Страница:
Сами возводим их в ранг Героев, сами же становимся их Жертвами.
Конечно, можно было бы попробовать что-то сделать из этого Громилы, но… Работы – невпроворот!
– Браток… – снова прошептал Пум сквозь слезы. Кстати, то, что это был Пум, а не Пума – было видно невооруженным глазом: ТАКОЕ нельзя было не заметить! Я даже на секунду, не скрою, позавидовал. А потом прикинул вес ЭТОГО и понял, что все силы у меня уходили бы только на то, чтобы ЭТО постоянно таскать с собой. И на Кошек сил уже просто бы не осталось…
– Ну что ж, – говорю. – Но учти, сукин сын, в жизни за все надо платить! Хочешь выйти на волю и остаться в живых – изволь…
И тут, не сходя с места, в примитивно-доступной форме и на сознательно упрощенном Животном языке я изложил этому Жлобу три обязательных требования:
1. МОЕ СЛОВО – ЗАКОН!!!
2. МОИ ДРУЗЬЯ – НЕПРИКОСНОВЕННЫ!!!
3. НИКАКОЙ ОХОТЫ НА ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ И ЛЮДЕЙ…
…пока Я САМ не дам КОМАНДУ!
– А жрать-то что, Хозяин?.. – совсем закручинился Пум.
– Зови меня просто – Шеф, – сказал я. – Жратвой обеспечим. Не твоя забота. Остальные требования я буду предъявлять тебе по ходу дела. Запомни – без моего разрешения ни шагу, ни малейшего движения! А сейчас, Браток, сиди тихо и не вякай – я ухожу за своими…
– Но ты вернешься, Шеф?.. – И Пум посмотрел на меня глазами, полными надежды на избавление.
– Вернусь, вернусь. Сиди, не дергайся.
И вдруг увидел две удивительные штуки: прищуренные глаза Джека, в которых сном и не пахло, и черную дырку ствола полицейского пистолета.
– Ой!.. – удивился я. – Так ты не спишь? И давно?
– Как только ты вспрыгнул ко мне на подушку, – ответил Джек, пряча пистолет. – А ты чего шляешься? Иди спать. Завтра не добудишься…
– Джек, нужна твоя помощь.
– Что случилось?
– Да я тут на работу взял одного Типа. Но сначала его нужно освободить от сетки и вытащить из капкана. И подлечить немножко… Вставай. Только тихо, чтобы не разбудить Тимурчика.
Но в эту минуту в дверях кабинета в одних трусиках появился Тимур и, щурясь от света настольной лампы, спросил:
– Вы чего тут шепчетесь? Мне приснилось, что Кыся громко рычал в саду…
– Эй, ребята! – вставая, сказал Джек. – Спать будем когда-нибудь или нет?! Я уже даже таблетку принял!..
Освобождали его, конечно, Тимурчик и Джек. Я руководил. Не ими, естественно, а Братком.
Пользуясь тем, что ни Джек, ни Тимур наших Животных матюгов не понимали, я командовал примерно следующим образом:
– Убрать когти!!! Трам-тара-рам-тара-рам!..
Мне показалось, что Братку так будет понятнее. И не ошибся.
– Немедленно спрятать клыки!.. Мать-перемать-тра-тарарах!!! Пасть не разевать!!! Трам-тарарам!!!
И тут же по-шелдрейсовски – к Тимурчику и Джеку:
– Ребятки, внимательней! От этого психа всего ждать можно!..
И снова – Братку, по-Животному:
– Не крути головой, мудила! Выпусти сетку из зубов, кретин!.. Лежать, не двигаться!!!
Когда же общими усилиями Браток был уже освобожден от сетки, наступил самый опасный и ответственный момент – попытаться вытащить его заднюю лапу из мощного стального капкана.
Эта его задняя лапа представляла собой нечто ужасное – она опухла, сочилась кровью, окрашивая капкан, землю и даже толстую цепь, которой капкан был пристегнут к пыльной волосатой пальме.
Браток тяжело дышал, яростно хлестал хвостом по земле от невыносимой боли, грозно взрыкивал, но иногда срывался на обычный Кошачий стон и повизгивание от действительно настоящих страданий.
Я понимал, что сейчас Браток опасен как никогда! И поэтому строго-настрого приказал Тимуру отойти в сторону.
– Ах, если бы у нас было какое-нибудь сильное снотворное… – вздыхал Джек, ходя вокруг Братка на безопасном расстоянии. – Усыпить бы его ненадолго. Ишь как ему лапу-то разнесло!..
– Джек, ты же говорил, что принял уже какую-то таблетку, чтобы спать, – напомнил Тимур. – Значит, у тебя есть снотворное?
– Бог с тобой, сынок… Обычный транквилизатор для расслабухи. Для него это как…
– Как слону дробина в жопу, да? – закончил за Джека Тимур.
– Что-то в этом роде, – согласился Джек.
– А много у тебя этой «расслабухи»? – спросил я.
– Целая упаковка.
– Ну так слушайте! – сказал я. – Тимур! Ты тащишь из холодильника большой кусок моего сырого лакса, а ты, Джек, свои таблетки. Напихаем их все в рыбу и скормим ее этому бандюге. Главное, его хоть как-то отключить! А то нам всем кисло будет…
Через три минуты здоровенный шмат высокосортного свежего лосося, нафаршированный всеми расслабляющими таблетками Джека, был подсунут под нос Пуму, который даже и внимания не обратил на это угощение.
– Ешь, мерзавец!!! Ешь немедленно!.. – заорал я на него по-Животному и лукаво добавил: – Тебе необходимо подкрепиться! У тебя большая потеря крови… Ты можешь запросто сдохнуть, олигофрен свинячий!
– Чего вы лаетесь-то, Шеф?! Мать вашу в душу, в гроб… – ну и так далее, только по-нашему матерному, по-Животному простонал Браток. – Вам бы, трах-тара-рах, вот так лапу прихватило – стали бы вы жрать, трам-там-тарарам, Шеф?..
– Ну что ты будешь делать с этим Шлемазлом?! – в отчаянии воскликнул я по-шелдрейсовски.
На секунду Джек Пински оцепенел, а потом очнулся и потрясенно спросил меня:
– Черт бы тебя побрал, Мартын! Откуда ты знаешь это слово?
– Какое? – не понял я.
– «Шлемазл»!
– Спроси меня о чем-нибудь полегче. От Шуры, наверное. А ты?
– Я?! – Джек ухмыльнулся. – Когда мы с Мортом были еще маленькими и всей семьей жили в Чикаго, так меня называла наша бабушка.
– Ах вот оно что?! Забавно. Так что будем делать, братцы? – спросил я.
– Что-нибудь придумаем. Вы пока заговаривайте ему зубы, а я скоро вернусь, – сказал Джек и ушел.
