Страница:
Это произошло на Коррехидоре - инаугурация (официальное введение в должность) президента Кэсона. В ноябре, перед самым началом войны на Тихом океане, состоялись выборы президента и вице-президента автономных Филиппин. Кэсон и Осменья победили, естественно, в условиях американского господства с подавляющим числом голосов (как-то Кэсон цинично заявил: "Если я захочу, будучи помещиком, избраться в органы власти, меня обязательно изберут"). И вот теперь инаугурация. Конечно, она отличалась от той, что состоялась шесть лет назад. Тогда Вашингтон направил солидную делегацию во главе с вице-президентом Джоном Гарнером. Красные ковры. Банкеты. Монументальные трибуны, украшенные цветами, приветствиями, лозунгами. Музыка оркестров. Фейерверки. Теперь же все по-другому. Солдаты сколотили из досок платформу, отдаленно напоминающую трибуну, около входа в туннель (а вдруг бомбежка, ведь японцы были хорошо обо всем осведомлены), на ней установили два стула - для президента и его бывшего фельдмаршала (когда президент США пригласил Д. Макартура вернуться в родное лоно и назначил его главнокомандующим вооруженными силами США на Дальнем Востоке, пришлось снять мундир из "акульей кожи").
На трибуну поднялся Кэсон. Он кашлял (обострился туберкулез). Полковой священник исполнил на органе "Поздравление вождю". Затем президент тонким голосом, прерываемым кашлем, говорил о "решимости Филиппин стать независимыми". Повернувшись к генералу, он "от имени филиппинского народа и своего" выразил ему "глубокую благодарность за преданность нашему делу, за оборону нашей страны и за обеспечение сохранности нашего населения".
Д. Макартур в ответной речи, оттолкнувшись от того, что это правительство родилось в "необычной колыбели", высокопарно, хотя и необычно тихо, продолжал:
"Еще никогда в истории не было подобной торжественной и многозначительной инаугурации. Акт, символически отмеченный своим демократическим процессом, происходит на фоне внезапной, безжалостной войны. Гром смерти и разрушения обрушился с неба... Слух может уловить даже раскаты боя, который ведут наши солдаты на линии огня".
Переждав немного, чтобы собравшиеся услышали взрывы бомб и снарядов на полуострове Батаан, Макартур закончил: "О, милостивый боже, сохрани эту благородную расу".
Оратор отвернулся, слезы текли ручьями. (Гораздо веселее прошел день рождения Артура - исполнилось ему 4 года, подали даже оранжад, преподнесли подарки, в том числе - игрушечный мотоцикл.)
Торжественная, по мере возможностей, инаугурация и произнесенные на ней речи со слезами, помимо своего прямого назначения, должны были скрыть противоречия между правящими кругами Филиппин и американской администрацией. Они возникли в связи с тем, что некоторым идеологам и политикам филиппинской элиты казалось выгоднее в данный момент сотрудничать с японскими оккупантами. Эти настроения отразились и на Коррехидоре. Японцы успешно обрабатывали деятелей, принадлежавших к разным слоям правящих кругов. Одним из них стал первый президент Филиппинской республики (родившейся после длительной антииспанской борьбы 12 июня 1898 года и вскоре задушенной американцами) генерал Эмилио Агинальдо. Он лично обратился по радио к Д. Макартуру с советом отступить перед превосходящими силами японцев и сложить оружие. Затем Э. Агинальдо передал микрофон официальному представителю Японии, который на тагальском и английском языках сообщил о решении премьер-министра Того предоставить Филиппинам независимость.
Эти заявления вызвали бурную и в общем для Токио благоприятную (со стороны филиппинской верхушки) реакцию. Удивительно, но сразу же после инаугурации с трогательными речами президент автономных Филиппин продиктовал письмо Рузвельту, в котором, обвинив Соединенные Штаты в том, что они бросили филиппинский народ и его лично на произвол судьбы, потребовал: "Считаю своим долгом и даже правом прекратить войну".
Письмо, правда (после разговора Д. Макартура с М. Кэсоном), осталось на Коррехидоре. Однако с решением не посылать ультиматума американскому президенту настроения развязать себе руки, желания использовать ситуацию, чтобы оказать давление на США, в будущем заставить их пойти на большие уступки при предоставлении независимости, не улетучились. М. Кэсон всячески демонстрировал недовольство американцами (рассчитывая также на то, что об этом недовольстве узнают в Токио и те кэсоновские единомышленники, которые уже начали сотрудничать с японцами). Он, например, сказал К. Ромуло, одному из своих приближенных и одновременно любимцу американцев, будущему министру иностранных дел Филиппин:
"Мы должны попытаться спасти себя, послать к черту Америку. Скажу тебе, нашу страну разрушают. Война между Соединенными Штатами и Японией это не наша война".
Через два дня мучительных и тяжелых раздумий М. Кэсон созвал заседание кабинета министров и попросил их поддержать решение потребовать у Вашингтона независимости немедленно, с гарантией обеспечения нейтралитета Филиппин, что подразумевало вывод как американских, так и японских войск. С. Осменья (вице-президент) и другие влиятельные в окружении президента люди несколько растерялись. Однако свое согласие дали. Письмо Рузвельту было направлено по каналам военных ведомств США 8 февраля 1942 года. В нем излагались такие претензии: Филиппины не получают никакой военной помощи, она идет "другим воюющим нациям". США, будучи сами в безопасности, обрекают Филиппины... и т. д. и т. п. В конечном итоге, заключал автор письма, остается один путь - превратить Филиппины в "тихоокеанскую Швейцарию".
Сразу же возникает вопрос: откуда такая смелость у Кэсона и Осменьи? Не Макартур ли инспирировал ее? Чем он при этом руководствовался сказать, конечно, трудно. Может быть, амбициозный человек с мечтами о президентстве, с мечтами навечно вписать свое имя в основные главы истории надеялся таким образом "заставить Белый дом повернуться к Филиппинам" и направить на архипелаг оружие, свежие армии. Тогда он освободит Филиппины, вернется в Манилу и таким образом продемонстрирует, что фельдмаршальская форма, которую он носил, была не с чужого плеча.
