Страница:
Судя по всему, победа далась нелегко. Д. Макартур убеждал Рузвельта несколько часов. Готовясь ко сну, президент попросил у врача аспирин и при этом пробормотал:
"А знаете что, приготовьте-ка мне еще одну таблетку, которую я приму утром. За всю мою жизнь никто так со мной не говорил, как Макартур".
Каковы были прощальные слова президента Д. Макартуру, никто не слышал. Сам же генерал передавал их в двух редакциях. Первая звучала так: "Мы не обойдем Филиппины. Продолжай следовать своему плану. И да хранит вас бог". Вторая, более театральная и драматическая: Макартур собирается покинуть комнату, печален, мрачен, расстроен, думая, что не убедил президента. Как вдруг Рузвельт окликнул его и сказал: "Хорошо, Дуг, вы победили! Но после этого мне придется чертовски трудно с этим старым медведем Эрни Кингом" (Эрнста Кинга, шефа военно-морских операций, главнокомандующего ВМС США, Макартур невзлюбил давно, он считал, что адмирал умаляет его достоинства, чинит всяческие препятствия, перебегает дорогу).
Не умаляя достоинств и заслуг Д. Макартура, следует все же подчеркнуть: разгром японского милитаризма, освобождение Филиппин, избавление Австралии от угрозы вторжения императорской армии, отдельные успешные, важные по своему значению операции были следствием, продолжением (конечно же, необходимым и важным) тех решающих, поистине глобальных операций, которые провели против гитлеровцев Вооруженные Силы СССР, самостоятельно или совместно с союзниками. Предоставим слово науке, фактам, документам. Осенью 1942 года японская ставка сосредоточила в районе, прилегающем к Австралии, силы армии и флота с целью вторжения на материк. На острове Гуадалканал, в группе Соломоновых островов, где противостояли друг другу американские и японские соединения, 18 ноября 1942 года японцы предприняли энергичные атаки. Однако на следующий день, после начала контрнаступления Красной Армии под Сталинградом, в императорской ставке стали обсуждать не проблемы, связанные с развитием успеха в бассейне Тихого океана, а обстановку на советско-германском фронте. 26 ноября ставка дала указание наступающим японским частям на острове Гуадалканал перейти к обороне, а 1 февраля, когда стало известно о капитуляции немецко-фашистских полчищ под Сталинградом, японские войска начали эвакуацию с Гуадалканала. Австралия была спасена от японского нашествия.
Японские вооруженные силы и вермахт готовились также к оккупации Индии после взятия немцами Сталинграда, Северного Кавказа и прорыва германских войск через Кавказ на юг. Встреча японских и немецких войск планировалась в районе восточнее Хайдарабада. Победа Советской Армии под Сталинградом и на Кавказе перечеркнула и этот план.
Освобождение Филиппин проходило в условиях заката мощи японской военной машины. Вся стратегическая обстановка на Тихом океане изменилась в связи с общим переломом в ходе второй мировой войны.
Япония начала утрачивать стратегическую наступательную инициативу на тихоокеанском театре еще и потому, что лучшие дивизии, половину артиллерии и почти две трети танков японский генштаб держал у советских границ. Когда в сентябре 1943 года Италия капитулировала, дешифровальщик службы союзников перехватил следующее мрачное сообщение японского военного атташе в Лиссабоне, направленное в Токио:
"По здешнему общему мнению, исход нынешней войны решен, и теперь только вопрос времени. В приговор, конечно, включается исход войны и на Тихом океане".
- Как же правы они были в Лиссабоне! - восклицает летописец войны шифров. Начало конца появилось, стало очевидным.
На календаре 19 октября 1944 года. К острову Лейте подошла армада из 700 кораблей США с 174000 солдат. На каждого американского солдата, как подсчитал сам Д. Макартур, приходилось примерно по тонне боеприпасов. Таким образом, он оказывался во много раз "тяжелее" своего японского противника. Макартур торопился. Начался сезон дождей. Берег для высадки был весьма неблагоприятным. Главнокомандующего отговаривали от операции. Раздались осторожные голоса: "Может быть, повремените?" Но Макартур проявил твердость.
20 октября начался обстрел. На Дугласе Макартуре была новенькая униформа цвета хаки, темные очки, известная всем видавшая виды фуражка. Как рассказывает Уитни, в карман он опустил все тот же пистолетик-талисман отца все с теми же словами: "Никогда не попаду живым в руки противника".
Первая партия морских пехотинцев устремилась к филиппинским берегам. Не дожидаясь сообщения о ходе операции, Д. Макартур переходит с боевого корабля "Нэшвилл" на десантное судно - к берегу! Однако оно никак не могло пристать. Вдруг Д. Макартур услышал стрекот, клацанье кино- и фотокамер. Какое-то прозрение, глас свыше! Он прыгнул в воду. По колено в волнах генерал двинулся к берегу, как Иисус Христос, только не "аки посуху", а по дну. Д. Макартур был щедро вознагражден за свою находчивость - великолепный снимок: "Американский генерал по пояс в воде идет спасать Филиппины" опубликовали сотни газет и журналов. Позднее эпизод запечатлели в бронзе. А на самом острове Лейте в мраморе. Вот он, главный реванш за бронзу соперника в Вест-Пойнте.
Немного обсохнув, Д. Макартур взялся за сообщение президенту Рузвельту. Начиналось оно так:
"Близ Таклобана, Филиппинские острова, октябрь, 20, 1944.
Дорогой господин президент! Сия бумага написана на морском берегу около Таклобана, где мы только что высадились. Это будет первое письмо из освобожденных Филиппин. Я подумал, что оно пригодится для вашей филателистической коллекции. Надеюсь, так и будет".
Далее шел текст обычного военного донесения.
Отписавшись в Вашингтон, Д. Макартур велел настроить передвижную военную радиостанцию. Взяв микрофон, он обратился к филиппинцам с короткой взволнованной речью, в которой сообщил, что выполнил свое обещание: "Я вернулся. Благодаря всевышнему, наши вооруженные силы снова на филиппинской земле..."
