Страница:
Все это было правдой. Чарльз любил ребенка, как своего собственного, осыпал малютку подарками, все время, пока оставался дома, проводил в ее детской. Однажды Сара застала его в то время, как Чарльз качал люльку, напевая колыбельную, и эта картина поразила ее, как удар плетью. Она изо всех сил презирала себя, ибо даже теперь не переставала думать о Уильяме Гордоне и по-прежнему обожала его.
После родов ей пришлось пролежать несколько недель, принимая родственников и немногих оставшихся у нее друзей. После Нового года она окончательно окрепла и, не в силах больше видеть несчастного Чарльза, собрала вещи и уехала с Луизой в Суффолк, оставив мужа в доме в Приви-Гарден. Но, разумеется, к отъезду ее побудили не только страдания мужа. В Бартоне, вдали от любопытных глаз, она могла беспрепятственно встречаться с Уильямом. Страсть, которая не успела окончательно угаснуть, разгорелась с новой силой. Во время своих тайных встреч Сара и Уильям строили планы на будущее.
– Это будет всего лишь прогулка, – убеждал он. – Мы выедем прогуляться и отправимся в поместный дом герцога Дорсета, Ноул, близ Севеноукса. Герцог – мой добрый приятель, и он даст нам приют на любое время.
– Но я просто не могу вот так все бросить.
– Почему бы и нет?
На это было трудно возразить, к тому же теперь, через два месяца после рождения ребенка, их влечение друг к другу вновь усилилось. Пара почти все время проводила в доме Уильяма, не в силах расстаться даже на ночь.
– Нельзя пренебрегать такой любовью, как наша, – умолял Уильям, и его лицо, покрытое романтической бледностью, становилось еще бледнее. – Боже мой, Сара, я скоро сойду с ума! Нам суждено провести остаток своей жизни вместе, а ты все еще цепляешься за своего мужа.
Само тело Сары жаждало его. Ее душа стремилась к душе Уильяма, но только убеждение в том, что ее исчезновение прекратит муки сэра Чарльза, наконец заставило Сару изменить мнение. 19 февраля 1769 года она сообщила слугам, что отправляется на прогулку, ушла и не вернулась.
Это был последний раз, когда она видела свой супружеский дом. Лорд Уильям Гордон ждал ее на перекрестке в закрытой карете. Не взяв с собой даже запасную одежду, оставив ребенка на попечение горничной, Сара бросилась в объятия любовника, и карета плавно покатила в сторону Кента, к новой жизни развращенной, но счастливой женщины, преданной плотскому греху.
Если бы Сара Банбери думала, что их побег совершится легко и просто, она вскоре бы испытала сильное разочарование. Через два дня после побега в Ноул нагрянула сестра Сары, леди Луиза Конолли, чей экипаж мчался по аллее так, как будто его кучером был сам дьявол. Сара узнала, что она должна немедленно вернуться в Холленд-Хаус, так как малютка Луиза больна, плачет и ждет маму.
Именно этого Сара и боялась, ибо любила своего ребенка и собиралась послать за ним, едва установится погода. Но теперь, независимо от того, была ли история с болезнью ребенка простой выдумкой или Луиза сказала правду, Сара не решилась подвергать дочь такому риску. Лорд Уильям Гордон мрачно смотрел вслед удаляющемуся экипажу Сары, которая возвращалась в Холленд-Хаус, где за малышкой уже ухаживал сэр Чарльз.
Вся семья собралась в библиотеке – такими суровыми Сара еще никогда не видела своих родственников. Здесь сидели лорд и леди Холленд, рядом с ними поместился Томас Конолли, специально вызванный из Ирландии, позади сидели Сте со своей женой леди Мэри и Чарльз Джеймс Фокс, отчаянно старающийся сохранить на лице серьезное выражение. Только двое родственников отсутствовали на фамильном сборище – герцог Ричмондский и Прелесть, но их отсутствие вскоре объяснилось.
– Герцог слег от переживаний. Своим отвратительным поведением ты убиваешь всех нас, – сделала решительный ход Кэролайн.
– Как мой ребенок? – ответила вопросом Сара. —
Его здоровье для меня важнее всего прочего, даже здоровья моего брата.
– И поэтому вы бросили свою дочь? – сердито осведомился Томас Конолли, гораздо более обеспокоенный усталым видом жены, нежели всем происходящим.
– Это была вынужденная временная мера. Я собиралась послать за ней.
– Это вы говорите сейчас, но я сомневаюсь, что в ваших словах есть хотя бы частица правды.
– Вы сомневаетесь в моих словах? – оскорбленно спросила Сара.
– Да, – отрезал Томас и сердито отвернулся, уставившись в окно и теребя подбородок.
– Ладно, что сделано – то сделано, – впервые за все время вмешался лорд Холленд. – Гораздо важнее поговорить о будущем. Сара, каковы твои намерения?
– Жить с Уильямом Гордоном и ребенком – нашим ребенком, которому по праву надлежит быть с нами.
– Стыдись! – вспыхнула Кэролайн. – Сэр Чарльз был более чем добр к тебе. Неважно, какой была его вина, но он вел себя достойно на протяжении всей твоей постыдной связи.
Это замечание вызвало общий ропот согласия, и даже Чарльз Джеймс кивнул:
– Это верно, Сара.
– Я знаю, – ответила она. – Он действительно самый снисходительный муж на свете. Но именно ради него я должна его покинуть. Остаться с ним – значит погубить всю его жизнь, поэтому я предоставила ему возможность жить одному.
– А что будет с Луизой? – спросила леди Мэри Фокс с любопытством и добродушием. – Наверное, ее жизнь будет более счастливой при замужних родителях, чем при греховных любовниках.
Сара с достоинством повернулась к ней.
– Я уверена, леди Мэри, что жизнь ребенка, возвращенного к своим настоящим родителям, людям, которые любят друг друга и свой плод, будет гораздо более счастливой, чем у ребенка, выросшего в семье, где супруги друг друга ненавидят. Ибо, уж можете мне поверить, хотя сейчас я не испытываю ненависти к сэру Чарльзу и он относится ко мне соответственно, эти чувства не преминут вскоре появиться у нас, вынужденных лгать изо дня в день.
Наступило молчание, затем лорд Холленд с расстановкой произнес:
– Я не убежден, леди Сара, что такая ненависть еще не появилась между вами. Ваш муж прислал мне письмо, в котором просил передать вам свое позволение не возвращаться в его дом. Но, прежде чем сделать это, я должен был в последний раз узнать ваши намерения.