– Так вот, Браток… – сказал я, не зная с чего начать. – Это Тим. Мой друг, товарищ и брат. Он еще мальчик, но уже повидал такого, что тебе и в кошмарном сне не приснится…
Все это я, конечно, говорил по-Животному, чтобы Браток-Пум мог меня понять, а Тимур – нет. Нужно было как-то протянуть время, и я стал рассказывать про Джека Пински:
– А вот тот взрослый – это Джек. Он служит в полиции, и у него есть пистолет. Ты знаешь, что такое «пистолет»?
– Ну вы даете, Шеф!.. – простонал Браток. – Кто же этого в наше время не знает?! В меня уже два раза стреляли, суки рваные! Хорошо, что не попали, бляди!.. Ой, больно-то как, мамочки родные.
Мне вдруг его стало искренне жаль, и я сказал:
– Потерпи, потерпи, Браток. Сейчас вернется Джек…
Джек вернулся с целой связкой толстых шелковых шнуров с большими кистями. Это были шнуры, которыми раздвигали и задвигали портьеры на всех окнах нашего пятисотдолларового (за одну ночь!) домика. Сегодня днем, вспомнив Котенкины времена, я даже немного поиграл с одной такой кистью на шнуре…
Быстро и ловко Джек сделал самозатягивающиеся петли на трех шнурах, наметил в паре метров от Пума с одной стороны небольшое деревцо, а с другой – довольно крепенький куст. И не долго думая ловко накинул одну петлю на переднюю лапу Братка и тут же обмотал шнур вокруг деревца.
Пум рванулся, но было уже поздно, и ему оставалось только рычать, клацать клыками и пытаться второй, свободной лапой хватануть Джека!..
Мы с Тимурчиком моментально сообразили, что Джек хочет растянуть лапы Братка в разные стороны, а уж потом попытаться освободить его из капкана. Для того чтобы отвлечь этого дебильного Кугуара (он же – Пум, он же – Браток…), я спокойненько сказал по-Животному, но с понтом, обращаясь якобы к Джеку:
– Ты, Джек, не стесняйся. Если что не так, вытаскивай свой пистолет и стреляй в этого дурака не раздумывая. Он нам такой тупой не нужен. Его спасти хотят, а он…
Джек, конечное дело, ни фига не понял, а Пум насторожился. Этого оказалось достаточно, чтобы Джек тут же накинул вторую петлю на другую лапу Братка!..
– Шеф!.. – в панике заблажил Браток Пум и рванулся.
Шелковый шнур, зараза, оказался слишком скользучим, и когда, взревев от боли и ужаса, Пум дернулся, шнур выскользнул из руки Джека, и эта Сволочь, этот Подонок, этот Специалист по убийству Домашних Животных, эта Гадина успел-таки зацепить Джека когтями, располосовал рубашку и поранил ему сильно живот – все джинсы в крови!
Жалости к Братку – как не бывало!
– Стреляй, Джек!!! – завопили мы хором с Тимурчиком – он по-английски, я, по запарке, по-Животному.
Но Джек и не вздумал вытащить пистолет из-за пояса. Он провел молниеносный хук справа точно в челюсть Братка, и тот замертво рухнул в глубочайший нокаут!..
Ну просто не Джек Пински, а Кассиус Клей в лучшие свои времена! А я знаю, что говорю. Я этого профессионального бокса в Германии по телевизорному «Евроспорту» насмотрелся по самое некуда.
Удар был настолько силен, что Браток провалялся в отключке ровно столько времени, сколько нам потребовалось для того, чтобы крепко-накрепко связать этого бесчувственного придурка портьерными шнурами, затянуть ему пасть брючным ремнем Джека и освободить Братка из капкана. Тоже, кстати, промудохались достаточно долго!..
Потом повезло, обнаружили в ванной комнате аптечку, а там оказались какие-то дезинфицирующие средства, и нам удалось промыть Братку покалеченную заднюю лапу, а Джеку – живот. Перевязали Братка, заклеили на пузе у Джека три длиннющие глубокие царапины – успел-таки зацепить, сучий потрох!..
Рубашку Джека пришлось, конечно, выбросить, а джинсы срочно застирать.
К тому времени, когда мы перетащили этого нокаутированного Бугая в гостиную нашей, как сказал Тимурчик, «клевой хаты», стало уже светать. Мы все трое падали с лап и ног от усталости – шутка ли, почти целые сутки в таком напряге!
А через несколько часов нужно быть уже на «Парамаунте». Производить «впечатление» на журналистов. С первой же секунды начать «создавать себе особый, ГОЛЛИВУДСКИЙ имидж для прессы». Это приказали Стив и Бен – два старых Босса, которые с лимузином встречали нас утром в аэропорту.
Тут, как назло, Браток вдруг распахнул свои зенки! Оглядел нас всех соловым глазом, как, бывало, Шура с похмелюги, узнал меня и так невнятно, будто у него во рту полно жирных Индюков и маленьких Собачек, спрашивает по-Животному:
– Что случилось, Шеф?.. Я словно с дерева упал мордой об землю…
– Так оно примерно и было, Браток, – говорю.
Пум поглядел на Тимура и Джека, хотел было рыкнуть на них – ан хренушки! Пасть-то брючным ремнем упакована. Какой уж тут рык?! Так – жалкий хрип, да и только. И спрашивает меня:
– А это кто, Шеф?..
«Ай да Джек! – думаю. – Ничего себе засветил по рылу Горному Льву! У того даже память отшибло».
Я давай с самого начала представлять Тимурчика и Джека – дескать, мои Родственники и Ближайшие Друзья. Они же тебя освободили, они тебя и лечить будут…
– А кормить? – спрашивает уже окрепшим голосом Пум-Браток. – Жрать охота!
– И кормить тоже они будут, – говорю. – Но если ты, мудозвон калифорнийский, на них хоть один коготь выпустишь или клык покажешь, ты у нас еще раз с такого высокого дерева ёбнешься, что и вовек не очнешься! Понял, валенок деревенский?! Ты посмотри, что ты с Джеком сделал, когда он хотел тебе помочь, кретин вонючий!
– Это у меня инст… Инк… Ну, как его?.. Истик сработал…
– «Инстинкт», дубина стоеросовая! Серый, как штаны пожарного! – обругал я Братка любимым выражением милиционера Мити Сорокина.
– Лапа болит… – жалобно заныл Пум. – Пожрать бы, Шеф!..
– Он жрать хочет, – перевел я Тимуру и Джеку с Животного на шелдрейсовский.
Тимурчик, добрая душа, даже руками всплеснул от восторга:
– Во блеск! Тогда эта рыбка, упиханная расслабушными таблетками Джека, сейчас пойдет ему в самый кайф!
– Молодец, Тим. Очень толково. И мы хоть немного поспим, – сказал Джек и протянул руки к морде Братка Пума-Кугуара, чтобы снять свой брючный ремень с его пасти.
Пум отшатнулся и спросил меня:
– Это он меня из капкана?..
