Лампит Дина. Ускользающие тени

   – Я просто дура, – сказала она коту, который выгнул спину и замурлыкал, выклянчивая еду. Он уже освоился в квартире и успел воспользоваться откидной дверцей, выходящей в сад. – Кажется, тебе определенно нравится здесь, – заключила Сидония, погладив кота, – но надо еще решить проблему с соседями.
   Кот дернул ухом.
   – Да, знаю. Надо поговорить с ними сегодня же. Нелегко жить рядом с музыкантшей, а мне нелегко объясняться по поводу шума.
   Кот повертел головой – его тоже не слишком радовали те дни, когда Сидония готовилась к концертам.
   – Не следует поддаваться глупому страху. Я позвоню к ним через полчаса – обещаю!
   Кот утратил интерес к беседе и прошествовал к лестнице.
   Спальня с занавесками на окнах и вещами Сидонии на туалетном столике выглядела вполне презентабельно Сидония уселась перед зеркалом, готовясь к предстоящему трудному разговору и одновременно думая об очаровательной девушке, которая как будто явилась из прошлого века.
   – Теперь – одежду и макияж, – очень решительно заявила Сидония и начала собираться.
   Она тщательно потрудилась над собственным тонким и выразительным лицом. Однажды ей сказали, что у нее чувственный рот, и Сидония была готова поверить этому. За исключением периодов депрессии, уголки ее губ всегда приподнимались кверху, и это в сочетании с широко расставленными огромными глазами придавало ей очаровательный вид. Но, разумеется, лучшим ее украшением были волосы. В кругу музыкантов Сидонию прозвали Лисичкой, поскольку немногие из друзей могли найти точное определение цвету ее богатых оттенками пышных волос, в котором, однако, отсутствовали тона меди или имбиря. Это был глубокий, сочный каштановый цвет.
   Сидония выбрала губную помаду клубничного цвета, который ей шел. Она не считала, что к цвету ее волос подходят, только особые тона косметики, и красилась так, как ей нравилось.
   – Ну, как я выгляжу? – обратилась она к вернувшемуся коту. Тот зевнул и выбежал на кухню. – Благодарю за комплимент! – произнесла Сидония вслед его удаляющемуся хвосту и быстро высунула язык, подумав, что любой человек, увидев ее в эту минуту, счел бы сумасшедшей. – Ну ладно, – вздохнула она, решительно направляясь к входной двери. – В конце концов, это результат холостяцкой жизни.
   По звонкам у входа она установила, что в доме четыре отдельные квартиры, причем она сама занимает самую большую и дорогую из них. Над ней жил некто О’Нейл; в квартире под номером два – Паркер, а в мансарде, которую Сидония со свойственным ей юмором тут же переименовала в Пентхаус, – мистер и миссис Руперт Каррузерс-Грин.
   «Сначала к ним», – решила Сидония. На ее звонок никто не ответил, и Сидония опустила в почтовый ящик заранее приготовленную записку. «Уважаемые соседи, – говорилось в ней, – я только что переселилась в этот дом и считаю своим долгом сообщить вам, что я – музыкант-профессионал, специализируюсь на старинных клавишных инструментах.
   Поэтому я вынуждена упражняться по нескольку часов в день, но я стараюсь делать это в обычное рабочее время – с десяти утра до шести вечера. Иногда, когда я готовлюсь к концертам, мне приходится играть по восемь часов, о чем я обязуюсь извещать вас заблаговременно. Надеюсь, что мое музицирование не доставит вам неудобств, и все же при возникновении любых проблем не стесняйтесь сообщить мне. С уважением, Сидония Брукс».
   Дверь второй квартиры открылась после небольшой паузы, во время которой магнитофон эгоистично приглушил Вивальди. Затем раздался шум, как будто за дверью разбирали баррикаду. Наконец звякнула цепочка, повернулся ключ и на пороге возникла хозяйка квартиры.
