Лалэм Р.. Близнецы-соперники

---------------------------------------------------------------
Оригинал этого файла находится здесь:
http://www.nihe.niks.by/mysuli/authors/ludlum/
---------------------------------------------------------------

Книга первая
Пролог
9 декабря 1939 года
Салоники, Греция
Один за другим грузовики карабкались вверх по крутой дороге в
предрассветных сумерках. На вершине они увеличивали скорость, торопясь снова
погрузиться во мрак дороги, проложенной через лес.
Водителям пяти грузовиков нужно было все время быть начеку, чтобы
случайно не снять ногу с тормоза или не нажать на акселератор слишком
сильно. Им приходилось напряженно вглядываться во мрак, чтобы быть готовыми
к любой неожиданно возникшей преграде или крутому повороту.
Кругом все было объято тьмой. Они ехали с незажженными фарами. Колонна
грузовиков ползла в серой греческой ночи, и лишь слабый свет луны,
пробивающийся сквозь низкие густые тучи, освещал им путь.
Это было испытание на дисциплинированность. Но ни шоферам, ни
пассажирам бок о бок с ними было не привыкать к дисциплине.
Все они были отшельниками. Монахами Ксенопского ордена, самого сурового
из всех, подчинявшихся Константинской патриархии. В этом ордене слепое
повиновение уживалось с привычкой полагаться лишь на свои силы. Монахи не
смели нарушить дисциплину до самой смерти.
В головном грузовике молодой бородач священник скинул сутану, под
которой оказался простой костюм рабочего - грубая рубаха и груботканые
штаны. Он свернул сутану и заткнул ее за сиденье - под старое тряпье и
ветошь. Потом обратился к шоферу:
- Ну, теперь осталось не больше полумили. Участок железнодорожного
полотна идет параллельно дороге на протяжении трехсот футов. Место открытое.
Успеем.
- Поезд там? - спросил, пристально вглядываясь во тьму, шофер, крепко
сбитый монах средних лет.
- Да. Четыре товарных вагона. И только один машинист. Ни кочегаров,
никого.
- Значит, придется помахать лопатой? - спросил монах с усмешкой во
взгляде.
- Да, придется помахать лопатой, - просто ответил молодой монах. - Где
оружие?
- В "бардачке".
Священник в рабочей одежде наклонился вперед и повернул ручку на дверце
"бардачка". Дверца раскрылась. Он сунул руку внутрь, пошарил и достал
тяжелый крупнокалиберный пистолет. Священник ловко вытащил магазин из
рукоятки, проверил патроны и вогнал магазин обратно. Металлический щелчок
словно поставил точку.
- Мощная штука. Итальянский?
- Да, - ответил шофер. Больше он ничего не сказал, но в голосе его
слышалась скорбь.
- Что ж, подходяще для такого дела. Просто благословение. - Молодой
священник сунул пистолет за пазуху. - Ты сообщишь его семье?
- Мне так приказано... - Было ясно, что шофер хочет еще что-то сказать,
но сдерживается. Он только крепче вцепился в баранку.
На мгновение из-за тяжелых туч показалась яркая луна и осветила
вырубленную в лесу дорогу.
- В детстве я тут играл, - сказал молодой священник. - Бегал по лесу,
купался в ручьях. Потом обсыхал в горных пещерах. И воображал, что мне
являются видения. Я был счастлив среди этих гор. Господу было угодно, чтобы
я увидел их снова. Бог милостив. И добр.
Луна исчезла. Снова навалилась тьма.
Начался крутой спуск. Лес поредел, и вдали, еще едва видные, показались
одинокие телеграфные столбы - черные копья на фоне серой ночи. Дорога
выровнялась, расширилась и слилась с вырубкой, полоса которой разделяла
лесной массив. Плоская безжизненная равнина, внезапно возникшая посреди
бесчисленных горных круч и лесных чащоб.
