Куусберг П.. Одна ночь

-- И мне ничего не сказала, -- заметил Маркус.
-- Мне жаль ее. И вас тоже.
-- Ну, теперь вы думаете хуже, чем обстоит дело.
-- Дай-то бог. От всего сердца желаю.
Дагмар поскользнулась и потеряла равновесие, Маркус поддержал ее.
-- Спасибо.
-- Наверное, ступили в санный след.
-- Постараюсь быть осторожнее.
-- Может, вам немного отдохнуть? 'Я остановлю лошадь.
-- Из-за меня не стоит. Поверьте, я ходок надежный,
-- Это хорошо. Нам придется топать не одну неделю.
-- Я бы лучше осталась в Ленинграде.
И снова Маркус вовремя промолчал. Уже вертелось на языке: "А еще лучше
в Эстонии". Именно так он уже не раз думал о Дагмар. Вместо этого сказал:
-- Посмотрите, какие высокие ели. Макушки сливаются с небом.
-- Это оттого, что ночь и снег идет.
-- Заснеженная ель -- на редкость величавое дерево.
-- Вы -- дитя города, Маркус согласился:
-- Верно, сельский житель воспринимает природу естественнее и глубже,
горожанин больше любуется и восхищается. А вы сами родом из деревни или
города?
-- Из пригородной деревни. Саку. Мне было восемь лет, когда семья
переехала в город. Отец учительствовал, хутора своего не имел.
-- Я родился в городе. Мой отец работал в портовых мастерских, три года
назад утонул -- и воды-то всего по колено было. Разрыв сердца. Да и вы не
можете считать себя деревенской; если бы родились в крестьянской семье и
оставались в деревне, тогда дело другое. А с восьми лет в городе -- по всем
статьям городская барышня.
-- Я толком и не помню своего деревенского детства. Речка да
приземистые сосенки на песчаном выпасе. Насосный колодец, погреб возле дома.
И школа, вернее, низкое и полутемное помещение, отец давал уроки трем
классам сразу. Куда лучше помню дедушкин и бабушкин хутор, меня туда возили
потом каждое лето. Так что все-таки немного деревенская.
-- Одних летних каникул мало. Я тоже провел как-то лето в деревне, но
ощущением деревенского, жителя не проникся. Большой лес действует на меня,
как храм, -- возникает чувство торжественности.
-- Скажите, вы плакали когда-нибудь при виде падающего дерева? А я
плакала. Это самое печальное воспоминание моего детства. Росли возле
молодого сосняка три высокие сосны. В учебнике природоведения была картинка
с такими соснами и подпись: "Корабельные сосны". Тогда я еще ничего не знала
о борьбе сосен за свое существование, мне казалось, что все молодые сосенки
-- это их дети. Но однажды сосны срубили, я видела, как валилась последняя
сосна, и рыдала как безумная. На мужиков, которые спилили их, смотрела как
на душегубов.
-- Признаюсь, что я тоже недели две в'алил деревья, зарабатывал на
карманные расходы. Однажды в зимние каникулы.
-- Вы пилили другие деревья. Если бы вы срубили мои сосны, я бы и
сейчас боялась вас.
-- Спасибо всевышнему, что вы жили уже в городе, когда я подрабатывал в
лесу.
-- Какие вы пилили деревья?
-- Разные. Лес попался дрянной. Думал, сорву куш, а принес всего
четырнадцать крон.
Постепенно разговор иссяк. Какое-то время шли рядышком молча. Одежда
уже покрылась толстым слоем снега. Идти по заваленной снегом дороге
становилось все труднее. Полозья оставляли за собой глубокую колею.
Маркус не вынес молчания.
-- Пойду все-таки остановлю лошадь! -- воскликнул он с деланным
оживлением и прибавил шагу.
-- Я совсем не устала, -- крикнула Дагмар вдогонку. Маркус оглянулся.
-- Лошадь все равно придется задержать. А то Яннус сильно отстал.
И исчез за пеленой снега, оставив за собой широкие следы.
