Меня покидают последние силы.
   Опускаюсь на стул. Теперь я знаю, кто здесь жил. Ядреная возлюбленная, это ясно. Никакие не пенсионеры. Валькирия, та жирная особа, которую Глория видела выходящей вместе с Фаусто из «Куполя».
   Подавленно подпираю голову руками. Она весит тонны. Моя шея ее уже не выдерживает, я об этом догадывалась! С того самого вечера у водопада. Но не хотела в это поверить. Это женщина, с которой он работал до меня. Она и жила здесь! Она декоратор, в точности как и я. Журналы по интерьеру. Все сходится.
   Она подруга Мелины, эта Брижит, если ее действительно так зовут. В таком случае я знаю, как она выглядит. Фотография в иллюстрированном журнале, — конный праздник в Берси. Тогда я еще почти не знала Фаусто.
   Рыжеволосая великанша с выступающими вперед зубами. Это не было ошибкой фотографа. Она действительно была его спутницей!
   Очевидно, Фаусто каждую среду ездил к ней в «Еловый дом»! Поэтому я никогда не могла до него дозвониться. Это было и его любовное гнездышко, а не только дяди Кроноса. Она здесь спала, с моим мужем!
   А счета! Четыреста девяносто тысяч франков! Они пришли к ней! Это был ее адрес. Она выдает себя за жену Фаусто. В Париже этим не удивишь. Теперь я догадываюсь, куда исчезали такие большие суммы. Она тратила деньги с легким сердцем. Очевидно, у нее есть ребенок. От Фаусто? От Гелиоса? Узнаем! Поэтому от нее «откупались».
   И где же она теперь? В моей квартире? В моей постели? Прочь отсюда! Я должна вернуться в Париж и бороться за свои права! Мне нужна машина! Я должна попасть домой! Но как? Землевладелец, которому принадлежат окрестные земли, ездит только на тракторе. Почтальон приезжает на велосипеде. А для чего мне даны ноги? Разве карфагенцы не пересекали пешком Альпы? В холод и снег? Сейчас лето. По горам шагать не надо. Расстояние меня не пугает. Дорогу осилит идущий!
   Я вскакиваю — и снова сажусь.
   Нет! Я не могу уйти отсюда! Я слишком толстая, унылая, я противна самой себе. В таком виде я не осмелюсь появиться в Париже, тем более попасть под критический обстрел Фаусто.
   Будет лучше, если я потерплю и расшевелю себя. Лучше усыплю его бдительность. А потом неожиданно нагряну, и чертям в аду станет тошно!
   Забираюсь обратно в постель и высыпаюсь.
   На следующий день я полна энергии!
   Правда, ситуация — хуже не бывает. Но я хотя бы знаю, на каком я свете. Туман рассеялся. У меня есть план, и я берусь за дело.
   В подвале нахожу старый велосипед. Накачиваю шины. В дорогу! Еду в соседний город. Правда, без наличных, но с кредитной карточкой. Стаскиваю просторный серый комбинезон, который не снимала последнее время, и втискиваюсь в голубое летнее платье с белыми пуговицами. Оно еще годится, но жмет под мышками. Что делать? Ничего! Главное, чтобы не треснуло!
   Потом двадцать километров кручу педалями по узким проселочным дорогам в Бурж. Стоит прохладный, пасмурный день, но я потею и очень медленно продвигаюсь вперед. Последнюю неделю я почти не двигалась и совершенно не в форме. Мне потребовалось два с половиной часа, и каждая мышца болит. Но я наконец у цели, и все хорошо!
   Я и не подозревала, что Бурж — такой красивый город! И полон жизни! Ах, до чего хорошо после трех недель заточения вновь очутиться среди людей! Я блаженно качу на велосипеде по живописным улочкам, любуюсь фахверковыми домами, маленькими изысканными магазинчиками, дворцами из камня, кафе. Мне хорошо в этом старом, магически притягивающем к себе городе, который еще во времена древних римлян славился своим богатством и элегантностью. Здесь есть чудесный собор, цветущие сады и маленькие волшебные площади, выложенные камнем. Час я брожу по городу.
