команде лидера заиграли попурри из песен будимого...
Секунд через сорок из палатки высунулась помятая физиономия Андрея и в
весьма резкой форме осведомилась, что это за чудаки приперлись с утра
пораньше играть у человека над ухом всякую фигню.
Тоже в начале 80-х на московском "региональном" (межкустовом) слете
праздновалась свадьба Андрея Крючкова. К рассвету на стоянке группы
"Алмасты" можно было наблюдать такую картину: под тентом у костра в чужом
одноместном спальнике почивает новобрачная, а рядом на тулупчике скорчился
молодой муж.
В ту пору на слетах кроме вечернего концерта бывал еще и утренний --
"сливочный". Когда в ходе его на сцене появился Крючков, аудитория, уже
знавшая о радостном событии, оживленно поприветствовала его. Андрей подошел
к микрофону и трагическим шепотом произнес:
-- Друзья! В результате экстремальных условий первой брачной ночи я
потерял голос и не могу петь свои песни. Поэтому я спою вам песню
харьковского автора Владимира Васильева "Когда я был щенком"...
Рассказывает Валентин Вихорев:
-- Группа советских оккупационных войск в Германии, 1951 год. В
ленинской комнате была гитара, кстати, семиструнная: шестиструнных тогда
было -- по рукам сосчитать. И я попробовал учиться играть. Играл дня три.
Подошли ко мне ребята со старшиной:
-- Иди-ка ты в курилку!
Ушел туда. Это во дворе вкопанная в землю бочка с водой, вокруг нее
скамеечки. Ребята после службы приходят, садятся, травят анекдоты. Я там дня
три-четыре тоже пробовал играть. После этого мужики, которые там собирались,
сказали:
-- Уйди отсюда, чтоб тебя здесь не было!
Я ушел в спортивный городок. Там у нас брусья параллельные, турник...
Сижу на брусьях, дергаю струну. Проходит дня три-четыре. Подходит один,
второй... Нас уже кучка образовалась. Тогда было очень модно петь Бернеса,
всякие такие песни... Неделю поем. Потом один из них, самый активный,
говорит:
-- Чего мы здесь сидим на брусьях? Пошли в курилку!
Пришли в курилку, сели на лавочку. Нас побольше уже стало. Примерно с
отделение. Подходит старшина:
-- Чем занимаетесь?
-- Поем, товарищ старшина!
-- А чего здесь!? Ну-ка марш петь в ленинскую комнату!
Рассказывает Берг:
-- 15 мая 1998 года в рамках фестиваля "Петербургский аккорд" в Доме
журналистов состоялся концерт с участием Александра Городницкого.
Он пришел за несколько минут до начала, которое к тому же традиционно
задерживалось, и попал в лапы Ирины Жарковой, своей старинной знакомой,
которая тут же принялась вспоминать былое. Она с выражением рассказала барду
о том, как тот впервые появился у них в редакции году, кажется, в 1963-м.
Какая на нем была куртка, какие сандалии, как он закинул ногу на ногу, взял
гитару и начал петь. И что он тогда пел.
-- Но только гитары у меня не было, -- заметил А.М.
-- Была. Ты же пел!
-- Да не было у меня гитары, не умел я играть на ней!
-- Была, была, я же помню!
Ее воспоминания были явно ярче, так что после пятиминутного
препирательства последнее слово, которое, правда, осталось за Городницким,
прозвучало так:
-- А черт его знает, может и была гитара...
Рассказывает Константин Просеков (Челябинск):
-- 1978 год. Осенью я приехал в Магнитогорск к нашим друзьям, у которых
должен был состояться концерт. Ждали Валерия Бокова -- маститого барда по
тому времени. Имена Валерия Бокова и Владимира Муравьева приводили в трепет.
Как раз прошли у нас концерты, и я специально поехал туда, чтобы записать
все это.
Приезжаю я в Магнитогорск и со Станиславом Сергеевичем Мыльниковым еду
встречать Бокова. А Валера перед этим прислал телеграмму: "Я приеду не с
Муравьевым, но не один".
В аэропорту Магнитогорска хмуро, пасмурно, люди выходят из самолета,
Станислав Сергеевич все смотрит, высматривает... А надо сказать, что Валерий
Боков ростом метр-девяносто пять. И вот подходит... Леня Сергеев, такого же
роста, габариты его вы представляете, и говорит:
-- Здравствуйте!
Стас так мимо него:
-- Здравствуйте...
-- Вы Станислав Сергеевич?
-- Да...
-- Вы знаете, я вот из Казани... Валера Боков не приедет... Ну... В
общем, я буду работать концерт...
Стас со вздохом:
-- Ну, что ж... Ну, пошли...
И медленно уходит. С такой же понурой головой вслед за ним уходит
Сергеев.
Ну, концерт начинается. Объявляют, что вот -- Бокова не будет, а будет
один какой-то Сергеев. Народ делает "У-у-у...", но после первых же трех
песен народ делает "А-а-а!!!"
Надо сказать, что это был первый сольный концерт Леонида Сергеева.
Рассказывает Константин Просеков (Челябинск):
-- 1989 год. К тому времени я только приехал из Германии, и меня сразу
-- бах -- и делают председателем регионального совета КСП. И вот звонит
представитель из Кургана и говорит:
-- Знаешь, у нас тут новый классный автор. Посмотри его.
Я ему:
-- А присылай его в Уфу, там через 2 дня фестиваль, я председатель
жюри.
И вот приезжает Анатолий Киреев. А перед этим его буквально "прокатили"
в 88 году на фестивале в "Родниках" в Кургане -- "мимо кассы", что
называется. Единственный, кто оценил -- это Кукин, но его тогда не
послушали.
И вот прослушивание. Толя начинает песню петь, "Севера", и я на первой
же строке понимаю, что -- да, это классно!
-- Так, все, спасибо, достаточно!
Он в недоумении.
-- Пожалуйста, можете еще одну песню спеть.
Он начинает, я ему буквально на второй же строке:
-- Так, все, достаточно, спасибо. Идите.
Толя понуро ушел. Потом организаторы мне рассказывали, что он раз пять
порывался ко мне зайти, выяснить, ну почему он не прошел. И вот наконец
решился, когда всех уже отслушали.
-- Простите, Вы можете мне объяснить...
-- А чего Вам объяснять? Вы лауреат!
Он так обалдело:
-- Как?! Ведь фестиваль еще и не начался?
-- Я Вам говорю -- Вы лауреат. И не только здесь, а и на Ильменском
фестивале.
Что, собственно, и случилось.
Некоторые верят, что характер, а значит, в какой-то мере и судьба
человека заранее определены именем, которым окрестили его родители. А вот
что вспомнила Елена Настасий:
-- Грушинский 1996 г. Юрий Рыков прослушивает телезвезду Игоря Верника.
