Лампит Дина. Ускользающие тени

   – Никаких «но». Я обожаю тебя, глупышка. Я никогда не пожалею о том, что женился на тебе – этого я хочу больше всего в жизни. Знаешь, эта мысль пришла ко мне уже давно – ты снилась мне много лет подряд. А что касается твоего прошлого, пусть оно катится к черту. Ну, теперь ты выйдешь за меня замуж?
   – Да! – ответила она, прижимаясь к нему и ощущая блаженную теплоту его тела. – Да, да, да – тысячу раз да! Мой брат будет против, Сьюзен тоже, но мне все равно!
   – Это речи маленькой проказницы, которая теперь превратилась в самую совершенную женщину, чья ножка когда-либо касалась земли.
   – Донни Напье, клянусь всеми святыми, вы становитесь настоящим льстецом-искусителем, прямо-таки библейским змием!
   – Поэтому лучше сразу отведать яблоко, – ответил капитан и привлек к себе любимую женщину, зная, что каждый из них наконец-то нашел свою тихую пристань.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

   Хорошенько поразмыслив, герцог Ричмондский пришел в волнение от всей этой связи. Не удовлетворившись просто словами о том, что капитан Напье слишком молод для Сары, он продолжал перечислять все недостатки такого неудачного брака, из которых главным считал то, что Саре придется покинуть дом, который он, герцог, построил именно для нее, причем покинуть не ради кого-нибудь, а ради неизвестного нищего солдата. Наставленная должным образом Сьюзен написала письмо почти в таких же выражениях, чем окончательно исчерпала терпение Сары. К своей чести, Сара ответила самыми разумными объяснениями:

   «Что касается меня, дорогая моя леди Сьюзен, мое положение легко понять. Я принимаю все преимущества жизни с моим дражайшим братом, но привязанность, которую я питаю к мистеру Напье, благодарность, которую я чувствую за его участие ко мне, удовольствие в такой искренней любви и надежда на приятнейшее из всех обществ, которое только может пожелать замужняя особа, побуждают меня пренебречь настоящим уютом ради будущих радостей».