   Надо же, сколько красоты в провинции! Кто бы мог подумать! Потом делаю покупки. Сначала самое главное — соковыжималку! Потом боеприпасы — свежие фрукты, овощи, салат, пока корзинка на багажнике не заполнена до краев!
   Еще покупаю гвоздичные духи, лесных орехов, сухую ромашку, розовое и миндальное масло. Захожу в аптеку и беру вазелин и мягкую белую щетку с ручкой. Неожиданно останавливаюсь как вкопанная. В витрине маленькой ювелирной лавки лежат изумительные серьги. Золотые солнечные диски чудесной ручной работы, сделанные с любовью, не дешевые, но явно стоящие этих денег. Купить? Или нет? Внимательно разглядываю их. Нет, я не смогу их носить, нужны проколотые уши. Опять!
   Захожу в следующий бутик и примеряю красное летнее платье на двух бретельках с широкой летящей юбкой. Оно мне узко. Жалко, зато сэкономила деньги. Нагруженная, как Дед Мороз, возвращаюсь после обеда в «Еловый дом» разгоряченная, с раскрасневшимися щеками, со слипшимися на затылке волосами. Но это все ерунда. С энтузиазмом приступаю к делу.
   Три недели я не ела ничего свежего. Смертный грех! Теперь я это наверстаю. Не зря же я перелопатила массу книг по красоте и здоровью — в Америке, Англии, во Франции и дома. Не зря я все испробовала на себе: курсы похудения и диеты, фитотерапию, фруктовую терапию и прочее. Я знаю, что и как действует, как регенерировать кожу, тут нет никакой тайны, это совсем не сложно.
   Утром я пью только фруктовые соки, это выводит шлаки. Днем и вечером пью овощные соки, это восстанавливает. Ем лесные орехи и салат, выжимаю яблоки, груши, киви, виноград, сливы, морковь, репу, сельдерей — одно удовольствие. Я не голодаю ни секунды, полна сил, настроение поднимается на глазах, и уже на третий день я выгляжу лучше.
   Веки больше не отекают по ночам. Темные круги под глазами исчезли. Подбородок опять упругий. Живот исчез. Ура!
   Делаю масляные укутывания для волос, пользуюсь мягким шампунем, смешанным с яйцом, и споласкиваю волосы водой и пивом. Потом изготовляю свой знаменитый крем против морщин, который за неделю разгладит самую плохую кожу. Не зря же у меня в сорок два года гладкое лицо. Самое главное — не есть мяса, но уход тоже важен! Поэтому свои кремы я делаю сама. Хотя для создания идеального рецепта мне понадобилось два года, и здесь срабатывает истина, что все великое совсем, совсем просто.
   Секрет моей гладкой красивой кожи предельно прост: майонез с настоем из ромашки!
   Ромашка разглаживает кожу, как горячим утюгом, а майонез питает и придает ей упругость. Если кожа испорчена, как у меня, солнцем и ветром или больше не реагирует на покупные кремы, бегом к плите и как следует размешивать. Майонез с ромашкой справится с ней.
   В пять часов пополудни, после стакана морковного сока, я начинаю священнодействовать. Делаю майонез из миндального масла и половинки желтка, это очень просто. Добавляю туда настой из ромашки, столько, чтобы не загустело. Туда же немного морской соли, каплю меда. Растапливаю на водяной бане две кофейные ложечки вазелина. Когда он становится жидким и чуть остывает, добавляю к нему майонез и размешиваю ручным миксером. Еще теплым сливаю все в маленький горшочек и ставлю в морозилку. Через пять минут все манипуляции закончены!
   Вечером ополаскиваю лицо настоем из ромашки, беру немного крема из горшочка и втираю во влажную кожу. Потом вбиваю его пальцами досуха. Освежает великолепно! Когда бы кожу ни стянуло, я повторяю процедуру. Через четыре дня шелушение исчезает, мелкие морщинки тоже, большие поры закрываются, я выгляжу розовой и свежей. Теперь второй трюк.
