Страница:
– Бедняга, – еле слышно произнесла она, погруженная в свои мысли, но тут же очнулась, потому что сэр Дензил ласково похлопал ее по руке и переспросил:
– Что ты говоришь?
С тех пор, как они уехали из дома, его поведение заметно изменилось. Как того и опасалась Николь, вдали от привычного домашнего окружения он стал к ней более внимателен, более заботлив, явно проявляя все признаки влюбленности. Она была уверена, что он вот-вот сделает ей предложение, без всяких сомнений, делая ставку на то, что пообещает обеспечить ее материально и дать имя и кров горячо любимой ею дочери Майкла Морельяна.
«Но что же, – спрашивала себя Николь, – что же ответила бы ему настоящая Арабелла? Послала бы она его к черту, или, понимая всю безвыходность своего положения, согласилась стать его женой?»
В конце концов, она пришла к выводу, что просто невозможно понять логику женщины семнадцатого столетия, в котором для нее не существует никакой возможности остаться одинокой, тем более с незаконнорожденным ребенком на руках.
– Я спрашиваю, скоро ли мы доберемся до Лестера? – быстро нашлась актриса.
– К ночи. Остановимся в «Страусе».
– Звучит просто грандиозно.
Отчим Арабеллы посмотрел на нее с интересом:
– Иногда ты очень странно выражаешься.
– Простите, я просто оговорилась, – ответила Николь.
И хотя он принял это объяснение, в воздухе повисла тишина, и она явно почувствовала угрозу, исходящую от этого человека.
– А другие тоже там остановятся? – продолжила она, вспомнив совет Эммет завести близкое знакомство с какой-нибудь женщиной.
Служанку, которую выбрал для нее сэр Дензил, она уже успела невзлюбить.
– Вне всяких сомнений. Тебе будет казаться, что там собралось все мужское население, способное держать оружие и проживающее на расстоянии двадцати миль к северу и югу от берегов Трента. Все они спешат на зов короля.
– Но мы-то живем гораздо дальше.
– Настоящие патриоты короля приедут на его зов и доберутся до Ноттингема вовремя, как бы далеко они ни жили.
– И вы собираетесь сражаться за него? Вы присоединитесь к армии?
Худое лицо исказила гримаса.
– Бог свидетель, мое здоровье мне не позволит сделать это.
– Вот как? А что с вами? – не скрывая любопытства, спросила Николь.
– Болезнь легких, при которой нельзя участвовать в сражениях.
– Зачем же тогда было ехать?
– Следи за своим тоном, твои вопросы в высшей степени оскорбительны.
Николь не обратила внимания на его слова.
– Ответьте же мне, – настойчиво проговорила она.
– Я настоящий солдат короля. И уж если я не могу воевать сам, я буду помогать ему деньгами, лошадьми, людьми.
– А, понимаю.
– Многие окажутся в таком же положении, как я. Не у всех есть возможность покинуть свои поместья, чтобы присоединиться к королевскому войску.
«Но будет лучше, если они все пойдут воевать, и ты вместе с ними, – думала Николь. – Интересно, эта его болезнь – только предлог, чтобы не воевать, или он правда страдает от какого-то отвратительного недуга? Вообще-то, судя по его безумному взгляду и истощенному внешнему виду, вполне можно допустить, что он болен. И скорее всего – туберкулезом», – заключила она.
Мысль о его болезни и о том, что Арабелла была бы скорей всего вынуждена выйти замуж за этого человека, занимала ее до того самого момента, пока они не въехали на мощеный двор «Страуса». И только тут Николь вспомнила, что Арабелла – это она и проблема замужества стоит перед ней, а не перед той, в чьем теле сейчас находится ее душа.
Сама гостиница оказалась красивой, очень старой и слабо освещенной. Николь поняла, что, построенная еще в эпоху Тюдоров, она, тем не менее, оставалась модной и современной. Чтобы провести ночь в комнате, подобной тем, какие были в этой гостинице, людям в двадцатом веке приходилось уезжать за многие мили. Комната, в которой оказалась она, была с низким потолком и просто очаровывала своим убранством. Николь, стоя, с удовольствием осматривала ее, пока Маргарет, новая служанка, вытаскивала из саквояжа платья и встряхивала их.
– Вам помочь переодеться, госпожа?
– Ни за что. Сначала мне нужно выпить.
Девушка сделала ей реверанс, но не очень учтиво: по-видимому, она не любила Арабеллу за что-то, что произошло между ними давно и о чем не могла знать Николь.
– Как вам будет угодно.
Актриса невольно подумала, что она является прототипом миссис Данверс из пьесы «Ребекка», и ей оставалось только надеяться, что девушка окажется терпеливой и вежливой, иначе эта чудесная поездка может превратиться в заключение под стражу.
– Можешь пока переодеться сама, – бросила Николь через плечо, выходя из комнаты, и начала спускаться по деревянной лестнице.
Не будучи сильна в архитектуре, Николь все же поняла, что здание действительно принадлежит к временам королевы Елизаветы, потому что площадки между лестничными маршами были не огорожены и украшены резными столбиками. Именно это позволило ей посмотреть вниз, чтобы понять, что за шум доносится от дверей, ведущих во двор.
В дверях стоял мужчина, одетый в дорожный костюм, черный цвет которого прекрасно сочетался с малиновым цветом ремня, к широкополой темной шляпе было прикреплено несколько малиновых перьев. Когда он снял перчатки, Николь увидела чистейшей воды изумруд, ярко блеснувший в матовом свете свечей. Она, как зачарованная, разглядывала незнакомца, и он, в ту же минуту почувствовав, что на него смотрят, оглянулся. На нее смотрели глаза цыгана, глаза цвета жаркого летнего полдня, цвета крепчайшего старого коньяка, цвета сладостных дней и пожара осенних листьев, глаза, в глубине которых, казалось, затаился блеск темной воды стремительно мчавшихся горных потоков.
Слегка улыбнувшись, мужчина снял шляпу, и ему на плечи упала копна черных волос, таких же длинных, как у Майкла. Но в отличие от каштановых прямых прядей любовника Арабеллы, у этого человека волосы были густые и кудрявые, черные, как вороново крыло, и блестевшие таким же матовым блеском.
– К вашим услугам, мэм, – произнес он и поклонился.
В голове у Николь все смешалось, она совершенно забыла про Арабеллу и про то, в каком времени она находится. Она усмехнулась и непринужденно ответила:
– Боже мой! Ничего не имела бы против заполучить вас в качестве рождественского подарка.