Дагмар проводила его взглядом. Порой ей казалось, что Маркус что-то
скрывает от нее. Что знает о Бенно гораздо больше. Только не осмеливается
сказать, что с ним случилось. Может, Бенно нет в живых? В такие минуты
Дагмар думала, что неведение -- хуже любой правды. Когда Маркус сказал, что
плохое надо представлять хорошим, Дагмар затаилась в ожидании. Ей
показалось, что Маркус собирается говорить о Бенно. Однако он перевел
разговор на общие темы.
Вскоре впереди послышалось тпруканье, и Дагмар увидела сквозь падавший
снег дровни и лошадь. Через некоторое время все собрались у дровней;
последним, хотя он и размахивал во всю мочь своими длинными руками, будто
крыльями, подошел Яннус.
-- Ни одна машина не проехала, -- перебивая говоривших, загрохотал
дребезжащим басом Юлиус Сярг. -- И куда эта старая чертовка ведет нас?
-- Дорога правильная, -- заверил боцман Адам, будто каждый день ходил
по ней.
Койт поддел было:
-- Господин Сярг желают ехать на машине.
-- Против машины и я бы не возражал, -- сказал Валгепеа. Покрытый слоем
снега рюкзак на его спине сливался с плечами, и Валгепеа казался Койту
горбатым.
Хельмут Валгепеа не шутил, а сказал то, что думал, -- он и впрямь бы не
возражал против автомобиля. Да и другие, видимо, тоже. На автомашине одолеть
двадцать восемь километров ничего не стоило, теперь на это уйдет вся ночь.
...В начале пути повезло, и довольно крепко. Целых два дня после
Сясьстроя им еще улыбалось счастье. Судьба словно желала загладить свое
прежнее к ним равнодушие.
Валгепеа надеялся, что после того, как они переберутся через Ладогу,
худшее останется* позади. И дела пойдут куда глаже. Но вот поди ж ты --
судьба уготовила им новые удары. Первые же слова, услышанные Хельмутом на
маленькой восточной пристани, означали, что он рано сказал "гоп". А слова
эти были такие:
-- Немцы в Тихвине!
Раздались они на чистейшем эстонском языке, далеко окрест разнесся в
прохладе осеннего утра звонкий голос парнишки лет десяти.
-- Немцы в Тихвине!
Валгепеа только что спустился с трапа на узкий причал я еще не успел
оглядеться, как его резанули эти слова.
Он изумился, что мальчишка чисто говорил по-эстонски. Разве на
восточном берегу Ладоги живут эстонцы? А может, это вовсе не местный, а
какой-нибудь тоже эвакуированный? Валгепеа внимательнее пригляделся к
парнишке -- натянутая на уши буденовка, из-под расстегнутого ватника видна
подпоясанная длинная русская рубаха, сапоги размера на два больше
положенного, -- нет, первое впечатление не обмануло его, мальчишка должен
быть местным.
И только придя к такому выводу, Валгепеа подумал, где же этот самый
Тихвин, о падении которого объявлялось как об очень важной вести.
-- Немцы в Тихвине! -- снова прокричал парнишка. Видимо, он сам только
что услышал и торопился
первым передать новость дальше. Но откуда он знает, что надо кричать
по-эстонски? И этому Валгепеа нашел объяснение: мальчонка явно слышал, что
сходившие с ледокола пассажиры говорят по-эстоноки. А соображают сорванцы
быстро. Валгепеа с удовольствием задержал бы парнишку, но тот уже прошмыгнул
мимо.
Тихвин? Тихвин?.. Валгепеа вроде бы слышал недавно это название, но
связать его ни с чем не мог. Он уже несколько дней не читал фронтовых
сводок, на берегу Ладоги они не попадались. Очевидно, это известный в
здешних краях город или какое-нибудь крупное селение, иначе с чего бы
мальчишка был так возбужден? Падение городка в центральной части России или
на Украине вряд ли бы его так задело. И тут же обожгла мысль -- Тихвин стоит
на Северной железной дороге. Выходит, что путь им опять отрезан.
Хотя Хельмут и подумал так, полной картины он все равно не представил.
