Страница:
Дверь медленно отворилась. На пороге стоял очень пожилой человек в темно-синей униформе. Он был невысок, подслеповато щурился и тем не менее нес во всем своем облике достоинство государственного чиновника. На черном поясном ремне у него висела огромная связка ключей, нанизанных на большое кольцо.
– Que se passe-t-il ici?[41]
«Страж подземелий», – решил Нижегородский и попросил компаньона переговорить с «папашей».
– Bonjour, monsieur. Comment allez-vous? Nous voudrions[42]… – начал медленно Каратаев.
Эмиль Гар, младший сторож-смотритель корпуса Сюлли, оказался уроженцем Эльзаса. Он покинул родину более сорока лет назад вместе с отступающей французской армией. Невзирая на семьдесят процентов немецкой крови, он считал себя французом, однако все еще помнил свой родной язык. Уловив фонетику немецкого произношения в словах пришельцев, старик повторил свой вопрос по-немецки:
– Что здесь происходит? Что вам угодно? Это служебный вход.
– Папаша, – обратился к смотрителю обрадованный Нижегородский, – нам необходимо срочно попасть в музей. Мы работаем с Тедди Дэвисом.
– Что-то я вас не припомню, – прищурился старичок. – Если у вас есть пропуска, идите через центральный вход, если нет – ждите открытия до половины второго. А я не могу вас впустить. Да и господин Дэвис сегодня еще не приезжал.
– А Ахмед Вахари, археолог из Египта, здесь? – спросил Каратаев.
– Этот тут. Он пятую ночь не вылезает из хранилища, но у него есть на то разрешение самого господина директора.
Видя, что сторож – дедок тертый, Нижегородский вздохнул и достал из кармана пачку каких-то карточек.
– Где же это… ах да, вот, папаша, смотри. Узнаешь? – он протянул одну из карточек к самому носу старика. – Вот это я, видишь, слева? А это ваш президент… Как не похож?! Да ты разуй глаза, дядя… Какой Фальер? У вас уже второй год Пуанкаре! Во дает! Ты вообще в газеты-то заглядываешь? Короче, дед, мы сотрудники международной археологической экспедиции, готовим здесь выставку «Тайна гробницы Тутанхамона». Через неделю ее должен посетить Раймон Пуанкаре, – Вадим энергично ткнул пальцем в фотокарточку, – и нам поручено проверить, как идут работы.
Смотритель, помнивший еще Наполеона III, но путавший современных политических деятелей, неожиданно оживился.
– Не называйте меня папашей, я – Эмиль Гар, гражданин республики. И с каких это пор во французском музее распоряжаются немцы?
– Резонное замечание, – согласился обескураженный Нижегородский, – но дело в том, гражданин Гар, что эта выставка – мероприятие скорее политическое и международное. Обещали подъехать кайзер, король Георг и русский царь. После утряски «марокканского вопроса» наши страны снова с уверенностью смотрят в будущее…
– Ничего не знаю, ждите здесь, – отрезал сторож. – Скоро придет старший смотритель, и я доложу о вас.
Дверь закрылась. Счастливое разрешение «марокканского вопроса» вряд ли могло заинтересовать гражданина Гара, от внимания которого ускользнул даже факт смены президентов республики.
– Чертов Вельзевул, – ругнулся Нижегородский, имея, вероятно, в виду легендарного призрака Лувра Вельфегора. Он снова принялся колотить в дверь. Когда же та вторично отворилась, он сунул в щель ногу, а под нос смотрителя золотую стофранковую монету. – Вы обронили деньги, гражданин.
Видя, что стофранковик произвел на сторожа гораздо большее воздействие, нежели фальшивая фотография, Вадим, дабы усилить эффект, принялся крутить ее в пальцах, попеременно показывая смотрителю то ее аверс, то реверс. Вряд ли папаше Гару часто приходилось видеть стофранковик так близко.
На аверсе тридцатидвухграммового диска из золота 900-й пробы был отчеканен обнаженный ангел, записывающий на свитке текст конституции. Связка римских фасций слева и гэльский петушок справа дополняли композицию медальера Аугустуса Дюпре, над которой сверху было выбито «REPUBLIQUE FRANCAISE». На оборотной стороне в венке из лавровых листьев четко читалось «100 FRANCS 1906», по внешнему краю шла надпись «LIBERTE EGALITE FRATERNITE», а литера «А», маленькая раковина и топорик внизу являлись знаками Парижского монетного двора. Это была, пожалуй, самая крупная звонкая монета своего времени.
Старик весь как-то подобрался и вытянулся во фрунт, словно ему предстояло принять из рук президента орден на красной ленточке. К слову сказать, когда около трех лет назад, в августе девятьсот восьмого, у них похитили «МонуЛизу», Эмиль Гар облазил все дворцовые чердаки и подвалы. Кто-то из сторожей в шутку намекнул тогда, что воры не смогли вынести картину и спрятали ее где-то в Лувре и что за сведения о ней непременно дадут орден офицера Почетного легиона. Слава богу, совсем недавно похититель сам привез полотно во Флоренцию и со словами «Лувр набит сокровищами, принадлежащими Италии», отдал ее в Галерею Уффици. Так что скоро «Джоконду» вернут в Париж.
– Держите ваши деньги и впредь будьте внимательнее.
Нижегородский взял руку смотрителя, вложил в безвольную ладонь тяжелый золотой диск и, слегка отодвинув старика в сторону, вошел внутрь.
– Ведите нас к египтянину и все время находитесь рядом. Может понадобиться ваша помощь, гражданин. Если дело выгорит, – таинственно добавил Вадим, – вам не избежать повышения.
Сторож запер дверь и повел компаньонов к ближайшей лестнице. Ему и раньше приходилось пропускать за деньги студентов-историков, молодых художников или чудаков-ученых, которым приспичило поработать с экспонатом, почему-либо недоступным для обозрения. Сторожа проводили их в хранилища или в закрытые для посетителей залы и не видели в этом ничего предосудительного. Конечно, они знали о конкуренции, существовавшей между мировыми музеями, и о том, что среди тех, кого они впускают, может оказаться какой-нибудь эксперт, нанятый «Метрополитен», или прикинувшийся школяром из Латинского квартала журналист. Таких в первую очередь интересовали новые приобретения Лувра. Те, о которых ходили легенды, о которых спорили, но которые специально месяцами выдерживались подальше от любопытных глаз, чтобы еще больше заинтриговать падкую до всего таинственного публику. Но, главное, вновь приобретенные шедевры следовало в первую очередь скрывать от вражеских шпионов-экспертов, чтобы те заранее не усмотрели в какой-нибудь статуе или обломке доисторического камня подделку.
