А.Дж.Квиннел
Эта черная, черная смерть
Роман
ПРОЛОГ
Звери охотника не интересовали. Он сидел на корточках, притаившись за небольшой скалой в пятистах метрах от реки Замбези. Слева от него стадо антилоп импала с рогами в форме лиры двигалось к вечернему водопою, молодые животные скакали и прыгали вокруг старших. Справа в том же направлении шла пара зебр, а дальше – одинокий самец антилопы куду.
Взгляд охотника был прикован к большой палатке защитного цвета, раскинутой в тени гигантского баобаба. Он снова посмотрел направо – на красное слепящее зарево заходящего солнца, и в душе его шевельнулась надежда, что еще одну ночь ему маяться не придется. Охотник был не из тех, кто привык молиться. Бог ему был неведом.
Винтовка «Энфилд энвой Л-4 А-1» – верное оружие снайперов времен Второй мировой войны – лежала рядом с ним на скале. С ее телескопическим прицелом 32-го номера охотник не расставался с самого детства.
Заметив движение у входа в палатку, он весь напрягся. В поле его зрения появился большой белый мужчина с копной рыжих волос. На нем были только зеленые шорты. Мужчина подошел к вьющемуся над костром дымку и подкинул в огонь хвороста.
Рука охотника потянулась к ружью. Он разглядел лицо мужчины, увеличенное в оптическом прицеле, – это было то же самое лицо, что и на фотографии, лежавшей в его заднем кармане. Конечно, это один и тот же человек, хотя на фотографии он был в шапке.
Охотник прицелился. Облокотился спиной о скалу и упер локти в колени. Внезапно он снова напрягся – до него донесся слабый звук голоса. Он отвел взгляд от окуляра прицела. Из палатки вышла женщина. На ней тоже не было ничего, кроме зеленых шортов. Он вновь взглянул на нее сквозь прицел, чтобы лучше рассмотреть. Загорелое лицо оттеняло длинные светлые волосы. Узкая талия и молодая, высокая грудь. Она улыбалась мужчине.
Охотник тихо выругался. Ему сказали, что мужчина будет один. Он снова взглянул на заходящее солнце. Идти к спрятанному «лендроверу» и запрашивать по радио инструкции не оставалось времени.
Охотник принял решение.
Мужчина сидел на корточках у огня и шевелил палкой разгоравшийся хворост. Женщина стояла позади него, с мягкой улыбкой наблюдая за стадом антилоп импала. Выстрелив ей в ложбинку между грудей, охотник убил сначала ее. Второй выстрел последовал сразу же за первым. Мужчина еще не успел встать на ноги – пуля сразила его, попав в солнечное сплетение. Женщина лежала неподвижно. Мужчина катался по земле, вцепившись руками в живот. Охотник выстрелил в него еще раз – теперь в спину. В женщину он стрелять не стал – незачем попусту тратить пули.
Она стрелой промчалась в туннеле между Каулуном и Гонконгом, лишь слегка превысив допустимую скорость, потом стала петлять по дороге, ведущей к вершине горы. Она мечтала взять несколько дней отгулов. Прослужив три года стюардессой, молодая женщина все еще обожала свою работу и сохранила страсть к путешествиям. Тем не менее в последнее время она ждала выходных с большим нетерпением, чем раньше.
Она припарковала машину рядом с «хондой» отца, схватила сумку с вещами и вбежала в дом.
Запах дыма она почувствовала сразу же, а пробегая мимо двери отцовского кабинета, увидела, как струйки его пробиваются снизу. Она громко позвала отца и побежала дальше.
Все они были в гостиной – подвешенные к потолочной балке. Они были раздеты, смерть исказила черты их лиц. С тела отца капала кровь. Прежде чем выйти, Люси бессознательно обратила внимание на то, что у него на груди было вырезано: 14-К.
Взгляд охотника был прикован к большой палатке защитного цвета, раскинутой в тени гигантского баобаба. Он снова посмотрел направо – на красное слепящее зарево заходящего солнца, и в душе его шевельнулась надежда, что еще одну ночь ему маяться не придется. Охотник был не из тех, кто привык молиться. Бог ему был неведом.
Винтовка «Энфилд энвой Л-4 А-1» – верное оружие снайперов времен Второй мировой войны – лежала рядом с ним на скале. С ее телескопическим прицелом 32-го номера охотник не расставался с самого детства.
Заметив движение у входа в палатку, он весь напрягся. В поле его зрения появился большой белый мужчина с копной рыжих волос. На нем были только зеленые шорты. Мужчина подошел к вьющемуся над костром дымку и подкинул в огонь хвороста.
Рука охотника потянулась к ружью. Он разглядел лицо мужчины, увеличенное в оптическом прицеле, – это было то же самое лицо, что и на фотографии, лежавшей в его заднем кармане. Конечно, это один и тот же человек, хотя на фотографии он был в шапке.
Охотник прицелился. Облокотился спиной о скалу и упер локти в колени. Внезапно он снова напрягся – до него донесся слабый звук голоса. Он отвел взгляд от окуляра прицела. Из палатки вышла женщина. На ней тоже не было ничего, кроме зеленых шортов. Он вновь взглянул на нее сквозь прицел, чтобы лучше рассмотреть. Загорелое лицо оттеняло длинные светлые волосы. Узкая талия и молодая, высокая грудь. Она улыбалась мужчине.
Охотник тихо выругался. Ему сказали, что мужчина будет один. Он снова взглянул на заходящее солнце. Идти к спрятанному «лендроверу» и запрашивать по радио инструкции не оставалось времени.
Охотник принял решение.
Мужчина сидел на корточках у огня и шевелил палкой разгоравшийся хворост. Женщина стояла позади него, с мягкой улыбкой наблюдая за стадом антилоп импала. Выстрелив ей в ложбинку между грудей, охотник убил сначала ее. Второй выстрел последовал сразу же за первым. Мужчина еще не успел встать на ноги – пуля сразила его, попав в солнечное сплетение. Женщина лежала неподвижно. Мужчина катался по земле, вцепившись руками в живот. Охотник выстрелил в него еще раз – теперь в спину. В женщину он стрелять не стал – незачем попусту тратить пули.
