   Я лишь хочу узнать, как высоки мои акции. Не повредили ли мне два года погружения в царство Сент-Аполлов. Могу ли я, как прежде, околдовывать мужчин.
   Через пару дней я спокойна. Мои шансы никогда еще не были так высоки. Блондинки пользуются здесь огромным спросом. Вернувшись на улицу Коперника — после концерта, ужина, долгой беседы на террасе какого-нибудь кафе, насытившись комплиментами и лестью — я, счастливая, открываю дверь в свой новый мир.
   Я одна в своей прелестной квартире, никто мне не мешает, делаю, что хочу — и самое главное: мои чувства к Фаусто окончательно мертвы. Я спасена. Опять принадлежу самой себе. Я готова кричать от счастья.
   Как прекрасно никого не любить! Целые глыбы падают с моего сердца. До чего здорово не думать: где он? когда придет? с кем он проводит ночь? вернется ли вообще домой? Я больше не люблю, и жизнь раскрывается передо мной подобно вееру.
   Ничем не омраченная, начинаю свой день. Что принесет он мне? Я больше не сижу возле телефона и не думаю, что во всем Париже не работают телефоны, раз он мне не звонит. Нет, эти времена позади! Никаких ожиданий больше! Никаких резей в желудке и покалываний в сердце. Я освобождена от Фаусто Сент-Аполла. Больше он не властен надо мною!
   И почему я позволяла себя так долго мучить? Теперь, на расстоянии, это не укладывается в моей голове. Почему не ушла раньше? Почему? Наверное, время не подошло. Очевидно, я должна была так неимоверно страдать, чтобы потом в полную силу насладиться свободой. Что я и делаю. Каждый день.
   Сегодня я отправляюсь в кафе за углом, на площади Виктора Гюго, и посмотрю, что может предложить мне Париж. Сегодня воскресенье, 22 августа. Ни одного знакомого в городе больше не осталось. Надевая симпатичное белое короткое платье, распускаю по обнаженным плечам белокурые волосы — и отдаюсь на волю благосклонной судьбы.
   В августе все дозволено. Париж вымирает. А те, кто остался, превращаются в заговорщиков. Им выпала одна и та же доля: быть брошенными в душном городе. Быстро завязываются знакомства, каждый незнакомец сразу становится другом. В немногочисленных открытых кафе царит непринужденная атмосфера. Только глупец или чудак не пользуется этим и, страдая от комплексов, сидит дома.
   У меня есть все основания пойти в это кафе. Я там уже не раз бывала и ищу определенного человека. Имени его я еще не знаю. Но между нами уже возникла та мгновенная, спонтанная симпатия, которая в Париже означает только одно, и больше ничего! А я давно созрела для этого! С начала июня я сплю одна (не считая неудачи с Фаусто). Я посчитала по календарю: семьдесят семь одиноких ночей! Тревога! Но я это исправлю! И немедленно. Полная решимости, я шагаю теплым летним вечером по площади, мимо фонтана — в кафе! С нетерпением переступаю порог — и еле сдерживаю смех: мужчины как по команде поворачивают головы в мою сторону! Наконец-то женщина! Взгляды с надеждой устремляются на меня. Вдруг им повезет, и я захочу с кем-нибудь познакомиться?
   Некоторые лица я уже узнаю. Приветливо здороваюсь и сажусь за свободный столик. Заказываю бокал холодного клубничного молока и оглядываюсь.
   Одного взгляда достаточно: каждый мужчина мечтает об интрижке, которая скрасит ему одинокий август. Мне это так понятно! Но единственный, кто интересует меня, стоит, прислонившись к стойке, с чашечкой кофе и газетой в руке. Это тот, кого я ищу! Он бывал здесь всякий раз, когда я приходила, но мы ни разу не разговаривали.
   Он делает вид, что не замечает меня.
   Я разглядываю его. Среднего роста, хорошо сложен, лет тридцати, смуглый, с короткими черными вьющимися волосами. Одет в джинсы, на пальце обручальное кольцо. В глаза бросается его длинный, острый подбородок. Но это лишь придает ему шарма. Именно таким я в детстве представляла себе короля Дроздоборода.
   И что мне еще в нем нравится: очень живой взгляд. «Я знаю женщин, — сказали эти темные глаза, когда я впервые увидала его, — а тебя я бы заполучил особенно охотно!»
   Он вдруг оборачивается. Складывает газету и улыбается мне. Я улыбаюсь в ответ. Он берет свою чашку и идет ко мне.
   — Вы разрешите? — вежливо спрашивает он.
   — Пожалуйста, месье! — В августе все происходит стремительно.
