Лампит Дина. Ускользающие тени

   – О, Чарльз! – воскликнула она, положив руку на грудь мужа.
   – Доброй ночи, дорогая, – сонно ответил он и бегло чмокнул ее в щеку.
   В таком состоянии враждебного затишья группа наконец прибыла в Аррас, находящийся в дне пути от Кале. Здесь герцог Лозан решил вернуться в Париж, сообщив, что долг призывает его в Версаль. И именно в Аррасе Фредерик Ховард, граф Карлайд, разыграл свою козырную карту.
   Когда чета Банбери покидала Францию, он решил продолжить визит в одиночку, совершив путешествие по Европе, осмотреть достопримечательности и присоединиться к своему школьному приятелю Чарльзу Джеймсу Фоксу в Италии. Но теперь, устремив торжествующий взгляд на Армана, он объявил, что передумал, что он собирается возвратиться в Англию с сэром Чарльзом и леди Сарой. Побледнев от ревности, Лозан закусил губу, но ему не оставалось ничего другого, кроме как сесть в экипаж, пожелав троице счастливого пути, и отправиться в Париж.
   – Боже! – простонал герцог, когда вдали скрылась из виду его леди, еще машущая рукой. – Если бы я только смог поплясать с ней еще в тот раз!
   Он не отказал себе в удовольствии воспользоваться выражением которое родилось в Виргинии, американской колонии, и приобрело широкую популярность в переносном смысле во французском языке. Его неудержимо влекло к Саре, он чувствовал, как слезы заливали его глаза, пока он прощался с ней.
   – Я вскоре приеду в Англию, — еле слышно прошептал он.
   – О, буду очень рада, – ответила она, и Арману показалось, что он уловил блеск влаги на ее смоляных ресницах.
 
   Пришло время очередного прощания, на этот раз в холодной обстановке бара в аэропорту Хитроу. Сидонию всегда поражал неприкаянный вид путешественников-иностранцев, мелькающих повсюду, и теперь, оглядываясь, она никак не могла собраться с мыслями. Вокруг бродили толпы бесполых существ в тертых джинсах, с непривлекательными аксессуарами в виде огромных серег, татуировок, сальных волос и тупоносых высоких ботинок.
   – И это женщины! – произнесла она вслух.
   – Ты шутишь? – осведомился Алексей.
   – Да, только мне скучно повторять шутку.
   – О’кей.
   Им обоим не хотелось говорить. Оба сознавали, что расставание отдалит их и что времена прежних дружеских отношений уходят безвозвратно. Алексей отправлялся в турне по Европе, а Сидонии предстоял ряд концертов в Англии – теперь, когда ее провозгласили лучшей исполнительницей музыки восемнадцатого века, это было особенно важно.
   – Все было так замечательно, – произнесла Сидония, когда они прошли к паспортному контролю.
   – Не говори это таким тоном, как будто мы расстаемся навсегда. Ты ведь собиралась приехать на концерт в Венецию, помнишь?
   – Я постараюсь. Но Род намекал, что у меня будет сложный сезон – особенно после концерта в зале Перселла.
   – Ладно, попытайся. – Алексей сжал в руках ладони Сидонии. – Что бы ни случилось, я приеду повидать тебя. Не забывай, какое время мы провели вдвоем.
   – Конечно, не забуду. Удачи тебе.
   – Спасибо.
   Он поцеловал ее и пошел прочь, крепко обхватив скрипичный футляр. Сидония попробовала помахать рукой, но Алексей не оглянулся, уже протягивая свой паспорт на пороге очередного этапа своей жизни.
 
   Всадник нагнал Лозана у гостиницы в Буайе, где герцог останавливался перекусить в полдень.
   – Месье герцог де Лозан? – выпалил на одном дыхании всадник, оглядывая великолепный экипаж во дворе гостиницы, рядом с которым поили стреноженных коней.
   – Да, а в чем дело?
   – У меня письмо для вас, месье, из гостиницы в Кале.
   Лозан настолько обрадовался, что готов был поцеловать посыльного, однако вместо этого наградил его щедрыми чаевыми.
   – Полагаю, письмо от дамы?
   – Точно так, месье.
   Взломав печать, герцог прочитал торопливо написанные строки и почувствовал, что наконец-то он добился любви Сары.

