Страница:
на юг. Неаполь, Салерно и Поликастро - по дорогам, которые могли бы вывести
его через Калабрию к Адриатическому побережью. Он взял машину напрокат в
аэропорту.
Теперь к охоте подключился и Теодор Дакакос. Дакакос, который владел
куда более эффективными каналами передачи информации, чем вся разведка
Соединенных Штатов. И это было тем более опасно. Адриан знал, за кем
охотится генералитет армии Соединенных Штатов: за убийцей из "Корпуса
наблюдения". Но Дакакосу нужен константинский ларец.
Это добыча посерьезнее.
В экспансивном потоке римского уличного движения Адриан направлялся в
аэропорт Леонардо да Винчи. Фонтин вернул машину в прокатную контору и купил
билет на рейс "Итавиа" до Милана. Он стоял в очереди на посадку опустив
голову, ссутулившись, пытаясь раствориться в толпе. Он сделал еще шаг вперед
и вдруг, сам не зная почему, вспомнил слова, сказанные одним блестящим
юристом: "Ты можешь бежать со стадом, в середине стада, но, если захочешь
что-то предпринять, подбирайся к краю и сворачивай в сторону". Это сказал
Дарроу.
Из Милана он позвонит отцу. Он солжет об Эндрю, что-нибудь придумает.
Сейчас не время об этом думать. Надо узнать побольше о Дакакосе.
Теодор Дакакос настигает его.
Адриан сидел на кровати в миланском отеле "Ди Пьемонте" - точно так же,
как недавно сидел в номере отеля "Савой" в Лондоне, и рассматривал
разложенные листки бумаги. Но это было не расписание авиарейсов, а
ксерокопированный текст воспоминаний отца о событиях пятидесятилетней
давности. Он перечитывал этот рассказ не потому, что забыл, нет, он давно
уже чуть ли не наизусть выучил эти записки; но просто потому, что чтение
оттягивало мгновение, когда нужно будет снять телефонную трубку. И еще он
думал о том, насколько внимательно его брат изучил эти странички, эти
путаные, часто сбивчивые воспоминания. Эндрю, пожалуй, будет смотреть на эти
листки взглядом опытного боевого командира. Тут указаны имена. Гольдони.
Капомонти. Лефрак. Люди, с которыми надо связаться.
Адриан понимал, что тянуть больше нельзя. Он сложил листки, сунул их в
карман пиджака и направился к телефону.
Через десять минут телефонистка отеля соединила его с Норт-Шором, в
пяти тысячах миль отсюда. Трубку взяла мать. Она произнесла эти слова очень
просто, без всяких символов горя, ибо они общеупотребительны, а горе
сокровенно.
- Отец умер вчера вечером.
Оба молчали. Тишина выразила их любовь. Словно мать и сын обнялись.
- Я немедленно вернусь домой, - сказал он.
- Не надо. Он бы этого не хотел. Ты знаешь, что надо делать.
Они снова замолчали.
- Да, - сказал он наконец.
- Адриан!
- Что?
- Мне надо тебе сообщить две вещи. Но я не хочу вдаваться в
подробности. Ты понял? Адриан ответил не сразу:
- Пожалуй.
- К нам приходил офицер. Некий полковник Таркингтон. Он любезно
согласился побеседовать только со мной. Он все рассказал мне про Эндрю.
- Мне очень жаль.
- Верни его. Ему нужно помочь. Мы обязаны помочь ему, чем только можно.
- Я постараюсь.
- Так легко оглянуться назад и сказать: "Да, вот теперь я все вижу.
Теперь я все понимаю". Он всегда видел только плоды силы и власти. Но
никогда не понимал, какая ответственность лежит на плечах сильного. Ему
неведомо чувство сострадания.
- Давай не будем вдаваться в подробности, - напомнил ей сын.
- Да, не будем... Боже, я так боюсь!
- Не надо, мама! Джейн глубоко вздохнула.
- И еще кое-что. Здесь был Дакакос. Он говорил с отцом. С нами обоими.
Ты должен ему верить. Такова была воля отца. Он в нем уверен. И я.
"Справьтесь у своего информатора".
- Он послал мне телеграмму. Он написал, что будет меня ждать.
- В Кампо-ди-Фьори, - закончила Джейн.
- Что он сказал об Эндрю?
- Что, по его мнению, твоего брата необходимо задержать. Он не стал
уточнять, он говорил только о тебе. Он повторял твое имя.
- Ты действительно не хочешь, чтобы я вернулся домой?
- Нет. Здесь тебе нечего делать. Он бы этого не хотел. - Она помолчала.
- Адриан, скажи брату, что отец ничего не знал. Он умер, думая, что его
близнецы таковы, какими он хотел их видеть.
- Скажу. Я скоро еще позвоню.
Они простились.
Отец умер. "Информатора" больше нет, и утрата ужасна. Адриан сидел у
телефонного аппарата, чувствуя, что лоб покрылся потом, хотя в комнате было
прохладно. Он встал с кровати. Впереди много дел, надо торопиться, Дакакос
уже на пути в Кампо-ди-Фьори. Но и убийца из "Корпуса наблюдения" тоже. А
Дакакос этого не знает.
Он сел за стол и начал писать. Словно готовясь к завтрашнему
перекрестному допросу в своем бостонском кабинете.
Но только сейчас речь шла не о завтрашнем дне. А о сегодняшнем вечере.
И готовиться предстояло не долго.
Адриан остановил машину на развилке, развернул карту и положил ее на
приборный щиток. Развилка была обозначена на карте. Больше никаких дорог нет
до самого Лавено. Отец говорил, что слева должны быть большие каменные
столбы ворот. Въезд в Кампо-ди-Фьори.
Он снова тронул машину, напряженно вглядываясь во тьму, ожидая, когда
на фоне сплошной стены деревьев появятся два каменных столба. Мили через
четыре он их увидел. Он притормозил у полуразрушенных колонн и осветил их
фонариком. За воротами вилась дорога, как и рассказывал отец, которая, резко
повернув, исчезала в лесу.
Он взял левее и въехал в ворота. Во рту вдруг пересохло, сердце
забилось, каждый его удар отдавался в горле. Им овладел страх перед
неведомым. Захотелось поскорее столкнуться с этим неведомым - пока страх не
лишил сил. Он нажал на газ.
Нигде не было ни огонька.
Гигантский белый дом оцепенел: мертвое величие, окруженное мраком.
Адриан припарковал машину на круглой площадке перед домом, напротив
мраморных ступенек, потом заглушил двигатель и нехотя потушил фары. Он вышел
из машины, вытащил из кармана дождевика фонарик и направился к ступенькам
крыльца.
Тусклая луна на мгновение осветила мрачный пейзаж и скрылась за тучами.
Небо хмурилось, но дождя не обещало: тучи быстро неслись за горизонт. Воздух
был сух, все вокруг объято тишиной.