   Он уже сидит напротив меня. Со своим длинным лицом он выглядит забавно. Раньше я этого не замечала, правда, так близко я его не видела.
   — Вы недавно в этом районе? — осторожно начинает он беседу. — Раньше вы не бывали в этом кафе. Или я ошибаюсь?
   — Я переехала на улицу Коперника три недели назад.
   — Правда? — Ему это нравится. — Вы видите из своей квартиры водоемы?
   — Да! Поэтому я и выбрала эту квартиру. Вид из нее потрясающий!
   — Вы будете смеяться, — говорит мой визави, — но я их тоже вижу. С другой стороны. Я живу на улице Валери. Мы могли бы махать друг другу. Кстати, моя фамилия Янник. А ваша?
   Я представляюсь.
   — Мадемуазель? Или мадам? — быстро спрашивает он.
   — Мадам, — отвечаю я, — но в данный момент соломенная вдова.
   — Как все мы тут, — улыбается Янник. — Так всегда в августе.
   Потом он рассказывает о себе. Он доверенный одной фирмы, которая не закрывается на лето. Рассказывает, какую любит музыку: классическую. Какие читает книги: стихи. Какие смотрит фильмы: только французские. При этом сверлит меня совершенно определенными взглядами. У него действительно очень умные глаза. Этому мужчине я не смогу долго противиться.
   Мы уже давно не пьем кофе и клубничное молоко. Мы заказываем красное вино. На улице стемнело, посетителей почти не осталось. Янник уже час сидит возле меня. Я чувствую его тепло. Он магнитом притягивает меня. Мы уже на ты!
   Я уже говорила, что я страстная женщина. И не забудьте, семьдесят семь одиноких ночей! Я хочу с кем-нибудь спать! Уже сегодня! Хочу поцелуев и сильных рук, пылких взглядов и белой ночи! Я готова к небольшому безумию! Янник, очевидно, тоже.
   — Что ты еще сегодня вечером делаешь? — спрашивает он, будто умеет читать мои мысли.
   — Ничего! — Если он пригласит меня на ужин, я соглашусь. Но у него другое на уме.
   — Знаешь что? — Он кладет мне руку на плечо. — Мы пойдем сейчас к тебе. И ты покажешь мне водоемы с твоей стороны. Мы поговорим, ты сваришь мне кофе, и потом я уйду. Ты согласна?
   Мы встаем. Расплачиваемся, каждый за себя. Меня это немного смущает, денег у меня немного, а в первый раз всегда платит мужчина. Но сумма не велика, и я тут же забываю об этом.
   Рука об руку и почему-то вдруг смущенные мы проходим небольшое расстояние до моего дома. Весь вечер Янник не закрывал рта, а тут он упорно молчит.
   Вот дверь моего дома. Мы останавливаемся, глубоко заглядываем друг другу в глаза, бросаемся в объятия и целую вечность целуемся. До чего же хорошо — новый мужчина после долгого перерыва! У Янника гибкое тело. Никаких углов! Мой инстинкт не подвел меня. Из всех мужчин в кафе он был самым лучшим. Он не навалится на меня как Томми или Брис, он будет прислушиваться ко мне. И скрести явно не будет! Я это чувствую по тому, как он прижимает свои бедра к моим — медленно, с чувством. Этот мужчина знает, как обращаться с женщинами. У него хорошая, чистая кожа, и от него исходит здоровый запах. А это важно в наше безумное время!
   Тесно обнявшись, мы входим в дом. Прижавшись, стоим в лифте. Перед дверью в квартиру еще раз целуемся, еще дольше и крепче. Наконец я отделяюсь от него.
   — Я много думал о тебе, — шепчет Янник мне в волосы, пока я ищу ключ. — Я надеялся, что ты сегодня опять, придешь. Я сразу заприметил тебя, еще в первый раз. На тебе было розовое платье из довольно тонкой ткани. На свету оно просвечивало, и я увидел твои красивые ноги, — он делает паузу, — до самого верха! Эта картина преследовала меня несколько дней!
   — Хорошо, что сказал, — я улыбаюсь ему, — в будущем буду носить нижние юбки!
   Янник смеется. Мы целуемся. Сцепив руки, переступаем через порог. Я зажигаю свет.
   — Ого! Да тут целая анфилада! — В голосе звучит восхищение. — Такого я не ожидал. Это высший класс!
   — Да? Но у вас на улице Валери, дома не хуже. И твоя квартира наверняка больше.