– Забрать своего ребенка и жить с лордом Уильямом Гордоном, – смело повторила Сара.
– Пусть будет так. – И лорд Холленд протянул ей письмо, написанное почерком сэра Чарльза.
– Вам известно его содержание, милорд?
– Разумеется, – ответил Генри Фокс, поднялся на ноги и обратился к остальным сидящим в комнате. – Мы только попусту потеряли время. Надо дать этой глупой упрямице делать то, что она пожелает, и посмотреть, как ей это понравится.
Кэролайн тоже встала.
– В этом доме вас больше не принимают, мадам. Я вынуждена просить вас уехать как можно быстрее.
Это был смертельный удар, и Сара, которая до сих пор умудрялась оставаться спокойной, горько разрыдалась.
– Неужели вы не понимаете, – всхлипывала она, – что я поступила так, не желая навязывать ни себя, ни ребенка лорда Уильяма моему бедному мужу?
Но ее уже никто не слушал, родственники не глядя выходили из комнаты, только толстяк Сте оглянулся в дверях, одарил Сару сочувствующим и печальным взглядом, покачал головой и ушел.
Продолжая рыдать, Сара вскрыла письмо, которое дал ей лорд Холленд.
«Все ради любви», – подумала Сара и принялась молиться, чтобы ее нога наконец-то ступила на путь, который привел бы ее к спокойствию и умиротворению, столь необходимыми ей.
Она оставила Холленд-Хаус в сумерках, забрав с собой Луизу и не в силах оставаться хотя бы еще одну ночь под такой негостеприимной крышей. Поскольку у нее не было собственного экипажа, Сара приказала кучеру Кэролайн доставить ее к «Двуглавому лебедю» на Пикадилли, опасаясь путешествовать ночью. Здесь, проведя бессонную ночь, Сара взяла билет на дилижанс, который на следующее утро, в четыре часа, отправлялся в Саутгемптон – неподалеку от того места, которое указал ей Уильям. Она позавтракала в Бэгшоте, покормила своего ребенка, а четыре часа спустя пообедала в Графсфорде. После этого дилижанс не останавливался до самого Саутгемптона, до семи часов вечера, и Сара едва не падала с ног от усталости, когда наконец сняла номер в «Собаке и утке» На следующее утро в наемной карете она отправилась к дому миссис Биссел в Редбридже.
Как ни странно, у этой миссис Биссел приятель лорда Уильяма посоветовал им остановиться перед бегством за границу. Ее дом был рекомендован как уединенный и мирный, а сама леди – как добрая провинциальная дама, готовая на любые жертвы ради удобства своих гостей. Переступив порог, Сара увидела идеально чистую комнату, тяжелую дубовую мебель, тряпичные половики, разбросанные по блестящему полу, и шторы ручной работы на окнах. Комнату наполнял запах свежевыпеченного хлеба и воска, и Луиза, которая дурно перенесла путешествие, чудесным образом перестала плакать.
Радуясь тому, что в юности она так много участвовала в любительских спектаклях, Сара поведала миссис Биссел свою историю. Она вышла замуж без одобрения своих родителей и друзей, и в результате этого подверглась всеобщему остракизму. Поэтому она вместе со своим мужем решила пожить уединенно, где-нибудь подальше от столицы, и дом миссис Биссел со всем его спокойствием кажется им как раз тем, чего они хотели. Если все будет решено и хозяйка согласится с се предложением, Сара пошлет за своим мужем, мистером Уильямом Гором, который присоединится к ней через несколько дней. Роль была сыграна убедительно, миссис Биссел осталась совершенно очарованной Сарой. Таким образом, в следующее воскресенье прибыл лорд и любовники вновь воссоединились вместе со своим ребенком, которого произвели на свет.
Их жизнь стала подобной раю, блаженству в садах Эдема. Холодные дни ранней весны сменились долгожданным теплом, подснежники и крокусы уже пестрели на полянах в лесу, где прогуливались любовники, по очереди нося на руках Луизу. Такая бесхитростная деревенская идиллия вызывала мысли о том, что им больше нечего желать, и Сара мало-помалу начинала верить, топя свое беспокойство в самообмане, что они с Уильямом действительно муж и жена, что они жена ты уже давно и теперь представляют собой самую блаженно-счастливую пару в мире. Переполнившись такими мыслями, оба они увлеклись своими ролями. И начали расширять свой круг общения, знакомясь с обитателями Редбриджа, в блаженном неведении даже не помышляя о том, какую сенсацию они производят. Уильям с его каштановыми волосами и возвышенным романтичным лицом стал мечтой каждой женщины в округе, по Саре вздыхали все местные мужчины.
– Должно быть, мистер и миссис Гор – знатные господа, – размышляла ближайшая подруга миссис Биссел миссис Тайлер.
– Конечно, душенька, – у них такие учтивые манеры, они так красиво говорят!
– А вы читали в газете о сбежавших любовниках?
– Ну какие же они любовники?
– В газете пишут, что сестра герцога Ричмондского, леди Сара Банбери, бросила своего мужа и бежала с лордом Уильямом Гордоном. Еще там говорится, что они взяли с собой ребенка.
– Боже милостивый! – лицо миссис Биссел омрачилось. – Но вы ведь не думаете, что они… – у нее сорвался голос.
– Я только предполагаю. И даже если это правда, как некрасиво с их стороны обманывать вас подобным образом!
– В самом деле, как вы считаете, что мне теперь делать?
– Внимательно последить за ними, а что делать дальше, мы с вами решим потом.
На том и порешили. Но хозяйка дома теперь была настороже и ужаснулась, узнав, что дочь леди Сары Банбери зовут Луизой – дочь супругов Гор носила то же самое имя.
– Что вы думаете об этом? – спросила она у миссис Тайлер.
– Мне кажется это чрезвычайно подозрительным, вот как. Надо что-нибудь предпринять.
– В каком смысле?
– Предоставьте это мне, – таинственно произнесла миссис Тайлер и сощурила свой круглый глаз.
17 марта, в день святого Патрика, любовники поднимали бокалы шампанского за ирландское воспитание Сары. Смеясь и болтая, они сидели перед камином после утренней прогулки, ребенок весело лепетал, на столе красовался букет ярко-желтых нарциссов. Будучи жизнелюбивыми людьми, они готовы были вечно пребывать в подобной идиллии. Именно такую приятную сцену увидел вошедший незнакомец, о котором необычно строгая миссис Биссел заявила словами: «К вам посетитель, миссис Гор».