Он выглядел удивленным:
– Рождественского? Но сейчас ведь только август.
– Да, знаю. Прошу прощения, я сказала, не подумав, – с этими словами Николь начала спускаться по лестнице, пока он стоял и ждал ее.
Когда она подошла, мужчина снова поклонился.
– Джоселин Аттвуд, к вашим услугам.
– Ник… Арабелла Локсли, приветствую вас, – она протянула руку для пожатия.
Вместо этого он ее поцеловал.
– Очень приятно, госпожа.
Лицо, в которое она смотрела, было очень интересным. Темные блестящие глаза, обрамленные длинными ресницами, придавали ему почти женственный вид, но это впечатление ни в коем случае не подтверждалось, стоило посмотреть на другие черты его лица. Под вьющимися волосами был виден широкий лоб интеллигента, нос был тонок и слегка удлинен, выдавая его аристократическое происхождение, на полных чувственных губах играла очаровательная улыбка. Это было лицо повесы и бездельника, и все же его черты таили в себе ум и понимание, а его бесшабашный вид не мог скрыть чувство собственного достоинства. Вся его фигура выдавала в нем человека, который прекрасно знает, как себя вести. Среднего роста и комплекции, он обладал силой и внутренней элегантностью, которая, без всяких сомнений, могла передаться только по наследству через несколько поколений.
– Вы остановились здесь? – спросил он, явно оценивая ее.
Стараясь не подать виду, что она с интересом его изучает, Николь ответила:
– Да, вместе с отцом. Он держит путь в Ноттингем на встречу с королем, – она вдруг испугалась, что сморозила глупость – ведь он вполне мог оказаться сторонником парламентариев.
Но, словно прочитав ее мысли, Джоселин сказал:
– Я тоже направляюсь туда. У его величества нет другого выхода, кроме как стоять твердо и до конца, и он дорожит любым человеком, спешащим ему на помощь.
– Это на самом деле так, – согласилась с ним Николь, заметив, что он бросил на нее испытующий взгляд.
– Вы разбираетесь в положении дел?
– Конечно. Ведь сейчас очень интересное, хотя и беспокойное время.
Он снисходительно улыбнулся:
– Вы умны не по годам, мэм. Могу поклясться, что очень немногие женщины в таком возрасте интересуются политикой.
– Тем хуже для них, – резко сказала Николь. – Между прочим, мне двадцать семь лет, – она произнесла это прежде, чем успела подумать, и тут же заметила, что лицо Джоселина слегка помрачнело.
– Боже мой! Я дал бы вам по крайней мере лет на десять меньше. Вы меня извините, но у меня почти шестнадцатилетняя дочь, и вы выглядите ее ровесницей.
Последовала неловкая пауза, она была явно разочарована, подумав, что наверняка он женат. Однако он не успел заметить ее замешательства, потому что она быстро обернулась, услышав тихие шаги, которые, как она безошибочно угадала, принадлежали сэру Дензилу Локсли. В первый раз она почти обрадовалась его появлению и быстро проговорила:
– Это мой отец, сэр. Сэр Дензил Локсли из Хазли Корт.
– Это в Оксфордшире? – спросил Джоселин, и когда отчим Арабеллы согласно кивнул, продолжал: – Должно быть, вы знаете семью моих кузенов Ноллисов. Им принадлежит дом недалеко от Хенлей, Грейз Корт.
– Конечно, я о них слышал, хотя мы никогда и не встречались. А сами вы принадлежите к роду Эйвонов, сэр?
– Да, мой старший брат – герцог.
Сэр Дензил поклонился.
– Знакомство с вами делает мне честь, милорд. Уверен, что наши отцы были знакомы и встречались не раз.
– В самом деле? Тогда для меня было бы истинным удовольствием, если вы и ваша дочь… – его взгляд, обращенный к Николь, был все еще полон недоверия, – …присоединитесь ко мне за ужином. Здешний хозяин накроет для меня стол в отдельной комнате.
Как сказала бы Николь, сэр Дензил сделался сама любезность.
– Мы будем просто в восторге. Во время путешествий нет ничего приятнее, чем заводить новые знакомства.
– Что ж, тогда я присоединюсь к вам, как только стряхну с себя дорожную пыль.
Но когда они, наконец, сели за стол, освещенный слабым светом мерцающих свечей в подсвечниках, наверное, самых больших, которые только были в доме, ночь уже полностью вступила в свои права; темнота протягивала в комнату через окно черные пальцы, похожие на длинные черные сливы. Как это часто с ней бывало, Николь вдруг почувствовала нереальность происходящего, ей казалось, что она играет роль в историческом фильме, и, украдкой поглядывая на окно, она была почти уверена, что увидит там кучу операторов и осветителей, следящих за каждым ее движением. Эта иллюзия усиливалась тем, что, покинув привычную обстановку Хазли Корт, она попала в «большой мир», путешествуя по стране, совершенно ей незнакомой и чужой. Непроизвольно вздохнув, она увидела, что проницательный взгляд Джоселина, в котором явно читался вопрос, устремлен на нее.
Он так и не переоделся, но побрился и причесал непослушные волосы, которые теперь спадали ему на плечи аккуратными локонами. Незаметно разглядывая его, Николь пыталась угадать, сколько ему может быть лет, и, в конце концов, пришла к выводу, что никак не больше сорока. Помня о своей недавней ошибке, она решила осторожно спросить его об этом.
– Вы сказали, что у вас есть дочь примерно моих лет, сэр. Позвольте заметить, что вы слишком молодо для этого выглядите.
– Арабелла, что ты себе позволяешь! – запротестовал было сэр Дензил, но Джоселин тут же охотно ответил:
– Мне тридцать восемь лет, однако, как я понял, моя дочь гораздо младше вас, – тонкие брови сэра Локсли поползли вверх, но Николь не дала ему ничего сказать.
– Мне казалось, вы сказали, что ей шестнадцать, лорд Джоселин, тогда я старше ее всего на год.
– В самом деле? Но я мог бы поклясться… – он не закончил фразы, а вместо этого поднял бокал и произнес: – Тогда я пью за обеих – за нее и за вас, – с этими словами он осушил бокал и пристально смотрел на нее поверх его края, пока она делала то же самое.
«Он вовсе не удовлетворен моим объяснением», – подумала Николь и с облегчением вздохнула, когда принесли блюда с едой, и все его внимание переключилось на еду.