* * *
Она быстро вела машину, ее черные волосы трепал ветер. Они были такими же черными, как ее машина, которую она любила так же сильно, как все, что составляло ее жизнь, хотя старушке было почти столько же лет, сколько ей самой. Но машину она содержала в прекрасной форме, как и себя саму – в двадцать восемь лет ее тело благодаря строгой диете и регулярным занятиям аэробикой было стройным и гибким. Куок Линь Фон, которую друзья звали Люси, мечтала поскорее добраться до дома. Рейс из Токио задержался, а ей не хотелось опоздать на праздник по случаю дня рождения отца. Это вовсе не был большой прием: как и большинство китайских семей, они были очень близки друг с другом и любили проводить такие торжества в узком семейном кругу.Она стрелой промчалась в туннеле между Каулуном и Гонконгом, лишь слегка превысив допустимую скорость, потом стала петлять по дороге, ведущей к вершине горы. Она мечтала взять несколько дней отгулов. Прослужив три года стюардессой, молодая женщина все еще обожала свою работу и сохранила страсть к путешествиям. Тем не менее в последнее время она ждала выходных с большим нетерпением, чем раньше.
Она припарковала машину рядом с «хондой» отца, схватила сумку с вещами и вбежала в дом.
Запах дыма она почувствовала сразу же, а пробегая мимо двери отцовского кабинета, увидела, как струйки его пробиваются снизу. Она громко позвала отца и побежала дальше.
Все они были в гостиной – подвешенные к потолочной балке. Они были раздеты, смерть исказила черты их лиц. С тела отца капала кровь. Прежде чем выйти, Люси бессознательно обратила внимание на то, что у него на груди было вырезано: 14-К.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Глава 1
Она выглядела совсем старой. Ее некогда прекрасное лицо теперь выражало лишь боль и скорбь. Когда она через стол посмотрела на сенатора Джеймса Грэйнджера, ее пальцы, скорее похожие на когти, впились в подлокотники инвалидного кресла на колесах. Они были в кабинете его дома в Денвере.
Он спокойно произнес:
– Я знаю, Глория, каково вам. Уже пять лет прошло со смерти Хэрриет, но могу себе представить, что вы чувствуете.
Пожилая женщина энергично кивнула седой головой с заостренным, птичьим лицом.
– Конечно, вы знаете, Джим. И вы, черт возьми, наверняка сделали, что могли… если верить слухам.
Он склонил голову, как бы в подтверждение сказанного, передвинул лежавшие перед ним бумаги и сказал мягко и проникновенно:
– Да, я смог отомстить… – Он снова разворошил бумаги. – Но с делом Кэрол все зашло в тупик. Я использовал все свои связи в правительстве, даже лично говорил с нашим послом в Хараре. Он добрый малый… кадровый офицер. Мы много помогаем Зимбабве и поэтому смогли заручиться поддержкой на всех уровнях, вплоть до самых верхов, включая Мугабе. Их полиция, как вы знаете, оказалась совершенно бессильной. Не было никакого видимого мотива. Не было ни ограбления, ни насилия. Кэрол и ее друг провели на берегу Замбези три дня, то есть никак не могли напороться на банду браконьеров. К несчастью, в ту ночь прошла гроза, и все следы смыло дождем. Как вы знаете, Глория, со времени войны за независимость эта страна напичкана оружием… Боюсь, что здесь действительно тупик. Не могу выразить вам, как мне тяжело. Ведь Кэрол выросла на моих глазах. Она была прекрасной девушкой… вашей гордостью.
Джим Грэйнджер был суровым человеком, преуспевающим как в бизнесе, так и в политике. Когда он снова посмотрел на пожилую даму, твердости в его взгляде не было.
– Вас постигли тяжкие удары, Глория. Сначала, всего пару лет назад, Гарри, а теперь – единственное дитя.
Ее пальцы впились в подлокотники инвалидного кресла еще сильнее. Тон стал более резким.
– Я не смирилась, Джим. Мне уже шестьдесят, но я никогда не сдавалась. Если бы мое бесполезное тело не было приковано к этому проклятому креслу, я сама туда поехала бы и нашла того подонка или подонков, которые это сделали.
Всем своим видом сенатор выказывал понимание и сочувствие, но ничего не отвечал.
Женщина перевела дыхание и с горечью сказала:
– Вы знаете, Гарри оставил меня вполне обеспеченной… Хотя какой мне прок от всех этих миллионов, если я прикована к этому проклятому креслу.
Грэйнджер пожал плечами.
– Глория, я помогаю вам по двум причинам. Во-первых, я исполняю свой долг как сенатор от штата Колорадо… А вы – один из избирателей штата. А во-вторых, хотя в некоторых деловых вопросах мы с Гарри часто сильно спорили, я всегда уважал его и ценил как друга, а своих друзей я могу пересчитать по пальцам одной руки.
В ответ она слегка улыбнулась.
– Не думаю, что я – один из этих пальцев, Джим.
Он кивнул.
– Вы, Глория, как и я, всегда говорите напрямую. И я бы погрешил против истины, если бы сказал, что все эти годы мы вполне ладили между собой. С вами иногда может быть чертовски трудно – и только не говорите, что вы хоть раз отдали мне свой голос на выборах за последние двадцать лет.
Она покачала головой.
– Да, за вас я не голосовала и впредь не буду. Я считаю, что для республиканца вы придерживаетесь слишком левых взглядов. Так было всегда.
– Я такой, какой есть, Глория, и благодарю Господа за то, что здесь хватает избирателей, которые мне верят. – Он взмахнул рукой, как бы подводя черту под этой темой. – Но я совершенно уверен, что, если бы Гарри был жив, он перевернул бы все вверх дном и потратил бы последний доллар, чтобы найти убийцу или убийц Кэрол. Я думаю, вы сделаете то же самое.
– Вы правы, Джим. Узнав, что наш посол в Хараре ничего больше сделать не в состоянии, я решила нанять людей, которые отправились бы туда и выяснили, кто же все-таки убил мою девочку.
Грэйнджер подался вперед.
– Каких людей?
Она подняла руку и, закашлявшись, прикрыла рот. Звук ее кашля создавал впечатление, что кто-то рвет лист толстой бумаги. Она взглянула на Грейнджера и ответила чуть ли не с вызовом:
– Профессионалов, Джим. Брат жены Гарри представлял Великобританию во время вьетнамской войны. Он знаком с серьезными парнями.
Сенатор вздохнул.
– Наемники, наверное?