Сара и Уильям в смущении переглянулись, уверенные, что их тайное убежище известно только им одним. Но мужчина, учтиво поклонившийся им, седоволосый и строгий на вид, показался леди Саре очень знакомым, и она в тревоге вскочила.
– Леди Сара Банбери?
– Да.
– Несомненно, вы помните меня. Я – Джон Сузил, частный поверенный сэра Чарльза. А вы, сэр, полагаю, лорд Уильям Гордон?
– Да, это я. А в чем дело?
– Одну минуту, сэр. У меня имеется повестка, подписанная сэром Чарльзом Банбери, который преследует вас по закону, обвиняя в преступной связи с его женой. – Из-за спины мистер Сузил извлек бумагу, которую он передал в дрогнувшие руки Уильяма. И впредь я могу передать ваше дело в суд, – добавил стряпчий с ноткой злорадства и не отказал себе в удовольствии ехидно улыбнуться.
– Но как, черт побери, вы нашли нас? – свирепо осведомился Уильям.
– Вас выследили, сэр. Ваш маленький обман окончен, романтическое путешествие подошло к концу
– О, нет! – вырвался крик у Сары. – Какая жестокость! Мы были так счастливы..
– Счастье за чужой счет редко бывает продолжительным, мадам, – язвительно заметил стряпчий. Позвольте пожелать вам всего хорошего.
С этими словами он повернулся и вышел, и сама его походка, исполненная презрительного достоинства говорила больше, чем могли выразить любые слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
После родов ей пришлось пролежать несколько недель, принимая родственников и немногих оставшихся у нее друзей. После Нового года она окончательно окрепла и, не в силах больше видеть несчастного Чарльза, собрала вещи и уехала с Луизой в Суффолк, оставив мужа в доме в Приви-Гарден. Но, разумеется, к отъезду ее побудили не только страдания мужа. В Бартоне, вдали от любопытных глаз, она могла беспрепятственно встречаться с Уильямом. Страсть, которая не успела окончательно угаснуть, разгорелась с новой силой. Во время своих тайных встреч Сара и Уильям строили планы на будущее.
– Это будет всего лишь прогулка, – убеждал он. – Мы выедем прогуляться и отправимся в поместный дом герцога Дорсета, Ноул, близ Севеноукса. Герцог – мой добрый приятель, и он даст нам приют на любое время.
– Но я просто не могу вот так все бросить.
– Почему бы и нет?
На это было трудно возразить, к тому же теперь, через два месяца после рождения ребенка, их влечение друг к другу вновь усилилось. Пара почти все время проводила в доме Уильяма, не в силах расстаться даже на ночь.
– Нельзя пренебрегать такой любовью, как наша, – умолял Уильям, и его лицо, покрытое романтической бледностью, становилось еще бледнее. – Боже мой, Сара, я скоро сойду с ума! Нам суждено провести остаток своей жизни вместе, а ты все еще цепляешься за своего мужа.
Само тело Сары жаждало его. Ее душа стремилась к душе Уильяма, но только убеждение в том, что ее исчезновение прекратит муки сэра Чарльза, наконец заставило Сару изменить мнение. 19 февраля 1769 года она сообщила слугам, что отправляется на прогулку, ушла и не вернулась.
Это был последний раз, когда она видела свой супружеский дом. Лорд Уильям Гордон ждал ее на перекрестке в закрытой карете. Не взяв с собой даже запасную одежду, оставив ребенка на попечение горничной, Сара бросилась в объятия любовника, и карета плавно покатила в сторону Кента, к новой жизни развращенной, но счастливой женщины, преданной плотскому греху.
Если бы Сара Банбери думала, что их побег совершится легко и просто, она вскоре бы испытала сильное разочарование. Через два дня после побега в Ноул нагрянула сестра Сары, леди Луиза Конолли, чей экипаж мчался по аллее так, как будто его кучером был сам дьявол. Сара узнала, что она должна немедленно вернуться в Холленд-Хаус, так как малютка Луиза больна, плачет и ждет маму.
Именно этого Сара и боялась, ибо любила своего ребенка и собиралась послать за ним, едва установится погода. Но теперь, независимо от того, была ли история с болезнью ребенка простой выдумкой или Луиза сказала правду, Сара не решилась подвергать дочь такому риску. Лорд Уильям Гордон мрачно смотрел вслед удаляющемуся экипажу Сары, которая возвращалась в Холленд-Хаус, где за малышкой уже ухаживал сэр Чарльз.
Вся семья собралась в библиотеке – такими суровыми Сара еще никогда не видела своих родственников. Здесь сидели лорд и леди Холленд, рядом с ними поместился Томас Конолли, специально вызванный из Ирландии, позади сидели Сте со своей женой леди Мэри и Чарльз Джеймс Фокс, отчаянно старающийся сохранить на лице серьезное выражение. Только двое родственников отсутствовали на фамильном сборище – герцог Ричмондский и Прелесть, но их отсутствие вскоре объяснилось.
– Герцог слег от переживаний. Своим отвратительным поведением ты убиваешь всех нас, – сделала решительный ход Кэролайн.
– Как мой ребенок? – ответила вопросом Сара. —
Его здоровье для меня важнее всего прочего, даже здоровья моего брата.
– И поэтому вы бросили свою дочь? – сердито осведомился Томас Конолли, гораздо более обеспокоенный усталым видом жены, нежели всем происходящим.
– Это была вынужденная временная мера. Я собиралась послать за ней.
– Это вы говорите сейчас, но я сомневаюсь, что в ваших словах есть хотя бы частица правды.
– Вы сомневаетесь в моих словах? – оскорбленно спросила Сара.
– Да, – отрезал Томас и сердито отвернулся, уставившись в окно и теребя подбородок.
– Ладно, что сделано – то сделано, – впервые за все время вмешался лорд Холленд. – Гораздо важнее поговорить о будущем. Сара, каковы твои намерения?
– Жить с Уильямом Гордоном и ребенком – нашим ребенком, которому по праву надлежит быть с нами.
– Стыдись! – вспыхнула Кэролайн. – Сэр Чарльз был более чем добр к тебе. Неважно, какой была его вина, но он вел себя достойно на протяжении всей твоей постыдной связи.