   «Дорогой Арман, я совершенно переменилась, мой добрый друг. Мое сердце разбито и наполнено печалью, и, хотя вы тому виновник, у меня нет иных мыслей, кроме как о любви. Я понятия не имела, что это может произойти, я считала себя слишком гордой, слишком добродетельной, чтобы позволить своему счастью зависеть от любовника-француза.
   Ветер дует нам навстречу, но мне не жаль – лучше по-прежнему оставаться в вашей стране. Я едва удерживаюсь от слез. Я сказала сэру Чарльзу, что у меня болит голова, и он удовлетворился этим. Лорд Карлайл, мне не верит, ибо слишком серьезно поглядывает на меня. О небо! Вероятно, я поступаю очень скверно, поскольку стараюсь скрыть свои поступки. Я, самая верная женщина из всех, какие жили на свете, вынуждена лгать и обманывать двоих людей, которых я так высоко ценю!
   Оба они вышли, а я предпочла остаться в комнате, чтобы написать тому, кто дорог мне более, чем покой, которого я лишаюсь по его милости. Я не осмелюсь послать это письмо по почте и попрошу отвезти его одного из слуг гостиницы. У него честное и добродушное лицо».

   Лозан пригубил вино и вздохнул. Победа была за ним, и теперь любовь с Сарой становилась всего лишь вопросом времени. Он быстро пробежал остальное письмо и задержался в самом его конце.

   «Приезжайте, ибо ваше присутствие наполняет вашу возлюбленную величайшей радостью, какую она способна испытывать. Я не боюсь, что вы не поймете мой смешной французский. Наши сердца всегда поймут друг друга. Прощайте, ибо я боюсь, что меня застанут. Помните, что только для вас одного живет на свете Сара».

   – О, дорогая моя! – прошептал Лозан, страстно целуя лист бумаги. – Пройдет не более двух недель, и я окажусь рядом с тобой!

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

   Герцог де Лозан оказался верным своему слову. Выполнив свой долг при дворе, расставшись с маленькой содержанкой, он отплыл в Англию в середине февраля и по прибытии в Лондон представился французскому послу графу де Герши. Однако бомонд ему не удалось обмануть. Мадам де Деффан вместе с Горацием Уолполом, которые поддерживали постоянную переписку друг с другом, уже оповестили весь город о том, что причиной приезда герцога явилась его любовь к леди Саре Банбери и что приемы у посла и церемонии представления задуманы только для того, чтобы замаскировать настоящие намерения Лозана. И действительно, когда официальная часть визита герцога наконец окончилась, он пропал в Суффолке в качестве гостя сэра Чарльза Банбери и его жены.
   – Что за дьявольскую, игру ведет ее муж? – удивлялась леди Диана Спенсер, которая вышла замуж за виконта Болинброка в 1757 году, а теперь, десять лет спустя, приступила к длительному процессу развода с ним.
   – Кто знает! – отвечала ей леди Мэри Коук, считающаяся в свете осой с самым большим жалом.
   – Он производит впечатление туповатого человека. Кажется, он даже не понимает, что такая прелестная женщина, как Сара, может привлекать поклонников.
   – Не понимает или не хочет понимать? Я убеждена, что такое положение на руку ему.
   – Но почему?
   – Вероятно, развлечения миледи отвлекают внимание от его собственных похождений, – многозначительно прищурившись, пояснила леди Мэри.
   – А, так вот в чем дело!
   – Да, но кто знает? Доказательств нет. Если же все обстоит иначе, значит, он просто глупец или надеется когда-нибудь отомстить за все амурные развлечения жены.
   – Неплохой поворот!
   Но, пока плясали досужие языки и приподнимались брови, сэр Чарльз Банбери продолжал пребывать в загадочном спокойствии. Проведя несколько дней в своем поместье, Бартоне, он объявил, что пресытился сельской жизнью и собирается вернуться в Лондон. Изумленно воззрившись на него, Сара не могла решить, что это – его полное равнодушие или ее случайная удача.
   – Но тогда я останусь одна с герцогом, – протестующе напомнила она, почти надеясь, что Чарльз заметил отношение к ней Лозана и теперь что-нибудь предпримет.
   – Я уверен, вы сможете развлечь его, дорогая, – отсутствующим тоном ответил ее супруг.
   – Но на какое время вы собираетесь уехать?
   – Точно еще не знаю, может быть, на две-три недели. Все будет зависеть от того, как пройдут мои встречи, – неопределенно пояснил Чарльз, и Саре пришлось удовлетвориться этим туманным намеком.
   Однако любовное похождение в доме, полном преданных хозяину слуг, было не таким легким делом, каким могло показаться. В течение нескольких ночей необходимость скрываться и прятаться изводила хозяйку дома и ее будущего любовника.
   – Почему бы мне не пройти в вашу комнату, когда все уснут? – наконец предложил герцог, понижая голос, несмотря на то что они гуляли в саду.
   – Попробуйте. Но вы должны быть очень осторожны. Если нас разоблачат, все погибло.
   – В самом деле? – иронически переспросил герцог. – Ваш муж не мог не заметить, как я жажду вас. Неужели он надеется, что мы устоим перед подобным искушением?
   – Не знаю, не знаю, – в смущении пробормотала Сара. – Признаюсь, все это кажется мне очень странным.
   – Действительно, его поведение необъяснимо. Но, какими бы ни были замыслы Банбери, я не могу больше ждать. Сегодня я буду у вас.
   Как это все удивительно, думала Сара, лежа в постели и глядя в окно на луну, она пылает чувствами к Арману, но все еще пугается плотской связи с ним. Почему бы ее чувственной натуре просто не позволить ей пасть в объятия любимого мужчины и не терзаться сомнениями? Но что-то продолжало удерживать ее от решительного шага.
   «О Боже, – встрепенулась она, услышав осторожные шаги в коридоре и видя, как медленно приоткрывается дверь ее спальни. – Позволь мне сегодня быть смелой, хотя бы раз позабыть о своей щепетильности!»
   Но ее мольба так и не была услышана.
 