   Сидония слегка откашлялась:
   – Добрый вечер. Меня зовут Сидония Брукс, я ваша новая соседка. Я только вчера переехала в этот дом и…
   Ответом ей была ослепительная улыбка, обнажающая мелкие зубки.
   – О, входите! Я слышала, что кто-то приехал. Мистер Бивер, прежний владелец, недавно устраивал вечеринку и сообщил, что уезжает. Знаете, в этом доме все жильцы очень дружны между собой. Кстати, меня зовут Дженнет Паркер, но чаще просто Дженни. – Женщина захихикала, очевидно, пытаясь изобразить «серебристый смех». – Простите за этот беспорядок, но я давно не убирала квартиру. Обычно я делаю это на уик-энд, но день был так хорош, что я целиком провела его в Холленд-Паркс. Что будете пить – джин с тоником, сухое белое вино? А может, шерри?
   – Вино, если можно.
   Дженни сбросила с кресла на пол кипу старых номеров «Гардиан».
   – Присаживайтесь, сейчас я принесу вино.
   Она упорхнула на кухню в вихре оборок стилизованной под народную юбки, дав Сидонии несколько минут, чтобы осмотреться. Комната была большой, с двумя высокими окнами, выходящими на Филимор-Гарденс, в ней помещались несколько старинных кожаных кресел и диван. Компактный проигрыватель и магнитофон, продолжающий приглушенно играть Вивальди, стояли на старинном буфете рядом с бронзовой мужской головой. Сидония решила, что это самая отвратительная вещь, какую она когда-либо видела.
   – Неплохо, верно? – спросила Дженни, возвращаясь с подносом. – Это работа одной из моих девочек. Я ведь социальный работник. Дело настолько утомительное, что я просто не знаю, как это назвать, но, конечно, благодарное. Недавно я водила своих подопечных на концерт. Можете себе представить – некоторые из них никогда не были в концертном зале, только одна из них слушала Моцарта!
   – Им понравилось?
   Дженни задумчиво покачала головой:
   – Всего одной-двум, не больше.
   Она остановилась, чтобы отпить глоток вина, и Сидония с умело замаскированным любопытством оглядела ее. У новой соседки были ловкие крохотные ручки и проворные ноги. Казалось, она не в силах посидеть неподвижно ни единой минуты.
   – Как раз по поводу музыки я и побеспокоила вас, – осторожно начала Сидония.
   – В самом деле?
   – Видите ли, я музыкант, каждый день должна помногу упражняться. Уверяю вас, я буду играть только в дневные часы – когда вы уходите на работу, так что музыка вам не помешает.
   Глаза Дженни блеснули, она с энтузиазмом вскинула голову.
   – Музыкант? На чем же вы играете?
   – На старинных клавишных инструментах, главным образом на клавикордах.
   – Черт, вот здорово! Как, говорите, вас зовут?
   – Сидония Брукс.
   – Я слышала ваш концерт в Уигмор-Холл. О, что за чудо! Нет, я не стану возражать. – Она в восхищении всплеснула миниатюрными ручками. – Играйте сколько вам угодно! – Она глотнула вина. – Я обязательно расскажу друзьям, что вы поселились здесь. Все мы связаны с миром искусства, и они будут умирать от желания познакомиться с вами. Если вы не против, я бы хотела устроить небольшую вечеринку в вашу честь.
   Сидония допила вино и встала, улыбнувшись:
   – Вы очень любезны. С удовольствием бы осталась поговорить подольше, но, к сожалению, мне надо зайти еще в одну квартиру.
   – О, к знаменитому доктору О’Нейлу! – захихикала Дженни. – Это, что называется, «лихой парень» – в нем бездна обаяния.
   – Мне необходимо повидаться с ним.
   – Конечно. – Дженни вновь посерьезнела. – Какая жалость, что вы уходите! Прошу вас, заходите еще!
   – Очень благодарна вам за понимание, – ответила Сидония и поскорее улизнула.
