Лалэм Р.. Близнецы-соперники

и непорочной церкви! Ты отнял их у нас!
- Ты ксенопский священник! - произнес Виктор, еще не веря своим словам.
- Боже, ты ксенопский монах!
- Да, всем сердцем, всей душой, до последней капли крови, до последнего
дыхания.
- Как ты попал сюда? Как ты проник в Лох-Торридон?
Михайлович поджал левую ногу. Теперь он стоял на корточках,
изготовившись к прыжку, точно дикий зверь.
- Это не важно. Я должен знать, где спрятали ларец, куда его дели. И ты
мне скажешь, Витторио Фонтини-Кристи! У тебя нет выбора.
- Я могу сказать тебе только то, что сказал англичанам. Я ничего не
знаю. Англичане спасли мне жизнь - зачем мне им лгать?
- Потому что ты дал слово. Другому.
- Кому?
- Своему отцу.
- Нет! Его убили прежде, чем мы успели поговорить. Если тебе что-то
известно, ты должен знать и об этом.
Внезапно взгляд ксенопского монаха остекленел. Его глаза затуманились,
зрачки расширились. Он полез за пазуху и вытащил небольшой тупорылый
пистолет. Большим пальцем поднял предохранитель.
- Ты ничтожество. Мы оба ничтожества, - прошептал он. - Мы - ничто.
Виктор затаил дыхание. Он подтянул колени к груди - приближался тот
краткий миг, когда он сможет спасти себе жизнь, ударив ногами
священника-монаха. Левой ногой по пистолету, правой - в грудь Михайловичу. И
сбросить его вниз с утеса! Больше ничего не остается. Если только он сможет
это сделать.
Вдруг священник заговорил - нараспев, монотонно, словно в трансе.
- Ты сказал мне правду, - сказал он, закрыв глаза. - Ты сказал мне
правду, - повторил он, точно загипнотизированный.
- Да. - Фонтин глубоко вздохнул. На выдохе он понял: сейчас он ударит,
момент настал.
Петрид выпрямился в полный рост, его могучая грудь вздымалась под
гимнастеркой. Но ствол пистолета уже не был направлен на Виктора. Михайлович
раскинул руки в стороны, словно распятый. Священник поднял лицо к небесам и
воззвал:
- Верую в единого Бога, Отца Всевышнего! Я взгляну в очи Христу и не
уклонюсь.
Ксенопский священник согнул руку, приставил дуло пистолета к своему
виску.
И выстрелил.

- Ну вот, ваше первое убийство, - сказал Тиг спокойно. Они сидели за
столом в крошечном кабинете Фонтина.
- Я не убивал его!
- Не важно, как это происходит, и кто нажимает на спусковой крючок.
Результат один и тот же.
- По ошибке! Этот поезд, этот проклятый поезд. Когда же он остановится?
Когда исчезнет?
- Он был вашим врагом. Вот и все, что я хочу сказать.
- Если так, то вы должны были об этом знать, должны были его засечь.
Алек, вы просто олух! Тиг недовольно двинул ногой.
- Слушайте, капитан. Непозволительно подобным образом разговаривать с
бригадным генералом.
- В таком случае я с удовольствием куплю вашу контору и организую
работу должным образом, - сказал Фонтин и погрузился в чтение бумаг,
подшитых в папке.
- В армии это невозможно!
- Только поэтому вы и смогли усидеть в своем кресле. Будь вы одним из
моих подчиненных, не продержались бы и недели.
- Да что же это такое! - недоуменно произнес Тиг. - Сижу тут и слушаю,
как меня распекает паршивый итальяшка.
Фонтин расхохотался:
- Ну, не преувеличивайте! Я делаю только то, о чем вы сами просили. -
Он кивнул на папку. - Усовершенствовать лох-торридонские курсы. А заодно я
попытался выяснить; как этому ксенопскому священнику удалось проникнуть в
лагерь.
- И выяснили?