Она сделала неопределенный жест.
– Скорее всего… В любом случае, обойдутся они недешево.
Он снова вздохнул.
– Послушайте меня, Глория, – и послушайте внимательно, потому что я в таких делах собаку съел. Подобного рода дела мне самому стоили кучу денег. Во-первых, американские наемники имеют весьма смутное представление об Африке, особенно об этом ее регионе. Вы бросите деньги на ветер.
Ответ пожилой женщины был резким:
– Значит, мне надо сидеть сложа руки? Ваш совет сводится к этому?
Она пристально на него посмотрела, прищурив глаза. Сенатор, глубоко погруженный в раздумья, медленно кивнул. Глория терпеливо ждала. Потом он еще раз кивнул, как будто себе самому, и сказал:
– Есть один человек – американец. Он тоже наемник.
– А он знает Африку?
Грэйнджер снова кивнул.
– О, да. Он знает Африку, как вы – парк собственного дома.
– Как его зовут?
Из уст сенатора донеслось лишь одно слово, музыкой прозвучавшее в ее ушах:
– Кризи.
– Впервые я встретился с Кризи в этом доме. Это случилось пару месяцев спустя после того, как Хэрриет погибла в самолете «Пан Американ», взорвавшемся над Локербай. Как-то поздно ночью я немного навеселе вернулся с официального приема. Этот здоровенный малый, одетый во все черное, сидел у меня в гостиной около бара и потягивал мою лучшую водку.
Женщина повернула голову и с удивлением взглянула на него.
– Как ему удалось пройти мимо собаки, охранной системы и вашего слуги? – спросила она.
– Он всадил один заряд с транквилизатором в Джесс, которая залаяла на него во дворе, а другой – в моего слугу. Перед уходом он рассказал мне, что нужно сделать, чтобы моя охранная система стала надежнее.
– Что ему было надо?
Несколько шагов сенатор прошел молча, потом ответил:
– Его жена и дочь летели тем же сто третьим рейсом. Он хотел отомстить. И пришел ко мне, чтобы попросить половину денег на расходы. Кроме того, он рассчитывал на мои связи в ФБР и в правительстве. А я, как и вы, к тому времени тоже решил кого-нибудь нанять. Я уже впустую потратил немалые деньги на одного парня. Кстати, Кризи выяснил, что я связался с жуликом, и вернул мне почти все деньги… а потом убил этого малого.
– Расскажите мне поподробнее, – попросила она, и в голосе ее послышалось нетерпение.
– Хорошо. Первым делом я навел справки в ФБР. Как вам известно, я вхожу в состав комиссии Сената, контролирующей эту службу, директор ФБР готов на все, лишь бы мне угодить. На Кризи у них заведено досье. В семнадцать лет он пошел служить в морскую пехоту, но через пару лет его уволили, потому что он избил старшего офицера. Тогда он уехал в Европу и вступил в парашютные части французского Иностранного легиона. Он участвовал во вьетнамской войне, попал в плен, где ему пришлось очень нелегко. Но он как-то смог уцелеть и позже участвовал в войне за независимость Алжира. Когда она закончилась, его часть была расформирована, а Кризи просто выкинули на улицу. Вместе со своим близким другом он подался в наемники – сначала в Африку, потом на Ближний Восток и в Азию. Свою карьеру наемника он завершил в Родезии, которую теперь называют Зимбабве. Как я уже вам говорил, он изучил эту страну вдоль и поперек.
Сенатор резко остановился, когда Глория без предупреждения нажала на тормоз кресла. Прямо перед ними стояла деревянная скамейка, рядом с которой улегся доберман. Она указала на скамейку и сказала:
– Джим, будьте добры… когда вы рассказываете, я хотела бы видеть ваше лицо.
Он обошел кресло и сел.
– Вы не хотите выпить? – спросил он. – Чего-нибудь холодного… или, может быть, виски?
Ее улыбка была скорее похожа на гримасу.
– К виски я не притрагиваюсь до позднего вечера, а потом выпиваю по меньшей мере полбутылки. Тогда притупляется боль, и я могу заснуть. Так что же делал Кризи после того, как Родезию переименовали в Зимбабве?
– Ну всего я не знаю, но, очевидно, он много пил и какое-то время шатался без дела. Потом в Италии получил работу телохранителя дочери одного промышленника. Но там что-то не сложилось, все пошло наперекосяк, и дело кончилось настоящей войной с одним из кланов мафии. После этого он женился, обзавелся хозяйством, у них родилась дочь, и все шло нормально… пока они обе не погибли над Локербай. – Сенатор внезапно помрачнел и угрюмо уставился на ухоженный газон у себя под ногами. Он медленно поднял голову, взглянул на пожилую женщину и продолжил рассказ. – Я понимаю вас, Глория, могу представить себе ваши чувства, хотя у нас с Хэрриет и не было детей. А когда Хэрриет не стало, я остался совсем один. Но объявился Кризи, и после того как возмездие свершилось, я почувствовал себя как-то спокойнее.
Она перебила его. Ее тон показывал, что у них идет исключительно деловая беседа.
– Он работает один?
Сенатор отрицательно покачал головой.
– Кризи сейчас пятьдесят с небольшим, он в лучшей форме, какая только возможна в этом возрасте. После трагедии над Локербай он усыновил сироту-подростка по имени Майкл и воспитал его так, как считал нужным. Теперь они работают одной командой. Кроме того, Кризи может обратиться еще к нескольким совершенно потрясающим парням из его прошлой жизни… Мне довелось встречаться с некоторыми из них. Однажды они спасли мне жизнь. Поверьте мне на слово, они – лучшие из лучших.
Глория была дотошна и проницательна, она и апельсина не купила бы, не ощупав его со всех сторон.
– А что он делал потом?
– В детали я не вникал, – ответил Грэйнджер, – но несколько лет назад они с Майклом раскрыли и уничтожили существовавшую в Европе преступную организацию, которая торговала белыми рабынями. В итоге – помимо прочего – Кризи удочерил девочку. Сейчас ей уже семнадцать.
– Как это произошло?
Сенатор пожал плечами.