   Извини, М-1! Ты мне больше не нужна, я тебя отпускаю. Прощай, М-2! Приятно было познакомиться. Большим и указательным пальцами массирую свои брови, все время в одном направлении — от переносицы к вискам, семь-восемь раз, пока не покраснеет кожа. Потом, с закрытыми глазами, расчесываю брови щеткой. Это расслабляет маленькие мышцы, образующие морщины, снимает напряжение со лба и разглаживает его.
   Теперь это должно стать обязательной ежевечерней процедурой перед сном. И каждый раз, когда сморщу лоб. Ведь морщины делаешь себе сам неправильной мимикой.
   Я наблюдала за собой, последние дни постоянно таскала с собой зеркальце. Результат был убийственным. Я не только просыпалась изрядно помятой, потому что спала на боку (а не на спине), нет, стоило мне только встать, как я морщила лоб, щурила глаза, расхаживала с мрачным лицом. Когда я думала о Фаусто, уголки моего рта провисали до самого подбородка. Я сжимала челюсти, скрипела во сне зубами, да так громко, что просыпалась от этого. Наутро у меня болели щеки, так судорожно я их сжимала.
   Я обнаружила, что целыми днями не улыбалась.
   Даже при чтении моя физиономия оставалась угрюмой. Я непрестанно думала о Фаусто и великанше и желала ей смерти.
   Но при черных мыслях железы выбрасывают яды, и это отражается на лице. Тот, кто злобно думает, злобно и выглядит! Ненавидящий становится уродлив. С этим теперь покончено!
   Я не ангел мести, это не в моей натуре. Я заставлю себя быть радостной. И на это у меня есть все причины.
   После двух недель сокотерапии я себя чувствую великолепно. Живот плоский, глаза незамутненные. Кожа снова мягкая, морщинки исчезли. Каждую ночь я сплю по десять часов. В награду опять еду в Бурже. Там хотя и нет Эйфелевой башни, зато есть знаменитый старый собор величиной с гору, и я хочу туда попасть.
   Он с двумя башнями, незаконченный, без островерхой крыши, но для моих целей вполне пригоден. Сегодня вторник, 20 июля. Я хочу принять пару важных решений. И для этого мне надо забраться повыше!
   Теперь голубое платье мне впору, на талии сидит как влитое. В этот раз я добираюсь всего за час, да и погода лучше, чем в прошлый раз.
   Зато собор закрыт.
   Но я нахожу церковного служку, объясняю, что мне надо, даю ему на чай, и он открывает мне дверь на башню. В своем красивом платье я забираюсь наверх по старым истертым ступенькам.
   Разгоряченная и счастливая, вылезаю на самом верху.
   Какое великолепие!
   Отсюда открывается потрясающий вид на знаменитый старый город и его окрестности. Несколько минут стою совсем тихонько. Подставляю ветру свои густые волосы, теперь уже больше не напоминающие солому, а снова мягкие и блестящие, и наслаждаюсь этим магическим моментом.
   Надо мной только небо — и Святой Дух, следящий за тем, чтобы принимались верные решения. Неожиданно из облаков выходит солнце, и у меня наступает прозрение! Сегодня я сделаю то, о чем мечтала несколько лет.
   Я проколю себе уши. Пора.
   Я решаю кое-что еще. Более серьезное. Но об этом потом, в свое время!
   В волнении покидаю башню и разыскиваю ювелира. Довольно быстро нахожу его магазинчик на улице, круто уходящей от собора вниз. А серьги? Неужели проданы? Боязливо осматриваю витрину. Их нет. Нет, слава богу, они тут, только лежат поглубже на белом шелке и подмигивают мне. Они ждали меня! Ура!!
   Открываю дверь и вхожу.
   — Бонжур, — громко здороваюсь я. Магазинчик совсем крошечный. Приятно пахнет кофе. Из-за прилавка поднимается господин с маленькой чашечкой в руке. Он ненамного выше меня и одет во все черное. У него интересное лицо, густые седые волосы и светлые глаза, посматривающие из-под темных бровей. Он не похож на обыкновенного ювелира. В нем есть что-то особенное: взгляд художника!
   — Бонжур, месье, — повторяю я. — Я бы хотела посмотреть пару сережек. С витрины, если можно.