На вырубке, теряясь во тьме, стоял поезд. Неподвижно, но не
безжизненно. Из трубы паровоза широкой спиралью вился дым, медленно уплывая
в ночь.
- Когда-то, - сказал молодой священник, - фермеры пригоняли сюда овец,
привозили урожай. Отец рассказывал, что у них вечно возникали ссоры - даже
до драки доходило, когда начинали выяснять, кому что принадлежит. Такие тут
забавные случаи бывали... Вот он!
В черноте ночи сверкнул луч фонарика. Он дважды описал круг и
остановился: теперь тонкая ниточка света била прямо в последний вагон.
Священник в рабочей одежде вытащил из кармана миниатюрный фонарик, вытянул
руку и ровно на две секунды нажал на выключатель. Отраженный от лобового
стекла луч на мгновение осветил маленькую кабину. Молодой бросил украдкой
взгляд на лицо брата-монаха. Он увидел, что его товарищ закусил губу:
струйка крови текла по губе и подбородку, теряясь в коротко остриженной
седой бороде.
Молодой подумал, что лучше промолчать.
- Подъезжай к третьему вагону. Другие развернутся и начнут
разгружаться.
- Знаю, - ответил шофер. Он медленно повернул руль вправо и подвел
машину к третьему вагону. К грузовику подошел машинист в комбинезоне и
кожаной кепке. Молодой монах открыл дверцу и спрыгнул на землю. Мужчины
посмотрели друг на друга и обнялись.
- Без сутаны тебя и не узнать, Петрид. Я уж забыл, как ты выглядишь.
- Э, да перестань. Четыре года из двадцати семи - это разве срок?
- Мы тебя редко видим. Все у нас об этом говорят. Машинист убрал свои
большие загрубевшие ладони с плеч монаха. Из-за туч снова показалась луна и
осветила машиниста. У него было суровое, энергичное лицо скорее пятидесяти,
чем сорокалетнего человека, изборожденное морщинами, как это бывает, когда
кожу постоянно дубят ветер и солнце.
- Как мама, Аннаксас?
- Нормально. Слабеет, конечно, с каждым месяцем, но пока что держится.
- А твоя жена?
- Снова беременна и уже не смеется. Все ругает меня...
- И правильно. Так тебе и надо, похотливому козлу! Я могу только еще
раз повторить: уж лучше служить церкви, - засмеялся священник.
- Я передам ей твои слова, - улыбнулся машинист. Оба помолчали, потом
молодой произнес:
- Да-да. Обязательно передай.
Он включился в работу, закипавшую у товарных вагонов. Тяжелые двери
сдвинули, внутрь повесили фонари, их тусклого света хватало на вагон, но
снаружи он был невидим. Люди в сутанах быстро сновали взад и вперед, от
грузовиков к вагонам и обратно, нося картонные коробки с деревянной
обшивкой. На каждой ярко выделялись распятие и тернии: символ Ксенопского
ордена.
- Продукты? - спросил машинист.
- Да, - ответил брат. - Фрукты, овощи, вяленое мясо, зерно. У
пограничников это не вызовет подозрений.
- И где же? - спросил машинист. Ему не надо было уточнять вопрос.
- В этом грузовике. В глубине кузова, под коробками с табаком. Ты
выставил дозорных?
- Да, вдоль полотна и вдоль дороги, в обоих направлениях на милю. Не
беспокойся. В воскресенье утром, до рассвета, только у вас, священников да
послушников, есть неотложные дела. Остальные спят.
Молодой священник взглянул на четвертый вагон. Работа спорилась: монахи
быстро расставляли коробки. Долгие часы тренировок приносили благие плоды.
Монах-водитель из его грузовика остановился перед дверью с коробкой в руках.
Они обменялись взглядами, потом шофер вернулся к работе и забросил коробку в
раскрытый вагон.
Отец Петрид обратился к своему старшему брату:
- Ты говорил с кем-нибудь до того, как пригнать сюда этот поезд?