Конечно, эти двое не походили ни на студентов, ни на ученых, и, предложи они пять франков, Эмиль Гар отверг бы их взятку с негодованием. Но сотня! Не зря говорят, что и ворота Рима открывались золотым ключом.
Они спустились вниз и очутились в средневековых подземельях с низкими сводчатыми потолками. Вероятно, эти подвалы сохранились еще с тех времен, когда Лувр был крепостью. В конце XII века Филипп Август сделал его своей резиденцией, а ровно шесть веков спустя дворец стал музеем. Тот, кто сказал, что Лувр «молчит неизменно и величественно, как пирамида», имел, вероятно, в виду как раз эти подвалы. Но электрическое освещение, грузовые лифты и современная система вентиляции превратили бывшие казематы в хранилища ценностей. И, если здесь эти предметы еще молчат, то будучи поднятыми наверх, в залы корпусов Денон, Сулли и Ришелье, они рассказывают историю цивилизации.
– А вот и господин Вахари! – воскликнул Нижегородский, увидав вчерашнего знакомого.
Тот стоял возле груды ящиков с тетрадью в руках. На нем был черный рабочий халат. Смертельная усталость на лице и красные воспаленные глаза свидетельствовали не об одной бессонной ночи.
– Краузе? – вздрогнул от неожиданности Вахари. – А это кто?
– Мой напарник, – коротко бросил Вадим. – Не беспокойтесь, господин Рихтер в курсе дел. Нам нужно осмотреть все, что прибыло сюда из Каира на «Анатолии». В первую очередь нераспакованные ящики. В вашем присутствии, разумеется.
– Зачем? Что случилось?
– Я объясню вам в процессе осмотра.
– Какой осмотр? Вы же не собираетесь вскрывать ящики прямо здесь? Вам лучше подняться наверх и дождаться мистера Дэвиса.
Египтянин собрался уже проскользнуть в какую-то дверь, но Нижегородский преградил ему дорогу.
– Минутку, господин Вахари, мы так не договаривались. Вчера мне показалось, что вы заинтересованы в успешных поисках пропажи, а сейчас я вижу, что это не так. – С этими словами Вадим снова вытащил из кармана пачку фотокарточек, поискал среди них нужную и, найдя, протянул ее Ахмеду. – Узнаете?
В принципе, это была та же самая фотография, что однажды открыла господину Пикарту вход в Царское ущелье. Те же два кресла, те же позы. Только слева от Нижегородского на этот раз вместо хедива сидел Горацио Китченер, собственной персоной.
При взгляде на снимок глаза Ахмеда сузились, а его и без того тонкие губы еще более сжались и побелели. Он напрягся, словно ожидая нападения. Стоявший рядом Каратаев вытянул шею и тоже с нескрываемым интересом разглядывал фотокарточку.
– Узнаете, – удовлетворенно резюмировал Вадим. – Слева человек, на которого я в данный момент работаю. Господин Рихтер подтвердит мои полномочия. – Нижегородский кивком указал на компаньона и спрятал карточку в карман. – А теперь покажите сами, куда вы засунули маску. Я не хочу прибегать к помощи полиции, раз уж обещал вашему шефу не поднимать шума. – Вадим решил, что настала пора приоткрыть карты, но, как настоящий игрок, он не мог обойтись без блефа. – То, что вы задумали, господин Вахари, совершенно бессмысленно. Китченер скоро уедет из Египта навсегда, а те, кто надоумил вас подложить ему свинью в виде золотой маски, вас же и обманули. Да-да, именно обманули! Вас использовали, сыграв на ваших патриотических чувствах, которые лично я уважаю. Вас уверили, что маска нужна для дискредитации консула? Как бы не так! В Англии ее заберут под предлогом, что заключительную часть операции «Немезида» исполнит кто-то другой. Но, клянусь Осирисом, Ахмед, это жулики. Они продадут маску за океан одному богатею, и тот скроет ее от всего света в своем подвале.
Темное лицо Вахари побледнело, приобретя землисто-пепельный оттенок. Он прислонился к стене и молчал.
– Ищите, раз вам все известно, – наконец тихо произнес египтянин, – а мне нужно работать.
Посторонившись, он принялся листать свою тетрадь.
– Найдем, господин Ахмед, будьте уверены. Вы позволите мне обращаться к вам по личному имени? Ведь только его вы оставили неизменным, меняя все остальные.
Нижегородский отошел с Каратаевым в сторону.
– Зайди за колонну и активизируй очешник на поиск золота, – шепнул он ему. – Как не умеешь?.. Да ты что! Савва, ты сорвешь всю операцию!
– Откуда я знал, что это пригодится? – вполголоса оправдывался растерянный Каратаев.
– Откуда-откуда. Черт! Этот сарацин не собирается колоться. Что делать?.. Ладно, ничего не остается, как применить психологическую атаку.
Нижегородский стал что-то шептать на ухо напарнику. Тот мотал головой и не соглашался. Вадим снова и снова убеждал его. Послышалось покашливание смотрителя.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Гар.
– А, папаша… то есть гражданин Гар. – Нижегородский взял под руку старика и повел к лестнице. – Где здесь рубильник? Вон там? Если его выключить, станет темно?.. Для дела, месье Гар, всего на десять минут… Да нет же, ничего мы не сопрем, вы можете закрыть все двери, а сами оставайтесь на страже. – Послышался хруст банкноты. – Вот и отлично. Значит, по моему сигналу.
Вадим снова подошел к Каратаеву.
– Савва, мы теряем время. Чего ты боишься? У Вельзевула стропила покосились еще лет двадцать назад. Ему даже полезно. А Ахмед – мужик крепкий. Скажет, где маска, и пусть проваливает.
Каратаев мотнул головой.
– В первый и в последний раз.
– Само собой. Пяти минут тебе хватит?
Савва извлек из кармана пальто очешник и зашел за какой-то мраморный барельеф, похожий на часть постамента или римского могильного камня с Аппиевой дороги. Нижегородский вернулся к египтянину. С минуту он постоял рядом, приглядываясь.
– Вам не было боязно здесь в одиночестве, Ахмед? Ночь, подземелье, ни одной живой души.
– Раз нет ни одной живой души, чего же тогда бояться? Предметов?
– А вы не верите в магию предметов? Вот, например, алмаз Феруамон, говорят, обладал чем-то эдаким.
– Мне не причинили вреда десятки мумий, господин Краузе.
– И вы не боитесь «проклятия фараона»?
– Никогда о таком не слыхал. А если бы и слыхал, то не пристало мусульманину бояться козней язычников. Это вы, христиане, обросли суевериями.
– Не стану спорить, – согласился Вадим. – А хотите пари? – В голосе Нижегородского появились театрально-таинственные интонации. – Я доказываю вам, что у некоторых предметов есть нечто вроде эфирной оболочки, нематериальной вторичной субстанции, которая несет в себе непознанное. Вы же, взамен, говорите мне, где маска.