   — Бонжур, мадам. Какие вы имеете в виду? — Он ставит чашку и улыбается мне.
   — Золотые солнечные диски.
   — А, солнца! Они вам нравятся?
   — Очень!
   — Мне тоже, — говорит он с обезоруживающей прямотой, — я их сам придумал и изготовил.
   — Вы золотых дел мастер?
   — Самый лучший, мадам. Вы случайно попали на того, кто вам нужен. Здесь не продается ничего серийного производства. Все, что вы видите, сделано моими руками!
   Он открывает витрину, осторожно вынимает серьги и кладет их передо мной. Вблизи они еще красивее. Я очарована. Это настоящее произведение искусства.
   У каждого солнца свое лицо — улыбающееся, с толстыми щеками, как его изображали на фресках эпохи барокко. Я беру их в руки.
   — Есть, правда, одна проблема, — говорю я неуверенно, — у меня не проколоты уши.
   — Я это заметил, — отвечает ювелир. — Но если вы не возражаете, у нас есть для этого пистолет.
   — Какой пистолет, месье?
   — Вот этот, — он открывает ящик и показывает его мне. — Этот пистолет выстрелит в ваши изящные ушки медицинскими сережками. Это совсем не больно, вы ничего не заметите!
   — Медицинские сережки? — разочарованно переспрашиваю я. — Как они выглядят?
   — Маленькие золотые пуговки. Их надо носить месяц, пока не заживет прокол.
   — Месяц? Но я хочу носить солнца.
   — Это возможно, мадам, — он обворожительно улыбается, — я учел и это. Солнца укреплены на этих зажимах. Вы можете их снять и подвесить на другие замки. — Он демонстрирует. — Видите, мадам? Держатся очень прочно.
   Потом он внимательно рассматривает меня. Его взгляд скользит по моим ушам, шее.
   Я боюсь пошевелиться. Что он от меня хочет? Мне вдруг вспоминается мой оптик, то есть мой бывший оптик в Париже, потому что он дошутился со мной. Во время примерки моих новых красных очков от солнца его рука как бы невзначай скользнула мне на грудь. Мне рассказывали сотни историй о зубных врачах, гинекологах и психиатрах, которые нагло шли на все, хотя приемные были забиты пациентами.
   Может, и здесь такой же вариант? Что мне делать в таком случае? Отдаться ему? Пять недель меня не касался мужчина. Как? С незнакомым? В магазине? Нет, ни за что! Это не мой стиль. Молчание становится тягостным.
   — Вы художница, — неожиданно объявляет ювелир. — Я прав?
   — Почему вы так решили? — ошарашенно спрашиваю я.
   — По мочкам ушей. Они вросли. Это бывает у многих творческих личностей. Чем вы занимаетесь, если не секрет? Музыкой? Живописью? Или пишите книги?
   — Я украшаю дома и квартиры. У вас наметанный глаз, месье!
   Он польщенно улыбается.
   — Это верно. И я вижу, что вы когда-то уже носили серьги. Может быть, в детстве?
   Я киваю. Мне прокалывали уши в Вене, когда мне было шесть лет. Но дырки постоянно воспалялись. Я месяц помучилась, а потом вынула сережки, и все опять заросло.
   — Вам их неправильно прокололи, — поясняет ювелир, — слишком низко. Это удлиняет ваше лицо, делает его грустным. Мы проколем здесь! — Он ставит точку красным фломастером. — Место, где висят серьги, так же важно, как их форма. Мы поместим их повыше, вот здесь!
   Он подносит солнечные диски к моим ушам. Выглядит потрясающе! Я смотрюсь в зеркало на стене и не могу оторваться.
   — Серьги делают лицо привлекательным, — говорит ювелир. — Вы этого не знали? — Он протягивает руку и мягко убирает мои волосы назад. Жест ласковый. Я начинаю дрожать.
   — Итак? — вкрадчиво спрашивает он. — Вы решились? Приступим? Или вы боитесь, мадам? — Это звучит как объяснение в любви.
   — Нет-нет, — выпаливаю я. У меня вырывается непроизвольный вздох. — Я вам доверяю целиком и полностью.