   Он не отвечает, подходит ко мне и кладет руку мне на талию. Мы вместе проходим по комнатам. Стоим рядом у окна и смотрим на водоемы. Месяц взошел и отражается в прудах. Он напоминает мне хрупкий серебряный круассан. Рядом мерцают первые звездочки. Картина такая романтичная, что у меня начинает колотиться сердце. Янник кладет свою голову на мою, его волосы щекочут мой висок. Но потом все идет вкривь и вкось.
   — Красиво у тебя! — говорит он мечтательно.
   — Да? Но у меня еще нет кровати.
   — Это неважно. Здесь так уютно, что хочется сразу въехать!
   Въехать??! Это слово ударяет меня как током. Слишком неприятные воспоминания времен моих странствий связаны с ним! Я ведь обожглась на молоке! Вид из моего окна сразу же портится!
   — Твой жене это вряд ли бы понравилось, — шучу я, в надежде спасти ситуацию. Но становится еще хуже.
   — А, моя жена, — вздыхает Янник, отпускает меня и, оперевшись локтями о подоконник, свешивается из окна. Что это он делает? Собрался броситься в воду?
   — Но ты же носишь обручальное кольцо, — говорю я в отчаянии.
   — По привычке! — Янник не мигая смотрит в ночь, вдруг ставшую не романтичной, а зловеще черной. — Все очень, очень сложно! — Он оборачивается, губы кривит болезненная усмешка. — У меня большие проблемы. Но об этом я расскажу тебе завтра, когда мы получше узнаем друг друга!
   Э, нет! Этого он не будет мне рассказывать!
   Знаю, как он себе это представляет: растопит меня нежной ночью, а утром я должна оплатить его долги. Знаем мы эти штучки! Мое желание куда-то улетучивается. В голове лишь одна мысль: как мне от него избавиться?
   — Ты покажешь мне ванную? — Янник расстегивает свою белую рубашку. — Я хочу привести себя в порядок. Для тебя!
   — Разве ты не хотел чашку кофе? — спрашиваю я в панике.
   — Неужели я похож на такого? — Он смеется. Ну ладно!
   — Ванная прямо, — говорю я, смирившись, — и пожалуйста, заверни потом до отказа холодный кран в ванне, он течет!
   Янник снимает свои туфли. Особой свежестью от них не пахнет. Ставит их в коридоре и быстрыми шагами уходит. Хорошенькое дело! Что мне делать? К счастью, мне не двадцать, а сорок два, и я смогу постоять за себя!
   Аккуратно снимаю свое белое платье и вешаю его в шкаф. Остаюсь в белье. Потом надеваю самую толстую фланелевую пижаму, какая только у меня есть, красную в белый цветочек, глухую и жутко теплую. Для моих целей подходящую!
   Потом сажусь на диван и жду.
   Время идет.
   Слышу плеск воды. Потом фен. Потом все стихает. Что он делает? Почему не возвращается?
   Бесшумно поднимаюсь, прокрадываюсь на цыпочках по коридору и заглядываю в приотворенную дверь. О нет! Только не это! Увиденное подтверждает мои самые страшные подозрения! Янник склонился над раковиной и стирает свои трусы! Я крадусь назад и опускаюсь на стул. Нет! Нет! Нет!
   Мне не нужен больше мужчина, который стирает у меня свои трусы. Это значит, что у него нет дома Что никто о нем не заботится. Что он живет где-нибудь в комнате на чердаке без горячей воды. Что у него нет стиральной машины. Это значит, что он дни (и ночи!) напролет неизвестно где мотался. Масса дурных предчувствий проносится в голове, если мужчина при первом свидании стирает в моей ванной свое белье
   Поэтому он не заплатил в кафе. У него нет денег. Поэтому не пригласил меня в ресторан. Поэтому мои три комнаты показались ему такими огромными
   Янник возвращается с мокрым предметом в руке.
   — Куда это можно повесить? — Он оглядывается в комнате. Сейчас будет катастрофа!
   — На полотенцесушитель! В ванной! — кричу я громче, чем хотела, и вскакиваю как от удара током. Он оторопело смотрит на меня. О моих мыслях он не догадывается.
   А я вспоминаю Билли. Билли из Манчестера (кратко и отнюдь не сладко), бросившего свои мокрые трусы на торшер, на ценнейший белый шелковый абажур, который тут же покрылся пятнами. Меня чуть удар не хватил.
   — Ты рехнулся? — закричала я тогда в ужасе. Он недоуменно посмотрел на меня:
   — Разве я плохо придумал? Ведь уже не топят, а от лампы исходит приятное тепло!
   Больше я его никогда не приглашала.