Все скучно и серо, но на Гитару его нужно выпустить обязательно, такова
установка начальства.
После полутора часов бесплодных поисков просвета он издает жалобный
стон:
-- Ребята, ну... никак!..
Виктор Забашта, член орггруппы:
-- Юра, партия сказала: "Надо!"
-- Тогда его фамилия отныне -- Наверняк!..
Май 1996 года, Санкт-Петербург, фестиваль "Петербургский аккорд".
Рассказывает Юрий Кукин:
-- Сидим мы с жюри первого тура, обсуждаем, кого они нам во второй тур
пропустили. Тут подходят ребята из Алма-Аты (супружеский дуэт Чиковани --
Ред.) и говорят:
-- У нас самолет опоздал, мы не могли участвовать в первом туре, как
нам быть?
Я говорю:
-- Давайте пропустим их сразу на второй, посмотрим, что они такое.
Жюри первого тура отвечает:
-- Нет, нельзя.
Я говорю:
-- Ну они же не виноваты, можно в порядке исключения, один номер ничего
не решает.
-- Нет, -- говорят, -- это нарушение регламента.
Ну, кое-как всех убедили, один Трегер уперся: нет -- и все. Тогда я
говорю:
-- Миша, а ты помнишь, что у тебя скоро концерт в Алма-Ате?..
Примечание искусствоведа: как известно, супруги Чиковани успешно
выступили в Питере, став дипломантами фестиваля и завоевав специальный приз
фирмы "Аккорд".
Рассказывает Владимир Каденко:
-- На одном из всесоюзных слетов туристов-ветеранов на Кавказе,
естественно, был и конкурс песни. И каждая республиканская команда хотела
показать что-нибудь свое, специфическое. Но обязательно о туризме. Ну, я
разучил с девчонками украинскую народную песню, выхожу с ними на сцену, а
наш друг из Москвы делает такое вступление:
-- Эта песня о конном туризме. В ней поется о юноше, который собирался
в конное путешествие. Однако старшая сестра отобрала у него снаряжение.
И мы начинаем петь:
-- Чом ты нэ прыйшов,
як мисяць зишов?
Я ж тэбэ чикала.
Чи коня нэ мав,
чи стэжки нэ знав,
маты нэ пускала?
-- И коня я мав,
и стэжку я знав,
и маты пускала.
Найменьша сэстра,
бодай нэ зросла,
сидэльцэ сховала.
Заняли первое место!
Рассказывает Юрий Кукин:
-- Однажды по радио передают песню "Париж", и мало того, что спели, еще
и говорят, что она получила первое место на конкурсе туристской песни при
всесоюзном слете "По местам былых сражений". Стали думать, почему песня,
далекая от темы слета (там про войну надо, а у меня -- про геологов) заняла
первое место.
Когда я приехал в Ленинград, мне рассказали, что у меня написано:
"Отсюда никуда не улетишь". Слово "улетишь" стало весомым, и какой-то
хороший человек из-за него сказал членам жюри в Москве, что это песня
французского летчика эскадрильи "Нормандия -- Неман". Песня стала военной и
автоматически -- победительницей престижного конкурса.
Валерий Мустафин (Казань) вспоминает одну из историй, связанных со
своим легендарным земляком Борисом Львовичем. По поводу Бориса всегда кипели
споры о том, чего у него нет -- отчества или фамилии. В семидесятые годы
многих шокировало то, что этот молодой и не очень еще известный человек
требует такого почтения к своей персоне (что явствовало из того, как он
представлялся при знакомстве).
С целью упорядочения общения с Б.Л. составителем данного сборника
проведено расследование, в ходе которого установлено отчество Бориса
Львовича. Вот что он сам написал составителю:
"Вова! Я понимаю, что за 25 лет нашего знакомства тебе мое отчество не
понадобилось ни разу. Но раз уж такая нужда возникла -- сообщаю: отчество
мое -- Афроимович! Не Афродитович, не Абоносимович, не Абросимович, и даже
не Афоризмович. А Афроимович! В отместку тебе сообщаю, что твоего отчества
не знаю тоже.
Обнимаю,
твой Львович."
Но это -- так, кстати.
Году примерно в 1976-м Борису вдруг захотелось стать грушинским
лауреатом, да поздновато: билетов на поезд из Казани в Куйбышев на нужное
число не было, и на фестиваль он несколько припоздал -- отборочное
прослушивание соискателей уже закончилось. На сцену он хоть и вышел, но по
личной протекции Сергея Никитина.
Надо сказать, он блестяще исполнил "Капли датского короля" Окуджавы, но
во время обсуждения в жюри против его лауреатства вдруг выступил
председатель оргкомитета Борис Кейльман, причем уперся глухо:
-- Львович не прошел прослушивание!
Через год Борис приехал на неделю раньше. Отбор прошел без проблем:
"Капли датского короля" блистали не менее ярко. На "гитаре" (как известно,
такую форму имеет сцена Грушинского фестиваля) -- абсолютный успех.
В жюри снова упирается Кейльман:
-- Репертуар не обновляется!
Об одном из эпизодов Грушинского фестиваля рассказывает в своих книгах
Александр Городницкий:
-- Выйдя на берег и искупавшись, мы (с Ю.Визбором -- прим. сост.) сели
в тенек, и Юра взял в руки гитару. Вокруг сразу же образовался молчаливый
кружок слушателей. А надо сказать, что как раз в это самое время на поляне
фестиваля во всю работало "предварительное жюри", проводя отбор авторов и
исполнителей на заключительный конкурсный концерт. Мы с Юрой как почетные
гости и руководители "Большого жюри" от этой изнурительной работы были
освобождены. Послушав пару Юриных песен, один из слушателей произнес:
-- Слушай, парень, чего ты здесь просто так поешь? Ты иди покажись в
жюри -- тебя обязательно на конкурс пропустят.
Рассказывает Берг.
-- В августе 1985 года занесло меня в Барзовку. Всего на пару дней, но,
как вы увидите, и этого хватило. Было там множество прелюбопытнейшего
народу; кое-кого теперь в наших краях и не встретишь. Например, Маркиз из
московского куста "МИД". Был также и Дима Кимельфельд.
И вот попросил нас с Димой "отец-учредитель" Барзовки Юра Черноморченко
послушать кое-кого из молодых ребят и сказать что-нибудь по поводу
услышанного.
Ребят оказалось чуть ли не двое. Запомнились, во всяком случае,
"мальчик" из Керчи и "девочка" из Свердловска. "Мальчик" показался, быть
может, чересчур традиционным, но свежим и искренним, и я его похвалил. А
"девочка" (Рая Абельская) -- весьма техничной, но какой-то манерной, что ли,
надуманной, даже, я бы сказал, выморочной, и я как мог мягко отметил это
обстоятельство.