– Да, – говорю. – Именно он! Он тебе и по харе врезал! А может и пристрелить ко всем чертям!.. Понял, с кем дело имеешь?
– Нет вопросов… Какие проблемы, Шеф! – покорно ответил Браток и подставил морду Джеку.
Мы с Тимурчиком затаили дыхание…
Джек аккуратно размотал ремень и выпустил на свободу Пумову пасть с жуткими клыками.
И Пум – ну надо же!.. – благодарно лизнул руку своим огромным пепельно-розовым шершавым языком!..
– Мо-ло-дец!!! – завопили мы с Тимуром одновременно.
Я тут же подтащил Братку здоровый шмат своего лосося, фаршированного транквилизаторами, а Тимур приволок из холодильника для Братка еще пачку сосисок. И стал развязывать Братку передние лапы…
– Тим! Ты не торопишься с этим актом альтруизма? – спросил Джек.
И я почувствовал, как мы с ним оба напряглись, готовые в любое мгновение рвануться на помощь к Тимуру.
– Нет, ребята! Не боись!.. – крикнул Тимур. – Теперь все будет в порядке!..
Мы еле продрали глаза…
Джек врубил «громкую связь» и разговаривал с Беном, не беря в руки телефонную трубку. Поэтому мы с Тимурчиком все слышали. Но если честно, то сквозь дрему.
Бен сообщил, что на киностудию нужно будет приехать не к восьми тридцати утра, а только часам к трем, после обеда. Ибо первая встреча планировалась в полном составе творческой группы, а Нэнси Паркер – «звезда» первой величины сегодняшнего американского кинематографа, которая должна играть в нашем фильме роль моей хозяйки – бедненькой девушки-эмигрантки из России, насильно втянутой в кровавые разборки русско-татарской мафии, держащей в страхе всю Калифорнию, – к сожалению, задерживается.
Эта бедняжка Нэнси Паркер всего лишь полтора часа тому назад вылетела на очень собственном самолете из собственного дома в Майами в не менее собственный дом в Малибу – такой неслабый поселок кинозвезд на краю Лос-Анджелеса… Как только что сказала Нэнси – глупые и нечуткие авиационные власти Америки слишком поздно дали ее экипажу «воздушный коридор» и «добро» на вылет, и поэтому она опаздывает. И приземлится в Лос-Анджелесе не раньше двух часов дня. А так как мисс Паркер – образец фантастической деловитости и ответственности…
Тут Бен как-то странно закашлялся.
…то мисс Нэнси Паркер передает мне привет и надеется, что эта маленькая неурядица никак не отразится на наших с ней дальнейших взаимоотношениях. Она счастлива иметь партнером такую замечательную Личность, как Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, о котором ей на последнем приеме в Белом доме, в Вашингтоне, очень тепло и много рассказывали ее личные друзья – мистер Президент и Первая Леди Соединенных Штатов – Билл и Хиллари Клинтон…
Как особое достоинство Нэнси Паркер, Бен подчеркнул, что все это она наговорила Бену, принимая душ на борту своего самолета и несясь со скоростью пятьсот миль в час на высоте восемнадцать тысяч футов, кажется, над Оклахома-Сити.
И Бен предложил нам еще немного поспать. Но не тут-то было…
Неожиданно под моим диванчиком, на котором я продрых весь небольшой остаток ночи, раздался тяжелый вздох со стоном. Это был Браток.
Я тут же спрыгнул на пол и осторожно приблизился к лежащему под диванчиком Братку. Осторожно потому, что со сна этот Жлобяра мог и клыками хватануть сдуру, и лапой шарахнуть. А что там были за когти, я уже говорил!..
Полузакрыв глаза, Пум дышал часто и горячо – в прямом смысле этого слова. А его раненая задняя лапа судорожно подергивалась и тряслась. И распухшая была – жутко смотреть!
– Шеф… – пробормотал Пум по-Животному и попытался поднять голову.
Но это ему не удалось, и он снова уронил свою огромную Кошачью башку на толщенные передние лапы.
Мне стало так жалко этого большого дурачка, что просто сердце заныло… Я приблизился к нему вплотную, почувствовал его горячечное дыхание на собственной морде и лизнул его в нос.
Нос Пума был сухим, очень шершавым и буквально раскаленным! Браток явно температурил.
– Кажись, загибаюсь, Шеф… – прошептал Браток, и скупая слеза выкатилась у него из уголка глаза и спряталась в его шерстяной морде. – Задняя лапа, Шеф, огнем горит… Спасу нет. Полный пиздец!..
Он, конечно, не так сказал, но по-Животному очень похоже.
– Доктора-а-а!!! – заблажил я по-шелдрейсовски на весь Беверли-Хиллз.
Тимурчик – тот прямо кубарем скатился со своей широченной кровати! Бросился к Пуму, упал перед ним на колени, гладит по морде, за ухом чешет, что-то шепчет ему… Ни хрена не боится!
– Осторожней, Тимурчик!!! – кричу я, но по запарке – исключительно по-нашему, по-Животному, а не по-шелдрейсовски.
А Браток услышал меня и так укоризненно говорит, еле языком ворочая:
– Ну чего вы ребенка-то пугаете, шеф!.. Что ж я, совсем отвязанный, что ли?! Не держите вы меня за фраера… Я, конечное дело, – хищник, но не до такой же степени!..
Прибежал из ванной комнаты Джек, сел на корточки, осмотрел заднюю лапу Братка, покачал головой:
– Мартын прав. Тут без врача не обойтись.
И давай названивать Питу Морено…
От боли, температуры и унижения Браток так ослабел и расклеился, что в ответ на мои требования только согласно кивал башкой.
После чего мы плотно прикрыли дверь в спальню и стали ждать Пита с хирургом.
Однако когда наконец Пит переступил порог нашего роскошного номера, мы все трое – Тимурчик, Джек и я – чуть хором не шлепнулись в обморок.
Вместе с Питом Морено, лейтенантом лос-анджелесской полиции, к нам вошел Человек возраста Пита и Джека, в черной шляпе (это несмотря на утреннюю жару!), черных брюках, черном, длинном – почти до колен, пиджаке и в белой, наглухо застегнутой рубашке без галстука и отложного воротничка. Из-под шляпы на лацканы у него свисали такие вьющиеся длинные волосы типа косичек, но не косички. Потом я узнал, что это называется «пейсы».
Таких типов я уже видел в Нью-Йорке, когда мы с Тимуром мотались в Манхэттен. Тимурчик специально приволок меня в рюкзаке на Сорок седьмую улицу между Пятой и Шестой авеню, в бриллиантовые ряды лавок, лавочек и магазинчиков – показать, какое колечко он присмотрел и собирается купить для мамы Рут ко дню ее рождения, когда станет взрослым и начнет много зарабатывать…
И вот там я видел таких Людей. Старых, молодых и даже мальчиков! С пейсами и в черном. Тимур называл их таинственно – «ортодоксы». Таинственно, потому что сам не знал, что это такое…
– Знакомьтесь, парни! – как ни в чем не бывало сказал Пит. – Это мой старый друг – детектив нью-йоркской полиции Джек Пински, это сынишка нашей прелестной коллеги – Тимоти Истлейк, а это знаменитый Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах! Ребята, представляю вам своего давнего и доброго знакомого – раввина Моше Фейгельмана. Я правильно назвал твое новое имя?
