Страница:
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Приключения всегда привлекали его, развлечения; того или иного рода стали самой сутью его жизни, и даже слепящие белые хлопья, замерзшая земля, сугробы и сосульки, скованные блестящим льдом озера не могли его остановить. Закутавшись потеплее, надвинув шляпу на глаза, герцог де Лозан выехал в путь, покинув свои апартаменты на Пикадилли, едва забрезжил рассвет, надеясь к ночи достичь Сассекса.
До Чичестера француз ехал по большаку – снегопад делал слишком опасной короткую прямую дорогу. Несмотря на то, что он двигался быстро, у Горшема его настиг буран, и Лозан был вынужден остановиться на ночлег. По пути ему встретился убогий постоялый двор, и теперь герцог сидел у самого камина с кружкой кислого вина в руке, с удовлетворением вспоминая свои похождения с Сарой и позволив себе вскоре погрузиться в сон.
Лозан не видел ее более шести лет, почти семь. При последней их встрече Сара переступила через его тело и уехала в Бат, поручив Лозана заботам своей любопытной золовки. После этого, несмотря на пребывание во Франции сплетни быстро достигли его и по другую сторону Ла-Манша, и Лозан был хорошо осведомлен о постепенном падении Сары. Теперь же, специально приехав в Лондон с намерением повидать ее, он сразу же узнал о несчастной жизни своей бывшей возлюбленной.
– Говорят, что она целыми неделями не покидает дом, только выходит на прогулку в парк, – сообщили Лозану во время обеда у Элмака.
– Разве у нее нет кареты?
– По-видимому, нет.
– Значит, она находится в заключении?
– В пределах поместья своего брата – да.
– Черт побери, она была первой красавицей Парижа, когда я впервые встретил ее. Как она может выносить такое тягостное существование?
– Одному Богу известно. Что касается меня, то я почти жалею эту неразумную женщину.
Лозан живо повернулся к своему собеседнику.
– Она не более глупа, чем вы или я, просто вынуждена публично страдать за это. Ее жизнь погубил этот недоносок Гордон. Клянусь, если я когда-нибудь встречу его, то вызову на дуэль.
Ничуть не оскорбившись, его приятель расхохотался.
– Клянусь жизнью, вы всегда были вспыльчивы, месье. Но, если вы так сочувствуете ей, почему бы вам не навестить бедняжку? Помогите ей преодолеть уныние, вселите в нее надежду и так далее.
Собеседник Лозана игриво подмигнул, и бывший любовник Сары уже твердо решил стать ее спасителем, давним другом, готовым проявить снисхождение и подарить ей свою любовь, если только она готова ее принять. Теперь Лозан только лениво усмехался, вспоминая время, которое они проводили вместе в постели, то, чему он успел научить ее, и надеясь, что их связь вскоре возобновится.
На следующее утро он последовал по пути дилижансов, радуясь, видя, как медленно движется перед ним тяжелый экипаж. В одном месте, сразу же после Подбора, всем пассажирам пришлось выйти и подталкивать дилижанс, в то время как кучер под уздцы тащил лошадей через сугроб. Такие маленькие приключения были восхитительны, они бодрили мускулы, и а герцог пожалел, когда расстался со своими попутчиками у деревушки Боксгроув, продолжая свой путь по замерзшим колеям дороги, ведущей на ферму Хелнейкер.
Постепенно темнело, алое солнце погружалось в снега на горизонте, и Лозан взволновался в предчувствии позднего прибытия к одинокой женщине. Постучав в дверь, он крикнул: «Грум с письмом от леди Холленд, миледи» – и был весьма доволен, когда через несколько минут услышал грохот тяжелого засова.
На пороге стоял слуга с фонарем, подозрительно оглядывая герцога, который повторил свою выдумку о письме, добавив:
– Я хотел бы повидать леди Сару лично. У меня очень срочное дело.
– Она наверху, в детской, – поколебавшись, слуга отошел, пропуская Лозана в дом.
«Воспоминания былых дней», – думал француз, поднимаясь по темной лестнице и открывая дверь в комнату, тускло освещенную свечами.
Сара стояла спиной к нему, кормя дочь с ложечки. Мгновение Лозан не шевелился, не желая нарушить эту сцену. Он решил, что его бывшая любовница выглядит просто очаровательно в простом голубом платье, с неубранными, рассыпанными по плечам черными волосами, ненапудренная – совершенно в естественном виде.
Ребенок, которому, на взгляд герцога, было уже около пяти лет, сидел на высоком стульчике, одновременно глотая еду и забавляясь ложкой, которую дала ему мать. Девочка выглядела довольно мило, как любой ребенок, но на ее внешность не оказали влияния ни неподражаемая красота Сары, ни томный романтический вид ее отца. Улыбаясь, Лозан шагнул вперед, и тут Луиза увидела его и начала испуганно барахтаться на сиденье.
– Кто там? – тревожно спросила Сара и обернулась, в удивлении округлив глаза. – Боже мой, этого не может быть! Это и в самом деле вы, месье герцог?
– Я пренебрег ужасами зимнего путешествия, чтобы быть с вами, – пылко заявил он и сжал прелестную женщину в объятиях, не обращая внимания на крики испуганного ребенка и так сильно привлекая к себе, что бедная одинокая Сара разразилась потоком слез.
Сидония не помнила, сколько времени она простояла в темноте, глядя на пятно света, затопившее лужайку. Теперь она сидела, потягивая вино, возвращаясь мыслями к Рождеству. Среди всех мыслей преобладала одна-единственная – о собственной слабости, о том, что попытка взвалить на другого свою ношу была вызвана особым настроением. Неужели ей не приходилось читать о том, что неприятные тайны лучше всего уносить с собой в могилу? Что заставлять кого-либо выслушивать рассказ об ошибках – значит, проявлять трусость и малодушие?
Теперь божественному безумию пришел конец. Алексей уехал, Финнан вернулся, а Сидония повторяла дурацкую фразу «взрослые женщины не плачут» и готовилась не то чтобы солгать, но, во всяком случае, не открывать всей правды. Затем она вспомнила о женщине, которая взяла трубку в его доме в Канаде, и принялась размышлять, не была ли эта неизвестная особа причиной того, что Финнан не позвонил и не сообщил о своем возвращении.
– Признание все объяснит, – вслух заметила она и почти улыбнулась иронической ситуации.
Но телефон по-прежнему молчал, а Сидония зажгла свечи и продолжала сидеть в полутьме, пока не вспомнила, что у нее сменился телефонный номер – она сделала это по настоянию Алексея, прежде чем уехать в Эдинбург.