– Скорее всего, Кризи с Майклом освободили ее из рабства, когда ей было всего тринадцать. Она сбежала из дому после того, как отчим долго ее оскорблял да к тому же грозился совершить над ней физическое насилие. Рабовладельцы приучили ее к героину. Пока Кризи их преследовал, вырвав девочку из их логова, Майкл привел ее в чувство и отучил от наркотиков. А когда это дело завершилось, Кризи решил, что не может отправить ее обратно – в семью, из которой она сбежала. Не спрашивайте меня, как он это сделал, но ему удалось оформить удочерение.
– Она работает с ним и с Майклом?
– Нет. Поначалу хотела. Мечтала, чтобы Кризи обучил ее всему, как и Майкла, но через пару лет она получила что-то вроде психологической травмы. Все это тянулось два года. После этого девушка решила, что никогда в жизни не возьмет в руки оружия. Прошлым летом я к ним ездил, тогда она собиралась стать врачом. Она смышленая. Жизненный опыт сделал ее гораздо старше своих лет. Я помог ей поступить в колледж в Денвере, и когда начнутся занятия, она будет жить у меня… На следующей неделе как раз должна прилететь.
Пожилая дама задумчиво слушала.
Грэйнджер сказал:
– Я буду рад ее обществу, в присутствии молодежи дом оживает.
Казалось, Глория Мэннерз не слышит сенатора. Она глубоко погрузилась в раздумья. Внезапно она спросила:
– А где живет этот Кризи?
– На острове в Средиземном море… В доме на горе.
– Как вы с ним связываетесь?
– По телефону. Если хотите, я вечером ему позвоню.
Очень медленно она склонила голову и произнесла:
– Сделайте это, Джим, пожалуйста.
Он спокойно произнес:
– Я знаю, Глория, каково вам. Уже пять лет прошло со смерти Хэрриет, но могу себе представить, что вы чувствуете.
Пожилая женщина энергично кивнула седой головой с заостренным, птичьим лицом.
– Конечно, вы знаете, Джим. И вы, черт возьми, наверняка сделали, что могли… если верить слухам.
Он склонил голову, как бы в подтверждение сказанного, передвинул лежавшие перед ним бумаги и сказал мягко и проникновенно:
– Да, я смог отомстить… – Он снова разворошил бумаги. – Но с делом Кэрол все зашло в тупик. Я использовал все свои связи в правительстве, даже лично говорил с нашим послом в Хараре. Он добрый малый… кадровый офицер. Мы много помогаем Зимбабве и поэтому смогли заручиться поддержкой на всех уровнях, вплоть до самых верхов, включая Мугабе. Их полиция, как вы знаете, оказалась совершенно бессильной. Не было никакого видимого мотива. Не было ни ограбления, ни насилия. Кэрол и ее друг провели на берегу Замбези три дня, то есть никак не могли напороться на банду браконьеров. К несчастью, в ту ночь прошла гроза, и все следы смыло дождем. Как вы знаете, Глория, со времени войны за независимость эта страна напичкана оружием… Боюсь, что здесь действительно тупик. Не могу выразить вам, как мне тяжело. Ведь Кэрол выросла на моих глазах. Она была прекрасной девушкой… вашей гордостью.
Джим Грэйнджер был суровым человеком, преуспевающим как в бизнесе, так и в политике. Когда он снова посмотрел на пожилую даму, твердости в его взгляде не было.
– Вас постигли тяжкие удары, Глория. Сначала, всего пару лет назад, Гарри, а теперь – единственное дитя.
Ее пальцы впились в подлокотники инвалидного кресла еще сильнее. Тон стал более резким.
– Я не смирилась, Джим. Мне уже шестьдесят, но я никогда не сдавалась. Если бы мое бесполезное тело не было приковано к этому проклятому креслу, я сама туда поехала бы и нашла того подонка или подонков, которые это сделали.
Всем своим видом сенатор выказывал понимание и сочувствие, но ничего не отвечал.
Женщина перевела дыхание и с горечью сказала:
– Вы знаете, Гарри оставил меня вполне обеспеченной… Хотя какой мне прок от всех этих миллионов, если я прикована к этому проклятому креслу.
Грэйнджер пожал плечами.
– Глория, я помогаю вам по двум причинам. Во-первых, я исполняю свой долг как сенатор от штата Колорадо… А вы – один из избирателей штата. А во-вторых, хотя в некоторых деловых вопросах мы с Гарри часто сильно спорили, я всегда уважал его и ценил как друга, а своих друзей я могу пересчитать по пальцам одной руки.
В ответ она слегка улыбнулась.
– Не думаю, что я – один из этих пальцев, Джим.
Он кивнул.
– Вы, Глория, как и я, всегда говорите напрямую. И я бы погрешил против истины, если бы сказал, что все эти годы мы вполне ладили между собой. С вами иногда может быть чертовски трудно – и только не говорите, что вы хоть раз отдали мне свой голос на выборах за последние двадцать лет.
Она покачала головой.
– Да, за вас я не голосовала и впредь не буду. Я считаю, что для республиканца вы придерживаетесь слишком левых взглядов. Так было всегда.
– Я такой, какой есть, Глория, и благодарю Господа за то, что здесь хватает избирателей, которые мне верят. – Он взмахнул рукой, как бы подводя черту под этой темой. – Но я совершенно уверен, что, если бы Гарри был жив, он перевернул бы все вверх дном и потратил бы последний доллар, чтобы найти убийцу или убийц Кэрол. Я думаю, вы сделаете то же самое.
– Вы правы, Джим. Узнав, что наш посол в Хараре ничего больше сделать не в состоянии, я решила нанять людей, которые отправились бы туда и выяснили, кто же все-таки убил мою девочку.
Грэйнджер подался вперед.
– Каких людей?
Она подняла руку и, закашлявшись, прикрыла рот. Звук ее кашля создавал впечатление, что кто-то рвет лист толстой бумаги. Она взглянула на Грейнджера и ответила чуть ли не с вызовом:
– Профессионалов, Джим. Брат жены Гарри представлял Великобританию во время вьетнамской войны. Он знаком с серьезными парнями.
Сенатор вздохнул.
– Наемники, наверное?
Она сделала неопределенный жест.
– Скорее всего… В любом случае, обойдутся они недешево.
Он снова вздохнул.
– Послушайте меня, Глория, – и послушайте внимательно, потому что я в таких делах собаку съел. Подобного рода дела мне самому стоили кучу денег. Во-первых, американские наемники имеют весьма смутное представление об Африке, особенно об этом ее регионе. Вы бросите деньги на ветер.
