Ольга Уварова из Луферовского театра "Перекресток". Отбиваем Дольского со
словами:
-- Все автографы -- у 1-й эстрады!
Вроде ведем.
-- Ой, -- говорит Дольский, -- я тетрадку забыл!
Бегу на сцену, забираю тексты. Ведем.
-- Ой, я чехол от гитары забыл!
Вот чехол, гитара... Ведем.
-- Ой, я сына хотел взять с собой!
Подходим к базе, сын перелезает через ограду, идем дальше...
-- Ой, я свою кастрюльку забыл!
-- Какую кастрюльку?!?!
-- На которую ногу ставить.
-- Ведите, -- говорю мальчику-девочке, -- а я за кастрюлей.
Бегом к сцене, благо, народу уже поменьше, можно бегом. На ней поет
некая группа. Кастрюлька оказывается тазиком. Показываю знаками Забаште:
-- Нужен тазик.
-- Споют -- возьмешь.
Ну, спели. Взял. В днище тазика вот такая дыра проверчена, чтоб по
назначению не использовали.
Прибегаю к нашей эстраде. Дольского нет. Стою, как дурак, с тазиком.
Появляется мальчик. Один.
-- А где Дольский?
-- Я думал, это вы его повели. А я другой дорогой пошел.
Чуть в обморок не падаю. А на сцене уже не Качанова, а кто-то другой --
"дыру" затыкает.
Тут и Дольский появляется. Поет. Встает, уходит. Тазик остается на
сцене.
Хватаю его, бегу догонять Дольского...
Рассказывает Берг:
-- 1998 год, июль, XXV Грушинский. Ночной концерт на "гитаре".
Фестиваль приветствует мэр г.Самары, и не как-нибудь, а в составе эстрадного
ансамбля, солист которого, вихляясь, изливался в любви к родному городу.
Непосредственно перед этим на сцене прошла череда бардов (А.Киреев и т.п.) в
режиме крутого танцевального нон-стопа.
После мэра на сцену выходит депутат не больше, не меньше как российской
Госдумы от фракции "Яблоко" (оппозиционной) Владимир Лукин и в
приветственной речи своей выкрикивает:
-- Не пускайте на эту сцену попсу!
Рассказывает Борис Гордон (Москва). Не автор, а другой Гордон. Дело
происходит на Грушинском в 1998 году.
Ночью из кустов вываливается какой-то мужчина, подходит к костру:
-- Мужики, где здесь КСП?
Лик? Лицо? Личина?
("Что делать?", заставляющее задуматься, "Кто виноват?")
Игорь Зырянов (Новосибирск) был свидетелем того, как Анатолий Киреев,
когда ему дали в руки гитару и сказали: "Пой!" (дело происходило вдали от
сцены), -- спросил:
-- Из "обычного" или из "не нашедшего отклика"?
И запел что-то совсем не киреевское...
Рассказывает Берг:
-- Сын питерских архивистов Аллы и Марка Левитанов Данька на 15-м году
жизни заинтересовался авторской песней и даже стал учиться играть на гитаре
(6-струнной, естественно) в гитарной школе одной КСПшницы.
И вот 19 декабря 1998 года, Питер, квартира Лены Данилиной, сидит
человек двадцать народу, а я изображаю песни экзотических авторов.
Тут же и Данька с родителями. Ему явно скучновато, и мама Алла, чтобы
как-то скрасить эти часы и нагрузить неприятное хотя бы полезным, говорит:
-- Дань, ты посмотри, как Володя играет! Аккорды и все такое..
Даня добросовестно посмотрел, как я пытаюсь совладать со своей
безразмерной семистрункой дворовыми методами, и вынес заключение:
-- Все не так!
И уже потом прокомментировал: и этот большой палец,и вообще все... Ну,
все, что может быть, -- все не так!
Действительно, не стоит постигать секреты моего "мастерства": первым и
главным моим учителем по классу гитары был Бирюк -- Санька Бирюков,
учившийся в школе классом младшим. Играли мы тогда "восьмеркой" на
"семерках" и пели исключительно матерные песни.