   Янник не ищет торшера. В дискуссию он тоже не вдается, поворачивается на пятках и исчезает в коридоре. Тем не менее, от его былого шарма не осталось и следа!
   Пытаюсь успокоить себя. Глубоко дышу и сажусь на диван. Подбираю под себя ноги и упираюсь головой в коленки. Почему я так нервничаю?
   Мне вдруг вспоминается Алистер, мой экс-друг из Нью-Йорка. Актер-неудачник. Я познакомилась с ним в прачечной самообслуживания.
   — Мне нужен кто-нибудь, кто бы взял на себя на один месяц заботы обо мне! — сказал он с преданным собачьим взглядом. Гениальная фраза! — Через месяц я опять встану на ноги. Если я никого не найду, я покончу с собой! — Я подумала: месяц пролетит быстро. Алистер въехал — и остался навсегда! Мне пришлось искать новую квартиру, чтобы избавиться от него, через год! Он не работал. Всегда был уставшим. Слишком много пил. Я кормила его, против своей воли, при этом денег у меня тогда было больше, чем сейчас!
   Нет! Я больше не дам себя использовать сильному полу — ни в качестве трамплина для получения наследства, ни в качестве золотой гусыни. Прощай, Янник!
   Я, женщина, сама добилась этой квартиры, и я по уши сыта взрослыми мужчинами, которые не в состоянии заработать на стиральную машину.
   Завтра он наверняка попросит одолжить ему пятьсот франков. А потом пойдет на кухню, сунет нос в мой холодильник и будет недоволен тем, что там нет его любимой колбасы!
   Я знаю, о чем говорю: если мужчина стирает в моей раковине свои трусы, он точно не может быть поверенным крупной фирмы, как заявил Янник. Если он там вахтер, уже хорошо!
   Человек, стирающий трусы у чужих женщин, скорей всего безработный, от него ушла жена, а дети — в детском доме, не исключено, что он бездомный, может, его выселили принудительно, да, такое бывает летом в Париже. Вчера читала во «Франс Суар»: «Супружеская пара из Бельвиля полетела в кредит на Гавайи». До этого они три года не платили за квартиру. Когда они вернулись, квартира была опечатана, а мебель выброшена на помойку. Нет, от таких трагедий я предпочитаю держаться подальше!
   У меня аллергия на судебных исполнителей, на долги и на мужчин, которые постоянно терпят банкротство. Я достаточно на все это насмотрелась ребенком в Вене. Не по телевизору, а дома, поскольку жизнь в семье художника даст сто очков любой самой захватывающей вечерней программе. Чего мы только не натерпелись, пока отец был никому не известным художником: неделями хлеб с маргарином, и больше ничего. Ни лампочек, ни горячей воды! Темное, неотапливаемое ателье! И печать судебного исполнителя на мольберте! Все! Эти времена позади. И я не вынесу мужчину, который напомнит мне о них. Меня сразу начинает тошнить. Нет уж, лучше я останусь одна!
   Янник возвращается и останавливается передо мной.
   Он нацелил мой махровый халат и теперь в недоумении таращится на мою розовую пижаму.
   — Что это ты так укуталась?
   — Голова заболела. И меня все время знобит!
   — Бедняжка!
   Янник гладит пальцы моих ног. Руки у него шершавые» И почему я этого раньше не заметила? Под ногтями грязь. Но пахнет он хорошо. Моим шампунем.
   — Твой муж звонил? — желает он знать. Волосы его еще влажные.
   Трясу головой.
   — Почему же ты тогда такая молчаливая?
   Он пытается меня поцеловать. Я не размыкаю губ. Он нежно гладит мою щеку, мой лоб. Наверняка он хороший любовник. Но я лежу неподвижно, как бревно.
   Мокрые трусы меня парализовали!
   Немного погодя он сдается. Подчеркнуто громко зевает. Желает мне спокойной ночи и засыпает, повернувшись ко мне спиной и не притронувшись ко мне. Утром он встает раньше меня, не говоря ни слова, готовит кофе и приносит мне его в постель. Потом натягивает высохшие трусы.
   — Что ты сегодня делаешь? — спрашивает он как бы между прочим.
   — Мне надо идти на работу.
   — Жаль. А то бы я остался у тебя.
   — Да, действительно жалко. В другой раз. Мы наверняка скоро встретимся опять в кафе.
   Он не осмеливается спросить, можно ли ему остаться в квартире одному, это прибавляет ему очков! Может, все-таки встретиться с ним снова? Когда я буду больше зарабатывать и смогу позволить себе содержать безработного мужчину?
   Но не успевает он уйти, как я меняю свое мнение.
