Кунин Владимир Владимирович. Дорога к звездам

   Я опускаюсь всё ниже и ниже – туда, где вода теряет свою полупрозрачную зеленость и становится чёрной и очень страшной. Смертельный холод сковывает мои движения, заползает в каждую клеточку моего тела, и последнее, что я вижу перед тем, как навсегда опуститься в эту жуткую пучину, – днище нашего судна, проплывающее надо мной. И выкрашено оно почему-то в оранжево-красный цвет…
   Сознание моё меркнет, но мне всё ещё чудится, будто я слышу приглушённый толщей океанской ледяной воды далёкий голос Мастера – Капитана моего бывшего «Академика Абрама Ф. Иоффе»:
   – Стоп машина!!! Полный назад! Лево руля!!!
   И действительно, я вижу своими полуживыми глазами, как огромная махина, проплывающая надо мной, резко меняет курс и счастливо уходит от столкновения с негодяйски притопленным и не видимым на поверхности океана айсбергом!..

* * *

   …На чём, как говорится, разрешите откланяться…
   КАК ТАМ ШУРА БУДЕТ БЕЗ МЕНЯ В АМЕРИКЕ?..

* * *

   Но именно в тот момент, когда я окончательно собрался умереть (убедившись в том, что «Академик Абрам…» избежал верной катастрофы), когда я уже мысленно попрощался со всеми и в первую очередь с самим собой, в моём остывающем мозгу возникли еле слышимые, но такие родные и встревоженные голоса.
   – Кыся!.. Родимый… Ну что там с тобой такое, бля?! У меня от мыслей о тебе – прям башка лопается! Чем помочь-то, Кыся, корешок мой бесценный? Я, ебть, всех на ноги подыму!.. Ты только откликнись… – кричал с другой стороны земного шара Водила.
   – Кот! Миленький Кот!.. – плакала Таня Кох, путая русские слова с немецкими. – Я чувствую – тебе сейчас очень плохо…
   – Что происходит с судном, Кыся? С тобой?.. – по-немецки спрашивал меня Фридрих фон Тифенбах. – Я сейчас же свяжусь с канадским правительством! Вы ведь, как я понимаю, где-то совсем рядом, да? Как только всё образуется – я сразу же прилечу к вам в Штаты…
   – Кысь, а Кысь!.. Младший лейтенант милиции Митя Сорокин беспокоит. Ты чё там, а, Кысь?! Ты кончай эти штуки!.. А то кто мне без тебя приглашение в Америку вышлет? Шучу, шучу… Ты, главное, сам выгребайся. Понял?..
   Я ещё совсем немножко подождал умирать – всё ждал, что вот-вот возникнет голос моего Шуры Плоткина…
   Но не дождался и с тревогой подумал:
   БОЖЕ МОЙ, ЧТО ЖЕ ТАМ ТАКОЕ МОГЛО ПРОИЗОЙТИ С ШУРОЙ?..
   Ещё повременил самую малость и умер…

* * *

   – Смотрите, смотрите, задние лапы дёргаются…
   – И хвост!.. Глядите, хвост шевелится…
   – Алексей Иванович! Сент-Джонс запрашивает наши точные координаты для оказания нам немедленной помощи. У них уже всё наготове…
   – На кой хер нам теперь их помощь! Они-то откуда знают? Им-то откуда известно?!
   – Маркони говорит – по распоряжению правительства Канады.
   – Пусть поблагодарит их и вежливо пошлёт в жопу. Даже если бы что-нибудь и случилось, у нас штанов не хватило бы расплатиться с ними. Да и они ни хрена подойти бы к нам не успели.
   – Мастер! Мартын глаза открыл!!!
   – Вот это другое дело!..
   Я отчётливо слышу голос Мастера, чувствую, как его большие, сильные лапы поднимают меня, прижимают к себе…
   У самого моего носа вижу маленький синий якорёк, наколотый на левой руке Мастера, слышу стук его сердца – я сейчас совсем рядом с ним.
   Мастер зарывается своим лицом в мою шерсть и, покачивая меня на руках, словно новорождённого, шепчет мне на нормальном Человеческом языке:
   – Ах, Мартын, Мартын… Дорогой мой друг-товарищ и брат… Героическая ты личность! Если бы не ты – нам ни одно правительство в мире не смогло бы помочь.
   И, переходя на шелдрейсовский, тихо меня спрашивает:
   – Это ты дал «Мейдэй» в Канаду?
   – Что?..
   – Ты попросил помощи у берега?
   – Нет… Это один мой старый друг из Германии.
   Силы мои кончаются, я чувствую, что сейчас засну, и уже почти с отключённым сознанием спрашиваю Мастера:
   – А у «Академика Абрама…» днище и подводная часть – какого цвета?
   – Красного, – отвечает Мастер и тут же уточняет: – Оранжево-красного. Почему ты об этом спрашиваешь?
   – Значит, всё, правильно, – говорю я уже сквозь сон. – Значит, я там был…
   Я зарываюсь носом в куртку Мастера, пропахшую сигаретами «Данхилл», одеколоном «Гаммой» и буфетчицей Люсей, и засыпаю…