Это замечание вызвало общий ропот согласия, и даже Чарльз Джеймс кивнул:
– Это верно, Сара.
– Я знаю, – ответила она. – Он действительно самый снисходительный муж на свете. Но именно ради него я должна его покинуть. Остаться с ним – значит погубить всю его жизнь, поэтому я предоставила ему возможность жить одному.
– А что будет с Луизой? – спросила леди Мэри Фокс с любопытством и добродушием. – Наверное, ее жизнь будет более счастливой при замужних родителях, чем при греховных любовниках.
Сара с достоинством повернулась к ней.
– Я уверена, леди Мэри, что жизнь ребенка, возвращенного к своим настоящим родителям, людям, которые любят друг друга и свой плод, будет гораздо более счастливой, чем у ребенка, выросшего в семье, где супруги друг друга ненавидят. Ибо, уж можете мне поверить, хотя сейчас я не испытываю ненависти к сэру Чарльзу и он относится ко мне соответственно, эти чувства не преминут вскоре появиться у нас, вынужденных лгать изо дня в день.
Наступило молчание, затем лорд Холленд с расстановкой произнес:
– Я не убежден, леди Сара, что такая ненависть еще не появилась между вами. Ваш муж прислал мне письмо, в котором просил передать вам свое позволение не возвращаться в его дом. Но, прежде чем сделать это, я должен был в последний раз узнать ваши намерения.
– Забрать своего ребенка и жить с лордом Уильямом Гордоном, – смело повторила Сара.
– Пусть будет так. – И лорд Холленд протянул ей письмо, написанное почерком сэра Чарльза.
– Вам известно его содержание, милорд?
– Разумеется, – ответил Генри Фокс, поднялся на ноги и обратился к остальным сидящим в комнате. – Мы только попусту потеряли время. Надо дать этой глупой упрямице делать то, что она пожелает, и посмотреть, как ей это понравится.
Кэролайн тоже встала.
– В этом доме вас больше не принимают, мадам. Я вынуждена просить вас уехать как можно быстрее.
Это был смертельный удар, и Сара, которая до сих пор умудрялась оставаться спокойной, горько разрыдалась.
– Неужели вы не понимаете, – всхлипывала она, – что я поступила так, не желая навязывать ни себя, ни ребенка лорда Уильяма моему бедному мужу?
Но ее уже никто не слушал, родственники не глядя выходили из комнаты, только толстяк Сте оглянулся в дверях, одарил Сару сочувствующим и печальным взглядом, покачал головой и ушел.
Продолжая рыдать, Сара вскрыла письмо, которое дал ей лорд Холленд.
«Сим извещаю вас, что в случае вашего отказа вернуться самой и вернуть Луизу под мое попечение, вы не оставляете мне выбора, кроме как начать развод. Я немедленно передаю дело в руки моего стряпчего, Джона Сузила, который обвинит лорда Уильяма Гордона в его преступной связи с вами, а также освободит меня от обязанности заботиться о вас. Не надейтесь на мою нерешительность. Чаша моего терпения переполнилась раз и навсегда. Чарльз Банбери».Все кончилось. Она потеряла короля, потеряла мужа, но по крайней мере наградой за то стало верное и любящее сердце.
«Все ради любви», – подумала Сара и принялась молиться, чтобы ее нога наконец-то ступила на путь, который привел бы ее к спокойствию и умиротворению, столь необходимыми ей.
Она оставила Холленд-Хаус в сумерках, забрав с собой Луизу и не в силах оставаться хотя бы еще одну ночь под такой негостеприимной крышей. Поскольку у нее не было собственного экипажа, Сара приказала кучеру Кэролайн доставить ее к «Двуглавому лебедю» на Пикадилли, опасаясь путешествовать ночью. Здесь, проведя бессонную ночь, Сара взяла билет на дилижанс, который на следующее утро, в четыре часа, отправлялся в Саутгемптон – неподалеку от того места, которое указал ей Уильям. Она позавтракала в Бэгшоте, покормила своего ребенка, а четыре часа спустя пообедала в Графсфорде. После этого дилижанс не останавливался до самого Саутгемптона, до семи часов вечера, и Сара едва не падала с ног от усталости, когда наконец сняла номер в «Собаке и утке» На следующее утро в наемной карете она отправилась к дому миссис Биссел в Редбридже.
Как ни странно, у этой миссис Биссел приятель лорда Уильяма посоветовал им остановиться перед бегством за границу. Ее дом был рекомендован как уединенный и мирный, а сама леди – как добрая провинциальная дама, готовая на любые жертвы ради удобства своих гостей. Переступив порог, Сара увидела идеально чистую комнату, тяжелую дубовую мебель, тряпичные половики, разбросанные по блестящему полу, и шторы ручной работы на окнах. Комнату наполнял запах свежевыпеченного хлеба и воска, и Луиза, которая дурно перенесла путешествие, чудесным образом перестала плакать.
Радуясь тому, что в юности она так много участвовала в любительских спектаклях, Сара поведала миссис Биссел свою историю. Она вышла замуж без одобрения своих родителей и друзей, и в результате этого подверглась всеобщему остракизму. Поэтому она вместе со своим мужем решила пожить уединенно, где-нибудь подальше от столицы, и дом миссис Биссел со всем его спокойствием кажется им как раз тем, чего они хотели. Если все будет решено и хозяйка согласится с се предложением, Сара пошлет за своим мужем, мистером Уильямом Гором, который присоединится к ней через несколько дней. Роль была сыграна убедительно, миссис Биссел осталась совершенно очарованной Сарой. Таким образом, в следующее воскресенье прибыл лорд и любовники вновь воссоединились вместе со своим ребенком, которого произвели на свет.
Их жизнь стала подобной раю, блаженству в садах Эдема. Холодные дни ранней весны сменились долгожданным теплом, подснежники и крокусы уже пестрели на полянах в лесу, где прогуливались любовники, по очереди нося на руках Луизу. Такая бесхитростная деревенская идиллия вызывала мысли о том, что им больше нечего желать, и Сара мало-помалу начинала верить, топя свое беспокойство в самообмане, что они с Уильямом действительно муж и жена, что они жена ты уже давно и теперь представляют собой самую блаженно-счастливую пару в мире. Переполнившись такими мыслями, оба они увлеклись своими ролями. И начали расширять свой круг общения, знакомясь с обитателями Редбриджа, в блаженном неведении даже не помышляя о том, какую сенсацию они производят. Уильям с его каштановыми волосами и возвышенным романтичным лицом стал мечтой каждой женщины в округе, по Саре вздыхали все местные мужчины.