   Кухня пропахла табачищем, ванная тоже, я этого боялась! В туалете, в раковине, в кофейном фильтре — всюду торчат окурки. Газ не выключен, холодильник не закрыт. Все пепельницы в салоне переполнены через край. Повздыхав, начинаю наводить порядок. Странно, а вчера Янник утверждал, что не курит. Вот вам первая ложь. И почему ему не надо на работу? Поверенные не могут так просто отлынивать в начале недели, когда проходит большинство переговоров!
   Почистив пылесосом ковры от пепла, быстро собираюсь сама, потому что мне предстоит тяжелый день. Пусть личная жизнь не клеится, зато в профессиональном смысле все в порядке! Я работаю у Глории, и мы получили заказ на номер-люкс в роскошном отеле у Лувра. Его на два года сняла одна американская кинозвезда и хочет все обставить заново. План я уже начертила, он принят. Сегодня нам предстоит обсуждать цвета. Она хочет только желтый, беж и голубой. И все должно сверкать! Это будет непросто!
   А вечером я иду ужинать с одним клиентом. Там будет еще покруче!
   Но я люблю свою работу, и сложности только придают мне силы. Как заставить блестеть бежевый и голубой? Я придумала! С помощью золота! Тут же предлагаю это красивой даме и показываю образцы. Она соглашается! Через час цвета выбраны, мебель обсуждена, и я сразу же обмеряю шторы. Если все будет удачно, в конце сентября в номер-люкс можно въезжать. Могу спорить, о нем заговорят в городе!
   Довольная, еду потом к бирже, на улицу Фейдо. Там мы обставляем квартиру для клиента, с которым я сегодня ужинаю. Сто квадратных метров вместе с офисом, начиненных компьютерами. Он любит все в черно-белых тонах. Я нет. Но что поделаешь. У каждого свои представления о рае!
   Взбегаю по лестнице на второй этаж. Квартира темная, но я сделала все, что в моих силах. Стены оставила белыми, над каминами разместила большие зеркала. Полы во всех комнатах без исключения затянула белыми паласами, это зрительно увеличивает пространство и создает иллюзию светлого утреннего утра, когда вот-вот должно показаться солнце! Пока все складывается удачно, но я хочу посмотреть, как получается ванная. Плиточник еще тут. Он работает не так безупречно, как Филипп, но я довольна и не скуплюсь на похвалы. Бог даст, к концу недели он закончит. Потом на очереди будет кухня. «Хайтек», сплошь хром и сталь, а пол из черного гранита.
   Квартира принадлежит месье Вово.
   Он армянин. Его настоящая фамилия звучит иначе, но во Франции он называет себя так.
   Месье Вово — богатый мужчина. Он может оплатить свой ужин и мой заодно. Что он и сделает сегодня вечером, в «Гран-Веву», одном из самых фешенебельных заведений во всем Париже. Месье Вово — финансовый гений. Он постоянно курсирует между Нью-Йорком и Парижем, вовремя платит авансы, его чеки обеспечены, только мне он не нравится. И в этом вся загвоздка! Глория заклинала меня встретиться с ним. Он трижды звонил из Америки и непременно хотел меня увидеть, чтобы обсудить детали квартиры. Из дружеских чувств, я соглашаюсь.
   Кроме того, у меня сейчас нет денег. И меня подмывает сходить туда, где едят богатые. Ресторан находится прямо в Пале-Рояль, под аркадами, и в воздухе витает дух приключений. Вчера — кафе, сегодня — роскошный ресторан, вчера — осечка, сегодня — страстная ночь?
   Только не с Вово! Он для меня слишком унылый и мрачный. Но я верю в Париж! Здесь все получается иначе, чем предполагаешь. Идешь с одним, а оказываешься в постели с другим. Семьдесят восемь одиноких ночей! Если я срочно с кем-нибудь не пересплю, я свихнусь!
   Ровно в девять вхожу в «Гран-Веву». Месье Вово уже здесь, сидит за красивым столиком. При моем появлении он бледнеет.
   — Бонжур, месье, — говорю я с хорошо отрепетированным придыханием.
   — Бонжур, мадам! — Он встает и целует мне руку. Потом разглядывает меня, словно бесценную картину. И недаром. На мне декольтированное платье из черного бархата с короткими рукавами и пышной юбкой из тафты в черно-белую полоску. Юбка выше колен, так что мои длинные ноги видны во всей красе. Из украшений — бусы и два браслета из великолепной бирюзы, а в ушах золотые солнца. Ни колец, ни гребешков. Черные туфли на высоких каблуках. И чистые, уложенные феном волосы струятся густыми, блестящими волнами по моим плечам.