Лампит Дина. Ускользающие тени

   И он вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. Бьют смотрел ему вслед, не зная, радоваться ли своей победе или опасаться того, что его подопечный может передумать. Подойдя к окну и глядя, как в саду сгущаются тени летнего вечера, Бьют думал о том, что, если король в самом деле решил расстаться с леди Сарой, вместе с ней он расстается со своей молодостью и весельем.
   Граф покачал головой и вышел, чтобы сообщить о случившемся принцессе Уэльской.
   Воскресная служба была божественной, думала Сара, улыбаясь собственной шутке. После приема в прошлый четверг, когда король ухитрился сунуть записку ей в перчатку – поступок, который остался для всех незамеченным., – – неведомо каким образом по всему Лондону расползлись сплетни о предстоящей помолвке его величества и леди Сары Леннокс. Вследствие этого в воскресенье королевская часовня у Сент-Джсймсского дворца была переполнена до отказа. На носах поблескивали пенсне, дамы подносили к глазам лорнеты, и тс глуховатые старики, которые обычно не носили с собой слуховые трубки, на этот раз не пренебрегли ими. Вокруг раздавались сдержанные восклицания.
   Когда Сара вступила в часовню в сопровождении своих сестер леди Кэролайн и леди Эмили, присутствующие расступились, и она была вынуждена пройти по живому коридору, как будто уже была королевой. Фокс, который держался позади дам, многозначительно посмеивался, крутя в руках новую трость с набалдашником в виде головки негритенка.
   – Какая прелесть! Молодой Георг не ошибся в выборе, – громко провозгласила глуховатая престарелая леди Гренби под смех и аплодисменты, уместные скорее в театре, нежели в церкви.
   Сара шла с гордо поднятой головой, тайна королевской помолвки сжимала ее сердце. Наконец она заняла место среди других дам на галерее, джентльмены устроились внизу. Королевское место было расположено в западном крыле часовни на одном уровне с галереей, и, когда король появился со стороны отдельной лестницы вместе со своей сестрой, все встали и уставились на монарха так, как будто ожидали, что он подмигнет в ответ им. Хотя Георг и не сделал этого, он все же не разочаровал любопытных зрителей. Заняв свое место, он первым делом огляделся, заметил, где сидит Сара, и стал неотрывно смотреть на нее с таким обожанием, что часовня загудела от высказываемых вполголоса догадок.
   – Он смотрит на Сару как на свою невесту, – перешептывались присутствующие. Все сошлись во мнении, что помолвка будет объявлена в конце недели.
   Не говоря друг с другом, молодая пара все же самым трогательным образом поведала о своей любви всему свету. Король буквально не сводил глаз с прекрасного лица Сары на протяжении всей службы, в то время как она, хотя и старалась не смотреть в его сторону, время от времени ловила его взгляд и густо краснела. Никто в часовне не следил за ходом службы, проповедь Бьюла прочтена перед толпой любопытных с вытянутыми шеями.
   Однако, когда леди Сара Леннокс не появилась этим днем в Салоне, сплетники были жестоко разочарованы и пытались угадать, почему она осталась дома. Истина же была предельно проста. Девушка была нездорова, или, скорее, настолько волновалась за своего царственного возлюбленного, что сослалась на головную боль и выпросила позволение остаться у себя в спальне.
   Но через минуту после того, как карета увезла ее сестер и Фокса и стук колес затих на аллее, Сара поднялась, подошла, к окну и невидящими глазами уставилась на живописный летний парк.
   «Что случилось? – думала она. – Почему мне так не по себе?»
   Конечно, король смотрел на нее с такой любовью, с таким откровенным обожанием, что у Сары ныло сердце, стоило ей вспомнить об этом. Однако в его голубых глазах ока уловила странные тени, печаль, которую было невозможно не заметить или каким-либо образом объяснить. Еще вчера они обручились, дали друг другу обещание верности; И уже сегодня король был так заметно опечален, по крайней мере, на ее проницательный взгляд.
   – Опять принцесса и Бьют, – вслух вздохнула Сара и спустилась вниз, чтобы побыть одной, пока в доме никого нет.