- Только с диспетчером. А как же иначе? Мы с ним ведь чаевничали.
- И что он сказал?
- Да все больше слова, которыми я не хочу оскорблять твой слух. В
накладных обозначено, что монахи Ксенопского ордена загрузят поезд на
дальних складах. Он не задавал лишних вопросов.
Отец Петрид взглянул на второй вагон. Через несколько минут и его
загрузят. И приступят к погрузке третьего.
- А кто готовил паровоз?
- Топливная бригада и механики. Вчера после обеда. В бумагах сказано,
что паровоз был в ремонте. Это в порядке вещей. Оборудование, то и дело
ломается. В Италии над нами все смеются... Ну, само собой, я все сам
проверил несколько часов назад.
- А не захочет ли диспетчер позвонить на сортировочную станцию? Где,
как он думает, мы производим погрузку?
- Да он уже спал или засыпал, когда я уходил от него. Утренняя смена
начнется... - машинист посмотрел на ночное небо, - ..не раньше чем через
час. Ему незачем звонить, если только он не получит телеграмму об аварии...
- Телеграфная связь прервана: в проводку попала вода, - тихо сказал
священник, словно разговаривая сам с собой.
- Зачем?
- На случай, если бы у тебя возникли осложнения. Ты больше ни с кем не
говорил?
- Нет. Даже ни с одним бродягой. Я проверил все вагоны, чтобы
убедиться, не забрался ли кто туда.
- Ну, теперь тебе наш план известен. Что ты о нем думаешь?
Железнодорожник присвистнул, покачав головой:
- Я, знаешь, просто поражен, брат. Как это можно было... все так
организовать?
- Об организации позаботились. А как у нас со временем? Это очень
важно.
- Если нигде нет повреждений полотна, то можно поддерживать хорошую
скорость. Пограничники-югославы в Битоле за взятку на все согласны, к тому
же греческий товарняк в Баня-Луке ни у кого не вызовет подозрений. В Сараево
или Загребе тоже проблем не будет. Они ловят рыбку покрупнее, и продукты для
монахов их не интересуют.
- Я же говорю о времени, а не о взятках.
- Взятки и есть время. Пока сторгуешься.
- Только если будет подозрительно, что мы не торгуемся. Мы сможем
добраться до Монфальконе за трое суток?
- При хорошей организации - да. Если где-то и потеряем время, то сможем
нагнать днем.
- В самом крайнем случае. Будем двигаться только ночью.
- Ну вы и упрямы.
- Мы осторожны. - И священник снова глянул на поезд. Первый и второй
вагоны уже были загружены. Четвертый заполнят в считанные секунды. Он
повернулся к брату: - Наши думают, что ты ведешь товарняк к Коринфскому
заливу?
- Да. В Нафпактос. В грузовой порт. Они знают, что меня не будет всю
неделю.
- Там сейчас забастовки. Профсоюзы озверели. Так что если ты немного
задержишься, они не будут волноваться.
Аннаксас внимательно посмотрел на брата. Он, похоже, изумился тому, что
брат в курсе мирских событий, и ответил с сомнением:
- Да, не будут. Твоя невестка уж точно не будет.
- Ну и хорошо.
Монахи собрались у грузовика Петрида и смотрели на него, ожидая
дальнейших указаний.
- Я быстро, - сказал Петрид брату.
- Ладно. - Машинист пошел к паровозу.
Отец Петрид вытащил из кармана фонарик, приблизился к монахам и стал
искать своего шофера. Тот понял, кого он ищет, отделился от группы и подошел
к Петриду.
- Это наш последний разговор, - сказал молодой священник.
- Да будет благословение Божие...
- Сейчас не время, - прервал его священник. - Запоминай каждый наш шаг,
каждую деталь. Каждую! Все нужно повторять в точности.
- Не сомневайся. Тот же маршрут, те же грузовики, те же водители, те же
бумаги для пограничников. Все точно так же. Только нас станет на одного
меньше.
