Кубелка Сюзан. Mадам придет сегодня позже

   Официант подвигает мой стул и улыбается мне. Вово снова садится.
   — Я так рад, что вы нашли для меня время, — начинает он разговор. — Знаете, меня терзают сомнения! В Нью-Йорке теперь в моде новая романтика. Не будет моя здешняя квартира смотреться слишком голой?
   Эти опасения мне знакомы. И я знаю, как их развеять.
   — Вам нравится новая романтика? — мягко спрашиваю я.
   — Нисколечко, — говорит Вово, — я нахожу ее чудовищной! Но мои друзья, вы же понимаете! Что нам делать, мадам?
   Задумываюсь. Он любит окружать себя черно-белыми тонами. Но когда приходят гости, должен появиться налет романтики. Я задумчиво смотрю на маленького худого мужчину, сидящего напротив. На его массивные очки, длинный нос, печально опущенные утолки рта. У него серые глаза, серый костюм, бесцветный галстук. Зато отличные волосы — цвета маренго, густые, великолепно уложенные, придающие ему светский вид.
   — Ужасная проблема, не так ли? Поэтому я непременно хотел увидеть вас!
   Мы заказываем аперитивы. «Кир Рояль» для него, шампанское для меня. Чокаемся! Ох, до чего же вкусно! Вово с облегчением вздыхает, потом опять морщит лоб:
   — Все, что вы уже сделали — превосходно! Я не хочу чтобы что-то менялось. Но это должно иначе смотреться! Может, у вас появится какая-нибудь идея, мадам?
   У меня есть идея.
   — Все очень просто, — говорю я многообещающе и замолкаю.
   — Правда? — нетерпеливо восклицает Вово. — Я уже несколько недель бьюсь над этим. Так просто это не может быть!
   — Может! В салон и столовую мы купим старинные ширмы! Красивые, восточные. Резные, либо расписные, либо покрытые лаком, там видно будет. Когда придут гости, вы их выставите. А если вы один, они стоят сложенные в углу.
   — Браво! — кричит в восхищении Вово.
   — Потом еще купим несколько ваз. Большие, красивые, китайские, не сине-белые, а пестрые! Когда придут друзья, вы поставите туда цветы. Рядом с биржей есть цветочник, он составляет великолепные букеты. Вам надо только заказать, он все принесет на дом и заберет, романтичнее некуда. Завтра я вам позвоню и дам его телефон.
   — Ах, мадам, — умильно говорит Вово, — вы просто гений!
   Он поднимает свой бокал.
   — Вы редкий цветок, сочетание красоты и таланта! Выпьем за вас!
   Я улыбаюсь про себя.
   Моя профессия лучше любого бюро знакомств. Где еще так быстро сходятся с чужими людьми и расспрашивают их об интимнейших вещах. Как они едят, спят, моются, об их слабостях и привычках — все педантично исследуется, ведь квартира должна быть сделана по мерке! Уже после первых переговоров расстаешься с ощущением, что знакома с клиентом не первый год. А уж когда квартира готова, то и вовсе становишься частью его жизни — если захочешь, конечно!
   В случае с Вово я не хочу!
   Его интересуют только цифры. Акции, валютный курс, все, чем владеют, что покупают, на чем едят, что носят, а мне это скучно! Я люблю индивидуалистов, не подстраивающихся под вкусы масс. Кроме того, он начисто лишен юмора.
   Тем не менее вечер получается лучше, чем я ожидала.
   С теми клиентами, которые меня не интересуют, я могу проболтать целую ночь в свое удовольствие. Не раскрывая при этом никаких подробностей о себе. Я же знаю предостаточно.
   Вово в третий раз разведен. Живет один. Раз уж мы заговорили на эту тему, только с большим трудом мне удалось уговорить его на двуспальную кровать. Он настаивал на односпальной. Но богатые мужчины всегда находят женщину! Он мне еще спасибо скажет!
   Вово поднимается. Полночь. Мы славно поели: он — рыбу и мясо, я — нежную зелень, хлеб и мороженое.
