Курпатов Андрей. Дневник «Канатного плясуна»

   Я отчетливо понимаю, что слишком много себе лгу, слишком. Тем, что понимаю, а не ощущаю, тем и лгу, наверное. Гадко…
   Заратустра меня расталкивает, раскачивает, выворачивает меня из почвы моего бытия, из пространства моего страха. Я сопротивляюсь…
   — Зар, а что, если я не смогу?
   Заратустра недоуменно посмотрел… на небо… А потом со всей своей добротой, как он умеет, на меня.
   — А я на что? — не Заратустра, но огромное, усеянное звездами небо ответило мне.
   — Но ведь эгоист…
   — Не смей себя ломать. Тебе это надо? Эгоист делает только то, что ему надо. Эгоистом нельзя стать, им можно только быть,ибо он всегда есть.Делай то, что тебе надо, — секунду он раздумывал и продолжил: — Не слушай своего «хочу», пока в тебе хочет лишь страх. Тебя еще нет…
   Языки костра лизали исходящие на пепел угли, небо облокотилось на сосны и обнимало меня со всех сторон.
   Так говорил Заратустра:
   «Страшащиеся, жметесь вы к ближнему, ища спасения себе от своего страха. Но кто ближе вам собственного «Я» вашего? «Я» — вот ваш «ближний». Но что ваше «Я», если не страх ваш? Долго еще будете искать вы спасения от страха у страха вашего и никогда не найдете!
   Бежите вы к своему «Я» от самих Себя — это называете вы добродетелью и "любовью к ближнему". Но вижу я, что это страх один и ничего больше. Когда же вы будете это видеть?
   Разве же могу я посоветовать вам любовь к «ближнему» вашему? Скорее бы я советовал вам бежать от вашего «ближнего» и любить "дальнего"!
   Не называйте «ближним» Другого! Нет Другого для того, кто боится самого Себя! Чтобы различать Другого, нужно прежде уметь различать самого Себя.
   "Ты" не родится для «Я», ибо «Я» — не человек и даже не дитя человека, но слепой плод его в водах околоплодных страха вашего. А Другой — не плацента и не придаток к «Я» вашему, ибо не может быть «Ты» придатком, ибо «Ты» — эгоист.
   Дальний — это «Ты», и нет ничего дальше для эгоиста. Но только эгоист и может приблизиться к «Ты», потому что он сам — «Ты», а не «Я», и не боится он самого Себя. Вы же боитесь, и самим Себе страшны! Кто же солгал вам о вас, что, нежные, стали вы злыми?
   Распались вы на вещи и призраки, ибо нет в вас «Ты», ибо не можете быть вы сами Собой. Зачем же пытаетесь соблазнить вы «ближнего» вашего? На что вам соблазненные вещи и призраки?
   По кругу бежите вы и зрители ваши — «Я» ваши. Много у вас «Я»! Но ни одним из них не являетесь вы! И пока не можете вы быть сами Собой, нет для вас и Другого, и друга не может у вас быть, ибо наделяете вы его своим «Я», одним из многих!
   В мире мертвецов пребываете вы, но не потому что Другие мертвы, а потому, что не видите вы жизни их, ибо сами умерли, неспособные быть сами Собой.
   Вещи и призраки — это "Я" ваши, рассыпавшиеся на Других пеплом своим и сделавшие их другими. От них ждете вы поддержки, расточительные безумцы? Они могут дать ее вам, но это будет ваша же сила, вернувшаяся к вам, отразившись. Но знаете ли вы, что лунный свет в сравнении с солнечным? Эгоист хочет все, не будет он жить на проценты!
   Эгоист полон, ибо един. Но вы не имеете самих Себя, а тысячи «Я» ваших мелькают перед глазами вашими. Заметите ли вы Другого в чехарде этой? Не Другого обманываете вы, но самих Себя!
   Даже у тени будете иметь вы больший успех, чем у своего «Я» на теле Другого, ставшего от переодевания этого другим. «Я» ваше и есть «ближний» ваш, к которому вечно возвращаетесь вы, ходящие по кругу! Так что ж удивляетесь вы одиночеству вашему?