– Должно быть, мистер и миссис Гор – знатные господа, – размышляла ближайшая подруга миссис Биссел миссис Тайлер.
– Конечно, душенька, – у них такие учтивые манеры, они так красиво говорят!
– А вы читали в газете о сбежавших любовниках?
– Ну какие же они любовники?
– В газете пишут, что сестра герцога Ричмондского, леди Сара Банбери, бросила своего мужа и бежала с лордом Уильямом Гордоном. Еще там говорится, что они взяли с собой ребенка.
– Боже милостивый! – лицо миссис Биссел омрачилось. – Но вы ведь не думаете, что они… – у нее сорвался голос.
– Я только предполагаю. И даже если это правда, как некрасиво с их стороны обманывать вас подобным образом!
– В самом деле, как вы считаете, что мне теперь делать?
– Внимательно последить за ними, а что делать дальше, мы с вами решим потом.
На том и порешили. Но хозяйка дома теперь была настороже и ужаснулась, узнав, что дочь леди Сары Банбери зовут Луизой – дочь супругов Гор носила то же самое имя.
– Что вы думаете об этом? – спросила она у миссис Тайлер.
– Мне кажется это чрезвычайно подозрительным, вот как. Надо что-нибудь предпринять.
– В каком смысле?
– Предоставьте это мне, – таинственно произнесла миссис Тайлер и сощурила свой круглый глаз.
17 марта, в день святого Патрика, любовники поднимали бокалы шампанского за ирландское воспитание Сары. Смеясь и болтая, они сидели перед камином после утренней прогулки, ребенок весело лепетал, на столе красовался букет ярко-желтых нарциссов. Будучи жизнелюбивыми людьми, они готовы были вечно пребывать в подобной идиллии. Именно такую приятную сцену увидел вошедший незнакомец, о котором необычно строгая миссис Биссел заявила словами: «К вам посетитель, миссис Гор».
Сара и Уильям в смущении переглянулись, уверенные, что их тайное убежище известно только им одним. Но мужчина, учтиво поклонившийся им, седоволосый и строгий на вид, показался леди Саре очень знакомым, и она в тревоге вскочила.
– Леди Сара Банбери?
– Да.
– Несомненно, вы помните меня. Я – Джон Сузил, частный поверенный сэра Чарльза. А вы, сэр, полагаю, лорд Уильям Гордон?
– Да, это я. А в чем дело?
– Одну минуту, сэр. У меня имеется повестка, подписанная сэром Чарльзом Банбери, который преследует вас по закону, обвиняя в преступной связи с его женой. – Из-за спины мистер Сузил извлек бумагу, которую он передал в дрогнувшие руки Уильяма. И впредь я могу передать ваше дело в суд, – добавил стряпчий с ноткой злорадства и не отказал себе в удовольствии ехидно улыбнуться.
– Но как, черт побери, вы нашли нас? – свирепо осведомился Уильям.
– Вас выследили, сэр. Ваш маленький обман окончен, романтическое путешествие подошло к концу
– О, нет! – вырвался крик у Сары. – Какая жестокость! Мы были так счастливы..
– Счастье за чужой счет редко бывает продолжительным, мадам, – язвительно заметил стряпчий. Позвольте пожелать вам всего хорошего.
С этими словами он повернулся и вышел, и сама его походка, исполненная презрительного достоинства говорила больше, чем могли выразить любые слова.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Слезы брызнули у него из глаз так быстро и неудержимо, что он принужден был покинуть салон и искать уединенного места, где мог бы вволю выплакаться. Его охватила глубочайшая мрачная депрессия, его настроение было донельзя отвратительным, и, будучи рабом своих эмоций, король не видел впереди ничего, кроме долгих лет отчаяния.
Апрель 1769 года стал особенно кошмарным месяцем. Этот чертов Уилкс, освобожденный из тюрьмы и вновь выдвинутый в парламент, был избран от Корнуолла. Но, что было еще хуже, сэр Чарльз Банбери предстал перед духовным судом, утверждая, что леди Сара выказывает признаки распущенности и свободы нравов, что она совершенно пренебрегла своими супружескими обязанностями, вступив в запретную и преступную связь с лордом Уильямом Гордоном. В довершение всего сестра Георга принцесса Августа, теперь вышедшая замуж за герцога Брунсвикского, во всеуслышание объявила жену Банбери шлюхой, а также высказала свое мнение о том, что ее мужу следовало давно приструнить распутную жену.
Салон гудел от сплетен:
– Кто бы подумал, что сэр Чарльз способен на такой поступок? Я всегда считала его слишком вялым. Он буквально убил жену при свидетелях, как говорят.
– Этот человек совершенно переменился – так считают все, кто видел его.
– Да, вполне допускаю. Но все же не могу понять, как ему удалось так быстро начать процесс. Едва он обнаружил, где скрываются любовники, как подал в суд на Гордона. А теперь, спустя пять недель, уже появился в суде.
– Я слышала, она бежала в Шотландию, чтобы избежать скандала.
– Идиотка! Скандалы будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Банбери поклялся, что он не видел се, не разговаривал и так далее с самого января, что их последняя супружеская встреча произошла зимой 1767 года. Представляете себе?
– Да как она теперь посмеет смотреть в глаза людям!
– Одному Богу известно!
Конечно, король слышал все это – шепотки и обрывки сплетен долетали из каждого угла зала. Чем больше он старался держать себя в руках, тем больше ему хотелось прервать все эти отвратительные разговоры, и одновременно с этим он чувствовал, что приближается один из ужасных приступов его возбуждения. Он обвинял в несчастьях Сары только себя, твердо зная, что именно он, лишив ее невинности, заставил сделать первый шаг на пути в преисподнюю. Кроме того, Георга не оставляла мысль – и именно она заставляла его сейчас так горько рыдать – о том, что, если бы он не покинул Сару Леннокс, если бы нашел в себе силы противостоять Бьюту и жениться на любимой девушке, сейчас на нее не обрушилась бы эта страшная трагедия.