   — Сходим еще куда-нибудь, дорогая мадам? — спрашивает Вово с надеждой. — Вы любите слушать музыку?
   — С огромным удовольствием! Что вы предлагаете?
   — Симпатичный клуб в Сен-Жермен. «Ле Бильбоке». Может быть, вы знаете его?
   «Ле Бильбоке»! На меня вдруг нахлынуло болезненное воспоминание о Поле. Где он? Я скучаю по нему! Почему он не дает о себе знать?
   — Прекрасно знаю, — произношу я вслух, — в июле я слушала там великолепную негритянскую певицу.
   — Я тоже! Я там свой человек. Когда живу в Париже, всегда там бываю. А сегодня у них совершенно особая программа. Но больше я вам ничего не скажу!

17

   Я с радостью еду в «Бильбоке», питая тайную надежду встретить там Поля.
   Я знаю, что это чистейшая фантазия. Он путешествует где-то по Европе, последняя открытка пришла из Лозанны. А потом, по плану, на очереди Италия: Фриули и затерянная где-то в Тоскане экологически чистая деревня, выдающая на-гора не только великолепные урожаи (без ядов и химии), но и выручающая немалые прибыли. Отец непременно хочет увидеть все это собственными глазами.
   Поль за тысячу километров от меня. Но с той памятной ночи в середине лета клуб и он соединены в моем сердце, ведь мы были там счастливы.
   Мы едем на машине Вово, сером «порше», модели, совершенно ему не подходящей, и поскольку в августе мало машин, уже через десять минут мы прибываем на место.
   На этот раз мы не сидим на бархатных табуретках рядом с музыкантами. Как только мы входим в клуб, нам навстречу спешит директор собственной персоной. Он жмет нам руки и ведет к накрытому белоснежной скатертью столику с удобным видом на сцену. Вово заказывает бутылку шампанского, самого дорогого. Его тут же приносят, в красивом серебряном бочонке со льдом.
   — Выпьем за нас, — громко объявляет Вово… А это еще что такое? Кто-то гладит меня по ноге! Две секунды я сижу застыв. Прикосновение было таким неожиданным, без всякого предупреждения! Взгляд под стол проясняет ситуацию. Вово сбросил один ботинок и гладит мою ногу тренированными пальцами ноги в тонких шерстяных носках. Очень странный господин. Весь вечер мы говорили только об интерьере, ни одного двусмысленного слова, ни одного жаркого взгляда на мои ноги или иную выдающуюся часть тела — и вдруг такая атака в лоб!
   — Нет-нет-нет! — говорю я ему будто ребенку, смотрю в глаза и качаю головой.
   — Нет? — ошеломленно спрашивает Вово и убирает ногу. — Но почему нет? Я жажду вас уже не одну неделю, и вы меня, конечно, тоже!
   Делаю большие глаза. Откуда у мужчин такая самоуверенность? Никогда не могла этого понять! Но тут появляются музыканты.
   — Сейчас начнется самое интересное, — говорит Вово и садится прямо. На сцене пианист, ударник, контрабасист и гитарист. Ни один из четверки мне не знаком. Зал заполнен до отказа.
   — Обратите внимание на человека с гитарой! — шепчет мне Вово. Я делаю это. Без особого энтузиазма. Он якобы цыган. Маленький, бледный, невзрачный человечек. Словно согбенный горем, стоит он с опущенной головой в огнях рампы. Что потерял здесь? Один его вид вгоняет меня в сон. Как можно быть музыкантом с такой безобразной внешностью? Вово в своем репертуаре. Вот такие вещи ему и нравятся.
   С трудом сдерживаю зевоту. Джаз-банд начинает играть. Гитарист не отрывает глаз от своих ботинок. И вдруг он выдает. Сонливость моментально слетает с меня!
   «Ты у меня красивая» — старая еврейская песня. Он играет мелодию, потом начинает импровизировать. Бог ты мой! Какая же у него техника! Он просто великолепен! Как он умудряется играть так быстро и в то же время так красиво?!