– Ты ведь не хочешь, чтобы этот маньяк Найджел доводил тебя звонками. Возьми новый номер, – почти умоляюще говорил русский.
– Ты и в самом деле считаешь это необходимым?
– Я уверен, что этот жирный ублюдок опасен.
– Ну, не глупи, он просто слишком много пьет.
– Послушайся меня, товарищ. Это грязь, которую не отмоешь, – так, кажется, говорят? Я умоляю тебя быть осторожнее.
Но как только Сидония поняла, что Финнан не может дозвониться до нее, у нее мелькнула другая мысль: почему бы ему просто не спуститься?
Ответ на этот вопрос дал один взгляд на часы. Была уже половина двенадцатого – как раз такое время, когда воспитанные люди не решаются беспокоить других. Однако ничего страшного не произойдет, если она сама позвонит ему и поздравит с возвращением.
«Боже мой, откуда это лицемерие? – думала Сидония, стоя в своей спальне с телефонной трубкой в руке. – Я виновата, и тем не менее боюсь начать разговор и покончить со всем сразу. Сидония Брукс, ты трусиха». Она решительно повесила трубку, открыла дверь и тихо поднялась по общей лестнице.
В квартире Финнана по-прежнему приглушенно играл плейер, и Сидония предположила, что ее сосед отдыхает от перелета, оттягивая час сна. Но теперь ей не хватало смелости сделать последнее усилие и нажать звонок.
Сидония стояла у двери, борясь с сомнением, и вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник Финнан О’Нейл с самой прозаической вещью – пластиковым черным мусорным пакетом в руке.
– Боже! – он подпрыгнул. – Это ты, милая? Сколько же времени ты стоишь здесь?
– Целые часы. Я не знала, стоит звонить или нет.
– Конечно, да! Ну разве можно быть такой несообразительной? – произнес он с ужасным ирландским акцентом и сжал ее в объятиях так, что эти объятия едва не стали последними в ее жизни.
Они мирно сидели, беседуя при свечах, – два давних, серьезных любовника.
– Это просто кошмар, – сказала Сара. – Другого слова тут не подберешь.
– Но неужели твоя семья продолжает пренебрегать тобой? – тихо произнес Лозан, нежно накрывая ее; руку ладонью.
– Нет, как раз здесь все не так плохо. После того как моя бедная сестра Сесилия умерла от чахотки, Кэролайн почувствовала, что жизнь слишком коротка, чтобы враждовать, и пригласила меня в Холленд-Хаус. Луиза тоже простила меня – она слишком любит свою маленькую тезку, чтобы не возобновить отношения. А что касается Эмили, она едва ли способна всерьез сердиться на сестру, которую вырастила в собственном доме. Только брат Джордж и его жена по-прежнему держатся отчужденно.
– Но в чем причины подобного поведения?
– На самом деле причины не в них самих, а в общественном мнении, Арман. Им порядком досталось из-за меня. Я считаюсь неподходящей компаньонкой, потому вынуждена до конца жизни оставаться в одиночестве.
Лозан, явившийся с намерением соблазнить ее, но при виде ее несчастий решивший повести себя так, как и подобает честному человеку, предложил:
– Поедем во Францию. Там вы будете приняты с радостью.
– Сомневаюсь. Мир тесен, мой позор уже известен всем и каждому. – Сара грустно покачала головой. – Единственное, о чем я умоляю вас, – не питать ненависти к моему невинному ребенку. Она ни в чем не виновна, ее рождение не зависело от нее.
– Почту за честь, если вы позволите мне стать законным опекуном Луизы, – проникновенно произнес герцог.
Сара вспыхнула и вновь стала похожей на прежнюю.
– Надеюсь, еще несколько лет я сама смогу позаботиться о ней.
Он улыбнулся и кивнул.
– Уверен в этом, моя дорогая. Тем не менее вы доставите мне удовольствие, приняв мое предложение.
– Тогда я с радостью приму его – это жест по-настоящему благородного человека.
– Это самое меньшее, что я должен был сделать.
– Что вы имеете в виду? Лозан сжал ей руку.
– Когда я услышал, как тяжко вам приходится, то сразу решил, что в этом есть и моя вина.
– Вы хотите сказать, что наша связь открыла мне путь к нравственному падению? – строго произнесла Сара, но ее глаза смеялись.
– В каком-то смысле – да.
– Забудьте об этом. Я искала любви, и поиски зашли слишком далеко. Когда вы отказались бежать со мной – а теперь я понимаю, что ваш отказ был вызван весомыми причинами, – я повела себя как обиженный ребенок. Вот почему я хочу, чтобы Луиза обладала здравым рассудком в большей мере, чем я. Знаете, месье, я уверена, что, не будь вас, раньше или позже я бы впала в грех с кем-нибудь другим.
– С Карлайлом?
– Вполне вероятно, – ответила Сара и таинственно улыбнулась.
– И теперь у вас есть кто-нибудь на примете? Сара покачала головой.
– Нет, я позабыла, что такое страсть. Это слишком опасный огонь, чтобы играть с ним. Я жила одна с тех пор, как Уильям Гордон покинул меня, и, поверьте мне, находила в этом истинное удовлетворение.
– Едва могу представить, – ответил герцог, подумав о том, что его собственное поведение с годами не становится лучше.
– Тогда я могу дать вам слово. И по этой самой причине будет лучше, если вы проведете ночь в Гудвуд-Хаусе. Как вам известно, мой брат будет рад вас увидеть.
– Но сейчас уже поздно, холодно, и идет снег… – сделал последнюю решительную попытку Лозан;
– Дом находится всего в миле отсюда, Джон проводит вас с фонарем. Арман, если вы хотите сохранить дружеские отношения с той, что некогда так дурно обошлась с вами, сделайте, как я прошу. Я поклялась себе, что не позволю себе ни единого поступка, который мог бы угрожать будущему моей дочери, и что все скандалы будут забыты прежде, чем она подрастет. Иначе Луиза станет такой же изгнанницей, как я.
Герцог поднялся.
– Знаете, вы очень похорошели.
– Почему же?
– Печаль, материнство – кто знает? Надеюсь, миледи, что когда-нибудь вы встретите мужчину, способного пренебречь вашим прошлым и видеть в вас только прекрасное настоящее.
– Да, мне бы тоже этого хотелось, – тихо отозвалась Сара.
– Какой позор, что мы не можем быть вместе! – досадливо воскликнул Лозан, и этот возглас прозвучал вполне естественно. – Увы, моя жена жива, а моя любовница будет возражать.