Конечно, это была правда. Будь Сара его королевой и супругой, он отдал бы ей всю любовь, избавляя от необходимости искать ее где-либо в другом месте. Неудержимо вздрагивая, король позволил своему воображению увести его в счастливую картину, представляя, какими прелестными могли бы быть его дети, если бы им в матери досталась не уродливая Шарлотта. Но вместе с тем он виновато отогнал от себя эти мысли. Бедняжка Шарлотта была доброй женой, преданной и верной, ловящей каждое его слово. И тем не менее король был твердо уверен, что никогда бы не испытал таких приступов возбуждения, никогда не чувствовал бы этой дьявольской подавленности, если бы его жизнь озарила Сара.
Однако поправить сделанное было уже невозможно. Он шел своей дорогой, она – своей. Он женился на женщине, которую не любил, но которая исправно рожала ему детей каждый год. Сара тоже вступила в брак без любви, но нашла в себе смелость бежать с любимым человеком и дать жизнь своему единственному ребенку. Погруженный в мысли о том, что могло стать с ними, король закрыл лицо руками.
Каждое слово бомонда было справедливым: с сэром Чарльзом Банбери произошли такие невероятные перемены, что теперь в нем едва узнавали изнеженное создание, в своих суждениях доходящее почти до глупости, которому некогда удалось завоевать самую прекрасную девушку столицы. Теперь же этот стройный, ироничны, живой и безжалостный, как ременная плеть, мужчина, приносил в суде клятву о неверности своей жены и невозможности признать себя отцом чужого ребенка.
Бракоразводный процесс был неизбежно сложным и затянутым делом. Однако сэр Чарльз взялся за дело с такой энергией, что уже к июню он добился частичного развода и раздела имущества, освобождающего его от любых обязанностей поддерживать свою жену. Дальнейшее зависело от самого истца. Только по решению парламента он мог получить окончательное разрешение, которое давало ему и Саре возможность вступать в другие браки. Но сама она ничего не могла поделать. Такое действие разрешалось предпринимать только, невиновной стороне.
– Как вы думаете, он пойдет на это? – спросила Сара, получив экземпляр лондонской газеты с подробным отчетом о процессе.
– Не знаю, – безразлично отозвался Уильям.
– Но почему вы говорите это таким тоном?
– Потому что это уже неважно. Я уверен, что мы и так совершенно счастливы.
Джон Сузил навестил их в Редбридже вновь, на этот раз вручив Саре повестку с требованием явиться в духовный суд. После этого миссис Биссел заявила, что у нее респектабельный дом, и попросила пару уехать. Казалось, что единственным местом, где любовники окажутся вне досягаемости любопытных глаз и досужих языков, где их не смогут моментально узнать, осталась Шотландия. Соответственно этому они предприняли, трудное путешествие из Лондона в Бервик, взяв места в дилижансе у Уолтам-кросс поздно вечером и остановившись переночевать в Уэре при первой смене лошадей. Все путешествие заняло четыре дня, вторая ночь была проведена в Барнаби-Мур, где любовники достигли отеля, чуть не падая от усталости, в половине десятого вечера, а встать были вынуждены в четыре часа утра. На третий день дилижанс достиг Рашфорда только поздно ночью. Так продолжалось до тех пор, пока на четвертую ночь дилижанс наконец не остановился в Бервике, где наутро, после завтрака, Сара и Уильям распрощались с остальными пассажирами, которым предстояло продолжить путь до Эдинбурга. Немного успокоившись от сознания того, что они оказались на достаточном расстоянии от Лондона, любовники наняли карету до Графстона, где поселились в доме у Джеймса Хьюма, с которым Уильям некогда учился в школе.
– Святая обитель! – восторженно вздохнула Сара, увидев из окна кареты квадратное белое здание, мило расположенное на берегу реки Лидер.
– Что за путешествие! – вяло воскликнул Уильям. – Я готов отсыпаться целую неделю.
– Теперь, полагаю, мы можем себе это позволить, – ласково улыбнулась ему Сара. – Здесь у нас на все будет время.
И с этими словами она углубилась в размышления о том, как устроить самое комфортабельное жилье.
Они договорились встретиться в Эдинбурге после концертов, которые давали по отдельности. Днем раньше Алексей выступал в Манчестере, поэтому путь для него оказался более легким, в то время как Сидония, которая ненавидела долгие поездки, вылетела из Гэтвика. Ее основным требованием к полетам было то, чтобы самолет приземлялся точно тогда, когда она допивала второй коктейль, поэтому она осталась удовлетворенной данным рейсом. Они летели по безоблачному небу, стюардесса была разговорчива и дружелюбна, перелет прошел успешно, а Эдинбургский аэропорт был по-прежнему чистым и ухоженным. Как всегда, на севере Сидонию посетила дикая идея купить заброшенный замок, восстановить его во всей прежней роскоши и превратить в концертный зал. Она представляла себе это будущее великолепие чем-то вроде Мак-Глиндсбурна.
Такси привезло ее к отелю, элегантному зданию георгианской эпохи на одной из множества улочек, разбегающихся от улицы Принца. Сидония поразилась, увидев памятную доску о том, что некогда отель был городским домом Томаса Эрскина, шестого графа Келли, председателя Эдинбургского музыкального общества в 1757 году и вице-губернатора в 1767 году. Вздрагивая при мысли о том, что она каким-то образом повторяет путь великого человека, Сидония отправилась на поиски своей репетиционной залы, снятой для нее музыкальным колледжем, и как следует поупражнялась, прежде чем идти встречать Алексея.
Поезд подошел к вокзалу Ваверли почти минута в минуту, и музыкантша испытала обычную радость от того, что ей предстояло показывать любимый город новому человеку, видя, как загораются его глаза, наслаждаясь тем, что конец июля еще не наступил и толпы туристов, посещающих фестиваль, еще не наводнили улицы.
– Ты только представь себе! – воскликнула она, весело целуя Алексея в щеку. – Мы остановимся в отеле, который некогда был городским домом графа Келли.
– Это исполнение его произведений принесло тебе такую известность? – заинтересованно отозвался Алексей.
– Кто это так говорит?
– Я читал об этом в одной газете, поэтому знаю точно, что это правда.
– Ты слишком хорошо стал разбираться в английском юморе, – заметила Сидония, вновь целуя его. – Это становится опасным.
– Всему виной гастроли, – объяснил Алексей. – Я познакомился со столькими людьми, побывал почти везде и научился шутить по-английски. Но это всего лишь шутки, а не ругательства!
– Верю, верю. Я просто горжусь тобой. Но хватит об этом. Твой успех стал просто неожиданным – об этом я тоже читала в газетах.
Алексей рассмеялся.