   Он расцвечивает мелодию бурными пассажами, все время возвращаясь к основной теме. Его виртуозные рулады уносят человека куда-то ввысь, а потом молниеносно обрушиваются вниз. Я сижу как зачарованная! Звуки мурашками пробегают по моей спине, покалывают между лопатками, и мне кажется, что он ласкает меня. Гитарист раскачивается в такт, глаза его закрыты.
   Его друзья подходят, машут, кричат ему, но он никого не видит, он отсутствует. Цыган играет настолько живо, что воздух вокруг него вибрирует. Как долго он еще продержится? Неужели у него не болят пальцы? По-моему, уже должна отвалиться рука.
   Теперь он играет медленнее, но тем сладостнее. Я вдруг вижу его и себя в постели. Тесно обнявшись. Он целует мою грудь. На лице то же выражение, что сейчас, во время игры: страдание и страсть. Если он не прекратит эту песню, я вскочу на сцену и поцелую его при всех!
   В этот миг он открывает глаза и смотрит прямо на меня. Долгим, пристальным, пронзительным взглядом. У меня перехватывает дыхание. Неужели он прочитал мои мысли? Гитарист склоняет голову и кивает мне. Я вцепляюсь в свой стул, чтобы не сорваться и не побежать к этому безумному человеку.
   Он набросил пушистый зеленый платок на гитару, на то место, где его правая рука касается дерева. Очевидно, в его квартире полно мягких покрывал, бархатистых подушек, и мысленно я уже нежусь там вместе с ним. Наверное, он целуется как дьявол. Вот уж у кого выносливость и сила, он всю ночь продержится. Прочь такие мысли! Или я просто опьянела?
   Вово толкает меня локтем.
   — Вы ему нравитесь, — шепчет он, прикрыв рот ладонью. — Заметили его взгляд? — Вово многозначительно подмигивает. — Он сгорает от ревности, что вы тут сидите рядом со мной!
   Теперь начинается медленная песня. Неужели это та же гитара. На меня изливается целый поток серебристых звуков. Знакомая мелодия, название только забыла. Все-таки выпила слишком много шампанского? Ах, какая сладкая музыка! Высокие тона поют, обрываются, вибрируют. Меня мороз продирает по коже, от этого можно сойти с ума. Сейчас потеряю самообладание и закричу от счастья.
   Песня заканчивается дивными аккордами. Люди вскакивают со своих мест и кричат «Еще! Еще!» Я кричу вместе со всеми. Взрываются оглушительные аплодисменты. Музыканты улыбаются, кланяются и медленно уходят со сцены. Гаснут прожекторы. Через полчаса выступление будет продолжено.
   — Ну? Что скажете? — с торжествующим видом спрашивает Вово. — Каков виртуоз, а?
   Я молча киваю, вся еще под впечатлением. Я не хочу говорить. Достаточно наговорилась в «Гран-Веву», на десять дней вперед. Теперь не плохо бы отдохнуть.
   Гитарист стоит у стойки бара. Абсолютно один. Никто не осмеливается приблизиться к нему. Он пьет кофе, потом апельсиновый сок и ни капли алкоголя. На нем красная шелковая рубашка, волосы черные как смоль, с проплешиной на затылке. Я ее не заметила раньше, и она меня страшно трогает. Он оборачивается и разглядывает многочисленных посетителей, пришедших только ради него. Но это его не радует. На сцене он еще улыбался, сейчас же абсолютно серьезен. Стоило ему уйти от огней рампы, как свет погас и в его глазах.
   Нет, уж больно он сложен! Справиться с таким — тяжелый труд. Он, наверное, способен целый день не проронить ни слова. Захочешь узнать, в чем дело, а он будет молчать целую вечность! Влюбиться в него можно только, когда он с гитарой в руках. Отделить его от инструмента — пропала магия! Если только затащить в постель вместе с гитарой. Только не сможет он в одно и то же время играть как безумный и пылко любить. Так что лучше держаться от него подальше!
   Пошел второй час ночи. В клубе яблоку негде упасть. Все новые посетители входят в дверь, протискиваются к сцене и к бару. Народ стоит у стены, между столов. Как я узнала, гитарист — большая знаменитость, объездил с концертами весь мир, у него масса пластинок. Он не женат, живет со своим братом, который организовывает турне.