– Поэтому нам не стоит беспокоить их, – заключила Сара и усмехнулась про себя, видя лукавое выражение на лице Лозана.
Они сидели при свечах и слушали музыку – не разговаривая, не прикасаясь друг к другу, просто пребывая рядом после долгой разлуки. Они. обменялись только обычными вежливыми вопросами: хорошо ли продвигались исследования, как чудесно прошли ее последние концерты, холодные ли зимы в Канаде, интересно ли было жить в шато. Однако все нейтральные темы были быстро исчерпаны, и в комнате повисло молчание.
– Поздно, – наконец произнесла Сидония. – Мне пора ложиться.
– Мне тоже – перелет выбил меня из колеи на несколько дней.
– Время – забавная штука, – невольно произнесла она.
– Несомненно. Послушай, мне нравится, что мы опять стали чужими. Я знаю, что за время моего отъезда утекло столько воды, что в ней можно захлебнуться, но позволь мне сказать одно…
– Что же?
– Что, даже если бы последние десять месяцев мы провели в обществе друг друга, мы не остались бы прежними. В мире ничто не остается в покое, вещи меняются день ото дня. Мы смогли бы с таким же успехом провести этот вечер, испытывая подобные чувства, если бы сильно поссорились. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– То, что, даже оставаясь вместе, мы все равно не до конца познали бы друг друга?
– Что-то в этом роде.
– Что мы в любом случае встречались бы с людьми и их влияние едва уловимо изменило бы нас?
– И это тоже. – Он улыбнулся, и Сидония поняла, что давно забыла зелень его глаз и обаятельный голос. – Итак, выражаясь очень официально, мисс Брукс, вы позволите мне пригласить вас поужинать в самом ближайшем времени?
– Думаю, меня это устроит.
– Это значит «да»?
– Да.
– В таком случае счастлив пожелать вам доброй ночи и приятного сна. До скорой встречи.
– Спокойной ночи, Финнан, – ответила она и повернулась, пряча лицо.
– Кстати, как дела у Сары Леннокс? – спросил он, открывая дверь.
– Вряд ли сейчас ей весело живется.
– Она еще появится?
– Да, в один из последующих дней.
– Своего или твоего времени?
– Нашего общего, – ответила Сидония и быстро поцеловала его в щеку. Она спустилась по лестнице, не переставая радоваться тому, что Финнан О’Нейл наконец-то дома.
До Чичестера француз ехал по большаку – снегопад делал слишком опасной короткую прямую дорогу. Несмотря на то, что он двигался быстро, у Горшема его настиг буран, и Лозан был вынужден остановиться на ночлег. По пути ему встретился убогий постоялый двор, и теперь герцог сидел у самого камина с кружкой кислого вина в руке, с удовлетворением вспоминая свои похождения с Сарой и позволив себе вскоре погрузиться в сон.
Лозан не видел ее более шести лет, почти семь. При последней их встрече Сара переступила через его тело и уехала в Бат, поручив Лозана заботам своей любопытной золовки. После этого, несмотря на пребывание во Франции сплетни быстро достигли его и по другую сторону Ла-Манша, и Лозан был хорошо осведомлен о постепенном падении Сары. Теперь же, специально приехав в Лондон с намерением повидать ее, он сразу же узнал о несчастной жизни своей бывшей возлюбленной.
– Говорят, что она целыми неделями не покидает дом, только выходит на прогулку в парк, – сообщили Лозану во время обеда у Элмака.
– Разве у нее нет кареты?
– По-видимому, нет.
– Значит, она находится в заключении?
– В пределах поместья своего брата – да.
– Черт побери, она была первой красавицей Парижа, когда я впервые встретил ее. Как она может выносить такое тягостное существование?
– Одному Богу известно. Что касается меня, то я почти жалею эту неразумную женщину.
Лозан живо повернулся к своему собеседнику.
– Она не более глупа, чем вы или я, просто вынуждена публично страдать за это. Ее жизнь погубил этот недоносок Гордон. Клянусь, если я когда-нибудь встречу его, то вызову на дуэль.
Ничуть не оскорбившись, его приятель расхохотался.
– Клянусь жизнью, вы всегда были вспыльчивы, месье. Но, если вы так сочувствуете ей, почему бы вам не навестить бедняжку? Помогите ей преодолеть уныние, вселите в нее надежду и так далее.
Собеседник Лозана игриво подмигнул, и бывший любовник Сары уже твердо решил стать ее спасителем, давним другом, готовым проявить снисхождение и подарить ей свою любовь, если только она готова ее принять. Теперь Лозан только лениво усмехался, вспоминая время, которое они проводили вместе в постели, то, чему он успел научить ее, и надеясь, что их связь вскоре возобновится.
На следующее утро он последовал по пути дилижансов, радуясь, видя, как медленно движется перед ним тяжелый экипаж. В одном месте, сразу же после Подбора, всем пассажирам пришлось выйти и подталкивать дилижанс, в то время как кучер под уздцы тащил лошадей через сугроб. Такие маленькие приключения были восхитительны, они бодрили мускулы, и а герцог пожалел, когда расстался со своими попутчиками у деревушки Боксгроув, продолжая свой путь по замерзшим колеям дороги, ведущей на ферму Хелнейкер.
Постепенно темнело, алое солнце погружалось в снега на горизонте, и Лозан взволновался в предчувствии позднего прибытия к одинокой женщине. Постучав в дверь, он крикнул: «Грум с письмом от леди Холленд, миледи» – и был весьма доволен, когда через несколько минут услышал грохот тяжелого засова.
На пороге стоял слуга с фонарем, подозрительно оглядывая герцога, который повторил свою выдумку о письме, добавив:
– Я хотел бы повидать леди Сару лично. У меня очень срочное дело.
– Она наверху, в детской, – поколебавшись, слуга отошел, пропуская Лозана в дом.
«Воспоминания былых дней», – думал француз, поднимаясь по темной лестнице и открывая дверь в комнату, тускло освещенную свечами.
Сара стояла спиной к нему, кормя дочь с ложечки. Мгновение Лозан не шевелился, не желая нарушить эту сцену. Он решил, что его бывшая любовница выглядит просто очаровательно в простом голубом платье, с неубранными, рассыпанными по плечам черными волосами, ненапудренная – совершенно в естественном виде.
Ребенок, которому, на взгляд герцога, было уже около пяти лет, сидел на высоком стульчике, одновременно глотая еду и забавляясь ложкой, которую дала ему мать. Девочка выглядела довольно мило, как любой ребенок, но на ее внешность не оказали влияния ни неподражаемая красота Сары, ни томный романтический вид ее отца. Улыбаясь, Лозан шагнул вперед, и тут Луиза увидела его и начала испуганно барахтаться на сиденье.