   Донни сделал предложение в мае, а затем вернулся в Ирландию – забрать свою дочь и уладить все оставшиеся дела. Таково было его намерение, ибо после того, как Сара согласилась выйти за него замуж, он хотел пребывать неподалеку вплоть до того момента, когда сможет повести ее к алтарю. Однако в тот самый момент, когда разразилась буря, Донни как раз был в отъезде и Сара осталась одна перед гневом брата.
   – Твоей жизни можно позавидовать, Сэл, – у тебя есть собственный дом и все, чего только можно пожелать. Зачем рисковать, если ты опять можешь все потерять?
   – Затем, что я влюблена, Чарльз. Неужели ты не знаешь, что такое чувства?
   – Любовь! Может быть, напомнить тебе, куда завела тебя последняя любовь? Она кончилась всего-навсего ужасными неприятностями.
   – Но теперь я стала старше.
   – Старше, но не умнее. Если ты выйдешь за Напье, ты станешь жалеть об этом всю жизнь.
   – Ты можешь думать так, как тебе угодно.
   – Действительно, и мое мнение побуждает меня умыть руки в отношении всего этого дела.
   – Неужели ты даже не попытаешься остановить мое последнее стремление к счастью?
   – Я ничего не буду предпринимать – ни помогать, ни мешать. Если кто-нибудь из семьи совершит глупость и будет поддерживать тебя – вольному воля.
   С этими словами герцог Ричмондский повернулся к бумагам на своем столе, всем своим видом показывая, что разговор окончен.
   Май 1781 года прошел весьма уныло, но в начале июня вернулся Донни со своей дочерью, снял дом неподалеку от Сары, и их брачные планы наконец-то стали принимать четкие очертания. Было решено, что, поскольку герцог наотрез отказался присутствовать на церемонии, обязанности главы семьи будут возложены на леди Луизу Конолли при помощи леди Эмили и леди Элбермарл. Кроме того, все пришли к мнению, что обеим девочкам следует быть в церкви, а посаженым отцом будет муж Луизы Томас. Оставалось только назначить сам день события. Донни настаивал на том, что брак должен совершиться в июне, но Сара предпочитала отложить его до тех пор, пока герцог Ричмондский не уедет за границу на лето. Это было единственное разногласие между двумя людьми, настолько счастливыми в обществе друг друга, что их искренняя радость передавалась всем, кто их видел.
   – К чему отсрочки, Сара? Неужели твой брат способен устроить скандал?
   – Нет нет. Просто я буду чувствовать себя лучше, если он окажется подальше отсюда.
   – Разве я настолько отвратителен ему?
   – Он просто беспокоится о наших финансах – вот и все.
   – В этом беспокойстве он не одинок, – мрачно ответил Донни.
   – Гораздо важнее сейчас то, как прореагировала твоя семья. Могу себе представить их ужас при мысли о том, что ты связываешь свою жизнь с женщиной такой репутации, как моя.
   – Напротив, они в один голос заявили, что я достаточно стар и безобразен, чтобы знать, что делаю, и пожелали мне счастья.
   – Какое облегчение! – с чувством произнесла Сара. – Вся беда с моими родственниками, а также некоторыми из друзей состоит в том, что. они слишком прагматичны. Их божество – деньги.
   Донни улыбнулся, и его ястребиное лицо оживилось.
   – Я бы с удовольствием стал приверженцем той же самой религии, но трудно поклоняться божеству, о котором и понятия не имеешь.
   – Стоит нам завести разговор о деньгах, и мы в конце концов поссоримся, – предупредила его Сара и невольно добавила: – Почему бы нам не пожить недельку в Лондоне, в городском доме леди Элбермарл? Это было бы забавно. Мы могли бы даже побывать в театре.
   – Согласен! – воскликнул Донни, такой же порывистый, как его невеста. – Если ты не захочешь выйти за меня замуж, мы, по крайней мере, будем спать под одной крышей.
   – И под одним одеялом?
   – Это следует обсудить.
   Они прибыли в Лондон в середине июня, когда установилась погода, но оба, подолгу прожив на деревенском просторе, оказались совершенно неподготовленными к зрелищу тесных лондонских улочек, грязных и шумных.
   – Неужели мне когда-то нравилась эта толчея? – почти пораженно спросила Сара.
   – Тогда ты была моложе,
   – Не напоминай об этом!
   Они рассмеялись тому, что, несмотря на разницу в возрасте, Донни совершенно пленила женщина, которую он считал воплощением всей привлекательности и таинственности женского рода.
   – Думаю, мы должны по крайней мере одну ночь провести в гостинице в Кенсингтоне, – уверенно заявила Сара. – Мне бы хотелось, чтобы ты увидел Холленд-Хаус прежде, чем мы уедем.
   – Дом твоего девичества?
   – Да. Донни, это было великолепно, мы, молодежь, так чудесно проводили время! Сколько воспоминаний хранят стены этого дома!
   – Ты говорила, сейчас дом сдают?
   – Да, и, по-видимому, так будет продолжаться, пока бедный малыш Генри Холленд не подрастет.
   – Почему бы нам не навестить живущих в этом доме?
   – Когда я в последний раз приезжала сюда, лорд Розбери уклонился от встречи. Поэтому мы лучше посмотрим дом издалека.
   – Что ж, я готов бросить ему вызов, если ты только пожелаешь.
   – Нет, дорогой, конечно, нет.
   – Тогда пусть так и будет, Сара. Но знай, я готов ради тебя восстать против целого мира.
   Он любил ее так, что это становилось мучительным испытанием, и Сара поцеловала жениха.
   – Неужели кто-нибудь когда-нибудь любил так же, как мы?
   – Никогда, испокон веков, – ответил Донни, зная, что только перенесенные ими несчастья, все беды и жестокость жизни заставляют почувствовать сладость их преданности.
 