   Сидя в саду под бледным февральским солнцем, Сидония читала опубликованную автобиографию Лозана и не могла сдержать улыбку при эпизоде, в котором рассказывалось, как Сара Банбери попыталась забыть о своих тревогах.

   «Наконец, однажды вечером она сказала мне, что я могу прийти к ней в комнату, когда все слуги уже будут спать, Я предвкушал этот долгожданный момент с совершенным нетерпением. Я нашел ее лежащей в постели и предположил, что могу позволить себе маленькие вольности. Но она казалась такой оскорбленной и возмущенной этим, что я не стал настаивать. Однако она позволила мне лечь рядом, потребовав вести себя сдержанно и пристойно – меня едва не убили эти слова. Эта очаровательная пытка продолжалась несколько ночей. Я уже потерял всякую надежду, когда однажды, со всем пылом юности обняв меня, она удовлетворила все мои желания».

   – Бедный старый Лозан! – сказала Сидония коту, который следил за птицей, нервно подрагивая хвостом. – Она играла с ним! Но он так напутал меня в Париже, что я не испытываю ни малейшей жалости.
   Шрам на ее лбу – там, где наложили шов, – постепенно зарастал, но воспоминания о невероятном обмороке в старинном доме еще жили в ней. Все подробности этого путешествия, странные события в Шато-де-Сидре и экзотическое любовное приключение, которое началось в морозное январское утро, со временем становились все более отчетливыми.
   Однако Сидония еще ухитрялась находить в себе силы прогонять мысли о том, что вызвало, судя по статьям французских газет, такой удивительный интерес к ее исполнению. Пока она была за границей, Род оставил на ее автоответчике шестнадцать сообщений – все они были бурными и переполненными энтузиазмом.
   «Жду тебя на ленч», – повторялось в нескольких из сообщений.
   Сидония позвонила Роду в понедельник утром, после отъезда Алексея.
   – Я только что вернулась, – солгала она. – Когда мы можем увидеться?
   – Сейчас, немедленно. Прими поздравления, крошка Сид! На этот раз ты была просто молодцом. Что такое с тобой стряслось?
   – Расскажу при встрече. Как насчет завтрашнего дня?
   – Согласен. Подъезжай в офис к двенадцати. Я положу шампанское в холодильник.
   – Ты меня просто искушаешь! – засмеялась Сидония и положила трубку.
   Как всегда, за время отъезда накопилась целая кипа корреспонденции, и, разбирая ее, Сидония выудила два конверта с канадскими марками. Ее сердце ухнуло в пятки, и она долго сидела с письмами в руках, не решаясь вскрыть их и злясь на себя за такую нерешительность. Она не только изменила Финнану, но и пренебрегла его дружескими письмами. Борясь со слезами, Сидония вскрыла оба конверта и взяла их в сад вместе с книгой «Мемуары герцога де Лозана».
   Письма Финнана были переполнены общими местами: он описывал больницу, обсуждал жизнь в Канаде, подробно рассказывал о своих коллегах. Только в последнем абзаце он упомянул, что скучает и никак не может дождаться дня, когда вновь ее увидит. Сидония читала эти слова так отстраненно, как будто они были обращены к кому-то другому, как будто совершенно другая женщина любила врача-ирландца и делила с ним постель. Неужели в этом и состоит тайна неверности, думала она? Неужели во всем было повинно божественное безумие?
   В подавленном настроении она передернулась от внезапного ледяного ветра и вошла в дом, почти машинально садясь за клавикорды. И сразу же случилось маленькое чудо: неизвестно откуда в голове Сидонии возникла мелодия пьесы графа Келли «Леди Сара Банбери». Опустив гибкие пальцы на клавиатуру, Сидония начала играть.
   Когда она пришла в себя, было уже темно, где-то возле Холленд-Хауса светились огни отеля. Поднявшись на верхний этаж, Сидония долго смотрела из окна в сторону развалин здания, которому довелось увидеть столько любовных сцен и страстных свиданий, трагедий и отчаяния, и попыталась предугадать, где и когда ей вновь посчастливится увидеть этот особняк во всем его блеске.
 