По ее мнению, еды было огромное количество, хотя по тем временам ее было достаточно лишь для легкого ужина. По размеру языка она определила, что он – говяжий, что было лакомством для простого фермера, равно как и студень из свиной головы. Были также поданы: холодный пирог с мясом птицы, огромная чаша моллюсков и сыр «стилтон», который появился на столе со специальной ложечкой, чтобы выковыривать из него личинки. Лениво ковыряясь в тарелке, Николь обнаружила, что выпила уже достаточно много, и поняла, что в этом виноват Джоселин, моментально наполнявший ее бокал. Понимая, что он наблюдает за ней, она старалась избегать его взгляда, который странно возбуждал ее. Хотя в этом мужчине не было ничего странного или пугающего, ее не оставляло чувство, что он может без труда прочесть все ее мысли, причем не останется ничего, что бы она смогла от него скрыть. Ей стоило большого труда сосредоточивать все свое внимание на разговоре.
– Я уверен, – между тем говорил он, – что положение короля не слишком прочно. Покинув Лондон, он допустил большую ошибку.
Сэр Дензил, явно благоговея перед своим знатным собеседником, произнес:
– Да, вы правы, – потом он вдруг разоткровенничался. – Я послал на встречу с его величеством пока только интеллигенцию. Я, кстати, его агент и в случае необходимости подниму на его сторону все мужское население Оксфордшира.
– Значит ли это, что вы располагаете какой-нибудь дополнительной информацией?
– Только той, что король надеется, что его войско составит несколько тысяч человек.
– На стороне Парламента тоже есть сильные противники, – задумчиво проговорил Джоселин. – Эссекс и Варвик – эти имена кое-что значат. Народ вполне может встать на их сторону.
– Они злоупотребили его доверием, – прошипел сэр Дензил, поджав губы. – Как могут титулованные аристократы выступать против своего короля?
– При сложившейся мрачной ситуации, – серьезно сказал Джоселин, – я думаю, мы станем свидетелями еще многих измен. Просто немыслимо – всех считать союзниками, – мрачное лицо сэра Дензила, казалось, потемнело еще больше.
– Чем же все это кончится?
– Кто знает? Но творящиеся в стране гражданские беспорядки, без сомнения, ни к чему хорошему не приведут, – Аттвуд осушил еще один бокал. – Однако среди всего этого есть и хорошие новости. Племянники короля, принцы Руперт и Морис, едут из Богемии, чтобы присоединиться к нему.
– Принц Руперт? – спросила Николь. – Он случайно не сын Зимней Королевы?
Мужчины уставились на нее в недоумении.
– Он является сыном сестры короля, Елизаветы. Ее называют Червонная Дама, и я никогда не слышал, чтобы ее звали как-то иначе, – нахмурился сэр Дензил. – Иногда, Арабелла, ты говоришь очень странные вещи.
Она пожала плечами, решив не давать ему повода для спора:
– Простите, отец. Мне казалось, что я слышала, как кто-то назвал ее так. Так, значит, Руперт тоже будет в Ноттингеме?
Джоселин улыбнулся:
– Он со своими людьми уже добрался до Ньюкастла. Он один из лучших фехтовальщиков в Европе, и его помощь дядюшке будет очень кстати.
Николь снова вспомнила имена Эррола Флина и Дугласа Фэрбенкса и засмеялась от удовольствия:
– Я очень надеюсь, что мне удастся его увидеть.
– Если он будет в Ноттингеме одновременно с нами, я сам лично прослежу, чтобы ты была ему представлена, – напыщенно проговорил сэр Дензил.
– Я никогда этого не дождусь! – воскликнула Николь.
Чувство нереальности теперь усиливалось мыслями о том, что она повстречает настоящих исторических персонажей, ставших в ее веке легендарными, и от предчувствия этого ее начало трясти, как в лихорадке.
– Я думаю, вы понравитесь принцу, – сказал лорд Джоселин, и его глаза странно блеснули.
– Откуда вы знаете?
– Потому что, прошу прощения, госпожа, но говорят, что он ценит красивых женщин.
Слегка шокированная, Николь подумала, что это первый комплимент, который она получила в качестве Арабеллы, если не считать конкретные намеки сэра Дензила. У нее появилось жгучее желание посмотреться в зеркало. Она встала:
– С вашего позволения, джентльмены, я бы хотела пойти отдохнуть. Сегодняшнее путешествие утомило меня гораздо больше, чем мне казалось, – с какой легкостью, подумала она про себя, ей удалось найти подходящий предлог, чтобы покинуть комнату, и преподнести его в манере этого далекого столетия.
Лорд Джоселин поклонился:
– До завтра, госпожа Локсли.
– Надеюсь, – сдержанно ответила она.
Оказавшись за дверью, она тут же бросилась в свою комнату и достала из саквояжа ручное зеркало, которое было теперь чуть ли не главной вещью в ее туалете. Посмотревшись в него, она обнаружила, что Арабелла действительно очень мила. В свете свечей волосы цвета спелой пшеницы отливали золотом, вьющиеся пряди колыхались подобно волнам, когда она качала головой. Глаза блестели и в полутьме казались почти сапфировыми, ярко-розовые губы кривились в легкой усмешке.
– Ты только посмотри на себя, – вслух проговорила Николь, – всего несколько стаканов вина – и ты ухмыляешься, как дурочка. Если бы тебя сейчас увидел Луис, он бы смеялся до коликов.
Но жестокая правда была в том, что Луис был от нее на расстоянии миллионов световых лет. И Луис, который спал с гибкой стройной женщиной, скорей всего, не стал бы смеяться, а нашел, что эта приторная красота из другого столетия вовсе непривлекательна и не удостоил бы ее даже улыбкой.
На мгновение Николь вспыхнула от возмущения, ощутив неприязнь к телу, с которым была теперь связана таким странным образом. Тут ее мысли вернулись в настоящее, и она с сожалением подумала о том, что, может быть, уже больше никогда не увидит своего любовника и не сможет узнать, как бы он отреагировал на то, что произошло.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
– Что ты говоришь?
С тех пор, как они уехали из дома, его поведение заметно изменилось. Как того и опасалась Николь, вдали от привычного домашнего окружения он стал к ней более внимателен, более заботлив, явно проявляя все признаки влюбленности. Она была уверена, что он вот-вот сделает ей предложение, без всяких сомнений, делая ставку на то, что пообещает обеспечить ее материально и дать имя и кров горячо любимой ею дочери Майкла Морельяна.