   Охотно и с чувством облегчения Сидония стала проводить ночи и вечера в квартире наверху. Она полагала, что нет ничего особенного в том, что она постоянно находится рядом с человеком, за которого собирается выйти замуж. Но в реальности она также искала убежища от своей боязни остаться одной в темноте в том месте, которое даже теперь, несмотря на все меры предосторожности, могло подвергнуться вторжению Найджела.
   Да, по ночам она могла чувствовать себя в безопасности, но помимо этого оставались дневные часы, которые пугали Сидонию. Ее драгоценные клавикорды со спрятанным внутри письмом Георга III еще стояли в музыкальной комнате, и, хотя по сути дела Сидония уже жила у Финнана, сама ее профессия заставляла ее ежедневно возвращаться домой.
   Курс лекций Финнана подходил к концу, основные вопросы исследований в Канаде были выяснены. Тем не менее, время от времени он задерживался в больнице до поздней ночи, и в таких случаях Сидония была особенно рада возможности пораньше закончить упражнения и подняться в верхнюю квартиру на остальной вечер. Иногда она звала в гости Дженни, иногда просто смотрела телевизор, но в большинстве случаев просто расслаблялась в уютной атмосфере квартиры, ложилась в постель и чувствовала рядом незримое присутствие Финнана.
   Но сегодня, в перспективе предстоящего концерта в Уигмор-Холле, который Род устроил после того, как перечитал последние французские газеты, Сидония знала, что должна заставить себя упражняться до восьми часов, до прихода с работы ее соседей. Как назло, мысль о том, что Финнан в Эдинбурге и не вернется до завтрашнего утра, накрепко засела в ее голове, пока Сидония оставалась в музыкальной комнате, пытаясь не думать о том, что в четыре часа уже стемнеет.
   Как и большинство лондонских парков, Холленд-Парк закрывался в сумерках, но аллея Холленд оставалась открытой, и Сидонию била дрожь при мысли о том, что только сад отделяет, ее от аллеи, где сейчас, возможно, бродит кто-то, ожидая возможности проникнуть в музыкальную комнату, как прежде. Забыть о своих беспокойствах, позволить музыке захватить ее до такой степени, что она не сможет думать ни о чем, кроме своей игры, в этот вечер казалось безнадежным делом. По спине Сидонии пробежали мурашки, отвратительное чувство вызывало в ней настоящее оцепенение. Решив не поддаваться ему, пока не придет нужное время, Сидония отправилась на кухню, приготовила себе кофе и вдруг обнаружила, что ей невыразимо трудно спуститься вниз по лестнице в музыкальную комнату.
 
   – Я когда-нибудь рассказывал тебе о своих встречах с графом Алексеем Орловым? – произнес Донни.
   – Любовником Екатерины Великой? Нет, не рассказывал.
   – Мне довелось побывать в Санкт-Петербурге по делам службы, и однажды за ужином я познакомился с этим человеком. Видишь ли, я достаточно высок – шесть футов два дюйма, но рост графа оказался настолько внушительным, что я едва достигал головой его плеча. Он настоящий великан.
   – Несомненно, это впечатлило мадам императрицу.
   – Неужели ты способна на такие недостойные шутки?
   – Вполне.
   – Ах ты проказница! – воскликнул Донни и притянул ее к себе.
 
   Леди Элбермарл одолжила им один из своих экипажей, но пара отказалась от услуг кучера и в большинстве случаев сидела рядом на козлах, а вожжи покоились в крепких руках капитана Напье. Пара покинула Лондон вчера утром, провела чудесную ночь в гостинице близ деревни Кенсингтон и теперь, поздним днем, направлялась повидать Холленд-Хаус – тайно и с почтительного расстояния.
   – Ты уверена, что нас не пригласят посетить дом? – в десятый раз осведомился Донни.
   – Полностью.
   – Тогда как далеко мы сможем заехать, чтобы никому не попасться на глаза?
   – Думаю, до самого поворота. Там мы постоим немного, чтобы успеть как следует осмотреться. В конце концов, у нас нет дурных намерений.
   – А как насчет привратника?
   – В Холленд-Хаусе еще служит наш прежний привратник, он, разумеется, откроет нам ворота. Можно, я буду править? Привратник должен узнать меня даже через столько лет.
   – А он не сочтет это неудобным?
   – Увидев, как я правлю лошадьми? Донни, не глупи. Сьюзен и я пользовались любой возможностью устроить скачки на аллее. Он привык видеть, как мы правим экипажами.
   – Какое отличие от степенных шотландских нравов! – заметил капитан Напье.
   – Если ты не перестанешь насмехаться, я пущу лошадей галопом, – пригрозила Сара, пока они подъезжали к массивным воротам возле парка.
   – Я и не думаю над тобой смеяться, – вздохнул ее жених с отчаянным притворством и улыбнулся при виде того, как дружелюбно Сара поздоровалась с привратником и его женой, которые с поклонами и приветствиями медленно отворили мощные створки ворот.
 