Вскоре выяснилось, что я сделал все с точностью до наоборот: "мальчика"
следовало поругать, поскольку он тут, в Керчи, всех уже "достал" своими
песнями, а "девочку" -- похвалить, а то она обиделась и долго плакала, хотя
Дима ее как раз похвалил.
Спустя некоторое время Рая, что называется, уехала и пробовала "там"
петь, даже публиковалась, но все-таки вернулась.
Рассказывает Михаил Сипер:
-- Когда готовилась к печати моя книга, я попросил Игоря Губермана
написать предисловие. Игорь Миронович улыбнулся своей неотразимой улыбкой и
сказал:
-- Старик, такие дела в спешке не решаются. Давай я как следует подумаю
и напишу тебе сразу некролог.
Рассказывает Алексей Куликов (Волгоград).
-- Когда готовился концерт, посвященный 60-летию со дня рождения
Визбора, очень тщательно отбиралась программа, которую писал "Одиссей
Моисеевич" Городницкий. И он из-за этой роли не мог разучить песню, которую
в свое время Юрий Иосифович посвятил Татьяне Хашимовне (Никитиной -- В.Л.).
Называется она "Жертва" (монолог укушенного). Но никто этого не знал. А кто
должен исполнять -- тоже неизвестно. Подставлять он никого не хотел. то есть
многие знали, но он нашел того, кто не знал. Это был Леня Сергеев. Леня
тщательно готовился к этому исполнению. Наивный человек, он все это
мастерски обыграл. Глядя прямо в глаза Татьяне Хашимовне, он в микрофон спел
ей всю эту фиговину, после чего наступил антракт и братья Мищуки сказали
ему:
-- Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, кому это посвящено?
Леня взял бутылку портвейна и, тут же из горла выпив, сказал:
-- Ну, всё!
Вспоминают Сергей Губанов и Людмила Чеченкина (Москва).
В ноябре 1997 г. в Москве на концерте, посвященном 20-летию ансамбля
"Домино", у Вадима Мищука возникли проблемы с гитарой: строй "пополз".
-- Сейчас здесь жарко, -- оправдывались братья Мищуки, -- а когда мы
настраивали инструменты, в пустом зале было холодно...
-- Нам выйти? -- поинтересовался кто-то из публики.
Рассказывает Ринат Газизов (Йошкар-Ола).
Однажды, 30 марта в Йошкар-Олу неожиданно приехал Ланцберг, причем
совсем ненадолго, числа до третьего-четвертого апреля. Я, конечно, загорелся
провести его концерт. 1-го уже договорился с залом и начал обзвонку: так,
мол, и так, завтра концерт Ланцберга, приходите...
-- Ага, конечно, -- слышались в ответ иронические голоса. -- С первым
апреля!
После нескольких звонков я понял, что дело плохо -- никто не придет.
Звоню на местную студию "Европы плюс": ребята, выручайте, дайте информацию,
что Ланцберг приехал и завтра концерт...
-- Ага, Ланцберг приехал, -- отвечают мне с той же интонацией. -- А
Окуджаву он, часом, с собой не привез? Или ты думаешь, что мы тут про
календарь забыли?
Пришлось брать гостя под руки и тащить его живьем на радио. Только
тогда там поверили. Тут же сделали прямой эфир, и концерт прошел нормально.
Кто-то из друзей Музыкантова на том же вечере рассказывал, как в его
нынешних краях -- городе Филадельфии -- был с гастролями Сергей Никитин.
Вообще-то Филадельфия отличается мощной и сплоченной общиной любителей
русской авторской песни -- ни один российский бард, попавший в США, не
минует этого города, и на их концерты приходит сотни по две слушателей.
Обычно после окончания таких мероприятий гостя ведут в чей-нибудь дом, и там
он продолжает петь в неофициальной обстановке и более узком кругу. Так
произошло и с Никитиным. Все участники "второго действия" удобно устроились
в холле, пропустили по маленькой, на свет божий явилась гитара и начала путь
по рукам по направлению к дорогому гостю. Но получилось так, что одна пара
рук в этой цепочке принадлежала Музыкантову...
В общем, до Никитина гитара в тот раз так и не дошла. Все, включая
самого Сергея Яковлевича, до утра слушали Музу.
Рассказывает Игорь Грызлов (Москва).
Во второй половине 80-х годов фирма "Мелодия" принялась наверстывать
упущенное за десятилетия -- выпускать диски бардов. А поскольку целый ряд
бардов этого времени так и не дождался, основным источником фонограмм для их
дисков стали фоноархивы КСПшных собирателей. В частности, очень большую роль
сыграл тогда знаменитый ленинградский коллекционер (ныне, к сожалению, тоже
покойный) Михаил Крыжановский.
В работе над одним из дисков возник конфликт. Сотрудники "Мелодии"
непременно хотели получить на некоторое время в руки оригинал записи
(естественно, с твердой гарантией возвращения в сохранности), а Крыжановский
предлагал им первую копию (тоже гарантируя, что она будет ничем не хуже
оригинала). Переговоры зашли в тупик, и в конце концов "Мелодия" предпочла
договориться с другим, почти столь же авторитетным коллекционером. Когда
Крыжановский узнал об этом, он с удивлением спросил:
-- И что, он отдал вам оригинал?!
-- Да.
Крыжановский покачал головой:
-- Не коллекционер...
Рассказывает известный архивист и высоцковед Андрей Евгеньевич Крылов,
находясь в душевной прострации:
-- Когда-то давно, году в семидесятом, Михаил Баранов (один из самых
маститых московских фонотетчиков -- В.Л.) составил каталог песен Галича.
Михаил делал это основательно, в каталоге были приведены название, эпиграф и
первый куплет песни. Каталог был рукописный.
Годом или двумя позже Михаил дал Галичу это творение, чтобы тот
проверил и исправил, если что не так. Галич сделал ряд пометок по тексту,
около двух песен указал "совместно со Шпаликовым" (одна из них -- "У лошади
была грудная жаба").
Еще через некоторое время каталог попросил посмотреть Виталий Акелькин
(тоже собиратель магнитных записей -- В.Л.), и Баранов отдал.
Много лет спустя Крылов сказал Баранову, что хотел бы взглянуть на
каталог. Но обоих заломало общаться с Акелькиным, и каталог оставался у
него. Когда его все же спросили, он ответил, что вернуть не может, так как
каталог "подшит".