– Правильно, – улыбнулся раввин.
Он мягко пожал всем руки – кроме меня – и протянул Джеку свою визитную карточку.
– Раньше, когда рабби Моше был обычным хирургом-урологом в нашей университетской клинике и незатейливо назывался просто «Майкл», было как-то легче. А вот теперь… – рассмеялся Пит.
– Что-нибудь выпьете, рабби? – перебил его Джек.
– Что-нибудь – да. Но только после того, как мы совершим обряд. И естественно, кошерное…
– Естественно, – невозмутимо сказал Джек. – Джин, виски?
– Виски. – Раввин усмехнулся и ласково погладил Тимура по голове. – Умница, Тим. Я рад, что ты решился… Хорошее дело – никогда не поздно. Ты сам хоть одну молитву знаешь?..
Мы так и прибалдели! То ли Пит ни фига не сказал этому Моше, то ли сам этот бывший «Майкл» ни хрена не понял, а только в воздухе булыгой повисла явная напряженка и путаница.
Джек украдкой взглянул на визитку раввина и сказал:
– Тим, поболтайте с мистером Фейгельманом… Мне нужно перекинуться парой слов с Питом.
И уволок Пита Морено в наш садик. Я юркнул за ними.
– Ты кого мне приволок, сукин сын?! – свистящим шепотом спросил Джек у Пита. – Тебя о чем просили, мать твою?! Ты посмотри, что здесь написано!
Джек сунул под нос Питу визитную карточку раввина.
Пит достал из кармана очки, нацепил их себе на нос и сказал:
– Ну и что? Все нормально: «Раввин Моше Фейгельман. Обрезание. Брис милах. Обряд обрезания в полном соответствии с еврейскими законами…» Адрес, телефон, факс… Все в полном порядке. Он – классный специалист, Джек! Пять лет тому назад он меня самого прекрасно прооперировал!..
– Тоже обрезание?! – взъярился Джек.
– Мне-то, потомку итальянских бутлегеров, зачем обрезание? – заржал Пит. – Мне бы надставить пару дюймов – цены бы не было! Нет… У меня были просто камни в мочевом пузыре. Напрасно кипятишься, Джек. Я не мог привезти обыкновенного врача. Любой врач, к кому мы обратились бы за помощью для пумы, – тут же стукнул бы в полицию. С нашествием этих тварей на город у нас есть приказ безжалостно их отстреливать. А вы хотите спасти своего кугуара. Так чего же ты артачишься?! Чем тебе плох доктор Фейгельман? Только тем, что он стал раввином? Так это такой же бизнес, как и все остальные. И мне очень трудно представить себе тебя, Джек, антисемитом…
– Да уж, действительно, задачка не из легких, – сказал Джек. – Пойдем проясним мужику ситуацию. А то он в своем религиозном рвении нацелился, по-моему, делать обрезание Тиму…
Вот когда я ничего не мог понять, кроме того, что Тимурке грозит опасность! Поэтому я стремглав влетел из сада в гостиную, но увидел вполне мирную картинку: Тимур преподносил в подарок раввину мою рекламную фотографию на фоне Белого дома с отпечатком (якобы…) моей лапы.
… Когда Пит, Джек и Тимурчик наконец втолковали раввину, что от него требуется, а бедный мистер Фейгельман с трудом уяснил себе, что на этот раз никому из нас обрезание делать не надо, а необходимо на время вернуться к своей прежней профессии хирурга, но (с моей точки зрения…) значительно более ответственной – ветеринарного хирурга, раввин Моше Фейгельман не стал ломаться и воздевать руки к небу с проклятиями, которых, не скрою, мы ждали.
Он молча снял свою черную шляпу и форменный лапсердак и с явным облегчением расстегнул две верхние пуговицы у своей безворотничковой рубашки. Как я сообразил, таким образом раввин Моше Фейгельман на время сложил свои религиозные обязанности и снова, наверное, всего лишь на время общения с Братком, стал хирургом отделения урологии Университетской клиники Лос-Анджелеса.
А когда он из своего саквояжика вытащил медицинский халат и белую шапочку, под которую и убрал ко всем чертям эти обязательно-«ортодоксальные» пейсы – превращение раввина во врача было завершено окончательно!
– Джек! Что вы там трепались насчет виски? – спросил доктор Майкл Фейгельман.
– То, что виски у нас абсолютно кошерное, – ответил Джек.
– В данный момент это уже не имеет никакого значения, – сказал доктор. – Я подумываю – а не вмазать ли мне полстаканчика сейчас? Для храбрости. Я как-то никогда не оперировал кугуаров…
Сначала к Братку запустили меня и Тимурчика. Браток был так плох, что Тимур чуть не расплакался. Но я его заверил, что, дескать, мы – Котово-Кошачье племя – невероятно живучие, и привел в пример ветхозаветную баечку про Кота или Кошку, которые падали с десятого этажа, приземлялись на ноги, отряхивались и спокойненько шли дальше…
Абсолютная липа, вранье несусветное, но после этой сказочки Тимурчик слегка успокоился.
Я наспех повторил Братку свой приказ: хочешь выжить – все свои рычания в жопу, никого не цапать, не вскакивать, лежать и смотреть мне в глаза – что бы с тобой ни делали…
Братку было настолько худо, что, кажется, он так ни хрена и не понял. Только все пытался лизнуть руку Тимуру.
Я лежал нос к носу с Братком и неотрывно пялился в его тусклые глаза, подернутые полубессознанием и мукой, и по-Животному внушал ему всякую успокоительную всячину, открыто и беспардонно подражая Кашпировскому. Мы с Шурой еще в Петербурге как-то смотрели по телевизору сеанс массового гипноза, который проводил этот грандиозный мужик, и были просто в восторге. На нас, правда, все его заклинания ни фига не подействовали, но сам сеанс нам жутко понравился!..
Конечно, можно было бы попробовать что-то сделать из этого Громилы, но… Работы – невпроворот!
– Браток… – снова прошептал Пум сквозь слезы. Кстати, то, что это был Пум, а не Пума – было видно невооруженным глазом: ТАКОЕ нельзя было не заметить! Я даже на секунду, не скрою, позавидовал. А потом прикинул вес ЭТОГО и понял, что все силы у меня уходили бы только на то, чтобы ЭТО постоянно таскать с собой. И на Кошек сил уже просто бы не осталось…
– Ну что ж, – говорю. – Но учти, сукин сын, в жизни за все надо платить! Хочешь выйти на волю и остаться в живых – изволь…
И тут, не сходя с места, в примитивно-доступной форме и на сознательно упрощенном Животном языке я изложил этому Жлобу три обязательных требования:
1. МОЕ СЛОВО – ЗАКОН!!!