Адриан шагнул на ступеньку и осветил фонариком часы. Половина
двенадцатого. Дакакос еще не приехал. Брат, видимо, тоже. Они бы услышали
шум автомобиля. И не спали бы в такой час. Остается старик священник. А
старый человек наверняка ложится спать рано.
- Эй, кто-нибудь! - крикнул он. - Я Адриан Фонтин и хочу с вами
поговорить.
Тишина.
Нет. Какое-то движение. Какой-то шорох, как будто кто-то царапается.
Едва слышный скрип. Он направил на звук фонарик. Луч фонарика выхватил из
тьмы крыс - три, четыре, пять, - они перелезали через подоконник раскрытого
окна.
Адриан осветил окно. Стекло оказалось разбито, из рамы торчали осколки.
Он медленно подошел к окну, чего-то вдруг испугавшись.
Под подошвой хрустнули осколки. Адриан остановился и посветил фонариком
внутрь.
У него перехватило дыхание, когда в луче света сверкнули две пары
звериных глаз. Крысы метнулись назад, испуганные, но свирепые, и до его
слуха донесся леденящий душу глухой топот лапок: твари скрылись в темноте
дома. Раздался грохот. Обезумевшее от страха животное сшибло в комнате
какой-то предмет - то ли стеклянный, то ли фарфоровый.
Адриан вдохнул и содрогнулся. Его ноздри наполнились тонким, едким
смрадом гниющего мяса, от которого глаза заслезились и к горлу подкатила
тошнота. Он задержал дыхание и полез в окно. Левой рукой зажал нос и рот,
спасаясь от отвратительной вони, и осветил фонариком огромный зал.
То, что он увидел, его потрясло. Два трупа: один, в изорванной сутане,
сидел привязанный к креслу, другой, полуголый, лежал на полу. Одежду на нем
изодрали маленькие острые зубки, те же зубки вырвали куски мяса с груди,
боков и живота, спекшуюся кровь разжижали крысиная слюна и моча.
У Адриана закружилась голова, и его вырвало. Он шагнул влево. Свет
фонарика выхватил из тьмы дверной проем, он бросился туда, спеша вдохнуть
свежего воздуха.
Он оказался в кабинете Савароне Фонтини-Кристи, человека, которого
никогда не видел, но которого ненавидел теперь со всей силой ненависти, на
которую был способен. Дед, открывший счет убийствам и ненависти, которые, в
свою очередь, привели к новым убийствам и новой ненависти.
Из-за чего? Зачем?
- Будь ты проклят! - закричал он, схватил стул с высокой спинки и
разбил его об пол. И, вдруг замолчав и мгновенно осознав, что делать, Адриан
направил луч фонарика на стену позади письменного стола. Он вспомнил:
"...справа, под картиной, изображающей мадонну..."
Рама была на месте, а стекло выбито.
Картина исчезла.
Трепеща, он рухнул на колени. Слезы наполнили его глаза, и он безутешно
зарыдал.
- О Боже! - прошептал он, испытывая невыносимую боль. - О, брат мой!
Часть третья
Глава 29
Эндрю остановил "лендровер" на обочине альпийского шоссе и налил в
пластиковый стаканчик дымящийся кофе из термоса. Он прокатился с ветерком:
судя по карте, до городка Шамполюк оставалось каких-нибудь десять миль. Было
утро: солнце поднималось из-за окружающих шоссе горных вершин. Надо немного
передохнуть, а потом он поедет в Шамполюк и приобретет необходимое
снаряжение.
Адриан отстал безнадежно. Теперь можно немного сбавить обороты и
спокойно обдумать дальнейшие действия. К тому же брата ждали обстоятельства,
которые окончательно выбьют его из колеи. Адриан обнаружит в Кампо-ди-Фьори
два трупа и запаникует, растеряется. Брат не привык встречаться с
насильственной смертью: это слишком далеко выходит за рамки привычной ему
жизни. Солдат - дело другое. Физическая схватка - тем более кровопролитие -
лишь обостряет его чувства, наполняет восхитительным ощущением восторга.
Энергия клокотала в нем, он был уверен в своих силах и расчетливо и трезво
обдумывал каждый шаг.
Ларец, можно считать, уже у него в руках. Теперь надо сосредоточиться.
Изучить каждое слово, каждый намек. Он достал ксерокопию отцовских
воспоминаний и стал читать.
"...В городке Шамполюк жила семья Гольдони. Судя по последним переписям
жителей, они не покидали Церматта. Нынешний глава семейства - Альфредо
Гольдони. Он живет в доме своего отца - там же обитал и его дед - на
небольшом участке земли у подножия гор на западной окраине городка. Многие
десятилетия Гольдони были самыми опытными проводниками в Альпах. Савароне
часто нанимал их, к тому же они были его "северными друзьями" - так отец
называл людей, живущих на земле, отличая их от городских торговцев. Первым
он доверял гораздо больше, чем вторым. Очень вероятно, что он оставил
какую-то информацию отцу Альфредо Гольдони. На случай своей смерти тот
должен был позаботиться, чтобы эта информация перешла к его старшему ребенку
- сыну или дочери, - как того требуют итало-швейцарские обычаи. Поэтому,
если окажется, что Альфредо не старший ребенок, ищите сестру.
К северу, глубже в горы, - между вырубками вдоль железнодорожного
полотна, которые называются "Krahen Ausblick" и "Greier Gipfel", если не
ошибаюсь, - находится небольшой пансионат, хозяин которого - из семьи
Капомонти. Судя по церматтской адресной книге (я не стал интересоваться
непосредственно в Шамполюке, чтобы не вызвать подозрений), этот пансионат
также еще функционирует. Насколько могу судить, они даже расширили свое
дело. В настоящее время им управляет Нейтэн Лефрак, который стал
наследником, женившись на представительнице рода Капомонти. Я помню этого
человека. Конечно, в то время это был не взрослый мужчина, поскольку он на
год-два младше меня. Он сын купца, торговавшего с Капомонти. Мы были
друзьями. Я точно помню, что в семье Капомонти его люби--ли и надеялись, что
он женится на одной из дочерей Капомонти. Видимо, так и произошло.
В детстве и в юности, отправляясь в Шамполюк, мы всегда останавливались
в пансионате Капомонти "Локандо". Я очень хорошо помню теплый прием, смех,
пылающие камины и уют. Это была простая семья - в высшей степени открытые и
искренние люди. Савароне они очень нравились. Если бы он решил доверить
кому-то тайну в Шамполюке, то лишь старику Капомонти - он был надежен как
скала".
Эндрю отложил листки и взял карту. Он снова проследил линию Церматтской
железнодорожной ветки и снова забеспокоился. Из всех вырубок, которые назвал
отец, осталось только четыре, но в названиях ни одной из них не упоминался
ястреб.