«Но что же, – спрашивала себя Николь, – что же ответила бы ему настоящая Арабелла? Послала бы она его к черту, или, понимая всю безвыходность своего положения, согласилась стать его женой?»
В конце концов, она пришла к выводу, что просто невозможно понять логику женщины семнадцатого столетия, в котором для нее не существует никакой возможности остаться одинокой, тем более с незаконнорожденным ребенком на руках.
– Я спрашиваю, скоро ли мы доберемся до Лестера? – быстро нашлась актриса.
– К ночи. Остановимся в «Страусе».
– Звучит просто грандиозно.
Отчим Арабеллы посмотрел на нее с интересом:
– Иногда ты очень странно выражаешься.
– Простите, я просто оговорилась, – ответила Николь.
И хотя он принял это объяснение, в воздухе повисла тишина, и она явно почувствовала угрозу, исходящую от этого человека.
– А другие тоже там остановятся? – продолжила она, вспомнив совет Эммет завести близкое знакомство с какой-нибудь женщиной.
Служанку, которую выбрал для нее сэр Дензил, она уже успела невзлюбить.
– Вне всяких сомнений. Тебе будет казаться, что там собралось все мужское население, способное держать оружие и проживающее на расстоянии двадцати миль к северу и югу от берегов Трента. Все они спешат на зов короля.
– Но мы-то живем гораздо дальше.
– Настоящие патриоты короля приедут на его зов и доберутся до Ноттингема вовремя, как бы далеко они ни жили.
– И вы собираетесь сражаться за него? Вы присоединитесь к армии?
Худое лицо исказила гримаса.
– Бог свидетель, мое здоровье мне не позволит сделать это.
– Вот как? А что с вами? – не скрывая любопытства, спросила Николь.
– Болезнь легких, при которой нельзя участвовать в сражениях.
– Зачем же тогда было ехать?
– Следи за своим тоном, твои вопросы в высшей степени оскорбительны.
Николь не обратила внимания на его слова.
– Ответьте же мне, – настойчиво проговорила она.
– Я настоящий солдат короля. И уж если я не могу воевать сам, я буду помогать ему деньгами, лошадьми, людьми.
– А, понимаю.
– Многие окажутся в таком же положении, как я. Не у всех есть возможность покинуть свои поместья, чтобы присоединиться к королевскому войску.
«Но будет лучше, если они все пойдут воевать, и ты вместе с ними, – думала Николь. – Интересно, эта его болезнь – только предлог, чтобы не воевать, или он правда страдает от какого-то отвратительного недуга? Вообще-то, судя по его безумному взгляду и истощенному внешнему виду, вполне можно допустить, что он болен. И скорее всего – туберкулезом», – заключила она.
Мысль о его болезни и о том, что Арабелла была бы скорей всего вынуждена выйти замуж за этого человека, занимала ее до того самого момента, пока они не въехали на мощеный двор «Страуса». И только тут Николь вспомнила, что Арабелла – это она и проблема замужества стоит перед ней, а не перед той, в чьем теле сейчас находится ее душа.
Сама гостиница оказалась красивой, очень старой и слабо освещенной. Николь поняла, что, построенная еще в эпоху Тюдоров, она, тем не менее, оставалась модной и современной. Чтобы провести ночь в комнате, подобной тем, какие были в этой гостинице, людям в двадцатом веке приходилось уезжать за многие мили. Комната, в которой оказалась она, была с низким потолком и просто очаровывала своим убранством. Николь, стоя, с удовольствием осматривала ее, пока Маргарет, новая служанка, вытаскивала из саквояжа платья и встряхивала их.
– Вам помочь переодеться, госпожа?
– Ни за что. Сначала мне нужно выпить.
Девушка сделала ей реверанс, но не очень учтиво: по-видимому, она не любила Арабеллу за что-то, что произошло между ними давно и о чем не могла знать Николь.
– Как вам будет угодно.
Актриса невольно подумала, что она является прототипом миссис Данверс из пьесы «Ребекка», и ей оставалось только надеяться, что девушка окажется терпеливой и вежливой, иначе эта чудесная поездка может превратиться в заключение под стражу.
– Можешь пока переодеться сама, – бросила Николь через плечо, выходя из комнаты, и начала спускаться по деревянной лестнице.
Не будучи сильна в архитектуре, Николь все же поняла, что здание действительно принадлежит к временам королевы Елизаветы, потому что площадки между лестничными маршами были не огорожены и украшены резными столбиками. Именно это позволило ей посмотреть вниз, чтобы понять, что за шум доносится от дверей, ведущих во двор.
В дверях стоял мужчина, одетый в дорожный костюм, черный цвет которого прекрасно сочетался с малиновым цветом ремня, к широкополой темной шляпе было прикреплено несколько малиновых перьев. Когда он снял перчатки, Николь увидела чистейшей воды изумруд, ярко блеснувший в матовом свете свечей. Она, как зачарованная, разглядывала незнакомца, и он, в ту же минуту почувствовав, что на него смотрят, оглянулся. На нее смотрели глаза цыгана, глаза цвета жаркого летнего полдня, цвета крепчайшего старого коньяка, цвета сладостных дней и пожара осенних листьев, глаза, в глубине которых, казалось, затаился блеск темной воды стремительно мчавшихся горных потоков.
Слегка улыбнувшись, мужчина снял шляпу, и ему на плечи упала копна черных волос, таких же длинных, как у Майкла. Но в отличие от каштановых прямых прядей любовника Арабеллы, у этого человека волосы были густые и кудрявые, черные, как вороново крыло, и блестевшие таким же матовым блеском.
– К вашим услугам, мэм, – произнес он и поклонился.
В голове у Николь все смешалось, она совершенно забыла про Арабеллу и про то, в каком времени она находится. Она усмехнулась и непринужденно ответила:
– Боже мой! Ничего не имела бы против заполучить вас в качестве рождественского подарка.
Он выглядел удивленным:
– Рождественского? Но сейчас ведь только август.
– Да, знаю. Прошу прощения, я сказала, не подумав, – с этими словами Николь начала спускаться по лестнице, пока он стоял и ждал ее.
Когда она подошла, мужчина снова поклонился.
– Джоселин Аттвуд, к вашим услугам.
– Ник… Арабелла Локсли, приветствую вас, – она протянула руку для пожатия.