* * *

   Проснулся я в капитанской каюте, в «своём» низком кожаном кресле, когда мы уже стояли в Сент-Джонсе.
   Дверь была, на моё счастье, чуточку приоткрыта, и я свободно смог выскочить в коридор, преодолеть несколько лестниц и бесчисленное количество переходов и промчаться на корму судна – в свой собственный гальюн.
   Простите за подробность, но меня всего изнутри распирало так, что малейшее промедление грозило катастрофой! В любую секунду я был готов взорваться и испачкать пол-Канады…
   Слава Богу, этого не произошло. Канада не получила возможности предъявить России претензии и штрафы (за «бугром» всё стоит денег!..), я успел доскакать до своего спасительного ящика и даже успел отметить, что песок в нём совершенно свежий, и…
   Я вовремя всё исполнил, почувствовал невероятное облегчение и решил, что, несмотря на адский холод и пронизывающий ветер с океана, утренний туалет я совершу именно здесь. Мне очень хотелось предстать перед командой и Мастером уже в полном порядке и пристойном, интеллигентном виде. А во-вторых, я предполагал, что, хоть ненадолго сойдя на Сент-Джонскую твёрдую землю, я вправе рассчитывать на встречу с какой-нибудь местной канадской Кошкой, а может быть, и не с одной… И к этому моменту я, как говорится, ДОЛЖЕН ВЫГЛЯДЕТЬ.
   Воспоминания об абердинской стоянке в Англии вливали в меня силы и воспаляли воображение.
   Тщательно умываясь и прилизываясь, я огляделся.
   Наш «Академик Абрам…» стоял у специального контейнерного причала, по которому были проложены обычные железнодорожные рельсы, а по рельсам туда-сюда катались самые обычные железнодорожные платформы.
   Подъёмные краны уже снимали с нашей палубы абердинские контейнеры, предназначенные для Канады, и аккуратненько устанавливали их на платформы.
   Итак, я – в Канаде!..
   Хотя, глядя на причал, на воду, на портовые строения и краны, на поразительно тоскливую одинаковость, наверное, всех непассажирских морских портов мира, я с успехом мог бы утверждать, что сейчас нахожусь в Петербурге, в Киле, в Гамбурге, в Абердине или ещё где-нибудь…
   Разница была только в языке, на котором матерились служащие порта, и в надписях на автопогрузчиках и портальных кранах. Даже «настенная живопись» граффити, про которую мне много объяснял ещё Шура Плоткин в Петербурге, и то была одинакова! Те же гигантские мужские половые члены с яйцами и без, те же женские эти самые органы – мохнатые, отвратительные и совершенно не сексуальные, те же, иногда очень забавные и небесталантные, сочетания цветов и фигур.
   И глядя сейчас на длиннющую стену пакгауза, всю размалёванную этими цветными пульверизаторами, я подумал, что Мир повсюду одинаков…
   …Уже пробегая через всё судно, здороваясь со всеми встречными и поперечными, я почувствовал слабый запашок «Джека Дэниельса». Когда же я подлетел к капитанской каюте, запах виски усилился до состояния, когда уже хочется закусить! Шурина хохмочка.
   Дверь была плотно прикрыта, но я мявкнул своим хриплым и достаточно хамским голосом, и Мастер тут же открыл. Впуская меня в каюту, усмехнулся и сказал:
   – Мог бы и не вопить под дверью. Я и так чувствую, когда ты подходишь.
   «Ёлки-палки, как я мог забыть, что он – вылитый Котяра!» – подумал я и увидел в каюте высокого пожилого мужика в тёплой меховой куртке с капюшоном.
   Мастер и этот мужик держали в руках по широкому квадратному стакану с «Джеком Дэниельсом», а на столе для гостей между ними стояла тарелка с маленькими бутербродиками, которые умеет делать только Люся.
   – Мой друг Мартын, – по-английски представил меня Мастер мужику в куртке.
   – Привет, Мартин, – тоже по-английски сказал мне мужик и приподнял стакан с виски в мою честь.
   – А это мой старый друг, представитель сент-джонского порта мистер Чивер, – сказал Мастер. – Извини, Мартын, он по-нашему – ни слова. Я буду говорить по-английски. Потом тебе переведу…
   – Можете говорить хоть по-китайски, – спокойненько поведал я Мастеру. – Мне это, как говорят, без разницы. У меня языковых барьеров и преград не существует.
   – Ох, Мартын! Ты для меня непрочитанная книга. Что ни день, то новая страница. Ну, будь здоров!
   Мастер прикоснулся краем стакана к моему носу и предложил Чиверу за меня выпить.
   Чивер тоже чокнулся с моим носом. Они выпили. А я от этого запаха виски так захотел жрать, что ничуть не удивился, когда через минуту в каюту вошла Люся с МОЕЙ плошкой, полной прекрасной жратвы!