- Кажется, да. Все эти досье имеют один и тот же недостаток. В них нет
четких оценок финансового положения курсантов: тут только слова, слова,
исторические справки, общие рассуждения, но очень мало цифр. Это нужно
исправить, прежде чем выносить окончательное решение по каждому курсанту
персонально.
- Да что вы имеете в виду?
- Деньги. Люди гордятся деньгами. Это показатель их трудоспособности.
Ведь это очень легко выявить, это подтверждается массой различных способов.
Всегда есть множество документов. Словом, я требую финансовые декларации от
каждого курсанта Лох-Торридона. На Петрида Михайловича ничего нет.
- Финансовые...
- Декларация о доходах, - твердо сказал Фонтин, - надежнейший способ
постичь характер человека. Все они в основном бизнесмены и профессионалы.
Они с готовностью подадут необходимые сведения. С теми, кто будет
уклоняться, надо подробно поговорить.
Тиг снял ногу с колена и уважительно произнес:
- Мы займемся этим, существуют специальные бланки.
- А если нет, - сказал Фонтин, взглянув на него, - любой банк или
брокерская контора может их выдать. Чем больше в вопроснике будет пунктов,
тем лучше.
- Конечно. Ну а кроме этого, как продвигаются дела? Фонтин пожал
плечами и показал рукой на стопку папок на своем столе.
- Медленно. Я прочитал все досье по нескольку раз, сделал массу
выписок, составил каталог их профессий, непосредственных и смежных, все
расписал с учетом регионов их бывшего проживания, их владения языками... Но
к чему это приведет, пока не могу сказать. Это потребует еще какого-то
времени.
- И адской работы, - прервал его Тиг. - Помнишь, я тебя предупреждал.
- Да. И еще ты сказал, что все труды окупятся. Надеюсь, ты прав.
Тиг перегнулся через стол:
- С тобой будет работать один из лучших моих сотрудников. Он будет
твоим постоянным связным. Это ас: знает больше кодов и шифров, чем десять
лучших шифровальщиков. И чертовски решительный малый - способен принимать
мгновенные решения при любой опасности. Он тебе, конечно, пригодится.
- Но ненадолго.
- Не зарекайся.
- Когда мы встретимся? И как его зовут?
- Джеффри Стоун. Я привез его с собой.
- Он в Лох-Торридоне?
- Да. Наверняка проверяет шифровальный отдел. Пусть для начала займется
этим.
Виктор и сам поначалу не понял почему, но слова Тига его встревожили.
Он хотел работать один, без чьего-либо вмешательства.
- Ладно. Полагаю, мы его увидим вечером в столовке. Тиг улыбнулся и
взглянул на часы.
- Ну, я не уверен, что тебе захочется ужинать в Лох-Торридоне.
- В столовке не ужинают, Алек. Там едят.
- Да-да, конечно, кухня оставляет желать лучшего. Но у меня есть для
тебя новость. В этом секторе находится некая особа.
- В секторе? Разве Лох-Торридон - это сектор?
- Да, сектор противовоздушной обороны.
- Боже! Джейн здесь?
- Я это случайно узнал позавчера. Она совершает инспекционную поездку
по поручению министерства военно-воздушного флота. Разумеется, она не
предполагала, что ты находишься в этом районе, пока я не дозвонился до нее.
Она на побережье Мори-Ферта.
- Ну ты и жулик! - засмеялся Фонтин. - Но тебя легко раскусить. Где же
она, черт возьми?
- Клянусь тебе, - заявил Тиг с невинной миной, - я ничего не знал.
Можешь сам ее спросить. На окраине городка есть гостиница. Она будет там в
пять тридцать.
Боже, как же я соскучился. Как я по ней соскучился! Просто удивительно,
он и не подозревал, как глубоко его чувство. Ее лицо, с резкими, но тонкими
чертами, темно-каштановые волосы, мягкие и так красиво ниспадающие на плечи,
ее ярко-голубые глаза - все отпечаталось в его сознании.