Вот главная победа Макартура, вот в чем его своего рода величие. Следует сказать, что Д. Макартур именно благодаря своим личным качествам способствовал поддержанию духа американских войск, утверждению веры в победу. В военных кругах союзников считают, что Д. Макартуру следует воздать по заслугам за пропагандистское обеспечение боевых действий на Тихом океане, что отнюдь не менее важно, чем материальное обеспечение. "Американский кесарь" показал себя скорее блестящим мастером по мобилизации духа. Представляете, Д. Макартур под обстрелом японцев наперекор волне идет к берегу. В такой ситуации ни один морской пехотинец не повернет назад. Д. Макартур первым из генералов вместе с солдатами ступает на землю Филиппин. Вот это полководец! Впоследствии он повторял этот прием часто. И несмотря на нарочитость, театральность, каждый прыжок в морскую пучину действовал завораживающе, неизменно поднимал авторитет всего американского генеральского корпуса.
Или вернемся к совещанию на Гавайях. Конечно, генералов покоробило. Но миллионам американцев такой выезд, заснятый кино- и фоторепортерами, чрезвычайно понравился. А что до подробностей, что на самом деле стояло за этим, они не знали. Так же, как они не знали историю с красным автомобилем, на котором разъезжали президент и Д. Макартур. "Но ведь все красиво, лихо! По-американски". А перелить монеты на пятую звезду генерала?
Конгресс проголосовал за введение еще одного звания - генерала армии с добавлением на погоне пятой звезды. Первым это звание было присвоено начальнику генерального штаба Маршаллу, командующему военно-воздушными силами США Г. Арнольду, Эйзенхауэру и Д. Макартуру. Причем Д. Макартур удостоился такой чести благодаря Лейте. Главный каптенармус штаба разыскал в Таклобане портного и велел ему срочно переделать мундир Макартура, вернее, не весь мундир, а только воротничок, чтобы прикрепить пятую генеральскую звезду. Саму же звезду (не терпелось украсить себя ею, из Вашингтона же оказии в ближайшее время не ожидалось) было решено изготовить на месте. И ее изготовили. Да как! Отлили из монет шести стран, войска которых находились под командованием генерала Макартура (США, Австралии, Новой Зеландии, голландской Вест-Индии, Голландии, Филиппин) .
Символично, конечно. Каждый, правда, воспринял символику по-своему. Филиппинцу, как говорили мне в Таклобане, виделось в ней нечто зловещее "так и сама свобода будет перелита в американскую форму". Австралийцев, новозеландцев это покоробило. Американцев, напротив: восторг, гордость, восхищение генералом, способным на создание еще одного символа величия Америки.
Или взять посещение концлагеря в манильском университете св. Фомы! Изможденные полулюди, в грязных лохмотьях, изуродованные, еле двигавшиеся, они плакали от радости и счастья. И тогда генерала охватило глубокое чувство, он, не скрывая волнения сказал: "Пришел прекрасный, никогда не забываемый момент - быть спасителем жизни, а не носителем смерти".
Наверное, он был искренен так же, как в тот момент, когда диктовал ответную телеграмму по случаю присвоения ему титула "Отца года", произнося слова:
"По профессии я солдат и очень горжусь этим, но я еще более горд, несравненно более горд тем, что я - отец. Солдат разрушает, чтобы строить, отец только строит и никогда не разрушает. Один носит запасы смерти, другой воплощает в себе созидание и жизнь. И хотя орды смерти могучи, батальоны жизни все-таки сильнее. Моя надежда зиждется на том, что мой сын, когда я уйду из жизни, будет помнить меня не на поле боя, а дома..."
Конечно, такие речи способствовали консолидации антигитлеровской коалиции, убеждали американцев, что следовало крепить союз всех сил, прежде всего союз с СССР против фашизма, японского милитаризма.
Даже его на первый взгляд примитивный лозунг "Я вернусь!", обращенный к филиппинцам, сыграл известную положительную роль. Это потом коммунисты, хуки увидели у Макартура тот камень за пазухой (прежде всего бездействие в то время, когда японцы избивали, уничтожали левые движения во время оккупации, а после войны откровенный курс на расправу с филиппинцами, выступавшими под лозунгами демократии, на поддержку реакции и сохранение американского господства в новых формах), которым, по словам филиппинского историка, наносились разрушительные, порой смертельные удары по нации. Но в годы борьбы против оккупантов это "Я вернусь" придавало дополнительную энергию, расширяло социальную базу движения сопротивления. Ведь сознание того, что на выручку филиппинцам идет Макартур, идут Соединенные Штаты, которые являются союзниками СССР, которые воюют против гитлеризма и милитаризма, окрыляло и воодушевляло.
А если взять казнь Хоммы? Она была представлена как проявление твердости, даже принципиальности "Американского кесаря", его верности идеалам гуманизма. Миллионы либо пострадали от злодеяний японских оккупантов, либо были свидетелями их. Но ведь карающая рука Макартура опустила меч справедливости далеко не на всех. Мало кто знал об истинных мотивах решения "кесаря". Вернемся поэтому к тому, с чего начали главу.
- В отличие от Нюрнбергского, где было четверо судей - от СССР, США, Англии и Франции,- рассказывает государственный советник юстиции 2-го класса, доктор юридических наук, профессор М. Ю. Рагинский,- трибунал для Дальнего Востока состоял из представителей 11 государств, пострадавших от японской агрессии: СССР, США, Китая, Англии, Франции, Австралийского Союза, Нидерландов, Индии, Канады, Новой Зеландии, Филиппин. Вопрос о председателе трибунала (опять-таки в отличие от практики Нюрнберга) Вашингтон решил в одностороннем порядке. Командующий американскими оккупационными войсками Д. Макартур назначил председателем австралийского судью У. Уэбба. Далее, устав трибунала утверждался не державами-победительницами, а одним Макартуром. Следует отметить, что в результате подобной процедуры был закрыт доступ в трибунал Монгольской Народной Республике. А ведь Монголия была жертвой японской агрессии и сама внесла немалый вклад в разгром Квантунской армии!
Суду были преданы 28 человек. Во время процесса бывший министр иностранных дел Мацуока и бывший военно-морской министр Нагано умерли. Окава, один из идеологов японского фашизма и расизма, был признан невменяемым: диагноз - сифилитический менингоэнцефалит (болел сифилисом тридцать лет). Принцу Коноэ дали возможность покончить жизнь самоубийством накануне ареста.
Список обвиняемых был далеко не полным. Штаб Макартура вывел из-под удара многих видных политиков - вдохновителей агрессии, определявших курс страны.
Многих крупных военных преступников, арестованных после капитуляции, Макартур освободил. Что касается представителей японских монополий дзайбацу, то главный обвинитель от США Джозеф Кинан не удовольствовался их освобождением, а даже постарался подвести под это "теоретическую базу". Он заявил:
"В Германии промышленники держали стремя, когда Гитлер садился на свое чудовище. Японские же банкиры и крупные коммерсанты если и держали стремя, то только под дулом наведенного пистолета".
Освобождение руководителей военно-промышленного комплекса, как это стало ясно позднее, было важным звеном "обратного курса" американцев, которые видели в Японии не былого противника, а союзника в антисоветской политике. 7 марта 1950 года Макартур издал циркуляр No 5, в котором было прямо сказано, что "все военные преступники, отбывающие наказание, могут быть досрочно освобождены".
А если вспомнить об "отряде 731", который разрабатывал бактериологическое оружие? Среди непосредственно занимавшихся дьявольским делом имя профессора Сиро Исии. Он руководил "исследованиями" и "экспериментами", под его началом находились три тысячи ученых, техников, военнослужащих. После экспериментов многих "подопытных военнопленных", в том числе американцев, сжигали в крематориях как дрова - С. Исии называл свои жертвы "дровами".
"Генерал Дуглас Макартур,- писала английская газета "Обсервер",- лично одобрил сделку, в соответствии с которой японцы - сотрудники "отряда 731" освобождались в обмен на их информацию об исследованиях в области бактериологической войны".
Вот почему приговор в Маниле и назван "узаконенным судом Линча". Это была месть "Наполеона Лусона" Хомме и Ямасите за свой позор. Утолив жажду крови за счет личных врагов, Д. Макартур отправил так называемый "меч справедливости" в ножны из разглагольствований о "высшей справедливости" и "необходимости противостоять советской военной угрозе".
Сегодня многие американцы считают, что Макартуру не следовало описывать свою встречу с госпожой Хомма. Слишком явно, таким образом, он обнаружил свою душу, желание отомстить обидчику. Ну, ладно, Хомма. Но мстить женщине, как бы она ни способствовала поддержанию кровожадных наклонностей супруга, это уже не по-мужски, не по-джентльменски. Да еще упиваться публично своей местью. Но и это могли бы простить.
Однако спасение организаторов бактериологической войны - это уже не только не по-джентльменски, это уже не по-людски, не по-христиански, даже не по-американски, если говорить о подавляющем большинстве американцев. А может быть, здесь как раз и заложен тот главный ключ к разгадке тайн характера, личности "Американского кесаря"?
27 сентября 1945 года к американскому посольству в Токио подрулил черный "даймлер-бенц". Из него вышел небольшого роста человек в цилиндре, визитке и полосатых брюках. Это был император Японии. Сразу же произошла заминка. Лорда - хранителя печати, который всегда фактически вел переговоры (не поднимая глаз на императора, он время от времени вставлял: "император желали бы знать... его величество думают..."),- остановили в дверях морские пехотинцы. Они пропустили только переводчика. В это время Джин шмыгнула за занавеску. Когда позднее Макартур хотел рассказать супруге, как выглядел император, она сказала: "А мы его видели..."
"Одним из результатов второй мировой войны,- пишет американский исследователь Рональд Левин,- является превращение генерала Макартура фактически в императора Японии".
Получив назначение на пост командующего оккупационными войсками, Д. Макартур отправился в Японию в первом эшелоне американских войск. Летел он через Окинаву. Ему хотелось первым ступить на землю побежденного противника. Он даже подвергал себя известной опасности, потому что не все в Японии (самураи, камикадзе, например) собирались выполнять приказ сложить оружие. Многие оправдывали желание дать бой американцам на собственной земле слухами о том, что не император объявил о капитуляции, что его голос подменили. Однако Д. Макартура это не остановило. Он понимал: если кто-то и говорил голосом императора, то сообщение о разгроме Квантунской армии никто не мог придумать. Даже самые отчаянные головы поняли - война проиграна.
Войдя в первый раз в здание посольства США в Токио (после капитуляции Японии), Д. Макартур остановился перед портретом Вашингтона. Он вытянулся по-вест-пойнтски, отдал, как учила мать, честь и громко, чтобы слышали все, сказал: "Генерал, на это ушло много времени, но мы наконец сделали это".
Император при дворе "Американского кесаря"
Назначение на пост главнокомандующего вооруженными силами союзников Д. Макартур приравнивал к избранию президентом (пусть не США, но ведь Япония тоже держава). Иллюзию поддерживал обрушившийся на него поток наград, поздравлений, восторженных писем и телеграмм. Изо всех сил старались филиппинские друзья генерала. Президент Рохас говорил о "физической и моральной храбрости Макартура": К. Ромуло, выступая в палате представителей США, витиевато распространялся о великолепной способности Д. Макартура понимать душу простого человека Востока, о его великом вкладе в улучшение взаимоотношений между народами. Будущий министр иностранных дел Филиппин подчеркнул и такой момент: белый человек потерял достоинство в глазах азиатов (имеется в виду колониальная политика европейских держав и США; в свою очередь, японцам, их пропаганде удалось расширить пропасть между Востоком и Западом) . И вот эту пропасть, пел дифирамбы К. Ромуло, ликвидировал Макартур, он построил между ними мост, а значит, восстановил доверие к белому человеку.
Возвышению в собственных глазах Д. Макартура способствовало решение филиппинского правительства сделать его почетным гражданином страны, занести его имя навечно в список роты филиппинских вооруженных сил, чтобы во время переклички при имени "Макартур" всегда следовал ответ: "Духом здесь!", приставить (до конца жизни) почетный эскорт телохранителей (отряд из 12 солдат филиппинской армии), выпустить филиппинскую монету с профилем Макартура и надписью "Защитник-освободитель".
Вот в немалой степени почему Д. Макартур не потрудился надеть парадный, официальный мундир, и принимал в первый раз императора в каждодневной форменной рубашке с расстегнутым воротом. Оттого встреча выглядела нелепой. Ее можно сравнить со сценой, когда разодетый в галуны швейцар при дорогой гостинице раболепно открывает дверь длинноволосому, в потертых джинсах туристу. Конечно, унижение. Собственно, это была еще одна капитуляция Японии. Но если первая проходила на глазах всего мира, то здесь - только на глазах спрятавшейся Джин, которая в свое время так надеялась на вазы, подаренные отцом этого человека отцу ее супруга.
Хирохито родился в Токио 29 апреля 1901 года, первенец в семье наследного принца Иосихито и его 18-летней жены принцессы Садоко. Поскольку однажды, в силу естественного хода событий, этот ребенок должен был занять японский престол, его имя выбиралось с особой тщательностью. "Хирохито" в приблизительном переводе означает "широкая благожелательность". В январе 1924 года Хирохито женился, а в 25 лет, когда умер отец, стал императором Японии. Это случилось на рождество 1926 года.
Император, на которого японцам запрещалось даже смотреть, предстал, вспоминают очевидцы, как обыкновенный, даже неказистый человек (в то время ему было 44 года). Обвислые плечи, чаплинский, немного смешной и заурядный профиль, подбородок, указывающий на отсутствие воли. Его движения были неуверенными, часто казалось, что он вот-вот споткнется обо что-то и упадет. Усы росли неровными кустиками, лицо покрыто пятнышками, а глаза за толстыми линзами очков напоминали бусинки, которыми наделяют плюшевых медвежат или котят, чтобы они "видели".
В личных покоях, то есть во дворце, император ходил в замызганной одежде и стоптанных туфлях. Он подолгу не брился (если, конечно, не должен был покидать дворец). В молодости будущий микадо путешествовал по Европе, где приобрел вкус к джазу, виски и гольфу. Хирохито увлекался морской биологией. После обеда он проводил многие часы в лаборатории, изучал под микроскопом морских обитателей, делал с них слайды и потом писал книги. Такой портрет императора часто рисуют американские журналисты, писатели. Они представляют его человеком слабым, безвольным, ничего не решающим и не решавшим. Как обвинять такого в развязывании войны, в преступлениях? Что, мол, взять с любителя рыбок, виски и джаза, который к тому же был вовсе не тщеславен, даже не хотел создавать империю "Великой азиатской сферы сопроцветания"?
На самом же деле все выглядело не совсем так. Хирохито, бесспорно, сильная личность. Он полностью отдавал отчет своим поступкам. 29 апреля 1986 года, когда состоялся официальный прием по случаю 85-летия со дня рождения Хирохито, император заявил, что военные годы были для него самым трудным временем. В тот же вечер в центральной части Токио состоялся митинг, участники которого заявили: "Мы не можем безропотно праздновать юбилеи императора, потому что он несет ответственность за войну".
В книге "Американская оккупация Японии" Майкл Шаллер пишет о том, как по мере приближения заката императорских побед разгуливалась фантазия американских "патриотов", мечтавших отомстить японцам за позор Пёрл-Харбора и Филиппин, за поражения на Тихом океане. Так, сенатор Теодор Билбоу требовал подвергнуть стерилизации всех японцев. Институт Гэллапа провел опрос, в результате которого выяснилось, что 13 процентов американцев выступают за полное истребление японцев.
Был даже разработан проект выведения "новой породы" японцев: "искоренения врожденного варварства японцев" путем "скрещивания их с тихими и послушными жителями островов Тихого океана". На полном серьезе, как отмечает солидная гонконгская газета "Эйшн Уолл-стрит джорнэл", это предложение рассматривал и изучал президент Трумэн. Не случайно работницам на японских фабриках перед окончанием войны власти стали раздавать таблетки с цианистым калием, который следовало принять в ту минуту, когда они подвергнутся насилию со стороны американских солдат. Вполне возможно, в Японии узнали о результатах опроса и решили принять соответствующие меры. Но в немалой степени хранители чести японских женщин судили по себе, по своим солдатам, которые на оккупированных территориях выступали в одной роли - насильников. Конечно же, японцы, боясь мести, испытывали страх.
Надо отдать должное находчивости Д. Макартура: он чрезвычайно ловко, по-своему умно и выгодно использовал эти страхи японцев. Боязнь подвергнуться унижению, оскорблению, стерилизации, физическому уничтожению Макартур заставил работать прежде всего на себя и на капиталистическую систему американского образца. Он сразу отмежевался от тех 13 процентов, которые требовали безжалостных расправ, "скрещивания" и т. д. Этот жест выдавался как естественное проявление натуры Макартура, его внутреннего мира, порядочности и т. д.
На самом деле Д. Макартур, даже если бы и хотел проучить японцев по методу сенатора Т. Билбоу, он бы не смог этого сделать. По ряду причин. Многие, с кем американцы считали нужным расправиться, прежде всего коммунисты, были уничтожены, в Японии за годы войны ряды тех, кто выступал за социальную справедливость, поредели. Подвергать же стерилизации управляющих Мицубиси, любого представителя класса капитала - этого американская буржуазия не могла позволить. Еще не остыли печи Освенцима и Майданека, еще выходили полуживые люди из камер пыток и лабораторий, где подвергались "совершенствованию низшие расы". И взяться за повторение фашистских дел? Немыслимо! Немаловажным является и то обстоятельство, что демократические традиции в США, несмотря на деформацию, на деятельность ультраправых, сохранялись. У них было немало защитников, которые, безусловно, выступили бы против предложенной формы геноцида.
"А знаете что, приготовьте-ка мне еще одну таблетку, которую я приму утром. За всю мою жизнь никто так со мной не говорил, как Макартур".
Каковы были прощальные слова президента Д. Макартуру, никто не слышал. Сам же генерал передавал их в двух редакциях. Первая звучала так: "Мы не обойдем Филиппины. Продолжай следовать своему плану. И да хранит вас бог". Вторая, более театральная и драматическая: Макартур собирается покинуть комнату, печален, мрачен, расстроен, думая, что не убедил президента. Как вдруг Рузвельт окликнул его и сказал: "Хорошо, Дуг, вы победили! Но после этого мне придется чертовски трудно с этим старым медведем Эрни Кингом" (Эрнста Кинга, шефа военно-морских операций, главнокомандующего ВМС США, Макартур невзлюбил давно, он считал, что адмирал умаляет его достоинства, чинит всяческие препятствия, перебегает дорогу).
Не умаляя достоинств и заслуг Д. Макартура, следует все же подчеркнуть: разгром японского милитаризма, освобождение Филиппин, избавление Австралии от угрозы вторжения императорской армии, отдельные успешные, важные по своему значению операции были следствием, продолжением (конечно же, необходимым и важным) тех решающих, поистине глобальных операций, которые провели против гитлеровцев Вооруженные Силы СССР, самостоятельно или совместно с союзниками. Предоставим слово науке, фактам, документам. Осенью 1942 года японская ставка сосредоточила в районе, прилегающем к Австралии, силы армии и флота с целью вторжения на материк. На острове Гуадалканал, в группе Соломоновых островов, где противостояли друг другу американские и японские соединения, 18 ноября 1942 года японцы предприняли энергичные атаки. Однако на следующий день, после начала контрнаступления Красной Армии под Сталинградом, в императорской ставке стали обсуждать не проблемы, связанные с развитием успеха в бассейне Тихого океана, а обстановку на советско-германском фронте. 26 ноября ставка дала указание наступающим японским частям на острове Гуадалканал перейти к обороне, а 1 февраля, когда стало известно о капитуляции немецко-фашистских полчищ под Сталинградом, японские войска начали эвакуацию с Гуадалканала. Австралия была спасена от японского нашествия.
Японские вооруженные силы и вермахт готовились также к оккупации Индии после взятия немцами Сталинграда, Северного Кавказа и прорыва германских войск через Кавказ на юг. Встреча японских и немецких войск планировалась в районе восточнее Хайдарабада. Победа Советской Армии под Сталинградом и на Кавказе перечеркнула и этот план.
Освобождение Филиппин проходило в условиях заката мощи японской военной машины. Вся стратегическая обстановка на Тихом океане изменилась в связи с общим переломом в ходе второй мировой войны.
Япония начала утрачивать стратегическую наступательную инициативу на тихоокеанском театре еще и потому, что лучшие дивизии, половину артиллерии и почти две трети танков японский генштаб держал у советских границ. Когда в сентябре 1943 года Италия капитулировала, дешифровальщик службы союзников перехватил следующее мрачное сообщение японского военного атташе в Лиссабоне, направленное в Токио:
"По здешнему общему мнению, исход нынешней войны решен, и теперь только вопрос времени. В приговор, конечно, включается исход войны и на Тихом океане".
- Как же правы они были в Лиссабоне! - восклицает летописец войны шифров. Начало конца появилось, стало очевидным.
На календаре 19 октября 1944 года. К острову Лейте подошла армада из 700 кораблей США с 174000 солдат. На каждого американского солдата, как подсчитал сам Д. Макартур, приходилось примерно по тонне боеприпасов. Таким образом, он оказывался во много раз "тяжелее" своего японского противника. Макартур торопился. Начался сезон дождей. Берег для высадки был весьма неблагоприятным. Главнокомандующего отговаривали от операции. Раздались осторожные голоса: "Может быть, повремените?" Но Макартур проявил твердость.
20 октября начался обстрел. На Дугласе Макартуре была новенькая униформа цвета хаки, темные очки, известная всем видавшая виды фуражка. Как рассказывает Уитни, в карман он опустил все тот же пистолетик-талисман отца все с теми же словами: "Никогда не попаду живым в руки противника".
Первая партия морских пехотинцев устремилась к филиппинским берегам. Не дожидаясь сообщения о ходе операции, Д. Макартур переходит с боевого корабля "Нэшвилл" на десантное судно - к берегу! Однако оно никак не могло пристать. Вдруг Д. Макартур услышал стрекот, клацанье кино- и фотокамер. Какое-то прозрение, глас свыше! Он прыгнул в воду. По колено в волнах генерал двинулся к берегу, как Иисус Христос, только не "аки посуху", а по дну. Д. Макартур был щедро вознагражден за свою находчивость - великолепный снимок: "Американский генерал по пояс в воде идет спасать Филиппины" опубликовали сотни газет и журналов. Позднее эпизод запечатлели в бронзе. А на самом острове Лейте в мраморе. Вот он, главный реванш за бронзу соперника в Вест-Пойнте.
Немного обсохнув, Д. Макартур взялся за сообщение президенту Рузвельту. Начиналось оно так:
"Близ Таклобана, Филиппинские острова, октябрь, 20, 1944.
Дорогой господин президент! Сия бумага написана на морском берегу около Таклобана, где мы только что высадились. Это будет первое письмо из освобожденных Филиппин. Я подумал, что оно пригодится для вашей филателистической коллекции. Надеюсь, так и будет".
Далее шел текст обычного военного донесения.
Отписавшись в Вашингтон, Д. Макартур велел настроить передвижную военную радиостанцию. Взяв микрофон, он обратился к филиппинцам с короткой взволнованной речью, в которой сообщил, что выполнил свое обещание: "Я вернулся. Благодаря всевышнему, наши вооруженные силы снова на филиппинской земле..."
Вот главная победа Макартура, вот в чем его своего рода величие. Следует сказать, что Д. Макартур именно благодаря своим личным качествам способствовал поддержанию духа американских войск, утверждению веры в победу. В военных кругах союзников считают, что Д. Макартуру следует воздать по заслугам за пропагандистское обеспечение боевых действий на Тихом океане, что отнюдь не менее важно, чем материальное обеспечение. "Американский кесарь" показал себя скорее блестящим мастером по мобилизации духа. Представляете, Д. Макартур под обстрелом японцев наперекор волне идет к берегу. В такой ситуации ни один морской пехотинец не повернет назад. Д. Макартур первым из генералов вместе с солдатами ступает на землю Филиппин. Вот это полководец! Впоследствии он повторял этот прием часто. И несмотря на нарочитость, театральность, каждый прыжок в морскую пучину действовал завораживающе, неизменно поднимал авторитет всего американского генеральского корпуса.
Или вернемся к совещанию на Гавайях. Конечно, генералов покоробило. Но миллионам американцев такой выезд, заснятый кино- и фоторепортерами, чрезвычайно понравился. А что до подробностей, что на самом деле стояло за этим, они не знали. Так же, как они не знали историю с красным автомобилем, на котором разъезжали президент и Д. Макартур. "Но ведь все красиво, лихо! По-американски". А перелить монеты на пятую звезду генерала?
Конгресс проголосовал за введение еще одного звания - генерала армии с добавлением на погоне пятой звезды. Первым это звание было присвоено начальнику генерального штаба Маршаллу, командующему военно-воздушными силами США Г. Арнольду, Эйзенхауэру и Д. Макартуру. Причем Д. Макартур удостоился такой чести благодаря Лейте. Главный каптенармус штаба разыскал в Таклобане портного и велел ему срочно переделать мундир Макартура, вернее, не весь мундир, а только воротничок, чтобы прикрепить пятую генеральскую звезду. Саму же звезду (не терпелось украсить себя ею, из Вашингтона же оказии в ближайшее время не ожидалось) было решено изготовить на месте. И ее изготовили. Да как! Отлили из монет шести стран, войска которых находились под командованием генерала Макартура (США, Австралии, Новой Зеландии, голландской Вест-Индии, Голландии, Филиппин) .
Символично, конечно. Каждый, правда, воспринял символику по-своему. Филиппинцу, как говорили мне в Таклобане, виделось в ней нечто зловещее "так и сама свобода будет перелита в американскую форму". Австралийцев, новозеландцев это покоробило. Американцев, напротив: восторг, гордость, восхищение генералом, способным на создание еще одного символа величия Америки.
Или взять посещение концлагеря в манильском университете св. Фомы! Изможденные полулюди, в грязных лохмотьях, изуродованные, еле двигавшиеся, они плакали от радости и счастья. И тогда генерала охватило глубокое чувство, он, не скрывая волнения сказал: "Пришел прекрасный, никогда не забываемый момент - быть спасителем жизни, а не носителем смерти".
Наверное, он был искренен так же, как в тот момент, когда диктовал ответную телеграмму по случаю присвоения ему титула "Отца года", произнося слова:
"По профессии я солдат и очень горжусь этим, но я еще более горд, несравненно более горд тем, что я - отец. Солдат разрушает, чтобы строить, отец только строит и никогда не разрушает. Один носит запасы смерти, другой воплощает в себе созидание и жизнь. И хотя орды смерти могучи, батальоны жизни все-таки сильнее. Моя надежда зиждется на том, что мой сын, когда я уйду из жизни, будет помнить меня не на поле боя, а дома..."
Конечно, такие речи способствовали консолидации антигитлеровской коалиции, убеждали американцев, что следовало крепить союз всех сил, прежде всего союз с СССР против фашизма, японского милитаризма.
Даже его на первый взгляд примитивный лозунг "Я вернусь!", обращенный к филиппинцам, сыграл известную положительную роль. Это потом коммунисты, хуки увидели у Макартура тот камень за пазухой (прежде всего бездействие в то время, когда японцы избивали, уничтожали левые движения во время оккупации, а после войны откровенный курс на расправу с филиппинцами, выступавшими под лозунгами демократии, на поддержку реакции и сохранение американского господства в новых формах), которым, по словам филиппинского историка, наносились разрушительные, порой смертельные удары по нации. Но в годы борьбы против оккупантов это "Я вернусь" придавало дополнительную энергию, расширяло социальную базу движения сопротивления. Ведь сознание того, что на выручку филиппинцам идет Макартур, идут Соединенные Штаты, которые являются союзниками СССР, которые воюют против гитлеризма и милитаризма, окрыляло и воодушевляло.
А если взять казнь Хоммы? Она была представлена как проявление твердости, даже принципиальности "Американского кесаря", его верности идеалам гуманизма. Миллионы либо пострадали от злодеяний японских оккупантов, либо были свидетелями их. Но ведь карающая рука Макартура опустила меч справедливости далеко не на всех. Мало кто знал об истинных мотивах решения "кесаря". Вернемся поэтому к тому, с чего начали главу.
- В отличие от Нюрнбергского, где было четверо судей - от СССР, США, Англии и Франции,- рассказывает государственный советник юстиции 2-го класса, доктор юридических наук, профессор М. Ю. Рагинский,- трибунал для Дальнего Востока состоял из представителей 11 государств, пострадавших от японской агрессии: СССР, США, Китая, Англии, Франции, Австралийского Союза, Нидерландов, Индии, Канады, Новой Зеландии, Филиппин. Вопрос о председателе трибунала (опять-таки в отличие от практики Нюрнберга) Вашингтон решил в одностороннем порядке. Командующий американскими оккупационными войсками Д. Макартур назначил председателем австралийского судью У. Уэбба. Далее, устав трибунала утверждался не державами-победительницами, а одним Макартуром. Следует отметить, что в результате подобной процедуры был закрыт доступ в трибунал Монгольской Народной Республике. А ведь Монголия была жертвой японской агрессии и сама внесла немалый вклад в разгром Квантунской армии!
Суду были преданы 28 человек. Во время процесса бывший министр иностранных дел Мацуока и бывший военно-морской министр Нагано умерли. Окава, один из идеологов японского фашизма и расизма, был признан невменяемым: диагноз - сифилитический менингоэнцефалит (болел сифилисом тридцать лет). Принцу Коноэ дали возможность покончить жизнь самоубийством накануне ареста.
Список обвиняемых был далеко не полным. Штаб Макартура вывел из-под удара многих видных политиков - вдохновителей агрессии, определявших курс страны.
Многих крупных военных преступников, арестованных после капитуляции, Макартур освободил. Что касается представителей японских монополий дзайбацу, то главный обвинитель от США Джозеф Кинан не удовольствовался их освобождением, а даже постарался подвести под это "теоретическую базу". Он заявил:
"В Германии промышленники держали стремя, когда Гитлер садился на свое чудовище. Японские же банкиры и крупные коммерсанты если и держали стремя, то только под дулом наведенного пистолета".
Освобождение руководителей военно-промышленного комплекса, как это стало ясно позднее, было важным звеном "обратного курса" американцев, которые видели в Японии не былого противника, а союзника в антисоветской политике. 7 марта 1950 года Макартур издал циркуляр No 5, в котором было прямо сказано, что "все военные преступники, отбывающие наказание, могут быть досрочно освобождены".
А если вспомнить об "отряде 731", который разрабатывал бактериологическое оружие? Среди непосредственно занимавшихся дьявольским делом имя профессора Сиро Исии. Он руководил "исследованиями" и "экспериментами", под его началом находились три тысячи ученых, техников, военнослужащих. После экспериментов многих "подопытных военнопленных", в том числе американцев, сжигали в крематориях как дрова - С. Исии называл свои жертвы "дровами".
"Генерал Дуглас Макартур,- писала английская газета "Обсервер",- лично одобрил сделку, в соответствии с которой японцы - сотрудники "отряда 731" освобождались в обмен на их информацию об исследованиях в области бактериологической войны".
Вот почему приговор в Маниле и назван "узаконенным судом Линча". Это была месть "Наполеона Лусона" Хомме и Ямасите за свой позор. Утолив жажду крови за счет личных врагов, Д. Макартур отправил так называемый "меч справедливости" в ножны из разглагольствований о "высшей справедливости" и "необходимости противостоять советской военной угрозе".
Сегодня многие американцы считают, что Макартуру не следовало описывать свою встречу с госпожой Хомма. Слишком явно, таким образом, он обнаружил свою душу, желание отомстить обидчику. Ну, ладно, Хомма. Но мстить женщине, как бы она ни способствовала поддержанию кровожадных наклонностей супруга, это уже не по-мужски, не по-джентльменски. Да еще упиваться публично своей местью. Но и это могли бы простить.
Однако спасение организаторов бактериологической войны - это уже не только не по-джентльменски, это уже не по-людски, не по-христиански, даже не по-американски, если говорить о подавляющем большинстве американцев. А может быть, здесь как раз и заложен тот главный ключ к разгадке тайн характера, личности "Американского кесаря"?
27 сентября 1945 года к американскому посольству в Токио подрулил черный "даймлер-бенц". Из него вышел небольшого роста человек в цилиндре, визитке и полосатых брюках. Это был император Японии. Сразу же произошла заминка. Лорда - хранителя печати, который всегда фактически вел переговоры (не поднимая глаз на императора, он время от времени вставлял: "император желали бы знать... его величество думают..."),- остановили в дверях морские пехотинцы. Они пропустили только переводчика. В это время Джин шмыгнула за занавеску. Когда позднее Макартур хотел рассказать супруге, как выглядел император, она сказала: "А мы его видели..."
"Одним из результатов второй мировой войны,- пишет американский исследователь Рональд Левин,- является превращение генерала Макартура фактически в императора Японии".
Получив назначение на пост командующего оккупационными войсками, Д. Макартур отправился в Японию в первом эшелоне американских войск. Летел он через Окинаву. Ему хотелось первым ступить на землю побежденного противника. Он даже подвергал себя известной опасности, потому что не все в Японии (самураи, камикадзе, например) собирались выполнять приказ сложить оружие. Многие оправдывали желание дать бой американцам на собственной земле слухами о том, что не император объявил о капитуляции, что его голос подменили. Однако Д. Макартура это не остановило. Он понимал: если кто-то и говорил голосом императора, то сообщение о разгроме Квантунской армии никто не мог придумать. Даже самые отчаянные головы поняли - война проиграна.
Войдя в первый раз в здание посольства США в Токио (после капитуляции Японии), Д. Макартур остановился перед портретом Вашингтона. Он вытянулся по-вест-пойнтски, отдал, как учила мать, честь и громко, чтобы слышали все, сказал: "Генерал, на это ушло много времени, но мы наконец сделали это".
Император при дворе "Американского кесаря"
Назначение на пост главнокомандующего вооруженными силами союзников Д. Макартур приравнивал к избранию президентом (пусть не США, но ведь Япония тоже держава). Иллюзию поддерживал обрушившийся на него поток наград, поздравлений, восторженных писем и телеграмм. Изо всех сил старались филиппинские друзья генерала. Президент Рохас говорил о "физической и моральной храбрости Макартура": К. Ромуло, выступая в палате представителей США, витиевато распространялся о великолепной способности Д. Макартура понимать душу простого человека Востока, о его великом вкладе в улучшение взаимоотношений между народами. Будущий министр иностранных дел Филиппин подчеркнул и такой момент: белый человек потерял достоинство в глазах азиатов (имеется в виду колониальная политика европейских держав и США; в свою очередь, японцам, их пропаганде удалось расширить пропасть между Востоком и Западом) . И вот эту пропасть, пел дифирамбы К. Ромуло, ликвидировал Макартур, он построил между ними мост, а значит, восстановил доверие к белому человеку.
Возвышению в собственных глазах Д. Макартура способствовало решение филиппинского правительства сделать его почетным гражданином страны, занести его имя навечно в список роты филиппинских вооруженных сил, чтобы во время переклички при имени "Макартур" всегда следовал ответ: "Духом здесь!", приставить (до конца жизни) почетный эскорт телохранителей (отряд из 12 солдат филиппинской армии), выпустить филиппинскую монету с профилем Макартура и надписью "Защитник-освободитель".
Вот в немалой степени почему Д. Макартур не потрудился надеть парадный, официальный мундир, и принимал в первый раз императора в каждодневной форменной рубашке с расстегнутым воротом. Оттого встреча выглядела нелепой. Ее можно сравнить со сценой, когда разодетый в галуны швейцар при дорогой гостинице раболепно открывает дверь длинноволосому, в потертых джинсах туристу. Конечно, унижение. Собственно, это была еще одна капитуляция Японии. Но если первая проходила на глазах всего мира, то здесь - только на глазах спрятавшейся Джин, которая в свое время так надеялась на вазы, подаренные отцом этого человека отцу ее супруга.
Хирохито родился в Токио 29 апреля 1901 года, первенец в семье наследного принца Иосихито и его 18-летней жены принцессы Садоко. Поскольку однажды, в силу естественного хода событий, этот ребенок должен был занять японский престол, его имя выбиралось с особой тщательностью. "Хирохито" в приблизительном переводе означает "широкая благожелательность". В январе 1924 года Хирохито женился, а в 25 лет, когда умер отец, стал императором Японии. Это случилось на рождество 1926 года.
Император, на которого японцам запрещалось даже смотреть, предстал, вспоминают очевидцы, как обыкновенный, даже неказистый человек (в то время ему было 44 года). Обвислые плечи, чаплинский, немного смешной и заурядный профиль, подбородок, указывающий на отсутствие воли. Его движения были неуверенными, часто казалось, что он вот-вот споткнется обо что-то и упадет. Усы росли неровными кустиками, лицо покрыто пятнышками, а глаза за толстыми линзами очков напоминали бусинки, которыми наделяют плюшевых медвежат или котят, чтобы они "видели".
В личных покоях, то есть во дворце, император ходил в замызганной одежде и стоптанных туфлях. Он подолгу не брился (если, конечно, не должен был покидать дворец). В молодости будущий микадо путешествовал по Европе, где приобрел вкус к джазу, виски и гольфу. Хирохито увлекался морской биологией. После обеда он проводил многие часы в лаборатории, изучал под микроскопом морских обитателей, делал с них слайды и потом писал книги. Такой портрет императора часто рисуют американские журналисты, писатели. Они представляют его человеком слабым, безвольным, ничего не решающим и не решавшим. Как обвинять такого в развязывании войны, в преступлениях? Что, мол, взять с любителя рыбок, виски и джаза, который к тому же был вовсе не тщеславен, даже не хотел создавать империю "Великой азиатской сферы сопроцветания"?
На самом же деле все выглядело не совсем так. Хирохито, бесспорно, сильная личность. Он полностью отдавал отчет своим поступкам. 29 апреля 1986 года, когда состоялся официальный прием по случаю 85-летия со дня рождения Хирохито, император заявил, что военные годы были для него самым трудным временем. В тот же вечер в центральной части Токио состоялся митинг, участники которого заявили: "Мы не можем безропотно праздновать юбилеи императора, потому что он несет ответственность за войну".
В книге "Американская оккупация Японии" Майкл Шаллер пишет о том, как по мере приближения заката императорских побед разгуливалась фантазия американских "патриотов", мечтавших отомстить японцам за позор Пёрл-Харбора и Филиппин, за поражения на Тихом океане. Так, сенатор Теодор Билбоу требовал подвергнуть стерилизации всех японцев. Институт Гэллапа провел опрос, в результате которого выяснилось, что 13 процентов американцев выступают за полное истребление японцев.
Был даже разработан проект выведения "новой породы" японцев: "искоренения врожденного варварства японцев" путем "скрещивания их с тихими и послушными жителями островов Тихого океана". На полном серьезе, как отмечает солидная гонконгская газета "Эйшн Уолл-стрит джорнэл", это предложение рассматривал и изучал президент Трумэн. Не случайно работницам на японских фабриках перед окончанием войны власти стали раздавать таблетки с цианистым калием, который следовало принять в ту минуту, когда они подвергнутся насилию со стороны американских солдат. Вполне возможно, в Японии узнали о результатах опроса и решили принять соответствующие меры. Но в немалой степени хранители чести японских женщин судили по себе, по своим солдатам, которые на оккупированных территориях выступали в одной роли - насильников. Конечно же, японцы, боясь мести, испытывали страх.
Надо отдать должное находчивости Д. Макартура: он чрезвычайно ловко, по-своему умно и выгодно использовал эти страхи японцев. Боязнь подвергнуться унижению, оскорблению, стерилизации, физическому уничтожению Макартур заставил работать прежде всего на себя и на капиталистическую систему американского образца. Он сразу отмежевался от тех 13 процентов, которые требовали безжалостных расправ, "скрещивания" и т. д. Этот жест выдавался как естественное проявление натуры Макартура, его внутреннего мира, порядочности и т. д.
На самом деле Д. Макартур, даже если бы и хотел проучить японцев по методу сенатора Т. Билбоу, он бы не смог этого сделать. По ряду причин. Многие, с кем американцы считали нужным расправиться, прежде всего коммунисты, были уничтожены, в Японии за годы войны ряды тех, кто выступал за социальную справедливость, поредели. Подвергать же стерилизации управляющих Мицубиси, любого представителя класса капитала - этого американская буржуазия не могла позволить. Еще не остыли печи Освенцима и Майданека, еще выходили полуживые люди из камер пыток и лабораторий, где подвергались "совершенствованию низшие расы". И взяться за повторение фашистских дел? Немыслимо! Немаловажным является и то обстоятельство, что демократические традиции в США, несмотря на деформацию, на деятельность ультраправых, сохранялись. У них было немало защитников, которые, безусловно, выступили бы против предложенной формы геноцида.