Идея подшивания каталога ужаснула Крылова -- ведь это или
скоросшиватель, пробивающий дырки, или обложка, прихватывающая край. Но
поскольку дело было сделано, а общаться с Акелькиным тем более не хотелось,
так оно там и лежало, пока не наступили новейшие времена, когда все отдали
свои архивы Пете Трубецкому -- и в том числе Акелькин.
Узнав об этом, Баранов и Крылов решили все-таки взглянуть на каталог.
Потрясенному взору предстала пачка компьютерной распечатки, в которую были
вклеены вырезанные из барановского каталога рукописные пометки Галича...
Статус документа каталог утратил навсегда.
Свидетель -- Берг.
Москва, 1999 г. Разговаривают архивист Виталий Арнольд и фонотетчик
Григорий Симаков.
-- Как прошел концерт?
-- Хорошо. Записи у меня есть.
На улицах американских городов, как и в других уголках человеческой
цивилизации, нередко можно услышать звучащий из магнитофона голос
вилли-токареподобного орфея, поющего песни, скажем, Розенбаума самым
несанкционированным образом.
Эти пиратские пляски совершенно "достали" жену Леонида Духовного,
киевско-сан-францискского барда, которая насела на мужа с требованием
принять превентивные меры по защите своих авторских прав. И "сам себе
правозащитник" Духовный обратился за помощью к тезке и бывшему земпяку, ныне
жителю Нью-Йорка, Леониду Позену, от которого мы и узнали эту историю.
Помощь, собственно, состояла в нотной записи "духовного" наследия.
Просьба, казалось бы, совершенно невинная, тем более, что по характеру
звучания творения Духовного напоминают песни Галича. Но только на первый
взгляд: при погружении в проблему становится ясно, что последние отличаются
от первых куда большей музыкальной определенностью.
-- В результате, -- закончил свой рассказ Позен, -- мне пришлось
придумать около двадцати новых мелодий!
2 октября 1997 года московский ЦАТ должен был открывать сезон концертом
Городницкого. Но за пару недель до этого Александра Моисеевича внезапно
прихватила позвоночная грыжа -- заболевание, начисто исключающее
выступление. Пришлось срочно договариваться с Юлием Кимом, который и заменил
на сцене ЦАТа своего старого товарища. Его выступление прошло с неизменным
успехом, а в ЦАТе родился лозунг: "Первый блин -- Кимом!".
Рассказывает Борис Жуков (Москва).
-- В феврале -- марте 1998 года мы провели московский региональный тур
"Петербургского аккорда"-98. В числе прочего там был предусмотрен "вход с
улицы" -- предварительное прослушивание, на которое мог прийти кто угодно и,
если экспертная группа его рекомендует, пройти оттуда на последующие этапы.
Ввиду большого объема работы ни в какие переговоры с конкурсантами группа
прослушивания не вступала -- молча слушала по две песни и отпускала на все
четыре стороны, а через несколько дней человеку сообщали результат.
Когда дело уже шло к концу, секретарь оргкомитета Валя Павлова
пожаловалась мне, что двое не прошедших конкурсантов звонят ей и
допытываются, почему же все-таки они не прошли. Я предложил ей назначить им
и всем прочим интересующимся какой-нибудь день -- пусть приходят, а мы им
попробуем что-то объяснить. Идея понравилась всем, день был назначен, Валя
не поленилась обзвонить всех не прошедших. Из тех двоих, с которых все
началось, у одного (точнее, одной) в этот день оказались какие-то срочные
дела, второй же пришел -- в числе еще полутора десятков жаждущих ясности. С
каждым из пришедших мы разбирались индивидуально, так что разговор оказался
долгим. Его инициатор сидел в зале, не делая никаких попыток привлечь к себе
внимание экспертов. Потом вышел и долго сидел в фойе, где шли традиционные
песенные посиделки гитарной школы Костромина. Потом снова вернулся в зал. И
наконец, тихо взял свои вещи и, не прощаясь, покинул нас. Поскольку во время
прослушивания этот автор вел себя как шварцевский Цезарь Борджиа ("Вам
нравится моя откровенность? А я вам нравлюсь?"), мы решили, что он просто
испугался публичного разбора собственного творчества. Тем не менее, мы
праздновали маленькую победу: человек сумел приложить к себе то, что
говорилось о других -- значит, он уже не безнадежен.
Продолжает Борис Жуков:
-- На том же "разборе полетов" некоторые авторы, не соглашаясь с нашей
критикой их творений, говорили, что публика их с удовольствием слушает.
Когда дело дошло до человека, певшего на прослушивании "Колыбельную", он на
наши эстетические претензии возразил:
-- Но ведь эффекта-то она достигает!
-- Что, публика в восторге?
-- Нет, но ребенок засыпает.
Другая авторесса, получив свое, долго сидела молча и слушала, как
разделывали коллег. Потом снова подняла руку и сказала:
-- Да, вы, наверное, все правильно сказали: рифмы у меня слабые, слова
случайные, образы разваливаются... Но мне интересно знать -- а как все это
эмоционально воспринимается?
Алексей Иващенко рассказал историю исполнения группой "Дюна" песни
"Перья от павлина":
-- Звонок.
-- Кто там?
-- Алексей Игоревич, это Виктор Рыбин из группы "Дюна"
-- ?..
-- Алексей Игоревич, можно, мы одну вашу песню споем?
-- Какую?
-- Ну, эту... Про елы-палы?
-- Ну, спойте.
-- Спасибо, мы ее уже как раз на диск записали. Мы решили, что она нам
очень подходит и вообще хорошая песня.
Рассказывает Виктор Партолога (Санкт-Петербург), оператор звукозаписи
1-й эстрады на XXV Грушинском фестивале (1998 год):
-- Заканчивается выступление на нашей эстраде Ольги Качановой. За ней
должен идти Александр Дольский, но его почему-то нет. Делаю знаки Качановой:
пойте, пойте!
За Дольским послан мальчик. Качанова поет.
За Дольским послана девочка. Качанова поет.
Ни Дольского, ни мальчика, ни девочки. Иду сам. Качанова поет.
К 3-й эстраде, на которой "работает" Дольский, не пробиться. Кое-как
продираюсь, буквально по головам. Ну, слава Богу, и он вроде заканчивает.
Встает, собирается уходить:
-- Меня ждут в другом месте!
Толпа неистовствует, не отпускает. Поет еще. Как-то там Качанова?
Вот вроде уже уходит. Путь перегораживает хозяин площадки Виктор
Забашта: пой еще! Толпа ревет.
Дольский возвращается, поет.
Опять уходит, опять толпа, Забашта. Поет еще.
Ну, вроде совсем уходит. На ступеньках его перехватывают: автографы.