Сейчас это уже такая экзотика, что, когда готовилась книжка моих песен
в московском издательстве "Аргус", которая вышла в 1996 году, Саша Костромин
не мог отказать себе в удовольствии включить в нее изображения аккордов в
моей интерпретации. Сколько поломанных молодых исполнительских судеб на его
совести, я даже боюсь думать.
А несколько лет назад мне сделали совершенно замечательный подарок.
Я вообще-то не коллекционирую свои записи, видео -- тем более. Поэтому
кассету, которую мне дали ребята из дальневосточного Арсеньева, я взял лишь
потому, что не знал, что на ней. Дома вогнал в видик... Оказалось -- мой
тамошний концерт парой лет раньше -- года 1992-го.
Вот я крупным планом. Готовлюсь. Вот первые аккорды. Камера плавно
переходит на руки, и дальше все два часа -- только они, шаловливые.
Я тепло отношусь к арсеньевским ребятам, но что они хотели сказать этим
подарком?
Год примерно 1997-й. По телевизору -- вечер памяти Ю.Визбора.
К микрофону выходит Олег Митяев:
-- Вчера мне принесли новую песню Виэбора...
Рассказывает Вера Романова:
-- X-й Грушинский фестиваль (1976 год). У костра -- великолепная
компания: Визбор, Никитины, Берковский, Дулов, Егоров. Вокруг плотное кольцо
зрителей. Барды поют в основном хором. Гитара, конечно, у Никитина. Во время
исполнения "Прекрасной волны" он сбивается в аккомпанементе при модуляции.
Визбор, назидательно:
-- Не умеешь играть -- не берись, отдай гитару Берковскому!
Продолжает Вера Романова.
Тот же X-й Грушинский. "Великие" уже устали от всеобщего внимания и
рады бы смотаться, но чувствуют все же какие-то моральные обязательства
перед зрителями, поэтому стараются сделать это понезаметнее.
Вот встал Визбор, тихонько пробирается "к выходу". Кто-то из зрителей
грустно произносит:
-- Вот так вот и Борман ушел...
Юрий Иосифович моментально реагирует:
-- Я только на мгновение!..
Свидетель -- Вера Романова.
1976-й, Грушинский.
На Гитаре после вручения наград члены жюри вышли спеть 2-3 песни хором.
Играть, естественно, собирается Никитин. Кейльман громогласно взывает:
-- Нужна семиструнная гитара!
Из толпы зрителей вырывается пожилой уже товарищ в тельняшке, с
"семеркой" в руках, и рысью устремляется на сцену. Никитин, как вежливый
человек, не дожидаясь, сам идет ему навстречу. Где-то на середине "грифа"
они встречаются. Никитин уже и руку за гитарой протянул. Однако владелец
гитары, напрочь проигнорировав Сергея (заметил ли он его вообще?), бежит
дальше и... вручает инструмент Визбору! А недоумевающий Никитин некоторое
время остается стоять посередине "грифа" с протянутой рукой.
Восторг зрителей по поводу этой немой сцены непередаваем.
Рассказывает Берг:
-- В самом начале 80-х в Свердловске возник детский КСП "Талисман". И
пригласили меня туда со слайд-фильмом по А.Круппу. Надо сказать, что
задействованы в его показе бывают, как правило, человек 5-6, но особенно
трудная задача стоит перед слайд-оператором: в полумраке, следя за
сценарием, где прописан не полный текст, а ключевые реплики, на слух поймать
эту реплику или строчку песни и вдвинуть рамку с нужным слайдом. Они,
конечно, пронумерованы, но впотьмах... Да еще материал незнакомый... Короче,
в десятках показов удачно сработал, дай Бог, каждый десятый оператор.
Я и говорю им:
-- Мне нужен самый толковый, какой есть.
Подводят юношу довольно субтильной комплекции и говорят:
-- Вот. Школьник.
-- Ага. Это даже хорошо, что школьник: они не такие тупые, как
взрослые. А звать как?
-- Саша.
-- Ладно. Пусть Саша. А фамилия?
-- Школьник.
-- Да я вижу, что школьник. Фамилия как?
Оказалось, это и была фамилия. Отработал он, надо сказать, на
"отлично". С тех пор мы подружились.
