Курков Андрей. Судьба попугая

   — Ну как там у тебя? — спросил директор школы.
   — Ничего. — без особого энтузиазма ответил Карпович. — Только с поэтом поругался.
   — С каким поэтом?
   — С кремлевским поэтом. Живет у нас один, татарин, наверно: Бемьян Дебный…
   — А чего поругался?
   — Да ну! — Карпович махнул рукой. — Мелочь! По инструкции я должен весь рукописный мусор, собранный в Кремле, относить в мусорник НКВД, ну я и сделал, как положено, какая мне разница, что это за мусор! А этот Бемьян стихи свои растерял, говорит, они на подоконнике были, и их ветер вниз сдул. Ну так я и сказал ему, что пусть сам идет в чекистский мусорник и ищет, а он, сволочь, говорит, чтоб я сам туда шел и искал… Хрена ему!
   — Правильно! — одобрил Банов. — Нечего! На крыше было прохладно. Дул довольно сильный ветер, однако чистое безоблачное небо отливало глубокой синевой и кое-где уже проступали первые золотистые звезды.
   Банов страшно любил такие сухие осенние вечера на крыше, и чем прохладнее и ветренее было, тем всегда вкуснее казался чай, и вместе с чайным теплом организм в такие моменты наполнялся непривычной, но очень приятной бодростью и силой. Эта сила как бы распирала Банова изнутри, и жадно смотрел он вниз, на вечерние пустынные переулки, смотрел по-охотничьи зорко, словно выглядывал врагов.
   — Хороший чай, — отхлебнув из кружки, сказал Карпович.
   Банов кивнул.
   — Я всегда чай пью, — неопределенно, словно в никуда, сказал он. — Да, слышь, как там Кремлевский Мечтатель?
   — Нормально. Я его сегодня утром видел. Сидит, греется на солнышке и мечтает вслух. Хотел его послушать, но не было времени…
   Банов посмотрел на Карповича и понял, что он немного завидует этому человеку. Еще бы! С какой легкостью, словно бы о самых простых и обычных вещах, говорит он о том, что только сегодня утром видел Кремлевского Мечтателя, которого все давно считают умершим! Сколько тайн ему доступно!
   — Вася! — снова заговорил Банов. — А можно как-нибудь сделать, чтобы и я его увидел? Хотя бы минутку на него посмотреть!
   Карпович задумался.
   Банов смотрел на него с напряженным ожиданием во взгляде.
   — Есть у меня один земляк в охране, — произнес Карпович. — Попробую поговорить. Завтра он с утра, кажись… Завтра и поговорю, а ты мне вечерком позвони!
   Следующим вечером Банов позвонил Карповичу.
   — Попробуем! — сказал старый боевой товарищ, и директор школы обрадовался.
   — Давай через два дня, в понедельник, в девять утра на Красной площади у Лобного места!
   — Хорошо! — ответил Банов. — Я обязательно буду.
   В понедельник, уже в восемь утра Банов прогуливался вокруг Лобного места. Еще в субботу он предупредил завуча Кушнеренко, что в понедельник пойдет в Кремль и может там немного задержаться. Кушнеренко, конечно, был поражен.
   Людей в этот час на Красной площади почти не было. Воздух отличался утренней свежестью, да и вообще день обещал быть умеренно теплым и солнечным.
   В полдевятого к директору школы подошел милиционер. Поинтересовался, что Банов делает на Красной площади.
   — Товарища жду, он в девять придет, — ответил Банов.
   — А что потом будете делать? — допытывался милиционер.
   — Потом в Кремль пойдем.
   Милиционер уважительно кивнул, потом ткнул рукой на Лобное место и сказал:
   — А здесь вот головы рубили! — и, сожалеюще покачав головой, ушел на свой пост, как раз между Лобным местом и воротами.
   К девяти со стороны ворот показался очень опрятно одетый человек, и, к своему удивлению, Банов узнал в этом человеке Карповича.
   — Приветствую! — Карпович, подходя, махнул рукой. — Давно ждешь?