На мой взгляд, более пристального внимания заслуживает замечание У. Манчестера (после того, как он проанализировал и письмо, и реакцию на него Д. Макартура): обращение к американскому президенту--"первый удар колокола свободы", в который начал бить "третий мир". Другими словами, появились признаки рождения политики, которую позже назовут неоколониализмом. Такой вывод представляется верным, ибо "удар по колоколу" совершался с санкции, под надзором Д. Макартура, которому было вменено в обязанность проводить стратегическую линию Вашингтона. В свою очередь он, имея большие полномочия, мог определять в какой-то степени его силу, тембр, продолжительность звучания.
Однако Соединенные Штаты еще не до конца созрели к новой политике по отношению к Азии и Африке, тем более в период, когда шла жестокая война и когда первой задачей, стоявшей перед народами, был разгром фашизма и милитаризма. Даже если бы Вашингтон согласился на предложение Кэсона Макартура, он не пошел бы на его осуществление, ибо это привело бы к усилению военных позиций Японии, на что, конечно, не могли пойти ни Соединенные Штаты, ни союзники.
Следует иметь в виду и тот факт, что американская буржуазия не представляла себе такого быстрого ухода с Филиппин (отступление под ударами японцев рассматривалось как временное явление), а главное - ухода без должной предварительной подготовки: а капиталы? а американские базы? а стратегическое положение архипелага в Юго-Восточной Азии? Одним словом, Белый дом встретил предложение Кэсона с удивлением, недовольством, желанием тут же одернуть марионетку и его советников за забегание вперед. Военный министр Стимсон решил, что там, на Коррехидоре, спятили, сдали нервы. На заседании в Овальном кабинете Рузвельт, Стимсон и начальник штаба Маршалл еще раз подтвердили: Филиппины являются собственностью Соединенных Штатов. Ответ из Вашингтона звучал как окрик: "Предложение неприемлемо".
М. Кэсон, свидетельствуют историки, был взбешен. Он с трудом поднялся со своего кресла-качалки и чуть не плача вопрошал окружающих: "Кто в лучшем положении - я или Рузвельт? Кто может точнее решить, что хорошо для моего народа - я или Рузвельт?" В изнеможении он опустился в кресло, потом, подумав, позвал секретаря и велел ему подготовить декларацию, в которой следует сообщить: он, Кэсон, уходит в отставку, отказывается от поста главы государства. Однако когда ему принесли отпечатанный документ, Кэсон не подписал его, сообщив встревоженным членам кабинета, что сделает это утром на свежую голову.
Утром по пути в столовую, когда голова была свежей, президент встретил Осменью. Вице-президент принялся уговаривать Кэсона отказаться от принятого накануне решения и взять свое заявление обратно. Бунтарь отступил. Между тем началась подготовка к эвакуации филиппинского правительства. Наконец подошла подводная лодка "Сордфиш" ("Рыба-меч"). В нее внесли полуживого, разбитого болезнями и горькими мыслями президента, затем чемоданчик, адресованный вашингтонскому банку "Нэшнл Бэнк" - в нем были медали Д. Макартура, сертификат о браке, завещания, акции, ценные бумаги, свидетельство о крещении Артура, его первые ботиночки, фотографии и несколько статей о Макартуре, которые вырезала Джин из газет и журналов.
Прощаясь, Кэсон надел на палец генерала перстень-печатку и грустно сказал: "Когда они найдут ваше тело, я хочу, чтобы они узнали, что вы сражались за мою страну".
Но Макартура ждала другая судьба, другое будущее с другими планами относительно Филиппин.
Что же ожидало Филиппины в будущем? Прежде всего судьба страны складывалась, и это не будет слишком большим преувеличением, в "тени цезаря". Законное правительство все время пребывало за границами Филиппин, и Макартур постоянно контролировал его. В Маниле правительство Лауреля, созданное после предоставления стране "независимости" японцами, работало по всем строгим правилам "марионеточного режима". Оккупанты не знали проблем с членами "своего филиппинского кабинета министров", ведь в какой-то мере они были воспитаны Макартуром.
Патриоты, в авангарде которых шла Народная армия (Хукбалахап), руководимая коммунистами, вели героическую борьбу против японской оккупации, в освобожденных районах создавали органы народной власти. Другие партизанские силы, подчинявшиеся Д. Макартуру (сам он со своим штабом находился в Австралии), следовали его приказу "залечь поглубже". Так что главные, тяжелейшие удары японцев, к удовольствию "Наполеона Лусона", обрушивались на коммунистов и их союзников (в Маниле не раз приходилось слышать от бывших партизан, историков, политических деятелей такое предположение: а не была ли эта акция молчаливо спланирована и проведена антикоммунистическими стратегами, ультраправыми, милитаристами США и Японии?), и они несли большие потери.
Но вот Д. Макартур с триумфом, как освободитель, ступил на землю архипелага. Началась вторая серия "филиппинского эксперимента", в которой и на этот раз одну из ведущих ролей играл "Американский кесарь".
В апреле 1945 года президентом США после смерти Рузвельта стал Г. Трумэн. Он встретился с С. Осменьей, который после смерти Кэсона стал президентом автономных Филиппин. Встреча состоялась в Вашингтоне. Г. Трумэн заверил, что Филиппины получат независимость тогда, когда, с точки зрения Соединенных Штатов, это будет практически возможным.
Между тем Д. Макартур создавал эти практические возможности. Опираясь прежде всего на элиту. В результате после провозглашения независимости в июле 1946 года Филиппины оказались в еще большей зависимости от США. Большей благодаря в немалой степени двусмысленности положения - независимая республика по форме, зависимая по существу.
Рождественский подарок
После полуночи (8 декабря 1941 года) прошло три часа. Вдруг тишину отеля "Манила" нарушили протяжные телефонные звонки. Один, другой, третий... десятый. В номерах трубку не поднимали - те, с кем хотели говорить, спали сладким сном: пышный бал только что закончился. Банкет давали в честь командующего ВВС США на Филиппинах Бреретона. 120 летчиков, среди которых члены экипажей семнадцати бомбардировщиков, гуляли весело, весь вечер и всю ночь.