- Такова воля Господа. Во славу Его. Это милость, которой я недостоин.
На дверцах фургона висели два массивных замка. У Петрида был один ключ,
у шофера - другой. Они одновременно вставили ключи. Замки с лязгом
открылись. Петрид и шофер вытащили их из стальных ушек, сняли металлическую
перекладину и раскрыли двери фургона. Внутри повесили фонарь.
В фургоне стояли коробки с символом ордена: распятие в терниях. Монахи
начали вытаскивать их. Они двигались, как в танце - в призрачном свете
развевались их темные сутаны. Они относили картонные коробки к третьему
вагону. Двое запрыгнули внутрь и начали расставлять коробки у стены.
Через несколько минут кузов грузовика опустел. Посредине остался стоять
лишь один ящик, покрытый черной тканью. Он был куда массивнее продуктовых
коробок, иной формы и представлял собой правильный куб: три фута в длину,
три - в высоту, три - в ширину.
Священники встали полукругом у раскрытых дверей фургона. Молочно-белые
лучи лунного света сливались с бледно-желтым сиянием фонаря. Это странное
освещение, и похожий на пещеру крытый кузов грузовика, и неподвижные фигуры
в сутанах заставили отца Петрида невольно представить себе катакомбу глубоко
под землей, где спрятаны реликвии Голгофы.
Действительность мало чем отличалась от этого видения. Только то, что
хранил запечатанный ларец - ибо это был ларец, - имело куда большую
ценность, чем окаменевшее дерево Креста Христова.
Кое-кто из монахов закрыл глаза и беззвучно молился, прочие стояли,
зачарованно глядя на святыню, их мысль замерла, их вера подкреплялась тем,
что, как они полагали, находилось внутри похожего на надгробие сундука,
который и сам был саркофагом.
Петрид смотрел на монахов и не чувствовал себя одним из них - так оно и
должно быть. Мысленно он обратился к событиям, которые, кажется, произошли
лишь несколько часов назад, а на самом деле полтора месяца тому. Его
отозвали с полевых работ и препроводили в белостенную келью отца настоятеля
ксенопов. В келье находился еще один священник и прелат. И больше никого.
- Петрид Дакакос, - заговорил сидящий за массивным дубовым столом
святой отец, - из всего братства на тебя пал выбор, тебе поручаем мы в
высшей степени ответственное задание, которое может стать отныне смыслом
твоего существования. Во славу Господа и ради сохранения покоя в
христианском мире.
Ему представили второго священника. Это был аскетического вида старец,
с пронзительными, глазами. Он медленно заговорил, тщательно подбирая каждое
слово:
- Мы являемся хранителями ларца, саркофага, если угодно, который,
запечатанный в течение пятнадцати веков, хранился глубоко под землей. В этом
ларце находятся документы, способные взорвать весь христианский мир - столь
разрушительной силы их содержание. Они являются уникальным доказательством
истинности нашей веры, самых священных ее основ, и все же их обнародование
может привести к тому, что церковь ополчится на церковь, секта на секту,
один народ пойдет против другого народа. В священной войне... Германский
конфликт разрастается. Ларец необходимо вывезти из Греции, о его
существовании уже десятилетия ходят слухи. И искать его будут с особой
тщательностью. Мы разработали план, чтобы переправить его туда, где найти
его будет невозможно. Ты - последнее звено.
Ему рассказали о маршруте путешествия. И ознакомили с планом. Во всем
его величии. И ужасе.
- Ты будешь связан только с одним человеком - с Савароне
Фонтини-Кристи, крупным промышленником Северной Италии, который живет в
обширном имений Кампо-ди-Фьори. Я лично навещал его и беседовал с ним. Это
удивительный человек, обладающий несравненной честностью и всецело преданный
идее освобождения людей.
- Он принадлежит римской католической церкви? - с сомнением произнес
Петрид.