   Из-за двери квартиры номер один тоже доносилась музыка – на этот раз с компакт-диска звучал голос Каллас в «Норме». К своему удивлению, Сидония услышала, что арии «Пречистая дева» искусно аккомпанирует мужской голос, на октаву ниже. Пение резко оборвалось, когда Сидония позвонила в дверь, и спустя несколько секунд на пороге появился высокий, энергичного вида мужчина в фартуке, с шапкой черных вьющихся волос.
   – Добрый вечер, – произнес он. – Чем могу служить?
   – Доктор О’Нейл? – спросила Сидония, протягивая руку.
   – Да. А вы, должно быть, моя новая соседка. Я видел вас утром с балкона – не подглядывал, уверяю вас, просто полюбопытствовал.
   Он был чистокровным ирландцем – об этом свидетельствовало и его мягкое обаяние, и напевный звучный голос.
   – Вы позволите войти?
   – Прошу вас. Выпьете чего-нибудь? Сам я уже принял порцию.
   – Я тоже только что выпила в компании мисс Паркер, но не откажусь.
   – Отлично. Кстати, она совсем не «мисс», причем самым решительным образом, если вы понимаете, о чем я говорю. Будете джин?
   – Пожалуй, да, – ответила Сидония, невольно подражая выговору доктора.
   Он не обиделся.
   – Вам нравится мой акцент? Я всегда клялся, что, уехав из Ирландии, я останусь типичным ее уроженцем – более типичным, чем сами ирландцы.
   – И правильно. Я никогда не понимала, как могут приобрести акцент люди, всего пару лет прожившие в Америке или Австралии.
   О’Нейл протянул ей высокий бокал.
   – Ваше здоровье, мисс… или миссис?
   – После вашего замечания я едва ли смогу назвать себя «мисс». Я Сидония Брукс, некогда «миссис», но, слава Богу, уже нет.
   – Уже не так плохо, верно?
   – Да, неплохо.
   – А я Финнам – странное имя, если вспомнить, что так англичане называют копченую треску. Работаю консультантом в больнице святой Марии, так что ваши упражнения мне не помешают – я ухожу рано утром и редко оказываюсь дома до семи часов.
   Сидония уставилась на него.
   – Откуда вы узнали, что я пришла поговорить об этом?
   – Ну, я прибыл из страны эльфов, к тому же обладаю даром ясновидения. На самом же деле вчера я работал дома и видел, как вносили ваши клавикорды. Прекрасный экземпляр.
   – Я купила их на аукционе в Ирландии год назад. Это инструмент восемнадцатого века, снизу на крышке клавиатуры вырезаны инициалы первого владельца – С.Л. Я часто размышляю о том, что это был за человек.
   – Разве устроители аукциона не знали историю клавикордов?
   – Только самую недавнюю. Все, что они смогли рассказать мне, – что клавикорды прежде находились, в одном доме близ Дублина.
   – Какое совпадение! – Финнан допил джин. – Говорят, что ирландцы отличаются гостеприимством. Может быть, вы останетесь поужинать? У меня найдутся кое-какие запасы, и этого хватит на двоих.
   Сидония смутилась.
   – Я собиралась пораньше лечь спать…
   – Мне жаль нарушать ваши планы, спящая красавица, но, с другой стороны, мне необходима компания.
   Да в чем дело, удивлялась Сидония, почему даже звуки этого голоса кажутся невозможно обаятельными?
   – Когда заходит речь о силе воли, – ответила она, – мое «я» не существует. Я с удовольствием останусь.
   – Тогда пойдемте на кухню. Там мы сможем продолжить разговор.
   – Вы позволите осмотреть вашу квартиру? Мне интересно, как может выглядеть внутри такой оригинальный особняк.
   – Дайте мне только время запихнуть еду в духовку, и я охотно стану вашим гидом.