Не дозвонившись ни до старших офицеров, ни до их адъютантов, оператор гостиницы дошел до самой вершины своей телефонной пирамиды. Д. Макартур услышал о нападении на Пёрл-Харбор.
Это случилось 7 декабря 1941 года. Планы японского главного командования сводились к следующему: неожиданным ударом по тихоокеанской базе США Пёрл-Харбор вывести из строя значительную
часть военно-морских сил и парализовать возможность переброски американских кораблей в районы Южных морей для оказания поддержки английскому и голландскому флотам; молниеносной атакой захватить Гонконг и Филиппины, с тем, чтобы ликвидировать англо-американские "ворота" в Южно-Китайском море.
Опустив трубку, Макартур взял Библию. Каждый раз он находил в этой вечной книге то, что было созвучно его настроению, что помогало разобраться в событиях, обстановке, понять самого себя, лучше оценить свои победы, успехи и промахи. Так, по крайней мере, считал Д. Макартур. Вот и сейчас. Медленно переворачивались страницы. Многое на них могло звучать актуально в свете только что полученного известия, многое заставляло оглянуться назад:
"Если долгое время будешь держать в осаде какой-нибудь город, чтобы завоевать его и взять его, не порти дерев его, от которых можно питаться, и не опустошай окрестностей...
...Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и, увидев то, народ отступил..."
Еще будучи начальником генерального штаба, Д. Макартур одобрил план "Орандж" ("Апельсин"), разработанный для Филиппин. Приехав на Филиппины, Д. Макартур подтвердил свое удовлетворение "плодом стратегической мысли". Более того, усовершенствовал его. План был прост и, как тогда казалось, если не являлся совершенством, то, во всяком случае, его не стыдно было бы положить перед военным мыслителем на уровне самого Клаузевица. Вот основная идея:
"Следует укрепить полуостров Батаан и остров Коррехидор, закрывающий вход в Манильский залив. В случае нападения противника на остров Лусон должно, оказывая ему сопротивление, двигаться к Батаану, там закрепиться, остановить агрессора и ждать, когда к берегам подойдут американские эскадры, которые и сокрушат противника".
Новизна заключалась в следующем: Филиппинам надо иметь торпедные катера, максимум 250 самолетов и 4000 солдат, даже не очень хорошо обученных, и оборона обеспечена. При этом Д. Макартур исходил еще из одного варианта: противник высаживается, но его не подпускают к Батаану, а тут же сбрасывают в море - победа!
Но уже тогда план "Орандж" стал вызывать все большие сомнения. Манила находится на расстоянии 8004 миль от Сан-Франциско, а если идти из Нью-Йорка через Панамский канал, то путь, который следует преодолеть, вырастает до 13088 миль. В то же время Нагасаки расположен всего в 1006 милях. После первой мировой войны Япония, пользуясь мандатом, поставила под контроль многие острова в Тихом океане, в частности, Каролинские, и американский флот уже не мог беспрепятственно подойти на выручку филиппинскому гарнизону, который планировал окопаться на полуострове Батаан. С развитием же военной авиации и подавно. Японцы, кстати, создали прекрасную базу на Тайване, откуда до северного филиппинского острова Баско всего 40 миль (в ясную погоду с Баско прекрасно видны очертания Тайваня, его зелень, холмы, в бинокль можно даже разглядеть, на какой лодке причаливает к берегу рыбак, во что одет). Что ж? Офицеры Макартура не ведали того, что происходит на Тайване? Вот почему бригадный генерал Стэнли Эмбик назвал план "Апельсин" "актом сумасшествия". Со своей стороны, Б. Клэир пишет, что, одобрив план, Д. Макартур "обнаружил неспособность выработать реалистическое мнение относительно оборонительной политики Филиппин".
21 декабря 1935 года в Маниле подписывается Закон о национальной обороне, составленный в точном соответствии с указаниями Макартура.
"К 1946 году,- заявил "Американский кесарь",- я превращу Филиппины в тихоокеанскую Швейцарию (в данном случае речь шла не о нейтралитете, за что будет ратовать позднее президент Кэсон, а о том, чтобы строить филиппинскую армию по швейцарскому образцу.- Л. К.), которая будет стоить любому нападающему жизни 500 000 солдат, агрессору потребуется три года и пять миллиардов долларов, чтобы завоевать (Филиппины)... Эти острова должны и будут защищены. Я здесь по благодарению бога. Это моя судьба".
Филиппины были разбиты на 10 военных округов, каждому из них к 1946 году следовало ежегодно готовить по 10 тысяч солдат. Таким образом, за десять лет Филиппины получат почти полумиллионную армию. Сила! Создали даже военную академию. Но что же происходило на практике?
На практике новобранцев часто учили обращаться не с винтовкой или пулеметом, их заставляли пахать землю, вязать солому. Но даже более или менее обученных солдат (если шестимесячное пребывание в лагерях, когда даже винтовку не дают подержать в руках, можно назвать обучением) филиппинской армии в 1940 году демобилизовали. Причем немало - 135 000! Что касается американских войск численностью около 11 000 штыков, из которых более половины являлись вольнонаемными филиппинцами-скаутами, то их командиры офицеры США также не могли, положа руку на сердце, отрапортовать: "Готовы к бою!"
Истинное положение Филиппин становилось очевидным. Верховный комиссар США Фрэнсис Сэйр в 1940 году публично заявил:
"Не только беспомощная филиппинская армия, но даже США не смогут успешно оборонять острова".
Конечно же, такие заявления Д. Макартуру слушать было неприятно. Но правда есть правда. Действительно, не было ни армии, ни военных сооружений, даже бомбоубежищ. Такие результаты деятельности (некоторые филиппинские историки называют их "откровенно антифилиппинскими") военного советника, потом фельдмаршала филиппинской армии, а затем снова генерал-лейтенанта армии США требовали либо объяснения, либо оправдания. И Д. Макартур принялся объяснять. Нет, нет! К себе он не мог предъявить никаких претензий. Виноватыми оказались прежде всего сами филиппинцы и "красные". Происки пацифистов, коммунистов, козни Советского Союза - вот причина того, что вместо армии Филиппины получили нечто аморфное и беспомощное. В "Воспоминаниях" их автор утверждает: пацифистская пресса постоянно стремилась дискредитировать мероприятия Макартура - Кэсона, мешала подготовке вооруженных сил, а Советская Россия проводила секретную тактику, имевшую цель вызвать недоверие к Соединенным Штатам, что, естественно, затрудняло работу Макартура по превращению Филиппин в неприступный Гибралтар.