– Кто там? – тревожно спросила Сара и обернулась, в удивлении округлив глаза. – Боже мой, этого не может быть! Это и в самом деле вы, месье герцог?
– Я пренебрег ужасами зимнего путешествия, чтобы быть с вами, – пылко заявил он и сжал прелестную женщину в объятиях, не обращая внимания на крики испуганного ребенка и так сильно привлекая к себе, что бедная одинокая Сара разразилась потоком слез.
Сидония не помнила, сколько времени она простояла в темноте, глядя на пятно света, затопившее лужайку. Теперь она сидела, потягивая вино, возвращаясь мыслями к Рождеству. Среди всех мыслей преобладала одна-единственная – о собственной слабости, о том, что попытка взвалить на другого свою ношу была вызвана особым настроением. Неужели ей не приходилось читать о том, что неприятные тайны лучше всего уносить с собой в могилу? Что заставлять кого-либо выслушивать рассказ об ошибках – значит, проявлять трусость и малодушие?
Теперь божественному безумию пришел конец. Алексей уехал, Финнан вернулся, а Сидония повторяла дурацкую фразу «взрослые женщины не плачут» и готовилась не то чтобы солгать, но, во всяком случае, не открывать всей правды. Затем она вспомнила о женщине, которая взяла трубку в его доме в Канаде, и принялась размышлять, не была ли эта неизвестная особа причиной того, что Финнан не позвонил и не сообщил о своем возвращении.
– Признание все объяснит, – вслух заметила она и почти улыбнулась иронической ситуации.
Но телефон по-прежнему молчал, а Сидония зажгла свечи и продолжала сидеть в полутьме, пока не вспомнила, что у нее сменился телефонный номер – она сделала это по настоянию Алексея, прежде чем уехать в Эдинбург.
– Ты ведь не хочешь, чтобы этот маньяк Найджел доводил тебя звонками. Возьми новый номер, – почти умоляюще говорил русский.
– Ты и в самом деле считаешь это необходимым?
– Я уверен, что этот жирный ублюдок опасен.
– Ну, не глупи, он просто слишком много пьет.
– Послушайся меня, товарищ. Это грязь, которую не отмоешь, – так, кажется, говорят? Я умоляю тебя быть осторожнее.
Но как только Сидония поняла, что Финнан не может дозвониться до нее, у нее мелькнула другая мысль: почему бы ему просто не спуститься?
Ответ на этот вопрос дал один взгляд на часы. Была уже половина двенадцатого – как раз такое время, когда воспитанные люди не решаются беспокоить других. Однако ничего страшного не произойдет, если она сама позвонит ему и поздравит с возвращением.
«Боже мой, откуда это лицемерие? – думала Сидония, стоя в своей спальне с телефонной трубкой в руке. – Я виновата, и тем не менее боюсь начать разговор и покончить со всем сразу. Сидония Брукс, ты трусиха». Она решительно повесила трубку, открыла дверь и тихо поднялась по общей лестнице.
В квартире Финнана по-прежнему приглушенно играл плейер, и Сидония предположила, что ее сосед отдыхает от перелета, оттягивая час сна. Но теперь ей не хватало смелости сделать последнее усилие и нажать звонок.
Сидония стояла у двери, борясь с сомнением, и вдруг дверь распахнулась, и на пороге возник Финнан О’Нейл с самой прозаической вещью – пластиковым черным мусорным пакетом в руке.
– Боже! – он подпрыгнул. – Это ты, милая? Сколько же времени ты стоишь здесь?
– Целые часы. Я не знала, стоит звонить или нет.
– Конечно, да! Ну разве можно быть такой несообразительной? – произнес он с ужасным ирландским акцентом и сжал ее в объятиях так, что эти объятия едва не стали последними в ее жизни.
Они мирно сидели, беседуя при свечах, – два давних, серьезных любовника.
– Это просто кошмар, – сказала Сара. – Другого слова тут не подберешь.
– Но неужели твоя семья продолжает пренебрегать тобой? – тихо произнес Лозан, нежно накрывая ее; руку ладонью.
– Нет, как раз здесь все не так плохо. После того как моя бедная сестра Сесилия умерла от чахотки, Кэролайн почувствовала, что жизнь слишком коротка, чтобы враждовать, и пригласила меня в Холленд-Хаус. Луиза тоже простила меня – она слишком любит свою маленькую тезку, чтобы не возобновить отношения. А что касается Эмили, она едва ли способна всерьез сердиться на сестру, которую вырастила в собственном доме. Только брат Джордж и его жена по-прежнему держатся отчужденно.
– Но в чем причины подобного поведения?
– На самом деле причины не в них самих, а в общественном мнении, Арман. Им порядком досталось из-за меня. Я считаюсь неподходящей компаньонкой, потому вынуждена до конца жизни оставаться в одиночестве.
Лозан, явившийся с намерением соблазнить ее, но при виде ее несчастий решивший повести себя так, как и подобает честному человеку, предложил:
– Поедем во Францию. Там вы будете приняты с радостью.
– Сомневаюсь. Мир тесен, мой позор уже известен всем и каждому. – Сара грустно покачала головой. – Единственное, о чем я умоляю вас, – не питать ненависти к моему невинному ребенку. Она ни в чем не виновна, ее рождение не зависело от нее.
– Почту за честь, если вы позволите мне стать законным опекуном Луизы, – проникновенно произнес герцог.
Сара вспыхнула и вновь стала похожей на прежнюю.
– Надеюсь, еще несколько лет я сама смогу позаботиться о ней.
Он улыбнулся и кивнул.
– Уверен в этом, моя дорогая. Тем не менее вы доставите мне удовольствие, приняв мое предложение.
– Тогда я с радостью приму его – это жест по-настоящему благородного человека.
– Это самое меньшее, что я должен был сделать.
– Что вы имеете в виду? Лозан сжал ей руку.
– Когда я услышал, как тяжко вам приходится, то сразу решил, что в этом есть и моя вина.
– Вы хотите сказать, что наша связь открыла мне путь к нравственному падению? – строго произнесла Сара, но ее глаза смеялись.
– В каком-то смысле – да.
– Забудьте об этом. Я искала любви, и поиски зашли слишком далеко. Когда вы отказались бежать со мной – а теперь я понимаю, что ваш отказ был вызван весомыми причинами, – я повела себя как обиженный ребенок. Вот почему я хочу, чтобы Луиза обладала здравым рассудком в большей мере, чем я. Знаете, месье, я уверена, что, не будь вас, раньше или позже я бы впала в грех с кем-нибудь другим.