Ответ пожилой женщины был резким:
– Значит, мне надо сидеть сложа руки? Ваш совет сводится к этому?
Она пристально на него посмотрела, прищурив глаза. Сенатор, глубоко погруженный в раздумья, медленно кивнул. Глория терпеливо ждала. Потом он еще раз кивнул, как будто себе самому, и сказал:
– Есть один человек – американец. Он тоже наемник.
– А он знает Африку?
Грэйнджер снова кивнул.
– О, да. Он знает Африку, как вы – парк собственного дома.
– Как его зовут?
Из уст сенатора донеслось лишь одно слово, музыкой прозвучавшее в ее ушах:
– Кризи.
* * *
Они вышли в сад и стали медленно двигаться вдоль большого овального бассейна. Сенатор толкал перед собой инвалидное кресло. Рядом с ними спокойно шла черная сука-доберман. Грэйнджер неторопливо рассказывал:– Впервые я встретился с Кризи в этом доме. Это случилось пару месяцев спустя после того, как Хэрриет погибла в самолете «Пан Американ», взорвавшемся над Локербай. Как-то поздно ночью я немного навеселе вернулся с официального приема. Этот здоровенный малый, одетый во все черное, сидел у меня в гостиной около бара и потягивал мою лучшую водку.
Женщина повернула голову и с удивлением взглянула на него.
– Как ему удалось пройти мимо собаки, охранной системы и вашего слуги? – спросила она.
– Он всадил один заряд с транквилизатором в Джесс, которая залаяла на него во дворе, а другой – в моего слугу. Перед уходом он рассказал мне, что нужно сделать, чтобы моя охранная система стала надежнее.
– Что ему было надо?
Несколько шагов сенатор прошел молча, потом ответил:
– Его жена и дочь летели тем же сто третьим рейсом. Он хотел отомстить. И пришел ко мне, чтобы попросить половину денег на расходы. Кроме того, он рассчитывал на мои связи в ФБР и в правительстве. А я, как и вы, к тому времени тоже решил кого-нибудь нанять. Я уже впустую потратил немалые деньги на одного парня. Кстати, Кризи выяснил, что я связался с жуликом, и вернул мне почти все деньги… а потом убил этого малого.
– Расскажите мне поподробнее, – попросила она, и в голосе ее послышалось нетерпение.
– Хорошо. Первым делом я навел справки в ФБР. Как вам известно, я вхожу в состав комиссии Сената, контролирующей эту службу, директор ФБР готов на все, лишь бы мне угодить. На Кризи у них заведено досье. В семнадцать лет он пошел служить в морскую пехоту, но через пару лет его уволили, потому что он избил старшего офицера. Тогда он уехал в Европу и вступил в парашютные части французского Иностранного легиона. Он участвовал во вьетнамской войне, попал в плен, где ему пришлось очень нелегко. Но он как-то смог уцелеть и позже участвовал в войне за независимость Алжира. Когда она закончилась, его часть была расформирована, а Кризи просто выкинули на улицу. Вместе со своим близким другом он подался в наемники – сначала в Африку, потом на Ближний Восток и в Азию. Свою карьеру наемника он завершил в Родезии, которую теперь называют Зимбабве. Как я уже вам говорил, он изучил эту страну вдоль и поперек.
Сенатор резко остановился, когда Глория без предупреждения нажала на тормоз кресла. Прямо перед ними стояла деревянная скамейка, рядом с которой улегся доберман. Она указала на скамейку и сказала:
– Джим, будьте добры… когда вы рассказываете, я хотела бы видеть ваше лицо.
Он обошел кресло и сел.
– Вы не хотите выпить? – спросил он. – Чего-нибудь холодного… или, может быть, виски?
Ее улыбка была скорее похожа на гримасу.
– К виски я не притрагиваюсь до позднего вечера, а потом выпиваю по меньшей мере полбутылки. Тогда притупляется боль, и я могу заснуть. Так что же делал Кризи после того, как Родезию переименовали в Зимбабве?
– Ну всего я не знаю, но, очевидно, он много пил и какое-то время шатался без дела. Потом в Италии получил работу телохранителя дочери одного промышленника. Но там что-то не сложилось, все пошло наперекосяк, и дело кончилось настоящей войной с одним из кланов мафии. После этого он женился, обзавелся хозяйством, у них родилась дочь, и все шло нормально… пока они обе не погибли над Локербай. – Сенатор внезапно помрачнел и угрюмо уставился на ухоженный газон у себя под ногами. Он медленно поднял голову, взглянул на пожилую женщину и продолжил рассказ. – Я понимаю вас, Глория, могу представить себе ваши чувства, хотя у нас с Хэрриет и не было детей. А когда Хэрриет не стало, я остался совсем один. Но объявился Кризи, и после того как возмездие свершилось, я почувствовал себя как-то спокойнее.
Она перебила его. Ее тон показывал, что у них идет исключительно деловая беседа.
– Он работает один?
Сенатор отрицательно покачал головой.
– Кризи сейчас пятьдесят с небольшим, он в лучшей форме, какая только возможна в этом возрасте. После трагедии над Локербай он усыновил сироту-подростка по имени Майкл и воспитал его так, как считал нужным. Теперь они работают одной командой. Кроме того, Кризи может обратиться еще к нескольким совершенно потрясающим парням из его прошлой жизни… Мне довелось встречаться с некоторыми из них. Однажды они спасли мне жизнь. Поверьте мне на слово, они – лучшие из лучших.
Глория была дотошна и проницательна, она и апельсина не купила бы, не ощупав его со всех сторон.
– А что он делал потом?
– В детали я не вникал, – ответил Грэйнджер, – но несколько лет назад они с Майклом раскрыли и уничтожили существовавшую в Европе преступную организацию, которая торговала белыми рабынями. В итоге – помимо прочего – Кризи удочерил девочку. Сейчас ей уже семнадцать.
– Как это произошло?
Сенатор пожал плечами.
– Скорее всего, Кризи с Майклом освободили ее из рабства, когда ей было всего тринадцать. Она сбежала из дому после того, как отчим долго ее оскорблял да к тому же грозился совершить над ней физическое насилие. Рабовладельцы приучили ее к героину. Пока Кризи их преследовал, вырвав девочку из их логова, Майкл привел ее в чувство и отучил от наркотиков. А когда это дело завершилось, Кризи решил, что не может отправить ее обратно – в семью, из которой она сбежала. Не спрашивайте меня, как он это сделал, но ему удалось оформить удочерение.