Ну а в чем виноваты сами филиппинцы? Они, видите ли, плохо поддавались обучению, не усваивали военную терминологию, которая преподносилась на незнакомом им языке, то есть на английском. Слаженных действий трудно было добиться и внутри взвода, роты, полка. Снова из-за языковых барьеров: в роте могли оказаться солдаты, говорившие на восьми языках, а в полку еще и на 87 диалектах. Как тут понять друг друга? Такое объяснение мало кого удовлетворило. Не ту крепость старался одолеть Макартур, о которой говорил вслух. Потому-то не те "дерева брал".
В Соединенных Штатах откровенно заявляли о нежелании поставлять Филиппинам оружие из-за опасения (его разделила филиппинская элита), что оно "подтолкнет туземцев на восстание и тогда американские винтовки будут повернуты против американцев". Б. Клэир указывает на боязнь повторения революции 1899 года и вооруженного антиамериканского выступления. Именно этими мотивами руководствовалось военное министерство США, начальник генерального штаба Мэлин Крейг, когда принималось решение сократить поставку оружия филиппинцам до минимума и ограничить ее давно устаревшими образцами (каски, например, не могли защитить даже от кокосового ореха, упади он на голову солдата). Одновременно американские торговцы цинично наживались на собственном страхе. Продавая филиппинцам негодное оружие, они установили немыслимо высокие, ничем не оправданные цены. Каждая винтовка шла на вес золота. И какая! Давно отстрелявшая свой век. Вместо сапог присылались теннисные тапочки.
А между тем Д. Макартур укреплял формирования, на которые ни денег, ни современного оружия, одним словом, никаких "дерев" не жалели. Они составляли карательный аппарат автономного правительства. Он состоял из констабулярии (9 тысяч солдат) и муниципальной полиции (7 тысяч человек). Эти "силы поддержания порядка" были по сравнению с армией и флотом по тем временам прекрасно экипированы и механизированы. Их офицерский и сержантский состав прошел основательную "теоретическую" подготовку под руководством присланных инструкторов, которые передавали опыт американских полицейских и сыскных служб.
С ведома, а значит, и одобрения Д. Макартура создавались всякого рода погромные, реакционные военизированные формирования, главная задача которых заключалась в подавлении прогрессивных, в первую очередь рабочих организаций, в периодическом "кровопускании". Таковой стало созданное в 1939 году формирование фашистского типа "Солдаты умиротворения". Возглавлял ее губернатор провинции Пампанга Сотеро Балуйот, помещик, горнопромышленник, владелец крупной строительной компании. И если Д. Макартура называли "Наполеон Лусона", то С. Балуйота - "генералом Франко из Пампанги". В распоряжении "маленького филиппинского диктатора" была большая сила - 20 тысяч человек. Солдаты, по существу наемники, носили голубые рубашки, шляпы типа ковбойских с гербом своего формирования. Каждый член войска С. Балуйота давал при вступлении клятву бороться "против стачек и коммунизма", защищать режим (колониальный, естественно) и добиваться "сердечных отношений между помещиками и арендаторами".
Это действительно были наемники, ибо содержали, кормили и одевали их промышленники, землевладельцы. "Солдаты умиротворения" особенно "отличались" при подавлении выступлений трудящихся за лучшую долю, забастовок. Нередко они выполняли роль штрейкбрехеров. Наемники действовали в тесном контакте с констабулярией, прежде всего с ее специальными частями, на которые возлагались полицейские функции. При вступлении в должность министра труда в правительстве Кэсона бывший начальник полиции Леон Гинто, обращаясь к "солдатам умиротворения", сказал: "Социалисты-коммунисты будут наказаны... Это вы уничтожите социализм".
Объективности ради следует сказать, что и армий также отводились не оборонительные, а карательные функции, в данном случае даже безнадежно устаревшая винтовка - вполне подходящее оружие: ведь направлено оно против крестьянина, ничего, кроме ножа и мотыги, не имевшего.
Вот та главная война, к которой готовился и которую уже вел на Филиппинах "Наполеон Лусона". Здесь он проявил себя умным, изощренным, терпеливым, хитрым. И если регулярная армия "швейцарского образца" представляла неорганизованную толпу в "теннисных тапочках", войска констабулярии и полицейские, имевшие в резерве "солдат умиротворения", частные армии, представляли хорошо обученные и хорошо вооруженные части. Они овладевали оружием и военной наукой не для сражений с японцами.
Об истинной ориентации вооруженных сил на Филиппинах свидетельствует такой факт: когда был подписан Закон о национальной обороне, Американская ассоциация внешней политики квалифицировала его (сентябрь 1936 года) как "мощное оружие в руках Кэсона для подавления в случае необходимости смуты диктаторскими методами".
Ну что же? В данном случае можно понять Кэсона. Можно понять Макартура. Но ведь война приближалась. Японцы не скрывали своих претензий. И как раз Д. Макартур, патриот Соединенных Штатов, защитник американизма, судя по его выступлениям, а главное, судя по тому доверию, которое оказывали ему в правящих кругах США, не должен был даже допускать и мысли об ослаблении своей страны за счет усиления Японии, в данном случае ценой Филиппин.
А между тем происходили вещи непонятные, даже невероятные. На самом деле, возьмите такую фигуру на Филиппинах, как Пио Дуран. Он, профессор Филиппинского университета, одновременно возглавлял японский пропагандистский центр в Маниле. Центр строил свою работу, тесно сотрудничая прежде всего с японскими организациями типа Общества международной культурной связи, агентством Домей (оно открыло свое манильское отделение в 1939 году).
В 1935 году на архипелаге начало работать Филиппинское общество под председательством маркиза Иорисада Токугава с правлением в Токио и отделением в Осака. Со своей стороны, "филиппинские японофилы" открыли Филиппино-японское общество. Некий Иеносава издавал на английском языке журнал "Филиппины - Япония".