   — Прекрасно! Не двигайтесь. Все произойдет очень быстро!
   Я так волнуюсь, что у меня стали влажными ладони. Сейчас этот загадочный мужчина проколет мне уши. Это почти как лишение невинности. Слишком интимно. Вот он близко подходит ко мне сзади и ощупывает мои мочки. От него хорошо пахнет. У него нежные, мягкие руки, и я чувствую на волосах его дыхание. Усилием воли заставляю себя стоять спокойно. Только не дрожать!
   Но я знаю: мне достаточно обернуться — и я попаду в его объятия.
   Чик! Первая сережка уже сидит. Чик! Второй выстрел. Немного тянет, но не больно.
   — Садитесь, пожалуйста. — Ювелир заботливо приносит мне стул. — Хотите подкрепиться, мадам? Рюмочку ликера? Чашку кофе?
   — Нет, спасибо! — Я сажусь, у меня дрожат ноги. Злюсь, но ничего не могу с собой поделать.
   — Не сочтите за назойливость, мадам. У вас легкий акцент. Позвольте спросить, откуда вы родом?
   — Из Вены, но живу в Париже. Мой муж — француз.
   — Счастливчик! Я знаю ваш город, мадам. Очень красивый! В сокровищнице я там видел великолепные украшения. Это было два года назад. Я был и в Тироле. У вас очень красивая страна, мадам. Женщины там… очаровательные! Веселые… и страстные. — Он выжидающе смотрит на меня и мягко улыбается. Я улыбаюсь в ответ, но ничего не говорю. Он должен сделать первый шаг. Но могу поспорить, что он не рискнет. Его выразительные глаза излучают восхищение. Голубые они или серые? Не поймешь при этом свете.
   Ювелир откашливается.
   — Вы отдохнули, мадам? Тогда прикрепим солнца. Поднимите, пожалуйста, голову!
   Он стоит совсем близко. Наклоняется, ловко манипулирует.
   — Готово! — Он отступает, приподнимает рукой мой подбородок и любуется своей работой. — Отлично! — восклицает он, — просто сказка! Такое впечатление, что я их делал для вас!
   Он приносит мне большое зеркало. Я встаю. Боже! Неужели это я? Чуточку золота — и уже выглядишь совсем иначе.
   — Кто бы мог предположить? — Он отступает на два шага назад. — Поздравляю, мадам! Вы вскружите голову всем мужчинам!
   Разглядываю свое отражение. Во мне появилось то, чего раньше так недоставало Фаусто! Что-то бесшабашное. Ветер свободы. Безропотная овечка, которой я так долго была, исчезла. А ведь раньше обмануть меня было настолько естественно, что об этом не стоило и говорить.
   Поворачиваю голову. Солнца покачиваются, блестят, переливаются, у меня вид чувственной, роковой женщины. Я вдруг стала именно тем типом, за которым охотится Фаусто. Я просто родилась заново!
   — Вы много сделали таких сережек? — спрашиваю я наконец.
   — Нет, мадам. Они в единственном экземпляре. «Раритет, — добавляю я мысленно, — потому что такую красоту невозможно повторить».
   — Вы великий художник, — улыбаюсь я ему.
   — Спасибо за комплимент.
   — Вы принимаете кредитные карточки?
   — От вас я возьму все что угодно. И не забудьте каждый вечер поворачивать штифт в ухе. Если будет саднить, смажьте настоем ромашки.
   — Большое спасибо, месье.
   — Мерси, мадам… и, быть может, до свидания?
   — Может быть. — Иду к двери.
   — У вас не найдется сегодня вечером время? — быстро спрашивает он. Моя рука уже на ручке двери. — Я приглашаю вас на ужин.
   Секунду медлю. Идти? Или не идти? Могла бы взять его с собой в «Еловый дом»! На одну безумную ночь. Но все мои любовные похождения пока были не слишком удачными. Кратко и пряно. Долго и сыро! А что делать, если он начнет скрести? Нет, на такой риск я не пойду. Я еду домой! Одна!
   — Мне очень жаль, — отвечаю я, — но мне нужно вернуться в Париж. Тем не менее большое спасибо.