   Не о «ближнем» учу я вас, но о Другом. Пусть далек он от вас, но он есть,тогда как ваши «Я» — только вещи и призраки!
   Учу я вас о Другом. Не сможете вы, подобно губке, впитать Его, но и он не высосет вас до последней капли крови вашей, а оставит вам все. Большего же не может желать эгоист!
   Сердце эгоиста полно. Разве не об этом мечтаете вы в глубине опустошенных сердец ваших? Опустошенность эта делает любовь вашу празднеством вампиров!
   "Что же делать нам с опустошенностью нашей?" — спросите вы. Отдайте другу своему все, позвольте ему быть Другим, не покушайтесь на существо эгоиста, и вы получите все — таков рецепт эгоиста.
   Нежность не нападает, чуткость не навязывает, эгоист доверяет. Разве же вы не знаете этого? Если же боитесь вы доверия своего, то, значит, нежности своей вы боитесь. Лучше б боялись вы себя и «ближних» ваших, чем своей нежности!
   "Я рядом!" — говорит Другой, ибо он чуток. Но что ответите вы ему? "Подвинься"?
   Мир открывается вам, чтобы быть вы могли сами Собой. Другой Другим идет к вам, чтобы могли вы быть сами Собой. Все сделано для того, чтобы были вы сами Собой, только страх ваш мешает вам!
   Боитесь вы одиночества, одинокие! Не бойтесь, ведь Другой рядом! Только позвольте ему быть Другим, и станете вы сами Собой! Порочный круг одиночества разомкнется, а свет, что идет из вас, не будет более отражаться в мириадах зеркал «Я» ваших.
   И зачем вам «Я» ваши, если не можете вы быть сами Собой? Кого защищаете вы, если не свой страх? Кого любите, если нет с вами Другого? Кого обманываете вы, рассыпавшиеся?»
   Так говорил Заратустра, когда темное покрывало в бисере звезд бережно укутало наши плечи, нежные языки пламени согрели тела, а сосны, устремленные в бесконечность, оградили Мир Двух от суеты мира.
   Я ощутил рядом Другого, ощущая самого Себя. Мой страх ретировался, как трусливый заяц, Другой был рядом.
   Заратустра плакал. Слезы скользили по его выпуклым скулам, замирали на улыбающихся устах и падали в мои открытые ладони. Слезы Другого стали в этот миг моими слезами. Не себя обрел я, но Другого.
   Я ощутил, я пережил, я есть…
 

О пути созидающего

   Зыбко еще мое состояние «самого Себя», но есть мгновения, когда я доволен.Что это за ощущение? И не расскажешь… Восторг! Жить без него становится невозможно, так хорошо в нем!
   То, что раньше не доставляло мне сильной боли, ранит теперь нестерпимо, и от этой боли я сжимаюсь, сжимаюсь и ощущаю самого Себя. И как только я, подобно улитке, прячущейся в раковине, сворачиваясь от боли, достигаю самого Себя, мне снова хочется развернуться! Я пульсирую! Разворачиваюсь, делаю ошибку, испытываю боль и возвращаюсь к самому Себе, а оттуда меня выталкивает, выбрасывает! Как батут! Впервые я учусь на своих ошибках! Никогда раньше они не учили меня, а требовали избегания. Я избегал, множил защиты, но теперь боль перестала меня пугать. Чего бояться?!
   Всю жизнь я считал себя недостаточно хорошим по всем параметрам. Одобрение других было целительным бальзамом для моих ран. И как же я боялся, что не заслужу очередной порции своего лекарства! Я был зависим от других и делал их зависимыми от себя. Я лгал, чтобы получить. Теперь я ничего не хочу от них, кроме их Самих! Меня задевает, что они не хотят быть сами Собой, и это больно. Может быть, и это как-то уйдет?
   О своих переживаниях я рассказал Заратустре, правда, запинался от смущения. Он слушал меня, улыбаясь, а потом говорил так:
   «Тебе наскучило уединение? Ты нашел самого Себя? Помедли еще немного и выслушай меня, своего Заратустру.