Так вот, с этим "клубком" сотрудничал П. Дуран. В своих научных трудах и лекциях он прославлял японскую военную мощь (книга "Филиппинская независимость и дальневосточный вопрос") и одновременно запугивал читателей угрозой со стороны Советского Союза. П. Дуран призывал филиппинцев "признать японское руководство на Востоке" во имя дальневосточной доктрины Монро - "Азия для азиатов". Он предсказал (точнее, ему подсказали эту идею в Токио) включение Филиппин в японскую империю (статья под названием "Япония - хранитель Филиппин"), за что токийская газета "Джапан тайме" назвала П. Дурана "настоящим пророком".
На трибуну поднялся Кэсон. Он кашлял (обострился туберкулез). Полковой священник исполнил на органе "Поздравление вождю". Затем президент тонким голосом, прерываемым кашлем, говорил о "решимости Филиппин стать независимыми". Повернувшись к генералу, он "от имени филиппинского народа и своего" выразил ему "глубокую благодарность за преданность нашему делу, за оборону нашей страны и за обеспечение сохранности нашего населения".
Д. Макартур в ответной речи, оттолкнувшись от того, что это правительство родилось в "необычной колыбели", высокопарно, хотя и необычно тихо, продолжал:
"Еще никогда в истории не было подобной торжественной и многозначительной инаугурации. Акт, символически отмеченный своим демократическим процессом, происходит на фоне внезапной, безжалостной войны. Гром смерти и разрушения обрушился с неба... Слух может уловить даже раскаты боя, который ведут наши солдаты на линии огня".
Переждав немного, чтобы собравшиеся услышали взрывы бомб и снарядов на полуострове Батаан, Макартур закончил: "О, милостивый боже, сохрани эту благородную расу".
Оратор отвернулся, слезы текли ручьями. (Гораздо веселее прошел день рождения Артура - исполнилось ему 4 года, подали даже оранжад, преподнесли подарки, в том числе - игрушечный мотоцикл.)
Торжественная, по мере возможностей, инаугурация и произнесенные на ней речи со слезами, помимо своего прямого назначения, должны были скрыть противоречия между правящими кругами Филиппин и американской администрацией. Они возникли в связи с тем, что некоторым идеологам и политикам филиппинской элиты казалось выгоднее в данный момент сотрудничать с японскими оккупантами. Эти настроения отразились и на Коррехидоре. Японцы успешно обрабатывали деятелей, принадлежавших к разным слоям правящих кругов. Одним из них стал первый президент Филиппинской республики (родившейся после длительной антииспанской борьбы 12 июня 1898 года и вскоре задушенной американцами) генерал Эмилио Агинальдо. Он лично обратился по радио к Д. Макартуру с советом отступить перед превосходящими силами японцев и сложить оружие. Затем Э. Агинальдо передал микрофон официальному представителю Японии, который на тагальском и английском языках сообщил о решении премьер-министра Того предоставить Филиппинам независимость.
Эти заявления вызвали бурную и в общем для Токио благоприятную (со стороны филиппинской верхушки) реакцию. Удивительно, но сразу же после инаугурации с трогательными речами президент автономных Филиппин продиктовал письмо Рузвельту, в котором, обвинив Соединенные Штаты в том, что они бросили филиппинский народ и его лично на произвол судьбы, потребовал: "Считаю своим долгом и даже правом прекратить войну".
Письмо, правда (после разговора Д. Макартура с М. Кэсоном), осталось на Коррехидоре. Однако с решением не посылать ультиматума американскому президенту настроения развязать себе руки, желания использовать ситуацию, чтобы оказать давление на США, в будущем заставить их пойти на большие уступки при предоставлении независимости, не улетучились. М. Кэсон всячески демонстрировал недовольство американцами (рассчитывая также на то, что об этом недовольстве узнают в Токио и те кэсоновские единомышленники, которые уже начали сотрудничать с японцами). Он, например, сказал К. Ромуло, одному из своих приближенных и одновременно любимцу американцев, будущему министру иностранных дел Филиппин:
"Мы должны попытаться спасти себя, послать к черту Америку. Скажу тебе, нашу страну разрушают. Война между Соединенными Штатами и Японией это не наша война".
Через два дня мучительных и тяжелых раздумий М. Кэсон созвал заседание кабинета министров и попросил их поддержать решение потребовать у Вашингтона независимости немедленно, с гарантией обеспечения нейтралитета Филиппин, что подразумевало вывод как американских, так и японских войск. С. Осменья (вице-президент) и другие влиятельные в окружении президента люди несколько растерялись. Однако свое согласие дали. Письмо Рузвельту было направлено по каналам военных ведомств США 8 февраля 1942 года. В нем излагались такие претензии: Филиппины не получают никакой военной помощи, она идет "другим воюющим нациям". США, будучи сами в безопасности, обрекают Филиппины... и т. д. и т. п. В конечном итоге, заключал автор письма, остается один путь - превратить Филиппины в "тихоокеанскую Швейцарию".
Сразу же возникает вопрос: откуда такая смелость у Кэсона и Осменьи? Не Макартур ли инспирировал ее? Чем он при этом руководствовался сказать, конечно, трудно. Может быть, амбициозный человек с мечтами о президентстве, с мечтами навечно вписать свое имя в основные главы истории надеялся таким образом "заставить Белый дом повернуться к Филиппинам" и направить на архипелаг оружие, свежие армии. Тогда он освободит Филиппины, вернется в Манилу и таким образом продемонстрирует, что фельдмаршальская форма, которую он носил, была не с чужого плеча.
На мой взгляд, более пристального внимания заслуживает замечание У. Манчестера (после того, как он проанализировал и письмо, и реакцию на него Д. Макартура): обращение к американскому президенту--"первый удар колокола свободы", в который начал бить "третий мир". Другими словами, появились признаки рождения политики, которую позже назовут неоколониализмом. Такой вывод представляется верным, ибо "удар по колоколу" совершался с санкции, под надзором Д. Макартура, которому было вменено в обязанность проводить стратегическую линию Вашингтона. В свою очередь он, имея большие полномочия, мог определять в какой-то степени его силу, тембр, продолжительность звучания.