Теперь он на ОРТ -- то другими школьниками командует, то по утрам
вторниками заведует...
или
Из профессионалов в любители.
Рассказывает Игорь Грызлов (Москва).
В незапамятные времена, когда выпускники вузов еще подлежали
государственному распределению, в город нефтяников Сургут приехала молодая
девушка со свеженьким дипломом концертмейстера в руках. В организации, куда
ее распределили, ей сразу же сообщили, что у них есть только одна свободная
должность для человека с высшим музыкальным образованием -- руководитель
клуба самодеятельной песни.
-- А что это за песня такая? -- несколько даже обиженно спросила
дипломированная специалистка.
-- А вот заодно и узнаешь, -- ответили ей.
Так будущий замечательный автор, лауреат множества региональных и
всероссийских фестивалей Раиса Нурмухаметова узнала о своем призвании.
Во время триумфального проката в Израиле проекта "Песни нашего века"
московские завистники утверждали, что имели такой разговор с кем-то из
участников проекта:
-- Как дела?
-- Да вот, на той неделе в Израиль еду.
-- На ПМЖ?
-- Нет, на ПНВ.
От составителя -- для тех, кто еще или уже не знает: ПНВ -- это проект
"Песни нашего века", многотомная подборка лучших (по мнению проектировщиков)
бардовских песен в групповом исполнении лучших (по их же мнению) бардов.
Сначала компакт-диски и кассеты, а затем и концерты по всему земному шару.
Проект пережил период бурной популярности, как и многие удачные
эстрадные коммерческие проекты.
19 мая 1999 года в московском кафе "Клуб музыкальных гурманов" должен
был пройти вечер Веры Матвеевой. Организатор вечера Владимир Бережков
пригласил на него немало людей -- исполнителей песен Веры, ее друзей и
вообще людей, которым было что рассказать и показать. Но накануне в квартире
Бережкова начались звонки: кандидаты в выступавшие один за другим,
рассыпаясь в извинениях, сообщали о полной невозможности их участия в вечере
по самым разным, но неизменно уважительным причинам...
Незадолго до начала мероприятия Бережков понял, что на сцену он сегодня
выйдет один -- из запланированных участников никого не осталось, а собирать
новых было некогда. Он не пал духом -- ему и самому было чем заполнить все
отведенное время. Наскоро прорепетировав все, что ему теперь предстояло
рассказать, показать и спеть, он в урочный час мужественно шагнул из-за
кулис на сцену... И обнаружил, что его аудитория состоит тоже из
одного-единственного слушателя -- известного видеоколлекционера и архивиста
Петра Трубецкого, который, бросив все другие дела (а в этот день в разных
местах Москвы проходило еще шесть или семь интереснейших концертов авторской
песни), приехал к "Гурманам", чтобы зафиксировать для вечности уникальный
вечер.
Остается добавить, что, согласно первоначальному замыслу, вечер в
"Гурманах" должен был быть простым повторением аналогичного мероприятия,
прошедшего несколько ранее с большим успехом в другом месте, и что на это
повторение Бережков решился исключительно по многочисленным просьбам
восхищенных слушателей.
В 70-е годы, как известно, самодеятельная песня была у властей не в
самой большой чести, и книжки по этой тематике издавались с большим скрипом.
Публикации были все больше в периодике, нередко провинциальной.
Но существовало положение, по которому материал, уже изданный в
последние годы (то есть прошедший цензуру), можно было публиковать без
повторного прохождения ее -- достаточно было предъявить прошлую публикацию.
И изобретательные челябинские горклубовцы во главе с Леонорой Коробицыной
бросили по стране клич -- все песенные публикации шлите нам, сделаем
сборники!
И сделали, целых два.
Но, видимо, какое-то тревожное чувство не покидало тех, кто работал над
этими книжками. Во всяком случае, в первой из них, изданной в 1976 г. под
невинным названием "Песенник", в песне В.Благонадежина и Н.Карпова "Пять
ребят", которая, как известно, начинается словами "Дым костра создает
уют...", на одну накладку "наклалась" другая. Сначала вместо "дыма костра"
появился "серый дым", создающий уют. Но так, видимо, было в предыдущей
публикации -- деваться некуда.