   – Алексей Иванович, можно Мартынчика здесь покормить? А то у нас там на камбузе аврал… Ну, в смысле – приборка.
   Неожиданно Мастер ответил Люсе таким тоном и таким голосом, которого я у него ни разу не слышал! Я даже и не подозревал, что Мастер способен на такие интонации!..
   – Конечно, Люсенька, конечно, лапочка… – И, обняв Люсю за плечи, сказал Чиверу по-английски: – А это Люся. Женщина, к которой я очень нежно отношусь и очень высоко ценю её отношение ко мне.
   Люся потрясённо посмотрела на Мастера. Наверное, она тоже никогда не слышала от Мастера таких слов и таких интонаций.
   Чивер встал и поклонился Люсе.
   – Посиди с нами, – попросил её Мастер. – Я тебе твоего любимого кампари со льдом сделаю…
   – Что вы, что вы, Алексей Иванович!.. – застеснялась Люся. – У нас там с Шефом ещё столько работы… Спасибо, спасибо большое!
   И я понял, что сейчас Люся благодарит Мастера не за приглашение посидеть с ним и Чивером, а совсем совсем за другое.
   Может быть, действительно время от времени людям необходимо ощутить близкую возможность Небытия, хоть одним глазом заглянуть в ту Чёрную Пучину, из которой не бывает возврата, – для того чтобы потом хоть чуточку изменить отношение к оставшейся тебе Жизни?…
   – Кушай, Мартынчик, кушай, – погладила меня Люся и вышла из каюты.
   Я не стал выдрючиваться и кочевряжиться перед посторонним Человеком и тут же набросился на жратву, краем уха прислушиваясь к тому, о чём говорили Чивер и Мастер.
   – Так у вас действительно ничего не произошло на подходе? – спросил Чивер, прихлёбывая из стакана.
   – Ничего, – твёрдо ответил Мастер.
   – А у нас тут – прямо цирк «Барнума и Бейли»! Из Монреаля, из Оттавы звонят – тревога!!! Русский «Академик Абрам Ф. Иоффе» сейчас врежется в утопленный айсберг!.. Поднять все спасательные службы! Для работы в открытом океане военные пригнали специальные вертолёты… Всё гадают – что могло произойти?! Только два варианта – или отказал эхолот, или – извините, Мастер, – капитан полный болван. Запросили регистр Ллойда – кто капитан на «Академике Иоффе»? Называют вашу фамилию, Мастер. Все немного успокоились – вас знают. Но информация-то поступила из Германии!.. А вы молчите…
   – Какая-то дурацкая ошибка, – смеётся Мастер. – Будьте здоровы, мистер Чивер!
   Раздаётся стук в дверь каюты. Мастер неторопливо допивает свой «Джек Дэниельс» и открывает дверь. На пороге стоит второй помощник с полиэтиленовым пакетом в руке.
   – Разрешите войти, Алексей Иванович?
   – Входи, входи. – Мастер переходит на русский язык. – Чего вы там чухались?! Он мне уже все мозги проёб – что произошло да как произошло? Полчаса отбиваюсь, как лев…
   – Да матрёшки эти сраные куда-то задевались. Искали всем скопом.
   – Что вы там ему приготовили?
   – Как обычно – пузырь «Московской», две хохломские ложки и эту гребаную матрёшку.
   Мастер берёт у второго помощника полиэтиленовый пакет и спрашивает сквозь зубы:
   – Ничего оригинальнее не придумали? Опять ложки-матрёшки?!
   – Традиция… – разводит руками второй помощник, – Разрешите идти?
   – Иди. И чтоб к отходу всё было в порядке! Нашли, в чём дело?
   – Нашли. Там наши спецы сейчас на мостике как раз колдуют.
   – Глаза бы мои вас не видели, колдуны херовы! Иди.
   Мастер с улыбкой протягивает пакет Чиверу:
   – Маленький русский презент в благодарность за сотрудничество.
   Чивер берёт пакет, заглядывает в него и говорит Мастеру:
   – Уйду на пенсию – открою лавку русских деревянных ложек и матрёшек. И умру богатым человеком. Спасибо, Мастер.
   Мастер накидывает тёплую куртку на плечи, и мы идём провожать мистера Чивера к трапу. Уже прощаясь, мистер Чивер смотрит на меня и говорит Мастеру:
   – Котика своего на берег не отпускайте. Тут у нас крысы величиной с поросёнка. Сотни тысяч!.. Вчера на моих глазах двух собак разорвали. Штук пятьдесят сразу накидываются и…
   Мне на мгновение становится худо. Я и так-то не перевариваю этих тварей, а тут – величиной с поросёнка!..
   Итак, как говорила мюнхенская Кошка Циля – в Сент-Джонсе я пролетел, как фанера над Парижем. А Водила в таких случаях успокоительно бормотал: «Ничего… Ещё не вечер». И был прав. Впереди – Нью-Йорк. Тоже, говорят, в смысле Кошек – не последний город в мире…