Однако Соединенные Штаты еще не до конца созрели к новой политике по отношению к Азии и Африке, тем более в период, когда шла жестокая война и когда первой задачей, стоявшей перед народами, был разгром фашизма и милитаризма. Даже если бы Вашингтон согласился на предложение Кэсона Макартура, он не пошел бы на его осуществление, ибо это привело бы к усилению военных позиций Японии, на что, конечно, не могли пойти ни Соединенные Штаты, ни союзники.
Следует иметь в виду и тот факт, что американская буржуазия не представляла себе такого быстрого ухода с Филиппин (отступление под ударами японцев рассматривалось как временное явление), а главное - ухода без должной предварительной подготовки: а капиталы? а американские базы? а стратегическое положение архипелага в Юго-Восточной Азии? Одним словом, Белый дом встретил предложение Кэсона с удивлением, недовольством, желанием тут же одернуть марионетку и его советников за забегание вперед. Военный министр Стимсон решил, что там, на Коррехидоре, спятили, сдали нервы. На заседании в Овальном кабинете Рузвельт, Стимсон и начальник штаба Маршалл еще раз подтвердили: Филиппины являются собственностью Соединенных Штатов. Ответ из Вашингтона звучал как окрик: "Предложение неприемлемо".
М. Кэсон, свидетельствуют историки, был взбешен. Он с трудом поднялся со своего кресла-качалки и чуть не плача вопрошал окружающих: "Кто в лучшем положении - я или Рузвельт? Кто может точнее решить, что хорошо для моего народа - я или Рузвельт?" В изнеможении он опустился в кресло, потом, подумав, позвал секретаря и велел ему подготовить декларацию, в которой следует сообщить: он, Кэсон, уходит в отставку, отказывается от поста главы государства. Однако когда ему принесли отпечатанный документ, Кэсон не подписал его, сообщив встревоженным членам кабинета, что сделает это утром на свежую голову.
Утром по пути в столовую, когда голова была свежей, президент встретил Осменью. Вице-президент принялся уговаривать Кэсона отказаться от принятого накануне решения и взять свое заявление обратно. Бунтарь отступил. Между тем началась подготовка к эвакуации филиппинского правительства. Наконец подошла подводная лодка "Сордфиш" ("Рыба-меч"). В нее внесли полуживого, разбитого болезнями и горькими мыслями президента, затем чемоданчик, адресованный вашингтонскому банку "Нэшнл Бэнк" - в нем были медали Д. Макартура, сертификат о браке, завещания, акции, ценные бумаги, свидетельство о крещении Артура, его первые ботиночки, фотографии и несколько статей о Макартуре, которые вырезала Джин из газет и журналов.
Прощаясь, Кэсон надел на палец генерала перстень-печатку и грустно сказал: "Когда они найдут ваше тело, я хочу, чтобы они узнали, что вы сражались за мою страну".
Но Макартура ждала другая судьба, другое будущее с другими планами относительно Филиппин.
Что же ожидало Филиппины в будущем? Прежде всего судьба страны складывалась, и это не будет слишком большим преувеличением, в "тени цезаря". Законное правительство все время пребывало за границами Филиппин, и Макартур постоянно контролировал его. В Маниле правительство Лауреля, созданное после предоставления стране "независимости" японцами, работало по всем строгим правилам "марионеточного режима". Оккупанты не знали проблем с членами "своего филиппинского кабинета министров", ведь в какой-то мере они были воспитаны Макартуром.
Патриоты, в авангарде которых шла Народная армия (Хукбалахап), руководимая коммунистами, вели героическую борьбу против японской оккупации, в освобожденных районах создавали органы народной власти. Другие партизанские силы, подчинявшиеся Д. Макартуру (сам он со своим штабом находился в Австралии), следовали его приказу "залечь поглубже". Так что главные, тяжелейшие удары японцев, к удовольствию "Наполеона Лусона", обрушивались на коммунистов и их союзников (в Маниле не раз приходилось слышать от бывших партизан, историков, политических деятелей такое предположение: а не была ли эта акция молчаливо спланирована и проведена антикоммунистическими стратегами, ультраправыми, милитаристами США и Японии?), и они несли большие потери.
Но вот Д. Макартур с триумфом, как освободитель, ступил на землю архипелага. Началась вторая серия "филиппинского эксперимента", в которой и на этот раз одну из ведущих ролей играл "Американский кесарь".
В апреле 1945 года президентом США после смерти Рузвельта стал Г. Трумэн. Он встретился с С. Осменьей, который после смерти Кэсона стал президентом автономных Филиппин. Встреча состоялась в Вашингтоне. Г. Трумэн заверил, что Филиппины получат независимость тогда, когда, с точки зрения Соединенных Штатов, это будет практически возможным.
Между тем Д. Макартур создавал эти практические возможности. Опираясь прежде всего на элиту. В результате после провозглашения независимости в июле 1946 года Филиппины оказались в еще большей зависимости от США. Большей благодаря в немалой степени двусмысленности положения - независимая республика по форме, зависимая по существу.
Рождественский подарок
После полуночи (8 декабря 1941 года) прошло три часа. Вдруг тишину отеля "Манила" нарушили протяжные телефонные звонки. Один, другой, третий... десятый. В номерах трубку не поднимали - те, с кем хотели говорить, спали сладким сном: пышный бал только что закончился. Банкет давали в честь командующего ВВС США на Филиппинах Бреретона. 120 летчиков, среди которых члены экипажей семнадцати бомбардировщиков, гуляли весело, весь вечер и всю ночь.
Не дозвонившись ни до старших офицеров, ни до их адъютантов, оператор гостиницы дошел до самой вершины своей телефонной пирамиды. Д. Макартур услышал о нападении на Пёрл-Харбор.
Это случилось 7 декабря 1941 года. Планы японского главного командования сводились к следующему: неожиданным ударом по тихоокеанской базе США Пёрл-Харбор вывести из строя значительную
часть военно-морских сил и парализовать возможность переброски американских кораблей в районы Южных морей для оказания поддержки английскому и голландскому флотам; молниеносной атакой захватить Гонконг и Филиппины, с тем, чтобы ликвидировать англо-американские "ворота" в Южно-Китайском море.