Картина, висевшая в кабинете в Кампо-ди-Фьори, оказалась не совсем
такой, какой ее запомнил отец. Там не было птиц, выпорхнувших из кустов. Там
были охотники на поросшем высокой травой лугу, их взгляды и ружья были
устремлены вперед, а высоко в небе лениво парили ястребы: иронический
комментарий художника к неудачной охоте.
Отец говорил, что вырубки назывались "Пик Орла", "Воронья сторожка" и
"Гнездо кондора". Должна быть еще одна вырубка, в названии которой
фигурирует "ястреб". Но если она когда-то и существовала, то теперь исчезла.
Прошло полвека, и несколько заброшенных вырубок вдоль железнодорожного
полотна в Альпах, конечно же, давно уже никого не интересуют. Кто, в самом
деле, может вспомнить, где на такой-то улице тридцать лет назад была
остановка трамвая, если и рельсы давно уже заасфальтированы! Он отложил
карту и снова взялся за ксерокопию. Ключ скрыт где-то здесь, в этом
тексте...
"...Мы остановились в центре городка, чтобы то ли пообедать, то ли
попить чаю - забыл. Савароне вышел из кафе и отправился на почту проверить,
нет ли для него телеграммы, - это я точно помню. Он вернулся очень
расстроенный, и я даже испугался, что наше путешествие в горы не состоится.
Однако, пока мы сидели в кафе, посыльный принес отцу какое-то сообщение,
которое его весьма обрадовало. Больше о возвращении в Кампо-ди-Фьори он уже
не говорил. Ужасный для семнадцатилетнего мальчишки миг разочарования
счастливо миновал. Из кафе мы зашли в магазинчик. У его хозяина было
немецкое по звучанию имя, не итальянское и не французское. Мой отец
обыкновенно покупал у него провизию и снаряжение, потому что жалел его.
Хозяин был еврей, а для Савароне, который резко осуждал погромы в царской
России и лично был знаком с Ротшильдами, доброе отношение к представителям
гонимой нации было естественным. Я смутно припоминаю малоприятный эпизод в
магазине в тот день. Я уже и не помню, что именно произошло, но что-то
серьезное, что вызвало у отца тихий, но решительный гнев. Гнев и печаль,
если мне не изменяет память. Мне сейчас мерещится, что тогда он утаил от
семнадцатилетнего мальчика подробности происшествия, но после стольких лет,
возможно, это мне только мерещится.
Мы покинули магазин и отправились к дому Гольдони в конной повозке.
Помню, как я рассматривал свой новенький рюкзак с канатами, альпенштоком,
лопаткой и крюками. Я ужасно гордился этим снаряжением, потому что в моих
глазах оно символизировало мое превращение в мужчину. Опять-таки мне смутно
кажется, что, пока мы находились у Гольдони, в доме стояла какая-то
печальная атмосфера. Не могу сказать, почему даже после стольких лет это
ощущение не покидает меня, но я соотношу его с тем фактом, что мне никак не
удавалось привлечь внимание мужчин в доме Гольдони к моему рюкзаку. И отец,
и дядья, я конечно же взрослые сыновья, похоже, были заняты чем-то другим.
Было условлено, что один, из сыновей Гольдони на следующее утро поведет нас
в горы. Мы пробыли у них еще несколько часов, а потом продолжили путь в
повозке до "Локандо" Капомонти. Помню, что, когда мы отправились в путь, уже
стемнело, а поскольку дело было летом, то, значит, было уже половина
восьмого или восемь".
Итак, таковы факты, думал Эндрю. Мужчина с сыном приезжают в городок,
обедают, покупают кое-что в лавке у еврея, которого недолюбливают в округе,
потом нанимают проводников, а избалованный подросток обижен тем, что
взрослые не уделили должного внимания его новенькому альпинистскому
снаряжению. Вся информация сводится к одному имени - Гольдони.
Эндрю допил кофе и навинтил пластиковый стаканчик на термос. Солнце
светило вовсю. Пора двигаться. Он сгорал от нетерпения. Многие годы
тренировок и участия в боевых операциях подготовили его к предстоящим
нескольким дням поисков. Где-то глубоко в горах зарыт ларец, и он его
непременно найдет!
"Корпус наблюдения" будет отомщен сполна. Майор повернул ключ
зажигания, мотор взревел. Надо купить одежду, снаряжение и оружие. И
увидеться с мужчиной по фамилии Гольдони. Или с женщиной по фамилии
Гольдони. Скоро он это узнает.
Адриан сидел за рулем припаркованного к обочине автомобиля и вытирал
платком рот. Он не мог избавиться от запаха и привкуса блевотины, как не мог
отогнать видения двух истерзанных человеческих тел, обнаруженных им в темном
доме. Как не мог забыть смрад смерти.
По. лицу его градом катился пот. Такого нервного напряжения он никогда
в жизни не испытывал, никогда еще не ощущал такого смертельного страха.
Его снова затошнило. Он подавил тошноту, несколько раз глубоко вдохнув.
Надо обрести спокойствие и хладнокровие, надо действовать. Нельзя просто вот
так сидеть в машине. Надо перебороть шок и обрести ясность мысли. Все, что
ему остается, - это способность трезво мыслить.
Безотчетным движением он вытащил из кармана листки с ксерокопированым
текстом отцовских воспоминаний и. включил фонарик. Слова всегда выручали его
- он умеет анализировать слова, оттенки их значений, тонкие нюансы смысла,
простоту и сложность.
Адриан разложил странички и стал неторопливо их перечитывать. Итак,
мальчик с отцом приехали в город Шамполюк. Мальчик сразу почувствовал:
что-то неладно, возможно, даже не просто неладно, "...он вернулся очень
расстроенный... Я даже испугался, что наше путешествие..." Магазин,
принадлежащий еврею, гнев отца. "Я уже и не помню, что именно произошло, но
что-то серьезное, оно вызвало у отца... гнев". И печаль. "Гнев и печаль,
если мне не изменяет память". Потом их сменило неясное чувство обиды и
растерянности: подростку не уделяли должного внимания те, чье внимание он
пытался завоевать. "И отец, и дядья, и конечно же взрослые сыновья были
заняты чем-то другим". Их внимание отвлекло иное - то, что вызвало гнев
отца? Печаль? А неотчетливые воспоминания, в свою очередь, сменялись
рассказом о царившей в доме доброй атмосфере и о пансионате на северной
окраине городка, о "теплом приеме". Но за мирной интерлюдией очень скоро
следовала смутная печаль и тревога: "Про пансионат Капомонти я мало что
помню, разве только теплый прием, как много раз прежде. Но одно осталось в
памяти: впервые за все время путешествий в горы у меня была отдельная
комната, которую я занимал без младшего брата. Это было очень существенным
шагом вперед - я наконец-то почувствовал себя по-настоящему взрослым. Потом
был ужин, за которым отец и старик Капомонти изрядно выпили. Я помню это,
потому что отправился спать, думая о предстоящем походе в горы, долго слышал
их громкие, возбужденные голоса, доносившиеся снизу, и думал, как они не
боятся разбудить постояльцев. В то время это был крошечный пансионат, и,
кроме нас, в доме было еще, наверное, три или четыре человека. Странно, что
это меня тогда заботило, но я никогда не видел отца пьяным. Я до сих пор
толком не знаю, был ли он тогда пьян, но шумел вовсю. Ведь для молодого
паренька, который в день своего семнадцатилетия ожидал драгоценного подарка,
мечты всей его жизни - восхождения на настоящую гору в окрестностях
Шамполюка, - даже мысль о том, что наутро отец встанет ослабевшим и злым,
была нестерпима.
Однако ничего подобного не произошли. Утром приехал проводник Гольдони
с провизией, позавтракал с нами, и мы тронулись в путь.
Сын Капомонти - а может быть, это был молодой Лефрак - немного подвез
нас троих в повозке. Мы распрощались с ним и договорились, что он будет
ждать нас на том же месте вечером следующего дня. Два дня в горах и ночевка
со взрослыми! Меня переполняла радость, потому что я знал, что мы разобьем
лагерь в горах выше, чем обычно поднимались с младшими братьями".
Адриан положил листки на сиденье. В последних абзацах описывались
запомнившиеся отцу горы, тропы и виды. Путешествие в горы началось.
Необходимая информация, очень возможно, заключена именно в этих
сбивчивых описаниях. Надо выявить отдельные вехи их путешествия - тогда
можно восстановить весь маршрут. Но какие вехи? Какой маршрут?
О Боже! Картина на стене! Ведь картина у Эндрю!
Адриан подавил внезапную тревогу. Картина, унесенная из кабинета
Савароне, может существенно сузить площадь поисков, но что дальше? Прошло
пятьдесят лет. Полвека снегопадов, обледенении, весенних паводков,
естественных природных процессов в почве...
Картина на стене, может быть, и представляет собой важный ключ к
разгадке, возможно, самый главный. Но Адриан чувствовал, что есть и другие
ключи, не менее существенные, чем эта картина. Они таятся в словах отцовских
воспоминаний. Воспоминаний, которые не померкли за пятьдесят лет насыщенной
событиями жизни.
Пятьдесят лет назад там что-то случилось, и это не имело отношения к
путешествию отца с сыном в горы.
Он снова обрел способность мыслить. Потрясение и ужас еще владели им,
но впереди уже вновь забрезжил свет разума.
"...Имейте в виду, содержимое этого ларца представляет смертельную
опасность для всего цивилизованного мира..."
Надо добраться до тайника, найти ларец. Остановить убийцу из "Корпуса
наблюдения".
Глава 30
Эндрю припарковал "лендровер" у забора, огораживающего поле. Дом
Гольдони находился в двухстах ярдах ниже по дороге, поле было частью их
земельных угодий. Вдалеке трактор пахал землю, и сидящий в нем человек то и
дело оборачивался назад, глядя на результаты своего труда. Больше вокруг не
было ни домов, ни людей. Эндрю решил переговорить с трактористом.
Было начало шестого. Он провел этот день, объезжая окрестности
Шамполюка, закупая одежду, провизию и снаряжение, в том числе и отличный
альпийский рюкзак. Там сейчас лежало все, что требуется для покорения горных
вершин. И еще то, что не требуется. "Магнум" калибра 0,357. Все это он купил
в большом магазине, выросшем на месте маленького, который упоминал отец в
своих записках. Владельца звали Ляйнкраус; к косяку двери была прикреплена
мезуза. Продавец горделиво сообщил ему, что Ляйнкраусы с 1913 года продают
лучшее в итальянских Альпах снаряжение. В настоящее время, его магазины
открыты в Люцерне и Нешателе.
Эндрю вылез из "лендровера", подошел к забору и стал махать рукой,
привлекая внимание пахаря. Это был низкорослый итало-швейцарец, здоровяк с
взъерошенными каштановыми волосами над темными бровями, с грубыми чертами
лица типичного обитателя Северного Средиземноморья. Лет на десять старше
Фонтина. На лице у него было опасливое выражение, точно он не привык и не
любил встречать незнакомцев.
- Вы говорите по-английски? - спросил Эндрю.
- Сносно, синьор, - ответил тот.
- Я ищу Альфредо Гольдони. Мне сказали, чтобы я ехал по этой дороге.
- Вам правильно указали, - ответил итало-швейцарец на более чем сносном
английском. - Гольдони мой дядя. Я для него пашу. Сам он уже не может
обрабатывать землю. - Пахарь замолчал, ничего больше не объясняя.
- Где я могу найти его?
- Там, где обычно. В дальней спальне дома. Тетя проведет вас к нему. Он
любит гостей.
- Спасибо. - Эндрю зашагал к "лендроверу".
- Вы американец? - спросил пахарь.
- Нет, канадец, - ответил Эндрю, решив на всякий случай обеспечить себе
"крышу". Он забрался на сиденье и взглянул на пахаря. - Мы говорим
одинаково.
- И выглядите одинаково, и одеваетесь одинаково, - ответил фермер
спокойно, рассматривая его отороченную мехом альпийскую куртку. - Одежда-то
новая, - добавил он.
- Зато ваш английский нет, - усмехнулся Фонтин и повернул ключ
зажигания.
Жена Гольдони оказалась тощей, аскетичного вида женщиной. Ее прямые
седые волосы были туго затянуты и уложены вокруг головы венцом
самоотречения. Она провела незнакомца через две или три опрятные, скудно
обставленные комнатки к двери в спальню. Собственно, это был просто дверной
проем. Там, где некогда был порожек, доски выкорчевали и заложили ямку
дощечкой вровень с полом. Фонтин вошел в спальню. Альфредо Гольдони сидел в
инвалидной коляске у окна, выходящего на поля у подножия горы.
У него не было ног. На обрубки его некогда сильных бедер были натянуты
штаны, а штанины приколоты английскими булавками к поясу. Тело и лицо у него
были большие и неловкие. Возраст и увечье сделали их никчемными.
Старик Гольдони приветствовал незнакомца с деланным радушием. Жалкий
калека, благодарный за каждый визит, боялся отпугнуть нового гостя.
Представившись и коротко рассказав, как он его нашел, Фонтин сел
напротив инвалидного кресла. Угрюмая жена Гольдони принесла вина. Культяпки
безногого старика были совсем рядом. У Эндрю на языке вертелось словечко
"уродец". Он терпеть не мог человеческого уродства и не трудился эту
неприязнь скрывать.
- Имя Фонтин вам что-нибудь говорит?
- Нет, сэр. Это что-то французское? Но ведь вы американец?
- А фамилия Фонтини-Кристи вам знакома? Взгляд Гольдони изменился. В
нем вспыхнула давно позабытая тревога.
- Да, конечно, я знаю эту фамилию, - ответил безногий. Его голос тоже
изменился. - Фонтин - Фонтини-Кристи. Значит, итальянец стал французом, а
носит эту фамилию американец. Вы - Фонтини-Кристи?