На сколько Тихвин отдален от Ладоги и как называется место, куда они
причалили? Даже этого Хельмут не знал. Ясно, что они на восточном берегу, но
где именно? И тут понял, что мало было бы толку, даже если бы кто, по
примеру этого мальчишки, крикнул: дорогие эстонские братья, вы в Волхове!
Волхов -- единственный город, который, по его мнению, должен находиться
где-то здесь. Петрозаводск остается севернее, он на берегу Ээнисярве, или --
как говорят русские -- Онеги, до Вологды же отсюда триста -- четыреста, а то
и все пятьсот отарых верст. На этом его запас географических сведений
исчерпывался.
Юлиус Сярг представлял себе положение иначе.
Из Новой Ладоги -- он уже знал название этой пристани -- их повезли
дальше в тесных, расхлябанных автобусах; очутившись рядом, Сярг начал
сердито говорить:
-- Ни одной железной дороги теперь у нас нет. А что я все время
толковал! Меня обзывают паникером, но разве трезвый взгляд на вещи -- это
паника? Рыба начинает загнивать с головы, попомни мое слово.
Иносказание Сярга насчет рыбы, которая гниет с головы, Хельмута
Валгепеа не интересовало. Он хотел знать точное местоположение Тихвина и
напрямик спросил об этом.
-- На Северной железной дороге. От Ладоги, если по прямой, восемьдесят
или, самое большее, сто километров. Соображаешь теперь, что за планы у
немецкого генштаба?! Глубокий охват Ладоги и встреча с финнами в Карелии.
Вспомни мои слова! Так кто же прав? Я или какой-то фанатик-сосунок!
Валгепеа понимал, что Сярг намекает на Койта, но намекам этим он
никакого значения не придавал. Его интересовали факты, а не комментарии к
ним. Делать выводы он любил сам. Поэтому и старался выяснить прежде всего
суть дела.
-- Тихвин стоит ниже Волхова?
-- Как ниже?
-- Ну, на восток?
-- Конечно, на восток.
-- Да, дело швах. -- Кое-что для Валгепеа стало проясняться.
-- Больше чем швах. Кто поручится, что немцы завтра не выйдут к Свири?
Их военная машина работает как часы, это у нас каждый узел и каждый винтик
разболтан. Знаешь, моряки говорили мне, что, если бы наш караван не держался
в такой близости от эстонского берега, а шел хоть на десяток километров
севернее, мы не угодили бы в эту минную кашу. К северу фарватер был чистым,
им пользовались, а нас погнали на минные поля...
-- Задним числом умников много.
-- Мы, эстонцы, маленькая и пустяковая группка, мушиное пятнышко в
огромном государстве. Но даже наша эвакуация до сих пор разве не говорит о
неорганизованности и неразберихе?
-- Вот ты все знаешь, -- скажи, куда нас теперь повезут?
Валгепеа одновременно и подкусывал и допытывался.
-- Говорят, в Сясьстрой. А что дальше, никто не знает.
Наконец Юлиус Сярг сунул Хельмуту под нос карманный атлас, чтобы тот
сам посмотрел и разобрался.
-- Теперь нам остаются одни лишь шоссе, -- говорил Юлиус с уверенностью
знатока. -- В общей неразберихе железная дорога -- это единственная система,
где есть хоть какой-то порядок. С автомобильным транспортом положение в сто
раз хуже. Дороги неохватные, машин кот наплакал. Хлебнем мы еще горюшка.
Валгепеа удивился:
-- Ерунда какая-то, Сясьстрой находится в нижней части озера, а я
думал, куда выше. Ну и кругаля же мы дали, если плыли всю ночь.
-- Круг этот нас от беды не спас, -- Юлиус Сярг оставался верен себе.
-- Свирь, где же это твоя Свирь? Ага, нашел. Ну до Свири немцу еще
идти. Если удержим Волхов, им будет не так-то просто.
-- Они прошли уже тысячу километров.
-- Да, шли они крепко, -- согласился Валгепеа и вернул атлас.