* * *

   Оказалось, что у большого острова с Собачьим названием Ньюфаундленд есть собственный небольшой полуостров, называющийся Авалон.
   И вот на этом-то Авалоне и находится порт Сент-Джонс с этими жуткими поросячьими Крысами, из-за которых я проторчал на судне все десять часов нашей стоянки в Сент-Джонсе!
   А место в Атлантическом океане, где на подходе к Сент-Джонсу с нами произошёл тот самый случай с подводным айсбергом-убийцей, называется уже не «океан», а район Большой Ньюфаундлендской банки.
   Это мне Мастер всё показал на карте, когда мы наконец остались с ним в каюте с глазу на глаз.
   – Я не буду тебе полоскать мозги, Мартын, всякими техническими подробностями – они тебе совершенно не нужны. Скажу только, что один очень важный электронный прибор, который должен определять глубину под судном и предупреждать о возможных подводных препятствиях, – отказал. И если бы не ты…
   – Как это «отказал»? – не понял я.
   – А чёрт его знает как! Электроника… А в электронике, как говорится, существует всего два вида неисправностей – отсутствие контакта, когда он необходим, или наличие контакта, когда он совершенно не нужен. Так вот, повторяю, если бы не ты…
   – Нет, нет, Мастер! – запротестовал я. – Если бы не вы…
   – Мартын! Не превращай нормальные мужские посиделки в слюнтяйское заседание Общества взаимного восхищения. Нам с тобой это ни к чему.
   – Хорошо, – согласился я. – Ответьте мне только на один вопрос: почему вы не сказали мистеру Чиверу, что произошло с нами в действительности?
   – Потому что судно, на котором может произойти такое ЧеПэ… ЧеПэ – это…
   – Чрезвычайное происшествие, – подсказал я ему.
   – Чёрт тебя побери, Мартын! Откуда ты это знаешь?
   – Не помню. Кто-то объяснял. Не то Шура, не то Водила. Продолжайте, Мастер. Я хочу до конца понять ситуацию.
   Мастер закурил свой «Данхилл», ладонью отогнал от меня дым и начал всё сначала:
   – Потому что судно, на котором может произойти такое ЧеПэ, по вине Капитана или нет (это уже никого не колышет), всегда вызывает подозрение. А стоит ли в дальнейшем иметь с ним дело? И контракт с тобой не продлевают. А заключают его с другим российским судном, по тем же демпинговым ценам.
   – Как?.. – не понял я. – По каким ценам?
   – По демпинговым. Значит – по мизеру. По самым низким ценам. По которым ни одно уважающее себя иностранное судно работать не будет. А мы, русские, будем! Потому что у нас нет другого выхода. У всех родители, жёны, дети, всем есть надо, за квартиры платить. Жить… Жить надо! А нет контракта – сколько людей без копейки останется? Сколько из них сопьётся, повесится, сколько пойдёт по миру, а сколько в бандиты?! Так могу я рассказать мистеру Чиверу, что у меня на борту изношенная говенная техника вчерашнего дня и что если бы не Кот Мартын, то все мы давно лежали бы на холодном дне ихней Большой Ньюфаундлендской банки?..
   – М-да… – промямлил я.
   – А вот теперь к тебе вопрос, Мартын. Можешь мне объяснить, как ты почувствовал заранее, что нам грозит опасность?