2. МОИ ДРУЗЬЯ – НЕПРИКОСНОВЕННЫ!!!
3. НИКАКОЙ ОХОТЫ НА ДОМАШНИХ ЖИВОТНЫХ И ЛЮДЕЙ…
…пока Я САМ не дам КОМАНДУ!
– А жрать-то что, Хозяин?.. – совсем закручинился Пум.
– Зови меня просто – Шеф, – сказал я. – Жратвой обеспечим. Не твоя забота. Остальные требования я буду предъявлять тебе по ходу дела. Запомни – без моего разрешения ни шагу, ни малейшего движения! А сейчас, Браток, сиди тихо и не вякай – я ухожу за своими…
– Но ты вернешься, Шеф?.. – И Пум посмотрел на меня глазами, полными надежды на избавление.
– Вернусь, вернусь. Сиди, не дергайся.
* * *
– Джек, проснись… – тихо сказал я Джеку на ухо. – Проснись, пожалуйста, Джекочка!И вдруг увидел две удивительные штуки: прищуренные глаза Джека, в которых сном и не пахло, и черную дырку ствола полицейского пистолета.
– Ой!.. – удивился я. – Так ты не спишь? И давно?
– Как только ты вспрыгнул ко мне на подушку, – ответил Джек, пряча пистолет. – А ты чего шляешься? Иди спать. Завтра не добудишься…
– Джек, нужна твоя помощь.
– Что случилось?
– Да я тут на работу взял одного Типа. Но сначала его нужно освободить от сетки и вытащить из капкана. И подлечить немножко… Вставай. Только тихо, чтобы не разбудить Тимурчика.
Но в эту минуту в дверях кабинета в одних трусиках появился Тимур и, щурясь от света настольной лампы, спросил:
– Вы чего тут шепчетесь? Мне приснилось, что Кыся громко рычал в саду…
– Эй, ребята! – вставая, сказал Джек. – Спать будем когда-нибудь или нет?! Я уже даже таблетку принял!..
* * *
Замечательным и очень напряженным был первый этап – освобождение Братка-Пума из сетки.Освобождали его, конечно, Тимурчик и Джек. Я руководил. Не ими, естественно, а Братком.
Пользуясь тем, что ни Джек, ни Тимур наших Животных матюгов не понимали, я командовал примерно следующим образом:
– Убрать когти!!! Трам-тара-рам-тара-рам!..
Мне показалось, что Братку так будет понятнее. И не ошибся.
– Немедленно спрятать клыки!.. Мать-перемать-тра-тарарах!!! Пасть не разевать!!! Трам-тарарам!!!
И тут же по-шелдрейсовски – к Тимурчику и Джеку:
– Ребятки, внимательней! От этого психа всего ждать можно!..
И снова – Братку, по-Животному:
– Не крути головой, мудила! Выпусти сетку из зубов, кретин!.. Лежать, не двигаться!!!
Когда же общими усилиями Браток был уже освобожден от сетки, наступил самый опасный и ответственный момент – попытаться вытащить его заднюю лапу из мощного стального капкана.
Эта его задняя лапа представляла собой нечто ужасное – она опухла, сочилась кровью, окрашивая капкан, землю и даже толстую цепь, которой капкан был пристегнут к пыльной волосатой пальме.
Браток тяжело дышал, яростно хлестал хвостом по земле от невыносимой боли, грозно взрыкивал, но иногда срывался на обычный Кошачий стон и повизгивание от действительно настоящих страданий.
Я понимал, что сейчас Браток опасен как никогда! И поэтому строго-настрого приказал Тимуру отойти в сторону.
– Ах, если бы у нас было какое-нибудь сильное снотворное… – вздыхал Джек, ходя вокруг Братка на безопасном расстоянии. – Усыпить бы его ненадолго. Ишь как ему лапу-то разнесло!..
– Джек, ты же говорил, что принял уже какую-то таблетку, чтобы спать, – напомнил Тимур. – Значит, у тебя есть снотворное?
– Бог с тобой, сынок… Обычный транквилизатор для расслабухи. Для него это как…
– Как слону дробина в жопу, да? – закончил за Джека Тимур.
– Что-то в этом роде, – согласился Джек.
– А много у тебя этой «расслабухи»? – спросил я.
– Целая упаковка.
– Ну так слушайте! – сказал я. – Тимур! Ты тащишь из холодильника большой кусок моего сырого лакса, а ты, Джек, свои таблетки. Напихаем их все в рыбу и скормим ее этому бандюге. Главное, его хоть как-то отключить! А то нам всем кисло будет…
Через три минуты здоровенный шмат высокосортного свежего лосося, нафаршированный всеми расслабляющими таблетками Джека, был подсунут под нос Пуму, который даже и внимания не обратил на это угощение.
– Ешь, мерзавец!!! Ешь немедленно!.. – заорал я на него по-Животному и лукаво добавил: – Тебе необходимо подкрепиться! У тебя большая потеря крови… Ты можешь запросто сдохнуть, олигофрен свинячий!
– Чего вы лаетесь-то, Шеф?! Мать вашу в душу, в гроб… – ну и так далее, только по-нашему матерному, по-Животному простонал Браток. – Вам бы, трах-тара-рах, вот так лапу прихватило – стали бы вы жрать, трам-там-тарарам, Шеф?..
– Ну что ты будешь делать с этим Шлемазлом?! – в отчаянии воскликнул я по-шелдрейсовски.
На секунду Джек Пински оцепенел, а потом очнулся и потрясенно спросил меня:
– Черт бы тебя побрал, Мартын! Откуда ты знаешь это слово?
– Какое? – не понял я.
– «Шлемазл»!
– Спроси меня о чем-нибудь полегче. От Шуры, наверное. А ты?
– Я?! – Джек ухмыльнулся. – Когда мы с Мортом были еще маленькими и всей семьей жили в Чикаго, так меня называла наша бабушка.
– Ах вот оно что?! Забавно. Так что будем делать, братцы? – спросил я.
– Что-нибудь придумаем. Вы пока заговаривайте ему зубы, а я скоро вернусь, – сказал Джек и ушел.
– Так вот, Браток… – сказал я, не зная с чего начать. – Это Тим. Мой друг, товарищ и брат. Он еще мальчик, но уже повидал такого, что тебе и в кошмарном сне не приснится…
Все это я, конечно, говорил по-Животному, чтобы Браток-Пум мог меня понять, а Тимур – нет. Нужно было как-то протянуть время, и я стал рассказывать про Джека Пински:
– А вот тот взрослый – это Джек. Он служит в полиции, и у него есть пистолет. Ты знаешь, что такое «пистолет»?