После того как он своими глазами увидел расположение Тихвина и
Сясьстроя, его начало клонить в сон. Ночью он почти и не спал. Сперва
морская болезнь, потом из-за Яннуса и Койта, которые точно в воду канули.
Боцман Адам видел их на палубе у поручней, когда их тошнило, и толстушка
Мелания заверяла, что в полночь Яннус и Койт заглянули в салон, но поди верь
дремавшей женщине. Чтобы успокоить Дагмар, Валгепеа пошел взыскивать
товарищей и до самого утра, охваченный дурными предчувствиями, искал их. А
они, черти лопоухие, в это время преспокойно храпели в котельной,
В Сясьстрое всех разместили в пустой школе. Валгепеа с удовольствием
прикорнул бы где-нибудь часок, но укромного уголка не нашел, всюду суетились
люди. А тут вскоре их повели в столовую, что порядком подняло настроение,
потому что в желудке было пусто. Последнюю малость, которая еще оставалась в
животе, он скормил рыбам. Из восьмидесяти эвакуированных только двое не
страдали морской болезнью: это их Адам и госпожа, которая оделила Койта и
его, Хельмута, кусочком сала. Румяную даму Валгепеа именовал про себя
госпожой, ибо своим поведением и манерами она напоминала ему жену владельца
пекарни, которая относилась к каждому, как к своему наемнику. Та тоже любила
порой совать кому-нибудь из работников в руку четвертинку и при этом слащаво
улыбалась. Есть и среди коммунистов подобные госпожи, думал Валгепеа,
партийный билет еще не наделяет новой природой. Человек может поддерживать
коммунизм, может верой и правдой служить ему и все равно будет оставаться
гос-подином или госпожой, если однажды в него вдохнули такую душу, которая
считает себя выше, а других ниже. Так Валгепеа думает и по сей день.
В столовой каждому дали по две котлетки и чечевичную кашу. Раньше
Хельмуту не доводилось пробовать чечевичную кашу, так же как и гороховые
котлеты, которыми их кормили в Ленинграде. Суп гороховый приходилось хлебать
сколько угодно, но есть кашу гороховую и котлеты из гороха -- никогда.
Валгепеа не был привередой, уминал все, лишь бы во рту не пищало. Чечевичная
каша ему даже понравилась, так же как и гороховые котлеты, -- была густой и
сытной. Мясные котлеты, правда, могли быть и погорячее -- котлета вкусная,
когда она прямо со сковороды и когда еще сало шипит. Но хулить котлеты вслух
Валгепеа не стал, только подумал про себя, даже не подумал, а как бы
почувствовал, -- бывает, и не поймешь, что там в голове происходит, мысли
вертятся или еще что творится. Как-то Яннус и Койт заспорили о мышлении и
интуиции, и Валгепеа сразил их заявлением, что человек мыслит как словами,
так и без них, -- без слов, может, даже чаще, это лишь выводы свои он
передает с помощью слов. Койт тут же объявил его интуитивистом, Яннусу тоже
казалось, что без слова нет и мысли, -- Валгепеа оставил их обоих при своем
мнении. Ему хватало собственного представления о вещах.
Валгепеа чувствовал, что люди охвачены тревожным беспокойством. Он
ловил это во взглядах, в тоне и в том, как люди ели. Уже одно то, что их
сразу повели в столовую, подняло настроение Хельмута. Когда же ему подали
тарелку, на которой дымилась чечевичная каша -- к счастью, она была горячая
-- и рядышком лежали две продолговатые мясные котлетки, -- он подумал или
ощутил, что голод их теперь минует. Правда, притаившаяся где-то в глубине
души осторожность предостерегала: не надо снова говорить "гоп", пока не
перескочишь, поэтому он и сохранял Известную сдержанность. И автобусная езда
означала для Валгепеа больше чем обычное передвижение. Автобус, котлеты и
чечевичная каша, вместе взятые, говорили ему, что дела во-все не так уж
плохи, как думает Сярг. Конечно, то, что немцы перерезали железную дорогу
возле Тихвина, калач не сладкий, только ведь на войне случаются всякие
неожиданности. Война сама по себе колоссальное непредвиденное состояние, тут
нечего без конца охать и ахать. Возможно, Валгепеа посмотрел бы на вещи и
более мрачно, но горячая чечевичная каша с котлетами -- факт ощутимый и
явный -- как бы склоняли к оптимизму.