– В худшей из статей меня назвали помесью Тома Круза и Паганини, добавив, что я – величайший секс-символ, который когда-либо держал в руках скрипку.
– Где это написано – в «Сан»?
– Нет, в «Дейли миррор».
Сидония присвистнула.
– Да, а «Экспресс» считает тебя парнем, который заставил Найджела Кеннеди повнимательнее смотреться в зеркало.
– Какого Найджела? – невинно переспросил Алексей, и оба расхохотались.
Понимая, что произведения графа Келли будут более чем популярными в его родном городе, Сидония решила посвятить им большую часть своего концерта. Свидетельством мудрости ее выбора уже стали воодушевленные лица студентов, которые постоянно заглядывали в окна и дверь репетиционного зала. Завершив репетицию взрывом своей новой версии двадцать седьмой сонаты Скарлатти, Сидония услышала дружные аплодисменты из коридора.
Те же самые студенты вскочили на ноги, аплодировали и кричали, когда этим вечером Алексей Орлов, более одухотворенный, чем Сидония помнила его, блистательно исполнил скрипичный концерт Мендельсона. Высокие и сладкие страстные звуки, отчетливые и чистые, как колокольный звон, и в то же время нежные, как песня ветра или шум прибоя, захватили всех слушателей.
После столь виртуозного исполнения ему неизбежно пришлось играть на бис. Студенты завопили во весь голос, когда Алексей в угоду им заиграл простые и легкие вещи: русские народные песни, музыкальные шутки Фритца Крейслера, мелодии «Битлз». Весь зал поднялся как один человек и разразился восторженными аплодисментами, и у Сидонии выступили на глазах слезы, когда она подумала, что Алексей сделал правильный выбор, не связав свою жизнь с ней, – он был слишком талантлив, слишком гениален, чтобы принадлежать одной женщине, прямо перед ним сверкали лучшие жизненные награды, а ему оставалось только протянуть свои чуткие руки, чтобы схватить их.
Апрель 1769 года стал особенно кошмарным месяцем. Этот чертов Уилкс, освобожденный из тюрьмы и вновь выдвинутый в парламент, был избран от Корнуолла. Но, что было еще хуже, сэр Чарльз Банбери предстал перед духовным судом, утверждая, что леди Сара выказывает признаки распущенности и свободы нравов, что она совершенно пренебрегла своими супружескими обязанностями, вступив в запретную и преступную связь с лордом Уильямом Гордоном. В довершение всего сестра Георга принцесса Августа, теперь вышедшая замуж за герцога Брунсвикского, во всеуслышание объявила жену Банбери шлюхой, а также высказала свое мнение о том, что ее мужу следовало давно приструнить распутную жену.
Салон гудел от сплетен:
– Кто бы подумал, что сэр Чарльз способен на такой поступок? Я всегда считала его слишком вялым. Он буквально убил жену при свидетелях, как говорят.
– Этот человек совершенно переменился – так считают все, кто видел его.
– Да, вполне допускаю. Но все же не могу понять, как ему удалось так быстро начать процесс. Едва он обнаружил, где скрываются любовники, как подал в суд на Гордона. А теперь, спустя пять недель, уже появился в суде.
– Я слышала, она бежала в Шотландию, чтобы избежать скандала.
– Идиотка! Скандалы будут преследовать ее всю оставшуюся жизнь. Банбери поклялся, что он не видел се, не разговаривал и так далее с самого января, что их последняя супружеская встреча произошла зимой 1767 года. Представляете себе?
– Да как она теперь посмеет смотреть в глаза людям!
– Одному Богу известно!
Конечно, король слышал все это – шепотки и обрывки сплетен долетали из каждого угла зала. Чем больше он старался держать себя в руках, тем больше ему хотелось прервать все эти отвратительные разговоры, и одновременно с этим он чувствовал, что приближается один из ужасных приступов его возбуждения. Он обвинял в несчастьях Сары только себя, твердо зная, что именно он, лишив ее невинности, заставил сделать первый шаг на пути в преисподнюю. Кроме того, Георга не оставляла мысль – и именно она заставляла его сейчас так горько рыдать – о том, что, если бы он не покинул Сару Леннокс, если бы нашел в себе силы противостоять Бьюту и жениться на любимой девушке, сейчас на нее не обрушилась бы эта страшная трагедия.
Конечно, это была правда. Будь Сара его королевой и супругой, он отдал бы ей всю любовь, избавляя от необходимости искать ее где-либо в другом месте. Неудержимо вздрагивая, король позволил своему воображению увести его в счастливую картину, представляя, какими прелестными могли бы быть его дети, если бы им в матери досталась не уродливая Шарлотта. Но вместе с тем он виновато отогнал от себя эти мысли. Бедняжка Шарлотта была доброй женой, преданной и верной, ловящей каждое его слово. И тем не менее король был твердо уверен, что никогда бы не испытал таких приступов возбуждения, никогда не чувствовал бы этой дьявольской подавленности, если бы его жизнь озарила Сара.
Однако поправить сделанное было уже невозможно. Он шел своей дорогой, она – своей. Он женился на женщине, которую не любил, но которая исправно рожала ему детей каждый год. Сара тоже вступила в брак без любви, но нашла в себе смелость бежать с любимым человеком и дать жизнь своему единственному ребенку. Погруженный в мысли о том, что могло стать с ними, король закрыл лицо руками.
Каждое слово бомонда было справедливым: с сэром Чарльзом Банбери произошли такие невероятные перемены, что теперь в нем едва узнавали изнеженное создание, в своих суждениях доходящее почти до глупости, которому некогда удалось завоевать самую прекрасную девушку столицы. Теперь же этот стройный, ироничны, живой и безжалостный, как ременная плеть, мужчина, приносил в суде клятву о неверности своей жены и невозможности признать себя отцом чужого ребенка.
Бракоразводный процесс был неизбежно сложным и затянутым делом. Однако сэр Чарльз взялся за дело с такой энергией, что уже к июню он добился частичного развода и раздела имущества, освобождающего его от любых обязанностей поддерживать свою жену. Дальнейшее зависело от самого истца. Только по решению парламента он мог получить окончательное разрешение, которое давало ему и Саре возможность вступать в другие браки. Но сама она ничего не могла поделать. Такое действие разрешалось предпринимать только, невиновной стороне.
– Как вы думаете, он пойдет на это? – спросила Сара, получив экземпляр лондонской газеты с подробным отчетом о процессе.
– Не знаю, – безразлично отозвался Уильям.