Вместо этого он ее поцеловал.
– Очень приятно, госпожа.
Лицо, в которое она смотрела, было очень интересным. Темные блестящие глаза, обрамленные длинными ресницами, придавали ему почти женственный вид, но это впечатление ни в коем случае не подтверждалось, стоило посмотреть на другие черты его лица. Под вьющимися волосами был виден широкий лоб интеллигента, нос был тонок и слегка удлинен, выдавая его аристократическое происхождение, на полных чувственных губах играла очаровательная улыбка. Это было лицо повесы и бездельника, и все же его черты таили в себе ум и понимание, а его бесшабашный вид не мог скрыть чувство собственного достоинства. Вся его фигура выдавала в нем человека, который прекрасно знает, как себя вести. Среднего роста и комплекции, он обладал силой и внутренней элегантностью, которая, без всяких сомнений, могла передаться только по наследству через несколько поколений.
– Вы остановились здесь? – спросил он, явно оценивая ее.
Стараясь не подать виду, что она с интересом его изучает, Николь ответила:
– Да, вместе с отцом. Он держит путь в Ноттингем на встречу с королем, – она вдруг испугалась, что сморозила глупость – ведь он вполне мог оказаться сторонником парламентариев.
Но, словно прочитав ее мысли, Джоселин сказал:
– Я тоже направляюсь туда. У его величества нет другого выхода, кроме как стоять твердо и до конца, и он дорожит любым человеком, спешащим ему на помощь.
– Это на самом деле так, – согласилась с ним Николь, заметив, что он бросил на нее испытующий взгляд.
– Вы разбираетесь в положении дел?
– Конечно. Ведь сейчас очень интересное, хотя и беспокойное время.
Он снисходительно улыбнулся:
– Вы умны не по годам, мэм. Могу поклясться, что очень немногие женщины в таком возрасте интересуются политикой.
– Тем хуже для них, – резко сказала Николь. – Между прочим, мне двадцать семь лет, – она произнесла это прежде, чем успела подумать, и тут же заметила, что лицо Джоселина слегка помрачнело.
– Боже мой! Я дал бы вам по крайней мере лет на десять меньше. Вы меня извините, но у меня почти шестнадцатилетняя дочь, и вы выглядите ее ровесницей.
Последовала неловкая пауза, она была явно разочарована, подумав, что наверняка он женат. Однако он не успел заметить ее замешательства, потому что она быстро обернулась, услышав тихие шаги, которые, как она безошибочно угадала, принадлежали сэру Дензилу Локсли. В первый раз она почти обрадовалась его появлению и быстро проговорила:
– Это мой отец, сэр. Сэр Дензил Локсли из Хазли Корт.
– Это в Оксфордшире? – спросил Джоселин, и когда отчим Арабеллы согласно кивнул, продолжал: – Должно быть, вы знаете семью моих кузенов Ноллисов. Им принадлежит дом недалеко от Хенлей, Грейз Корт.
– Конечно, я о них слышал, хотя мы никогда и не встречались. А сами вы принадлежите к роду Эйвонов, сэр?
– Да, мой старший брат – герцог.
Сэр Дензил поклонился.
– Знакомство с вами делает мне честь, милорд. Уверен, что наши отцы были знакомы и встречались не раз.
– В самом деле? Тогда для меня было бы истинным удовольствием, если вы и ваша дочь… – его взгляд, обращенный к Николь, был все еще полон недоверия, – …присоединитесь ко мне за ужином. Здешний хозяин накроет для меня стол в отдельной комнате.
Как сказала бы Николь, сэр Дензил сделался сама любезность.
– Мы будем просто в восторге. Во время путешествий нет ничего приятнее, чем заводить новые знакомства.
– Что ж, тогда я присоединюсь к вам, как только стряхну с себя дорожную пыль.
Но когда они, наконец, сели за стол, освещенный слабым светом мерцающих свечей в подсвечниках, наверное, самых больших, которые только были в доме, ночь уже полностью вступила в свои права; темнота протягивала в комнату через окно черные пальцы, похожие на длинные черные сливы. Как это часто с ней бывало, Николь вдруг почувствовала нереальность происходящего, ей казалось, что она играет роль в историческом фильме, и, украдкой поглядывая на окно, она была почти уверена, что увидит там кучу операторов и осветителей, следящих за каждым ее движением. Эта иллюзия усиливалась тем, что, покинув привычную обстановку Хазли Корт, она попала в «большой мир», путешествуя по стране, совершенно ей незнакомой и чужой. Непроизвольно вздохнув, она увидела, что проницательный взгляд Джоселина, в котором явно читался вопрос, устремлен на нее.
Он так и не переоделся, но побрился и причесал непослушные волосы, которые теперь спадали ему на плечи аккуратными локонами. Незаметно разглядывая его, Николь пыталась угадать, сколько ему может быть лет, и, в конце концов, пришла к выводу, что никак не больше сорока. Помня о своей недавней ошибке, она решила осторожно спросить его об этом.
– Вы сказали, что у вас есть дочь примерно моих лет, сэр. Позвольте заметить, что вы слишком молодо для этого выглядите.
– Арабелла, что ты себе позволяешь! – запротестовал было сэр Дензил, но Джоселин тут же охотно ответил:
– Мне тридцать восемь лет, однако, как я понял, моя дочь гораздо младше вас, – тонкие брови сэра Локсли поползли вверх, но Николь не дала ему ничего сказать.
– Мне казалось, вы сказали, что ей шестнадцать, лорд Джоселин, тогда я старше ее всего на год.
– В самом деле? Но я мог бы поклясться… – он не закончил фразы, а вместо этого поднял бокал и произнес: – Тогда я пью за обеих – за нее и за вас, – с этими словами он осушил бокал и пристально смотрел на нее поверх его края, пока она делала то же самое.
«Он вовсе не удовлетворен моим объяснением», – подумала Николь и с облегчением вздохнула, когда принесли блюда с едой, и все его внимание переключилось на еду.