Вахари с интересом посмотрел на странного европейца и захлопнул свою тетрадь.
– Только учтите: я не впечатлителен и не подвержен гипнозу.
– Значит, согласны?
– Начинайте.
– Тогда пошли.
Они медленно прошли несколько шагов по центральному проходу. Боковым зрением Вадим заметил желтоватое сияние сбоку. Оно исходило от одной из коробок, на которой что-то слабо светилось. Нижегородский тронул Ахмеда за рукав, указав кивком головы в ту сторону. Обернувшись, он отыскал фигуру смотрителя и махнул рукой. Послышались щелчки. В разных местах хранилища последовательно стал гаснуть свет. Через несколько секунд наступила полная темнота.
Теперь сияние стало совершенно отчетливым. Они оба молча прошли в ту сторону, где на невысоком, покрытом пылью ящике лежала золотая маска Тутанхамона.
– Что скажете? – громко и даже радостно спросил Вадим. – Узнаете? Ну вот, а вы не верили.
Ахмед Вахари ошарашенно взирал на сияющее изображение. Он уже было собирался что-то сказать и открыл рот, как вдруг маска отделилась от поверхности ящика и стала медленно приподниматься. Затем она резко приняла вертикальное положение, обратившись лицевой стороной к двоим стоявшим перед нею людям. Египтянин вскрикнул, отпрянул, обо что-то ударился и снова замер. Нижегородский внимательно наблюдал за ним. «Не грохнулся бы в обморок, – подумал он, – ищи потом нашатырь». Маска тем временем начала увеличиваться в размерах, поднимаясь вверх, к каменным нервюрам свода. Ее губы шевельнулись и приоткрылись. Обсидиановые зрачки вдруг стали закатываться под наползающие на них веки. Золотое лицо закрывало глаза. Но оно не засыпало – оно умирало.
Начались деформации и цветовые изменения. Упругие щеки постепенно делались дряблыми и морщинистыми, нос заострялся и частично проваливался, сшитые нитью черные губы теряли свою полноту, все более раскрывались, обнажая неровный ряд желтых зубов. Еще немного, и посеревшая кожа стала покрываться струпьями и лопаться. Золотой головной убор исчез, открыв облепленный редкими слипшимися волосами череп. Золотая маска юноши превратилась в страшное лицо мумии. Сожженная за три с половиной тысячи лет неверно подобранным при бальзамировании составом из смол, почти обуглившаяся кожа туго обтягивала череп.
– Так как насчет нашего уговора? – спокойно спросил Вадим, доставая из портсигара папиросу.
В это время голова мумии, уже достигшая в поперечнике метра, стала надвигаться на египтянина. Ее закрытые веки начали подрагивать, а разрываемая суровой нитью плоть полуистлевших губ все более расползалась.
– Остановите ее, – прошептал Ахмед. – Я все расскажу.
– Номер ящика. – Нижегородский выпустил струю дыма прямо сквозь черное лицо фантома. – Инвентарный номер ящика, господин Газ Хасан-бей.
– Я не знаю! Я сам ищу этот ящик уже несколько ночей. Остановите ее! – закричал Ахмед, закрываясь в ужасе руками. – Хватит!
Фантом погас. Наступила кромешная темнота. Что-то брякнуло, послышалась возня, щелчки зажигалки и ругань.
– А, дьявол! – зацепившись за проволоку или гвоздь, ругнулся Нижегородский, переходя на русский. – Саввыч, ты не мог, что ли, отключиться как-то постепенно? Ни черта же не видно. Месье Гар! – крикнул он сторожу. – Где вы там? Включайте уже свет! Эй, аллё, папаша! Граждани-и-ин!
Прошло не менее трех минут, прежде чем перепачканному в пыли Нижегородскому удалось добраться до выключателя. Смотрителя нигде не было. На ступенях ведущей наверх лестницы валялась связка ключей. Через минуту подошел Каратаев.
– Ну, старик, ты даешь! – встретил его Вадим. – Клип просто класс! Когда успел сваять? Еще в Мюнхене?.. Слушай, этот Вельзевул куда-то пропал. Дедок, похоже, уже за пределами Парижа. А где Хасан-бей? Ты его не видал? Куда он-то подевался? Эй, Ахмед! Господин Вахари!
Они нашли египтянина сидящим на полу между коробок. Увидав Нижегородского, Ахмед встал на четвереньки и попытался уползти вбок.
– Ну-ну, все кончилось. Хотите закурить? Так какой, говорите, ящик?.. Как это вы не знаете? А кто знает?.. Эй, вы меня слышите? – Вадим пощелкал пальцами перед остекленевшими глазами египтянина. – Савва, займись Ахмедом, я пойду поищу инструменты. Придется вскрывать все подряд.
– Погоди, – остановил его компаньон, – я, кажется, нашел программу инсталляции золотоискателя. Ну-ка, вытяни руку.
Каратаев надел очки и посмотрел на протянутую руку с перстнем.
– Та-а-ак… что тут у нас… одиннадцать граммов, семнадцать и две десятых карата или семьсот шестнадцатая проба. Верно?
– А я что, помню? Вроде да. – Нижегородский схватил тетрадь с описью содержимого ящиков. – Пошли.
Они двинулись вдоль прохода, уделяя особое внимание тем ящикам и коробкам, которые еще не были покрыты пылью. Очки позволяли Каратаеву считывать зрительную информацию, а тренированный зрачок – управлять функциями.
– Ну что? – сгорал от нетерпения Вадим. – Ты правильно настроил программу? Дай очки мне.
– Не мешай. Тут золото почти везде, но в небольших количествах… Ага! Кажется, есть!
Савва стал обходить вокруг деревянного контейнера с длиной ребра около метра.
– Номер тридцать четвертый. Ну-ка посмотри, что это.
– Сейчас… так… номер тридцать четвертый – это кресло из сокровищницы. Смотри, здесь приложена фотография и описание: дерево, инкрустация, плетеное сиденье…
– Вот теперь ищи отвертку.
В это время на лестнице послышались голоса и топот многочисленных ног.
Через три часа компаньоны сидели в кабинете Дэвиса, выделенном ему во временное пользование администрацией музея. Американец только что запер маску в сейф и все ещё не мог успокоить учащенно бившееся сердце.
– Ну, парни, прямо не знаю, что и сказать. Я ваш должник. Но как вам удалось? Откуда все-таки вы узнали о маске? Теперь-то вы можете сказать?