   – Нет. Ничего я объяснить не могу, – признался я.
   – Ну, хорошо… А почему ты закричал мне тогда «Стоп! Стоп… Лево руля…»? Я ведь, если честно, только продублировал ТВОЮ команду. Почему ты завопил?
   – Не знаю.
   – И потом ты кричал мне: «Остановите машину… Сворачивайте! Сворачивайте скорее!!!» И жутко матерился.
   – Ну да?! – удивился я.
   – Ещё как! Хорошо, что, кроме меня, никто не слышал… Но, знаешь, ты кричал – будто издалека. Хотя лежал у меня на плече, намертво вцепившись в меня когтями. Смотри!
   Мастер стянул свитер и задрал майку. На груди и на плече были видны глубокие царапины с чёрными точками запёкшейся крови – характерные для Котовых когтей. Ничего себе!..
   – Ох, Мастер… – виновато вздохнул я. – Просто и не знаю, что сказать… Простите меня, ради Господа!..
   – Ладно тебе. – Мастер оделся. – Не в этом дело. Ты мне скажи, как ЭТО: ты рядом, а слышу я тебя вроде бы чёрт-те откуда?
   – Мастер… – жалобно заныл я. – Пожалуйста, не спрашивайте меня про ТАКОЕ. Я же сам ни фига в ЭТОМ не смыслю. Я только ЧУВСТВУЮ, и всё! Вы же не можете сказать, почему вы, Капитан с огромным судоводительским опытом, вдруг исполняете команды какого-то приблудного Кота-дворняги, случайно попавшего на ваше судно?!
   – Может быть, потому, что я тоже ПОЧУВСТВОВАЛ опасность? В какой-то момент мне даже показалось, что я УВИДЕЛ её…
   Ну точно! Чтоб мне век Кошки не видать!.. КОТ есть КОТ!!!
   – Если бы не крикнул ты, Мартын, то через мгновение наверняка крикнул бы я. Ты мне веришь?
   – Абсолютно! – горячо заверил его я. – Так каким образом вы ЭТО почувствовали? А уж тем более УВИДЕЛИ?
   Мастер подумал, помолчал, закурил новую сигарету и только тогда ответил:
   – Понятия не имею… Интуиция, что ли? Результат накопленного опыта?
   – Вот видите?! – возмутился я. – Вы сами ни хрена не можете объяснить, а от меня ещё что-то требуете! Почему нужно всё объяснять и разжёвывать?! Или ЭТО тебе дано, или – нет! Нам с вами – дано!.. И точка.
   – Слушай, Мартын, – сказал Мастер. – У меня есть предложение, которое должно поразить тебя новизной. В аптечке есть немного валерьянки. В баре – ещё пара бутылок «Джека Дэниельса». Сейчас я всё это достану – валерьянку для тебя, а для себя виски, и мы с тобой преломим по рюмашу. Совсем понемногу. А то мне уже скоро идти на мостик…
   Я вспомнил, как в Германии, в Оттобрунне под Мюнхеном, мы надрались ночью с добрым и глуповатым ветеринаром-недоучкой Эрихом Шрёдером, закусывая сырым мясным фаршем, который был приготовлен его сестрой для завтрашних котлет.
   Вспомнил, как на следующее утро мне было плохо – как тошнило, как раскалывалась голова, как не хотелось ни одной Кошки, – и вежливо отклонил предложение Мастера.
   Но для того чтобы не огорчать его, попросил перенести идею поддачи на приход в Нью-Йорк и сделать это ВТРОЁМ – вместе со встречающим меня Шурой Плоткиным, о котором я успел уже многое рассказать Мастеру.
   Тем более что до Нью-Йорка теперь оставалось всего двое с половиной суток…