   Она всецело отдалась ему и жадно наслаждалась каждым мгновением их близости. После нескольких ночей, когда она заставила беднягу Лозана лежать смирно рядом с ней, Сара преодолела угрызения совести, заключила его в объятия и покрыла поцелуями. Секундой позже они уже были обнажены и ее упругие груди нежно ласкали руки Армана. И это было только начало.
   Удостоенный долгожданного наслаждения, герцог де Лозан постарался сделать так, чтобы у Сары не было причин оттолкнуть его вновь. Одним быстрым движением он овладел Сарой, заполнив ее огромной беспокойной частью своего тела и не медля ни секунды из опасения ее протестов. Но Сара всего лишь испустила глубокий вздох, и Лозан поспешил воспользоваться своим преимуществом, скользя внутрь и наружу со всей силой, какая помогала ему совершить множество побед на ложе. Последняя победа наполняла его такой гордостью, что он стал неутомим в своем стремлении как можно глубже проникнуть в тайны тела Сары.
   – Это невероятно! – прошептала она.
   – Для вас это новость?
   Она прошептала что-то вроде: «Всего один раз», но Арман не расслышал ее и сосредоточился на том, чтобы доставить удовольствие им обоим, безжалостно погружая и извлекая свой инструмент, создавая внутри себя и своей подруги настоящее море ощущений.
   В самый разгар мощных ритмичных движений герцог, остановился, и Сара вскрикнула, пугаясь, что больше наслаждение не повторится. Услышав ее, Лозан понял, что отныне эта женщина принадлежит ему, и последнее маленькое препятствие, сдерживающее его рвение, было устранено.
   Он овладевал ею свирепо и мощно, вдвое быстрее и сильнее, чем прежде. И вот тогда началось настоящее чудо: Сара почувствовала, как колотится кровь в ее висках, и поняла, что вскоре ей вновь предстоит испытать тот чудесный взрыв страсти, который некогда она впервые познала с королем. Сила и неохватность нахлынувших на нее чувств переполнили ее тело невыразимым счастьем. Спазмы восторга прошли по ее телу, она дрожала и напрягалась, пытаясь продлить удивительный экстаз.
   Лозан, слыша, какими дикими и несдержанными стали крики Сары, излился в нее и упал рядом со своей новой любовницей в полнейшем опустошении, закрыл глаза и заснул. Эта ночь стала откровением для них обоих. Еще дважды они вкушали запретное блаженство любви, причем с каждым разом оно казалось лучше предыдущего. За час до рассвета Лозан, наконец, на цыпочках отправился в собственную спальню.
   После того как он ушел, Сара лежала неподвижно, глядя, как светлеет небо и, предчувствуя, что в ней просыпается ненасытная страсть к удовольствиям любви. Искушенный француз, знающий толк в любви и обладающий неистощимым темпераментом, привел ее в такое состояние, которое могло стать опасным. Ибо, однажды отведав этот плод, Сара поняла, что не может, жить без него. Она уже строила планы, как разорвать свой холодный брак и счастливо провести остаток дней с любимым человеком.
   – Жить только для любви, – пробормотала она. – Как только все это удастся сделать, любовь будет прекрасной и бесконечной.
   В этих словах Сара нашла панацею для своего сознания. Любовь оправдала ее предательство, любовь стала ее сияющей звездой.
   – Мы с Арманом никогда не расстанемся, – пробормотала она в подушку прежде, чем заснуть.
   Последующие несколько дней были переполнены страстью. Подобно двум изголодавшимся бродягам, посаженным перед праздничным столом, Сара и Лозан не упускали ни малейшей возможности. Неожиданно улучшилась погода, и они начали выезжать на верховые прогулки, где-нибудь в лесу стреноживая коней и предаваясь наслаждениям в шалаше. Сара еще никогда не испытывала такой огромной физической радости и теперь знала совершенно точно, что она должна всегда жить с Арманом или даже выйти за него замуж, если сэра Чарльза Банбери удастся застигнуть в рискованной ситуации и добиться развода.
   Но еще на самой высоте божественного безумия ситуация начала претерпевать еле уловимые изменения. Сара вспоминала, что Арман до сих пор не заговорил с ней о будущем, как будто был полностью доволен возможностью бродить по чувственному раю без позволения. Ужасные рассказы о женщинах, которые отдали все и все потеряли, начали постоянно вспоминаться Саре. Семя неуверенности было брошено в благодатную почву.
   – Самые большие хлопоты с женщинами заключаются в том, что, когда начинаешь с ними, они всегда хотят знать, чем это кончится, – поведал ей как-то ее грубоватый племянник Чарльз Джеймс Фокс.
   Сейчас Сара задумалась над этими словам и вынуждена была согласиться со своим многоопытным юным родственником, первое приключение которого, по его же собственным словам, состоялось в нежном четырнадцатилетнем возрасте. Саре неудержимо хотелось полностью разделить жизнь с Лозаном, ибо только это могло оправдать ее падение, ее отвратительное прелюбодеяние. Она, подобно большинству представительниц женского пола, хотела знать, чем закончатся их отношения.
   Она решилась поведать о своих муках в ясный мартовский день, когда с моря налетел свежий ветер, радостно завывая в долинах Суффолка, покачивая головки прелестных бледных нарциссов и ероша мех зайцев, танцующих в сумерках на полянах.
   Сара и Лозан выехали рано утром, радуясь теплу, и направились в сторону Тетфорда, где остановились решив перекусить на лугу у берега реки.
   – Как ты красива, – произнес Лозан, поглаживая свой подбородок.
   Он лежал на расстеленном плаще и смотрел, как облако волос Сары треплет ветер.
   – Неужели? – ответила она, поворачиваясь к нему, в профиль. Ее ясные глубокие глаза блеснули.
   – Самая прекрасная женщина у вашего покорного слуги.
   – И много их было?
   Лозан улыбнулся, отдаваясь воспоминаниям:
   – Немало, но ни одну нельзя сравнить с тобой! Все, чему я научился с другими, было приготовлением к тому дню, когда у меня появишься ты.
   – Понятно. – Сара по-прежнему не смотрела на него. – Значит, я доставляю тебе большее удовольствие, чем все твои прежние женщины?
   – Конечно. В миллион раз сильнее!
   Она резко повернулась:
   – Должна ли я понять это заявление так, что ты любишь меня больше всех в мире?
   Арман величественным жестом простер к ней руки.
   – Конечно!
   Огромные глаза пристально вглядывались в его лицо. Настороженное выражение Сары постепенно менялось радостным и умиротворенным.
   – И я люблю тебя, дорогой. Так сильно, что не могу больше жить в такой отвратительной лжи.
   – Что ты имеешь в виду?
   – То, что наша любовь сделала невозможной дальнейшую жизнь с сэром Чарльзом. При этом я бы постоянно испытывала угрызения совести. Следовательно, месье, я прошу доказать ваши слова делом. Ради любви к Саре Банбери я хочу, чтобы вы забыли все и вся и бежали со мной на Ямайку.
   Лозан изумленно уставился на нее.
   – На Ямайку? – недоверчиво повторил он. – Но почему именно туда?
   – Потому что на этом острове живет один из моих богатых родственников. Он бездетен и, я уверена, даст нам убежище. Я могу надеяться на его дружбу и заступничество даже при самом огромном скандале. Герцог едва заметно покачал головой.
   – Ямайка… – пробормотал он.
   Сара поднялась:
   – Не пытайся дать ответ сразу, любимый. Подумай хорошенько и через неделю сообщи свое решение.
   С этими словами она взобралась в седло, подобрала поводья и галопом погнала коня прочь, прежде чем герцог де Лозан успел что-либо ответить.
 
   Ленч с Родом прошел шумно и весело. Они перекусили в ресторанчике на Мейден-Лейн, который агент Сидонии обожал за традиционную английскую еду.
   – Гораздо лучше всей этой итальянской стряпни, – утверждал он, просматривая меню, вращая своими маслянистыми глазами и поднимая плечи жестом, несомненно, достойным оперных певцов старой школы. – А теперь расскажи мне, крошка Сид, правда ли все то, что я слышал – что ты играешь так, как играли в восемнадцатом веке? Во французских газетах сказано, что с тобой произошла настоящая метаморфоза.
   Сидония нерешительно взглянула на него, не зная, поверит ли агент ее словам:
   – Если ты желаешь знать правду… В общем, со мной произошло нечто вроде психического потрясения. Я жила в шато близ Шамбора, там, где в музыкальной гостиной появляется призрак, и видела удивительный сон.
   – Какой?
   – Я слышала как наяву, как граф Келли играет свои пьесы.
   – Чтоб мне провалиться!
   – Сам стиль его игры был совершенно иным, новым – или, скорее, старым. Он производил сверхъестественное впечатление. Чтобы не вдаваться в подробности, скажу только, что, когда я играла на благотворительном концерте, я попыталась воспроизвести его манеру, услышанную во сне. И вот тогда появились эти статьи.
   – Ну, значит, это было действительно здорово, если они появились. Только будь осторожна. Ты же знаешь, какими строгими ценителями музыки могут быть англичане.
   – Кстати, как продаются билеты на концерт в зале Перселла?
   – Совсем недурно, – довольно прищелкнул языком Род. – Слушай, что касается музыкальной гостиной с призраком… ты помнишь свою грустную леди?
   – Я не разглядела ее, хотя Финнан потом рассказывал, что все видел.
   – Определенно на пороге твоей комнаты стояла женщина – никогда не забуду этого зрелища. Она поразила меня в самое сердце!
   – Не надо смеяться над этим.
   Агент весело усмехнулся:
   – Кстати, как поживает наш ирландский друг, коль уж ты упомянула о нем? Вскоре он должен вернуться.
   – Да, надеюсь, через месяц.
   – Ты надеешься?! Черт побери, разве ты не знаешь точно? – На лице Рода появилось подозрительное выражение. – Эй, что происходит? Сидония, неужели ты развлекалась с этим секси-боем, Алексеем Орловым?
   Она укоризненно взглянула на него:
   – Что же мне делать, если на свете нет второго человека, похожего на тебя?
   – Конечно, конечно, все они только того и ждут. Кончай с этим, Сид. Я знаю таких ребят.
   – Ну, значит, все в порядке. Я всего лишь немного развлеклась с ним.
   – Расскажи это своей бабушке после двенадцати часов ночи!
   – Тебе незачем проявлять такую подозрительность. К тому же у Финнана есть женщина в Канаде.
   – Сомневаюсь, Сид, сильно сомневаюсь в этом. Во всяком случае, теперь уже слишком поздно – как сказала монахиня офицеру. Потому-то ты так рвешься в Венецию – чтобы увидеть этого кукольного мальчика.
   – Да.
   – Тогда я поеду с тобой. Думаю, мне пора встретиться с этим юным ловеласом. Кстати, возьму с собой Дало.
   – Кто это – Дало?
   – Моя новая цыпочка. Она танцует в «Кошках» и ходит вихляя попкой.
   – Все танцовщицы так ходят. Но почему ты называешь Алексея ловеласом, как будто уже невзлюбил его?
   – Потому что каждый раз, слыша имя Алексей Орлов, я мысленно представляю себе Найджела Кеннеди в меховой шапке.
   – Забудь об этом немедленно. У них нет ничего общего.
   – Так восславим Господа за его бесконечное милосердие! – заключил Род и облегченно вздохнул.
 
   Венеция в марте казалась средоточием морской сырости, низких зимних туманов, осторожно приоткрытых окон, гондол на внешних каналах и голодных беременных кошек. По этому последнему признаку можно было судить, что весна уже не за горами, хотя сами венецианцы считали, что новое время года наступает только пятнадцатого мая. Еще из гондолы с названием отеля на борту, увозящей английских гостей, Сидония успела заметить признаки того, что вскоре сияющие голубые небеса будут отражаться в каналах, а вода слепяще блестеть под лучами солнца.