   Все это стало похоже на состязание между разумом и интуицией Сидонии. Рассудок ее уверял, что никакой опасности нет и быть не может. Она обошла всю квартиру, проверяя окна, снабженные прочными замками, накинула цепочки на двери музыкальной комнаты и коридора. Она решилась даже с отчаянно бьющимся сердцем осмотреть сад, убедилась, что садовая калитка заперта на ключ и на засов. И, несмотря на это, Сидония, подобно нервозной жительнице Нью-Йорка, не могла отделаться от симптомов страха.
   Разумеется, легче всего было бы поддаться этому страху, прекратить упражнения и бежать в квартиру наверху, и хотя Сидония с каждой секундой убеждалась, что именно так она в конце концов и поступит, какая-то черта ее натуры, присущая Тельцу, не позволяла ей сбежать, пока напряжение не станет невыносимым.
   – Если ты уйдешь сейчас, ты никогда не сможешь вернуться, – произнесла она в пустой комнате, и зловещая тишина поползла к ней из всех углов.
   Сидония ухитрилась отнести в кухню кофейную чашку и принялась разыгрывать пьесу Генделя, но Гендель сейчас был бессилен ей помочь, и она решила прибегнуть к утешению прозрачных звуков сочинений графа Келли. Однако она по-прежнему напрягала слух, и ей казалось, что в мелодию вплетаются шаги людей, идущих по аллее Холленд, что каждый звук из сонного парка, усиленный в миллионы раз, достигает обостренного слуха, способного уловить, как паук сплетает свою паутину.
   Но лучше всех этих звуков Сидония различала шаги Найджела, идущего по парку, приближающегося к ней, запертой в ловушку и ждущей в полном одиночестве. Конечно, это было невозможно, но впечатление, каким бы смешным оно ни было, заставило ее в тревоге вскочить. Она готова была бы стремглав броситься в квартиру Финнана, если бы в этот миг не зазвонил телефон. Думая, что это Финнан, почти плача от облегчения, Сидония подняла трубку.
 
   Какими странными бывают воспоминания! Запрокинув голову, пока экипаж плавно катился по аллее вязов впечатляющей длины, Сара видела, что деревья остались такими же величественными и прекрасными, какими она запомнила их, что. подъездная аллея к дому, дороже которого для нее не было на свете, действительно была самой великолепной из всех, какие ей доводилось видеть.
   – Тебе она нравится? – спросила она у Донни.
   – Самое прекрасное место, какое только можно вообразить. Какое величие! Как тебе повезло, что столько лет ты провела здесь прежде, чем кончился Золотой век этого дома.
   – Он еще воскреснет, – с уверенностью ответила Сара. – Я всем сердцем чувствую, что дни славы Холленд-Хауса еще не завершены.
   – Да, его конец стал бы трагедией, – капитан Напье всмотрелся вдаль. – Похоже, надвигается гроза. Нам лучше поспешить.
   – Да, но давай подъедем как можно ближе, прежде чем повернем обратно, – попросила у него Сара, чувствуя, как падают ей на лицо первые крупные капли дождя, а туча стремительно заволакивает прежде чистое небо.
   – Мне бы хотелось взглянуть на дом, – подтвердил Донни.
 
   Самое ужасное, что какая-то частица его мозга продолжала функционировать нормально, наблюдая все его холодные и решительные поступки. Однако, подобно заключенному, она была бессильна, не могла контролировать остальные части. Этот беспомощный наблюдатель, как называл его Найджел, мог следить, мог даже предупреждать, но не имел власти над другими возбужденными чувствами, прилива которых он достигал при правильном сочетании напитков и наркотиков.
   Он вошел в Холленд-Парк самым простым способом – всего лишь пройдя по дорожке к молодежной гостинице, обогнув ее, миновав Холленд-Хаус. Он слегка пригибался, чтобы его не заметили. Так он попал в парк – с помощью единственного входа, которым он уже привык пользоваться, но сегодня он был в особенно вызывающем настроении и намеревался пересечь парк напрямую, выйти на аллею Холленд и оттуда пробраться к Сидонии.
   Он знал, что в сексуальном отношении она еще хочет его, что вся ее притворная ненависть и страх призваны всего лишь возбудить его, побудить к действиям, к применению грубого насилия. Да, если бы только она знала, насколько удачны ее попытки! Он, который был гомосексуалистом в школе, бисексуалом в университете и нормальным человеком только с ней, никогда еще не испытывал подобного желания. Он желал ее так, что едва не кричал от боли, и надеялся, несмотря на все предупреждения его частицы-наблюдателя об ошибке, что одного хорошего совокупления, возможно, с применением насилия, будет достаточно, чтобы заставить Сидонию вернуться и постоянно желать его. Усмехаясь, Найджел обогнул угол разрушенного дома, чувствуя, что он уже готов ко всему.
   На другом конце провода послышался голос Джейн Брукс. Сидония знала, что не в состоянии следить за своим голосом.
   – Что-нибудь случилось, дорогая? Ты говоришь как-то странно.
   – Я очень устала. Думаю, это просто переутомление.
   – Тогда устрой себе вечер отдыха.
   – Так я и собиралась сделать. Только что хотела подняться в верхнюю квартиру.
   – Я звонила по тому номеру, но там включен автоответчик. Финнан уехал?
   – Да, читает лекции в Шотландии. Завтра он должен вернуться.
   – Знаешь, я так рада. Мы с папой просто очарованы Финнаном.
   Как же закончить разговор, не выдавая своих чувств?
   – Мама, мне кажется, кто-то звонит в дверь. Пойду посмотреть. Послушай, я перезвоню тебе через час, ладно?
   – Конечно, дорогая. Будь осторожна, посмотри, кто там, а потом поднимись наверх.
   – Обязательно. Пока.
   Повесив трубку, Сидония застыла в холле, прислушиваясь к грохоту собственного сердца, и вдруг, вместо того чтобы сбежать, вернулась в музыкальную комнату, решив, что, если Найджел и в самом деле появится, она поймает его, вызовет полицию и наконец-то сможет отомстить этому человеку. Осторожно выдернув розетку другого, переносного, телефона, Сидония спустилась по лестнице и приготовилась ждать.
 