- Надеюсь, ты дашь мне пропуск, чтобы я смог покинуть территорию
лагеря? Тиг кивнул.
- И машину. Но у тебя еще есть немного времени. Давай поговорим о деле.
Я понимаю, что ты только приступил, но, видимо, уже успел сделать кое-какие
выводы.
- Да. Здесь пятьдесят три человека. Я сомневаюсь, что половина из них
выдержит весь курс, если занятия проводить так, как мне представляется
необходимым...
Они беседовали около часа. Чем подробнее Фонтин излагал свои идеи, тем
больше, как ему казалось, они нравились Тигу. Ну и хорошо, решил Виктор. Ему
еще много о чем придется просить генерала - в том числе и обо всех
лох-торридонских занятиях. Но теперь его мысли были заняты Джейн.
- Я провожу тебя до казармы, - сказал Тиг, чувствуя его нетерпение. -
Мы на минутку зайдем в офицерский клуб - только на минутку, обещаю. Там
должен быть капитан Стоун, познакомишься с ним.
Но им не пришлось искать капитана Стоуна в бар офицерского клуба. Когда
они вышли из административного корпуса, Виктор сразу заметил высокую фигуру
в шинели. Офицер стоял шагах в тридцати от двери административного здания,
спиной к ним, и разговаривал со старшим сержантом. Во внешности офицера было
что-то знакомое - как-то не по-военному безвольно опущенные плечи. И
странная правая рука. На ней была надета черная кожаная перчатка, явно на
два-три размера больше нормального. Это была специальная медицинская
перчатка, под черной кожей рука была забинтована.
Капитан обернулся, Фонтин замер от неожиданности. Капитан Джеффри Стоун
оказался агентом Эпплом, которого подстрелили на пирсе в Челле-Лигуре.

Когда он вошел в гостиницу, старуха, сидящая в кресле-качалке за
стойкой портье, поздоровалась с ним.
- Летный офицер Холкрофт прибыла полчаса назад. А вы, видать, капитан,
хотя по одежке и не скажешь. Она сказала, что вы можете подняться к ней,
ежели хотите. Вот бой-девка. Все так прямо и выложила. Подниметесь наверх,
свернете налево, комната четыре.
Виктор тихо постучал. Сердце билось в груди, точно у мальчишки.
Интересно, она тоже так волнуется?
Джейн стояла у двери, держа ладонь на ручке, ее пытливые голубые глаза
казались еще голубее, чем обычно, и в них таилось больше, чем прежде,
невысказанных вопросов. Она волновалась, но и верила.
Он вошел и взял ее за руку. Закрыл дверь, и они медленно потянулись
друг к другу. Когда их губы встретились, все вопросы отпали сами собой:
ответы заключались в воцарившейся тишине.
- Я так боялась, ты знаешь? - прошептала Джейн, взяв его лицо в ладони
и нежно целуя его губы.
- Да. Потому что я тоже боялся.
- Я не знала, что буду говорить.
- И я тоже. Ну вот, мы говорим о наших сомнениях. Это хороший признак,
а?
- Наверное, это по-детски, - сказала она, проводя пальцами по его лбу и
щекам.
- Не думаю. Хотеть... нуждаться... с таким чувством - это совсем
другое. Всегда боишься, что подобное уже больше не повторится. - Он отнял ее
руку от своего лица и поцеловал ладонь, потом поцеловал губы, потом густые
каштановые волосы, мягкой волной обегающие милое лицо. Обхватил ее обеими
руками, притянул к себе и, крепко прижав, прошептал: - Ты мне так нужна. Я
очень скучал.
- Как мило, что ты это говоришь, любимый. Но ты можешь и не произносить
этих слов. Я их не требую. Виктор ласково отстранил ее и заглянул ей в
глаза.
- А у тебя не так?
- Да, совершенно так же. - Она прильнула к нему, дотронувшись губами до
его щеки. - Я думаю о тебе слишком часто. А ведь я не бездельница.