его через Калабрию к Адриатическому побережью. Он взял машину напрокат в
аэропорту.
Теперь к охоте подключился и Теодор Дакакос. Дакакос, который владел
куда более эффективными каналами передачи информации, чем вся разведка
Соединенных Штатов. И это было тем более опасно. Адриан знал, за кем
охотится генералитет армии Соединенных Штатов: за убийцей из "Корпуса
наблюдения". Но Дакакосу нужен константинский ларец.
Это добыча посерьезнее.
В экспансивном потоке римского уличного движения Адриан направлялся в
аэропорт Леонардо да Винчи. Фонтин вернул машину в прокатную контору и купил
билет на рейс "Итавиа" до Милана. Он стоял в очереди на посадку опустив
голову, ссутулившись, пытаясь раствориться в толпе. Он сделал еще шаг вперед
и вдруг, сам не зная почему, вспомнил слова, сказанные одним блестящим
юристом: "Ты можешь бежать со стадом, в середине стада, но, если захочешь
что-то предпринять, подбирайся к краю и сворачивай в сторону". Это сказал
Дарроу.
Из Милана он позвонит отцу. Он солжет об Эндрю, что-нибудь придумает.
Сейчас не время об этом думать. Надо узнать побольше о Дакакосе.
Теодор Дакакос настигает его.
Адриан сидел на кровати в миланском отеле "Ди Пьемонте" - точно так же,
как недавно сидел в номере отеля "Савой" в Лондоне, и рассматривал
разложенные листки бумаги. Но это было не расписание авиарейсов, а
ксерокопированный текст воспоминаний отца о событиях пятидесятилетней
давности. Он перечитывал этот рассказ не потому, что забыл, нет, он давно
уже чуть ли не наизусть выучил эти записки; но просто потому, что чтение
оттягивало мгновение, когда нужно будет снять телефонную трубку. И еще он
думал о том, насколько внимательно его брат изучил эти странички, эти
путаные, часто сбивчивые воспоминания. Эндрю, пожалуй, будет смотреть на эти
листки взглядом опытного боевого командира. Тут указаны имена. Гольдони.
Капомонти. Лефрак. Люди, с которыми надо связаться.
Адриан понимал, что тянуть больше нельзя. Он сложил листки, сунул их в
карман пиджака и направился к телефону.
Через десять минут телефонистка отеля соединила его с Норт-Шором, в
пяти тысячах миль отсюда. Трубку взяла мать. Она произнесла эти слова очень
просто, без всяких символов горя, ибо они общеупотребительны, а горе
сокровенно.
- Отец умер вчера вечером.
Оба молчали. Тишина выразила их любовь. Словно мать и сын обнялись.
- Я немедленно вернусь домой, - сказал он.
- Не надо. Он бы этого не хотел. Ты знаешь, что надо делать.
Они снова замолчали.
- Да, - сказал он наконец.
- Адриан!
- Что?
- Мне надо тебе сообщить две вещи. Но я не хочу вдаваться в
подробности. Ты понял? Адриан ответил не сразу:
- Пожалуй.
- К нам приходил офицер. Некий полковник Таркингтон. Он любезно
согласился побеседовать только со мной. Он все рассказал мне про Эндрю.
- Мне очень жаль.
- Верни его. Ему нужно помочь. Мы обязаны помочь ему, чем только можно.
- Я постараюсь.
- Так легко оглянуться назад и сказать: "Да, вот теперь я все вижу.
Теперь я все понимаю". Он всегда видел только плоды силы и власти. Но
никогда не понимал, какая ответственность лежит на плечах сильного. Ему
неведомо чувство сострадания.
- Давай не будем вдаваться в подробности, - напомнил ей сын.
- Да, не будем... Боже, я так боюсь!
- Не надо, мама! Джейн глубоко вздохнула.
- И еще кое-что. Здесь был Дакакос. Он говорил с отцом. С нами обоими.
Ты должен ему верить. Такова была воля отца. Он в нем уверен. И я.
"Справьтесь у своего информатора".
- Он послал мне телеграмму. Он написал, что будет меня ждать.
- В Кампо-ди-Фьори, - закончила Джейн.
- Что он сказал об Эндрю?
- Что, по его мнению, твоего брата необходимо задержать. Он не стал
уточнять, он говорил только о тебе. Он повторял твое имя.
- Ты действительно не хочешь, чтобы я вернулся домой?
- Нет. Здесь тебе нечего делать. Он бы этого не хотел. - Она помолчала.
- Адриан, скажи брату, что отец ничего не знал. Он умер, думая, что его
близнецы таковы, какими он хотел их видеть.
- Скажу. Я скоро еще позвоню.
Они простились.
Отец умер. "Информатора" больше нет, и утрата ужасна. Адриан сидел у
телефонного аппарата, чувствуя, что лоб покрылся потом, хотя в комнате было
прохладно. Он встал с кровати. Впереди много дел, надо торопиться, Дакакос
уже на пути в Кампо-ди-Фьори. Но и убийца из "Корпуса наблюдения" тоже. А
Дакакос этого не знает.
Он сел за стол и начал писать. Словно готовясь к завтрашнему
перекрестному допросу в своем бостонском кабинете.
Но только сейчас речь шла не о завтрашнем дне. А о сегодняшнем вечере.
И готовиться предстояло не долго.
Адриан остановил машину на развилке, развернул карту и положил ее на
приборный щиток. Развилка была обозначена на карте. Больше никаких дорог нет
до самого Лавено. Отец говорил, что слева должны быть большие каменные
столбы ворот. Въезд в Кампо-ди-Фьори.
Он снова тронул машину, напряженно вглядываясь во тьму, ожидая, когда
на фоне сплошной стены деревьев появятся два каменных столба. Мили через
четыре он их увидел. Он притормозил у полуразрушенных колонн и осветил их
фонариком. За воротами вилась дорога, как и рассказывал отец, которая, резко
повернув, исчезала в лесу.
Он взял левее и въехал в ворота. Во рту вдруг пересохло, сердце
забилось, каждый его удар отдавался в горле. Им овладел страх перед
неведомым. Захотелось поскорее столкнуться с этим неведомым - пока страх не
лишил сил. Он нажал на газ.
Нигде не было ни огонька.
Гигантский белый дом оцепенел: мертвое величие, окруженное мраком.
Адриан припарковал машину на круглой площадке перед домом, напротив
мраморных ступенек, потом заглушил двигатель и нехотя потушил фары. Он вышел
из машины, вытащил из кармана дождевика фонарик и направился к ступенькам
крыльца.
Тусклая луна на мгновение осветила мрачный пейзаж и скрылась за тучами.
Небо хмурилось, но дождя не обещало: тучи быстро неслись за горизонт. Воздух
был сух, все вокруг объято тишиной.