   – Вот, – торжествующе произнесла Сара. – Разве это не великолепно?
   Они остановились у самого дома, у низкой ограды и западных ворот, которые сейчас были открыты – вероятно, к прибытию лорда Розбери. Они стояли у самых ступеней огромного двора.
   – Даже в дождь это одно из самых восхитительных мест, какие я когда-либо видел, – удовлетворенно произнес Донни, и любовь Сары вспыхнула с новой силой от его детского восхищения.
   Ливень усиливался, и как бы они не желали остаться на аллее подольше, было бы глупо рисковать промокнуть до нитки.
   – Лучше вернемся в гостиницу, – предложила Сара, напуганная неожиданной вспышкой молнии.
   – Ты отдашь мне вожжи?
   – Нет, я хочу править сама. На этой аллее мне знакома каждая выбоина. Здесь я могу запросто обогнать тебя.
   С этими словами Сара развернула экипаж, выехала через восточные ворота и направилась назад по аллее, нахлестывая лошадей.
   – Боже, какая свобода! – внезапно воскликнула она, встала, сдернула с головы шляпу и засмеялась в приливе радости, еще раз хлестнув мчащихся галопом лошадей.
 
   Спящий парк наполнился еле слышными звуками – шуршанием насекомых, криками ночных пичуг, редким шумом автомобилей на Хай-стрит, а над ними плыл неопределенный гул – гул, который был неотъемлемой частью ночной жизни Лондона, пульсом засыпающей метрополии, большинство тайн которой уже покрылось мраком.
   Хотя Найджел слышал все эти звуки, он непрестанно думал о Сидонии и предстоящем наслаждении, экстазе от собственной победы. Чтобы подбодрить себя, он глотнул водки из плоской фляжки, остановившись неподалеку от развалин фасада старинного особняка, на зеленой лужайке. Когда-то на ней играли в крикет и футбол, но в опьянении она представлялась Найджелу огромным пышным лугом, по которому он будет скакать всю вечность на спине огромного вороного жеребца, увозящего его на край света.
   Внезапно все прочие звуки заглушил звонкий топот копыт, и Найджел с радостью понял, что сбывается его мечта. Он приедет к Сидонии верхом, перекинет ее через седло и помчит туда, где ему не надо будет делать ничего, кроме как заниматься любовью с утра до ночи.
   – Боже мой! – пробормотал он, полный нестерпимого желания.
   Конь был уже совсем рядом – Найджел слышал его дыхание и храп, запах его шкуры и разгоряченной плоти.
   «В Холленд-Парке не может быть лошадей», – подсказал наблюдатель.
   – Что за чушь! – ответил настоящий Найджел, властный и жестокий Найджел, которого любит и всегда будет любить Сидония. Он оглянулся посмотреть.
   Почти над ним возвышались два жеребца – мощные вороные животные с пышными султанами из перьев на головах, с упряжью, сияющей, как полная луна. Ими правила женщина – она стояла там, где должен был быть кучер. Смоляные кудри этой женщины разметались по плечам, всем своим видом она напоминала ангела мщения.
   Найджел видел, как она уставилась на него полными ужаса глазами, видел, как вскочил с козел мужчина в красном мундире, видел, как прокатываются над ним тяжелые колеса экипажа, а затем его окружили непроглядный мрак и глубокая тишина.
 