   — Нет, — ответил Банов. — А что ты так одет?
   На Карповиче был темно-синий костюм, причем пиджак сидел очень хорошо, как на члене Политбюро, а вот брюки чуть провисали, видно, были сшиты на человека раза в полтора толще Карповича.
   — Да знаешь, выдали… все-таки Кремль… У нас электрик на час приедет, чтоб на столб залезть, починить провод — и то на этот час костюм выдадут! Здесь же много иностранцев бывает, члены ЦК…
   Банов слушал и кивал. Конечно, было бы наверняка странно увидеть в Кремле обычно одетого невзрачного дворника с метлой!
   — У меня и портфель есть кожаный! — добавил Карпович.
   — А портфель зачем?
   — Для рукописного мусора. Ну ладно, пошли! И они, пройдя мимо постового милиционера, который приветливо им улыбнулся, вошли в кремлевские ворота.
   — Ты только делай вид, что ты здесь работаешь! — попросил Карпович.
   — А как это?
   — Смотри себе под ноги, не разглядывай ничего… и улыбайся!
   Банов кивнул и начал улыбаться себе под ноги. Минуты четыре они шли по узкой бетонированной дорожке под стеной в сторону реки. Потом свернули к низенькому строению, спрятанному за голубыми елочками. Зашли в открытые двери.
   Внутри пахло сыростью. Лампочка не горела.
   — Подожди здесь! — попросил Карпович и скрылся в сырой темноте.
   Минут пять его не было.
   У Банова неприятно запершило в горле. Он чихнул и тут же услышал, как эхо, подхватившее звук, понесло его куда-то далеко-далеко. Стало страшно.
   Минуты через две все стихло. Потом послышались шаги.
   — Порядок! — произнес остановившийся возле Банова Карпович. — Как раз сейчас земляк заступает, так что можем медленно двигаться.
   Карпович шагал в темноте твердо, словно знал каждый сантиметр этой странной подземной дорожки.
   — А здесь можно свет включить? — поинтересовался Банов.
   — Можно. Я обычно включаю, но… вдруг кто-то навстречу идет — тебя увидит, тогда нам несдобровать. Осторожно, сейчас ступеньки будут!
   Банов остановился, перевел дух и сделал осторожный шажок вперед. Нашел первую ступеньку и начал спускаться. Карпович был уже где-то внизу.
   Рядом вдруг раздался грохот, и земля под ногами Банова задрожала. Он присел от неожиданности и дотронулся ладонями до мокрого бетона ступенек.
   — Карпович! — позвал он сдавленным голосом.
   — Что? — донеслось из темноты.
   — Что это за грохот?
   — Подземный поезд испытывают! Метро называется. Скоро можно будет под всей Москвой ездить. Снова стало тихо. Под ногами у Банова хлюпнула вода.
   — Уже близко! — сказал Карпович. — Сейчас почтовый лифт будет, на нем спустимся!
   Из темноты проклюнулись четыре красные лампочки, и на их тускловатом фоне появилась фигура Карповича.
   Банов подошел и тоже остановился.
   Карпович следил за стрелками своих карманных часов, приставив их к одной из лампочек.
   — Сейчас должно щелкнуть! — загадочно произнес он. Где-то сверху действительно что-то щелкнуло, и тут же послышалось нарастающее жужжание.
   — Ну?! — напряженно выдохнул Карпович. — Приготовься!
   Небольшая, полтора метра на метр, освещенная коробка почтового лифта медленно ползла вниз. Ее яркий свет осветил вдруг Карповича, Банова, весь темный коридор, которым они шли.
   — Давай! — скомандовал внезапно Карпович и, открыв дверцу, прыгнул в эту коробку, на лету сворачиваясь калачиком.
   Банов тоже прыгнул, но не успел свернуться — да просто и не подумал об этом — и тут же больно ударился головой о железную стенку коробки. Пока тер шишку на голове, почувствовал, что ноги его как-то сами по себе поднимаются.