   День был таким же славным, солнце – таким же жарким, как в тот день, когда Сара рассталась с невинностью в объятиях короля. Неторопливо пройдя в музыкальную гостиную, Сара присела к клавикордам, сыграла две пьесы Генделя, а потом, устав сидеть дома, вышла через дверь в восточном крыле и прошла по Зеленой аллее, что тянулась параллельно аллее вязов, окаймляя поля. Здесь было свежо и приятно, ряд деревьев с восточной стороны отбрасывал в этот час прохладную тень. Думая о короле и желая точно знать, что тревожит его, Сара двигалась в сторону большой дороги, мурлыкая мелодию, которую цыган-скрипач наигрывал в тот час, когда косари прекращали работу, чтобы пообедать.
   Внезапно, к собственному изумлению, Сара услышала, что ту же самую мелодию, исполняемую на клавикордах, доносит до нее летний ветер. В смущении она осмотрелась и оглянулась назад, думая, что звуки доносятся из Холленд-Хауса. Но особняк непонятным образом исчез, виднелось только его полуразрушенное восточное крыло. Аллея вязов тоже исчезла, мягкая трава Зеленой аллеи превратилась в твердое вещество, ступать по которому было неприятно.
   Без предупреждения свет прекрасного летнего дня стал угасать, и вскоре испуганная и смущенная Сара уже стояла в сумерках, понимая, что она, должно быть, спит, но тем не менее чувствует себя совершенно в здравом рассудке. Мелодия продолжалась, и, взглянув налево, девушка увидела, что длинный ряд тенистых деревьев исчез, а вместо них появилась высокая кирпичная стена, в которой через равные расстояния виднелись деревянные двери. Именно из-за двери, возле которой сейчас стояла Сара, слышались звуки клавикордов. В темноте – ибо вечерние сумерки за считанные секунды сменились тьмой – она толкнула дверь и ступила на порог.
   Она оказалась в небольшом ухоженном саду, в дальнем конце которого виднелась узкая терраса, уставленная терракотовыми цветочными горшками. Над террасой возвышался высокий узкий особняк. Сара отлично знала, что никакого особняка здесь быть не может, ибо участок у Зеленой аллеи принадлежал мистеру Сеймуру и на нем отсутствовали всякие строения. Несмотря на это Сара ясно слышала звуки клавикордов из-за двери – двери со стеклянной панелью, которая вела из дома на террасу. Трепеща и ужасаясь, девушка почувствовала, как неудержимо влечет ее музыка. Очень медленно Сара прошла по саду, поднялась на террасу и заглянула в дом.
   Она увидела музыкальную гостиную со странной меблировкой. Люди, одетые настолько вызывающе и по совершенно непонятной моде, что Сара даже фыркнула, полулежали на длинных кушетках, некоторые даже сидели на полу, слушая клавикорды. Отодвинувшись в сторону, чтобы лучше разглядеть саму исполнительницу, Сара мгновенно узнала отблеск красноватых волос, широкий смеющийся рот и поняла, что именно эта женщина преследовала ее – та самая, которую дважды видел король, женщина, которая не была ни призраком, ни явью, чье присутствие в жизни Сары казалось совершенно необъяснимым.
   Затем ее внимание привлекли клавикорды. Они настолько были похожи на ее собственный инструмент, что Сара едва могла поверить своим глазам. Тем не менее эти клавикорды также были сделаны из каштана и красного дерева, и на их крышке виднелись слова: «Томас Блассер, Лондон, 1745». Не задумываясь о том, что она делает, Сара открыла дверь и вошла в гостиную, чтобы повнимательнее изучить инструмент.
   Чувствуя сквозняк, Род Риз оглянулся и увидел, как распахнулась дверь из сада. Тихо, чтобы не помешать Сидонии, он поднялся на ноги, чтобы прикрыть дверь, пребывая в полном трансе, ибо присутствующие слушали последнее сочинение Сидонии – странную скользящую мелодию, которую она называла вариацией народной песни восемнадцатого века, хотя Род мог поклясться, что никогда не слышал сам оригинал.
   Приблизившись к двери, агент увидел стоящую на пороге Сару и почувствовал, что кровь отхлынула от его лица. У него вырвалось невольное восклицание: «О Боже!» – хотя меньше всего ему сейчас хотелось привлекать к себе внимание.
   – Что случилось? – спросила, оборачиваясь, Сидония.
   Род слышал собственный голос, отвечающий ей, и понял, что он стал хриплым от страха.
   – Здесь… – проговорил он, – на пороге… Здесь что-то стоит – я мог бы в этом поклясться.
   – Это показалось из-за луны, – уверенно вставил Финнан. – Всего лишь дорожка лунного света.
   – Мне показалось, что это женщина.
   – Нет, – покачал головой ирландец, – здесь никого не было.
   Финнан посмотрел прямо на Сару, как будто не видя ее. И, несмотря на то, что она была уверена, что уловила улыбку на его лице, когда их глаза встретились, Сара поспешно отступила в темноту, покидая странный концерт, которому она невольно помешала.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