– Но почему вы говорите это таким тоном?
– Потому что это уже неважно. Я уверен, что мы и так совершенно счастливы.
Джон Сузил навестил их в Редбридже вновь, на этот раз вручив Саре повестку с требованием явиться в духовный суд. После этого миссис Биссел заявила, что у нее респектабельный дом, и попросила пару уехать. Казалось, что единственным местом, где любовники окажутся вне досягаемости любопытных глаз и досужих языков, где их не смогут моментально узнать, осталась Шотландия. Соответственно этому они предприняли, трудное путешествие из Лондона в Бервик, взяв места в дилижансе у Уолтам-кросс поздно вечером и остановившись переночевать в Уэре при первой смене лошадей. Все путешествие заняло четыре дня, вторая ночь была проведена в Барнаби-Мур, где любовники достигли отеля, чуть не падая от усталости, в половине десятого вечера, а встать были вынуждены в четыре часа утра. На третий день дилижанс достиг Рашфорда только поздно ночью. Так продолжалось до тех пор, пока на четвертую ночь дилижанс наконец не остановился в Бервике, где наутро, после завтрака, Сара и Уильям распрощались с остальными пассажирами, которым предстояло продолжить путь до Эдинбурга. Немного успокоившись от сознания того, что они оказались на достаточном расстоянии от Лондона, любовники наняли карету до Графстона, где поселились в доме у Джеймса Хьюма, с которым Уильям некогда учился в школе.
– Святая обитель! – восторженно вздохнула Сара, увидев из окна кареты квадратное белое здание, мило расположенное на берегу реки Лидер.
– Что за путешествие! – вяло воскликнул Уильям. – Я готов отсыпаться целую неделю.
– Теперь, полагаю, мы можем себе это позволить, – ласково улыбнулась ему Сара. – Здесь у нас на все будет время.
И с этими словами она углубилась в размышления о том, как устроить самое комфортабельное жилье.
Они договорились встретиться в Эдинбурге после концертов, которые давали по отдельности. Днем раньше Алексей выступал в Манчестере, поэтому путь для него оказался более легким, в то время как Сидония, которая ненавидела долгие поездки, вылетела из Гэтвика. Ее основным требованием к полетам было то, чтобы самолет приземлялся точно тогда, когда она допивала второй коктейль, поэтому она осталась удовлетворенной данным рейсом. Они летели по безоблачному небу, стюардесса была разговорчива и дружелюбна, перелет прошел успешно, а Эдинбургский аэропорт был по-прежнему чистым и ухоженным. Как всегда, на севере Сидонию посетила дикая идея купить заброшенный замок, восстановить его во всей прежней роскоши и превратить в концертный зал. Она представляла себе это будущее великолепие чем-то вроде Мак-Глиндсбурна.
Такси привезло ее к отелю, элегантному зданию георгианской эпохи на одной из множества улочек, разбегающихся от улицы Принца. Сидония поразилась, увидев памятную доску о том, что некогда отель был городским домом Томаса Эрскина, шестого графа Келли, председателя Эдинбургского музыкального общества в 1757 году и вице-губернатора в 1767 году. Вздрагивая при мысли о том, что она каким-то образом повторяет путь великого человека, Сидония отправилась на поиски своей репетиционной залы, снятой для нее музыкальным колледжем, и как следует поупражнялась, прежде чем идти встречать Алексея.
Поезд подошел к вокзалу Ваверли почти минута в минуту, и музыкантша испытала обычную радость от того, что ей предстояло показывать любимый город новому человеку, видя, как загораются его глаза, наслаждаясь тем, что конец июля еще не наступил и толпы туристов, посещающих фестиваль, еще не наводнили улицы.
– Ты только представь себе! – воскликнула она, весело целуя Алексея в щеку. – Мы остановимся в отеле, который некогда был городским домом графа Келли.
– Это исполнение его произведений принесло тебе такую известность? – заинтересованно отозвался Алексей.
– Кто это так говорит?
– Я читал об этом в одной газете, поэтому знаю точно, что это правда.
– Ты слишком хорошо стал разбираться в английском юморе, – заметила Сидония, вновь целуя его. – Это становится опасным.
– Всему виной гастроли, – объяснил Алексей. – Я познакомился со столькими людьми, побывал почти везде и научился шутить по-английски. Но это всего лишь шутки, а не ругательства!
– Верю, верю. Я просто горжусь тобой. Но хватит об этом. Твой успех стал просто неожиданным – об этом я тоже читала в газетах.
Алексей рассмеялся.
– В худшей из статей меня назвали помесью Тома Круза и Паганини, добавив, что я – величайший секс-символ, который когда-либо держал в руках скрипку.
– Где это написано – в «Сан»?
– Нет, в «Дейли миррор».
Сидония присвистнула.
– Да, а «Экспресс» считает тебя парнем, который заставил Найджела Кеннеди повнимательнее смотреться в зеркало.
– Какого Найджела? – невинно переспросил Алексей, и оба расхохотались.
Понимая, что произведения графа Келли будут более чем популярными в его родном городе, Сидония решила посвятить им большую часть своего концерта. Свидетельством мудрости ее выбора уже стали воодушевленные лица студентов, которые постоянно заглядывали в окна и дверь репетиционного зала. Завершив репетицию взрывом своей новой версии двадцать седьмой сонаты Скарлатти, Сидония услышала дружные аплодисменты из коридора.
Те же самые студенты вскочили на ноги, аплодировали и кричали, когда этим вечером Алексей Орлов, более одухотворенный, чем Сидония помнила его, блистательно исполнил скрипичный концерт Мендельсона. Высокие и сладкие страстные звуки, отчетливые и чистые, как колокольный звон, и в то же время нежные, как песня ветра или шум прибоя, захватили всех слушателей.
После столь виртуозного исполнения ему неизбежно пришлось играть на бис. Студенты завопили во весь голос, когда Алексей в угоду им заиграл простые и легкие вещи: русские народные песни, музыкальные шутки Фритца Крейслера, мелодии «Битлз». Весь зал поднялся как один человек и разразился восторженными аплодисментами, и у Сидонии выступили на глазах слезы, когда она подумала, что Алексей сделал правильный выбор, не связав свою жизнь с ней, – он был слишком талантлив, слишком гениален, чтобы принадлежать одной женщине, прямо перед ним сверкали лучшие жизненные награды, а ему оставалось только протянуть свои чуткие руки, чтобы схватить их.