-- Ешьте, -- советовал он сидевшей рядом Дагмар, -- кто знает, когда
снова придется.
Сказал лишь затем, чтобы Дагмар ела с большим аппетитом.
-- Валгепеа прав, -- поддержал Яннус, который умял бы и еще порцию. Но
второй ему не поднесли, все порции были на строгом учете. Им полагалось
восемьдесят восемь обедов, ни больше ни меньше. Положен был также ужин и еще
завтрак на следующий день, что будет потом -- насчет этого ясности не было.
По плану завтра намечалось идти дальше. Все об этом знали. Но падение
Тихвина перепутало планы.
-- Я съем, я все съем, -- заверила Дагмар, ложкой разделяя котлету на
кусочки -- вилок и ножей им не
дали.
-- Славная каша, -- нахваливал Валгепеа. -- К картошке я привык больше,
но и чечевица сойдет.
-- За чечевичную похлебку было продано первородство, -- заметил Юлиус
Сярг.
-- Это хорошо, что ты Библию читал, -- отозвался Валгепеа, -- только
тебе следует просветиться еще и в мусульманской и в буддийской вере.
-- Зачем? -- спросил Сярг и попался на удочку.
-- В Индии ведь живут буддисты и магометане. Койт расхохотался.
Даже Дагмар засмеялась.
Крепкая шея Сярга побагровела. Выложили, значит, в лицо то, о чем
ехидничали за глаза. Говорит, мол, о Ташкенте, а думает об Индии! Не верит в
силы Красной Армии и надеется, если дело примет крутой оборот, улепетнуть
через Ташкент к англичанам.
-- Настоящие эстонские патриоты всегда полагались на англичан, -- в
свою очередь поддел Койт.
Юлиус Сярг поднялся и, ни слова не говоря, вышел из столовой. Он не
успел доесть -- одна котлета и вся каша остались на тарелке: каши Юлиус не
любил. Есть кашу он вскорости привык.
Валтепеа уловил на себе осуждающий взгляд Даг-мар. Подумал: вот такие
они, эти женщины, сперва улыбаются, потом осуждают. Знал бы, что Сярг
сегодня такой чувствительный, можно бы и попридержать язык. До сих пор Юлиус
все сносил, обычно спорил один против трех-четырех и никогда не отступал.
Неужто смех Дагмар подействовал?
-- Кого это мы за чечевичную похлебку продали? -- оправдывал Койт себя
и Хельмута Валгепеа.
-- Нельзя все принимать буквально. Иногда говорится просто шутки ради.
Это сказала Мелания Суур.
Койт сосредоточенно подбирал с тарелки чечевичин-ки, притих, словно
мать осадила его. Дагмар предложила котлетку Яннусу.
-- Самой надо есть, -- отозвался он.
-- Я две котлеты никогда не съедала, -- объяснила Дагмар.
Валгепеа подмывало вставить, что оттого и худая такая, но не хотелось
рассердить еще одного человека. Хотя Дагмар и не рассердилась бы, женщины,
когда их называют худыми, никогда не сердятся. Просто он немного остерегался
Дагмар, которая еще не преодолела своего горя. Сейчас она, правда, и
разговаривала больше и даже шутить пыталась временами, но это вовсе не
означало, что уже перестрадала. Старается скрыть от других свою беду. Так
думал Валгепеа.
-- Я в это верю, -- обратился Яннус к Дагмар, -- ты как былинка, так
что никто в этом не сомневается. Только в войну не приходится есть по своему
усмотрению. Есть нужно, когда еда имеется, и наедаться, пока пузо принимает.
Я пережил две войны и знаю, что говорю.
-- Две войны? -- не понял Койт.
-- Ну да, -- разъяснил Валгепеа. -- Когда шла мировая война, мальчонка
ходить учился, а в освободительную -- он уже в штаны не мочился...