Но нас уже трое -- мальчик, девочка и я. Даже четверо: "за нас" --
Секунд через сорок из палатки высунулась помятая физиономия Андрея и в
весьма резкой форме осведомилась, что это за чудаки приперлись с утра
пораньше играть у человека над ухом всякую фигню.
Тоже в начале 80-х на московском "региональном" (межкустовом) слете
праздновалась свадьба Андрея Крючкова. К рассвету на стоянке группы
"Алмасты" можно было наблюдать такую картину: под тентом у костра в чужом
одноместном спальнике почивает новобрачная, а рядом на тулупчике скорчился
молодой муж.
В ту пору на слетах кроме вечернего концерта бывал еще и утренний --
"сливочный". Когда в ходе его на сцене появился Крючков, аудитория, уже
знавшая о радостном событии, оживленно поприветствовала его. Андрей подошел
к микрофону и трагическим шепотом произнес:
-- Друзья! В результате экстремальных условий первой брачной ночи я
потерял голос и не могу петь свои песни. Поэтому я спою вам песню
харьковского автора Владимира Васильева "Когда я был щенком"...
Рассказывает Валентин Вихорев:
-- Группа советских оккупационных войск в Германии, 1951 год. В
ленинской комнате была гитара, кстати, семиструнная: шестиструнных тогда
было -- по рукам сосчитать. И я попробовал учиться играть. Играл дня три.
Подошли ко мне ребята со старшиной:
-- Иди-ка ты в курилку!
Ушел туда. Это во дворе вкопанная в землю бочка с водой, вокруг нее
скамеечки. Ребята после службы приходят, садятся, травят анекдоты. Я там дня
три-четыре тоже пробовал играть. После этого мужики, которые там собирались,
сказали:
-- Уйди отсюда, чтоб тебя здесь не было!
Я ушел в спортивный городок. Там у нас брусья параллельные, турник...
Сижу на брусьях, дергаю струну. Проходит дня три-четыре. Подходит один,
второй... Нас уже кучка образовалась. Тогда было очень модно петь Бернеса,
всякие такие песни... Неделю поем. Потом один из них, самый активный,
говорит:
-- Чего мы здесь сидим на брусьях? Пошли в курилку!
Пришли в курилку, сели на лавочку. Нас побольше уже стало. Примерно с
отделение. Подходит старшина:
-- Чем занимаетесь?
-- Поем, товарищ старшина!
-- А чего здесь!? Ну-ка марш петь в ленинскую комнату!
Рассказывает Берг:
-- 15 мая 1998 года в рамках фестиваля "Петербургский аккорд" в Доме
журналистов состоялся концерт с участием Александра Городницкого.
Он пришел за несколько минут до начала, которое к тому же традиционно
задерживалось, и попал в лапы Ирины Жарковой, своей старинной знакомой,
которая тут же принялась вспоминать былое. Она с выражением рассказала барду
о том, как тот впервые появился у них в редакции году, кажется, в 1963-м.
Какая на нем была куртка, какие сандалии, как он закинул ногу на ногу, взял
гитару и начал петь. И что он тогда пел.
-- Но только гитары у меня не было, -- заметил А.М.
-- Была. Ты же пел!
-- Да не было у меня гитары, не умел я играть на ней!
-- Была, была, я же помню!
Ее воспоминания были явно ярче, так что после пятиминутного
препирательства последнее слово, которое, правда, осталось за Городницким,
прозвучало так:
-- А черт его знает, может и была гитара...
Рассказывает Константин Просеков (Челябинск):
-- 1978 год. Осенью я приехал в Магнитогорск к нашим друзьям, у которых
должен был состояться концерт. Ждали Валерия Бокова -- маститого барда по
тому времени. Имена Валерия Бокова и Владимира Муравьева приводили в трепет.
Как раз прошли у нас концерты, и я специально поехал туда, чтобы записать
все это.
Приезжаю я в Магнитогорск и со Станиславом Сергеевичем Мыльниковым еду
встречать Бокова. А Валера перед этим прислал телеграмму: "Я приеду не с
Муравьевым, но не один".
В аэропорту Магнитогорска хмуро, пасмурно, люди выходят из самолета,
Станислав Сергеевич все смотрит, высматривает... А надо сказать, что Валерий
Боков ростом метр-девяносто пять. И вот подходит... Леня Сергеев, такого же
роста, габариты его вы представляете, и говорит:
-- Здравствуйте!
Стас так мимо него:
-- Здравствуйте...
-- Вы Станислав Сергеевич?
-- Да...
-- Вы знаете, я вот из Казани... Валера Боков не приедет... Ну... В
общем, я буду работать концерт...
Стас со вздохом:
-- Ну, что ж... Ну, пошли...
И медленно уходит. С такой же понурой головой вслед за ним уходит
Сергеев.
Ну, концерт начинается. Объявляют, что вот -- Бокова не будет, а будет
один какой-то Сергеев. Народ делает "У-у-у...", но после первых же трех
песен народ делает "А-а-а!!!"
Надо сказать, что это был первый сольный концерт Леонида Сергеева.
Рассказывает Константин Просеков (Челябинск):
-- 1989 год. К тому времени я только приехал из Германии, и меня сразу
-- бах -- и делают председателем регионального совета КСП. И вот звонит
представитель из Кургана и говорит:
-- Знаешь, у нас тут новый классный автор. Посмотри его.
Я ему:
-- А присылай его в Уфу, там через 2 дня фестиваль, я председатель
жюри.
И вот приезжает Анатолий Киреев. А перед этим его буквально "прокатили"
в 88 году на фестивале в "Родниках" в Кургане -- "мимо кассы", что
называется. Единственный, кто оценил -- это Кукин, но его тогда не
послушали.
И вот прослушивание. Толя начинает песню петь, "Севера", и я на первой
же строке понимаю, что -- да, это классно!
-- Так, все, спасибо, достаточно!
Он в недоумении.
-- Пожалуйста, можете еще одну песню спеть.
Он начинает, я ему буквально на второй же строке:
-- Так, все, достаточно, спасибо. Идите.
Толя понуро ушел. Потом организаторы мне рассказывали, что он раз пять
порывался ко мне зайти, выяснить, ну почему он не прошел. И вот наконец
решился, когда всех уже отслушали.
-- Простите, Вы можете мне объяснить...
-- А чего Вам объяснять? Вы лауреат!
Он так обалдело:
-- Как?! Ведь фестиваль еще и не начался?
-- Я Вам говорю -- Вы лауреат. И не только здесь, а и на Ильменском
фестивале.
Что, собственно, и случилось.
Некоторые верят, что характер, а значит, в какой-то мере и судьба
человека заранее определены именем, которым окрестили его родители. А вот
что вспомнила Елена Настасий:
-- Грушинский 1996 г. Юрий Рыков прослушивает телезвезду Игоря Верника.