   Она мчалась, как ветер, два вороных жеребца из конюшни леди Элбермарл несли экипаж по аллее вязов, воодушевленные энергией Сары, ее желанием начать новую жизнь, ее необходимостью убежать от всех ловушек прошлого.
   – Быстрее, быстрее! – кричала она, и ветер трепал ее волосы.
   Внезапно перед ней возник мужчина, стоящий на обсаженной деревьями дорожке и устремивший свой взгляд на экипаж. Его рот был широко разинут, как у шута, глаза стали круглыми и неподвижными.
   – Черт побери! – крикнул Донни и вскочил на ноги, вырывая у нее из рук вожжи и пытаясь сдержать лошадей изо всех своих сил. Разгоряченные жеребцы отклонились вправо, но пассажиры экипажа уже успели ощутить ужасающий толчок, шум чего-то мягкого и поняли, что несчастный попал под колеса.
   – Боже мой! – взвизгнула Сара. – Что я наделала? Что я наделала?
   Она расплакалась.
   – Успокойся, – скомандовал капитан Напье так, как он привык обращаться к перепутанным первым боем солдатам. – Слезами тут не поможешь. Возьми себя в руки.
   С пронзительным ржанием остановленные кони поднялись на дыбы, и Донни спрыгнул с козел так проворно, что Сара, несмотря на свой ужас и панику, подумала, что еще никогда не видывала такого ловкого человека. Он побежал прочь от экипажа, назад по аллее. Прилагая все усилия, ибо ее сердце бешено колотилось, а ноги ослабли так, что едва двигались, Сара начала спускаться с козел.
   Она нагнала капитана через несколько минут. Склонившись, он осматривал траву под деревьями, его лицо стало бледным от беспокойства.
   – Никаких следов, – произнес он, не поднимая головы.
   – Разве он не лежит там, где мы сбили его?
   – Нет, и даже трава там не примята, на ней нет ни крови, ни следов – ничего. Должно быть, он отполз подальше. Ищи, Сара, быстрее. Этому бедняге нужна помощь.
   Она поспешно подобрала юбки и принялась осматривать восточную сторону аллеи. Но им вдвоем так и не удалось обнаружить неизвестного, и спустя час, за который дождь усилился, а небо совершенно потемнело, Сара подошла к Донни. Он промок до нитки, как и она сама, волосы выбились из-под парика и свисали мокрыми прядями.
   – Настоящая тайна, – сказал он, в изумлении покачивая головой. – Он исчез, как будто его и не было. После такого сильного удара он не мог бы убежать далеко.
   – Мне казалось, что он сразу умер.
   – Честно говоря, я тоже так думал.
   – Но что же нам делать?
   – Сообщить обо всем привратнику. Попросить его поискать или устроить поиски завтра утром.
   – Нам лучше остаться поблизости на один-два дня.
   – Верно, – кивнул капитан. – А теперь поедем, дорогая. Ты, должно быть, совсем продрогла.
   Сара передернулась.
   – Донни, неужели я сегодня и вправду кого-то убила?
   Он вновь задумчиво покачал головой.
   – Просто не знаю, что сказать. Я мог бы поклясться, что прямо перед нами стоял человек, который исчез непостижимым образом. Вероятно, мы оба видели призрак.
   – Может быть, – медленно проговорила Сара, – он был эхом из другого века.
 
   Опасность миновала – она точно знала это. Неуловимым, но определенным образом напряженная атмосфера в квартире и леденящий ужас, от которого все тело как будто покалывало током, исчезли. Более того, окружение квартиры стало таким, каким было прежде, до первого вторжения Найджела – гармоничным и мирным. Однако ужас Сидонии сменился неожиданной печалью: безо всяких видимых причин она обнаружила, что играет самые тоскливые и торжественные из всех известных ей пьес.
   «Это реквием», – подумала она, но так и не смогла объяснить, чем была вызвана эта мысль.
   После упражнений она заснула, и ее разбудил звонок в дверь, когда уже дневной свет затопил комнату Открыв глаза, Сидония обнаружила, что спала, свернувшись клубком на диване возле телевизора. Потирая глаза и размышляя, который теперь час, Сидония подошла к двери. На пороге стояли двое полицейских – мужчина и женщина. Сидония молча уставилась на них, еще не в силах собраться с мыслями.
   – Мисс Сидония Брукс? – спросил мужчина.
   – Да.
   – Вы позволите нам войти?
   – Конечно. А сколько сейчас времени?
   – Восемь часов. Простите, что нам пришлось потревожить вас так рано, но у нас печальные новости.