* * *

   …Но через двое с половиной суток не было выпивки втроём, не было слёз умиления, всхлипываний, заглядывания в глаза, облизываний. Не было щемяще-сладкого узнавания после долгой и тягостной разлуки.
   Не мчались мы с Шурой навстречу друг к другу с воплями «Мартышка-а-а!..», «Шу-ри-и-ик!..», не оглядывали с головы до ног – он меня, а я его, с одинаковыми туповато-радостными вскриками: «Ах, как ты похудел!..» Или: «Боже… Ну, совершенно не изменился…», «Ну как ты?!», «Нет, а ты-то как?..»
   Ничего этого не было.
   И не зарывались мы носами – он мне в подмышку, а я ему под подбородок, не бормотали разные нежные бессвязные глупости… Так, чтобы никто вокруг не услышал. Потому что эти слова должны были быть только наши, наши и ничьи больше!
   Не было ничего этого.
   И Нью-Йорка никакого не было.
   Был самый обычный торгово-грузовой морской порт – как в Петербурге, как в Киле, как в Абердине, как в Сент-Джонсе…
   Только этот порт был в Нью-Джерси. И грязнее, чем все остальные. И очень… Ну просто очень большой! А так – всё то же самое, что и там, – те же причалы, та же техника, те же запахи.
   Та же убийственная похожесть: в этом порту, как и во всех остальных, НЕ БЫЛО ШУРЫ ПЛОТКИНА.

* * *

   НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО, НЕ БЫЛО МОЕГО ШУРЫ ни на одном причале нью-йоркского порта!!!
   – ШУРА!!! ШУ-РА-А-А!!! ШУРА ПЛОТКИН!.. ГДЕ ТЫ?! ГДЕ ТЫ?!
   Господи! Боже мой!.. Мамочки родные!!! Что же делать?! Что же с НИМ такое произошло?! Господи, спаси ЕГО и помилуй…
   Я снова оказался примерно в том состоянии, в каком я был тогда в Петербурге, когда мы с милиционером Митей увидели в НАШЕЙ с Шурой квартире чужих Людей и узнали, что сам Шура уехал в Америку.
   Но тогда мне хотелось только одного – умереть. А сейчас – найти Шуру! Найти во что бы то ни стало!.. Любой ценой!!!