Адриан шагнул на ступеньку и осветил фонариком часы. Половина
двенадцатого. Дакакос еще не приехал. Брат, видимо, тоже. Они бы услышали
шум автомобиля. И не спали бы в такой час. Остается старик священник. А
старый человек наверняка ложится спать рано.
- Эй, кто-нибудь! - крикнул он. - Я Адриан Фонтин и хочу с вами
поговорить.
Тишина.
Нет. Какое-то движение. Какой-то шорох, как будто кто-то царапается.
Едва слышный скрип. Он направил на звук фонарик. Луч фонарика выхватил из
тьмы крыс - три, четыре, пять, - они перелезали через подоконник раскрытого
окна.
Адриан осветил окно. Стекло оказалось разбито, из рамы торчали осколки.
Он медленно подошел к окну, чего-то вдруг испугавшись.
Под подошвой хрустнули осколки. Адриан остановился и посветил фонариком
внутрь.
У него перехватило дыхание, когда в луче света сверкнули две пары
звериных глаз. Крысы метнулись назад, испуганные, но свирепые, и до его
слуха донесся леденящий душу глухой топот лапок: твари скрылись в темноте
дома. Раздался грохот. Обезумевшее от страха животное сшибло в комнате
какой-то предмет - то ли стеклянный, то ли фарфоровый.
Адриан вдохнул и содрогнулся. Его ноздри наполнились тонким, едким
смрадом гниющего мяса, от которого глаза заслезились и к горлу подкатила
тошнота. Он задержал дыхание и полез в окно. Левой рукой зажал нос и рот,
спасаясь от отвратительной вони, и осветил фонариком огромный зал.
То, что он увидел, его потрясло. Два трупа: один, в изорванной сутане,
сидел привязанный к креслу, другой, полуголый, лежал на полу. Одежду на нем
изодрали маленькие острые зубки, те же зубки вырвали куски мяса с груди,
боков и живота, спекшуюся кровь разжижали крысиная слюна и моча.
У Адриана закружилась голова, и его вырвало. Он шагнул влево. Свет
фонарика выхватил из тьмы дверной проем, он бросился туда, спеша вдохнуть
свежего воздуха.
Он оказался в кабинете Савароне Фонтини-Кристи, человека, которого
никогда не видел, но которого ненавидел теперь со всей силой ненависти, на
которую был способен. Дед, открывший счет убийствам и ненависти, которые, в
свою очередь, привели к новым убийствам и новой ненависти.
Из-за чего? Зачем?
- Будь ты проклят! - закричал он, схватил стул с высокой спинки и
разбил его об пол. И, вдруг замолчав и мгновенно осознав, что делать, Адриан
направил луч фонарика на стену позади письменного стола. Он вспомнил:
"...справа, под картиной, изображающей мадонну..."
Рама была на месте, а стекло выбито.
Картина исчезла.
Трепеща, он рухнул на колени. Слезы наполнили его глаза, и он безутешно
зарыдал.
- О Боже! - прошептал он, испытывая невыносимую боль. - О, брат мой!
Часть третья
Глава 29
Эндрю остановил "лендровер" на обочине альпийского шоссе и налил в
пластиковый стаканчик дымящийся кофе из термоса. Он прокатился с ветерком:
судя по карте, до городка Шамполюк оставалось каких-нибудь десять миль. Было
утро: солнце поднималось из-за окружающих шоссе горных вершин. Надо немного
передохнуть, а потом он поедет в Шамполюк и приобретет необходимое
снаряжение.
Адриан отстал безнадежно. Теперь можно немного сбавить обороты и
спокойно обдумать дальнейшие действия. К тому же брата ждали обстоятельства,
которые окончательно выбьют его из колеи. Адриан обнаружит в Кампо-ди-Фьори
два трупа и запаникует, растеряется. Брат не привык встречаться с
насильственной смертью: это слишком далеко выходит за рамки привычной ему
жизни. Солдат - дело другое. Физическая схватка - тем более кровопролитие -
лишь обостряет его чувства, наполняет восхитительным ощущением восторга.
Энергия клокотала в нем, он был уверен в своих силах и расчетливо и трезво
обдумывал каждый шаг.
Ларец, можно считать, уже у него в руках. Теперь надо сосредоточиться.
Изучить каждое слово, каждый намек. Он достал ксерокопию отцовских
воспоминаний и стал читать.
"...В городке Шамполюк жила семья Гольдони. Судя по последним переписям
жителей, они не покидали Церматта. Нынешний глава семейства - Альфредо
Гольдони. Он живет в доме своего отца - там же обитал и его дед - на
небольшом участке земли у подножия гор на западной окраине городка. Многие
десятилетия Гольдони были самыми опытными проводниками в Альпах. Савароне
часто нанимал их, к тому же они были его "северными друзьями" - так отец
называл людей, живущих на земле, отличая их от городских торговцев. Первым
он доверял гораздо больше, чем вторым. Очень вероятно, что он оставил
какую-то информацию отцу Альфредо Гольдони. На случай своей смерти тот
должен был позаботиться, чтобы эта информация перешла к его старшему ребенку
- сыну или дочери, - как того требуют итало-швейцарские обычаи. Поэтому,
если окажется, что Альфредо не старший ребенок, ищите сестру.
К северу, глубже в горы, - между вырубками вдоль железнодорожного
полотна, которые называются "Krahen Ausblick" и "Greier Gipfel", если не
ошибаюсь, - находится небольшой пансионат, хозяин которого - из семьи
Капомонти. Судя по церматтской адресной книге (я не стал интересоваться
непосредственно в Шамполюке, чтобы не вызвать подозрений), этот пансионат
также еще функционирует. Насколько могу судить, они даже расширили свое
дело. В настоящее время им управляет Нейтэн Лефрак, который стал
наследником, женившись на представительнице рода Капомонти. Я помню этого
человека. Конечно, в то время это был не взрослый мужчина, поскольку он на
год-два младше меня. Он сын купца, торговавшего с Капомонти. Мы были
друзьями. Я точно помню, что в семье Капомонти его люби--ли и надеялись, что
он женится на одной из дочерей Капомонти. Видимо, так и произошло.
В детстве и в юности, отправляясь в Шамполюк, мы всегда останавливались
в пансионате Капомонти "Локандо". Я очень хорошо помню теплый прием, смех,
пылающие камины и уют. Это была простая семья - в высшей степени открытые и
искренние люди. Савароне они очень нравились. Если бы он решил доверить
кому-то тайну в Шамполюке, то лишь старику Капомонти - он был надежен как
скала".
Эндрю отложил листки и взял карту. Он снова проследил линию Церматтской
железнодорожной ветки и снова забеспокоился. Из всех вырубок, которые назвал
отец, осталось только четыре, но в названиях ни одной из них не упоминался
ястреб.
Картина, висевшая в кабинете в Кампо-ди-Фьори, оказалась не совсем
такой, какой ее запомнил отец. Там не было птиц, выпорхнувших из кустов. Там
были охотники на поросшем высокой травой лугу, их взгляды и ружья были
устремлены вперед, а высоко в небе лениво парили ястребы: иронический
комментарий художника к неудачной охоте.