-- Во время гражданской войны, -- поправил Койт.
-- Вот видишь, Даг, все подтверждают мои слова. Так что котлету
придется съесть самой.
Дагмар все же переложила котлету на тарелку Яннуса.
-- У меня тоже одна война за плечами, -- усмехаясь, сказала она,
Начиная с Сясьстроя в их эвакуационной жизни уже не было никакой
организованности. Правда, вечером первого дня созвали коммунистов и
обратились к их совести, призвали быть для других примером хладнокровия,
сознательности и дисциплины, чтобы, если положение станет критическим, не
возникало паники и люди не стали бы на свой страх ломиться дальше. Но наутро
проводивший собрание высокий чин исчез вместе со своими друзьями. Тогда
провели новое собрание, на котором беглецам воздали по первое число и
решили, что дальше следует пробираться небольшими группами. Автомашин на
восемьдесят человек достать было негде.
Люди разбились на группки и пешком отправились в путь.
Юлиус Сярг разносил на все корки начальника, укатившего со своей
любовницей, и опять завел речь о рыбе, которая начинает пнить с головы. На
этот раз Валгепеа подливал масла в огонь. Они рядили и так и сяк, ходили
умаливать шоферов и наконец тоже пустились в дорогу пешком.
Боцман Адам раздобыл санки. Маленькие детские саночки, которые можно
толкать сзади и волочить за собой. Увидел их на каком-то дворе и выторговал.
Хозяин и рубля не брал, говорил, что детишки санками не пользуются, выросли,
если же понадобится, он смастерит новые, -- видно было, что человек он
мастеровой, добрый, и только по настоянию боцмана сунул в конце концов в
карман красненькую тридцатку. Санками обзавелись ради женщин, чтобы им не
пришлось нести свои пожитки. Хотя ни у кого особых вещей не было, но, когда
пройдешь в день двадцать пять километров, то и легкая ноша оттянет руки. А о
двадцати пяти километрах они договорились. Больше было бы женщинам тяжело,
да и мужчинам не шутка, тем более если придется шагать кряду дней десять или
пятнадцать. До Северной железной дороги не меньше чем двести -- триста
километров, потому что по прямой до Тихвина будет почти сто. Идти же
придется в обход, чтобы не угодить в лапы немцу, который может оказаться уже
за Тихвином. А кто поручится, что противник не прет на восток по железной
дороге? Предвидеть планы гитлеровских генералов трудно. Конечно, если
подумать, то получает-ся, что немцы и впрямь рвутся к Тихвину из-за
Ленинграда. Видимо, действительно собираются охватить Ладогу и соединиться с
финнами на другом берегу озера.
На следующий день они отправились в дорогу. Все нахваливали санки и
боцмана Адама, который их добыл, чемоданы и остальная поклажа свободно
умести-лись. Только Валгепеа не расставался со своим рюкзаком, он
невозмутимо пристроил его себе на загорбок, так, будто санок не было. Рюкзак
был добротный, и вместиться туда могло еще кое-что -- Валгепеа объяснил, что
привык странствовать с рюкзаком за плечами, мол, тяжести его он и не
чувствует. Без него даже неловко, словно чего-то недостает.
Вначале санки тащил Юлиус Сярг, а подталкивал боцман Адам. Их должна
была сменить другая пара. Мужчин хватало ровно на три смены, женщины в
расчет не шли. Дорога была накатала, сажи скользили легко. Двоих и не"
требовалось, сзади бы и один управился, только с какой стати силиться сверх
меры. Путь лежал неблизкий, а какой -- никто точно не знал. Сярг советовал
готовиться по меньшей мере километров на семьсот -- восемьсот, -- Койта это
взорвало. Но и он полагал, что, прежде чем доберутся до железной дорога,
недели две уйдет.