   Ничего не ищи, ибо будешь бояться!
   Когда говорят в тебе твои «Я», не слушай их, но смейся над ними, ведь они смешны!
   Если испытываешь боль, не ищи объяснений, но находи ошибки! Плохо не то, что ты ошибся, плохо, если ты испугался ошибки.
   Ты имеешь право на ошибку — засунь этот кляп в рот своему страху. В тебе есть желание Света! Не беда, что обжегся, в следующий раз будешь умнее!
   Не принимай радость свою за силу, а силу за право! Сила не в том, кто борется, а в том, кто не тратится на борьбу.
   Радуйся движению! Но помни, что ты не самокатящееся колесо! Ощути — сама Жизнь в нежности своей катит тебя!
   Одни дуют по ветру, другие же — против ветра: одни помочь пытаются ветру, другие — победить ветер. Не борись с ветряными мельницами, но будь ветряной мельницей!
   Прочь пафос, ибо пафос — награда для нищих! Радость — награда для свободных от пафоса! Смотри же, ветер наполнил крылья твои силой!
   Видишь ли ты, что Другие не такие, как ты? В этом ты един с ними! Ощущаешь ли ты единство? Помни, что ты восполняешься тем, что не покушаешься на Других!
   Не пытайся проткнуть мыльные пузыри. Разве не знаешь ты, что лопнут они сами собой? Не завидуй их полноте. Разве не знаешь ты, что они пусты в полноте своей? Так чего же ты опасаешься?
   Знаешь ли ты теперь радость свободы от страха? Знаешь ли ты теперь, что такое свобода? Скажи, что она безыскусна!
   Не хвались тем, что ты можешь. Тебе смешно должно быть от мысли, что невозможно для тебя что-то, чего бы хотел ты!
   Ты освободился от страха, знаешь ли ты, зачем?Вижу, как нежно сияют глаза твои! Видишь: мои глаза отвечают тебе!
   Знаешь ли ты, что нет закона другого, кроме страха? Ты освободился теперь от закона и можешь сказать, что тебе не нужна свобода!
   Не наделяй надежды свои силой своей. Кто бросает деньги на ветер? Не жалей денег, но лучше потрать их с толком!
   Ты крикнул: "Я одинок!" Я услышал Тебя. Кто не знает своего одиночества, тот не знает и радости своего контакта с Другим! Ты знаешь, так не бойся, а действуй!
   Ты крикнул: "Всё — ложь!" Теперь знаешь ты правду о безумии своем. Станешь ли ты прозябать в нем? Не прогонит безумие свое тот лишь, кто не знает о нем. Ты знаешь, чего же бояться? Действуй!
   Твои «Я» — твои страхи. Твои страхи делают тебя таким, каким хочешь ты быть для других. Но разве же ты хочешь быть для других, но не для Другого? Разве может один говорить со многими? Разве же Другому интересны «Я» твои, которые низводят его до безликости? Разве же голоден Другой до страха твоего? Нет, нет и нет! Так стань же убийцей «Я» своих, чтобы не погибнуть тебе Самому! Способен ли ты стать самоубийцей, чтобы жить, или будешь ты убийцей самого Себя и умрешь от страха?!
   Знаешь ли ты, что нет справедливости, кроме права твоего быть Другим, права всеобщего? Будешь ли ты справедлив? Как можешь ты тогда презирать?
   Ищешь ли ты, что будут другие справедливы к тебе, или прежде будешь ты справедлив к самому Себе сам? Что тебе в чужой справедливости, если к самому Себе не можешь ты быть справедливым, сам Себя лишаешь ты права Другим быть? Будь справедлив, и тебе не придется испытывать страх!
   Если другие меняют мнение о тебе, чье это мнение? Можешь ли ты навязать свое мнение Другому, даже если это мнение о тебе? Помнишь ли ты, что другой имеет право быть Другим? Что ценишь ты в человеке, если не то, что он Другой? Так чего ты боишься? Убил ли ты уже свои «Я»? Если да, то нечего тебе бояться, нечего!