Хуже, что в слове "дым" вместо "ы" была напечатана "о"!
Рассказывает Андрей Скуратович (Минск):
-- В 1987 году к 50-летию Арика Круппа был выпущен буклет, в котором
среди опечаток была такая: в строчке из песни Евгения Клячкина "Девчонки
наши катятся, / Одергивая платьица..." в слове "одергивая" первой буквой
была "с".
Алла и Марк Левитаны, известные питерские архивисты и составители
сборников песен, рассказывают, какие песни "поет" им сканер. А точнее, не
сканер, а "Файнридер".
Чтобы было понятно непосвященным: сканер -- это устройство, считывающее
графические изображения, в том числе тексты, например, с бумаги и вводящее
их в память компьютера. А "Finereader" -- программа, позволяющая
распознавать текст и представлять его знаки не в виде графических
изображений букв, а в их машинной кодировке.
Так вот, читая Ю.Кукина, программа выдала:
"И чай не в стаканах,
А в чашечках чахлых роз..."
(Вместо "чайных".)
К женщинам же она отнеслась с куда большим пиететом:
"Леди идут по свету..."
Нижнетагильский (а ныне израильский) автор текстов ряда известных слов
Михаил Сипер как-то раз в Казани (в 1983 году) сказал:
-- Я могу это спеть. Я могу это сыграть. Но записывать это надо на
стерео (гитару в один канал, голос -- в другой) и проигрывать в разных
городах.
Берг всегда начинает занятие в своем мастер-классе со следующей фразы:
-- Если с чем-либо из того, что я вам сегодня скажу, вы лет через
десять согласитесь, значит, я не такой уж и дурак. А если года через три, --
значит, и вы тоже.
Михаил Волков (Кфар-Саба, Израиль):
-- У меня черный пояс по КСП!
Фраза с III Всесоюзного фестиваля (1990 год, Киев): "Авторская песня
пока еще измеряется мэтрами, хотя в попугаях она гораздо длиннее!"
(Цитата из другого жанра)
Рассказывают...
...Что когда в Советский Союз должен был вернуться Александр Вертинский
и ему уже приготовили квартиру в Москве, живший через стенку профессор
каких-то интеллектоемких наук пришел в панику: он представил себе, как из
соседней квартиры начнут доноситься пассажи, рулады и фиоритуры -- и научным
его занятиям настанет конец.
И вот певец приехал. И -- тишина. День, неделю, другую...
Профессор набрался храбрости и постучал в соседскую дверь. Открыл
Вертинский:
-- Чем могу быть полезен?
-- Понимаете, товарищ артист, -- произнес профессор, -- я вот уже
несколько дней с трепетом ожидаю начала Ваших упражнений в области вокала, а
у Вас все тихо да тихо...
-- Что Вы, батенька, -- ответил великий бард, -- я, поди, тридцать лет
задаром рта не раскрываю!
Рассказывает бывший фонотетчик одесского КСП "Дельфиния" некто М.К..
-- Где-то во второй половине 70-х годов в Одессе с концертом оказался
известный, тогда еще уральский, бард, ставший классиком с младых ногтей.
Точнее, он оказался где-то поблизости, кажется, в Кишиневе, а в Одессе его
уговорили выступить "до кучи", причем, в силу последнего обстоятельства, за
какой-то почти символический гонорар. Испытание для психики классика,
видимо, оказалось не из легких; во всяком случае, картина была такая: он
меряет большими шагами по диагонали тесную артистическую и, не замечая
стоящего в дверях М.К., сам себе вслух твердит:
-- Все равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо! Все
равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо!
Так или иначе, концерт прошел на должной высоте.
А как вообще все было?
Рассказал М.К.
Некие околоКСПшные одесские дамы, приходившие в возбужденное состояние
от одного упоминания имени вышеупомянутого уральского барда, узнали, что тот
должен оказаться в соблазнительной близости от Одессы -- в Кишиневе. Они
насели на президента КСП "Дельфиния" Марика Мееровича с требованием
организовать в Одессе концерт своего кумира. Марик быстро смекнул, какую
выгоду можно из этого извлечь, и поставил дамам условие -- собрать самим,
скинувшись в своем узком кругу, эту немалую по тем временам сумму -- 50
рублей (которая как гонорар для птицы такого полета была, тем не менее,
ничтожна). Что дамы с энтузиазмом и сделали.