– Не все, мистер Дэвис, далеко не все. – Нижегородский, как обычно, выставив на всеобщее обозрение свою правую подошву, пил кофе, позвякивая фарфоровой чашечкой о фарфоровое блюдечко. – И у нас имеются профессиональные тайны. Скажу лишь, что ваш Ахмед сделал фотографию маски и послал ее своим сообщникам. Мои люди перехватили снимок. Мы давно следили за этой организацией. Здесь не столько кража, мистер Дэвис, сколько политика, и вам лучше не знать больше.
– Ах вот оно что! Теперь я многое начинаю понимать. А то древние тексты… – археолог хитро подмигнул. – Блестяще сработано, господа. Но почему Ахмед не вынул маску раньше? Ведь он не вылезал из Лувра целую неделю.
– Очень просто: он не знал, в каком ящике она находится.
– Как же так, ведь украл он?
– Видите ли, в чем дело, мистер Дэвис, – в разговор вступил Каратаев, – сегодня, перед тем как сбежать, Ахмед признался, что у него был сообщник. Ахмед подозревает, что во время пути из Луксора в Каир, то есть еще на нильском пароходе, этот человек, который знал, где находится маска, переложил ее в другое место. Скорее всего, у него были другие виды на эту штуковину. Когда Ахмед узнал об этом уже здесь, во Франции, ему ничего не оставалось, как несколько ночей караулить в хранилище Лувра всю вашу египетскую коллекцию. Прежде всего он опасался, что маску украдут и на этот раз уже окончательно. Попутно он искал ее сам. Каждый день вы поднимали наверх заранее оговоренные контейнеры, которые распаковывали непосредственно в экспозиционном зале. А накануне ночью несчастный Ахмед вывинчивал сотни шурупов, разматывал проволоку, стараясь не повредить сургучные печати, и проверял содержимое этих коробок. Потом ему приходилось все укладывать на место и вновь привинчивать крышки и проволоку. Вы не обратили внимание на его правую ладонь? Она вся в волдырях.
– Негодяи! Но что теперь с ней делать? – Голос американца стал озабоченным. – Как объявить о маске? Начнутся расследования, газетчики навесят на меня всех собак. Лучше бы ее вообще не было. Нет, я, конечно, не в том смысле, но все же… Что вы посоветуете?
– Тут два варианта, – произнес Нижегородский. – Либо вы говорите всю правду и немедленно, либо… не говорите ничего, пока не закончите с Долиной Царей. Второй вариант опасен – потом по гроб жизни не отмоетесь. Мой вам совет: созывайте репортеров и валите все на Ахмеда, тем более что он уже далеко. Во-первых, это будет справедливо, ведь он и есть истинный виновник. Во-вторых, Ахмед египтянин и у египетских властей не будет моральных прав требовать в отношении вас карательных санкций. Плюс к этому вы, как человек, обнаруживший пропажу и в связи с этим имеющий некоторые права, выступаете с предложением немедленной отправки маски в Каирский музей, где и есть ее законное место. Этот шаг произведет благоприятное впечатление, и, я надеюсь, вам простится допущенное на раскопках головотяпство. Но решать вам.
– Все верно. Но каков Ахмед! Зря вы позволили ему уйти…
– Мистер Дэвис, – решил предупредить поток новых вопросов Вадим, – пора поговорить об ответной услуге.
– Ах да, конечно, я вас слушаю.
– Вы помните о Феруамоне и «Английском призраке»? Совсем недавно вы уделили этой теме много внимания, проявив изобретательность и излишнюю, я бы сказал, фантазию.
– Разве? А что такое? Почему вас заинтересовала эта стекляшка?
– Потому что в настоящее время мы с товарищем представляем интересы ее владельца, – нисколько не покривил душой Нижегородский, поскольку они с Каратаевым действительно представляли свои собственные интересы. – Наш клиент обеспокоен тем, что с вашей легкой руки «стекляшка» может подпасть под международно-правовой бойкот. Это несправедливо. Нужно исправлять ситуацию.
– Да? Что вы имеете в виду? Как ее можно исправить?
– Очень просто: вы дадите интервью, в котором расскажете о полученном вами на днях письме. Вот оно. – Нижегородский положил на стол конверт без адреса и почтовых наклеек. – Это письмо от того самого A.F., о котором рассказывают столько небылиц. В нем он сообщает вам, как лицу непосредственно причастному к раскрытию тайн египетской истории, что алмаз Феруамон из его нашумевшего рассказа не более чем выдумка. Описание камня он позаимствовал из какой-то газеты, где шла речь об «Английском призраке». Совершенно случайно, без всякого на то умысла. Он сожалеет, что в результате переплетения вымысла с реальностью, в чем виноваты отчасти и вы, мистер Дэвис, могут пострадать интересы владельца реального алмаза. Кстати, весьма порядочного во всех отношениях человека.
Дэвис сделал расстроенное лицо и некоторое время молча смотрел на конверт.
– В письмо запросто могут не поверить, – сказал наконец он. – Чем я докажу, что оно от этого вашего A.F., будь он трижды неладен, и что я его вообще получал?
– Вы скажете интервьюеру, что автор письма в доказательство своей правдивости сообщил вам кое-какие подробности. Например, о некоторых фразах из его переговоров с редактором «Таймс» по поводу первого опубликования. Никто, кроме их двоих, а теперь еще и вас, не может знать этих нюансов. Интервьюер как раз из этой газеты. Он прибудет сюда… – Вадим посмотрел на часы, – уже через сорок пять минут. Ему не составит труда прямо из Лувра позвонить в Лондон и переговорить со своим шефом. После этого всякие сомнения должны отпасть.
– Как через сорок минут? Вы уже вызвали газетчика? – испугался Дэвис.
Нижегородский кивнул. На его лице была написана избитая французская фраза: «Такова жизнь».
– Время не терпит, мистер Дэвис. Приходится работать быстро.
Дэвису ничего не оставалось, как только, поиграв морщинами на сферическом лбу и побарабанив толстыми пальцами по столу, взять в руки конверт и еще раз поблагодарить этих двух свалившихся на его голову типов.
…На следующий день, съехав из номеров отеля, компаньоны в ожидании поезда решили в последний раз прогуляться по залам Лувра. Они не спеша бродили по бесконечным коридорам и анфиладам. Пройдя «античную бронзу», по лестнице Анри И поднялись в зал Кариатид.
– А здесь праздновали свадьбу Марии Стюарт, – сказал Каратаев.
– Очень может быть, – огляделся по сторонам Нижегородский. – Однако завтра мы будем в Амстердаме, мессир, – напомнил он. – Нужно что-то решать с «Фараоном» и прочими отпрысками «Призрака»-Феруамона. Либо мы их торгуем, либо подыскиваем стальной ящик с надежными замками где-нибудь в Берне. В обоих случаях не лишне позаботиться о страховке.