– Ну вы даете, Шеф!.. – простонал Браток. – Кто же этого в наше время не знает?! В меня уже два раза стреляли, суки рваные! Хорошо, что не попали, бляди!.. Ой, больно-то как, мамочки родные.
Мне вдруг его стало искренне жаль, и я сказал:
– Потерпи, потерпи, Браток. Сейчас вернется Джек…
Джек вернулся с целой связкой толстых шелковых шнуров с большими кистями. Это были шнуры, которыми раздвигали и задвигали портьеры на всех окнах нашего пятисотдолларового (за одну ночь!) домика. Сегодня днем, вспомнив Котенкины времена, я даже немного поиграл с одной такой кистью на шнуре…
Быстро и ловко Джек сделал самозатягивающиеся петли на трех шнурах, наметил в паре метров от Пума с одной стороны небольшое деревцо, а с другой – довольно крепенький куст. И не долго думая ловко накинул одну петлю на переднюю лапу Братка и тут же обмотал шнур вокруг деревца.
Пум рванулся, но было уже поздно, и ему оставалось только рычать, клацать клыками и пытаться второй, свободной лапой хватануть Джека!..
Мы с Тимурчиком моментально сообразили, что Джек хочет растянуть лапы Братка в разные стороны, а уж потом попытаться освободить его из капкана. Для того чтобы отвлечь этого дебильного Кугуара (он же – Пум, он же – Браток…), я спокойненько сказал по-Животному, но с понтом, обращаясь якобы к Джеку:
– Ты, Джек, не стесняйся. Если что не так, вытаскивай свой пистолет и стреляй в этого дурака не раздумывая. Он нам такой тупой не нужен. Его спасти хотят, а он…
Джек, конечное дело, ни фига не понял, а Пум насторожился. Этого оказалось достаточно, чтобы Джек тут же накинул вторую петлю на другую лапу Братка!..
– Шеф!.. – в панике заблажил Браток Пум и рванулся.
Шелковый шнур, зараза, оказался слишком скользучим, и когда, взревев от боли и ужаса, Пум дернулся, шнур выскользнул из руки Джека, и эта Сволочь, этот Подонок, этот Специалист по убийству Домашних Животных, эта Гадина успел-таки зацепить Джека когтями, располосовал рубашку и поранил ему сильно живот – все джинсы в крови!
Жалости к Братку – как не бывало!
– Стреляй, Джек!!! – завопили мы хором с Тимурчиком – он по-английски, я, по запарке, по-Животному.
Но Джек и не вздумал вытащить пистолет из-за пояса. Он провел молниеносный хук справа точно в челюсть Братка, и тот замертво рухнул в глубочайший нокаут!..
Ну просто не Джек Пински, а Кассиус Клей в лучшие свои времена! А я знаю, что говорю. Я этого профессионального бокса в Германии по телевизорному «Евроспорту» насмотрелся по самое некуда.
Удар был настолько силен, что Браток провалялся в отключке ровно столько времени, сколько нам потребовалось для того, чтобы крепко-накрепко связать этого бесчувственного придурка портьерными шнурами, затянуть ему пасть брючным ремнем Джека и освободить Братка из капкана. Тоже, кстати, промудохались достаточно долго!..
Потом повезло, обнаружили в ванной комнате аптечку, а там оказались какие-то дезинфицирующие средства, и нам удалось промыть Братку покалеченную заднюю лапу, а Джеку – живот. Перевязали Братка, заклеили на пузе у Джека три длиннющие глубокие царапины – успел-таки зацепить, сучий потрох!..
Рубашку Джека пришлось, конечно, выбросить, а джинсы срочно застирать.
К тому времени, когда мы перетащили этого нокаутированного Бугая в гостиную нашей, как сказал Тимурчик, «клевой хаты», стало уже светать. Мы все трое падали с лап и ног от усталости – шутка ли, почти целые сутки в таком напряге!
А через несколько часов нужно быть уже на «Парамаунте». Производить «впечатление» на журналистов. С первой же секунды начать «создавать себе особый, ГОЛЛИВУДСКИЙ имидж для прессы». Это приказали Стив и Бен – два старых Босса, которые с лимузином встречали нас утром в аэропорту.
Тут, как назло, Браток вдруг распахнул свои зенки! Оглядел нас всех соловым глазом, как, бывало, Шура с похмелюги, узнал меня и так невнятно, будто у него во рту полно жирных Индюков и маленьких Собачек, спрашивает по-Животному:
– Что случилось, Шеф?.. Я словно с дерева упал мордой об землю…
– Так оно примерно и было, Браток, – говорю.
Пум поглядел на Тимура и Джека, хотел было рыкнуть на них – ан хренушки! Пасть-то брючным ремнем упакована. Какой уж тут рык?! Так – жалкий хрип, да и только. И спрашивает меня:
– А это кто, Шеф?..
«Ай да Джек! – думаю. – Ничего себе засветил по рылу Горному Льву! У того даже память отшибло».
Я давай с самого начала представлять Тимурчика и Джека – дескать, мои Родственники и Ближайшие Друзья. Они же тебя освободили, они тебя и лечить будут…
– А кормить? – спрашивает уже окрепшим голосом Пум-Браток. – Жрать охота!
– И кормить тоже они будут, – говорю. – Но если ты, мудозвон калифорнийский, на них хоть один коготь выпустишь или клык покажешь, ты у нас еще раз с такого высокого дерева ёбнешься, что и вовек не очнешься! Понял, валенок деревенский?! Ты посмотри, что ты с Джеком сделал, когда он хотел тебе помочь, кретин вонючий!
– Это у меня инст… Инк… Ну, как его?.. Истик сработал…
– «Инстинкт», дубина стоеросовая! Серый, как штаны пожарного! – обругал я Братка любимым выражением милиционера Мити Сорокина.
– Лапа болит… – жалобно заныл Пум. – Пожрать бы, Шеф!..
– Он жрать хочет, – перевел я Тимуру и Джеку с Животного на шелдрейсовский.
Тимурчик, добрая душа, даже руками всплеснул от восторга:
– Во блеск! Тогда эта рыбка, упиханная расслабушными таблетками Джека, сейчас пойдет ему в самый кайф!
– Молодец, Тим. Очень толково. И мы хоть немного поспим, – сказал Джек и протянул руки к морде Братка Пума-Кугуара, чтобы снять свой брючный ремень с его пасти.
Пум отшатнулся и спросил меня:
– Это он меня из капкана?..
– Да, – говорю. – Именно он! Он тебе и по харе врезал! А может и пристрелить ко всем чертям!.. Понял, с кем дело имеешь?
– Нет вопросов… Какие проблемы, Шеф! – покорно ответил Браток и подставил морду Джеку.
Мы с Тимурчиком затаили дыхание…
Джек аккуратно размотал ремень и выпустил на свободу Пумову пасть с жуткими клыками.
И Пум – ну надо же!.. – благодарно лизнул руку своим огромным пепельно-розовым шершавым языком!..