   Кому хочешь угодить ты счастьем своим? Если самому Себе позволил ты быть Другим, ты другому позволил Другим быть. Ибо инаковость — свята! Не отрекайся же от своего счастья, ибо в Другом твое счастье! Помни: Другому можешь угодить ты только его счастьем!
   Почему думаешь ты о распятье своем, дурного не сделав? Если же сделал ты дурное, то будешь и своим палачом. Чего ж ты боишься суда чужого и чуждого?
   Разве целое может быть сложным? Целое не сложнее единицы! Не бойся костров, что разводят для твоих мыльных пузырей! Никто не поймает их, если ты сам отпустил их на волю!
   Ты протягиваешь руку, глядя в глаза? Разве можешь бояться ты, что вывернут руку твою? Так, может быть, не в глаза смотришь ты? Может быть, не ты смотришь?
   Если же вывернут тебе все-таки руку, разве же не ты подавал? Ты хотел, раз ты подал! Что ж сердиться теперь на Другого, который сделал то, что хотел он?
   Всегда появляться будет страх на твоем пути. Но по пути ли тебе со страхом твоим? Если нет, то что тебе до его появления? Иди своей дорогой! И страху своему позволь быть Другим, будь последовательным, эгоист!
   Помни, что нельзя быть Другим, не позволяя того Другому! И нельзя быть самим Собой, Другим не будучи! Не в достижениях слава твоя, но в инаковости!
   А страх твой — еретик и колдун, он прорицатель, безумец и скептик, он нечестивец, он и злодей твой. Но нет страха твоего без твоего «Я», оно потому — еретик и колдун, прорицатель безумный, нечестивый скептик и великий злодей.
   Все еще ценишь ты свои «Я»? А если не ценишь, так чего ж ты боишься? Разве же может ничто навредить тебе? То, что есть, не касается того, чего нет, — запомни это! Все еще боишься ты своей тени или выздоровел уже от безумия?
   Обратятся «Я» твои в пепел, когда увидишь ты, что нет в них ничего, кроме страха, которого бояться не можешь ты, эгоист! Ведь не будешь же ты защищать свои страхи, излечившийся от безумия!
   Другим будучи, идешь ты путем созидающего, ты созидаешь счастье свое! Ты открыт для Других! Мир открывается через тебя! Разве же будет путь такой для тебя труден?
   Самим Собой будучи, ты идешь путем чуткого, ты созидаешь счастье Другого! Ты радуешься счастью Его, через Него открывается тебе Мир! Разве же не стоит путь этот, чтобы пройти его?
   Лучащийся, что можешь презирать ты, кроме своего страха, ведь даже тени у тебя нет, ибо свет не отбрасывает тени! Будь же светом, ибо нет у света "другой стороны"!
   Не жди же, что пойдут за тобой другие, ибо Другие уже идут с тобой рядом! Так не будешь ты одинок, ибо нет любви, но есть контакт!
   Мои слезы взял ты в руки свои: я ощутил Другого подле себя и стал самим Собой. Ты мой сын и отец мой! Знаешь ли ты теперь, что значит быть самим Собой для Другого?
   Ты знаешь!»
   Так говорил Заратустра, взор его светился, а голос трепетал, словно нежный весенний лепесток, и вдруг оборвался. Он заплакал и я расплакался, черт знает, почему. Мы обнялись и долго просидели так…
   Кто-то скажет: «Глупо!» Пусть говорит.
   Когда руки освобождаются от страха, они становятся крыльями, нежнее всего касаются руки, свободные от страха. И это не чудо, это счастье.
 

О женщинах и бабенках

   Дела в клинике идут замечательно. Я перестал расстраиваться, что большая часть моих пациентов не хочет излечиваться, но только лечиться, и мне кажется, что они теперь благодарны. Когда же их наполняет благодарность, они почему-то начинают хотеть излечиться.