– Прежде необходимо выяснить цену, – задрав голову и разглядывая безрукие скульптуры четырех кариатид, резонно заметил Каратаев. – Тут не обойтись без Международного союза ювелиров.
– Que se passe-t-il ici?[41]
«Страж подземелий», – решил Нижегородский и попросил компаньона переговорить с «папашей».
– Bonjour, monsieur. Comment allez-vous? Nous voudrions[42]… – начал медленно Каратаев.
Эмиль Гар, младший сторож-смотритель корпуса Сюлли, оказался уроженцем Эльзаса. Он покинул родину более сорока лет назад вместе с отступающей французской армией. Невзирая на семьдесят процентов немецкой крови, он считал себя французом, однако все еще помнил свой родной язык. Уловив фонетику немецкого произношения в словах пришельцев, старик повторил свой вопрос по-немецки:
– Что здесь происходит? Что вам угодно? Это служебный вход.
– Папаша, – обратился к смотрителю обрадованный Нижегородский, – нам необходимо срочно попасть в музей. Мы работаем с Тедди Дэвисом.
– Что-то я вас не припомню, – прищурился старичок. – Если у вас есть пропуска, идите через центральный вход, если нет – ждите открытия до половины второго. А я не могу вас впустить. Да и господин Дэвис сегодня еще не приезжал.
– А Ахмед Вахари, археолог из Египта, здесь? – спросил Каратаев.
– Этот тут. Он пятую ночь не вылезает из хранилища, но у него есть на то разрешение самого господина директора.
Видя, что сторож – дедок тертый, Нижегородский вздохнул и достал из кармана пачку каких-то карточек.
– Где же это… ах да, вот, папаша, смотри. Узнаешь? – он протянул одну из карточек к самому носу старика. – Вот это я, видишь, слева? А это ваш президент… Как не похож?! Да ты разуй глаза, дядя… Какой Фальер? У вас уже второй год Пуанкаре! Во дает! Ты вообще в газеты-то заглядываешь? Короче, дед, мы сотрудники международной археологической экспедиции, готовим здесь выставку «Тайна гробницы Тутанхамона». Через неделю ее должен посетить Раймон Пуанкаре, – Вадим энергично ткнул пальцем в фотокарточку, – и нам поручено проверить, как идут работы.
Смотритель, помнивший еще Наполеона III, но путавший современных политических деятелей, неожиданно оживился.
– Не называйте меня папашей, я – Эмиль Гар, гражданин республики. И с каких это пор во французском музее распоряжаются немцы?
– Резонное замечание, – согласился обескураженный Нижегородский, – но дело в том, гражданин Гар, что эта выставка – мероприятие скорее политическое и международное. Обещали подъехать кайзер, король Георг и русский царь. После утряски «марокканского вопроса» наши страны снова с уверенностью смотрят в будущее…
– Ничего не знаю, ждите здесь, – отрезал сторож. – Скоро придет старший смотритель, и я доложу о вас.
Дверь закрылась. Счастливое разрешение «марокканского вопроса» вряд ли могло заинтересовать гражданина Гара, от внимания которого ускользнул даже факт смены президентов республики.
– Чертов Вельзевул, – ругнулся Нижегородский, имея, вероятно, в виду легендарного призрака Лувра Вельфегора. Он снова принялся колотить в дверь. Когда же та вторично отворилась, он сунул в щель ногу, а под нос смотрителя золотую стофранковую монету. – Вы обронили деньги, гражданин.
Видя, что стофранковик произвел на сторожа гораздо большее воздействие, нежели фальшивая фотография, Вадим, дабы усилить эффект, принялся крутить ее в пальцах, попеременно показывая смотрителю то ее аверс, то реверс. Вряд ли папаше Гару часто приходилось видеть стофранковик так близко.
На аверсе тридцатидвухграммового диска из золота 900-й пробы был отчеканен обнаженный ангел, записывающий на свитке текст конституции. Связка римских фасций слева и гэльский петушок справа дополняли композицию медальера Аугустуса Дюпре, над которой сверху было выбито «REPUBLIQUE FRANCAISE». На оборотной стороне в венке из лавровых листьев четко читалось «100 FRANCS 1906», по внешнему краю шла надпись «LIBERTE EGALITE FRATERNITE», а литера «А», маленькая раковина и топорик внизу являлись знаками Парижского монетного двора. Это была, пожалуй, самая крупная звонкая монета своего времени.
Старик весь как-то подобрался и вытянулся во фрунт, словно ему предстояло принять из рук президента орден на красной ленточке. К слову сказать, когда около трех лет назад, в августе девятьсот восьмого, у них похитили «МонуЛизу», Эмиль Гар облазил все дворцовые чердаки и подвалы. Кто-то из сторожей в шутку намекнул тогда, что воры не смогли вынести картину и спрятали ее где-то в Лувре и что за сведения о ней непременно дадут орден офицера Почетного легиона. Слава богу, совсем недавно похититель сам привез полотно во Флоренцию и со словами «Лувр набит сокровищами, принадлежащими Италии», отдал ее в Галерею Уффици. Так что скоро «Джоконду» вернут в Париж.
– Держите ваши деньги и впредь будьте внимательнее.
Нижегородский взял руку смотрителя, вложил в безвольную ладонь тяжелый золотой диск и, слегка отодвинув старика в сторону, вошел внутрь.
– Ведите нас к египтянину и все время находитесь рядом. Может понадобиться ваша помощь, гражданин. Если дело выгорит, – таинственно добавил Вадим, – вам не избежать повышения.
Сторож запер дверь и повел компаньонов к ближайшей лестнице. Ему и раньше приходилось пропускать за деньги студентов-историков, молодых художников или чудаков-ученых, которым приспичило поработать с экспонатом, почему-либо недоступным для обозрения. Сторожа проводили их в хранилища или в закрытые для посетителей залы и не видели в этом ничего предосудительного. Конечно, они знали о конкуренции, существовавшей между мировыми музеями, и о том, что среди тех, кого они впускают, может оказаться какой-нибудь эксперт, нанятый «Метрополитен», или прикинувшийся школяром из Латинского квартала журналист. Таких в первую очередь интересовали новые приобретения Лувра. Те, о которых ходили легенды, о которых спорили, но которые специально месяцами выдерживались подальше от любопытных глаз, чтобы еще больше заинтриговать падкую до всего таинственного публику. Но, главное, вновь приобретенные шедевры следовало в первую очередь скрывать от вражеских шпионов-экспертов, чтобы те заранее не усмотрели в какой-нибудь статуе или обломке доисторического камня подделку.
Конечно, эти двое не походили ни на студентов, ни на ученых, и, предложи они пять франков, Эмиль Гар отверг бы их взятку с негодованием. Но сотня! Не зря говорят, что и ворота Рима открывались золотым ключом.