– Мо-ло-дец!!! – завопили мы с Тимуром одновременно.
Я тут же подтащил Братку здоровый шмат своего лосося, фаршированного транквилизаторами, а Тимур приволок из холодильника для Братка еще пачку сосисок. И стал развязывать Братку передние лапы…
– Тим! Ты не торопишься с этим актом альтруизма? – спросил Джек.
И я почувствовал, как мы с ним оба напряглись, готовые в любое мгновение рвануться на помощь к Тимуру.
– Нет, ребята! Не боись!.. – крикнул Тимур. – Теперь все будет в порядке!..
* * *
Рано утром нас разбудил звонок Бена – Президента агентства «Художник и Творчество», чистокровно-американского внука своей бывшевитебской бабушки.Мы еле продрали глаза…
Джек врубил «громкую связь» и разговаривал с Беном, не беря в руки телефонную трубку. Поэтому мы с Тимурчиком все слышали. Но если честно, то сквозь дрему.
Бен сообщил, что на киностудию нужно будет приехать не к восьми тридцати утра, а только часам к трем, после обеда. Ибо первая встреча планировалась в полном составе творческой группы, а Нэнси Паркер – «звезда» первой величины сегодняшнего американского кинематографа, которая должна играть в нашем фильме роль моей хозяйки – бедненькой девушки-эмигрантки из России, насильно втянутой в кровавые разборки русско-татарской мафии, держащей в страхе всю Калифорнию, – к сожалению, задерживается.
Эта бедняжка Нэнси Паркер всего лишь полтора часа тому назад вылетела на очень собственном самолете из собственного дома в Майами в не менее собственный дом в Малибу – такой неслабый поселок кинозвезд на краю Лос-Анджелеса… Как только что сказала Нэнси – глупые и нечуткие авиационные власти Америки слишком поздно дали ее экипажу «воздушный коридор» и «добро» на вылет, и поэтому она опаздывает. И приземлится в Лос-Анджелесе не раньше двух часов дня. А так как мисс Паркер – образец фантастической деловитости и ответственности…
Тут Бен как-то странно закашлялся.
…то мисс Нэнси Паркер передает мне привет и надеется, что эта маленькая неурядица никак не отразится на наших с ней дальнейших взаимоотношениях. Она счастлива иметь партнером такую замечательную Личность, как Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах, о котором ей на последнем приеме в Белом доме, в Вашингтоне, очень тепло и много рассказывали ее личные друзья – мистер Президент и Первая Леди Соединенных Штатов – Билл и Хиллари Клинтон…
Как особое достоинство Нэнси Паркер, Бен подчеркнул, что все это она наговорила Бену, принимая душ на борту своего самолета и несясь со скоростью пятьсот миль в час на высоте восемнадцать тысяч футов, кажется, над Оклахома-Сити.
И Бен предложил нам еще немного поспать. Но не тут-то было…
Неожиданно под моим диванчиком, на котором я продрых весь небольшой остаток ночи, раздался тяжелый вздох со стоном. Это был Браток.
Я тут же спрыгнул на пол и осторожно приблизился к лежащему под диванчиком Братку. Осторожно потому, что со сна этот Жлобяра мог и клыками хватануть сдуру, и лапой шарахнуть. А что там были за когти, я уже говорил!..
Полузакрыв глаза, Пум дышал часто и горячо – в прямом смысле этого слова. А его раненая задняя лапа судорожно подергивалась и тряслась. И распухшая была – жутко смотреть!
– Шеф… – пробормотал Пум по-Животному и попытался поднять голову.
Но это ему не удалось, и он снова уронил свою огромную Кошачью башку на толщенные передние лапы.
Мне стало так жалко этого большого дурачка, что просто сердце заныло… Я приблизился к нему вплотную, почувствовал его горячечное дыхание на собственной морде и лизнул его в нос.
Нос Пума был сухим, очень шершавым и буквально раскаленным! Браток явно температурил.
– Кажись, загибаюсь, Шеф… – прошептал Браток, и скупая слеза выкатилась у него из уголка глаза и спряталась в его шерстяной морде. – Задняя лапа, Шеф, огнем горит… Спасу нет. Полный пиздец!..
Он, конечно, не так сказал, но по-Животному очень похоже.
– Доктора-а-а!!! – заблажил я по-шелдрейсовски на весь Беверли-Хиллз.
Тимурчик – тот прямо кубарем скатился со своей широченной кровати! Бросился к Пуму, упал перед ним на колени, гладит по морде, за ухом чешет, что-то шепчет ему… Ни хрена не боится!
– Осторожней, Тимурчик!!! – кричу я, но по запарке – исключительно по-нашему, по-Животному, а не по-шелдрейсовски.
А Браток услышал меня и так укоризненно говорит, еле языком ворочая:
– Ну чего вы ребенка-то пугаете, шеф!.. Что ж я, совсем отвязанный, что ли?! Не держите вы меня за фраера… Я, конечное дело, – хищник, но не до такой же степени!..
Прибежал из ванной комнаты Джек, сел на корточки, осмотрел заднюю лапу Братка, покачал головой:
– Мартын прав. Тут без врача не обойтись.
И давай названивать Питу Морено…
* * *
Спустя час Пит перезвонил нам и сказал, что будет у нас с хирургом минут через двадцать. Мы слегка успокоились, перетащили Братка в спальню на Тимуркину кровать, дали ему полакать холодного молока, и я строго-настрого приказал Братку пасть не разевать, никаких рыков на посторонних не издавать и уж упаси Боже попытаться кого-нибудь цапнуть! Люди, которые приедут сейчас, готовы его спасти только лишь в том случае, если он, Браток, будет вести себя пристойно!От боли, температуры и унижения Браток так ослабел и расклеился, что в ответ на мои требования только согласно кивал башкой.
После чего мы плотно прикрыли дверь в спальню и стали ждать Пита с хирургом.
Однако когда наконец Пит переступил порог нашего роскошного номера, мы все трое – Тимурчик, Джек и я – чуть хором не шлепнулись в обморок.
Вместе с Питом Морено, лейтенантом лос-анджелесской полиции, к нам вошел Человек возраста Пита и Джека, в черной шляпе (это несмотря на утреннюю жару!), черных брюках, черном, длинном – почти до колен, пиджаке и в белой, наглухо застегнутой рубашке без галстука и отложного воротничка. Из-под шляпы на лацканы у него свисали такие вьющиеся длинные волосы типа косичек, но не косички. Потом я узнал, что это называется «пейсы».