Он знал, что ее стремление к нему так же всеобъемлюще, как его к ней.
Волнение, которое оба они ощущали, передалось телам, и успокоение можно было
найти лишь в любовном слиянии. Но жгучее, переполняющее желание не требовало
поспешности. Они обнимались в волнующем тепле постели, познавая друг друга
все нежнее и настойчивее. И тихо перешептывались, ощущая растущую страсть.
О Боже! Как он ее любит!
Утомленные, они лежали под одеялом, соприкасаясь нагими телами. Джейн
приподнялась на локте, перегнулась через Виктора, тронула за плечо и провела
кончиком пальца вдоль его тела. Ее густые волосы упали ему на плечо, укрыв
родное лицо с проницательными голубыми глазами и грудь, что была совсем
рядом. Он поднял правую руку и дотронулся до нее - знак, что любовная игра
скоро возобновится. И вдруг Витторио Фонтини-Кристи по-нял, что боится
потерять эту женщину.
- Как долго ты пробудешь в Лох-Торридоне? - спросил он.
- Ах ты гнусный совратитель не столь уж юных девушек, - прошептала она,
смеясь. - Я пребываю в состоянии эротического возбуждения, и память о
пережитой буре наслаждения все еще будоражит самые сокровенные глубины моего
естества, а ты смеешь спрашивать, долго ли я пробуду здесь! Разумеется,
вечно! Пока не вернусь в Лондон через три дня.
- Три дня? Это лучше, чем два дня. Или сутки.
- Лучше для чего? Для того, чтобы мы оба провели эти дни в постели,
милуясь, как два голубка?
- Мы поженимся.
Джейн подняла голову и посмотрела на него. Она долго молчала и наконец
сказала, глядя ему прямо в глаза:
- Ты пережил ужасное горе. И тебя так трепала жизнь.
- Ты не хочешь за меня замуж?
- Больше жизни, любимый. Боже, больше всего на свете...
- Но ты не говоришь "да".
- Я твоя. Тебе необязательно на мне жениться.
- Но я хочу жениться на тебе! Это плохо?
- Лучше быть не может. Но ты должен быть уверен.
- А ты уверена?
Она прижалась к нему щекой.
- Да. Но дело в тебе. Ты должен быть уверен. Он осторожно отвел волосы
от ее лица, и она прочитала ответ в его взгляде.

Посол Энтони Бревурт сидел за массивным письменным столом в своем
кабинете, обставленном в викторианском стиле. Время близилось к полуночи,
прислуга давно ушла. Лондон погрузился в ночную мглу. Повсюду мужчины и
женщины дежурили на крышах домов, на берегу Темзы и в парках, тихо
переговариваясь через радиопередатчики, вглядываясь в темное небо. Они ждали
вторжения с континента, которое было неминуемо, но еще не началось.
Это был вопрос нескольких недель, Бревурт знал точно-о том
свидетельствовали все донесения. Но он не думал сейчас об ужасных событиях,
которым суждено изменить ход современной истории столь же неизбежно, сколь
неизбежно поступательное развитие событий. Его мысли занимала другая
катастрофа. Не грозящая разразиться немедленно, однако не менее серьезная.
Она содержалась в лежавшей перед ним папке. Он взглянул на кодовое название,
которое придумал для себя. И немногих - очень немногих - других. "САЛОНИКИ".
Такое простое, но такое многозначительное! Как, Бога ради, это могло
произойти? О чем они думали? Как могло случиться, что передвижение
одного-единственного грузового состава по железным дорогам нескольких стран
Центральной Европы осталось незамеченным? Ключом к этой загадке владел
"объект".
Внизу, в ящике письменного стола, зазвонил телефон. Бревурт отпер ящик
ключом и, выдвинув его, поднял трубку.
-Да?
-Лох-Торридон, - последовал ответ.
- Да. Лох-Торридон. Я один.