Им посоветовали идти из Сясьстроя по большаку, на север. Сейчас это
была главная магистраль, которая' вела в тыл. Вторая дорога шла в Волхов,
идти по ней смысла не имело, -- другое дело, если бы они хотели попасть на
фронт. Хотя сколько-нибудь точного представления о линии фронта у них тоже
не было, Сярг по-прежнему считал, что немцы после Тихвина рвутся на север,
навстречу финнам. Хельмуту Валгепеа, наоборот, казалось, что немец из
Тихвина пойдет на Волхов и уже оттуда, вдоль берега Ладоги, где есть хорошее
шоссе и ведет в северном направлении железная дорога, двинется дальше. Так
что Сясьстрой, если Красная Армия будет по-прежнему отступать, может
вскорости оказаться ареной боев. Да они и не пытались определить линию
перемещения фронта, только бы выяснить собственный маршрут. На картах
карманного атласа Сярга была обозначена железная дорога и только одно шоссе,
которое вело на север. По нему они как раз и шли, но где-то нужно было
повернуть на восток. То ли в Паша-Перевозе, то ли еще ниже? Пошел слух, что
за Свирью уже стоят финны, другие возражали -- дескать, дальше Сальми они не
продвинулись. Казалось, положение здесь такое же, как в Эстонии, -- все
питались слухами, толком никто ничего не знал.
Валгепеа поглядывал на проезжавшие мимо полуторки и трехтонки. Все они
шли с грузом. Он поджидал пустую или менее загруженную машину. Должны же они
появиться. Никто никогда не в состоянии наладить перевозки с такой
четкостью, чтобы не было порожняка. Всегда попадаются пустые грузовики, и
всегда находятся сердобольные шоферы. Или водители, которые готовы
подзаработать. Шагать по свежему воздуху -- дело, конечно, доброе, но ехать
все же предпочтительнее. Даже размышляя про себя, Валгепеа не терял чувства
юмора.
И ему удалось остановить машину.
Это был их первый счастливый день.
День этот вообще стал идиллией. Днем Хельмута Валгепеа, который,
подобно капиталу, командовал и распоряжался.
' Остальные сразу и не сообразили, с чего это он выскочил на середину
шоссе и размахивает руками. И только после того, как грузовик, зафырчав,
остановился, поняли, в чем дело. А Валгепеа уже действовал. Подбежал к
кабине, откуда высунулся шофер, и показал рукой вперед:
-- Туда? Шофер кивнул.
Валгепеа ткнул в сторону сгрудившихся возле грузовика товарищей и снова
показал -- вперед.
Шофер опять кивнул.
Валгепеа ухватился за край кузова, поставил ногу на окат и перемахнул
через борт. Выпрямился, расставил ноги и скомандовал:
-- Боцман, уладь там с шофером! Ребята, а ну поднимайте санки и
помогите забраться женщинам!
Он и впрямь распоряжался по-капитански, и все слушались его. Пока
боцман говорил с шофером, Сярг и Маркус втащили санки с вещами в кузов.
Яннус и Койт подсаживали Дагмар -- она оступилась, однако Маркус, успевший
уже забраться наверх, нагнулся, обхватил ее и одним рывком взметнул в кузов.
Дагмар удивилась, с какой легкостью он это проделал. Правда, шофер предлагал
ей сесть в кабину, но она уступила место Марии Тихник. Последним забрался
боцман Адам.
Сидеть пришлось на дне кузова. И хотя они старались усесться потеснее,
в ряд уместиться все не могли -- Маркусу я Сяргу пришлось упираться спинами
в боковые борта.
С тем же фырчаньем, с каким мотор остановился, он и завелся.
-- Довезет до Паша-Перевоза! -- пересиливая шум мотора, крикнул боцман
Адам. -- Дальше не едет!
-- Отсюда примерно тридцать километров, --добавил Сярг.
Койт по-мальчишеоки подмигнул Дагмар:
-- Подвезло!
И поинтересовался, не продувает ли ее. Она ответила, что ей хорошо.
Потом повернулась к Валгепеа!
-- Вас надо поблагодарить. Хельмут буркнул:
-- Благодарить надо шофера. Яннус поддел его:
-- Да у тебя русский язык экстра-класса.
-- Лишь бы понятно было, -- невозмутимо ответил Валгепеа.