– С Карлайлом?
– Вполне вероятно, – ответила Сара и таинственно улыбнулась.
– И теперь у вас есть кто-нибудь на примете? Сара покачала головой.
– Нет, я позабыла, что такое страсть. Это слишком опасный огонь, чтобы играть с ним. Я жила одна с тех пор, как Уильям Гордон покинул меня, и, поверьте мне, находила в этом истинное удовлетворение.
– Едва могу представить, – ответил герцог, подумав о том, что его собственное поведение с годами не становится лучше.
– Тогда я могу дать вам слово. И по этой самой причине будет лучше, если вы проведете ночь в Гудвуд-Хаусе. Как вам известно, мой брат будет рад вас увидеть.
– Но сейчас уже поздно, холодно, и идет снег… – сделал последнюю решительную попытку Лозан;
– Дом находится всего в миле отсюда, Джон проводит вас с фонарем. Арман, если вы хотите сохранить дружеские отношения с той, что некогда так дурно обошлась с вами, сделайте, как я прошу. Я поклялась себе, что не позволю себе ни единого поступка, который мог бы угрожать будущему моей дочери, и что все скандалы будут забыты прежде, чем она подрастет. Иначе Луиза станет такой же изгнанницей, как я.
Герцог поднялся.
– Знаете, вы очень похорошели.
– Почему же?
– Печаль, материнство – кто знает? Надеюсь, миледи, что когда-нибудь вы встретите мужчину, способного пренебречь вашим прошлым и видеть в вас только прекрасное настоящее.
– Да, мне бы тоже этого хотелось, – тихо отозвалась Сара.
– Какой позор, что мы не можем быть вместе! – досадливо воскликнул Лозан, и этот возглас прозвучал вполне естественно. – Увы, моя жена жива, а моя любовница будет возражать.
– Поэтому нам не стоит беспокоить их, – заключила Сара и усмехнулась про себя, видя лукавое выражение на лице Лозана.
Они сидели при свечах и слушали музыку – не разговаривая, не прикасаясь друг к другу, просто пребывая рядом после долгой разлуки. Они. обменялись только обычными вежливыми вопросами: хорошо ли продвигались исследования, как чудесно прошли ее последние концерты, холодные ли зимы в Канаде, интересно ли было жить в шато. Однако все нейтральные темы были быстро исчерпаны, и в комнате повисло молчание.
– Поздно, – наконец произнесла Сидония. – Мне пора ложиться.
– Мне тоже – перелет выбил меня из колеи на несколько дней.
– Время – забавная штука, – невольно произнесла она.
– Несомненно. Послушай, мне нравится, что мы опять стали чужими. Я знаю, что за время моего отъезда утекло столько воды, что в ней можно захлебнуться, но позволь мне сказать одно…
– Что же?
– Что, даже если бы последние десять месяцев мы провели в обществе друг друга, мы не остались бы прежними. В мире ничто не остается в покое, вещи меняются день ото дня. Мы смогли бы с таким же успехом провести этот вечер, испытывая подобные чувства, если бы сильно поссорились. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
– То, что, даже оставаясь вместе, мы все равно не до конца познали бы друг друга?
– Что-то в этом роде.
– Что мы в любом случае встречались бы с людьми и их влияние едва уловимо изменило бы нас?
– И это тоже. – Он улыбнулся, и Сидония поняла, что давно забыла зелень его глаз и обаятельный голос. – Итак, выражаясь очень официально, мисс Брукс, вы позволите мне пригласить вас поужинать в самом ближайшем времени?
– Думаю, меня это устроит.
– Это значит «да»?
– Да.
– В таком случае счастлив пожелать вам доброй ночи и приятного сна. До скорой встречи.
– Спокойной ночи, Финнан, – ответила она и повернулась, пряча лицо.
– Кстати, как дела у Сары Леннокс? – спросил он, открывая дверь.
– Вряд ли сейчас ей весело живется.
– Она еще появится?
– Да, в один из последующих дней.
– Своего или твоего времени?
– Нашего общего, – ответила Сидония и быстро поцеловала его в щеку. Она спустилась по лестнице, не переставая радоваться тому, что Финнан О’Нейл наконец-то дома.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Газетная статья была недвусмысленной и совершенно непристойной. Помеченная 15 февраля 1774 года, она гласила: «Смеем заверить наших читателей, что леди Сара Банбери, урожденная Леннокс, в настоящее время проживающая в поместье своего брата, герцога Ричмондского, близ Гудвуда, ожидает ребенка от своего племянника, Чарльза Джеймса Фокса. Леди Сара памятна нам по своему скандальному бегству с лордом Уильямом Гордоном, в результате которого вышеупомянутый джентльмен вынужден был покинуть страну».
Едва прочитав это, ибо в его повседневные обязанности входил просмотр всех газет, король почувствовал удушье, его горло сжалось, как перед приступом кашля или рвоты.
– Это не может быть правдой, – еле слышно застонал он. – Боже, я знаю, что это неправда! – И он схватил колокольчик со стола и зазвонил, призывая своего поверенного и хорошо сознавая, что приближается один из его приступов безумия.
Вскоре перед ним появился незнакомый юноша. Он поклонился, и Георг взглянул на него с некоторым удивлением.
– А где полковник Гилберт?
– Он нездоров, ваше величество. Я – майор Вудфорд. Только недавно был переведен на это место…
– Давно или недавно, – перебил его король, сдерживая яростную дрожь, — у меня есть к вам срочное поручение.
– Назовите его, ваше величество.
– Вы должны передать письмо премьер-министру, лорду Норту, – прямо сейчас, теперь, немедля!
– Разумеется, ваше величество, – ответил Вудфорд, довольный тем, что в первый день на его посту, ему досталось столь любопытное поручение.
– Надо ли вам знать, что содержится в этом письме? – спросил король, подсаживаясь к письменному столу.
Майор уже собирался ответить, что он не претендует на такую честь, что это не имеет отношения к его службе, когда, к своему ужасу, увидел, что король не только покрылся обильным потом, но и задрожал так, что еле мог удержать перо в руках. Он был в таком состоянии, в таком нервном припадке, о котором майора уже не раз предупреждали, и тот просто ответил:
– Если вашему величеству будет угодно сообщить мне об этом.