- Объект вступил вчера в брак. С кандидатом. У Бревурта на мгновение
перехватило дыхание. Потом он глубоко вздохнул. На другом конце провода
голос заговорил снова:
- Вы меня слышите, Лондон? Где вы?
- Да. Лох-Торридон, я вас слышу. Это даже больше, чем мы могли
надеяться, не так ли? Тиг доволен?
- Не вполне. Я думаю, он бы предпочел просто любовную связь. Не брак.
Вряд ли он был готов к такому повороту событий.
- Возможно. Кандидата можно было рассматривать как препятствие. Тигу
придется смириться. Операция "Салоники" имеет куда более важное значение.
- Не вздумайте сказать об этом МИ-б, Лондон!
- В данных обстоятельствах, - ответил Бревурт сухо, - надеюсь, что все
документы, имеющие касательство к "Салоникам", изъяты из архивов МИ-б. Мы
оговорили это, Лох-Торридон.
- Правильно. Больше там ничего нет.
- Хорошо. Я буду сопровождать Черчилля в Париж. Вы можете связаться со
мной по официальным дипломатическим каналам. Используйте код "Мажино". До
связи. Черчилль хочет быть в курсе.
Глава 9
Лондон.
Фонтин слился с потоком пешеходов, спешащих к Паддингтонскому вокзалу.
На улицах, погруженных в молчание, царила подозрительность. Глаза
вглядывались в другие глаза, незнакомцы замечали других незнакомцев.
Пала Франция.
Виктор свернул на улицу Мерилебоун. Люди молча покупали свежие газеты.
Итак, это свершилось, это в самом деле свершилось. На том берегу Ла-Манша
стоял враг - победоносный, непобедимый.
По воскресным дням из Кале в Дувр больше не возвращались гомонящие
туристы. Теперь люди отправлялись в иные путешествия - о них все слышали.
Под покровом ночи из Кале приходили пароходы, где мужчины и женщины, иные
истекающие кровью, иные целые и невредимые, в отчаянии прятались под сетями
и парусиной, они рассказывали истории смерти и поражения, это были
Нормандия, Руан, Страсбург и Париж.
Фонтин вспомнил слова Алека Тига: "Цель заключается в следующем:
послать их обратно, чтобы они разрушили рынки... посеяли панику, учинили
неразбериху... Развал любой ценой!"
"Рынком" теперь стала вся Западная Европа. И капитан Виктор Фонтин был
готов направить туда своих вредителей.
Из пятидесяти трех беженцев с континента он отобрал двадцать четыре.
Другие, выборочно, будут направляться на континент по мере необходимости,
возмещая возможные потери. Эти двадцать четыре курсанта были столь же
разными, сколь тренированными, изобретательными и хитрыми. Это были немцы,
австрийцы, бельгийцы, поляки, голландцы и греки, но их национальность не
имела особого значения. Рабочая сила ввозилась в рейх ежедневно. Ибо в
Берлине рейхсминистерство промышленности заставляло служить людей со всех
оккупированных территорий - эта политика охватывала все новые и новые
порабощенные земли. Не было ничего необычного в том, что голландцы работают
на штутгартской фабрике. Спустя лишь несколько дней после падения Парижа на
захваченные заводы Лиона начали доставляться бельгийские специалисты.
Зная это, лидеры подполья тщательно изучали перехваченные запросы о
переброске рабочей силы. Цель: найти временный "найм" для двадцати четырех
специалистов с большим опытом.
В неразберихе, к которой привело стремление Германии добиться
максимальной производительности труда, вакансии открывались повсеместно.
"Крупп" и "И. Г. Фарбен" отправляли за границу такое огромное количество
специалистов, чтобы запустить предприятия и исследовательские лаборатории в
завоеванных странах, что немецкие промышленники возроптали и стали посылать
отчаянные жалобы в Берлин. Все это вылилось в неряшливую организацию и
неумелое руководство и снижало эффективность работы немецких предприятий и
контор.