- Он не принадлежит никакой церкви - и вместе с тем принадлежит всем
церквам. Он обладает огромным влиянием среди людей, которые стремятся
мыслить свободно. Он друг Ксенопского ордена. Он и спрячет этот ларец. Ты и
он. А потом ты... Но это мы еще обсудим. Тебе выпала величайшая миссия.
- Благодарю Господа моего.
- Так оно и должно быть, сын мой! - вступил в разговор отец настоятель
ксенопов, пристально глядя на Петрида.
- Насколько нам известно, у тебя есть брат. Железнодорожник.
- Да.
- Ты ему доверяешь?
- Всецело. Он надежнейший из людей.
- Ты взглянешь в очи Господу, - продолжал старец, - и не уклонишься. В
Его очах ты узришь безграничную милость.
- Благодарю Господа моего, - повторил Петрид.
..Он встряхнул головой, закрыл глаза и усилием воли отогнал эти
воспоминания. Священники, выстроившиеся около грузовика, все еще стояли
неподвижно. Только из тьмы доносилось чуть слышное бормотание.
Но на молитвы и размышления времени уже не было. Время осталось только
для того, чтобы как можно быстрее выполнить повеление Ксенопского ордена.
Петрид мягко раздвинул монахов и вскочил в кузов грузовика. Он знал, почему
выбор пал именно на него. Он один был способен на подобную жестокость.
Ксенопский старец ясно дал ему это понять.
Настало время для таких, как он.
Господь да простит его.
- Помогите мне, - тихо приказал он стоящим внизу. - Кто-нибудь,
поднимитесь сюда.
Монахи в нерешительности переглянулись, а потом один за другим пятеро
залезли в кузов.
Петрид снял черное покрывало. Священный ларец был помещен в тяжелый
картонный ящик, обшитый деревом, на котором виднелся символ ксенопов.
Точь-в-точь ящик с продуктами, лишь размеры и форма другие. Но внешним видом
все сходство и ограничивалось. Потребовалось шесть пар могучих рук, чтобы
поднять его, с усилием подтолкнуть к краю кузова, а потом перенести в вагон.
Наконец ящик встал на нужное место. Петрид остался в вагоне,
устанавливая коробки с продуктами таким образом, чтобы они погребли под
собой святыню. Чтобы ничего не бросалось в глаза.
Вскоре вагон полностью загрузили. Петрид закрыл дверь и навесил
стальной замок. Взглянул на фосфоресцирующий циферблат наручных часов. Вся
операция заняла восемь минут и тридцать секунд.
Его собратья по ордену пали ниц. Этого следовало ожидать, подумал он и
все-таки не смог подавить в себе раздражения. Молодой священник - моложе
его, здоровенный серб, только-только посвященный в сан, не справился с
чувствами. Слезы текли по его щекам, он запел никейский гимн. Его подхватили
остальные. Петриду тоже пришлось опуститься на колени и слушать священные
строки.
Но он их не произносил. Нет времени! Неужели они не могут этого понять?
Что же будет? Чтобы отвлечься от молитвенного шепота, он сунул руку за
пазуху и нащупал под рубахой кожаный кошель, привязанный к груди. В этом
плоском, больно давящем на грудь тайнике лежали предписания, которые помогут
ему преодолеть сотни миль путешествия в неизвестность. Двадцать семь листов
бумаги. Кошель был надежно прилажен: кожаные ремни врезались в кожу.
Молитва прочитана, священники-ксенопы поднялись с земли. Петрид стоял
перед ними, а каждый подходил и с любовью заключал его в объятия. Последним
подошел шофер, ближайший друг по братству. Слезы, наполнившие его глаза и
заструившиеся по щекам, сказали все, что должно было быть сказано.
Монахи заспешили к грузовикам, а Петрид побежал вдоль поезда к паровозу
и залез в кабину машиниста. Он кивнул брату, и тот стал крутить колесики и
передвигать рычажки. В ночи раздался пронзительный скрежет металла.