   Квартира оказалась отличной – просторной и светлой, с окном в форме фонаря в гостиной, откуда две застекленные двери вели на увитый плющом балкон. Выйдя на него, Сидония вскрикнула от неожиданности.
   – Как мило вы все здесь устроили – будто маленький сад!
   Повсюду на балконе висели и стояли горшки с цветами, даже в старой лохани росла алая герань. В затененной части балкона, где пышно разрослась глициния, Финнан поставил шезлонг, а в солнечной части помещались два металлических садовых стула и стол.
   – Не хотите ли поужинать здесь? Я часто так поступаю.
   – Прекрасная идея!
   Он ушел на кухню, а Сидония облокотилась о перила и взглянула вниз. Ее терраса, находящаяся прямо под балконом, была не видна, зато хорошо просматривались лужайка и клумбы.
   – Вы не против, что я буду там, внизу? – спросила она, когда вернулся нагруженный посудой Финнан.
   – Ничуть. А вы не возражаете, если я буду наверху? Обещаю не подсматривать, пока вы загораете. По крайней мере, не слишком часто.
   – Я буду осторожна, – рассмеялась она. Приготовления к ужину продолжались. Сидония сидела на балконе, потягивая коктейль, а Финнан сновал с кухни на балкон и обратно. Он поразительно спокойный человек, решила Сидония; ей самой захотелось стать такой, вместо того чтобы каждый раз мучиться перед концертом, накапливая напряжение, а потом изливать чувства в музыке, оставаясь полностью обессиленной.
   Солнце садилось над парком, окрашивая в розоватые тона остатки стен Холленд-Хауса. С такого расстояния и высоты Сидония едва могла различить здание и не знала, было ли оно просто тенью, восстановленной пустой скорлупой или величественным особняком ее сна.
   – Хотела бы я увидеть его во всем величии, – пробормотала Сидония скорее себе, чем своему собеседнику.
   – Холленд-Хаус? – спросил Финнан, взглянув в том же направлении.
   – Да. – Она отвернулась. – Вы случайно не бывали на представлении театра в Холленд-Парке?
   – Несколько раз, и не жалею об этом.
   – А вы не знаете, где находятся гримерные актеров?
   Ирландец удивился:
   – Что за странный вопрос! Наверное, в доме. А в чем дело?
   – Я случайно оказалась сегодня там и видела одного из актеров.
   – И вам не попало за нарушение правил?
   – Нет, я успела ускользнуть, пока меня не поймали.
   – Очень разумно с вашей стороны, – рассмеялся Финнан.
   – Почему же?
   – Потому что на этой неделе они ставят «Джека-Потрошителя». Вы могли подвергнуться опасности.
   – О! – воскликнула Сидония и удивилась тему, с какой неприязнью она восприняла это замечание.
   Потом, когда ужин был закончен, она попрощалась со своим новым знакомым и вернулась к себе. Внезапно ее осенила догадка: Джеком-Потрошителем называли жестокого убийцу из Ист-Энда в Лондоне викторианской эпохи, а девушка, которую она видела, была одета по моде более раннего времени.
   – Ну и что, даже врачи могут ошибаться, – с улыбкой произнесла она, вспоминая глаза и голос Финнана и радуясь тому, что ее сосед оказался таким приятным, а совсем неподалеку находятся руины одного из самых великолепных зданий восемнадцатого века.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Длинное и жаркое лето наконец-то закончилось, и, хотя в сентябре было еще тепло, небо приобрело уже легкий красноватый оттенок – точь-в-точь как листва Холленд-Парка в дни ранней осени. Затем наступил октябрь, воздух наполнился горьковатым ароматом костров, под ногами шуршали листья, которые служителям парка постоянно приходилось сметать с дорожек.