   Больше я не потворствую их страхам, однако же сердце мое ликует подобно звонким литаврам, когда они побеждают свои несметные страхи. И, как выяснилось, даже это обстоятельство (мое ликование) способно оказывать поразительный психотерапевтический эффект! Надо будет его запатентовать…
   Заратустра любезно согласился помогать мне по работе, но чаще держится в тени, утверждая, что у меня и без него все очень хорошо получается. (Хотя я-то знаю, что если кого и должны благодарить мои пациенты, так это его — Заратустру! Ну да ладно.)
   Большинство моих пациентов — женщины, им приходится тяжелее всего. Они не созданы жить в мире, где все эгоисты для других, а не в самих Себе. И я очень хотел, чтобы Заратустра говорил с ними об этом. Он согласился.
   Я собрал всю женскую часть моего отделения в зале для групповой терапии, и Заратустра говорил так:
   «Не упрекайте Заратустру, что прежде не говорил он с женщиной. Не потому, что не любит он женщину, но потому что любит ее, не говорил Заратустра с нею.
   Говорящий с женщиной или глуп, или зол, или лжец.
   Будет ли тот, кто любит, говорить с той, что хочет не понимать, но желает чувствовать? Глупо давать то, в чем не испытывают нужды, глупо предлагать то, что не может быть принято. Мужчина всегда говорит для себя, но женщине нужен не монах, а мужчина!
   Будет ли тот, кто любит, говорить с той, что хочет не уверений, а верности? Зол тот, кто предлагает то, что не может дать. Мужчина верен лишь одной женщине: ее имя — имя матери его. Женщины, неужели же и дальше готовы платить вы за блеск иллюзии тьмой поруганной жизни?
   Будет ли тот, кто любит, говорить с той, что хочет не умозаключений, а слов? Нет, не будет говорить он, но будет шептать. Лжет мужчина, который говорит об уме женщины, но дважды лжет мужчина, который верит в то, что он говорит, когда говорит об уме женщины!
   Беда женщины в том, что не ценит она в себе женщины. Кто ж отдает счастье свое в обмен на муку? Нельзя быть счастливой, не будучи собой. Кто ты есть, если не ты? Что ж отрекаешься ты от себя, женщина?
   Беда женщины в том, что хочет она быть мужчиной. Обида — плохой советчик, гордыня — глупый, соперничество — пустой. То, что видите вы, женщины, не является мужчиной, но лишь зримой мужественностью. Жесткий у рака панцирь, но думаете вы, что и брюшко его — монолит, а не так это…
   Своей фантазии пытаетесь подражать вы, но не мужчине. Если бы мужчине могли вы подражать, то имели бы и блага его, но с фантазией вашей, которой подражаете вы, только беды его и обретете вы!
   "Там хорошо, где нас нет!" — говорите вы, женщины, таков ваш принцип. И когда окажетесь вы там, где вас не было, скажете то же, что говорили вы прежде. Долго ли еще будете вы скитаться, гонимые страхом? Кто напугал вас, если не вы сами? Почему не скажете: "Там, где нас нет — нас нет!"?
   Что ж не прислушаетесь вы к себе, когда говорите вы: "От добра добра не ищут!"? Разве может быть добро больше, чем оно есть? Разве то добро, которого нет, больше того, что есть? Разве нужно вам что-то, кроме добра?
   Беда женщины в том, что мужчина ищет в ней не женщину, но мужчину. Зачем, женщины, потворствуете вы глупости, что приносит вам боль? Хоть бы не приносила она вам боли, но ведь приносит! Когда же перестанете вы казаться и станете?
   Когда скажете вы мужчине своему: «Не попутчик я твой, не дорога я для тебя, но дом!» Разве же не будет благодарен скиталец за кров? Что ж боитесь вы благодарности, а возмущение вызываете?
   В том беда женщины, что мужчина перестал быть мужчиной. Мужчина должен быть эгоистом: должен оплачивать он желания свои из собственного кармана. Плох мужчина, который торгуется, но дважды плох мужчина, который торгуется, словно женщина.
   Не только за нее, за женщину, но даже и за себя, за мужчину, не в силах ответствовать теперь мужчина, ибо не стал он еще эгоистом. Что же вы, женщины, не видите эгофилии его? Что ж потакаете ей? Когда ж станете вы мужчине женщиной, а матерью сыну, но не наоборот?
   Беда женщины в том, что она считает себя бесценной, ибо знают мужчины, что всегда могут купить ее. Беда женщины в том, что себе она лжет, когда говорит, что не имеет цены, ибо в пространстве лжи теряется лгущий.
   Беда женщины в том, что считает она себя равной мужчине. Соревноваться — значит, не быть женщиной. Не радоваться тем единственным способом, что дан тебе, — значит не радоваться вовсе. Но что есть большее, чем радость? На что променяли вы счастье свое, женщины? Зачем равенство печали вам с мужчинами?
   Беда женщины в том, что не знает она, — ребенок, ребенок невидимый, ребенок не рожденный еще, ребенок потенциальный скрыт в существе ее. Чаша всегда чаша, даже если она пуста. Прольется вода, если нет для нее чаши, но берегут не чашу, а воду, иначе зачем тогда чаша? Не знает этого женщина, оттого и несчастна!
   Беда женщины в том, что не видит мужчина ребенка, которого женщина охраняет в существе своем. Укоряет женщину он в корысти, ибо не видит мужчина, что не для себя, но для ребенка, скрытого в существе ее, корыстна женщина. Кто ж скажет об этом мужчине, если не женщина? Чего же боитесь вы, уже осужденные?
   Мужчина жесток, но не жёсток, оттого-то он и жесток, что обороняет ранимое. Но крепка цитадель женщины, крепка и невидима! Катается она под мужскими пальцами, подобно алмазу прозрачному в жерновах глиняных, и сокрушаются те, что не могут раздавить ее. Женщины живут дольше!
   Беда женщины в том, что манит ее мужчина в заоблачные дали миражей своих. Но куда идти женщине, когда ребенок слабый скрыт в существе ее? Не за мужчиной идет женщина, но за тем, кто защитит ребенка ее. Но не знает женщина, что не знает мужчина о том ребенке малом, что сокрыт в существе ее.
   Не знает мужчина и о стремлениях женщины, о том, что действительно она хочет, а потому будет он осуждать ее, ибо слеп и глух, потому что другой.Не знает мужчина, что не может женщина разделить стремлений его, ибо одно стремление у нее — это ребенок. Мужчина же только свои стремления знает. Как знать ему о существе женщины, которое есть уже и не может потому быть стремлением?
   В том беда женщины, что желание свое принадлежать мужчине, желание, в котором находит она самое само, называет она «повиновением». Тот, кто не задирал головы, не узнает и унижения поклона. Зачем же задирали вы головы свои, женщины, разве мало вы видите, самое само созерцая?
   Слишком долго слушала мужчин женщина, слишком долго они говорили с ней! Много ли надо, чтобы женщина поверила? Непонимающий согласится быстро с тем, кто говорит, что он знает. Но много ли понимают мужчины? Плох тот, кто не понимает, но в два раза хуже тот, кто думает, что понимает, не понимая.
   Всегда два голоса в ней, в женщине, — ее голос и ребенка, скрытого в существе ее. Но удивляется мужчина сердито, когда не может понять разговора ее, ибо не знает он о ребенке, что скрыт в существе женщины, и что не для себя, но с ним живет она, с ним только и разговаривает, вдвоем они говорят, перебивая друг друга!
   Власть мужчины, что игрушка в руках ребенка. Будет он плакать, когда потеряет игрушку свою, и боится он потерять ее. Нет худшей доли! Нужна ли игрушка вам, женщины? Что же лучше: быть королевой в рабстве или в рабстве — королевой? Помните, отвечая, «рабство» здесь — только оценка!
   В том беда женщины, что верит она и не верит одновременно. Она верит за себя, но не верит за ребенка своего, скрытого в существе ее. За него, за ребенка, принуждена она быть настороже. Что ж винить в этом мужчину?
   Не мужчине, но женщине нужен ребенок. Зачем же говорите вы, женщины, что не нужны вам дети? Так вы хотите купить любовь мужчины? Шантаж глуп, но и вовсе безумен он, когда шантажируют самоубийством!
   А мужская любовь — опостылет вам, женщины, ибо превращается мужчина любящий в щенка скулящего. Вы же молящих не любите, ибо как может быть он защитником и опорой вам, если смотрит на вас, как на вазу хрустальную, и дышать боится.
   Нет, женщины, от мужчин таких отвращение едкое сводит скулы ваши! Ибо не такого отца ищете вы для ребенка вашего, что скрыт в существе вашем! И хочется вам кричать, но не от страсти кричите вы, что снедать может вас, словно пламя безудержное, но от невыносимости глядеть на мужское бессилие!
   Но и самца похотливого не хотите вы, женщины, ибо не похоти, но силы ждете вы от мужчины вашего! Когда ж увивается он за вами, когда глазенки блестят его, то не зверь беспощадный говорит в нем, а падальщик! Как же вам отвратителен его трупный запах! И как он пятится гнусно, звука петард испугавшись, моля небеса о пощаде! Нет, только презрением можете наградить вы это жалкое подобие мужества!
   Однако же вот что скажет вам Заратустра, если должен сказать:
   "Счастлива женщина тем, что может быть женщиной, но не знает она о своем счастье!
   Счастлива женщина тем, что нет ей нужды быть мужчиной, но не верит она счастью своему!
   Счастлива женщина тем, что есть ребенок у нее, пусть и скрытый, которого она хочет, но не знает женщина о счастье своем!
   Счастлива женщина тем, что живет вечно в детях своих, но не знает она о своем счастье!
   Счастлива женщина тем, что может она отдаться и может довериться, ибо грезит об этом, но не знает женщина о своем счастье!
   Счастлива женщина тем, что нет нужды ей бороться за то, что нельзя не потерять, но не знает женщина о своем счастье!
   Счастлива женщина тем, что нет в ней ни предела, ни границы, ни цели: нет нужды ей идти, воевать и разочаровываться! Но и об этом не знает женщина!
   Счастлива женщина, когда слышит мужской шепот, не разбирая слов, но отрекается она от счастья своего ради миражей!"
   Отчего ж сердитесь вы на Заратустру, что не хочет он говорить с вами? — Ибо знает он, обманутые, не шепот его хотите вы слушать, но речи его.
   "Что же в речах Заратустры, кроме желания близости?" — спросите вы. Так и есть, но с женщинами речи эти разделяют его!
   Вы же не знаете границы, не заметите вы и подвоха, что так неприятен мне. Не хочу я обманывать вас, хоть и рады были бы вы обмануться. Не обмана, но силы должны искать вы, женщины!
   Вам я дам силу свою, если захотите вы быть возлюбленными только, но не любимыми. Помните, что если любит мужчина, то любит он, как мужчина, а потому как любить ему женщину? Рассказывали сказку вам про журавля и лисицу, да, видно, не поняли вы ее!
   Только возлюбленной может быть мужчине женщина, и то много больше, чем любовь мужчины к своему «Я», которую полагает он за любовь свою к женщине! И потому все было бы вам, женщины, если бы хотели вы быть только возлюбленными, но счастья своего не знаете вы!
   Оттого и я не говорю с вами, женщины, но шепчу вам:
   — я не люблю мужчины в вас, женщины, но люблю я мужчину в мужчине;
   — и возлюбил я женщину в женщине, ибо я мужчина;- я мужчина, женщины, ибо я эгоист, и не ждите от меня жалости, но алкайте страсть мою ненасытную, пока дано вам;
   — тот я, кого хотите вы, и я приду к вам, когда будете вы женщиной, когда будете готовы, ибо возлюбил я в вас женщину;
   — не будет чувство мое вечным, но будет оно страстным, ибо в сердце моем сладость и сила, а в теле моем жажда и обладание;
   — и растаете вы, возлюбленные, в руках моих, ибо я буду пламенем пожирающим, что сжигает сомнение, и буду я ветром, что разметает условности;
   — и я дам вам ребенка вашего, и вы будете растить его, соблазненные сами собою;