Они спустились вниз и очутились в средневековых подземельях с низкими сводчатыми потолками. Вероятно, эти подвалы сохранились еще с тех времен, когда Лувр был крепостью. В конце XII века Филипп Август сделал его своей резиденцией, а ровно шесть веков спустя дворец стал музеем. Тот, кто сказал, что Лувр «молчит неизменно и величественно, как пирамида», имел, вероятно, в виду как раз эти подвалы. Но электрическое освещение, грузовые лифты и современная система вентиляции превратили бывшие казематы в хранилища ценностей. И, если здесь эти предметы еще молчат, то будучи поднятыми наверх, в залы корпусов Денон, Сулли и Ришелье, они рассказывают историю цивилизации.
– А вот и господин Вахари! – воскликнул Нижегородский, увидав вчерашнего знакомого.
Тот стоял возле груды ящиков с тетрадью в руках. На нем был черный рабочий халат. Смертельная усталость на лице и красные воспаленные глаза свидетельствовали не об одной бессонной ночи.
– Краузе? – вздрогнул от неожиданности Вахари. – А это кто?
– Мой напарник, – коротко бросил Вадим. – Не беспокойтесь, господин Рихтер в курсе дел. Нам нужно осмотреть все, что прибыло сюда из Каира на «Анатолии». В первую очередь нераспакованные ящики. В вашем присутствии, разумеется.
– Зачем? Что случилось?
– Я объясню вам в процессе осмотра.
– Какой осмотр? Вы же не собираетесь вскрывать ящики прямо здесь? Вам лучше подняться наверх и дождаться мистера Дэвиса.
Египтянин собрался уже проскользнуть в какую-то дверь, но Нижегородский преградил ему дорогу.
– Минутку, господин Вахари, мы так не договаривались. Вчера мне показалось, что вы заинтересованы в успешных поисках пропажи, а сейчас я вижу, что это не так. – С этими словами Вадим снова вытащил из кармана пачку фотокарточек, поискал среди них нужную и, найдя, протянул ее Ахмеду. – Узнаете?
В принципе, это была та же самая фотография, что однажды открыла господину Пикарту вход в Царское ущелье. Те же два кресла, те же позы. Только слева от Нижегородского на этот раз вместо хедива сидел Горацио Китченер, собственной персоной.
При взгляде на снимок глаза Ахмеда сузились, а его и без того тонкие губы еще более сжались и побелели. Он напрягся, словно ожидая нападения. Стоявший рядом Каратаев вытянул шею и тоже с нескрываемым интересом разглядывал фотокарточку.
– Узнаете, – удовлетворенно резюмировал Вадим. – Слева человек, на которого я в данный момент работаю. Господин Рихтер подтвердит мои полномочия. – Нижегородский кивком указал на компаньона и спрятал карточку в карман. – А теперь покажите сами, куда вы засунули маску. Я не хочу прибегать к помощи полиции, раз уж обещал вашему шефу не поднимать шума. – Вадим решил, что настала пора приоткрыть карты, но, как настоящий игрок, он не мог обойтись без блефа. – То, что вы задумали, господин Вахари, совершенно бессмысленно. Китченер скоро уедет из Египта навсегда, а те, кто надоумил вас подложить ему свинью в виде золотой маски, вас же и обманули. Да-да, именно обманули! Вас использовали, сыграв на ваших патриотических чувствах, которые лично я уважаю. Вас уверили, что маска нужна для дискредитации консула? Как бы не так! В Англии ее заберут под предлогом, что заключительную часть операции «Немезида» исполнит кто-то другой. Но, клянусь Осирисом, Ахмед, это жулики. Они продадут маску за океан одному богатею, и тот скроет ее от всего света в своем подвале.
Темное лицо Вахари побледнело, приобретя землисто-пепельный оттенок. Он прислонился к стене и молчал.
– Ищите, раз вам все известно, – наконец тихо произнес египтянин, – а мне нужно работать.
Посторонившись, он принялся листать свою тетрадь.
– Найдем, господин Ахмед, будьте уверены. Вы позволите мне обращаться к вам по личному имени? Ведь только его вы оставили неизменным, меняя все остальные.
Нижегородский отошел с Каратаевым в сторону.
– Зайди за колонну и активизируй очешник на поиск золота, – шепнул он ему. – Как не умеешь?.. Да ты что! Савва, ты сорвешь всю операцию!
– Откуда я знал, что это пригодится? – вполголоса оправдывался растерянный Каратаев.
– Откуда-откуда. Черт! Этот сарацин не собирается колоться. Что делать?.. Ладно, ничего не остается, как применить психологическую атаку.
Нижегородский стал что-то шептать на ухо напарнику. Тот мотал головой и не соглашался. Вадим снова и снова убеждал его. Послышалось покашливание смотрителя.
– Я могу вам чем-то помочь? – спросил Гар.
– А, папаша… то есть гражданин Гар. – Нижегородский взял под руку старика и повел к лестнице. – Где здесь рубильник? Вон там? Если его выключить, станет темно?.. Для дела, месье Гар, всего на десять минут… Да нет же, ничего мы не сопрем, вы можете закрыть все двери, а сами оставайтесь на страже. – Послышался хруст банкноты. – Вот и отлично. Значит, по моему сигналу.
Вадим снова подошел к Каратаеву.
– Савва, мы теряем время. Чего ты боишься? У Вельзевула стропила покосились еще лет двадцать назад. Ему даже полезно. А Ахмед – мужик крепкий. Скажет, где маска, и пусть проваливает.
Каратаев мотнул головой.
– В первый и в последний раз.
– Само собой. Пяти минут тебе хватит?
Савва извлек из кармана пальто очешник и зашел за какой-то мраморный барельеф, похожий на часть постамента или римского могильного камня с Аппиевой дороги. Нижегородский вернулся к египтянину. С минуту он постоял рядом, приглядываясь.
– Вам не было боязно здесь в одиночестве, Ахмед? Ночь, подземелье, ни одной живой души.
– Раз нет ни одной живой души, чего же тогда бояться? Предметов?
– А вы не верите в магию предметов? Вот, например, алмаз Феруамон, говорят, обладал чем-то эдаким.
– Мне не причинили вреда десятки мумий, господин Краузе.
– И вы не боитесь «проклятия фараона»?
– Никогда о таком не слыхал. А если бы и слыхал, то не пристало мусульманину бояться козней язычников. Это вы, христиане, обросли суевериями.
– Не стану спорить, – согласился Вадим. – А хотите пари? – В голосе Нижегородского появились театрально-таинственные интонации. – Я доказываю вам, что у некоторых предметов есть нечто вроде эфирной оболочки, нематериальной вторичной субстанции, которая несет в себе непознанное. Вы же, взамен, говорите мне, где маска.
Вахари с интересом посмотрел на странного европейца и захлопнул свою тетрадь.
– Только учтите: я не впечатлителен и не подвержен гипнозу.
– Значит, согласны?
– Начинайте.
– Тогда пошли.
Они медленно прошли несколько шагов по центральному проходу. Боковым зрением Вадим заметил желтоватое сияние сбоку. Оно исходило от одной из коробок, на которой что-то слабо светилось. Нижегородский тронул Ахмеда за рукав, указав кивком головы в ту сторону. Обернувшись, он отыскал фигуру смотрителя и махнул рукой. Послышались щелчки. В разных местах хранилища последовательно стал гаснуть свет. Через несколько секунд наступила полная темнота.
Теперь сияние стало совершенно отчетливым. Они оба молча прошли в ту сторону, где на невысоком, покрытом пылью ящике лежала золотая маска Тутанхамона.
– Что скажете? – громко и даже радостно спросил Вадим. – Узнаете? Ну вот, а вы не верили.
Ахмед Вахари ошарашенно взирал на сияющее изображение. Он уже было собирался что-то сказать и открыл рот, как вдруг маска отделилась от поверхности ящика и стала медленно приподниматься. Затем она резко приняла вертикальное положение, обратившись лицевой стороной к двоим стоявшим перед нею людям. Египтянин вскрикнул, отпрянул, обо что-то ударился и снова замер. Нижегородский внимательно наблюдал за ним. «Не грохнулся бы в обморок, – подумал он, – ищи потом нашатырь». Маска тем временем начала увеличиваться в размерах, поднимаясь вверх, к каменным нервюрам свода. Ее губы шевельнулись и приоткрылись. Обсидиановые зрачки вдруг стали закатываться под наползающие на них веки. Золотое лицо закрывало глаза. Но оно не засыпало – оно умирало.
Начались деформации и цветовые изменения. Упругие щеки постепенно делались дряблыми и морщинистыми, нос заострялся и частично проваливался, сшитые нитью черные губы теряли свою полноту, все более раскрывались, обнажая неровный ряд желтых зубов. Еще немного, и посеревшая кожа стала покрываться струпьями и лопаться. Золотой головной убор исчез, открыв облепленный редкими слипшимися волосами череп. Золотая маска юноши превратилась в страшное лицо мумии. Сожженная за три с половиной тысячи лет неверно подобранным при бальзамировании составом из смол, почти обуглившаяся кожа туго обтягивала череп.
– Так как насчет нашего уговора? – спокойно спросил Вадим, доставая из портсигара папиросу.
В это время голова мумии, уже достигшая в поперечнике метра, стала надвигаться на египтянина. Ее закрытые веки начали подрагивать, а разрываемая суровой нитью плоть полуистлевших губ все более расползалась.
– Остановите ее, – прошептал Ахмед. – Я все расскажу.
– Номер ящика. – Нижегородский выпустил струю дыма прямо сквозь черное лицо фантома. – Инвентарный номер ящика, господин Газ Хасан-бей.
– Я не знаю! Я сам ищу этот ящик уже несколько ночей. Остановите ее! – закричал Ахмед, закрываясь в ужасе руками. – Хватит!
Фантом погас. Наступила кромешная темнота. Что-то брякнуло, послышалась возня, щелчки зажигалки и ругань.
– А, дьявол! – зацепившись за проволоку или гвоздь, ругнулся Нижегородский, переходя на русский. – Саввыч, ты не мог, что ли, отключиться как-то постепенно? Ни черта же не видно. Месье Гар! – крикнул он сторожу. – Где вы там? Включайте уже свет! Эй, аллё, папаша! Граждани-и-ин!
Прошло не менее трех минут, прежде чем перепачканному в пыли Нижегородскому удалось добраться до выключателя. Смотрителя нигде не было. На ступенях ведущей наверх лестницы валялась связка ключей. Через минуту подошел Каратаев.
– Ну, старик, ты даешь! – встретил его Вадим. – Клип просто класс! Когда успел сваять? Еще в Мюнхене?.. Слушай, этот Вельзевул куда-то пропал. Дедок, похоже, уже за пределами Парижа. А где Хасан-бей? Ты его не видал? Куда он-то подевался? Эй, Ахмед! Господин Вахари!
Они нашли египтянина сидящим на полу между коробок. Увидав Нижегородского, Ахмед встал на четвереньки и попытался уползти вбок.
– Ну-ну, все кончилось. Хотите закурить? Так какой, говорите, ящик?.. Как это вы не знаете? А кто знает?.. Эй, вы меня слышите? – Вадим пощелкал пальцами перед остекленевшими глазами египтянина. – Савва, займись Ахмедом, я пойду поищу инструменты. Придется вскрывать все подряд.
– Погоди, – остановил его компаньон, – я, кажется, нашел программу инсталляции золотоискателя. Ну-ка, вытяни руку.
Каратаев надел очки и посмотрел на протянутую руку с перстнем.
– Та-а-ак… что тут у нас… одиннадцать граммов, семнадцать и две десятых карата или семьсот шестнадцатая проба. Верно?
– А я что, помню? Вроде да. – Нижегородский схватил тетрадь с описью содержимого ящиков. – Пошли.
Они двинулись вдоль прохода, уделяя особое внимание тем ящикам и коробкам, которые еще не были покрыты пылью. Очки позволяли Каратаеву считывать зрительную информацию, а тренированный зрачок – управлять функциями.
– Ну что? – сгорал от нетерпения Вадим. – Ты правильно настроил программу? Дай очки мне.
– Не мешай. Тут золото почти везде, но в небольших количествах… Ага! Кажется, есть!
Савва стал обходить вокруг деревянного контейнера с длиной ребра около метра.
– Номер тридцать четвертый. Ну-ка посмотри, что это.
– Сейчас… так… номер тридцать четвертый – это кресло из сокровищницы. Смотри, здесь приложена фотография и описание: дерево, инкрустация, плетеное сиденье…
– Вот теперь ищи отвертку.
В это время на лестнице послышались голоса и топот многочисленных ног.
Через три часа компаньоны сидели в кабинете Дэвиса, выделенном ему во временное пользование администрацией музея. Американец только что запер маску в сейф и все ещё не мог успокоить учащенно бившееся сердце.
– Ну, парни, прямо не знаю, что и сказать. Я ваш должник. Но как вам удалось? Откуда все-таки вы узнали о маске? Теперь-то вы можете сказать?
– Не все, мистер Дэвис, далеко не все. – Нижегородский, как обычно, выставив на всеобщее обозрение свою правую подошву, пил кофе, позвякивая фарфоровой чашечкой о фарфоровое блюдечко. – И у нас имеются профессиональные тайны. Скажу лишь, что ваш Ахмед сделал фотографию маски и послал ее своим сообщникам. Мои люди перехватили снимок. Мы давно следили за этой организацией. Здесь не столько кража, мистер Дэвис, сколько политика, и вам лучше не знать больше.