В считанные минуты товарный состав набрал скорость. Путешествие
началось. Путешествие во славу Единого Бога.
Петрид оперся б металлический поручень, выступавший из стены. Закрыл
глаза и позволил сотрясавшей тело вибрации и встречному ветру заглушить свои
мысли. Свой страх.
Потом открыл глаза - лишь на мгновение - и увидел, как брат стоит, чуть
высунувшись из окна: мощная рука покоится на колесе тяги, взор устремлен во
тьму впереди.
"Силач Аннаксас" - так его все называли.
Но Аннаксас был не только сильным, он был добрым. Когда умер отец,
Аннаксас пошел в депо - тогда ему, мускулистому подростку, было всего
тринадцать, и он мог работать без устали долгие часы, которые выматывали
крепких взрослых мужчин. На деньги, которые Аннаксас приносил домой, жила
вся семья, и его младшие братья и сестры получили образование, на которое
могли рассчитывать. А один из братьев даже больше. Не ради семьи, а во славу
Господа.
Всевышний испытывал людей. Как испытывал сейчас его.
Петрид склонил голову, его губы зашевелились, и в мозгу возникли слова
безмолвной молитвы:
"Верую во Единаго Бога Отца, Вседержителя. Творца небу и земли, видимым
же всем и невидимым. И во Единаго Господа Иисуса Христа сына Божия,
Единородного, Иже от Отца рожденного прежде все век. Света от Света, Бога
истинна от Бога истинна, рожденна, не сотворенна, единосущна Отцу..."
Они добрались до эдесской ветки. Стрелку уже перевели незримые руки, и
поезд из Салоник рванулся на север, во тьму ночи. Югославские пограничники
столь же жадно ждали новостей из Греции, сколь взятки от греческих гостей.
На севере стремительно разгоралось пламя войны. Говорили, что скоро падут
Балканы. И экспансивные итальянцы собирались на городских площадях и слушали
воинственные лозунги, изрыгаемые бесноватым Муссолини и его марширующими
фашистами. Повсюду только и разговоров было что о неминуемом вторжении.
Югославы приняли несколько корзин с фруктами - ксенопские фрукты
считались лучшими в Греции - и пожелали Аннаксасу счастливого пути и удачи,
в которую сами не верили, потому что путь его лежал на север.
Во вторую ночь они добрались до Митровицы. Ксенопский орден отлично
провел подготовительную работу: для них был расчищен железнодорожный путь, в
это время не ожидался ни один состав. Поезд из Салоник миновал Сараево.
Когда они стояли на разъезде, из тьмы вышел человек и обратился к Петриду:
- Через двенадцать минут передвинут стрелку. Вы поедете на север к
Баня-Луке. Днем переждете на сортировочной. Там место оживленное, много
составов. С вами свяжутся ближе к сумеркам.
На шумной сортировочной станции в Баня-Луке ровно в четверть седьмого
вечера к ним подошел человек в рабочем комбинезоне.
- Все в порядке, - сообщил он Петриду. - В диспетчерских сводках вашего
поезда нет, вас просто не существует.
В шесть тридцать пять им подали сигнал: передвинули еще одну стрелку, и
поезд из Салоник попал на за-гребскую ветку.
В полночь на тихой сортировочной Загреба Петриду передали длинный
коричневый конверт.
- Здесь бумаги, подписанные итальянским министром путей сообщения. В
них сказано, что ваш товарный состав приписан к венецианскому экспрессу
Ferrovia.
Это гордость Муссолини: никому не позволено останавливать составы,
следующие из Венеции. Вы переждете в депо Сезаны и поедете экспрессом
Ferrovia из Триеста. С пограничным патрулем в Монфальконе не должно
возникнуть никаких осложнений.
Спустя три часа они стояли на путях близ Сезаны. Огромный локомотив
тяжело пыхтел. Сидя на ступеньках, Петрид смотрел, как Аннаксас манипулирует
рычагами и колесиками.