По ее мнению, еды было огромное количество, хотя по тем временам ее было достаточно лишь для легкого ужина. По размеру языка она определила, что он – говяжий, что было лакомством для простого фермера, равно как и студень из свиной головы. Были также поданы: холодный пирог с мясом птицы, огромная чаша моллюсков и сыр «стилтон», который появился на столе со специальной ложечкой, чтобы выковыривать из него личинки. Лениво ковыряясь в тарелке, Николь обнаружила, что выпила уже достаточно много, и поняла, что в этом виноват Джоселин, моментально наполнявший ее бокал. Понимая, что он наблюдает за ней, она старалась избегать его взгляда, который странно возбуждал ее. Хотя в этом мужчине не было ничего странного или пугающего, ее не оставляло чувство, что он может без труда прочесть все ее мысли, причем не останется ничего, что бы она смогла от него скрыть. Ей стоило большого труда сосредоточивать все свое внимание на разговоре.
– Я уверен, – между тем говорил он, – что положение короля не слишком прочно. Покинув Лондон, он допустил большую ошибку.
Сэр Дензил, явно благоговея перед своим знатным собеседником, произнес:
– Да, вы правы, – потом он вдруг разоткровенничался. – Я послал на встречу с его величеством пока только интеллигенцию. Я, кстати, его агент и в случае необходимости подниму на его сторону все мужское население Оксфордшира.
– Значит ли это, что вы располагаете какой-нибудь дополнительной информацией?
– Только той, что король надеется, что его войско составит несколько тысяч человек.
– На стороне Парламента тоже есть сильные противники, – задумчиво проговорил Джоселин. – Эссекс и Варвик – эти имена кое-что значат. Народ вполне может встать на их сторону.
– Они злоупотребили его доверием, – прошипел сэр Дензил, поджав губы. – Как могут титулованные аристократы выступать против своего короля?
– При сложившейся мрачной ситуации, – серьезно сказал Джоселин, – я думаю, мы станем свидетелями еще многих измен. Просто немыслимо – всех считать союзниками, – мрачное лицо сэра Дензила, казалось, потемнело еще больше.
– Чем же все это кончится?
– Кто знает? Но творящиеся в стране гражданские беспорядки, без сомнения, ни к чему хорошему не приведут, – Аттвуд осушил еще один бокал. – Однако среди всего этого есть и хорошие новости. Племянники короля, принцы Руперт и Морис, едут из Богемии, чтобы присоединиться к нему.
– Принц Руперт? – спросила Николь. – Он случайно не сын Зимней Королевы?
Мужчины уставились на нее в недоумении.
– Он является сыном сестры короля, Елизаветы. Ее называют Червонная Дама, и я никогда не слышал, чтобы ее звали как-то иначе, – нахмурился сэр Дензил. – Иногда, Арабелла, ты говоришь очень странные вещи.
Она пожала плечами, решив не давать ему повода для спора:
– Простите, отец. Мне казалось, что я слышала, как кто-то назвал ее так. Так, значит, Руперт тоже будет в Ноттингеме?
Джоселин улыбнулся:
– Он со своими людьми уже добрался до Ньюкастла. Он один из лучших фехтовальщиков в Европе, и его помощь дядюшке будет очень кстати.
Николь снова вспомнила имена Эррола Флина и Дугласа Фэрбенкса и засмеялась от удовольствия:
– Я очень надеюсь, что мне удастся его увидеть.
– Если он будет в Ноттингеме одновременно с нами, я сам лично прослежу, чтобы ты была ему представлена, – напыщенно проговорил сэр Дензил.
– Я никогда этого не дождусь! – воскликнула Николь.
Чувство нереальности теперь усиливалось мыслями о том, что она повстречает настоящих исторических персонажей, ставших в ее веке легендарными, и от предчувствия этого ее начало трясти, как в лихорадке.
– Я думаю, вы понравитесь принцу, – сказал лорд Джоселин, и его глаза странно блеснули.
– Откуда вы знаете?
– Потому что, прошу прощения, госпожа, но говорят, что он ценит красивых женщин.
Слегка шокированная, Николь подумала, что это первый комплимент, который она получила в качестве Арабеллы, если не считать конкретные намеки сэра Дензила. У нее появилось жгучее желание посмотреться в зеркало. Она встала:
– С вашего позволения, джентльмены, я бы хотела пойти отдохнуть. Сегодняшнее путешествие утомило меня гораздо больше, чем мне казалось, – с какой легкостью, подумала она про себя, ей удалось найти подходящий предлог, чтобы покинуть комнату, и преподнести его в манере этого далекого столетия.
Лорд Джоселин поклонился:
– До завтра, госпожа Локсли.
– Надеюсь, – сдержанно ответила она.
Оказавшись за дверью, она тут же бросилась в свою комнату и достала из саквояжа ручное зеркало, которое было теперь чуть ли не главной вещью в ее туалете. Посмотревшись в него, она обнаружила, что Арабелла действительно очень мила. В свете свечей волосы цвета спелой пшеницы отливали золотом, вьющиеся пряди колыхались подобно волнам, когда она качала головой. Глаза блестели и в полутьме казались почти сапфировыми, ярко-розовые губы кривились в легкой усмешке.
– Ты только посмотри на себя, – вслух проговорила Николь, – всего несколько стаканов вина – и ты ухмыляешься, как дурочка. Если бы тебя сейчас увидел Луис, он бы смеялся до коликов.
Но жестокая правда была в том, что Луис был от нее на расстоянии миллионов световых лет. И Луис, который спал с гибкой стройной женщиной, скорей всего, не стал бы смеяться, а нашел, что эта приторная красота из другого столетия вовсе непривлекательна и не удостоил бы ее даже улыбкой.
На мгновение Николь вспыхнула от возмущения, ощутив неприязнь к телу, с которым была теперь связана таким странным образом. Тут ее мысли вернулись в настоящее, и она с сожалением подумала о том, что, может быть, уже больше никогда не увидит своего любовника и не сможет узнать, как бы он отреагировал на то, что произошло.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Мост через быстро несущиеся воды реки Трент издалека казался таким узким, что на нем едва смогли бы разминуться два пешехода. Но когда громоздкая карета сэра Дензила Локсли приблизилась, то стало очевидно, что он вполне пригоден для переправы, правда, только одного экипажа. Поэтому на берегу выстроилась длинная вереница из повозок и карет, пассажиры которых нетерпеливо ждали, когда настанет их черед переправляться через реку. Заинтересованная всей этой суетой и спорами, Николь, не отрываясь, смотрела в окно. В ней все сильнее росло ощущение того, что она принимает участие в грандиозном театрализованном представлении.
Кругом были люди: пешие, конные, в простых грубых повозках и в дорогих величественных экипажах, – каждый из них старался как можно быстрее пересечь мост через Трент, на противоположном берегу которого расположился Ноттингем. Завороженно наблюдая за всеми этими людьми, Николь обратила внимание, что не все они пришли сюда для того, чтобы встретиться с королем. Многие пешеходы ругались, раздраженные тем, что им перекрыли главную дорогу в город, они отважно лезли под колеса, и их спасало лишь то, что попав на мост, все экипажи двигались не быстрее улиток.
Когда они были в середине очереди, Николь заметила черную карету лорда Джоселина Аттвуда с фамильным гербом Эйвонов на боку: в нем преобладали малиновый и золотой цвета.
«Впечатляет!» – подумала Николь и улыбнулась, увидев, как из окна кареты высунулась сначала знакомая шляпа, а потом – голова самого Аттвуда.
Он бросал что-то, по-видимому, монеты, потому что окружающие экипаж люди тут же рассыпались, что позволило ему двигаться относительно быстро.
– Наш новый друг тоже приближается к переправе, – сказала она радостным голосом.
Сэр Дензил не ответил, и Николь увидела, что глаза у него закрыты, хотя было не похоже, что он спит, потому что губы у него двигались, как если бы он молился. Отнесясь к этому поначалу с уважением, актриса вдруг почувствовала, что ее охватила дрожь, когда она подумала, о чем может молиться этот человек, решив, что все, о чем он думает, связано с ней.
Отчим Арабеллы не собирался никому давать чаевые, поэтому только через час они наконец-то смогли пересечь узкий мост и въехали в город с южной стороны. Взгляд приезжего неизменно обращался налево, где на востоке, подпирая купол неба, возвышался величественный Ноттингемский дворец. Расположенный на скале, возвышающейся на добрых сто футов над примыкающими к реке долинами, он восхищал и подавлял своим видом. В двадцатом веке, играя в ноттингемском театре, Николь побывала на его развалинах и посетила дворцовый музей, горько жалея тогда о том, что от его былой мощи не осталось почти ничего, что могло бы напомнить о легендарной битве злого шерифа с доблестным Робином Гудом. Теперь же, хотя и было видно, что дворец уже довольно старый, актриса в полной мере убедилась в его величии и великолепии, представив себе, каким он был во времена своей славы. К своему огромному удивлению, Николь увидела реку, омывающую стены дворца и явно заменяющую ров; она прекрасно помнила, что в ее веке от этой реки не осталось и следа.
Карета повернула к огромному зданию, расположенному перед крепостной стеной, и остановилась возле старинного постоялого двора, уютно примостившегося между крепостным валом и рекой, в непосредственной близости от скалы, на которой возвышался дворец. Над входом в гостиницу висела доска, на которой было написано «Пилигрим», и, прочитав название, Николь вдруг начала кое-что вспоминать. Она была уверена, что тогда, в будущем, она побывает на этом месте и они неплохо повеселятся именно в этом заведении, которое будет называться «Поход в Иерусалим». Ее спутником будет один актер, ставший через какое-то время одним из ее любовников. В тот день они оба были страшно возбуждены, узнав, что эта гостиница является самой старинной в Англии. Почувствовав дрожь возбуждения от того, что она попала на то место, которое в какой-то мере имело отношение к ее прошлой жизни, Николь повернулась к сэру Дензилу и, как только экипаж остановился, спросила:
– Мы не станем останавливаться здесь?
– Напротив, именно здесь мы и остановимся. А почему ты спрашиваешь?
– Но эта гостиница просто прилипла к скале… и мне кажется, что здесь не очень уютно.
– Но все остальные постоялые дворы в городе наверняка забиты битком, и я подумал, что тебе понравится это историческое здание. Когда-то оно служило дворцовой пивной и в нем собирались и знатные рыцари, и простой люд перед тем, как идти в поход против сарацинов, – он приблизился к ней. – Но ты ужасно побледнела, дитя мое, – с этими словами сэр Дензил обеими руками схватил ее маленькую ладошку.
Николь торопливо ответила:
– Мне просто нужно выйти на воздух, – она открыла дверцу кареты и, не дожидаясь пока кучер опустит подножку из трех ступенек, немного неуклюже спрыгнула на землю.
Прямо перед собой она увидела реку, извивающуюся между скалами и тускло мерцавшую под чужим хмурым небом; ветер, неожиданно сильный и холодный для августа, вздымал на ее поверхности небольшие волны. На берегу стояла ветряная мельница, ветер добросовестно раскручивал лопасти колеса, ниже по течению виднелась еще одна. Ближняя явно обеспечивала замок так необходимыми его обитателям хлебом и пивом; все ее выходы были сделаны в виде пещер, ведущих к замку и закрытых воротами.
Никогда еще Николь не чувствовала себя такой одинокой, мрачное здание на своем каменном постаменте преобладало над всем и подавляло все вокруг; река казалась безжизненной, по ее берегам не виднелось ни одного дома, и только одинокий рыбак сидел на противоположном берегу. Знание того, что через какое-то время этой реки не будет вовсе, что она полностью исчезнет с лица земли, так напугало Николь, что она начала мелко дрожать. И тут ей в голову пришла ужасная мысль.
Стоя на этом месте и глядя на эту фантастическую картину глазами жителя двадцатого века, Николь вдруг подумала, что это и есть реальность, это и есть ее настоящая жизнь, а то, где она была раньше, ушло, растворилось в воспоминаниях, превратилось в сон.
Стоя на берегу реки и отчаянно борясь с этой мыслью, Николь была просто парализована страхом, страхом того, что прошлое, в котором она оказалась, почти полностью овладело ею и все больше подавляет ее. Николь Холл потихоньку исчезает, медленно удаляется от нее, чтобы, быть может, уже никогда не вернуться.
Полная мрачных дум, она отказалась от ужина, понимая, что будет просто не в состоянии вести беседу. Она ушла к себе в комнату и с лицом, таким же мрачным, как скала, на которой стояла гостиница, легла на кровать. Так она молча лежала, наблюдая, как ночь постепенно опускается на странный город и в темноте матово поблескивает извилистая река.
Когда она уснула, она увидела СОН, который не беспокоил ее уже довольно долго. Она опять оказалась в больничной палате, наблюдая за телом, окутанным проводами. Около кровати сидел Луис, и Николь увидела, что он плачет. Как все, он делал это очень эффектно и красиво, представляя себя перед аудиторией.