– Ах вот оно что! Теперь я многое начинаю понимать. А то древние тексты… – археолог хитро подмигнул. – Блестяще сработано, господа. Но почему Ахмед не вынул маску раньше? Ведь он не вылезал из Лувра целую неделю.
– Очень просто: он не знал, в каком ящике она находится.
– Как же так, ведь украл он?
– Видите ли, в чем дело, мистер Дэвис, – в разговор вступил Каратаев, – сегодня, перед тем как сбежать, Ахмед признался, что у него был сообщник. Ахмед подозревает, что во время пути из Луксора в Каир, то есть еще на нильском пароходе, этот человек, который знал, где находится маска, переложил ее в другое место. Скорее всего, у него были другие виды на эту штуковину. Когда Ахмед узнал об этом уже здесь, во Франции, ему ничего не оставалось, как несколько ночей караулить в хранилище Лувра всю вашу египетскую коллекцию. Прежде всего он опасался, что маску украдут и на этот раз уже окончательно. Попутно он искал ее сам. Каждый день вы поднимали наверх заранее оговоренные контейнеры, которые распаковывали непосредственно в экспозиционном зале. А накануне ночью несчастный Ахмед вывинчивал сотни шурупов, разматывал проволоку, стараясь не повредить сургучные печати, и проверял содержимое этих коробок. Потом ему приходилось все укладывать на место и вновь привинчивать крышки и проволоку. Вы не обратили внимание на его правую ладонь? Она вся в волдырях.
– Негодяи! Но что теперь с ней делать? – Голос американца стал озабоченным. – Как объявить о маске? Начнутся расследования, газетчики навесят на меня всех собак. Лучше бы ее вообще не было. Нет, я, конечно, не в том смысле, но все же… Что вы посоветуете?
– Тут два варианта, – произнес Нижегородский. – Либо вы говорите всю правду и немедленно, либо… не говорите ничего, пока не закончите с Долиной Царей. Второй вариант опасен – потом по гроб жизни не отмоетесь. Мой вам совет: созывайте репортеров и валите все на Ахмеда, тем более что он уже далеко. Во-первых, это будет справедливо, ведь он и есть истинный виновник. Во-вторых, Ахмед египтянин и у египетских властей не будет моральных прав требовать в отношении вас карательных санкций. Плюс к этому вы, как человек, обнаруживший пропажу и в связи с этим имеющий некоторые права, выступаете с предложением немедленной отправки маски в Каирский музей, где и есть ее законное место. Этот шаг произведет благоприятное впечатление, и, я надеюсь, вам простится допущенное на раскопках головотяпство. Но решать вам.
– Все верно. Но каков Ахмед! Зря вы позволили ему уйти…
– Мистер Дэвис, – решил предупредить поток новых вопросов Вадим, – пора поговорить об ответной услуге.
– Ах да, конечно, я вас слушаю.
– Вы помните о Феруамоне и «Английском призраке»? Совсем недавно вы уделили этой теме много внимания, проявив изобретательность и излишнюю, я бы сказал, фантазию.
– Разве? А что такое? Почему вас заинтересовала эта стекляшка?
– Потому что в настоящее время мы с товарищем представляем интересы ее владельца, – нисколько не покривил душой Нижегородский, поскольку они с Каратаевым действительно представляли свои собственные интересы. – Наш клиент обеспокоен тем, что с вашей легкой руки «стекляшка» может подпасть под международно-правовой бойкот. Это несправедливо. Нужно исправлять ситуацию.
– Да? Что вы имеете в виду? Как ее можно исправить?
– Очень просто: вы дадите интервью, в котором расскажете о полученном вами на днях письме. Вот оно. – Нижегородский положил на стол конверт без адреса и почтовых наклеек. – Это письмо от того самого A.F., о котором рассказывают столько небылиц. В нем он сообщает вам, как лицу непосредственно причастному к раскрытию тайн египетской истории, что алмаз Феруамон из его нашумевшего рассказа не более чем выдумка. Описание камня он позаимствовал из какой-то газеты, где шла речь об «Английском призраке». Совершенно случайно, без всякого на то умысла. Он сожалеет, что в результате переплетения вымысла с реальностью, в чем виноваты отчасти и вы, мистер Дэвис, могут пострадать интересы владельца реального алмаза. Кстати, весьма порядочного во всех отношениях человека.
Дэвис сделал расстроенное лицо и некоторое время молча смотрел на конверт.
– В письмо запросто могут не поверить, – сказал наконец он. – Чем я докажу, что оно от этого вашего A.F., будь он трижды неладен, и что я его вообще получал?
– Вы скажете интервьюеру, что автор письма в доказательство своей правдивости сообщил вам кое-какие подробности. Например, о некоторых фразах из его переговоров с редактором «Таймс» по поводу первого опубликования. Никто, кроме их двоих, а теперь еще и вас, не может знать этих нюансов. Интервьюер как раз из этой газеты. Он прибудет сюда… – Вадим посмотрел на часы, – уже через сорок пять минут. Ему не составит труда прямо из Лувра позвонить в Лондон и переговорить со своим шефом. После этого всякие сомнения должны отпасть.
– Как через сорок минут? Вы уже вызвали газетчика? – испугался Дэвис.
Нижегородский кивнул. На его лице была написана избитая французская фраза: «Такова жизнь».
– Время не терпит, мистер Дэвис. Приходится работать быстро.
Дэвису ничего не оставалось, как только, поиграв морщинами на сферическом лбу и побарабанив толстыми пальцами по столу, взять в руки конверт и еще раз поблагодарить этих двух свалившихся на его голову типов.
…На следующий день, съехав из номеров отеля, компаньоны в ожидании поезда решили в последний раз прогуляться по залам Лувра. Они не спеша бродили по бесконечным коридорам и анфиладам. Пройдя «античную бронзу», по лестнице Анри И поднялись в зал Кариатид.
– А здесь праздновали свадьбу Марии Стюарт, – сказал Каратаев.
– Очень может быть, – огляделся по сторонам Нижегородский. – Однако завтра мы будем в Амстердаме, мессир, – напомнил он. – Нужно что-то решать с «Фараоном» и прочими отпрысками «Призрака»-Феруамона. Либо мы их торгуем, либо подыскиваем стальной ящик с надежными замками где-нибудь в Берне. В обоих случаях не лишне позаботиться о страховке.
– Прежде необходимо выяснить цену, – задрав голову и разглядывая безрукие скульптуры четырех кариатид, резонно заметил Каратаев. – Тут не обойтись без Международного союза ювелиров.