   — Прижми колени к себе! — крикнул Карпович, и тут же сам приподнялся и с силой дернул ноги Банова на себя.
   Банова прошиб холодный пот, когда он увидел, что буквально через секунду то пространство, где только что были его ноги, исчезло, а вместо него появилась бетонная стена, и зазор между ней и кабиной почтового лифта был такой мизерный, что иногда они соприкасались, и неприятный скрежет заставлял морщиться.
   Банов, немного успокоившись, обратил внимание, что сидят они с Карповичем на письмах и посылках.
   — Там ничего не разобьется? — спросил он старого боевого товарища, указав взглядом на небольшие пакеты, которые уже выглядели довольно помятыми.
   — Нет!
   Директор подвинулся, устроился на боку и подложил себе под голову один из пакетов. Внутри было что-то мягкое. Он лежал, поджав ноги, и смотрел на россыпь писем, пакетов и посылок. На каждом из отправлений стоял приблизительно один и тот же адрес, написанный разными руками, но почти все почерки казались детскими, хотя Банов знал, что если безграмотный старик вдруг научится писать, то и его почерк будет похож на детский. На всех отправлениях стояло: «Москва, Кремль», а дальнейшее выглядело разнообразнее. Тут было и «Вождю мирового пролетариата», и «Ильичу», и «Владимиру Ильичу», и что-то странное, не совсем по-русски написанное, но потом чьей-то рукой перечеркнутое и той же рукой — «В. И. Ленину». Были и явно заграничные письма с красивыми марками и штемпелями.
   — И что? Каждый день столько писем? — спросил Банов.
   — Иногда раза в два больше, — ответил Карпович. — А бывают дни, когда только посылки.
   Банов кивнул. Лежать было все-таки неудобно, и согнутый позвоночник уже ныл. Хотелось чаю.
   — Долго еще? — спросил Банов. Карпович посмотрел на свои часы.
   — Двенадцать минут, — ответил он.
   — Это что, так глубоко?! — удивился директор школы.
   — А ты думал!
   Банов в удивлении покачал головой. От нечего делать взял в руки одно письмо, посмотрел на обратный адрес:
   «Вологда, 5-й тупик Второго Интернационала, Волощук Григорий Степанович».
   — И он что, все это читает? — спросил Банов.
   — Конечно! Он всегда с нетерпением почты ждет. Бывает, лифт поломается, застрянет тут на денек, почта опоздает, так он потом неделю сам не свой, ворчит, нервничает.
   Банова передернуло. Он представил себе, что лифт вот сейчас застрянет и будут они тут сидеть под землей неизвестно сколько дней!
   Но лифт медленно полз вниз.
   — Сколько еще ехать? — нетерпеливо спросил Банов.
   — Три минуты, — ответил Карпович. — Ты, главное, молчи там, что бы ни происходило. Так просто не говори. Земляк на контроле знает, а остальные будут думать, что ты мой помощник. Добро?
   Банов кивнул.
   Наконец почтовый лифт въехал в пространство большой комнаты. Сразу стало легче дышать. В комнате было светло.
   Карпович дернул ручку дверцы на себя, и дверца открылась.
   Выбравшись из лифта, Банов разогнулся, выровнял спину. Посмотрел по сторонам и увидел две двери.
   Карпович пытался разгладить ладонями помятые в лифте брюки. Лицо его выражало неудовольствие.
   — А-а, ладно! — он махнул рукой.
   Потом подошел к стене и нажал черную кнопку, над которой было написано: «Вызов».
   В комнату вошел пожилой мужчина в темно-синем костюме, таком же, какой был и на Карповиче.
   — Земляк! — шепнул Карпович Банову. Мужчина подошел, за руку поздоровался с кремлевским дворником, пристально посмотрел на директора школы, но потом кивнул ему вполне дружелюбно.
   — Опись? — спросил он у Карповича. Тот достал из внутреннего кармана пиджака свернутую в несколько раз бумажку, протянул земляку.