Отец говорил, что вырубки назывались "Пик Орла", "Воронья сторожка" и
"Гнездо кондора". Должна быть еще одна вырубка, в названии которой
фигурирует "ястреб". Но если она когда-то и существовала, то теперь исчезла.
Прошло полвека, и несколько заброшенных вырубок вдоль железнодорожного
полотна в Альпах, конечно же, давно уже никого не интересуют. Кто, в самом
деле, может вспомнить, где на такой-то улице тридцать лет назад была
остановка трамвая, если и рельсы давно уже заасфальтированы! Он отложил
карту и снова взялся за ксерокопию. Ключ скрыт где-то здесь, в этом
тексте...
"...Мы остановились в центре городка, чтобы то ли пообедать, то ли
попить чаю - забыл. Савароне вышел из кафе и отправился на почту проверить,
нет ли для него телеграммы, - это я точно помню. Он вернулся очень
расстроенный, и я даже испугался, что наше путешествие в горы не состоится.
Однако, пока мы сидели в кафе, посыльный принес отцу какое-то сообщение,
которое его весьма обрадовало. Больше о возвращении в Кампо-ди-Фьори он уже
не говорил. Ужасный для семнадцатилетнего мальчишки миг разочарования
счастливо миновал. Из кафе мы зашли в магазинчик. У его хозяина было
немецкое по звучанию имя, не итальянское и не французское. Мой отец
обыкновенно покупал у него провизию и снаряжение, потому что жалел его.
Хозяин был еврей, а для Савароне, который резко осуждал погромы в царской
России и лично был знаком с Ротшильдами, доброе отношение к представителям
гонимой нации было естественным. Я смутно припоминаю малоприятный эпизод в
магазине в тот день. Я уже и не помню, что именно произошло, но что-то
серьезное, что вызвало у отца тихий, но решительный гнев. Гнев и печаль,
если мне не изменяет память. Мне сейчас мерещится, что тогда он утаил от
семнадцатилетнего мальчика подробности происшествия, но после стольких лет,
возможно, это мне только мерещится.
Мы покинули магазин и отправились к дому Гольдони в конной повозке.
Помню, как я рассматривал свой новенький рюкзак с канатами, альпенштоком,
лопаткой и крюками. Я ужасно гордился этим снаряжением, потому что в моих
глазах оно символизировало мое превращение в мужчину. Опять-таки мне смутно
кажется, что, пока мы находились у Гольдони, в доме стояла какая-то
печальная атмосфера. Не могу сказать, почему даже после стольких лет это
ощущение не покидает меня, но я соотношу его с тем фактом, что мне никак не
удавалось привлечь внимание мужчин в доме Гольдони к моему рюкзаку. И отец,
и дядья, я конечно же взрослые сыновья, похоже, были заняты чем-то другим.
Было условлено, что один, из сыновей Гольдони на следующее утро поведет нас
в горы. Мы пробыли у них еще несколько часов, а потом продолжили путь в
повозке до "Локандо" Капомонти. Помню, что, когда мы отправились в путь, уже
стемнело, а поскольку дело было летом, то, значит, было уже половина
восьмого или восемь".
Итак, таковы факты, думал Эндрю. Мужчина с сыном приезжают в городок,
обедают, покупают кое-что в лавке у еврея, которого недолюбливают в округе,
потом нанимают проводников, а избалованный подросток обижен тем, что
взрослые не уделили должного внимания его новенькому альпинистскому
снаряжению. Вся информация сводится к одному имени - Гольдони.
Эндрю допил кофе и навинтил пластиковый стаканчик на термос. Солнце
светило вовсю. Пора двигаться. Он сгорал от нетерпения. Многие годы
тренировок и участия в боевых операциях подготовили его к предстоящим
нескольким дням поисков. Где-то глубоко в горах зарыт ларец, и он его
непременно найдет!
"Корпус наблюдения" будет отомщен сполна. Майор повернул ключ
зажигания, мотор взревел. Надо купить одежду, снаряжение и оружие. И
увидеться с мужчиной по фамилии Гольдони. Или с женщиной по фамилии
Гольдони. Скоро он это узнает.
Адриан сидел за рулем припаркованного к обочине автомобиля и вытирал
платком рот. Он не мог избавиться от запаха и привкуса блевотины, как не мог
отогнать видения двух истерзанных человеческих тел, обнаруженных им в темном
доме. Как не мог забыть смрад смерти.
По. лицу его градом катился пот. Такого нервного напряжения он никогда
в жизни не испытывал, никогда еще не ощущал такого смертельного страха.
Его снова затошнило. Он подавил тошноту, несколько раз глубоко вдохнув.
Надо обрести спокойствие и хладнокровие, надо действовать. Нельзя просто вот
так сидеть в машине. Надо перебороть шок и обрести ясность мысли. Все, что
ему остается, - это способность трезво мыслить.
Безотчетным движением он вытащил из кармана листки с ксерокопированым
текстом отцовских воспоминаний и. включил фонарик. Слова всегда выручали его
- он умеет анализировать слова, оттенки их значений, тонкие нюансы смысла,
простоту и сложность.
Адриан разложил странички и стал неторопливо их перечитывать. Итак,
мальчик с отцом приехали в город Шамполюк. Мальчик сразу почувствовал:
что-то неладно, возможно, даже не просто неладно, "...он вернулся очень
расстроенный... Я даже испугался, что наше путешествие..." Магазин,
принадлежащий еврею, гнев отца. "Я уже и не помню, что именно произошло, но
что-то серьезное, оно вызвало у отца... гнев". И печаль. "Гнев и печаль,
если мне не изменяет память". Потом их сменило неясное чувство обиды и
растерянности: подростку не уделяли должного внимания те, чье внимание он
пытался завоевать. "И отец, и дядья, и конечно же взрослые сыновья были
заняты чем-то другим". Их внимание отвлекло иное - то, что вызвало гнев
отца? Печаль? А неотчетливые воспоминания, в свою очередь, сменялись
рассказом о царившей в доме доброй атмосфере и о пансионате на северной
окраине городка, о "теплом приеме". Но за мирной интерлюдией очень скоро
следовала смутная печаль и тревога: "Про пансионат Капомонти я мало что
помню, разве только теплый прием, как много раз прежде. Но одно осталось в
памяти: впервые за все время путешествий в горы у меня была отдельная
комната, которую я занимал без младшего брата. Это было очень существенным
шагом вперед - я наконец-то почувствовал себя по-настоящему взрослым. Потом
был ужин, за которым отец и старик Капомонти изрядно выпили. Я помню это,
потому что отправился спать, думая о предстоящем походе в горы, долго слышал
их громкие, возбужденные голоса, доносившиеся снизу, и думал, как они не
боятся разбудить постояльцев. В то время это был крошечный пансионат, и,
кроме нас, в доме было еще, наверное, три или четыре человека. Странно, что
это меня тогда заботило, но я никогда не видел отца пьяным. Я до сих пор
толком не знаю, был ли он тогда пьян, но шумел вовсю. Ведь для молодого
паренька, который в день своего семнадцатилетия ожидал драгоценного подарка,
мечты всей его жизни - восхождения на настоящую гору в окрестностях
Шамполюка, - даже мысль о том, что наутро отец встанет ослабевшим и злым,
была нестерпима.