   Наконец, перерыв закончился.
   Музыканты занимают свои места. Я откидываюсь назад и жду первых аккордов. Вот они! Бурный пассаж да такой, что забываешь дышать. «Тучи» Джанго Райнхардта. Публика узнает мелодию и ревет от восторга. Одна песня красивее другой. Я в упоении! Вдруг, в середине песни Вово встает и ждет, что я последую за ним. Но я и не думаю. Меня десятью лошадьми сейчас не оторвешь от этого волшебного музыканта. А потом, кто знает? Вдруг заглянет Поль?
   — Мне нужно обратно в отель, — говорит Вово. — Позвонить! Очень важный разговор!
   Ну да, конечно! В это время в Нью-Йорке закрывается биржа, и он желает знать, каков курс. Богаче он стал или беднее, и вернулись ли деньги, потраченные сегодня на меня.
   Вово расплачивается. Чаевые вообще не дает.
   — Вы идете со мной, любезная мадам?
   — Нет. Сегодня нет.
   — Жаль! Вы бы не пожалели. Я бы предложил вам, — он понижает голос и наклоняется к моему уху, — ночь, содрогающуюся от оргазмов.
   Что он сказал? Я не ослышалась? Делаю изумленные глаза. Вово кивает в подтверждение. Молча трясу головой.
   — Может быть, вы подойдете позже, — говорит с надеждой Вово и протягивает мне карточку отеля, — я потрясающий любовник! С нетерпением жду вас, дорогая мадам Сент-Аполл!
   Берет мою руку и долго целует ее. Потом протискивается через толпу и исчезает.
   Я тут же забываю о нем. Закрываю глаза и наслаждаюсь музыкой. Песня кончается, и от оглушительных аплодисментов дрожит пол. Но уже пошел третий час, и все, кому завтра на работу, разъезжаются по домам. Публика постепенно редеет. Я не имею ни малейшего представления, как будут развиваться события.
   Знаю только одно: я хочу уйти подальше от этого дорогого столика, туда, где народ попроще — к бару. Официант освобождает мне место на высокой банкетке, обитой красным бархатом, между стойкой и лестницей, откуда лучше всего видно сцену. Я вдруг замечаю на себе любопытные взгляды и вспоминаю, что одета для дорогого ресторана. Там, наверху, это не бросалось в глаза, а тут я попала в самую толчею. Вдруг кто-то трогает меня за правую коленку. Это гитарист, прокладывающий себе мимо меня путь к бару. С умыслом или случайно? Он оборачивается и нежно проводит рукой по моей правой щеке.
   — Вы очень красивая, — говорит он с хрипловатым придыханием, — не уходите. Останьтесь до конца, подождите меня!
   Потом он протискивается к бару, заказывает минеральную воду и медленно выпивает ее, не говоря ни слова.
   Я сижу как околдованная.
   Я знала, что Париж еще преподнесет мне сюрприз. Ах, все-таки ночь обещает быть великолепной. Последней песней я наслаждаюсь вдвойне, у меня такое ощущение, что он играет только для меня. Когда все закончено, в три часа утра, он взбегает вверх по лестнице, в гардероб и возвращается, причесанный и надушенный. Я поднимаюсь, улыбаюсь ему, расправляю юбку и беру свою серебряную сумочку.
   Дальнейшее я отказываюсь понимать!
   Гитарист проходит мимо меня, как чужой. Он мастерски игнорирует меня! Что случилось? Ослеп он, что ли? Автоматически следую за ним. Он останавливается около портье и начинает с ним долгий разговор. Я подхожу к нему.
   — Спасибо за прекрасную музыку, — говорю я и протягиваю ему руку. Она повисает в воздухе.
   — Мерси, — бросает он мимоходом, хватает портье за руку и проходит мимо меня на улицу. Более недвусмысленного отказа трудно и вообразить. Остаюсь стоять в полном недоумении.