   — Вы доставили бы мне удовольствие, мадам. Может, когда вернетесь?
   — Может быть!
   — И не разбивайте слишком много сердец, хорошо?
   Счастливая, выхожу из магазина. Ох уж эти французы! Благослови их Господь! Они знают, как ухаживать за женщиной и рассеять ее печали. Да, ничто так не укрепляет чувство собственного достоинства, как прогулка по магазинам. Парочка симпатичных сережек — и ты уже чувствуешь себя феей из сказки, возносимой, обожаемой, неотразимой и чарующей! Облегчишь на пару франков свой кошелек, и ты уже другой человек!
   На улице мне вслед свистят мужчины. День стал жарким, настоящее лето. Ну-ка, примерю еще раз красное платье.
   Как я и предполагала, оно мне теперь в самый раз. Цвет тоже меня устраивает, не слишком кричащий — то, что надо. Сегодня для меня счастливый день!
   Насвистывая, еду обратно в «Еловый дом». Каждый встречный водитель машет мне. Крестьяне на своих высоких тракторах таращатся на меня и потом чуть не сворачивают шеи.
   В превосходном настроении ложусь вечером в постель. На следующее утро, в среду 21 июля, встаю ни свет ни заря. Моя ссылка закончилась.
   Я, наконец, еду в Париж! Я предчувствую что-то неординарное, неожиданное, грандиозное. Меня просто распирает от счастья!
   После завтрака долго и с наслаждением стою под душем, потом до блеска расчесываю волосы и накладываю легкий макияж. Полирую мягкой тряпочкой серьги, надеваю их, потом натягиваю новое платье и смотрюсь в большое зеркало в салоне. Ого! До сих пор не могу привыкнуть, но я действительно стала другой женщиной. Такой красавицей, что даже плюхаюсь на стул от неожиданности.
   Но сидеть некогда, я бегу наверх и начинаю упаковывать свои чемоданы. Вдруг до меня доносится шум мотора. Если не ошибаюсь, это наша машина.
   Осторожно выглядываю из окна. Так оно и есть. У зеленых самшитовых ворот стоит «ролле». Из него вылезает Фаусто. Чудненько! Он весьма кстати. Убираю голову и продолжаю упаковываться.
   — Привет, — слышу вскоре за спиной его голос, немного запыхавшийся, потому что он взлетел по лестнице. — Что это ты там делаешь, дорогая?
   Оборачиваюсь. Он стоит, прислонившись к двери, спортивный, весь в белом, слегка загорелый — картинка, а не мужчина. Я не видела его пять недель. Мое сердце начинает колотиться.
   — Собираю чемоданы, — коротко говорю я.
   — Почему, родная?
   — Я возвращаюсь в Париж.
   — Но ты же не знала, что я приеду, — оторопело возражает Фаусто.
   — Глория сказала, что заберет меня, когда я только захочу.
   Фаусто молча разглядывает меня.
   — Ты выглядишь по-другому, — медленно говорит он. — С кем ты мне изменяла, сладкая Тиция?
   — Со Святым Духом!
   — И где?
   — В соборе Буржа.
   У Фаусто лезут наверх брови.
   — У тебя новое платье. Я его еще не видел.
   — Тебе нравится? — спрашиваю я, не прерывая своего занятия.
   — Очень! — Он подлетает ко мне, хватает меня за талию и целует в шею. — Я и забыл, какая ты красивая. Здравствуй, моя маленькая женушка. Поцелуй меня!
   — Нет!
   — Почему же нет, дорогая?
   Не дождавшись ответа, он вздыхает, садится на край кровати и играет ключами от машины. Я вытаскиваю из шкафа черную ночную рубашку и кидаю ему. Он ее ловит на лету.
   — Что это? — спрашивает Фаусто, словно видит ее впервые.
   — Отвези своей подружке или выброси на помойку! Фаусто не отвечает. Я поворачиваюсь к нему.
   — Я все знаю, — говорю я с улыбкой, — знаю, с кем ты спишь, знаю, кто выполняет мою работу. Знаю, что ты постоянно с ней. Ты взял ее в фирму. Я знаю, что она жила здесь. Знаю, как она выглядит и почему от нее откупались. Я в курсе, вот так!