   — Давайте считать! — сказал земляк. — Сначала посылки!
   Банов понял свою задачу и подавал из почтового лифта посылки Карповичу, который в свою очередь складывал их на полу у ног земляка. А земляк их считал.
   — Семнадцать, — произнес земляк, когда все посылки лежали уже перед ним. Потом он заглянул в бумажку и удовлетворенно кивнул. — Бандеролей нет. Давай письма.
   С письмами дело затянулось. Банов отсчитывал по десять штук, передавал их Карповичу, который тоже проверял счет и передавал их дальше в руки земляку. Земляк их тоже пересчитывал и складывал аккуратно стопочками на полу.
   Процедура заняла не меньше получаса.
   — Двести девятнадцать… — произнес земляк, пересчитав последнюю стопочку. Заглянул в бумажку: — Двести двадцать!
   И тут же вопросительно уставился на Карповича.
   Карпович обернулся на Банова.
   Банов нагнулся, заглянул внимательно в коробку почтового лифта, но там было пусто. Молчание длилось минуты три.
   Земляк, пожевав в раздумье губы, отошел к стене, открыл маленькую дверцу и снял трубку с находившегося в нише телефона.
   — Алло! Дайте верх!произнес он отрывисто в трубку. — Алло! Верх! Симыч? Ты? Проверь погрузочную площадку лифта. Одно письмо отсутствует… Жду…
   После этого «жду «молчание продолжилось.
   Банову стало холодно; возникли нехорошие предчувствия, и он тяжело вздохнул.
   Карпович обкусывал ноготь большого пальца правой руки.
   Земляк вдруг прижал трубку плотнее к уху, и лицо его словно налилось краской — видно, молчание на том конце провода прекратилось.
   Он просто слушал и кивал головой, словно это было видно там наверху, и вот в какой-то момент громкий вздох облегчения вырвался из его легких, он посмотрел усталым взглядом на Карповича и, едва улыбнувшись, кивнул ему.
   Напряжение отпустило Банова.
   — Нормально, — сказал земляк, опустив трубку на аппарат и защелкнув дверцу телефонной ниши. — Волчанов взял одно письмо! Сволочь! — последнее слово земляк прошептал, видимо, для себя. — Хоть бы в описи отметил! Берите мешки и шагайте!
   Банов не знал, где взять мешки. Он посмотрел по сторонам, но ничего не увидел, однако Карпович уже открывал встроенный в стену шкаф и вытащил оттуда два полотняных мешка.
   В один положили посылки, в другой — письма.
   — Пошли! — сказал Карпович и, забросив мешок с посылками на плечо, направился к левой двери.
   За дверью начинался длинный, хорошо освещенный коридор.
   Они прошли мимо двух или трех дверей, свернули налево, опустились вниз по ступенькам. Впереди снова были двери.
   — Сейчас зайдем, — прошептал Карпович. — Кивнешь постовому, говорить буду я.
   За дверью стоял человек лет тридцати пяти, уже седой, худощавый, в военной форме, но без петлиц. Он настороженно глянул на двоих вошедших.
   — Почта! — сказал Карпович и чуть повернулся, чтобы виден был мешок с посылками.
   Постовой сделал шаг к Карповичу, потрогал рукой мешок — пощупал посылки. Потом шагнул к Банову.
   — Там письма, — произнес Карпович, глядя в спину постовому военному. Военный кивнул.
   — Давай! — позвал Карпович Банова, и они подошли к другим дверям, за которыми светило солнце.
   Банов ошарашенно посмотрел вверх на небо, на солнце. Потом обернулся на здание, из которого они только что вышли, — обычный двухэтажный домик, стены покрашены в мирный зеленый цвет.
   — Не удивляйся! — прошипел Карпович, искоса наблюдая за своим старым боевым товарищем. — На нас смотрят!
   Банов взял себя в руки, но все-таки покосился по сторонам, стараясь увидеть, кто на них смотрит. Но никого не увидел.