Опустив трубку, Макартур взял Библию. Каждый раз он находил в этой вечной книге то, что было созвучно его настроению, что помогало разобраться в событиях, обстановке, понять самого себя, лучше оценить свои победы, успехи и промахи. Так, по крайней мере, считал Д. Макартур. Вот и сейчас. Медленно переворачивались страницы. Многое на них могло звучать актуально в свете только что полученного известия, многое заставляло оглянуться назад:
"Если долгое время будешь держать в осаде какой-нибудь город, чтобы завоевать его и взять его, не порти дерев его, от которых можно питаться, и не опустошай окрестностей...
...Весь народ видел громы и пламя, и звук трубный, и гору дымящуюся; и, увидев то, народ отступил..."
Еще будучи начальником генерального штаба, Д. Макартур одобрил план "Орандж" ("Апельсин"), разработанный для Филиппин. Приехав на Филиппины, Д. Макартур подтвердил свое удовлетворение "плодом стратегической мысли". Более того, усовершенствовал его. План был прост и, как тогда казалось, если не являлся совершенством, то, во всяком случае, его не стыдно было бы положить перед военным мыслителем на уровне самого Клаузевица. Вот основная идея:
"Следует укрепить полуостров Батаан и остров Коррехидор, закрывающий вход в Манильский залив. В случае нападения противника на остров Лусон должно, оказывая ему сопротивление, двигаться к Батаану, там закрепиться, остановить агрессора и ждать, когда к берегам подойдут американские эскадры, которые и сокрушат противника".
Новизна заключалась в следующем: Филиппинам надо иметь торпедные катера, максимум 250 самолетов и 4000 солдат, даже не очень хорошо обученных, и оборона обеспечена. При этом Д. Макартур исходил еще из одного варианта: противник высаживается, но его не подпускают к Батаану, а тут же сбрасывают в море - победа!
Но уже тогда план "Орандж" стал вызывать все большие сомнения. Манила находится на расстоянии 8004 миль от Сан-Франциско, а если идти из Нью-Йорка через Панамский канал, то путь, который следует преодолеть, вырастает до 13088 миль. В то же время Нагасаки расположен всего в 1006 милях. После первой мировой войны Япония, пользуясь мандатом, поставила под контроль многие острова в Тихом океане, в частности, Каролинские, и американский флот уже не мог беспрепятственно подойти на выручку филиппинскому гарнизону, который планировал окопаться на полуострове Батаан. С развитием же военной авиации и подавно. Японцы, кстати, создали прекрасную базу на Тайване, откуда до северного филиппинского острова Баско всего 40 миль (в ясную погоду с Баско прекрасно видны очертания Тайваня, его зелень, холмы, в бинокль можно даже разглядеть, на какой лодке причаливает к берегу рыбак, во что одет). Что ж? Офицеры Макартура не ведали того, что происходит на Тайване? Вот почему бригадный генерал Стэнли Эмбик назвал план "Апельсин" "актом сумасшествия". Со своей стороны, Б. Клэир пишет, что, одобрив план, Д. Макартур "обнаружил неспособность выработать реалистическое мнение относительно оборонительной политики Филиппин".
21 декабря 1935 года в Маниле подписывается Закон о национальной обороне, составленный в точном соответствии с указаниями Макартура.
"К 1946 году,- заявил "Американский кесарь",- я превращу Филиппины в тихоокеанскую Швейцарию (в данном случае речь шла не о нейтралитете, за что будет ратовать позднее президент Кэсон, а о том, чтобы строить филиппинскую армию по швейцарскому образцу.- Л. К.), которая будет стоить любому нападающему жизни 500 000 солдат, агрессору потребуется три года и пять миллиардов долларов, чтобы завоевать (Филиппины)... Эти острова должны и будут защищены. Я здесь по благодарению бога. Это моя судьба".
Филиппины были разбиты на 10 военных округов, каждому из них к 1946 году следовало ежегодно готовить по 10 тысяч солдат. Таким образом, за десять лет Филиппины получат почти полумиллионную армию. Сила! Создали даже военную академию. Но что же происходило на практике?
На практике новобранцев часто учили обращаться не с винтовкой или пулеметом, их заставляли пахать землю, вязать солому. Но даже более или менее обученных солдат (если шестимесячное пребывание в лагерях, когда даже винтовку не дают подержать в руках, можно назвать обучением) филиппинской армии в 1940 году демобилизовали. Причем немало - 135 000! Что касается американских войск численностью около 11 000 штыков, из которых более половины являлись вольнонаемными филиппинцами-скаутами, то их командиры офицеры США также не могли, положа руку на сердце, отрапортовать: "Готовы к бою!"
Истинное положение Филиппин становилось очевидным. Верховный комиссар США Фрэнсис Сэйр в 1940 году публично заявил:
"Не только беспомощная филиппинская армия, но даже США не смогут успешно оборонять острова".
Конечно же, такие заявления Д. Макартуру слушать было неприятно. Но правда есть правда. Действительно, не было ни армии, ни военных сооружений, даже бомбоубежищ. Такие результаты деятельности (некоторые филиппинские историки называют их "откровенно антифилиппинскими") военного советника, потом фельдмаршала филиппинской армии, а затем снова генерал-лейтенанта армии США требовали либо объяснения, либо оправдания. И Д. Макартур принялся объяснять. Нет, нет! К себе он не мог предъявить никаких претензий. Виноватыми оказались прежде всего сами филиппинцы и "красные". Происки пацифистов, коммунистов, козни Советского Союза - вот причина того, что вместо армии Филиппины получили нечто аморфное и беспомощное. В "Воспоминаниях" их автор утверждает: пацифистская пресса постоянно стремилась дискредитировать мероприятия Макартура - Кэсона, мешала подготовке вооруженных сил, а Советская Россия проводила секретную тактику, имевшую цель вызвать недоверие к Соединенным Штатам, что, естественно, затрудняло работу Макартура по превращению Филиппин в неприступный Гибралтар.
Ну а в чем виноваты сами филиппинцы? Они, видите ли, плохо поддавались обучению, не усваивали военную терминологию, которая преподносилась на незнакомом им языке, то есть на английском. Слаженных действий трудно было добиться и внутри взвода, роты, полка. Снова из-за языковых барьеров: в роте могли оказаться солдаты, говорившие на восьми языках, а в полку еще и на 87 диалектах. Как тут понять друг друга? Такое объяснение мало кого удовлетворило. Не ту крепость старался одолеть Макартур, о которой говорил вслух. Потому-то не те "дерева брал".