– Она работает с ним и с Майклом?
– Нет. Поначалу хотела. Мечтала, чтобы Кризи обучил ее всему, как и Майкла, но через пару лет она получила что-то вроде психологической травмы. Все это тянулось два года. После этого девушка решила, что никогда в жизни не возьмет в руки оружия. Прошлым летом я к ним ездил, тогда она собиралась стать врачом. Она смышленая. Жизненный опыт сделал ее гораздо старше своих лет. Я помог ей поступить в колледж в Денвере, и когда начнутся занятия, она будет жить у меня… На следующей неделе как раз должна прилететь.
Пожилая дама задумчиво слушала.
Грэйнджер сказал:
– Я буду рад ее обществу, в присутствии молодежи дом оживает.
Казалось, Глория Мэннерз не слышит сенатора. Она глубоко погрузилась в раздумья. Внезапно она спросила:
– А где живет этот Кризи?
– На острове в Средиземном море… В доме на горе.
– Как вы с ним связываетесь?
– По телефону. Если хотите, я вечером ему позвоню.
Очень медленно она склонила голову и произнесла:
– Сделайте это, Джим, пожалуйста.
Глава 2
Томми Mo Лау Вон слегка наклонился вперед и осторожно взял кусочек сырой говядины. Опустил его в горячую воду, кипевшую в желобе, который опоясывал медную печку. В следующую секунду его примеру последовали четверо его подручных.
Они сидели в отдельном кабинете небольшого ресторана для избранных, расположенного в гонконгском квартале Цимшацуй. Ресторан этот славился монгольским национальным блюдом, которое готовили, опуская в кипящую воду кусочки мяса разных сортов. В конце трапезы выпивали остававшийся бульон.
Лицо у Томми Мо было как у херувима, а глаза – как у большой белой акулы. Он всегда говорил шепелявым шепотом, но его подручные улавливали его слова даже на расстоянии. Он усмехнулся чему-то своему. Сначала Томми просто хмыкнул, но этот звук перешел в затяжной приступ кашля. Остальные терпеливо ждали. Успокоившись, он поднял акульи глаза, в которых мерцали веселые искры.
– Вы верите этому дурню – Куок Линю? – Произнося имя, он снова ухмыльнулся. – Считал себя лучшим врачом Гонконга, если не всего Китая. Только потому, что учился в Европе и Америке, он возомнил о себе невесть что. – Томми наклонился вперед, как бы собираясь сообщить им что-то по большому секрету. Телохранители как по команде придвинулись к нему. – Он прислал мне заказной бандеролью кое-какие бумаги – медицинские документы, в которых говорится о том, что в роге носорога есть возбудитель рака. Он снова ухмыльнулся, и остальные подобострастно ответили ему усмешками. – Представьте себе только, – продолжал он, – хороший врач, а считал, что любой дед, покупающий рог носорога в надежде вернуть себе радости любви, обрекает себя на смерть от рака. Он, наверное, мне это прислал, надеясь, что я перестану торговать этим зельем. Он что, думал, я буду переживать, что лишняя пара-тройка похотливых стариков помрет от рака?.. Похотливых стариков, которые платят за мой порошок в тысячу раз больше, чем за золото?.. И этот старый болван послал свои бумаги мне… – главе 14-К!
Все пятеро рассмеялись.
Они сидели в отдельном кабинете небольшого ресторана для избранных, расположенного в гонконгском квартале Цимшацуй. Ресторан этот славился монгольским национальным блюдом, которое готовили, опуская в кипящую воду кусочки мяса разных сортов. В конце трапезы выпивали остававшийся бульон.
Лицо у Томми Мо было как у херувима, а глаза – как у большой белой акулы. Он всегда говорил шепелявым шепотом, но его подручные улавливали его слова даже на расстоянии. Он усмехнулся чему-то своему. Сначала Томми просто хмыкнул, но этот звук перешел в затяжной приступ кашля. Остальные терпеливо ждали. Успокоившись, он поднял акульи глаза, в которых мерцали веселые искры.
– Вы верите этому дурню – Куок Линю? – Произнося имя, он снова ухмыльнулся. – Считал себя лучшим врачом Гонконга, если не всего Китая. Только потому, что учился в Европе и Америке, он возомнил о себе невесть что. – Томми наклонился вперед, как бы собираясь сообщить им что-то по большому секрету. Телохранители как по команде придвинулись к нему. – Он прислал мне заказной бандеролью кое-какие бумаги – медицинские документы, в которых говорится о том, что в роге носорога есть возбудитель рака. Он снова ухмыльнулся, и остальные подобострастно ответили ему усмешками. – Представьте себе только, – продолжал он, – хороший врач, а считал, что любой дед, покупающий рог носорога в надежде вернуть себе радости любви, обрекает себя на смерть от рака. Он, наверное, мне это прислал, надеясь, что я перестану торговать этим зельем. Он что, думал, я буду переживать, что лишняя пара-тройка похотливых стариков помрет от рака?.. Похотливых стариков, которые платят за мой порошок в тысячу раз больше, чем за золото?.. И этот старый болван послал свои бумаги мне… – главе 14-К!
Все пятеро рассмеялись.
Глава 3
Отец Мануэль Зерафа посмотрел на девушку. Она казалась гораздо старше своих шестнадцати-семнадцати лет. Длинные, прямые, выгоревшие на солнце волосы, золотистый загар на лице с высокими скулами, прямой нос и большие, полные губы. Она ответила ему слегка застенчивым взглядом. Девушка подмигнула? Или ему просто показалось? Да нет же, он был уверен, что она подмигнула в ту долю секунды, что он на нее смотрел. Она подмигнула и Майклу, сидевшему напротив нее. Значит, у нее на руках козырный туз, об этом она и сообщала партнеру. Священник взглянул через стол на своего партнера – Кризи.
– У нее туз, – сказал святой отец.
– Может быть, – задумчиво ответил Кризи. – А может быть, она блефует.
Почти неуловимым жестом крупный мужчина коснулся левой части груди, как будто хотел согнать муху. Священник принял сигнал к сведению: Кризи сообщал, что у него козырная дама.
Они играли в карточную игру, известную лишь на острове Гоцо. Называлась она бишкла. Рыбаки и крестьяне долгими зимними вечерами часами резались в карты в местных барах. Суть игры состояла в том, чтобы тайными знаками сообщить партнеру, какие карты у тебя на руках. И конечно, все блефовали с помощью тех же самых знаков. На деньги здесь никогда не играли, зато во время игры всегда царило веселье, а порой, когда срабатывал какой-нибудь совсем уж замысловатый трюк, карты просто бросали на стол.
Священник посмотрел на Майкла, который ответил ему невинно-чистым взглядом. Лет двадцать с небольшим, волосы черные как вороново крыло, резкие черты лица. Высокий и изящный, почти худой, но мышцы как стальные тросы.
– Может быть, он у Майкла, – сказал священник, обращаясь к Кризи.
Майкл рассмеялся и показал священнику две из трех своих карт – это были валет пик и четверка бубен. Третья карта лежала на столе рубашкой вверх, как бы подтрунивая над священником.
Кризи грубовато сказал:
– Бьюсь об заклад, он у Джульетты. Ходи-ка ты своим королем.
Священник положил на стол короля. Джульетта скинула пустую карту. Кризи выругался и сбросил свою даму, а Майкл поднялся со стула и с торжествующим криком хлопнул об стол козырным тузом.
Священник отодвинул стул.
– Обманщики! Пара молодых мошенников. – Он укоризненно ткнул пальцем в сторону Майкла и потребовал: – Пойди возьми бутылку холодного белого вина из того ящика, что я тебе подарил ко дню рождения, и принеси ее с парой стаканов во двор.
– Отец мой, – ответил Майкл, – вы подарили мне в день рождения, то есть уже четыре месяца назад, двенадцать бутылок вина. Осталось четыре. Из восьми выпитых вы сами опорожнили не меньше шести.
– Все вроде правильно, – сказал священник и вышел во двор.
Кризи проводил его взглядом глубоко сидящих глаз, прикрытых тяжелыми веками. Глаза эти не отражали никаких эмоций. Он встал и пошел вслед за священником. Походка у него была странная: сначала земли касались внешние стороны его ступней.
Старый каменный дом стоял в самой высокой части Гоцо, возвышаясь над островом, морем и небольшим соседним островком Комино, за которым в туманной дымке маячили очертания Мальты. Открывавшуюся отсюда величественную панораму святой отец мог созерцать до бесконечности.
Они расположились в парусиновых креслах подле бассейна. Отец Зерафа довольно хмыкнул и заметил:
– На острове говорят: «Живи так же, как играешь в бишклу, и плоды сами упадут тебе в руки». – Он махнул рукой в сторону прекрасного дома. – Сдается мне, что в твои руки плод уже свалился.
– Отец мой, – сказал Кризи, – я с этой поговоркой не согласен. Чтобы хорошо играть в бишклу, нельзя не шельмовать, а прожить жизнь достойно можно, только оставаясь честным. Плутовать в карты, когда от тебя только этого и ждут, если не играть на деньги, – прекрасная забава. Но коли верно все, что я видел и знаю, начнешь плутовать в жизни – тебе не плоды упадут в руки, а кирпич на голову свалится.
Священник вздохнул.
– Тебе надо было бы посвятить себя служению церкви. В воскресной проповеди не премину воспроизвести твои слова.
Майкл вышел из дома с подносом, на котором стояли бутылка вина, ведерко со льдом и два бокала. С подчеркнутой церемонностью он разлил вино и оставил мужчин вдвоем. Какое-то время они пили в молчании: два старых добрых друга не нуждались в бессмысленной болтовне.
Через некоторое время священник сказал:
– В последние недели, мне кажется, в твоем взгляде сквозит скука.
– Ты, святой отец, это точно подметил. В последнее время я чувствую какое-то беспокойство. С тех пор, как Джульетта стала ездить в клинику и осваивать медицинские премудрости, дел у меня почти никаких не осталось. На следующей неделе она улетает в Штаты учиться в колледже. А мы с Майклом подумываем о путешествии на Дальний Восток – хочу проведать некоторых старых друзей. Может быть, мы даже в Китай наведаемся, теперь с этим нет проблем. Ты знаешь, мне в жизни немало довелось побродить по свету, но когда путешествуешь с молодыми и показываешь им мир, сам начинаешь смотреть на него по-иному, свежими глазами. Думается мне, мы готовы в дорогу.
– Когда? – спросил священник.
– Ну где-то через пару недель. Сначала мы остановимся в Брюсселе, повидаемся с Блонди, Макси и остальными, а оттуда направимся на Восток.
Из кухни донесся телефонный звонок. Майкл снял трубку и ответил. Через минуту он крикнул:
– Кризи, это тебя… Джим Грэйнджер из Денвера.
Кризи что-то удивленно пробурчал и поднялся с кресла.
– Наши планы изменились, – сказал он священнику. – Мы отправляемся завтра, но не на Восток, а на Запад. – Он обернулся к Джульетте, стоявшей в дверях. – Завтра мы летим в Денвер – я, Майкл и ты.
– У нее туз, – сказал святой отец.
– Может быть, – задумчиво ответил Кризи. – А может быть, она блефует.
Почти неуловимым жестом крупный мужчина коснулся левой части груди, как будто хотел согнать муху. Священник принял сигнал к сведению: Кризи сообщал, что у него козырная дама.
Они играли в карточную игру, известную лишь на острове Гоцо. Называлась она бишкла. Рыбаки и крестьяне долгими зимними вечерами часами резались в карты в местных барах. Суть игры состояла в том, чтобы тайными знаками сообщить партнеру, какие карты у тебя на руках. И конечно, все блефовали с помощью тех же самых знаков. На деньги здесь никогда не играли, зато во время игры всегда царило веселье, а порой, когда срабатывал какой-нибудь совсем уж замысловатый трюк, карты просто бросали на стол.
Священник посмотрел на Майкла, который ответил ему невинно-чистым взглядом. Лет двадцать с небольшим, волосы черные как вороново крыло, резкие черты лица. Высокий и изящный, почти худой, но мышцы как стальные тросы.
– Может быть, он у Майкла, – сказал священник, обращаясь к Кризи.
Майкл рассмеялся и показал священнику две из трех своих карт – это были валет пик и четверка бубен. Третья карта лежала на столе рубашкой вверх, как бы подтрунивая над священником.