– Слушайте, я пишу: «Более я не в состоянии снисходительно относиться к выпадам Фокса относительно американских колоний, вопреки мнению лучших людей его родной страны. Он ведет себя как неотесанный мужлан, как крикун и наглец, он столь же презренный, сколько и гнусный человек. Мы изъявляем желание немедленно освободить его от должности, занимаемой при казначействе». Итак, что вы думаете об этом?
– Первой мыслью Вудфорда было то, что король лишился рассудка, если взялся обсуждать столь деликатный вопрос с новым служащим, неизвестным юношей, и его изумление выразилось в неуверенной фразе:
– Я не знаю, что сказать, ваше величество. Но что сделал мистер Фокс?
– Задался целью мучить меня все эти годы, и теперь – вот… – король сунул экземпляр «Морнинг Пост» в руки майора.
– Что это, ваше величество?
– Клевета, гнусная ложь, еще одно обвинение против той, на которую всегда грешили…
Вудфорд с ужасом увидел слезы в глазах его величества и тут же в его голове молнией вспыхнули наставления высших чинов: при первых признаках возбуждения короля немедленно постараться успокоить его и послать за королевским медиком.
– Кто она такая? – спросил майор, уже собираясь выйти.
– Самая прекрасная женщина в мире, – ответил король и отвернулся к окну, очевидно, вспоминая иное, лучшее время, когда подавленность и болезнь еще не начали мучить его.
– Знаешь, его величество плакал, – прошептал Вудфорд своей жене, когда его обязанности на сегодняшний день были закончены и он смог ненадолго вернуться домой.
– Узнав, что Сара Банбери ждет ребенка от своего племянника?
– Да.
– Говорят, когда-то он любил ее.
– И, до сих пор любит. Во всяком случае, его гнев пал на Фокса. Я видел копию письма к лорду Норту, и знаешь, о чем там говорится?
– Расскажи.
– Его величество обдумал новый состав казначейства, и в списке я не увидел твоего имени.
– Какое остроумие! – воскликнула жена Вудфорда и весело рассмеялась.
Горькая чаша Сары переполнилась скорбью. Через четыре месяца после лживой статьи в «Морнинг Пост», почти сразу за которой последовала отставка Чарльза Джеймса из казначейства, любимый опекун Сары, Генри Фокс, лорд Холленд, умер. Но это было еще не все: Кэролайн, которая на протяжении всей жизни обожала своего мужа, последовала за ним в могилу через двадцать три дня после приступа мучительной болезни, по-видимому, рака.
Поскольку лживые и клеветнические слухи о ней не утихали, Сара отправилась в Каслтаун, в Ирландию, к своей сестре Луизе Конолли, не в силах больше сносить унижения и оставаться вне общества на ферме Хелнейкер. Поэтому на похороны Кэролайн ей пришлось поспешно возвращаться на пакетботе вместе со своей сестрой и ее мужем. По пути с пристани к Холленд-Хаусу Сара живо вспоминала свое первое путешествие туда много лет назад, когда она вернулась из Дублина, чтобы поселиться с четой Фоксов.
А теперь их обоих не было в живых, спутников девичества Сары, не у кого искать утешения или обращаться за советом. С тяжелым сердцем, совершенно забыв о ссоре с Холлендами, Сара вернулась в Холленд-Хаус.
Здесь был, разумеется, и Чарльз Джеймс, одетый в траур и в соответствующем настроении. Как только они остались одни, он отвел Сару в сторону:
– Король дал мне отставку – ты знаешь?
– Да. Полагаю, из-за той клеветы.
– Вряд ли. Его величество ненавидит меня за поддержку американских колонистов, однако я считаю совпадение слишком подозрительным.
– Значит, ты не думаешь, что он читал это, да? – спросила Сара внезапно осипшим голосом.
– Бог весть! На это нет никакой надежды.
– После всей той грязи, которую распространяют обо мне, я уверена, люди готовы принять на веру почти любую ложь.
– Знаешь, я решил разузнать, кто был автором этого пасквиля, и вызвать его на дуэль.
– Как бы я желала сделать то же самое! – печально вздохнула Сара.
Чарльз Джеймс взял ее за руку: – Я знаю, тебе сейчас чертовски тяжело. Если бы я только мог сделать нечто большее, чем просто изо всех сил отрицать эту клевету!
– В конце концов, я сама во всем виновата. Ты ведь знаешь: назови собаку плохим именем, и она будет такой. – Ее голос вздрогнул. – Я отбываю свое заключение уже четыре года. Как ты думаешь, сколько еще оно будет продолжаться? Когда это все кончится?
– Умный политик расстроенно опустил глаза.
– Когда развод будет завершен и люди наконец потеряют интерес к тебе. Но до тех пор тебе, думаю, придется удовлетвориться терпеливым ожиданием.
– Молю Бога, чтобы он просветлил мне душу.
Племянник Сары рассмеялся.
– Ты можешь быть в этом уверена. Говорят, что без страданий нет побед.
– Какое печальное выражение, – ответила она, но ее внезапно наполнила минутная радость.
– Что случилось? – спросил Сте, подходя к ним
– Ничего особенного, – ответила Сара, с тревогой оглядывая своего старшего племянника, ибо бедняга выглядел действительно ужасно.
Стефан Фокс, новый лорд Холленд, уже достиг двадцати девяти лет, почти как и сама Сара, но выглядел по крайней мере вдвое старше. Чудовищно располневший и еще более глухой, чем прежде, он производил впечатление почти старика. В семье уже давно было известно, что по завещанию Кэролайн наследство Сте, составляющее пятьдесят тысяч фунтов, было уничтожено, его же долгами. Ходили слухи, что леди Холленд точно так же поступила и с Чарльзом Джеймсом, долг которою намного превышал его наследство. Но даже столь великодушный шаг не смог избавить старшего племянника Сары от его отчаянной нужды в средствах, чем объяснялся его вечно пристыженный вид.
– Как ты, дорогая? – спросил он, тяжело дыша и отдуваясь, чего и следовало ожидать от такой тучной особы.
– Боюсь, мое здоровье в порядке, но настроение намного хуже.
– Как у всех нас, – подтвердил Сте.
Сара оглядела гостей в трауре, заполонивших Золотой зал.
– Леди Сьюзен так и не появилась.
– Да, к несчастью, и она, и мистер О’Брайен слишком бедны. Они прислали письмо, в котором выразили глубочайшее соболезнование.
– Как бы мне хотелось увидеть ее, – тоскливо проговорила Сара. – С тех пор как она вернулась из Америки, мы встречались всего дважды, хотя поддерживали постоянную переписку.