Однако ничего подобного не произошли. Утром приехал проводник Гольдони
с провизией, позавтракал с нами, и мы тронулись в путь.
Сын Капомонти - а может быть, это был молодой Лефрак - немного подвез
нас троих в повозке. Мы распрощались с ним и договорились, что он будет
ждать нас на том же месте вечером следующего дня. Два дня в горах и ночевка
со взрослыми! Меня переполняла радость, потому что я знал, что мы разобьем
лагерь в горах выше, чем обычно поднимались с младшими братьями".
Адриан положил листки на сиденье. В последних абзацах описывались
запомнившиеся отцу горы, тропы и виды. Путешествие в горы началось.
Необходимая информация, очень возможно, заключена именно в этих
сбивчивых описаниях. Надо выявить отдельные вехи их путешествия - тогда
можно восстановить весь маршрут. Но какие вехи? Какой маршрут?
О Боже! Картина на стене! Ведь картина у Эндрю!
Адриан подавил внезапную тревогу. Картина, унесенная из кабинета
Савароне, может существенно сузить площадь поисков, но что дальше? Прошло
пятьдесят лет. Полвека снегопадов, обледенении, весенних паводков,
естественных природных процессов в почве...
Картина на стене, может быть, и представляет собой важный ключ к
разгадке, возможно, самый главный. Но Адриан чувствовал, что есть и другие
ключи, не менее существенные, чем эта картина. Они таятся в словах отцовских
воспоминаний. Воспоминаний, которые не померкли за пятьдесят лет насыщенной
событиями жизни.
Пятьдесят лет назад там что-то случилось, и это не имело отношения к
путешествию отца с сыном в горы.
Он снова обрел способность мыслить. Потрясение и ужас еще владели им,
но впереди уже вновь забрезжил свет разума.
"...Имейте в виду, содержимое этого ларца представляет смертельную
опасность для всего цивилизованного мира..."
Надо добраться до тайника, найти ларец. Остановить убийцу из "Корпуса
наблюдения".
Глава 30
Эндрю припарковал "лендровер" у забора, огораживающего поле. Дом
Гольдони находился в двухстах ярдах ниже по дороге, поле было частью их
земельных угодий. Вдалеке трактор пахал землю, и сидящий в нем человек то и
дело оборачивался назад, глядя на результаты своего труда. Больше вокруг не
было ни домов, ни людей. Эндрю решил переговорить с трактористом.
Было начало шестого. Он провел этот день, объезжая окрестности
Шамполюка, закупая одежду, провизию и снаряжение, в том числе и отличный
альпийский рюкзак. Там сейчас лежало все, что требуется для покорения горных
вершин. И еще то, что не требуется. "Магнум" калибра 0,357. Все это он купил
в большом магазине, выросшем на месте маленького, который упоминал отец в
своих записках. Владельца звали Ляйнкраус; к косяку двери была прикреплена
мезуза. Продавец горделиво сообщил ему, что Ляйнкраусы с 1913 года продают
лучшее в итальянских Альпах снаряжение. В настоящее время, его магазины
открыты в Люцерне и Нешателе.
Эндрю вылез из "лендровера", подошел к забору и стал махать рукой,
привлекая внимание пахаря. Это был низкорослый итало-швейцарец, здоровяк с
взъерошенными каштановыми волосами над темными бровями, с грубыми чертами
лица типичного обитателя Северного Средиземноморья. Лет на десять старше
Фонтина. На лице у него было опасливое выражение, точно он не привык и не
любил встречать незнакомцев.
- Вы говорите по-английски? - спросил Эндрю.
- Сносно, синьор, - ответил тот.
- Я ищу Альфредо Гольдони. Мне сказали, чтобы я ехал по этой дороге.
- Вам правильно указали, - ответил итало-швейцарец на более чем сносном
английском. - Гольдони мой дядя. Я для него пашу. Сам он уже не может
обрабатывать землю. - Пахарь замолчал, ничего больше не объясняя.
- Где я могу найти его?
- Там, где обычно. В дальней спальне дома. Тетя проведет вас к нему. Он
любит гостей.
- Спасибо. - Эндрю зашагал к "лендроверу".
- Вы американец? - спросил пахарь.
- Нет, канадец, - ответил Эндрю, решив на всякий случай обеспечить себе
"крышу". Он забрался на сиденье и взглянул на пахаря. - Мы говорим
одинаково.
- И выглядите одинаково, и одеваетесь одинаково, - ответил фермер
спокойно, рассматривая его отороченную мехом альпийскую куртку. - Одежда-то
новая, - добавил он.
- Зато ваш английский нет, - усмехнулся Фонтин и повернул ключ
зажигания.
Жена Гольдони оказалась тощей, аскетичного вида женщиной. Ее прямые
седые волосы были туго затянуты и уложены вокруг головы венцом
самоотречения. Она провела незнакомца через две или три опрятные, скудно
обставленные комнатки к двери в спальню. Собственно, это был просто дверной
проем. Там, где некогда был порожек, доски выкорчевали и заложили ямку
дощечкой вровень с полом. Фонтин вошел в спальню. Альфредо Гольдони сидел в
инвалидной коляске у окна, выходящего на поля у подножия горы.
У него не было ног. На обрубки его некогда сильных бедер были натянуты
штаны, а штанины приколоты английскими булавками к поясу. Тело и лицо у него
были большие и неловкие. Возраст и увечье сделали их никчемными.
Старик Гольдони приветствовал незнакомца с деланным радушием. Жалкий
калека, благодарный за каждый визит, боялся отпугнуть нового гостя.
Представившись и коротко рассказав, как он его нашел, Фонтин сел
напротив инвалидного кресла. Угрюмая жена Гольдони принесла вина. Культяпки
безногого старика были совсем рядом. У Эндрю на языке вертелось словечко
"уродец". Он терпеть не мог человеческого уродства и не трудился эту
неприязнь скрывать.
- Имя Фонтин вам что-нибудь говорит?
- Нет, сэр. Это что-то французское? Но ведь вы американец?
- А фамилия Фонтини-Кристи вам знакома? Взгляд Гольдони изменился. В
нем вспыхнула давно позабытая тревога.
- Да, конечно, я знаю эту фамилию, - ответил безногий. Его голос тоже
изменился. - Фонтин - Фонтини-Кристи. Значит, итальянец стал французом, а
носит эту фамилию американец. Вы - Фонтини-Кристи?