Кругом были люди: пешие, конные, в простых грубых повозках и в дорогих величественных экипажах, – каждый из них старался как можно быстрее пересечь мост через Трент, на противоположном берегу которого расположился Ноттингем. Завороженно наблюдая за всеми этими людьми, Николь обратила внимание, что не все они пришли сюда для того, чтобы встретиться с королем. Многие пешеходы ругались, раздраженные тем, что им перекрыли главную дорогу в город, они отважно лезли под колеса, и их спасало лишь то, что попав на мост, все экипажи двигались не быстрее улиток.
Когда они были в середине очереди, Николь заметила черную карету лорда Джоселина Аттвуда с фамильным гербом Эйвонов на боку: в нем преобладали малиновый и золотой цвета.
«Впечатляет!» – подумала Николь и улыбнулась, увидев, как из окна кареты высунулась сначала знакомая шляпа, а потом – голова самого Аттвуда.
Он бросал что-то, по-видимому, монеты, потому что окружающие экипаж люди тут же рассыпались, что позволило ему двигаться относительно быстро.
– Наш новый друг тоже приближается к переправе, – сказала она радостным голосом.
Сэр Дензил не ответил, и Николь увидела, что глаза у него закрыты, хотя было не похоже, что он спит, потому что губы у него двигались, как если бы он молился. Отнесясь к этому поначалу с уважением, актриса вдруг почувствовала, что ее охватила дрожь, когда она подумала, о чем может молиться этот человек, решив, что все, о чем он думает, связано с ней.
Отчим Арабеллы не собирался никому давать чаевые, поэтому только через час они наконец-то смогли пересечь узкий мост и въехали в город с южной стороны. Взгляд приезжего неизменно обращался налево, где на востоке, подпирая купол неба, возвышался величественный Ноттингемский дворец. Расположенный на скале, возвышающейся на добрых сто футов над примыкающими к реке долинами, он восхищал и подавлял своим видом. В двадцатом веке, играя в ноттингемском театре, Николь побывала на его развалинах и посетила дворцовый музей, горько жалея тогда о том, что от его былой мощи не осталось почти ничего, что могло бы напомнить о легендарной битве злого шерифа с доблестным Робином Гудом. Теперь же, хотя и было видно, что дворец уже довольно старый, актриса в полной мере убедилась в его величии и великолепии, представив себе, каким он был во времена своей славы. К своему огромному удивлению, Николь увидела реку, омывающую стены дворца и явно заменяющую ров; она прекрасно помнила, что в ее веке от этой реки не осталось и следа.
Карета повернула к огромному зданию, расположенному перед крепостной стеной, и остановилась возле старинного постоялого двора, уютно примостившегося между крепостным валом и рекой, в непосредственной близости от скалы, на которой возвышался дворец. Над входом в гостиницу висела доска, на которой было написано «Пилигрим», и, прочитав название, Николь вдруг начала кое-что вспоминать. Она была уверена, что тогда, в будущем, она побывает на этом месте и они неплохо повеселятся именно в этом заведении, которое будет называться «Поход в Иерусалим». Ее спутником будет один актер, ставший через какое-то время одним из ее любовников. В тот день они оба были страшно возбуждены, узнав, что эта гостиница является самой старинной в Англии. Почувствовав дрожь возбуждения от того, что она попала на то место, которое в какой-то мере имело отношение к ее прошлой жизни, Николь повернулась к сэру Дензилу и, как только экипаж остановился, спросила:
– Мы не станем останавливаться здесь?
– Напротив, именно здесь мы и остановимся. А почему ты спрашиваешь?
– Но эта гостиница просто прилипла к скале… и мне кажется, что здесь не очень уютно.
– Но все остальные постоялые дворы в городе наверняка забиты битком, и я подумал, что тебе понравится это историческое здание. Когда-то оно служило дворцовой пивной и в нем собирались и знатные рыцари, и простой люд перед тем, как идти в поход против сарацинов, – он приблизился к ней. – Но ты ужасно побледнела, дитя мое, – с этими словами сэр Дензил обеими руками схватил ее маленькую ладошку.
Николь торопливо ответила:
– Мне просто нужно выйти на воздух, – она открыла дверцу кареты и, не дожидаясь пока кучер опустит подножку из трех ступенек, немного неуклюже спрыгнула на землю.
Прямо перед собой она увидела реку, извивающуюся между скалами и тускло мерцавшую под чужим хмурым небом; ветер, неожиданно сильный и холодный для августа, вздымал на ее поверхности небольшие волны. На берегу стояла ветряная мельница, ветер добросовестно раскручивал лопасти колеса, ниже по течению виднелась еще одна. Ближняя явно обеспечивала замок так необходимыми его обитателям хлебом и пивом; все ее выходы были сделаны в виде пещер, ведущих к замку и закрытых воротами.
Никогда еще Николь не чувствовала себя такой одинокой, мрачное здание на своем каменном постаменте преобладало над всем и подавляло все вокруг; река казалась безжизненной, по ее берегам не виднелось ни одного дома, и только одинокий рыбак сидел на противоположном берегу. Знание того, что через какое-то время этой реки не будет вовсе, что она полностью исчезнет с лица земли, так напугало Николь, что она начала мелко дрожать. И тут ей в голову пришла ужасная мысль.
Стоя на этом месте и глядя на эту фантастическую картину глазами жителя двадцатого века, Николь вдруг подумала, что это и есть реальность, это и есть ее настоящая жизнь, а то, где она была раньше, ушло, растворилось в воспоминаниях, превратилось в сон.
Стоя на берегу реки и отчаянно борясь с этой мыслью, Николь была просто парализована страхом, страхом того, что прошлое, в котором она оказалась, почти полностью овладело ею и все больше подавляет ее. Николь Холл потихоньку исчезает, медленно удаляется от нее, чтобы, быть может, уже никогда не вернуться.
Полная мрачных дум, она отказалась от ужина, понимая, что будет просто не в состоянии вести беседу. Она ушла к себе в комнату и с лицом, таким же мрачным, как скала, на которой стояла гостиница, легла на кровать. Так она молча лежала, наблюдая, как ночь постепенно опускается на странный город и в темноте матово поблескивает извилистая река.
Когда она уснула, она увидела СОН, который не беспокоил ее уже довольно долго. Она опять оказалась в больничной палате, наблюдая за телом, окутанным проводами. Около кровати сидел Луис, и Николь увидела, что он плачет. Как все, он делал это очень эффектно и красиво, представляя себя перед аудиторией.