- Ты отлично справляешься, - сказал он не кривя душой.
- Да это дело нехитрое, - ответил Аннаксас. - Тут не надо образования -
просто наловчился.
- А по-моему, очень хитрое. Я бы так не смог. Брат посмотрел на него,
пламя, выбивавшееся из топки, освещало его суровое лицо с широко посаженными
глазами. Крупное приветливое лицо. Это был могучий великан. И честный
человек.
- Да тебе все под силу, - тихо возразил Аннаксас. - У тебя, брат, такая
золотая голова, ты такие слова знаешь - куда уж мне!
- Ерунда! - рассмеялся Петрид. - Помнишь время, когда ты, бывало,
хлопнешь меня по спине и скажешь: работай, не зевай, шевели мозгами!
- Это было давно. Ты корпел над книгами - помню, помню. Депо было не
для тебя, и ты выбрался оттуда.
- Только благодаря тебе, брат.
- Отдыхай, Петрид. Нам надо отдохнуть. Между ними давно уже не было
ничего общего, и все из-за доброты и великодушия Аннаксаса. Старший брат
зарабатывал деньги для того, чтобы младший мог перерасти своего кормильца...
оторваться так далеко, что не осталось ничего общего. Но хуже всего было то,
что Силач Аннаксас осознавал, какая пропасть их разделяет. В Битоле и
Баня-Луке он тоже настаивал, чтобы они спали, а не разговаривали. Как только
они пересекут границу близ Монфальконе, спать придется совсем не много. А уж
в Италии и вовсе будет не до сна. Господь испытывал его.
В молчании, в открытой всем ветрам кабине, между ночным небом и темной
землей, под рев топки, в которой бился огонь, с гудением вырывающийся через
трубу в черное небо, у Петрида появилось странное ощущение. Его мысли и
чувства словно отделились от него. Будто он наблюдал за кем-то другим в
подзорную трубу с одинокой вершины. И он стал размышлять о человеке, с
которым скоро встретится в итальянских Альпах. Который подготовил для
Ксенопского ордена сложный план движения через Северную Италию. Спираль,
которая, закручиваясь, неуклонно, но неуловимо вела через швейцарскую
границу.
Его имя было Савароне Фонтини-Кристи. Его имение называлось
Кампо-ди-Фьори. Отец настоятель ордена сказал, что Фонтини-Кристи были самым
влиятельным семейством в Северной Италии. И возможно, самым богатым.
Доказательством их могущества и богатства служат двадцать семь листков
бумаги в кожаном кошельке, который надежно прикручен к его груди. Только
очень влиятельный человек мог достать их. Но как ксенопские старцы вышли на
него? Какими путями? И почему некто по имени Фонтини-Кристи, по рождению
принадлежавший римско-католической церкви, оказал столь большую услугу
ксенопскому ордену?
Он был недостаточно осведомлен, чтобы ответить на эти вопросы, но они
не давали ему покоя. Он знал, что находится в железном ларце, спрятанном в
третьем товарном вагоне: там было больше, чем могли представить себе братья
монахи.
Значительно больше.
Старцы посвятили его в тайну. Теперь он мог без сомнений и колебаний
взглянуть в очи Господу. Ему была необходима эта уверенность.
Бессознательным движением руки он нащупал кожаный кошелек под плотным
полотном рубахи. Вокруг ремней образовалась сыпь, натертая кожа припухла и
саднила. Наверное, скоро воспалится. Но не раньше, чем двадцать семь листов
бумаги выполнят свое предназначение. А потом уж не важно...
Вдруг в полумиле впереди, на северной ветке, они увидели венецианский
экспресс из Триеста. Связной из Сезаны выбежал из смотровой башенки и
приказал им отправиться без промедления.
Аннаксас рванул рычаг, поставил на "полный", пыхтящий локомотив
сорвался с места, и они устремились на север, по направлению к Монфальконе,