   — Пошли! — прошептал Карпович, и они ступили на тропинку, обычную луговую тропинку, хорошо протоптанную, извилистую, напоминающую что-то из детства.
   Палило солнце, на лугу среди зелени желтели пятна одуванчиков. Впереди показалась березовая роща.
   — Это что, все под землей? — прошептал Банов шедшему впереди Карповичу.
   — Под Кремлем! — тоже шепотом ответил он. За березовой рощей показалась старая дубрава, чуть дальше росли молодые ели.
   Под ближним к тропинке дубом Банов заметил большущий белый гриб. Захотелось подойти, срезать, но директор школы быстро подавил свои желания. Он с интересом смотрел вперед.
   Тропинка вывела к узенькой речушке, через которую был переброшен деревянный мостик. Дальше начинались заросли орешника.
   Хоть и нельзя было назвать мешок с письмами тяжелым, но руки у Банова уже онемели.
   — Далеко еще? — спросил он шепотом. Карпович молча мотнул головой, мол, нет, недалеко. Проходя через орешник, Банов заметил неподвижно стоящих в кустарнике двух военных постовых. Впереди показались невысокие холмы.
   — Почти пришли! — прошептал Карпович.
   Они поднялись на вершину первого холма. Пространство, открывающееся с этой высоты, было удивительно красивым и в своей красоте неправдоподобным. Банов не верил своим глазам: голубые горизонты, с одной стороны — молодой лес, с другой — луга, холмы. И тут на другом склоне холма он увидел шалашик и рядом с шалашиком он увидел человека, лицо которого показалось страшно знакомым.
   «Не может быть! — подумал Банов. — Не может этого быть!» Когда он услышал от Карповича о том, что Кремлевский Мечтатель жив, было как-то легко верить словам старого боевого товарища. Да и слово «жив» звучало просто и понятно, но тут, теперь, когда он своими глазами видел сидевшего на солнышке у шалашика Кремлевского Мечтателя, одетого в коричневый костюм, точнее в брюки и жилетку от коричневого костюма, под жилеткой была голубая рубашка с расстегнутым воротом, — все это казалось чем-то невероятным, не говоря уже об этом мучительном спуске в почтовом лифте. Как все это объяснить, Банов не знал.
   — Давай подойдем, отдадим почту! — прошептал Карпович.
   Идти следом за Карповичем к Кремлевскому Мечтателю Банову было боязно. «Как же это он жив?!» — терзался мыслью директор школы.
   Остановились у шалашика. Банов выглянул из-за плеча Карповича и встретился взглядом с Кремлевским Мечтателем. Сразу захотелось снова спрятаться за коренастую фигуру Карповича, но взгляд, добрый прищуренный взгляд Кремлевского Мечтателя словно приковал Банова к себе, и он застыл, глядя в глаза человеку, которого знал весь мир.
   — А, почта?! — радостно произнес Кремлевский Мечтатель. — Ну-ка, посмотрим!
   Карпович опустил перед ним мешок с посылками. Банов подошел, бережно опустил свой мешок рядышком.
   — А газеты? Газеты есть сегодня? — поинтересовался Кремлевский Мечтатель.
   — Не передавали, — с сожалением произнес Карпович.
   — Ну ладно, — кивнул Мечтатель. — Вы сейчас наверх?
   — Да, — ответил Карпович.
   — Возьмите, я тут пару писем написал… Карпович взял из рук Кремлевского Мечтателя несколько конвертов.
   — А вы, — Кремлевский Мечтатель пристально посмотрел на Банова. — Я вас раньше не видел?! Вы…
   — Мой помощник!.. — скороговоркой пояснил Карпович.
   — А-а, — кивнул Мечтатель. — Ну ладно!
   — До свидания, — попрощался с Мечтателем Карпович.
   — Да, да. До свидания, голубчики! — произнес, не поднимаясь с теплой, прогретой солнцем земли, Кремлевский Мечтатель.
   Банов развернулся и зашагал в обратном направлении, но тут же услышал за спиной недовольный шепот Карповича:
   — Куда? Куда пошел! Стой!
   Директор школы остановился и обернулся.
   Карпович показывал рукой совсем в другую сторону. Банов был в недоумении, ему казалось, что он запомнил дорогу, по которой они пришли сюда.
   — Мы пойдем другим путем! — настойчиво прошептал Карпович и еще раз малозаметным жестом показал направление.
   Банову ничего не оставалось, как идти следом за старым боевым товарищем.
   Впереди лежал холм примерно такой же высоты, как и тот, на склоне которого жил Кремлевский Мечтатель.
   Дворник и директор школы спустились вниз, осторожно переступили через узкое топкое место, разделявшее основания холмов — видно, там протекал маленький ручей. Поднялись на вершину следующего холма.
   — Садись! — приказал Карпович и сам присел на корточки.
   Банов сел на траву.
   — Вот здесь побудем пока, — сказал Карпович. — Отсюда хорошо видно.
   — Что видно? — переспросил Банов.
   Вместо ответа Карпович достал из кармана брюк большой полевой бинокль, поднес его к глазам, покрутил, наводя резкость.
   — Так вот почему у него штаны так провисали! — понял Банов, посмотрев на массивные окуляры полевого бинокля.
   — Держи! — Карпович протянул бинокль товарищу.
   Банов посмотрел в него и тут же отвел в сторону от глаз — было слишком непривычно это многократное увеличение предметов, а тем более — внезапно приблизившееся лицо человека, жившего на склоне соседнего холма.
   Передохнув, Банов еще раз посмотрел в бинокль, будучи уже спокойнее и, если можно так сказать, уравновешеннее. Он увидел, как Кремлевский Мечтатель читает письма, шевеля губами и многообразно улыбаясь, то с хитрецой, то подетски искренне и радостно. Читал он быстро, просто просматривая одно письмо за другим. Вспомнил тут Банов, что кто-то из очень старых большевиков, выступавших в его школе, рассказывал детям, что вождь только посмотрит на страницу и тут же ее может пересказать, причем на нескольких языках.
   «Значит, правда!» — подумал Банов и тут же заметил, как лицо Кремлевского Мечтателя стало чрезвычайно серьезным.
   Казалось, Кремлевский Мечтатель прочитал то письмо несколько раз, прежде чем отложил его в сторону, достал ручку, чернильницу и бумагу и стал что-то быстро строчить.
   «Ответ!» — догадался Банов.
   Дописав, Кремлевский Мечтатель успокоился, почитал еще десятка два писем, остальные, видимо, оставил на потом. Принялся за посылки. Распечатал одну и вытащил из посылочного ящика какую-то ткань, стал ее щупать пальцами, гладить ее.
   — Сейчас плакать будет! — сказал вдруг Карпович.
   Банов непонимающе глянул на своего товарища, но тот махнул рукой.
   — Смотри-смотри, не отвлекайся! — сказал он.
   Банов снова поднес бинокль к глазам.
   Кремлевский Мечтатель поднялся на ноги, ткань в его руках развернулась и оказалась пиджаком. Он попробовал одеть его, но пиджак был огромного размера и доходил до колен, Мечтатель нагнулся, взял в руки брюки от костюма, и тут Банов заметил, как по щекам Кремлевского Мечтателя побежали слезы. Он не стал примерять брюки, и так было видно; что сшиты они на человека, который должен быть раза в два выше, чем Мечтатель. Но разве такие бывают?!
   — Плачет? — спросил Карпович.
   Банов кивнул, продолжая наблюдать.
   Кремлевский Мечтатель распечатал другие посылки, и, что удивительно, в каждой из них было по костюму, по хорошему, добротному, но очень большому костюму.
   Мечтатель попробовал примерить еще пару пиджаков, но особого смысла в этом не было. Размером эти пиджаки больше напоминали длинное осеннее пальто.
   Мечтатель плакал.
   Банов смотрел на него и чувствовал жалость к этому человеку.