   Сидя на балконе с воскресной газетой в руках, Финнан О’Нейл в первый раз за осень накинул свитер. Глядя в сад, он размышлял, когда Сидония вернется из своего европейского турне, – он надеялся, что это произойдет скоро и в саду вновь будут мелькать ее блестящие волосы. Доктор рассмеялся в неподдельном изумлении, когда, будто в ответ на его мысли, внизу хлопнула застекленная дверь, и спустя минуту он увидел Сидонию в прелестном синем костюме, в котором она ухитрялась выглядеть одновременно и деловитой, и женственной. На ее руках устроился кот.
   – С возвращением, – громко произнес Финнан.
   – Привет! – обрадовалась она, вскинув голову. – Как ваши дела?
   – Отлично. А ваши?
   – Устала, но воспряла духом.
   – Все прошло успешно?
   – Очень!
   – Поднимайтесь ко мне и выпейте что-нибудь, прежде чем рухнете замертво.
   – Откуда вы знаете?
   – Я же прибыл из страны эльфов…
   – И так далее, и тому подобное! Все верно. Я только переоденусь и приду.
   Неожиданно вышло солнце, и прежде угрюмый день прямо-таки засиял. Посвистывая, Финнан поставил на проигрыватель диск с записью Каллас и протер свои лучшие бокалы, ибо впервые за последние три года он почувствовал, что наконец-то начинает возвращаться к жизни.
   Сидония была очень бледна, ее золотистые глаза припухли, под ними появились тени, но рыжеватые волосы блестели, как прежде, а уголки губ приподнимала лукавая улыбка.
   – Мне сегодня везет, – заметил Финнан. – Я никогда еще не видел, чтобы кто-нибудь появлялся так неожиданно, стоило мне только подумать о нем.
   – Мне тоже, – ответила она.
   И оба рассмеялись: Сидония – утомленно, а Финнан – с уверенностью, что где-то близ его сердца начинается оттепель.
   – Жаль, но я не могу задержаться подольше, – пожалела Сидония. – Я действительно падаю с ног.
   – Десяти секунд вполне достаточно, – любезно отозвался Финнан. – Вы уже воодушевили меня.
   Сидония удивилась:
   – А вы нуждаетесь в воодушевлении?
   – Да, время от времени.
   Они вышли на балкон и молча сели рядом, слушая Каллас, пока Сидония, в конце концов, не нарушила молчание, спросив:
   – Что случилось новенького без меня? Приходили чинить замок у калитки?
   – Да, я дал рабочему ключ, а потом он вернул его мне.
   – Все сделано как следует?
   – Не знаю, не догадался проверить. Но рабочий сказал, что обновил щеколду со стороны сада, поставил новую ручку и замок со стороны аллеи.
   – Отлично. Вы заслужили свою беспошлинную бутылку, доктор. – И Сидония извлекла литровую бутылку ирландского виски из глубин сумки, больше напоминающей набитый мешок.
   – Приму с благодарностью, мадам.
   – Только не выпивайте все сразу.
   – Постараюсь запомнить ваш совет.
   Хотя это было бессознательное подшучивание, не требующее сосредоточенности, за ним скрывалось нечто еще неопределенное, не родившееся, неразличимое. Но если Финаан знал об этом, то Сидония ничего не подозревала и с легкостью смогла расстаться с ним полчаса спустя. Он смотрел, как она спускается по лестнице, а затем вернулся в квартиру, радуясь, что может провести остаток дня в одиночестве, ожидая новой встречи с ней. Он еще слишком хорошо помнил о прошлом, чтобы загадывать на будущее.
   Сидония разделась и нырнула под толстое одеяло, вспоминая о том, что уже глубокая осень и на улице похолодало, думая о Финнане и удивляясь тому, как может этот энергичный и привлекательный человек столько времени проводить в одиночестве. Решив, что когда-нибудь она разгадает эту тайну, Сидония быстро и крепко заснула.
   Она проснулась уже в сумерках, когда в саду сгустились тени. Надеясь еще раз выспаться ночью, Сидония встала и вышла на террасу. В ее отсутствие сад завалило опавшими листьями, но по нему все равно было приятно пройтись, к тому же калитка манила открыть ее. Вернувшись в дом, Сидония взяла на кухне ключи – там, где их оставил рабочий.