Эта переписка была одной из немногих радостей в одинокой и тягостной жизни Сары. В 1770 году Сьюзен вместе со своим привлекательным мужем ирландцем вернулась в Англию из Нью-Йорка и поселилась в Уинтерслоу, близ Солсбери, рядом со Сте и его женой Мэри, которые жили в Уинтерслоу-Хаусе. Самое худшее, что увеселительный павильон, который привлекал постоянный поток гостей и в котором Сте построил небольшой театр для спектаклей, остающихся неизменно любимым развлечением семьи, сгорел дотла в январе, подкрепляя горькую уверенность Сары в том, что 1774 год стал годом несчастий для всей семьи Фоксов. Как будто в доказательство этого появилась ужасная клевета, потом отставка Чарльза и две трагические смерти. С предчувствием того, что беды еще не закончены, она повернулась к Сте.
– Ты уже видел новый дом леди Сьюзен?
– Еще нет, но вскоре надеюсь повидать.
После пожара чета О’Брайенов перебралась в Стинсфорд, близ Дорчестера – старый поместный дом, принадлежащий леди Илчестер, матери Сьюзен.
– Напиши мне о том, как пройдет твой визит. А теперь прошу меня простить, я хотела бы пройтись прежде, чем должна буду уехать.
Возвращение в огромный дом, странно пустой и тихий после недавней смерти своих хозяина и хозяйки, вызывало ощущение, что время повернуло обратно. Осторожно, чтобы не нарушить мрачную тишину, Сара обошла дом. В Малиновой гостиной и столовой она вспомнила, как еще беспечным смешливым ребенком веселилась здесь, не подозревая о том, как страшен мир. Затем по коридору от гостиной, отданной молодежи дома, она вышла к спальням, сейчас совершенно опустевшим и молчаливым. Наконец, осмотрев все и воскресив сладкие воспоминания, Сара спустилась по главной лестнице на первый этаж.
Она не пошла в часовню, где венчалась с Чарльзом Банбери – казалось, это было лет сто назад – а вместо этого навестила кабинеты и гостиные восточного крыла, добравшись наконец до маленького кабинета, который занимала вместе с Сьюзен. Это была веселая комнатка с куполообразным расписным потолком, окном в дальнем конце и кушеткой напротив него. Окно располагалось рядом с одним из множества выходов из дома, который на ночь запирали ради безопасности. Но теперь дверь была открыта, в кабинете горел свет, и Сара бросилась на кушетку, как делала прежде. Прижав ладони к стеклу, она выглянула наружу.
Едва прочитав это, ибо в его повседневные обязанности входил просмотр всех газет, король почувствовал удушье, его горло сжалось, как перед приступом кашля или рвоты.
– Это не может быть правдой, – еле слышно застонал он. – Боже, я знаю, что это неправда! – И он схватил колокольчик со стола и зазвонил, призывая своего поверенного и хорошо сознавая, что приближается один из его приступов безумия.
Вскоре перед ним появился незнакомый юноша. Он поклонился, и Георг взглянул на него с некоторым удивлением.
– А где полковник Гилберт?
– Он нездоров, ваше величество. Я – майор Вудфорд. Только недавно был переведен на это место…
– Давно или недавно, – перебил его король, сдерживая яростную дрожь, — у меня есть к вам срочное поручение.
– Назовите его, ваше величество.
– Вы должны передать письмо премьер-министру, лорду Норту, – прямо сейчас, теперь, немедля!
– Разумеется, ваше величество, – ответил Вудфорд, довольный тем, что в первый день на его посту, ему досталось столь любопытное поручение.
– Надо ли вам знать, что содержится в этом письме? – спросил король, подсаживаясь к письменному столу.
Майор уже собирался ответить, что он не претендует на такую честь, что это не имеет отношения к его службе, когда, к своему ужасу, увидел, что король не только покрылся обильным потом, но и задрожал так, что еле мог удержать перо в руках. Он был в таком состоянии, в таком нервном припадке, о котором майора уже не раз предупреждали, и тот просто ответил:
– Если вашему величеству будет угодно сообщить мне об этом.
– Слушайте, я пишу: «Более я не в состоянии снисходительно относиться к выпадам Фокса относительно американских колоний, вопреки мнению лучших людей его родной страны. Он ведет себя как неотесанный мужлан, как крикун и наглец, он столь же презренный, сколько и гнусный человек. Мы изъявляем желание немедленно освободить его от должности, занимаемой при казначействе». Итак, что вы думаете об этом?
– Первой мыслью Вудфорда было то, что король лишился рассудка, если взялся обсуждать столь деликатный вопрос с новым служащим, неизвестным юношей, и его изумление выразилось в неуверенной фразе:
– Я не знаю, что сказать, ваше величество. Но что сделал мистер Фокс?
– Задался целью мучить меня все эти годы, и теперь – вот… – король сунул экземпляр «Морнинг Пост» в руки майора.
– Что это, ваше величество?
– Клевета, гнусная ложь, еще одно обвинение против той, на которую всегда грешили…
Вудфорд с ужасом увидел слезы в глазах его величества и тут же в его голове молнией вспыхнули наставления высших чинов: при первых признаках возбуждения короля немедленно постараться успокоить его и послать за королевским медиком.
– Кто она такая? – спросил майор, уже собираясь выйти.
– Самая прекрасная женщина в мире, – ответил король и отвернулся к окну, очевидно, вспоминая иное, лучшее время, когда подавленность и болезнь еще не начали мучить его.
– Знаешь, его величество плакал, – прошептал Вудфорд своей жене, когда его обязанности на сегодняшний день были закончены и он смог ненадолго вернуться домой.
– Узнав, что Сара Банбери ждет ребенка от своего племянника?
– Да.
– Говорят, когда-то он любил ее.
– И, до сих пор любит. Во всяком случае, его гнев пал на Фокса. Я видел копию письма к лорду Норту, и знаешь, о чем там говорится?
– Расскажи.
– Его величество обдумал новый состав казначейства, и в списке я не увидел твоего имени.
– Какое остроумие! – воскликнула жена Вудфорда и весело рассмеялась.
Горькая чаша Сары переполнилась скорбью. Через четыре месяца после лживой статьи в «Морнинг Пост», почти сразу за которой последовала отставка Чарльза Джеймса из казначейства, любимый опекун Сары, Генри Фокс, лорд Холленд, умер. Но это было еще не все: Кэролайн, которая на протяжении всей жизни обожала своего мужа, последовала за ним в могилу через двадцать три дня после приступа мучительной болезни, по-видимому, рака.