   — Через пять минут будет дождь! — предупредил Карпович, посмотрев на часы.
   — Откуда ты знаешь? — удивился Банов.
   — Так положено. Здесь всегда в полвторого дождь, — объяснил Карпович. — Сейчас ему привезут обед, а когда пойдет дождь, он спрячется в шалаш и будет кушать.
   Банов снова навел бинокль на Кремлевского Мечтателя.
   Из-за шалашика показался солдат с трехэтажным обеденным судком в руке. Он поздоровался с Кремлевским Мечтателем, занес судок в шалашик. Вернулся к Мечтателю и стал собирать с травы брошенные костюмы, складывать их в полотняный мешок. Собрав костюмы, он положил в тот же мешок уже прочитанные письма. Потом оглянулся по сторонам, проверяя, не наблюдает ли за ним кто-нибудь, и, никого не увидев, протянул Кремлевскому Мечтателю руку на прощанье.
   Мечтатель перестал плакать, поднялся, что-то сказал солдату и пожал его руку.
   Солдат забросил мешок на плечо и, счастливо улыбаясь, скрылся за шалашиком.
   Первые капли дождя упали на землю.
   Банов увидел, как Кремлевский Мечтатель озабоченно глянул вверх, на недавно синее небо. Поднялся и забежал в свое жилище.
   Капли зачастили. Одна упала прямо на нос директору школы.
   — Пошли! — заторопился Карпович. — Хватит на сегодня.
   — А можно будет еще прийти? — спросил Банов, возвращая товарищу бинокль.
   — Посмотрим, как будет… — ответил Карпович.
   Минут пятнадцать они шли под дождем по траве, пока не вышли на уже знакомую тропинку, которая вывела их обратно к двухэтажному зданию.
   — А почему этот солдат забрал у него письма? — спросил Банов.
   — Так положено, — ответил Карпович. — Все письма потом идут в Институт марксизма-ленинизма и там вроде как изучаются, ведь это не простые письма!
   Банов понимающе кивнул.
   Зашли в уже знакомое здание. И тут же за дверью нос к носу столкнулись с военным постовым.
   Постовой безразлично глянул на них и ни слова не сказал.
   Снова прошли коридором и в конце концов оказались в той самой комнате, куда они попали, выбравшись из почтового лифта.
   В комнате было пусто, видно, смена земляка Карповича окончилась.
   Снова забрались в почтовый лифт. Карпович защелкнул дверцу и нажал какуюто кнопку внутри.
   Лифт медленно пополз вверх.
   — Через двадцать семь минут будем выпрыгивать! — предупредил Карпович, посмотрев на свои часы.
   Время тянулось невыносимо медленно. Свет от мощной лампочки, висевшей в лифте, резал глаза.
   Банов пытался сесть так, чтобы быть к лампочке спиной, но это не получалось.
   — Через минуту прыгаем! — предупредил Карпович.
   В узкий колодец шахты лифта ворвался вдруг поток затхлого воздуха.
   Карпович рванул дверцу на себя и тут же, оттолкнувшись ногами от задней стенки, выкатился в темное пятно начинающегося подземного коридора. Банов едва успел прыгнуть за ним. Еще лежа на холодном бетоне возле шахты, он обернулся. Лифта уже не было видно, только уши услышали удаляющееся жужжание.
   Карпович вывел Банова наверх и даже проводил до ворот, где они попрощались.
   — Звони! — сказал напоследок старый боевой товарищ.
   Директор школы еще минут пять стоял, приходя в себя. Усталость огромной тяжестью навалилась на его плечи. Хотелось где-нибудь присесть и отдохнуть, но надо было идти, надо было возвращаться в школу.
   И Банов пошел.
   Через пять минут он наткнулся на плотную очередь в Мавзолей.
   Остановился, внимательно посмотрел на лица стоявших в этой очереди людей и задумался. Задумался глубоко и решил, что обязательно надо ему тоже попасть туда, в Мавзолей, чтобы своими глазами увидеть…