Все скучно и серо, но на Гитару его нужно выпустить обязательно, такова
установка начальства.
После полутора часов бесплодных поисков просвета он издает жалобный
стон:
-- Ребята, ну... никак!..
Виктор Забашта, член орггруппы:
-- Юра, партия сказала: "Надо!"
-- Тогда его фамилия отныне -- Наверняк!..
Май 1996 года, Санкт-Петербург, фестиваль "Петербургский аккорд".
Рассказывает Юрий Кукин:
-- Сидим мы с жюри первого тура, обсуждаем, кого они нам во второй тур
пропустили. Тут подходят ребята из Алма-Аты (супружеский дуэт Чиковани --
Ред.) и говорят:
-- У нас самолет опоздал, мы не могли участвовать в первом туре, как
нам быть?
Я говорю:
-- Давайте пропустим их сразу на второй, посмотрим, что они такое.
Жюри первого тура отвечает:
-- Нет, нельзя.
Я говорю:
-- Ну они же не виноваты, можно в порядке исключения, один номер ничего
не решает.
-- Нет, -- говорят, -- это нарушение регламента.
Ну, кое-как всех убедили, один Трегер уперся: нет -- и все. Тогда я
говорю:
-- Миша, а ты помнишь, что у тебя скоро концерт в Алма-Ате?..
Примечание искусствоведа: как известно, супруги Чиковани успешно
выступили в Питере, став дипломантами фестиваля и завоевав специальный приз
фирмы "Аккорд".
Рассказывает Владимир Каденко:
-- На одном из всесоюзных слетов туристов-ветеранов на Кавказе,
естественно, был и конкурс песни. И каждая республиканская команда хотела
показать что-нибудь свое, специфическое. Но обязательно о туризме. Ну, я
разучил с девчонками украинскую народную песню, выхожу с ними на сцену, а
наш друг из Москвы делает такое вступление:
-- Эта песня о конном туризме. В ней поется о юноше, который собирался
в конное путешествие. Однако старшая сестра отобрала у него снаряжение.
И мы начинаем петь:
-- Чом ты нэ прыйшов,
як мисяць зишов?
Я ж тэбэ чикала.
Чи коня нэ мав,
чи стэжки нэ знав,
маты нэ пускала?
-- И коня я мав,
и стэжку я знав,
и маты пускала.
Найменьша сэстра,
бодай нэ зросла,
сидэльцэ сховала.
Заняли первое место!
Рассказывает Юрий Кукин:
-- Однажды по радио передают песню "Париж", и мало того, что спели, еще
и говорят, что она получила первое место на конкурсе туристской песни при
всесоюзном слете "По местам былых сражений". Стали думать, почему песня,
далекая от темы слета (там про войну надо, а у меня -- про геологов) заняла
первое место.
Когда я приехал в Ленинград, мне рассказали, что у меня написано:
"Отсюда никуда не улетишь". Слово "улетишь" стало весомым, и какой-то
хороший человек из-за него сказал членам жюри в Москве, что это песня
французского летчика эскадрильи "Нормандия -- Неман". Песня стала военной и
автоматически -- победительницей престижного конкурса.
Валерий Мустафин (Казань) вспоминает одну из историй, связанных со
своим легендарным земляком Борисом Львовичем. По поводу Бориса всегда кипели
споры о том, чего у него нет -- отчества или фамилии. В семидесятые годы
многих шокировало то, что этот молодой и не очень еще известный человек
требует такого почтения к своей персоне (что явствовало из того, как он
представлялся при знакомстве).
С целью упорядочения общения с Б.Л. составителем данного сборника
проведено расследование, в ходе которого установлено отчество Бориса
Львовича. Вот что он сам написал составителю:
"Вова! Я понимаю, что за 25 лет нашего знакомства тебе мое отчество не
понадобилось ни разу. Но раз уж такая нужда возникла -- сообщаю: отчество
мое -- Афроимович! Не Афродитович, не Абоносимович, не Абросимович, и даже
не Афоризмович. А Афроимович! В отместку тебе сообщаю, что твоего отчества
не знаю тоже.
Обнимаю,
твой Львович."
Но это -- так, кстати.
Году примерно в 1976-м Борису вдруг захотелось стать грушинским
лауреатом, да поздновато: билетов на поезд из Казани в Куйбышев на нужное
число не было, и на фестиваль он несколько припоздал -- отборочное
прослушивание соискателей уже закончилось. На сцену он хоть и вышел, но по
личной протекции Сергея Никитина.
Надо сказать, он блестяще исполнил "Капли датского короля" Окуджавы, но
во время обсуждения в жюри против его лауреатства вдруг выступил
председатель оргкомитета Борис Кейльман, причем уперся глухо:
-- Львович не прошел прослушивание!
Через год Борис приехал на неделю раньше. Отбор прошел без проблем:
"Капли датского короля" блистали не менее ярко. На "гитаре" (как известно,
такую форму имеет сцена Грушинского фестиваля) -- абсолютный успех.
В жюри снова упирается Кейльман:
-- Репертуар не обновляется!
Об одном из эпизодов Грушинского фестиваля рассказывает в своих книгах
Александр Городницкий:
-- Выйдя на берег и искупавшись, мы (с Ю.Визбором -- прим. сост.) сели
в тенек, и Юра взял в руки гитару. Вокруг сразу же образовался молчаливый
кружок слушателей. А надо сказать, что как раз в это самое время на поляне
фестиваля во всю работало "предварительное жюри", проводя отбор авторов и
исполнителей на заключительный конкурсный концерт. Мы с Юрой как почетные
гости и руководители "Большого жюри" от этой изнурительной работы были
освобождены. Послушав пару Юриных песен, один из слушателей произнес:
-- Слушай, парень, чего ты здесь просто так поешь? Ты иди покажись в
жюри -- тебя обязательно на конкурс пропустят.
Рассказывает Берг.
-- В августе 1985 года занесло меня в Барзовку. Всего на пару дней, но,
как вы увидите, и этого хватило. Было там множество прелюбопытнейшего
народу; кое-кого теперь в наших краях и не встретишь. Например, Маркиз из
московского куста "МИД". Был также и Дима Кимельфельд.
И вот попросил нас с Димой "отец-учредитель" Барзовки Юра Черноморченко
послушать кое-кого из молодых ребят и сказать что-нибудь по поводу
услышанного.
Ребят оказалось чуть ли не двое. Запомнились, во всяком случае,
"мальчик" из Керчи и "девочка" из Свердловска. "Мальчик" показался, быть
может, чересчур традиционным, но свежим и искренним, и я его похвалил. А
"девочка" (Рая Абельская) -- весьма техничной, но какой-то манерной, что ли,
надуманной, даже, я бы сказал, выморочной, и я как мог мягко отметил это
обстоятельство.