* * *

   …Куда я только не бегал, где меня только не носило, в какие дырки я только не заглядывал, кого только не встречал на своём суматошном и горьком пути?! А ведь ЗНАЛ, ЗНАЛ, ЗНАЛ уже, что ЕГО вообще НЕТУ в порту – иначе он бы откликнулся…
   Я чудом уйму раз не попал под колёса грузовиков, автопогрузчиков, чуть не был раздавлен на рельсах портального крана, в последнее мгновение выпорхнул из-под опускающегося контейнера величиной с трамвай… Меня чуть не убило дикой струёй воды из пожарного монитора, которым куча болванов тушила загоревшиеся тюки с хлопком!
   Среди всего этого бедлама, этого портового кошмара, сопровождаемого какофонией жутчайших звуков, я метался как ошпаренный в поисках своего Шуры Плоткина и не находил его, не находил его, НЕ НАХОДИЛ…
   А в моём воспалённом мозгу всё время звучал шелдрейсовский голос Мастера:
   «Вернись, Мартын! Возвращайся на судно. Я жду тебя. Сейчас мы вызовем твоего Шуру по громкой связи. Я уже обо всём договорился с нашим русским представителем и диспетчерами порта. Возвращайся на судно, Мартын. Мы все ждём тебя…»
   И словно в подтверждение слов Мастера с нескольких причалов, перекрывая шум и лязг крановых блоков, визг и скрежет тросов, рык автомобильных двигателей, лающие короткие взрывные взвой сирен маленьких судёнышек с бело-красными полосатыми флагами на корме, – могучие динамики, при помощи которых можно было бы запросто докричаться до Петербурга, до Мюнхена, до самого Господа Бога, стали спокойно и внятно вещать по-английски и по-русски на весь белый свет:
   – МИСТЕР АЛЕКСАНДР ПЛОТКИН! ВАС ЖДУТ НА ЧЕТВЁРТОМ КОНТЕЙНЕРНОМ ПРИЧАЛЕ НА СУДНЕ «АКАДЕМИК АБРАМ ИОФФЕ». МИСТЕР ПЛОТКИН, ПОЖАЛУЙСТА, СЛЕДУЙТЕ К ЧЕТВЁРТОМУ КОНТЕЙНЕРНОМУ ПРИЧАЛУ. ВАС ЖДУТ НА РОССИЙСКОМ СУДНЕ «АКАДЕМИК ИОФФЕ»! ЕСЛИ ВЫ ПО КАКИМ-НИБУДЬ ПРИЧИНАМ НЕ СМОЖЕТЕ ПРИЙТИ НА СУДНО САМИ, ОБРАТИТЕСЬ К ЛЮБОМУ СЛУЖАЩЕМУ ПОРТА – ПРЕДСТАВИТЕЛЬ «МОРФЛОТА» РОССИИ И КАПИТАН СУДНА ТУТ ЖЕ ПРИЕДУТ ЗА ВАМИ В ТО МЕСТО, ГДЕ ВЫ БУДЕТЕ НАХОДИТЬСЯ. ПОВТОРЯЕМ…
   Снова в моей помутившейся башке прозвучал голос Мастера:
   «Ты слышал, Мартын? Возвращайся на судно. Будем ждать вместе. Или хотя бы откликнись…»
   Но я не мог вернуться на судно! Я не мог откликнуться Мастеру!.. Я был уже НАСТРОЕН НА ШУРИНУ ВОЛНУ и дико боялся утерять ту нить Контакта, которой уже так давно не имел возможности пользоваться. А отсутствие практики в поддержании шелдрейсовского Контакта – губительно! Я и так-то уже выбивался из последних сил, чтобы сохранить в себе эту способность – связи с Моим Шурой… Связи, которая не находила своего подтверждения!..
   Да мало ли что могло случиться с Шурой?! А вдруг он упал от недоедания или ещё от чего-нибудь?.. Упал, ударился головой и лежит сейчас в луже собственной крови, и ни черта не слышит – ни русского, ни английского, ни шелдрейсовского?!
   Нет, нет… Его нету в порту! ОН бы МНЕ ответил в любом состоянии. Он может не отозваться на призывы всех громкоговорителей мира; он – гордый, независимый и талантливый – может плюнуть в морду любому хаму-чиновнику; может разорвать многолетнюю дружбу с Человеком, свершившим, с его точки зрения, всего один, пусть даже небольшой, но предательский поступок; он запросто может ввязаться в любую драку с тремя бычками, каждый из которых будет сильнее его в несколько раз… Он будет избит до полусмерти, но он никогда не будет обвинён в трусости и унижен! И я за шесть лет жизни с ним видел это много раз. А главное, ЕМУ известно, что ОН значит для МЕНЯ! Поэтому я точно знаю: если бы ОН был сейчас в порту – МНЕ ОН БЫ ОТВЕТИЛ…

* * *

   На доли секунды причудилось странное и страшное видение – зелёные-зелёные Люди…
   Всё в них было зелёным – туловища, ноги, лица, руки… Но руки были ещё и в крови…
   …и стоят они вокруг высокого узкого зелёного стола, покрытого зелёной скатертью… Или покрывалом?
   …и там кто-то лежит… Кто это?.. Я не вижу лица… Оно закрыто… Только трубки, трубки – мягкие, извивающиеся, а по ним что-то течёт, идёт, движется куда-то…
   …И много приборов вокруг… Как на капитанском мостике.
   А сверху – яркий-яркий свет!.. Он ослепляет меня… Я перестаю что-либо различать… ЭТО ТЫ, ШУРИК?..

* * *

   Мой мозг заполняется настойчивым голосом Мастера:
   «Я жду тебя, Мартын… Возвращайся на судно… Мы завтра же поедем с тобой в Совете… Тьфу, ети их мать! В русскую миссию – мы найдём твоего Шуру!.. Обязательно найдём. Только вернись!.. Ты помнишь, где мы стоим? Четвёртый контейнерный… А завтра разыщем твоего Плоткина, и… Я тебя очень прошу, вернись, Кыся…»