   Теперь щеколда легко поддалась, и Сидония нажала на ручку. Всего секунду она стояла у калитки, пораженная внезапной слабостью, несомненно, вызванной длительным путешествием. Наконец головокружение прошло, и Сидония шагнула за калитку.
   И сразу же ей показалось, что она по-прежнему спит, что ничего не произошло, она лежит в постели и видит сон. Ибо не только аллея Холленд, но и весь ландшафт перед ней совершенно изменился. Даже небо оказалось светлее – таким, каким оно бывает по утрам зимой, исчезли все признаки осеннего вечера.
   Твердо зная, что все это не может быть реальностью, Сидония с интересом огляделась. Она стояла посреди поросшей травой прямой дорожки, которая тянулась вдоль полей. В четверти мили от нее виднелось восточное крыло Холленд-Хауса, восстановленное во всем своем великолепии; позади него спускался террасами английский парк с правильными рядами деревьев. От дома параллельно дорожке, на которой стояла Сидония, шла аллея вязов, длина которой на глаз казалась не менее двух миль.
   Несмотря на холодный день краски ландшафта, были яркими, там и сям к ним примешивалась темная зелень насаждений. Южнее располагалась ферма, огороженная кирпичной стеной – той же самой, которая окружала усадьбу; там Сидония разглядела низкие строения, вероятно амбары и конюшни, фруктовый сад, дворы и подворья и парк, напоминающий тот, что и теперь существовал неподалеку от Холленд-Хауса.
   Сидония чувствовала себя Дороти из сказки «Волшебник страны Оз», оказавшись в странной, нереальной, но невыразимо прекрасной стране. Она глубоко вздохнула в упоении этой картиной и тут заметила, что от каретника за западным крылом Холленд-Хауса вывернул экипаж, запряженный четверкой бьющих копытами породистых вороных рысаков. Пар вздымался из их ноздрей под холодными лучами зимнего солнца; лошади нетерпеливо рыли копытами гравий дорожки.
   Посреди шеренги лакеев на мраморных ступенях подъезда появились три женщины в сопровождении одного мужчины; они прошествовали через площадку ко второй лестнице, у подножия которой стояла карета. Мужчина отошел в сторону, пропуская вперед дам. Перед глазами Сидонии промелькнули огромные колышущиеся кринолины, обилие кружевных оборок, головные уборы с перьями и туфли на высоких квадратных каблуках. Когда дамы разместились в карете, к ним присоединился мужчина – осанистый, величественный, что было заметно даже издалека. Сидония с интересом наблюдала, как форейтор что-то крикнул кучеру, тот взмахнул кнутом, и экипаж покатился к открытым воротам.
   Описав полукруг, экипаж свернул на аллею вязов, постепенно приближаясь к Сидонии. Она с изумлением заметила, как внезапно в окне кареты появилась головка девушки с полотна Джошуа Рейнольдса – той, которую Сидония приняла за актрису, – и они обе уставились прямо друг на друга. Издалека Сидония разглядела украшенные цветами смоляные локоны незнакомки, элегантное, но забавное платье, чистый овал лица, склонявшегося над плечом по мере того, как карета проезжала мимо и начала удаляться. В этот момент где-то еле слышно зазвенел колокольчик.
   Потом Сидония решила, что она прыгнула к телефону прямо с постели, ибо следующее, что она поняла, – то, что в руке у нее телефонная трубка, а она сама произносит в нее: «Алло!»
   – Хирургическое отделение? – спросил незнакомый голос.
   – Что? – глупо переспросила она.
   – Это клиника доктора Смита?
   – Нет, наверное, вы ошиблись номером.
   – О, простите. А вы…
   Но Сидония уже повесила трубку. Внезапно почувствовав тошноту и слабость, она вцепилась в ближайший стул.