   – Честь погибла! – трагически воскликнул Генри Фокс. – Боже мой, Кэро, честь погибла!
   – Стоит вам выпить еще каплю, и я охотно соглашусь с вами, – сухо ответила его жена. – Вы выпили слишком много бренди, Генри, и расчувствовались. Я вынуждена просить вас остановиться.
   – Но ответьте, как он мог так поступить? Разве найдется во всем мире еще одна такая же девушка, как Сара? Неужели таковы теперь приличия, таковы понятия о чести? Чего же нам ждать от других, если сам король проявил себя не с лучшей стороны? – произнес се супруг, пренебрегая предупреждением Кэролайн и одним глотком осушая очередной бокал.
   – Он всего-навсего слабый человек, вот и все. Он не чудовище, просто податлив как глина в чужих руках. Счастье, что Сара не вышла за него. Иначе она постоянно была бы вынуждена тревожиться.
   – Кто знает, кто знает? – мрачно пробормотал. Фокс, и супруги замолчали, наблюдая, как солнце склоняется к верхушкам деревьев в парке.
   Седьмого июля 1761 года по всему Лондону пронесся слух, что на следующий день собирается совет, что король намерен объявить о своей помолвке с принцессой Шарлоттой Мскленбургской и что Сара Леннокс осталась ни с чем. Однако Фокс до сих пор не мог поверить слухам, которые наводнили высший свет. Ибо в Салоне 2 июля король, несмотря на постоянную слежку за ним его сестры Августы, которая открыто рассмеялась в лицо Саре, смотрел на девушку с выражением нежнейшей любви. Поэтому новость казалась еще более ошеломляющей. Казначей почувствовал, что ему предстоит вынести публичное унижение.
   Наверху, в тишине своей спальни, особа, вызвавшая множество догадок и слухов, писала Сьюзен, изливая свои чувства, сообщая если не всю правду, то по крайней мере се большую часть. Ибо Сара была слишком сильно уязвлена, чтобы признаться даже своей лучшей подруге в том, что ее сердце разбито недостойным поступком короля.
   В самом деле, эти несколько дней были наполнены странными и необъяснимыми событиями. Вспоминая о них, Сара думала, что ее видение явилось дурным предзнаменованием – то самое видение, в котором она вообразила, что на ее собственных драгоценных клавикордах играла таинственная женщина в несуществующем доме. Очнувшись, Сара обнаружила, что бредет по Зеленой аллее, что уже вечереет, поблизости нет никаких домов, а вечерняя роса уже выпала, промочив ее одежду. Потрясенная Сара, чувствуя приступ тошноты, добрела до особняка и сразу же легла в постель под присмотром обеспокоенной Люси. С этого самого момента, как ей казалось, все пошло кувырком.
   Четыре дня спустя в Салоне она обнаружила, что ее царственный возлюбленный обеспокоен и напряжен, а над ней самой открыто насмехаются принцесса Августа и ее фрейлины. Затем до ее ушей донеслась ужасная новость: Георг должен жениться на немецкой принцессе.
   – Но он обручился со мной! – воскликнула Сара, правда, когда осталась одна, убежала в Чащу и бессильно опустилась на каменную скамью. Она не могла сдержать дрожь – ее мир рушился на глазах, все надежды юности оказались грубо попранными, просто рассыпались в прах благодаря мужчине, ради которого она пожертвовала своей добродетелью и который так пренебрежительно отшвырнул ее прочь. Хуже всего – или, наоборот, лучше, – оказалось то, что и Сте, и Чарльз Джеймс были сейчас дома: старший мальчик, очень подросший и похудевший, вернулся из длительной поездки, а младший из Итона. Именно этот средний сын Генри Фокса и Кэролайн обнаружил свою юную тетю сидящей в совершенно подавленном состоянии. Она устремила вперед отсутствующий взгляд, и двенадцатилетний мальчик разразился слезами. Подбежав к Саре, Чарльз обнял ее и они зарыдали вместе. В конце концов он решил спросить то, о чем уже догадывался:
   – Сара, милочка, что встревожило тебя? Прошу, расскажи.
   Сара взглянула на него покрасневшими глазами на мертвенно-бледном лице, на котором в этот момент не было и признака ее поразительной красоты.
   – Не могу. Это тайна, о которой мне не следует говорить.
   – У тебя будет ребенок? — спросил догадливый не по возрасту Чарльз.
   Сара вздрогнула:
   – Нет, какие отвратительные вещи ты говоришь!
   – Тогда в чем дело? Король собирается жениться на другой?
   – Откуда ты знаешь?
   – В Итоне болтают об этом. Я слышал, как мои приятели держат пари на то, что моя тетя вскоре станет королевой Англии.
   У Сары дрогнул подбородок:
   – Они проиграли. Его величество должен жениться на немецкой принцессе.
   – И это большая глупость с его стороны. – Язвительность, которой в дальнейшем предстояло обеспечить Чарльзу Джеймсу Фоксу репутацию дерзкого политического деятеля, промелькнула на его лице. – Попомни мои слова, Сара, это его погубит. Я отомщу ему за то, что он заставил тебя страдать, обещаю тебе.
   – Но я не испытываю к нему ненависти. Я все еще люблю его.
   Мальчик ответил ей умным взглядом
   – Это со временем пройдет. А теперь поклянись, что больше ни один человек не догадается, как сильно уязвил тебя его поступок. Пожалуйста!
   – Но чем я объясню свои слезы, Чарльз? Я вся пошла пятнами.
   – Где-то рядом, под деревом, я видел раненого бельчонка. Давай возьмем его в дом и скажем, что ты расплакалась из-за него.
   Сара изумленно смотрела на своего юного племянника:
   – Ручаюсь, ты так же хитер, как твой отец. Это неестественно для такого ребенка, как ты.
   – Кровь сказывается, – мудро ответил Чарльз и повел свою тетю домой, осторожно неся в руке бельчонка. В доме он всем и каждому успел поведать, что леди Сара Леннокс куда больше обеспокоена здоровьем несчастной зверюшки, чем последним капризом его величества.
   Но теперь, когда Сара уселась за свой письменный стол честность побудила ее сообщить о случившемся Сьюзен.

   «С тех пор как я писала тебе в последний раз, я бывала там очень часто, – сообщала она, – но так ничего и не услышала: ему доставляло удовольствие держать меня в неведении, говоря двусмысленности, странно глядя на меня; даже в прошлый четверг, в тот день, когда было оглашено его решение, этот лицемер подошел ко мне и говорил в самом благосклонном тоне – казалось, он хочет сообщить мне нечто большее, но опасается».

   В самом деле, как недостойно вел себя се возлюбленный, думала Сара, и в какое безвыходное положение попали они оба. Почувствовав прилив естественного гнева, она продолжала:

   «Должно быть, он послал за этой дамой прежде, чем ты покинула город, но зачем тогда опять начал игру со мной? Короче говоря, он вел себя как бессовестный, недостойный и бесчестный мужчина. Я собираюсь появиться при дворе в четверг через неделю и всем своим видом намерена дать понять, что ничуть не расстроена, но, если, правда, что можно досадить кому-либо холодным и сдержанным поведением, я обещаю доставить ему это удовольствие».

   «Молодец», – решила Сидония и принялась читать дальше.
 
   Закончив письмо, Сара вскочила на ноги, бегом спустилась по лестнице и вошла в музыкальную комнату. Прекрасное дерево клавикордов поблескивало в углу этой светлой и уютной комнаты, однако спокойная обстановка, в которой Сара провела столько счастливых часов, упражняясь на инструменте, подаренном се царственным возлюбленным, на этот раз не вернула ей присутствие духа. Сара ударила по клавиатуре, извлекая из нес резкие, нестройные аккорды.
   – Никогда, никогда, никогда я больше не прикоснусь к тебе! – дико вскричала она и выбежала из дома. В самой глубине парка она вволю выплакалась, не опасаясь, что кто-нибудь ее увидит.
 
   Сидония, самим сердцем впитывая события жизни Сары, дочитала письмо до конца, ничего не зная об отчаянном взрыве, которым было прервано это письмо.

   «Что касается моих чувств, то, если не считать желания маленькой мести, я почти забыла его, – продолжала Сара. – К счастью для меня, я его не любила, всего лишь увлеклась, даже его титул для меня не имел особого значения…

   — Этому я охотно верю, – вслух произнесла Сидония, вспомнив сцену у стога сена.

   «…Так что разочарование лишило меня хорошего настроения всего на пару часов.
   Уверяю тебя, я и слезинки не проронила, как, вероятно, сделала бы ты, ибо я знаю, ты всегда была слабее меня. Больше всего меня раздражает мое глупое положение, ибо столько времени было потрачено впустую, но теперь уже все равно. Если он вздумает переменить свое решение (чего быть не может) и попытается уверить меня в случайности своего проступка, я не приму его заверения: он слишком слаб, так что им способен управлять первый встречный, и меня мало привлекает возможность проводить время с таким человеком».

   Улыбаясь бесхитростности, двойственности и очарованию этого оригинального письма, Сидония положила «Жизнь и письма леди Сары Леннокс» в чемодан. Она закрыла крышку, думая о том, что с той странной ночи, когда Род Риз был чем-то напуган в музыкальной комнате, начались все беды.
   Первоначально Сидония планировала устроить прощальную вечеринку в честь Финнана О’Нейла, намеревалась пригласить своих родителей и наконец-то познакомить с ним. Она даже вынашивала смелый план завести разговор об их отношениях и мимоходом узнать, желает ли Финнан, чтобы она дождалась его, что бы это ни значило. Но один телефонный звонок разрушил все ее планы. Род, который рассказывал всем подряд, что достиг цели всей своей жизни, увидев призрак в квартире Сидонии Брукс, и упивался своей сказкой, предложил ей гастроли в России.
   – Крошка Сид, это будет восхитительно. Джереми Никлас сломал руку и вынужден был отказаться от гастролей, но русские хотят вместо него видеть тебя. Ты будешь играть в Кремле на клавикордах Екатерины Великой…
   Сидония взвизгнула от радости.
   – …и в Санкт-Петербурге, в Зимнем дворце. Такой шанс выпадает раз в жизни!
   – Когда я должна уехать?
   – Через десять дней. Приходи завтра ко мне на ленч, и мы вместе обсудим программу.
   Внезапно загрустив, Сидония спросила:
   – Сколько времени мне придется пробыть там?
   – Всего три недели, крошка Сид. Тебе там понравится.
   В любое другое время она пришла бы в восторг от такой перспективы, но теперь только ужаснулась. Через две недели Финнан должен был отбыть в Канаду, и к тому времени ее уже не будет дома.
   С помощью Дженни и Макса была поспешно организована вечеринка, но совсем не такая, какую воображала себе прежде Сидония. Многие гости не смогли прийти, не получив приглашения заранее, и в числе их были Джейн и Джордж Брукс. Все задуманное оказалось напрасным. Сидония чувствовала, как из ее рук ускользает последняя возможность объясниться с Финнаном, и уныло думала, что это конец, полное крушение всех ее надежд.
   Тщательно упаковав багаж, Сидония решила еще раз попытать счастья и, злясь на себя за трясущиеся руки, пожелала, чтобы этот последний вечер в обществе Финнана она провела в хорошем расположении духа. Но, когда она только выходила из ванной, зазвенел телефон, в трубке раздался голос врача, и она сразу же почувствовала неладное.
   – Ты запишешь мой телефон в больнице?
   В этих словах не слышалось никакого дурного предзнаменования, но у Сидонии сердце на мгновение замерло, и, только помолчав немного, она ответила:
   – Конечно. Значит, ты на дежурстве?
   – Не совсем так. У одного из моих пациентов начался кризис, и я должен быть рядом.
   «Но почему именно сегодня?» – чуть не вскричала Сидония, тут же почувствовав себя эгоисткой.
   – Во всяком случае, у меня найдется полчаса, чтобы побыть с тобой, – продолжал Финнан. – Не могу дождаться этого.
   – И я, – коротко ответила она.
   Сидония оделась в вечерние брюки из черного шифона и такую же блузку. Это был прелестный ансамбль, более соблазнительный, чем нарядный, но в последнюю минуту она усомнилась в том, что надела то, что сейчас нужно. В дверь уже звонили, поэтому переодеваться было слишком поздно. Испытывая неуверенность, угнетенность и почти нежелание кого-либо видеть, Сидония направилась к двери.
   Финнан прибыл одним из первых, и ее сразу поразило его напряженное молчание.
   – Ты беспокоишься о своем пациенте? – улучив удобную минуту, спросила она.
   – Боюсь, да. Но мне бы не хотелось портить наш последний вечер вместе. Будем надеяться, что меня не станут разыскивать.
   С этими не очень убедительными словами он поцеловал ее в щеку и направился готовить себе коктейль. Но атмосфера в комнате осталась напряженной, и Сидония была убеждена в предстоящей неудаче. И точно – около одиннадцати часов зазвонил телефон.
   Род Риз, который стоял ближе всех к аппарату, разглагольствуя о том, что Сидонию будет снимать русское телевидение, что ей предстоит играть на клавикордах самой Екатерины Великой и что он надеется купить материалы и сделать репортаж на «Би-Би-Си», снял трубку.
   – Доктор О’Нейл? Да, он здесь. Подождите минутку.
   – Перенеси телефон в спальню, – предложила Сидония, прошла вслед за Финнаном и застыла на пороге.
   Она услышала, как он произнес: «О’Нейл у телефона. Понятно. Да, выезжаю сейчас же», – и поняла, что случилось самое худшее.
   Он повесил трубку и обернулся к Сидонии: – Дорогая, мне самому неприятно, но необходимо уехать. Этой пациентке восемнадцать лет, она выглядит как маленькая принцесса, или выглядела так совсем недавно. Я не прощу себе, если не смогу помочь ей.
   – Она умирает?
   – Да. Ее совсем недавно привезли к нам из хосписа. Она зовет меня.
   Сидония бросилась к нему в объятия и замерла:
   – О, Финнан, постарайся вернуться! Я так хотела как следует попрощаться с тобой!
   – Нет, я не хочу прощаться, – возразил он.
   – Прошу тебя, приезжай!
   – Послушай, – произнес Финнан, – я знаю, ты не понимаешь, насколько сильно я буду скучать по тебе…
   И он поцеловал ее, прижав к себе. Сидонии в этот миг казалось, что он не позволит ей уехать.
   Но, похоже, судьба восстала против них, поскольку в комнату влетела Дженни, вскрикнув: «Эй, послушайте! О, прошу прощения…», – и прелестный момент уединения завершился.
   – Я уезжаю, – объяснил Финнан. – Если мне удастся вернуться прежде, чем закончится вечеринка, я присоединюсь к вам. Но, если я опоздаю, могу ли я воспользоваться ключом?
   – Разумеется! Только в пять мне придется вставать. Регистрация в аэропорту Хитроу начинается в семь.
   – Я отвезу тебя туда, как и обещал. После сегодняшней ночи мне уже будет все равно.
   – Тогда увидимся утром, – ответила Сидония.
   – Увидимся утром, – повторил он и ушел. Сидония стояла в маленькой прихожей, глядя, как за ним закрылась дверь, и, не зная, войдет ли он сюда когда-нибудь вновь.
   – Не тревожься, детка, он любит тебя, – произнес Род, выходя из музыкальной комнаты и обнимая Сидонию за плечи.
   – Надеюсь, – хрипло ответила она.
   – Конечно, любит. Только до смерти тебя боится.
   – О чем ты говоришь?
   – Ты – слишком роскошный подарок, Сид: прекрасна, талантлива, знаменита. Этого достаточно, чтобы любой мужчина без оглядки бросился бы прочь.
   – Черт побери! – воскликнула она. – Ну почему? Почему мужчины оказываются такими трусливыми?
   – Он не труслив, просто умен. Вероятно, он считает тебя неподходящей женой. А может быть, не хочет мешать твоей карьере, – поспешно добавил Род, поскольку Сидония резко обернулась к нему.
   – Но это просто смешно! Почему нельзя совмещать и то и другое?
   – Ты уже пыталась сделать это, и безуспешно. Он помнит об этом. Так что хорошенько подумай.
   – Неужели я сама должна делать ему предложение?
   – Почему бы и нет? Наберись смелости – и вперед!
   – Но раньше ты уговаривал меня следовать правилу «полюбил – позабыл».
   – С Финнаном дело обстоит иначе, – ответил Род, и на его итальянском лице внезапно появилось хитрое выражение. – Он способен понять тебя. Если уж тебе суждено с кем-нибудь связаться, я бы скорее предпочел его, чем любого другого ублюдка.
   Но, несмотря на их полушутливый разговор, Сидония твердо знала, что никогда не решится сделать первый шаг, предоставив право действовать Финнану, как некогда выражалась ее мать.
   К счастью, в этот вечер никто не просил ее сыграть на клавикордах, и, помня о том, что хозяйке придется вставать рано утром, чтобы поспеть на самолет, гости начали расходиться вскоре после полуночи. Со вздохом облегчения Сидония улеглась в постель, надеясь вздремнуть несколько часов и больше всего в жизни желая, чтобы Финнан смог приехать прежде, чем она покинет дом. Но, когда она проснулась, в квартире было пусто и темно. Она уныло поднялась, оделась и позвонила в больницу.
   – Доктор О’Нейл только что уехал, – сообщил ей суровый женский голос.