Кризи грубовато сказал:
– Бьюсь об заклад, он у Джульетты. Ходи-ка ты своим королем.
Священник положил на стол короля. Джульетта скинула пустую карту. Кризи выругался и сбросил свою даму, а Майкл поднялся со стула и с торжествующим криком хлопнул об стол козырным тузом.
Священник отодвинул стул.
– Обманщики! Пара молодых мошенников. – Он укоризненно ткнул пальцем в сторону Майкла и потребовал: – Пойди возьми бутылку холодного белого вина из того ящика, что я тебе подарил ко дню рождения, и принеси ее с парой стаканов во двор.
– Отец мой, – ответил Майкл, – вы подарили мне в день рождения, то есть уже четыре месяца назад, двенадцать бутылок вина. Осталось четыре. Из восьми выпитых вы сами опорожнили не меньше шести.
– Все вроде правильно, – сказал священник и вышел во двор.
Кризи проводил его взглядом глубоко сидящих глаз, прикрытых тяжелыми веками. Глаза эти не отражали никаких эмоций. Он встал и пошел вслед за священником. Походка у него была странная: сначала земли касались внешние стороны его ступней.
Старый каменный дом стоял в самой высокой части Гоцо, возвышаясь над островом, морем и небольшим соседним островком Комино, за которым в туманной дымке маячили очертания Мальты. Открывавшуюся отсюда величественную панораму святой отец мог созерцать до бесконечности.
Они расположились в парусиновых креслах подле бассейна. Отец Зерафа довольно хмыкнул и заметил:
– На острове говорят: «Живи так же, как играешь в бишклу, и плоды сами упадут тебе в руки». – Он махнул рукой в сторону прекрасного дома. – Сдается мне, что в твои руки плод уже свалился.
– Отец мой, – сказал Кризи, – я с этой поговоркой не согласен. Чтобы хорошо играть в бишклу, нельзя не шельмовать, а прожить жизнь достойно можно, только оставаясь честным. Плутовать в карты, когда от тебя только этого и ждут, если не играть на деньги, – прекрасная забава. Но коли верно все, что я видел и знаю, начнешь плутовать в жизни – тебе не плоды упадут в руки, а кирпич на голову свалится.
Священник вздохнул.
– Тебе надо было бы посвятить себя служению церкви. В воскресной проповеди не премину воспроизвести твои слова.
Майкл вышел из дома с подносом, на котором стояли бутылка вина, ведерко со льдом и два бокала. С подчеркнутой церемонностью он разлил вино и оставил мужчин вдвоем. Какое-то время они пили в молчании: два старых добрых друга не нуждались в бессмысленной болтовне.
Через некоторое время священник сказал:
– В последние недели, мне кажется, в твоем взгляде сквозит скука.
– Ты, святой отец, это точно подметил. В последнее время я чувствую какое-то беспокойство. С тех пор, как Джульетта стала ездить в клинику и осваивать медицинские премудрости, дел у меня почти никаких не осталось. На следующей неделе она улетает в Штаты учиться в колледже. А мы с Майклом подумываем о путешествии на Дальний Восток – хочу проведать некоторых старых друзей. Может быть, мы даже в Китай наведаемся, теперь с этим нет проблем. Ты знаешь, мне в жизни немало довелось побродить по свету, но когда путешествуешь с молодыми и показываешь им мир, сам начинаешь смотреть на него по-иному, свежими глазами. Думается мне, мы готовы в дорогу.
– Когда? – спросил священник.
– Ну где-то через пару недель. Сначала мы остановимся в Брюсселе, повидаемся с Блонди, Макси и остальными, а оттуда направимся на Восток.
Из кухни донесся телефонный звонок. Майкл снял трубку и ответил. Через минуту он крикнул:
– Кризи, это тебя… Джим Грэйнджер из Денвера.
Кризи что-то удивленно пробурчал и поднялся с кресла.
* * *
Когда минут через десять он вернулся, сел и взял в руку бокал, лицо его было задумчивым.– Наши планы изменились, – сказал он священнику. – Мы отправляемся завтра, но не на Восток, а на Запад. – Он обернулся к Джульетте, стоявшей в дверях. – Завтра мы летим в Денвер – я, Майкл и ты.
Глава 4
Похороны у китайцев, как правило, ритуал, отработанный до мельчайших деталей. Профессиональные плакальщицы одеты в белые траурные одежды; чем громче они рыдают, тем больше им платят. Склеенные из яркой разноцветной бумаги дома, обстановка, машины и деньги сжигают в храме для того, чтобы все отошло с усопшим в мир иной.
Ничего этого Люси Куок Линь Фон делать не стала. Она просто кремировала тела отца, матери и брата, сложила пепел в одну урну и отвезла ее в старинное здание на берегу залива Козуэй. Там она заплатила несколько тысяч долларов, чтобы урну поставили на полку рядом с другими.
Когда она вышла из крематория, к ней приблизился мужчина европейского облика. Его светлые короткие волосы оттеняли красное, круглое, покрытое каплями пота лицо. Он был одет в легкий голубой костюм. Человек представился старшим инспектором Колином Чапмэном. Это имя она уже как-то слышала. Чапмэн возглавлял отдел гонконгской королевской полиции по борьбе с «Триадами». Когда убили ее семью, он находился в отъезде.
– Мисс Куок, не могли бы вы уделить мне немного времени для беседы? – Он говорил с сильным йоркширским акцентом, который почему-то ее раздражал.
Ничего этого Люси Куок Линь Фон делать не стала. Она просто кремировала тела отца, матери и брата, сложила пепел в одну урну и отвезла ее в старинное здание на берегу залива Козуэй. Там она заплатила несколько тысяч долларов, чтобы урну поставили на полку рядом с другими.
Когда она вышла из крематория, к ней приблизился мужчина европейского облика. Его светлые короткие волосы оттеняли красное, круглое, покрытое каплями пота лицо. Он был одет в легкий голубой костюм. Человек представился старшим инспектором Колином Чапмэном. Это имя она уже как-то слышала. Чапмэн возглавлял отдел гонконгской королевской полиции по борьбе с «Триадами». Когда убили ее семью, он находился в отъезде.
– Мисс Куок, не могли бы вы уделить мне немного времени для беседы? – Он говорил с сильным йоркширским акцентом, который почему-то ее раздражал.