Таких типов я уже видел в Нью-Йорке, когда мы с Тимуром мотались в Манхэттен. Тимурчик специально приволок меня в рюкзаке на Сорок седьмую улицу между Пятой и Шестой авеню, в бриллиантовые ряды лавок, лавочек и магазинчиков – показать, какое колечко он присмотрел и собирается купить для мамы Рут ко дню ее рождения, когда станет взрослым и начнет много зарабатывать…
И вот там я видел таких Людей. Старых, молодых и даже мальчиков! С пейсами и в черном. Тимур называл их таинственно – «ортодоксы». Таинственно, потому что сам не знал, что это такое…
– Знакомьтесь, парни! – как ни в чем не бывало сказал Пит. – Это мой старый друг – детектив нью-йоркской полиции Джек Пински, это сынишка нашей прелестной коллеги – Тимоти Истлейк, а это знаменитый Кот Мартын-Кыся Плоткин-Истлейк фон Тифенбах! Ребята, представляю вам своего давнего и доброго знакомого – раввина Моше Фейгельмана. Я правильно назвал твое новое имя?
– Правильно, – улыбнулся раввин.
Он мягко пожал всем руки – кроме меня – и протянул Джеку свою визитную карточку.
– Раньше, когда рабби Моше был обычным хирургом-урологом в нашей университетской клинике и незатейливо назывался просто «Майкл», было как-то легче. А вот теперь… – рассмеялся Пит.
– Что-нибудь выпьете, рабби? – перебил его Джек.
– Что-нибудь – да. Но только после того, как мы совершим обряд. И естественно, кошерное…
– Естественно, – невозмутимо сказал Джек. – Джин, виски?
– Виски. – Раввин усмехнулся и ласково погладил Тимура по голове. – Умница, Тим. Я рад, что ты решился… Хорошее дело – никогда не поздно. Ты сам хоть одну молитву знаешь?..
Мы так и прибалдели! То ли Пит ни фига не сказал этому Моше, то ли сам этот бывший «Майкл» ни хрена не понял, а только в воздухе булыгой повисла явная напряженка и путаница.
Джек украдкой взглянул на визитку раввина и сказал:
– Тим, поболтайте с мистером Фейгельманом… Мне нужно перекинуться парой слов с Питом.
И уволок Пита Морено в наш садик. Я юркнул за ними.
– Ты кого мне приволок, сукин сын?! – свистящим шепотом спросил Джек у Пита. – Тебя о чем просили, мать твою?! Ты посмотри, что здесь написано!
Джек сунул под нос Питу визитную карточку раввина.
Пит достал из кармана очки, нацепил их себе на нос и сказал:
– Ну и что? Все нормально: «Раввин Моше Фейгельман. Обрезание. Брис милах. Обряд обрезания в полном соответствии с еврейскими законами…» Адрес, телефон, факс… Все в полном порядке. Он – классный специалист, Джек! Пять лет тому назад он меня самого прекрасно прооперировал!..
– Тоже обрезание?! – взъярился Джек.
– Мне-то, потомку итальянских бутлегеров, зачем обрезание? – заржал Пит. – Мне бы надставить пару дюймов – цены бы не было! Нет… У меня были просто камни в мочевом пузыре. Напрасно кипятишься, Джек. Я не мог привезти обыкновенного врача. Любой врач, к кому мы обратились бы за помощью для пумы, – тут же стукнул бы в полицию. С нашествием этих тварей на город у нас есть приказ безжалостно их отстреливать. А вы хотите спасти своего кугуара. Так чего же ты артачишься?! Чем тебе плох доктор Фейгельман? Только тем, что он стал раввином? Так это такой же бизнес, как и все остальные. И мне очень трудно представить себе тебя, Джек, антисемитом…
– Да уж, действительно, задачка не из легких, – сказал Джек. – Пойдем проясним мужику ситуацию. А то он в своем религиозном рвении нацелился, по-моему, делать обрезание Тиму…
Вот когда я ничего не мог понять, кроме того, что Тимурке грозит опасность! Поэтому я стремглав влетел из сада в гостиную, но увидел вполне мирную картинку: Тимур преподносил в подарок раввину мою рекламную фотографию на фоне Белого дома с отпечатком (якобы…) моей лапы.
… Когда Пит, Джек и Тимурчик наконец втолковали раввину, что от него требуется, а бедный мистер Фейгельман с трудом уяснил себе, что на этот раз никому из нас обрезание делать не надо, а необходимо на время вернуться к своей прежней профессии хирурга, но (с моей точки зрения…) значительно более ответственной – ветеринарного хирурга, раввин Моше Фейгельман не стал ломаться и воздевать руки к небу с проклятиями, которых, не скрою, мы ждали.
Он молча снял свою черную шляпу и форменный лапсердак и с явным облегчением расстегнул две верхние пуговицы у своей безворотничковой рубашки. Как я сообразил, таким образом раввин Моше Фейгельман на время сложил свои религиозные обязанности и снова, наверное, всего лишь на время общения с Братком, стал хирургом отделения урологии Университетской клиники Лос-Анджелеса.
А когда он из своего саквояжика вытащил медицинский халат и белую шапочку, под которую и убрал ко всем чертям эти обязательно-«ортодоксальные» пейсы – превращение раввина во врача было завершено окончательно!
– Джек! Что вы там трепались насчет виски? – спросил доктор Майкл Фейгельман.
– То, что виски у нас абсолютно кошерное, – ответил Джек.
– В данный момент это уже не имеет никакого значения, – сказал доктор. – Я подумываю – а не вмазать ли мне полстаканчика сейчас? Для храбрости. Я как-то никогда не оперировал кугуаров…
* * *
Надо отдать должное этому Моше-Майклу, этому раввину от хирургии и хирургу от синагоги, как потом выразился Джек Пински, операцию он провел – будьте-нате!Сначала к Братку запустили меня и Тимурчика. Браток был так плох, что Тимур чуть не расплакался. Но я его заверил, что, дескать, мы – Котово-Кошачье племя – невероятно живучие, и привел в пример ветхозаветную баечку про Кота или Кошку, которые падали с десятого этажа, приземлялись на ноги, отряхивались и спокойненько шли дальше…
Абсолютная липа, вранье несусветное, но после этой сказочки Тимурчик слегка успокоился.
Я наспех повторил Братку свой приказ: хочешь выжить – все свои рычания в жопу, никого не цапать, не вскакивать, лежать и смотреть мне в глаза – что бы с тобой ни делали…
Братку было настолько худо, что, кажется, он так ни хрена и не понял. Только все пытался лизнуть руку Тимуру.
* * *
… Операции мы с Тимурчиком так и не видели. Слышали только, как Майкл ласково называл Братка по-еврейски – «Бруделе» и давал какие-то распоряжения Питу и Джеку: что-то там подержать, подать, убрать…Я лежал нос к носу с Братком и неотрывно пялился в его тусклые глаза, подернутые полубессознанием и мукой, и по-Животному внушал ему всякую успокоительную всячину, открыто и беспардонно подражая Кашпировскому. Мы с Шурой еще в Петербурге как-то смотрели по телевизору сеанс массового гипноза, который проводил этот грандиозный мужик, и были просто в восторге. На нас, правда, все его заклинания ни фига не подействовали, но сам сеанс нам жутко понравился!..