   Зачем он тогда просил подождать его? Зачем гладил щеку, трогал за коленку? Зачем полночи сверлил взглядами? Для чего? Чтобы потом, когда я растаю, послать меня ко всем чертям? Или испугался меня вдруг?
   Я выхожу из клуба и почти бегу к стоянке такси. Перед аптекой в Сен-Жермен нет ни одной машины, зато очередь человек в девяносто, до самой улицы Сент-Пер. Теперь придется ждать до умопомрачения, пока подойдет моя очередь. Ненавижу эту стоянку. Здесь можно простоять всю ночь напролет, а идти домой пешком слишком далеко. Неожиданно подходит гитарист, с опущенной головой и в полном одиночестве! Он с довольным видом размахивает инструментом, аккуратно упакованным в темный чехол. Он не замечает меня, смотрит как сквозь стекло и занимает очередь за мной.
   Может, он любит мужчин? Наверное, так оно и есть! Может, я ему понравилась, и он подумал, с этой женщиной я мог бы при случае, а потом мужество оставило его? Такое бывало со мной. Или разыгрывал старые шуточки голубых: пробудить любовь из тщеславия, без единой искорки чувства! Флиртовать, пока женщина не начнет пылать, а потом вылить на нее ушат холодной воды!
   Ну да ладно! Мы, женщины, играем в эту игру со времен Адама и Евы. Так что мы квиты!
   — Добрый вечер, Тиция! — раздается вдруг за мной знакомый голос с сильным американским акцентом. — Вы меня не узнаете?
   Я оборачиваюсь. Конечно, я его знаю, этого красавчика-блондина. Это Боб, журналист, мой поклонник на празднике Томми Кальмана. Какая неожиданность!
   — Привет! — радостно откликаюсь я. — Что вы здесь делаете?
   — Я был в «Бильбоке», так же, как и вы. Но вы меня проигнорировали.
   Мы оба смеемся. Он становится рядом со мной. Такси нет и в помине. Мы начинаем болтать по-английски.
   — Это продлится не меньше сорока минут, — считает Боб и смотрит на свой дорогой «ролекс». — Тебе уже пора домой? Может, пойдем в «Виллидж» и выпьем еще по бокалу?
   — Что это за заведение? — осторожно спрашиваю я.
   — Журналистское кафе. Довольно маленькое и тесное, но страшно забавное. Оно открыто до шести. Там есть пианист, а бармен — большой оригинал. Бет роскошное вино. И пиво. Словом, все, что захочешь. Все лучше, чей здесь прозябать,
   — Это далеко?
   — В ста метрах. На улице Гошон!
   — Отлично! Идем!
   Боб мне весьма кстати! Я так разгорячилась музыкой, тремя часами эротических видений, всеми этими любовными песнями и страстными мелодиями, что не желаю ехать одна домой! Была бы я мужчиной, отправилась бы сейчас в бордель! Семьдесят девять одиноких ночей! Лучше не думать об этом, а то впору броситься на шею этому красавчику.
   Судя по его виду, это то, что ему нужно. Он явно нуждается в нежности. Что-то в его жизни не ладится, хотя он и не говорит об этом. Но мне достаточно одного взгляда.
   Мы пересекаем улицу, делаем десять шагов и входим в дверь, из которой доносится музыка и — к сожалению — запах табака.
   Клуб симпатичный, народу не очень много. Несколько американцев, англичан, известный австралийский репортер. Все друг друга знают, Боба тоже громко приветствуют.
   Мы садимся за свободный столик у стены напротив длинной стойки бара. Заказываем минеральную воду. Я испытываю жажду, а у Боба была «длинной» предыдущая ночь. Пианист доигрывает последние такты «Моей забавной Валентины», захлопывает ноты и уходит домой. Замечательно! Музыки у меня сегодня было предостаточно, и теперь можно поговорить, не напрягая голоса.
   Боб опять одет так, будто сошел с мостков салона высокой моды!
   Отлично сшитый светлый костюм с широкими плечами, на поясе брюк заложены мягкие складки. Яркий платочек в кармане, явно ручной работы, галстук из того же материала.
   Белокурые волосы подстрижены лесенкой, глаза ярко-голубые. Ухожен до кончиков ногтей, хотя ничего изнеженного в нем нет. Его что-то гложет изнутри. Мы беседуем, от личных вопросов он уходит. Но я давно узнала (от Глории), что он в близких отношениях с женой Томми Терезой. В Нью-Йорке. Не исключено, что ради нее он и приехал в Париж!
   — Ты все еще живешь в отеле? — спрашиваю я.
   — Да, к сожалению! — Он замолкает.
   — Дорого — или?.. Боб краснеет.
   — Дороже, чем в Нью-Йорке. Но я не могу найти квартиру.
   — Я нашла одну. Случайно. Но она еще не готова.
   — Разве ты не замужем? — удивленно спрашивает
   — Замужем. Но я ушла от мужа. — Он задумывается.
   — Тебе иногда бывает одиноко? — Я киваю.
   — А тебе?
   — Мне тоже!
   Мы молчим. Между нами пробегает эротическая искра.
   — Париж мне не нравится, — подает голос Боб, — думаю, что скоро поеду домой.
   — Ты продвигаешься по службе?
   — Нисколько! Здесь самая настоящая мафия, туда и не прорвешься! — Он смотрит на часы.
   — Ты хочешь вернуться в отель? — тут же спрашиваю я.
   — Ни в коем случае! Это то, чего мне хочется меньше всего!
   — Почему же ты все время смотришь на часы? Боб опускает взгляд.
   — Потому что… потому что я не хочу, чтобы ночь пролетела так быстро. — Он опять замолкает.
   Я быстро соображаю.
   — Ты хотел бы посмотреть мою квартиру? — решаюсь я.
   — О да! — Он сразу расцветает. Глаза сияют, на губах улыбка. — Ты сваришь мне кофе? У тебя дома есть молоко?
   — У меня все есть. Знаешь что, пусть бармен закажет нам такси. Мы больше не будем стоять в очереди. Если повезет, через четверть часа мы у меня.
   В полчетвертого мы на улице Копер. Он вдруг становится страшно разговорчивым. Он восхищается квартирой, мебелью, почти готовым фри. Вид из окон спальни приводит его в такой восторг! Он декламирует стихотворение про луну, помогает мне на кухне, приносит кофейник в салон, по-домашнему располагается на моем тибетском ковре и разливает кофе. Я удобно сижу в кресле в стиле ампир, в воздухе электрические разряды. Боб ест меня глазами, полными обожания!
   Но как только он выпивает свою чашку, сразу же становится тихим-претихим! Сидит и мрачно смотрит перед собой. Я пытаюсь развлечь его разными темами, все безрезультатно! Он отвечает односложно либо вообще не слышит вопроса. Это тянется какое-то время. Что такое? Кофе парализовал его разум?
   Меня вдруг осеняет догадка.
   Бог ты мой, все шишки на меня валятся. Еще один уникум! Боб — тихий молчун!
   Бывают и громкие молчуны. Они тоже не говорят ничего конкретного, и уж ни в коем случае: «Можно у тебя переночевать?» Нет! Такого они никогда не произнесут, скорее откусят себе язык. Но они напевают и насвистывают, ставят кассеты и пластинки, курят и пьют, барабанят пальцами по мебели, упускают ценное время, и ночь пролетает!
   Тихие молчуны не барабанят!
   Они только бормочут еле слышно: «Мне нужно идти!» И надеются… на что? На чудо? На невидимый кран, который перенесет их в спальню? Без того, чтобы выглядеть сначала немножко смешным, держаться за ручки, гладить по волосам, говорить нежные слова?
   Боб лежит на ковре и не двигается. Лишь бы не показывать чувства! Он хорошо смотрится в моем салоне. Но настроение изменилось. Тихие молчуны всегда привносят такую ноту. Между ним и мной вдруг образовалась глубокая пропасть.
   Только что было так уютно, а теперь воздух между ковром и моим вольтеровским креслом почернел, и в нем зависло что-то сковывающее. Мы оба смотрим перед собой и слушаем тиканье часов на камине. Наконец я поворачиваю голову и смотрю на него. Он лежит с закрытыми глазами!
   — Ты устал? — нарушаю я тишину и зеваю, ведь уже четверть пятого. Слава богу, утром мне не надо никуда идти!
   Он кивает, не меняя положения.
   — Вызвать тебе такси?
   Никакой реакции. То ли хочет остаться, то ли уйти? Ну и гость! На редкость занимательный! Несколько минут разглядываю мужчину, хранящего гробовое молчание. Что мешает ему признать, что он хочет меня и мечтает остаться? Страх, что его отвергнут? Если так, то он жутко закомплексован! Ведь уже в «Виллидж» между нами было все ясно!
   У меня вдруг лопается терпение! Я встаю. Я на пятнадцать лет его старше, и у меня больше смелости. К тому же я знаю: в случае с тихими молчунами надо действовать! Немедленно! Боб по-прежнему не двигается, только веки его подрагивают.
   — Ты хочешь спать у меня?
   Итак, роковая фраза прозвучала! Что он будет делать? Боб кивает. Беззвучно, почти стыдливо. Глаз так и не открывает.
   — В моей постели?
   Кто его знает, может, он хочет остаться на ковре. Он опять кивает. Но все еще не двигается. Ну хорошо, по крайней мере ясно: сегодня я не буду спать одна!
   — Ты знаешь, где спальня, — говорю я и иду в ванную. Не понесу же я его. Все имеет свои границы. Да и тяжеловат он для меня.
   Я сажусь на край ванны и пытаюсь представить себе, как это будет выглядеть дальше. Расчесываю щеткой свои длинные пряди и наношу капельку гвоздичных духов на грудь. Я обнажена и готова, но что-то не пускает меня на мой диван. Как я обниму этого мужчину, не сказавшего ни одного ласкового слова, ни разу не притронувшегося ко мне, не посмотревшего мне в глаза, абсолютно чужого?
   А вдруг всю ночь так и будет продолжаться?
   Но жизнь полна неожиданностей!
   Когда я прихожу в темную спальню, Боб лежит голый между простынями. Он даже приподнимает простынь, чтобы я могла сразу нырнуть к нему.
   Меня обнимают сильные руки. Неистовый, чувственный рот ищет мои губы и целует меня как сумасшедший. Неужели это тот же мужчина, который только что полумертвым лежал у моих ног?
   К нему вдруг возвращается дар речи. Теперь, когда все ясно, он называет вещи своими именами.
   — Хочешь, чтобы я вставил?
   На редкость романтично! Мог бы оставить это при себе! Это возбуждает почти так же, как «ночь, содрогающаяся от оргазмов» Вово!
   — Ты принимаешь таблетки?
   — Нет!
   — Мне вынуть член?
   — Сегодня не надо! Но, пожалуйста, прошу тебя, помолчи! — И почему жизнь все время разочаровывает? Только что поэтично воспевал луну, а сейчас никакой поэзии. Слишком прозаический партнер.
   — Я могу с тобой часами совокуп… — Я затыкаю ему рот. Он целует мою руку. Приятно.
   Потом тесно прижимает меня к себе. Смотри-ка, никаких углов!
   Его тело гибкое, орудие любви довольно большое. У него мягкая, ухоженная кожа. И — какое чудо! Он не бросается на меня! Нет! Ложится рядом, лицом ко мне и закидывает мои ноги на свои. Все-таки чему-нибудь я и научусь в Париже! Или это Тереза ему преподнесла? Мне вдруг становится жутко жарко!
   Боб берет в руки свой твердый предмет и тычется внизу. Мне нравится поза. Удобно, никто не доминирует, женщина тоже свободно двигается. Так можно любить друг друга бесконечно.
   Боб сдержанно стонет. Меня заливает горячей волной, когда он находит нужное место и мягко входит в мою плоть. Он как будто создан для меня: размер — то, что надо! Этот мужчина — мое спасение, лишь бы не раскрывал рот! Я боюсь сглазить. Но кто знает? А вдруг получится действительно хорошо?
   Вот он целиком вошел в меня!