   Мои слова не производят на Фаусто никакого впечатления.
   — Да нет же, — невозмутимо говорит он. — Ты ошибаешься.
   — Я не закатываю тебе сцену. Просто хочу откровенно поговорить об этом.
   — О чем? — невинно спрашивает Фаусто.
   — О твоей содержанке.
   — Моей содержанке? — Фаусто возмущен. — У меня нет никакой содержанки! У меня есть только ты, любовь моя. Я не замечаю других женщин! — Он вскакивает и берет мое лицо в свои руки.
   — Оставь меня в покое! — кричу я. — Я жалею, что вышла за тебя замуж! Зачем я только приехала во Францию!
   Фаусто целует меня в губы.
   — Но мы обожаем маленьких австриячек. Мы, французы, питаем слабость к вам, очаровашкам. Ты же знаешь, разве не так?
   — Слабость к убийствам и пожарам питаете вы. Вы всегда воевали с нами, загляни в учебник истории. Неужели тебе не стыдно?
   — Нет, — говорит Фаусто и выпускает меня, — мне не стыдно. Хотя ты права, мы воюем лучше. Вы проиграли все войны, одну за другой. А ты, мое сокровище, приехала в Париж, чтобы отомстить нам. Твоя цель — разрушение! Ты хочешь до смерти замучить нас, французов. Посмотри на меня: я в тебя влюблен, а ты всаживаешь мне нож в сердце да еще проворачиваешь его в ране. Я не могу больше ни спать, ни работать, ни есть. Да, я раскусил тебя: ты ангел мести города вальсов.
   Он опускается на пол и обнимает мои колени.
   — Я заклинаю тебя! Будь хоть раз серьезен! Неужели это так сложно?
   — Я абсолютно серьезен! Я преклоняюсь перед прекрасной победительницей!
   Он зарывает свою гриву между моих ног и начинает стонать.
   — Прекрати разыгрывать спектакль! — Я тащу его за шевелюру. Это срабатывает. Он поднимается, страдальчески глядя на меня. Поворачивается и идет к двери.
   — Ах вы, женщины! — доносится из коридора его голос с театральными вздохами. — Вы райская отрада и адская мука. Чем бы мы были без вас? Бедными, несчастными рохлями. Но Земля — это не рай, счастье — где-то на другой планете. Не так ли, любовь моя?
   Он сбегает вниз по лестнице, и до вечера я его не вижу. Около пяти мы вновь встречаемся на кухне.
   — Я сейчас уезжаю, — сообщает он мне, — я приезжал, чтобы забрать кое-какие вещи из того, что осталось после перестройки.
   — Я еду с тобой, — твердо говорю я. — Если ты меня действительно любишь, как ты только что утверждал, тебе должно быть это приятно!
   — Так оно и есть. Но если хочешь знать правду, в Париже у меня нет для тебя времени. Фирма съедает меня с потрохами. Я все время в бегах…
   — Это не имеет значения, — перебиваю я его. — Ты можешь делать все, что тебе заблагорассудится, приходить и уходить, я займу себя сама. Быть может, поеду в Вену. Но здесь я не останусь больше ни дня!
   — Но почему? Деревня идет тебе на пользу! Ты расцвела, дорогая, в Париже ты не была такой красивой!
   Я не отвечаю. Видя, что я настроена серьезно, Фаусто молча тащит к машине мои тяжелые чемоданы. Потом он все отключает — электричество, газ, воду, и запирает все двери. Что он сделает с ночной рубашкой, я не знаю, да мне и неинтересно. Сажусь в «ролле», автоматически открываю пепельницу и с улыбкой снова захлопываю ее. Она полна окурков со следами губной помады. Все тот же омерзительный оранжевый цвет, уже бросившийся мне в глаза во время апрельской поездки в Версаль.
   Но я не кричу, не ругаюсь, не говорю ни слова. Мое вновь обретенное спокойствие делает меня независимой. Закидываю ногу на ногу, разглаживаю юбку. Я ко всему готова.