В эту-то прорву и проникли французские, голландские, бельгийские,
польские и немецкие подпольщики. Перехваченные директивы по найму рабочей
силы переправлялись по тайным разведывательным каналам в Лондон и ложились
на стол капитану Виктору Фонтину:
"Франкфурт, Германия. Субпоставщик "Мессершмитта". Требуются три
цеховых десятника";
"Краков, Польша. Филиал автомобилестроительного завода "Аксель".
Требуются чертежники";
"Антверпен, Бельгия. Железнодорожный грузовой узел. Управление
грузоперевозок и расписания движения. Нехватка управляющих";
"Мангейм, Германия. Государственная типография. Срочно требуются
технические переводчики";
"Турин, Италия. Туринский авиационный завод. Источник информации:
партизаны. Нехватка инженеров-механиков";
"Линц, Австрия. Берлин подозревает постоянную перевыплату жалованья
работникам текстильной фабрики. Срочно требуется опытный бухгалтер";
"Дижон, Франция. Юридическое управление вермахта. Оккупационным властям
требуются юристы". (Как это похоже на французов, подумал Виктор. Страна
оккупирована врагом, а галльский мозг озабочен юридическими мелочами.)
И так далее. Десятки "требуется", десятки возможностей, число которых
возрастет по мере того, как немцы будут требовать дальнейшего роста
производительности.
Вот работа, за которую придется взяться небольшой группе курсантов
Лох-Торридона. Теперь это только вопрос точного назначения, и Фонтин лично
займется всеми деталями. В портфеле он всегда носил небольшой кусочек
клейкой ленты, которую можно было наложить на кожу. Лента намертво
приклеивалась к телу, но легко снималась, смоченная раствором воды, сахара и
лимонного сока.
На этом кусочке ленты располагались двадцать четыре крошечные соринки -
микрофильмы. В каждом микрофильме - фотография и краткая характеристика
агента. Все агенты будут использованы по назначению, так, как сочтет
необходимым руководство антинацистского подполья. Для них найдут двадцать
четыре вакансии - временные, разумеется, так как специалисты столь высокого
класса могут понадобиться в ближайшие месяцы во многих местах.
Но прежде всего - о главном, а главным делом Фонтина была деловая
поездка по Европе. Его должны сбросить на парашюте над Лотарингией недалеко
от франко-швейцарской границы. Первая встреча произойдет в небольшом городке
под названием Монбельяр, где он проведет несколько дней. Этот географический
пункт имел стратегическое значение, потому что представлял собой самое
удобное место для встреч со связниками подполья из Северной и Центральной
Франции и Южной Германии.
Из Монбельяра он отправится на север, вверх по Рейну, в Висбаден, где
проведет встречу с представителями антинацистских групп из Бремена, Гамбурга
и Берлина. Из Висбадена по нелегальным маршрутам - в Прагу, а потом дальше
на восток - в Варшаву. И везде ему предстоит составлять расписания, уточнять
пароли и шифры, Добывать официальные бумаги для последующей переправки
агентов в Лондон.
Из Варшавы он вернется в Лотарингию. И только тогда будет принято
решение, отправлять ли его дальше на юг-в его родную Италию. Капитан Стоун
был принципиально против. Агент, которого Фонтин знал под именем Эппл, ясно
дал это понять. Все, что было связано с Италией, вызывало у Стоуна
раздражение, которое, видимо, было продиктовано воспоминаниями о событиях на
пирсе в Челле-Лигуре и тяжелом ранении в руку, полученном из-за наивности и
предательства итальянцев. Стоун не видел смысла тратить силы на Италию,
хватало других горячих точек. Нация никчемных людей сама себе злейший враг.
Фонтин добрался до Паддингтонского вокзала и стал ждать автобус на
Кенсингтон. В Лондоне он открыл для себя автобусы, раньше он никогда не
пользовался общественным транспортом" Открытие было сделано отчасти
поневоле. Когда его подвозила служебная машина, рядом всегда оказывался
другой пассажир, что предполагало беседу. В автобусе ничего подобного не
требовалось.
Случалось, конечно, брать с работы домой секретные материалы, и тогда
Алек Тиг не давал ему этой поблажки. Это было слишком опасно. Сегодня был
как раз такой случай, но Фонтину удалось переубедить начальника: в машине
ехали еще двое пассажиров, а он хотел поразмышлять в одиночестве. Это его
последний вечер в Англии. Надо было рассказать Джейн.
- Бога ради, Алек! Мне предстоит проделать тысячи миль по вражеской
территории. Если я умудрюсь потерять портфель, прикованный к моему запястью
секретным замком, в лондонском автобусе, плохи наши дела!
И Тиг капитулировал, лично удостоверившись в прочности цепочки и замка
с шифром.
Подъехал автобус. Фонтин вошел в салон и стал пробираться по проходу к
переднему сиденью. Выбрав место у окна, он выглянул на улицу и мысленно
перенесся в Лох-Торридон.
Итак, все готово. Идея операции себя полностью оправдала. Они могли
разместить подготовленных людей на вакантных местах в системе управления
производством. Теперь осталось лишь на практике осуществить а стратегический
план. В поездке предстояло выполнить большую часть работы. Он найдет нужные
места для нужных людей... а хаос и неразбериха не заставят себя ждать.
Виктор был готов отправляться. Не готов он был к другому. Настал
момент, когда нужно было обо всем рассказать Джейн.
Вернувшись из Шотландии, Виктор поселился в ее кенсингтонской квартире.
Она отвергла его предложение снять для них более роскошные апартаменты. И
прошедшие недели стали счастливейшим временем в его жизни.
Но вот настал момент расставания, и уютной совместной жизни предстояло
смениться страхом. Какая разница, что тысячи и тысячи людей проходят через
такие же испытания, цифры не утешают.
На следующей остановке ему выходить. Июньские сумерки умыли деревья и
очистили дома. Кенсингтон был объят покоем, эхо далекой войны сюда не
доносилось. Он вышел из автобуса и двинулся по тихой улице, но вдруг его
внимание привлекло нечто странное. За последние месяцы Виктор научился ничем
не выдавать своей тревоги, поэтому он притворился, будто машет показавшемуся
в окне дома знакомому. Остановившись, он прищурился, чтобы в слепящем свете
заходящего солнца разглядеть небольшой "остин", припаркованный на
противоположной стороне улицы, ярдах в пятидесяти от него. Серый. Он уже
видел этот серый "остин". Ровно пять дней назад. Виктор это точно помнил.
Они со Стоуном ехали в Челмсфорд переговорить с еврейкой, которая работала в
Кракове в управлении социального обеспечения как раз накануне вторжения. По
дороге остановились на бензозаправочной станции неподалеку от Брентвуда.
Серый "остин" подъехал за ними к соседней колонке. Виктор заметил этот
"остин" только потому, что служащий станции отпустил ехидное замечание
шоферу, когда счетчик колонки отметил всего лишь два галлона... Бак
"остина", оказывается, был почти полон.
- Что же вы жадничаете? - заметил тогда служащий.
Водитель смущенно поглядел на него, повернул ключ зажигания, и "остин"
с ревом укатил.
Фонтин обратил на него внимание потому, что за Рулем сидел священник. И
теперь в стоящей неподалеку машине тоже сидел священник. Он очень хорошо
разглядел его белый воротничок.
И он знал, что человек смотрит на него. Как ни в чем не бывало Виктор
дошел до калитки. Он отпер калитку, вошел, обернулся и закрыл дверь;
священник в сером "остине" сидел неподвижно, глаза - за толстыми стеклами
очков - были устремлены прямо на него. Виктор прошел по дорожке и поднялся в
дом. Оказавшись в коридоре, он захлопнул дверь и тут же прильнул к полоске
стекла, обрамляющего косяк. Стекло было прикрыто непроницаемой черной
шторкой; он чуть сдвинул ткань и выглянул на улицу.