Вскоре выяснилось, что я сделал все с точностью до наоборот: "мальчика"
следовало поругать, поскольку он тут, в Керчи, всех уже "достал" своими
песнями, а "девочку" -- похвалить, а то она обиделась и долго плакала, хотя
Дима ее как раз похвалил.
Спустя некоторое время Рая, что называется, уехала и пробовала "там"
петь, даже публиковалась, но все-таки вернулась.
Рассказывает Михаил Сипер:
-- Когда готовилась к печати моя книга, я попросил Игоря Губермана
написать предисловие. Игорь Миронович улыбнулся своей неотразимой улыбкой и
сказал:
-- Старик, такие дела в спешке не решаются. Давай я как следует подумаю
и напишу тебе сразу некролог.
Рассказывает Алексей Куликов (Волгоград).
-- Когда готовился концерт, посвященный 60-летию со дня рождения
Визбора, очень тщательно отбиралась программа, которую писал "Одиссей
Моисеевич" Городницкий. И он из-за этой роли не мог разучить песню, которую
в свое время Юрий Иосифович посвятил Татьяне Хашимовне (Никитиной -- В.Л.).
Называется она "Жертва" (монолог укушенного). Но никто этого не знал. А кто
должен исполнять -- тоже неизвестно. Подставлять он никого не хотел. то есть
многие знали, но он нашел того, кто не знал. Это был Леня Сергеев. Леня
тщательно готовился к этому исполнению. Наивный человек, он все это
мастерски обыграл. Глядя прямо в глаза Татьяне Хашимовне, он в микрофон спел
ей всю эту фиговину, после чего наступил антракт и братья Мищуки сказали
ему:
-- Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, кому это посвящено?
Леня взял бутылку портвейна и, тут же из горла выпив, сказал:
-- Ну, всё!
Вспоминают Сергей Губанов и Людмила Чеченкина (Москва).
В ноябре 1997 г. в Москве на концерте, посвященном 20-летию ансамбля
"Домино", у Вадима Мищука возникли проблемы с гитарой: строй "пополз".
-- Сейчас здесь жарко, -- оправдывались братья Мищуки, -- а когда мы
настраивали инструменты, в пустом зале было холодно...
-- Нам выйти? -- поинтересовался кто-то из публики.
Рассказывает Ринат Газизов (Йошкар-Ола).
Однажды, 30 марта в Йошкар-Олу неожиданно приехал Ланцберг, причем
совсем ненадолго, числа до третьего-четвертого апреля. Я, конечно, загорелся
провести его концерт. 1-го уже договорился с залом и начал обзвонку: так,
мол, и так, завтра концерт Ланцберга, приходите...
-- Ага, конечно, -- слышались в ответ иронические голоса. -- С первым
апреля!
После нескольких звонков я понял, что дело плохо -- никто не придет.
Звоню на местную студию "Европы плюс": ребята, выручайте, дайте информацию,
что Ланцберг приехал и завтра концерт...
-- Ага, Ланцберг приехал, -- отвечают мне с той же интонацией. -- А
Окуджаву он, часом, с собой не привез? Или ты думаешь, что мы тут про
календарь забыли?
Пришлось брать гостя под руки и тащить его живьем на радио. Только
тогда там поверили. Тут же сделали прямой эфир, и концерт прошел нормально.
Кто-то из друзей Музыкантова на том же вечере рассказывал, как в его
нынешних краях -- городе Филадельфии -- был с гастролями Сергей Никитин.
Вообще-то Филадельфия отличается мощной и сплоченной общиной любителей
русской авторской песни -- ни один российский бард, попавший в США, не
минует этого города, и на их концерты приходит сотни по две слушателей.
Обычно после окончания таких мероприятий гостя ведут в чей-нибудь дом, и там
он продолжает петь в неофициальной обстановке и более узком кругу. Так
произошло и с Никитиным. Все участники "второго действия" удобно устроились
в холле, пропустили по маленькой, на свет божий явилась гитара и начала путь
по рукам по направлению к дорогому гостю. Но получилось так, что одна пара
рук в этой цепочке принадлежала Музыкантову...
В общем, до Никитина гитара в тот раз так и не дошла. Все, включая
самого Сергея Яковлевича, до утра слушали Музу.
Рассказывает Игорь Грызлов (Москва).
Во второй половине 80-х годов фирма "Мелодия" принялась наверстывать
упущенное за десятилетия -- выпускать диски бардов. А поскольку целый ряд
бардов этого времени так и не дождался, основным источником фонограмм для их
дисков стали фоноархивы КСПшных собирателей. В частности, очень большую роль
сыграл тогда знаменитый ленинградский коллекционер (ныне, к сожалению, тоже
покойный) Михаил Крыжановский.
В работе над одним из дисков возник конфликт. Сотрудники "Мелодии"
непременно хотели получить на некоторое время в руки оригинал записи
(естественно, с твердой гарантией возвращения в сохранности), а Крыжановский
предлагал им первую копию (тоже гарантируя, что она будет ничем не хуже
оригинала). Переговоры зашли в тупик, и в конце концов "Мелодия" предпочла
договориться с другим, почти столь же авторитетным коллекционером. Когда
Крыжановский узнал об этом, он с удивлением спросил:
-- И что, он отдал вам оригинал?!
-- Да.
Крыжановский покачал головой:
-- Не коллекционер...
Рассказывает известный архивист и высоцковед Андрей Евгеньевич Крылов,
находясь в душевной прострации:
-- Когда-то давно, году в семидесятом, Михаил Баранов (один из самых
маститых московских фонотетчиков -- В.Л.) составил каталог песен Галича.
Михаил делал это основательно, в каталоге были приведены название, эпиграф и
первый куплет песни. Каталог был рукописный.
Годом или двумя позже Михаил дал Галичу это творение, чтобы тот
проверил и исправил, если что не так. Галич сделал ряд пометок по тексту,
около двух песен указал "совместно со Шпаликовым" (одна из них -- "У лошади
была грудная жаба").
Еще через некоторое время каталог попросил посмотреть Виталий Акелькин
(тоже собиратель магнитных записей -- В.Л.), и Баранов отдал.
Много лет спустя Крылов сказал Баранову, что хотел бы взглянуть на
каталог. Но обоих заломало общаться с Акелькиным, и каталог оставался у
него. Когда его все же спросили, он ответил, что вернуть не может, так как
каталог "подшит".