В Соединенных Штатах откровенно заявляли о нежелании поставлять Филиппинам оружие из-за опасения (его разделила филиппинская элита), что оно "подтолкнет туземцев на восстание и тогда американские винтовки будут повернуты против американцев". Б. Клэир указывает на боязнь повторения революции 1899 года и вооруженного антиамериканского выступления. Именно этими мотивами руководствовалось военное министерство США, начальник генерального штаба Мэлин Крейг, когда принималось решение сократить поставку оружия филиппинцам до минимума и ограничить ее давно устаревшими образцами (каски, например, не могли защитить даже от кокосового ореха, упади он на голову солдата). Одновременно американские торговцы цинично наживались на собственном страхе. Продавая филиппинцам негодное оружие, они установили немыслимо высокие, ничем не оправданные цены. Каждая винтовка шла на вес золота. И какая! Давно отстрелявшая свой век. Вместо сапог присылались теннисные тапочки.
А между тем Д. Макартур укреплял формирования, на которые ни денег, ни современного оружия, одним словом, никаких "дерев" не жалели. Они составляли карательный аппарат автономного правительства. Он состоял из констабулярии (9 тысяч солдат) и муниципальной полиции (7 тысяч человек). Эти "силы поддержания порядка" были по сравнению с армией и флотом по тем временам прекрасно экипированы и механизированы. Их офицерский и сержантский состав прошел основательную "теоретическую" подготовку под руководством присланных инструкторов, которые передавали опыт американских полицейских и сыскных служб.
С ведома, а значит, и одобрения Д. Макартура создавались всякого рода погромные, реакционные военизированные формирования, главная задача которых заключалась в подавлении прогрессивных, в первую очередь рабочих организаций, в периодическом "кровопускании". Таковой стало созданное в 1939 году формирование фашистского типа "Солдаты умиротворения". Возглавлял ее губернатор провинции Пампанга Сотеро Балуйот, помещик, горнопромышленник, владелец крупной строительной компании. И если Д. Макартура называли "Наполеон Лусона", то С. Балуйота - "генералом Франко из Пампанги". В распоряжении "маленького филиппинского диктатора" была большая сила - 20 тысяч человек. Солдаты, по существу наемники, носили голубые рубашки, шляпы типа ковбойских с гербом своего формирования. Каждый член войска С. Балуйота давал при вступлении клятву бороться "против стачек и коммунизма", защищать режим (колониальный, естественно) и добиваться "сердечных отношений между помещиками и арендаторами".
Это действительно были наемники, ибо содержали, кормили и одевали их промышленники, землевладельцы. "Солдаты умиротворения" особенно "отличались" при подавлении выступлений трудящихся за лучшую долю, забастовок. Нередко они выполняли роль штрейкбрехеров. Наемники действовали в тесном контакте с констабулярией, прежде всего с ее специальными частями, на которые возлагались полицейские функции. При вступлении в должность министра труда в правительстве Кэсона бывший начальник полиции Леон Гинто, обращаясь к "солдатам умиротворения", сказал: "Социалисты-коммунисты будут наказаны... Это вы уничтожите социализм".
Объективности ради следует сказать, что и армий также отводились не оборонительные, а карательные функции, в данном случае даже безнадежно устаревшая винтовка - вполне подходящее оружие: ведь направлено оно против крестьянина, ничего, кроме ножа и мотыги, не имевшего.
Вот та главная война, к которой готовился и которую уже вел на Филиппинах "Наполеон Лусона". Здесь он проявил себя умным, изощренным, терпеливым, хитрым. И если регулярная армия "швейцарского образца" представляла неорганизованную толпу в "теннисных тапочках", войска констабулярии и полицейские, имевшие в резерве "солдат умиротворения", частные армии, представляли хорошо обученные и хорошо вооруженные части. Они овладевали оружием и военной наукой не для сражений с японцами.
Об истинной ориентации вооруженных сил на Филиппинах свидетельствует такой факт: когда был подписан Закон о национальной обороне, Американская ассоциация внешней политики квалифицировала его (сентябрь 1936 года) как "мощное оружие в руках Кэсона для подавления в случае необходимости смуты диктаторскими методами".
Ну что же? В данном случае можно понять Кэсона. Можно понять Макартура. Но ведь война приближалась. Японцы не скрывали своих претензий. И как раз Д. Макартур, патриот Соединенных Штатов, защитник американизма, судя по его выступлениям, а главное, судя по тому доверию, которое оказывали ему в правящих кругах США, не должен был даже допускать и мысли об ослаблении своей страны за счет усиления Японии, в данном случае ценой Филиппин.
А между тем происходили вещи непонятные, даже невероятные. На самом деле, возьмите такую фигуру на Филиппинах, как Пио Дуран. Он, профессор Филиппинского университета, одновременно возглавлял японский пропагандистский центр в Маниле. Центр строил свою работу, тесно сотрудничая прежде всего с японскими организациями типа Общества международной культурной связи, агентством Домей (оно открыло свое манильское отделение в 1939 году).
В 1935 году на архипелаге начало работать Филиппинское общество под председательством маркиза Иорисада Токугава с правлением в Токио и отделением в Осака. Со своей стороны, "филиппинские японофилы" открыли Филиппино-японское общество. Некий Иеносава издавал на английском языке журнал "Филиппины - Япония".
Так вот, с этим "клубком" сотрудничал П. Дуран. В своих научных трудах и лекциях он прославлял японскую военную мощь (книга "Филиппинская независимость и дальневосточный вопрос") и одновременно запугивал читателей угрозой со стороны Советского Союза. П. Дуран призывал филиппинцев "признать японское руководство на Востоке" во имя дальневосточной доктрины Монро - "Азия для азиатов". Он предсказал (точнее, ему подсказали эту идею в Токио) включение Филиппин в японскую империю (статья под названием "Япония - хранитель Филиппин"), за что токийская газета "Джапан тайме" назвала П. Дурана "настоящим пророком".