Поскольку лживые и клеветнические слухи о ней не утихали, Сара отправилась в Каслтаун, в Ирландию, к своей сестре Луизе Конолли, не в силах больше сносить унижения и оставаться вне общества на ферме Хелнейкер. Поэтому на похороны Кэролайн ей пришлось поспешно возвращаться на пакетботе вместе со своей сестрой и ее мужем. По пути с пристани к Холленд-Хаусу Сара живо вспоминала свое первое путешествие туда много лет назад, когда она вернулась из Дублина, чтобы поселиться с четой Фоксов.
А теперь их обоих не было в живых, спутников девичества Сары, не у кого искать утешения или обращаться за советом. С тяжелым сердцем, совершенно забыв о ссоре с Холлендами, Сара вернулась в Холленд-Хаус.
Здесь был, разумеется, и Чарльз Джеймс, одетый в траур и в соответствующем настроении. Как только они остались одни, он отвел Сару в сторону:
– Король дал мне отставку – ты знаешь?
– Да. Полагаю, из-за той клеветы.
– Вряд ли. Его величество ненавидит меня за поддержку американских колонистов, однако я считаю совпадение слишком подозрительным.
– Значит, ты не думаешь, что он читал это, да? – спросила Сара внезапно осипшим голосом.
– Бог весть! На это нет никакой надежды.
– После всей той грязи, которую распространяют обо мне, я уверена, люди готовы принять на веру почти любую ложь.
– Знаешь, я решил разузнать, кто был автором этого пасквиля, и вызвать его на дуэль.
– Как бы я желала сделать то же самое! – печально вздохнула Сара.
Чарльз Джеймс взял ее за руку: – Я знаю, тебе сейчас чертовски тяжело. Если бы я только мог сделать нечто большее, чем просто изо всех сил отрицать эту клевету!
– В конце концов, я сама во всем виновата. Ты ведь знаешь: назови собаку плохим именем, и она будет такой. – Ее голос вздрогнул. – Я отбываю свое заключение уже четыре года. Как ты думаешь, сколько еще оно будет продолжаться? Когда это все кончится?
– Умный политик расстроенно опустил глаза.
– Когда развод будет завершен и люди наконец потеряют интерес к тебе. Но до тех пор тебе, думаю, придется удовлетвориться терпеливым ожиданием.
– Молю Бога, чтобы он просветлил мне душу.
Племянник Сары рассмеялся.
– Ты можешь быть в этом уверена. Говорят, что без страданий нет побед.
– Какое печальное выражение, – ответила она, но ее внезапно наполнила минутная радость.
– Что случилось? – спросил Сте, подходя к ним
– Ничего особенного, – ответила Сара, с тревогой оглядывая своего старшего племянника, ибо бедняга выглядел действительно ужасно.
Стефан Фокс, новый лорд Холленд, уже достиг двадцати девяти лет, почти как и сама Сара, но выглядел по крайней мере вдвое старше. Чудовищно располневший и еще более глухой, чем прежде, он производил впечатление почти старика. В семье уже давно было известно, что по завещанию Кэролайн наследство Сте, составляющее пятьдесят тысяч фунтов, было уничтожено, его же долгами. Ходили слухи, что леди Холленд точно так же поступила и с Чарльзом Джеймсом, долг которою намного превышал его наследство. Но даже столь великодушный шаг не смог избавить старшего племянника Сары от его отчаянной нужды в средствах, чем объяснялся его вечно пристыженный вид.
– Как ты, дорогая? – спросил он, тяжело дыша и отдуваясь, чего и следовало ожидать от такой тучной особы.
– Боюсь, мое здоровье в порядке, но настроение намного хуже.
– Как у всех нас, – подтвердил Сте.
Сара оглядела гостей в трауре, заполонивших Золотой зал.
– Леди Сьюзен так и не появилась.
– Да, к несчастью, и она, и мистер О’Брайен слишком бедны. Они прислали письмо, в котором выразили глубочайшее соболезнование.
– Как бы мне хотелось увидеть ее, – тоскливо проговорила Сара. – С тех пор как она вернулась из Америки, мы встречались всего дважды, хотя поддерживали постоянную переписку.
Эта переписка была одной из немногих радостей в одинокой и тягостной жизни Сары. В 1770 году Сьюзен вместе со своим привлекательным мужем ирландцем вернулась в Англию из Нью-Йорка и поселилась в Уинтерслоу, близ Солсбери, рядом со Сте и его женой Мэри, которые жили в Уинтерслоу-Хаусе. Самое худшее, что увеселительный павильон, который привлекал постоянный поток гостей и в котором Сте построил небольшой театр для спектаклей, остающихся неизменно любимым развлечением семьи, сгорел дотла в январе, подкрепляя горькую уверенность Сары в том, что 1774 год стал годом несчастий для всей семьи Фоксов. Как будто в доказательство этого появилась ужасная клевета, потом отставка Чарльза и две трагические смерти. С предчувствием того, что беды еще не закончены, она повернулась к Сте.
– Ты уже видел новый дом леди Сьюзен?
– Еще нет, но вскоре надеюсь повидать.
После пожара чета О’Брайенов перебралась в Стинсфорд, близ Дорчестера – старый поместный дом, принадлежащий леди Илчестер, матери Сьюзен.
– Напиши мне о том, как пройдет твой визит. А теперь прошу меня простить, я хотела бы пройтись прежде, чем должна буду уехать.
Возвращение в огромный дом, странно пустой и тихий после недавней смерти своих хозяина и хозяйки, вызывало ощущение, что время повернуло обратно. Осторожно, чтобы не нарушить мрачную тишину, Сара обошла дом. В Малиновой гостиной и столовой она вспомнила, как еще беспечным смешливым ребенком веселилась здесь, не подозревая о том, как страшен мир. Затем по коридору от гостиной, отданной молодежи дома, она вышла к спальням, сейчас совершенно опустевшим и молчаливым. Наконец, осмотрев все и воскресив сладкие воспоминания, Сара спустилась по главной лестнице на первый этаж.
Она не пошла в часовню, где венчалась с Чарльзом Банбери – казалось, это было лет сто назад – а вместо этого навестила кабинеты и гостиные восточного крыла, добравшись наконец до маленького кабинета, который занимала вместе с Сьюзен. Это была веселая комнатка с куполообразным расписным потолком, окном в дальнем конце и кушеткой напротив него. Окно располагалось рядом с одним из множества выходов из дома, который на ночь запирали ради безопасности. Но теперь дверь была открыта, в кабинете горел свет, и Сара бросилась на кушетку, как делала прежде. Прижав ладони к стеклу, она выглянула наружу.