   – Какой сон! Боже, что за сон! – вслух повторяла она, не замечая, что делает, а потом внезапно расплакалась, упала на постель и снова заснула.
   Через неделю после возвращения Сидонии из Европы Дженни устраивала «небольшую вечеринку», которая по многим признакам обещала стать незаурядным событием. Задолго до назначенного времени грохот музыки Моцарта в сочетании с ревом пылесоса, а также беготня Дженни, нагруженной покупками, заставляли почетную гостью испытывать угрызения совести из-за того, что столько усилий затрачено в ее честь. Поднимаясь по лестнице, Сидония искренне пожелала украсить вечер своим присутствием.
   Побывав несколько раз на вечеринках «людей из мира искусства», она ждала самого худшего, но оказалась совершенно неподготовленной к встрече с друзьями Дженни. Пройдя в гостиную, она как будто мгновенно вернулась в разгар шестидесятых годов. Сидония испытала нечто вроде приступа «дежавю», бросив единственный взгляд на сборище обещанных Дженни «талантов», уже изрядно потрепанных жизнью, но по-прежнему находящих прелесть в общении друг с другом.
   Здесь были леди-скульптор с необъятным бюстом и розовыми волосами; мужчина с огромной бородой, выглядевший как типаж с викторианских картин, на которых его голова казалась бы перевернутой, не будь на ней лица; пожилая дама в сомбреро; угловатый, но самоуверенный мужчина, который, по его словам, писал книгу и говорил только о ней.
   – Это триллер с совершенно оригинальным сюжетом. Я считаю, из него получится потрясающий фильм или даже телесериал – конечно, со съемками на натуре. Но книга – это бесспорный бестселлер!
   – Кто ваш издатель? – вдруг поинтересовалась женщина с розовыми волосами.
   Мужчина сразу заскучал и отошел.
   – Боже мой! – еле слышно ахнула Сидония и огляделась в поисках помощи. Движение у двери привлекло ее внимание. – А вот и мой спаситель, – благодарно прошептала она. – Прошу меня простить, но я бы хотела поговорить со своим давним знакомым, – объяснила она остальным и бросилась к Финнану, как матрос при кораблекрушении бросается к обломку судна.
   – О, герр доктор! – почему-то на немецкий манер протянул бородатый мужчина, возникая неизвестно откуда. – Рад вновь вас видеть! Мне бы хотелось продолжить беседу, которую нам не удалось закончить при предыдущей встрече.
   – Которую из них?
   – О социальных и сексуальных аспектах жизни вдовцов, к каковой категории мы оба принадлежим.
   Все вдруг стало ясно: почему Финнан живет один, почему в его квартире чувствуется прикосновение женской руки, и то, что он так запросто общался с ней, с Сидонией.
   – Я не знала, – проговорила она. – Финнан, мне очень жаль. Когда умерла ваша жена?
   – Три года назад. Она погибла в автомобильной аварии – должно быть, нагнулась у дверцы, потому что водителю машины, задавившей ее, показалось, что впереди никого нет.
   – Как ужасно… Это настоящая трагедия.
   – Я пережил ее, но для этого потребовалось много времени.
   Бородатый мужчина шумно откашлялся.
   – Конечно, это было потрясением. Моя жена умирала в больнице, поэтому мне хватило времени подготовиться к неизбежному. И, тем не менее, душевная травма осталась… – Он произносил «траума», – колоссальная травма! Если бы не моя бывшая… – Он слегка кивнул в сторону Дженни – …я просто не знал бы что делать.
   – Вы были женаты на Дженни? – изумилась Сидония.
   – Она – мать моих детей. Да.
   – Господи, – растерялась Сидония, – я и понятия об этом не имела.
   Сюрприз следовал за сюрпризом, и она лишилась дара речи, особенно теперь, когда Финнан предстал перед ней в совершенно новом свете. К счастью, в этот момент Дженни спасла ее, крикнув: