Кулагин Олег. Московский лабиринт

   А внутри нарастает щемящее чувство. Однажды я всё это уже видела… Выходит, то был не сон?
   Подхожу ближе. На лугу у реки — двое. Бородатый мужчина средних лет и молодой паренёк. В руках у младшего — коса. Её ритмичные движения отзываются влажным шелестом.
   — Ниже бери, ниже, — терпеливо учит старший. — Да не сбивай, а режь… — Отбирает косу. — Гляди. — Взмах — и лезвие прочерчивает дорожку в траве. Укладывает стебли ровным рядком. — Вот так. Понял?
   Парень кивает и опять берётся за рукоять.
   Старший ласково щурится:
   — Меньше захватывай… И не спеши.
   Я ведь знаю этот голос. Эту безмятежную улыбку…
   Но меня будто не видят. Слишком заняты.
   Как завороженная, я смотрю на тусклые высверки лезвия, на росистую податливую траву… И смертоносный мир, тот, что я оставила за спиной, начинает казаться уродливой, безумной галлюцинацией. Импланты, спутники-шпионы, убийцы в бронекостюмах… Пусть повыше взойдёт солнце… Может, они сами развеются?..
   Что-то одно может быть реальностью.
   Радостный щебет воробьев. Лучи на золотой маковке церкви.
   И мерные взмахи косы в руках жилистого парня. Вчера я сама видела его лежащим на подоконнике. С дыркой в виске. С навсегда остановившимися зрачками. А сегодня…
   Опускаю веки. Если бы это было на самом деле!
   Опять смотрю.
   Но юноша и не думает исчезать. Раскрасневшийся и сосредоточенно насупленный. Не отвлекающийся по мелочам: Мокрая трава ложится аккуратными пластами…
   Пересиливаю себя. Стряхиваю оцепенение. И делаю ещё шаг. Бородатый поднимает глаза:
   — Здравствуй, Таня.
   — Здравствуй… Николай.
   Мучительно яркое воспоминание.
   Камера в подвале охранки. Тёмный пакет на молнии. СОКовцы укладывают в него уже застывшее тело…
   Четыре дня назад…
   Я глотаю комок и бормочу:
   — Ты… ты — выжил?
   Даже мне самой фраза кажется ненужной, нелепой…
   Он смеётся. Идёт навстречу. Останавливается, когда между нами лишь один шаг. Я хочу сделать этот шаг. Но так и не решаюсь.
   Мы смотрим друг на друга. Целую минуту. А может — лишь пару секунд…
   Потом он кивает:
   — Ты нашла путь. Я ведь говорил — ты сумеешь…
   Лёгкое дуновение шевелит его русые с проседью волосы. Тучи рассеиваются, и солнце высвечивает каждую морщинку на его лице. Они добрые, эти морщинки. И глаза ясные, как небо… Только мне почему-то тяжело в них смотреть…
   Губы дрожат. А ноги слабеют, подкашиваются. Я опускаюсь на траву, закрываю лицо ладонями…
   — Ну что ты, Танюша, — укоризненный голос звучит надо мной. Тёплая рука касается моего плеча. Даже через грубый материал куртки я чувствую это тепло.
   — У тебя всё получилось…
   Отрываю ладони.
   — Не всё… — Запрокидываю голову и шепчу умоляюще: — Помоги… Пожалуйста…
   Его улыбка чуточку грустная. А голос спокойный, уверенный:
   — Нет, Таня… Ты — сама. Только ты…
 
   Сырая земля подо мной. Кругом лес. Я встала, задев еловую ветку, и капельки росы брызнули на лицо. Помогая прийти в себя.
   Чьи-то шаги за спиной.
   Обернулась. Рядом стоял Грэй. А вдалеке сквозь кусты темнел «хаммер». Надо же. Я удалилась от дороги всего на десяток метров…
   — Тебе плохо, Таня? — спросил доктор.
   — Нормально, Грэй… — Почувствовала его тревогу. И успокаивающе кивнула: — Нормально. Честное слово.
   Хватит разговоров. Скорее назад к машине.
   — Едем? — встрепенулся Чингиз.
   Я качнула головой. Склонилась над телом Артёма. И двое друзей помогли мне вытащить его из «хаммера». Уложить на траву.
   Я опустилась рядом на колени. Положила ладони на его грудь.
   Грэй хотел что-то сказать. Но промолчал, отвернулся… Доктор меня жалел. А ещё среди его мыслей вертелся термин «реактивный психоз».
   Пускай. Главное, я чувствую доброе тепло, исходящее от него и Чингиза…
   Голова уже ясная. И мысли чёткие. Пусть уйдут сомнения, пусть останется только их и моя любовь. Моя сила…
   Я опускаю веки…
   И Зов уходит в пространство. Поднимается над миром, как над плоской картинкой. Летит сквозь обманчиво жёсткие, осязаемые границы реальности. Туда… Всё выше и выше… Нет, это не пустота, в которой жидкой медузой болтается паутина имплантов.
   Это океан. Живой, добрый. Целый океан тепла и света. По ту сторону боли, по ту сторону холода и тьмы…
   Дай мне силы, добрый океан. Ты рождён из миллионов ручейков… Столько же имен, судеб…
   Я их вижу…
   Баррикадник прошитый очередью. Девушка, раздавленная танком. Старик, замёрзший в нетопленой квартире… Женька, Иван… Папа, мама, братишка…
   Нет, вы не погибли. Вы надеялись, верили. Любили… И это не ушло.
   Тьма — между нами. Но она не всемогуща…
   Мы — сильнее…
   Лёгкое жжение на кончиках пальцев. Огненный шар ярче разгорается внутри. Волны света идут сквозь меня, сквозь мои руки… Я передам этот свет, этот огонь…
   Трудно. Но с каждым мгновением становится легче.
   Под моими пальцами уже тлеют первые искорки… Ещё немного — и разгорится пламя…
   — Таня, — охрипший голос Грэя. — Это безумие… Его уже нет…
   Фраза обрывается. Будто у доктора перехватило дыхание. Потрясённый шепот Чингиза.
   Я не поднимаю век. Я жду.
   И своими ладонями чувствую первые толчки…
   Сердце… Его сердце…
 
   Расслабилась. Привалилась к боку машины. Жарко. Во всем теле — усталость. Но это — приятная усталость.
   Артём неподвижен. Только грудь едва заметно колышется. В такт редкому пульсу. Его раны уже затянулись. Без шрамов, без следов. И серовато-бледное лицо наливается красками.
   Странно. Кругом блестит роса. Тысячами алмазных капелек. Но трава рядом с нами — совсем сухая…
   Грэй осторожно держит его руку, измеряя пульс. А Чингиз застыл, всматриваясь в его лицо. Будто всё ещё не верит. Обернулся. В зрачках чернеет тревога.
   — Таня, он…
   — Скоро проснется.
   Я улыбаюсь и гляжу в небо. Огромное, бесконечное… Как в детстве, мне хочется взлететь…
   Придёт день, и мы вернём себе это небо. Эту землю.
   Мы сумеем.
   Потому что мы не одни. И никогда не будем одни…
 
   — Радуга… Какая яркая… — прошептал Артём.