Идея подшивания каталога ужаснула Крылова -- ведь это или
скоросшиватель, пробивающий дырки, или обложка, прихватывающая край. Но
поскольку дело было сделано, а общаться с Акелькиным тем более не хотелось,
так оно там и лежало, пока не наступили новейшие времена, когда все отдали
свои архивы Пете Трубецкому -- и в том числе Акелькин.
Узнав об этом, Баранов и Крылов решили все-таки взглянуть на каталог.
Потрясенному взору предстала пачка компьютерной распечатки, в которую были
вклеены вырезанные из барановского каталога рукописные пометки Галича...
Статус документа каталог утратил навсегда.
Свидетель -- Берг.
Москва, 1999 г. Разговаривают архивист Виталий Арнольд и фонотетчик
Григорий Симаков.
-- Как прошел концерт?
-- Хорошо. Записи у меня есть.
На улицах американских городов, как и в других уголках человеческой
цивилизации, нередко можно услышать звучащий из магнитофона голос
вилли-токареподобного орфея, поющего песни, скажем, Розенбаума самым
несанкционированным образом.
Эти пиратские пляски совершенно "достали" жену Леонида Духовного,
киевско-сан-францискского барда, которая насела на мужа с требованием
принять превентивные меры по защите своих авторских прав. И "сам себе
правозащитник" Духовный обратился за помощью к тезке и бывшему земпяку, ныне
жителю Нью-Йорка, Леониду Позену, от которого мы и узнали эту историю.
Помощь, собственно, состояла в нотной записи "духовного" наследия.
Просьба, казалось бы, совершенно невинная, тем более, что по характеру
звучания творения Духовного напоминают песни Галича. Но только на первый
взгляд: при погружении в проблему становится ясно, что последние отличаются
от первых куда большей музыкальной определенностью.
-- В результате, -- закончил свой рассказ Позен, -- мне пришлось
придумать около двадцати новых мелодий!
2 октября 1997 года московский ЦАТ должен был открывать сезон концертом
Городницкого. Но за пару недель до этого Александра Моисеевича внезапно
прихватила позвоночная грыжа -- заболевание, начисто исключающее
выступление. Пришлось срочно договариваться с Юлием Кимом, который и заменил
на сцене ЦАТа своего старого товарища. Его выступление прошло с неизменным
успехом, а в ЦАТе родился лозунг: "Первый блин -- Кимом!".
Рассказывает Борис Жуков (Москва).
-- В феврале -- марте 1998 года мы провели московский региональный тур
"Петербургского аккорда"-98. В числе прочего там был предусмотрен "вход с
улицы" -- предварительное прослушивание, на которое мог прийти кто угодно и,
если экспертная группа его рекомендует, пройти оттуда на последующие этапы.
Ввиду большого объема работы ни в какие переговоры с конкурсантами группа
прослушивания не вступала -- молча слушала по две песни и отпускала на все
четыре стороны, а через несколько дней человеку сообщали результат.
Когда дело уже шло к концу, секретарь оргкомитета Валя Павлова
пожаловалась мне, что двое не прошедших конкурсантов звонят ей и
допытываются, почему же все-таки они не прошли. Я предложил ей назначить им
и всем прочим интересующимся какой-нибудь день -- пусть приходят, а мы им
попробуем что-то объяснить. Идея понравилась всем, день был назначен, Валя
не поленилась обзвонить всех не прошедших. Из тех двоих, с которых все
началось, у одного (точнее, одной) в этот день оказались какие-то срочные
дела, второй же пришел -- в числе еще полутора десятков жаждущих ясности. С
каждым из пришедших мы разбирались индивидуально, так что разговор оказался
долгим. Его инициатор сидел в зале, не делая никаких попыток привлечь к себе
внимание экспертов. Потом вышел и долго сидел в фойе, где шли традиционные
песенные посиделки гитарной школы Костромина. Потом снова вернулся в зал. И
наконец, тихо взял свои вещи и, не прощаясь, покинул нас. Поскольку во время
прослушивания этот автор вел себя как шварцевский Цезарь Борджиа ("Вам
нравится моя откровенность? А я вам нравлюсь?"), мы решили, что он просто
испугался публичного разбора собственного творчества. Тем не менее, мы
праздновали маленькую победу: человек сумел приложить к себе то, что
говорилось о других -- значит, он уже не безнадежен.
Продолжает Борис Жуков:
-- На том же "разборе полетов" некоторые авторы, не соглашаясь с нашей
критикой их творений, говорили, что публика их с удовольствием слушает.
Когда дело дошло до человека, певшего на прослушивании "Колыбельную", он на
наши эстетические претензии возразил:
-- Но ведь эффекта-то она достигает!
-- Что, публика в восторге?
-- Нет, но ребенок засыпает.
Другая авторесса, получив свое, долго сидела молча и слушала, как
разделывали коллег. Потом снова подняла руку и сказала:
-- Да, вы, наверное, все правильно сказали: рифмы у меня слабые, слова
случайные, образы разваливаются... Но мне интересно знать -- а как все это
эмоционально воспринимается?
Алексей Иващенко рассказал историю исполнения группой "Дюна" песни
"Перья от павлина":
-- Звонок.
-- Кто там?
-- Алексей Игоревич, это Виктор Рыбин из группы "Дюна"
-- ?..
-- Алексей Игоревич, можно, мы одну вашу песню споем?
-- Какую?
-- Ну, эту... Про елы-палы?
-- Ну, спойте.
-- Спасибо, мы ее уже как раз на диск записали. Мы решили, что она нам
очень подходит и вообще хорошая песня.
Рассказывает Виктор Партолога (Санкт-Петербург), оператор звукозаписи
1-й эстрады на XXV Грушинском фестивале (1998 год):
-- Заканчивается выступление на нашей эстраде Ольги Качановой. За ней
должен идти Александр Дольский, но его почему-то нет. Делаю знаки Качановой:
пойте, пойте!
За Дольским послан мальчик. Качанова поет.
За Дольским послана девочка. Качанова поет.
Ни Дольского, ни мальчика, ни девочки. Иду сам. Качанова поет.
К 3-й эстраде, на которой "работает" Дольский, не пробиться. Кое-как
продираюсь, буквально по головам. Ну, слава Богу, и он вроде заканчивает.
Встает, собирается уходить:
-- Меня ждут в другом месте!
Толпа неистовствует, не отпускает. Поет еще. Как-то там Качанова?
Вот вроде уже уходит. Путь перегораживает хозяин площадки Виктор
Забашта: пой еще! Толпа ревет.
Дольский возвращается, поет.
Опять уходит, опять толпа, Забашта. Поет еще.
Ну, вроде совсем уходит. На ступеньках его перехватывают: автографы.
Но нас уже трое -- мальчик, девочка и я. Даже четверо: "за нас" --