Марик же связался с Кишиневом и сказал барду, мол, день задержки, три
часа дороги дизелем, -- и лишний полтинник в кармане. Не желаешь ли?
Бард возжелал.
В итоге он получил сверхплановый довесок к зарплате, дамы -- любимого
барда, а вся остальная одесская КСПшная общественность -- бесплатный концерт
классика.
И тогда жена Марика Лариса объявила, что отныне на базар будет ходить
исключительно он.
Из фольклора. (Речь идет о другом уральском авторе, ставшим классиком
благодаря одной из первых своих песен.)
Диалог:
-- N согласился дать благотворительный концерт.
-- Как, неужели бесплатно?
-- Нет, но -- за рубли!
Рассказывает Игорь Грызлов (Москва), хотя Борис Жуков утверждает, что
слышал эту историю из других источников и о других героях.
В 60-е годы, когда песни Окуджавы как-то сами собой легализовались,
сразу несколько известных композиторов-песенников вдруг проявили интерес к
возможному сотрудничеству с ним. Булат Шалвович, в ту пору еще стеснявшийся
своего вторжения на "чужую территорию", не решился им отказать. Ничего
путного из этого сотрудничества так и не вышло (пока на горизонте не
появился Исаак Шварц), но в одном случае оно зашло настолько далеко, что
увлекшийся мэтр пригласил своего будущего соавтора к себе домой. До этого
Окуджаве ни разу не случалось бывать дома у людей с таким уровнем жизни
(ведущие эстрадные композиторы имели самые высокие легальные доходы в СССР),
и увиденное его прямо-таки ошарашило. Когда он вновь обрел способность
говорить, он спросил:
-- Имярек Имярекович, откуда все это?
Маэстро снисходительно похлопал его по плечу:
-- Песни надо писать, молодой человек!
Вариант Михаила Столяра, слышавшего нечто аналогичное от Александра
Городницкого.
Однажды спускаясь в лифте, Булат, которого тогда еще нечасто величали
Шалвовичем, "подобрал" двумя этажами ниже жившего там Илью Резника, великого
поэта-песельника, и, подивившись разнице в одежде своей и известного
"профи", произнес слова о том, что -- вот, мол, я поэт, писатель, у меня
книжки выходят, а такой красоты писаной, как твои, Илюша, наряды, близко не
видывал.
На что его визави и ответил:
-- Песенки надо писать, Булатик!
Другую историю рассказал Павел Маловичко.
Сергей Волобуев (автор, исполнитель, член квартета, а ныне -- еще и
президент КСП) и его приятель и сосед по дому Саша, оба с женами, приехав
"дикарями" на двух машинах, отдыхали неподалеку от Туапсе. Их палатки стояли
на территории лагеря "Орленок", а точнее в районе вечно строящейся второй
очереди, где сторожа за разумное вознаграждение пускали постояльцев в тенек
под деревьями метрах в двухстах от берега.
И захотелось мужикам выпить. Но жены были начеку, денег не давали и
далеко не отпускали.
Тогда парни сказали, что в фотоаппаратах кончилась пленка и надо
сходить купить новую. Засим и были отпущены с копейками в кармане и в одних
шортах в близлежащую Новомихайловку.
В Новомихайловке пленки не оказалось. Надо ехать в Туапсе, а это 45
километров, один проезд дороже пленки.
Однако сели в проходящий междугородний "икарус". Без билетов.
Первым делом Александр обратился к водителю:
-- У вас тут петь можно?
-- Это -- как пассажиры, -- ответил тот.
Саша адресовал свой запрос в салон. Народ безмолвствовал, уткнувшись во
что у кого было: мало ли что за псих, в шортах-то!
Саша воспринял молчание как знак согласия и начал. Сергей подпевал.
Репертуар их был разнообразен -- от авторской песни до романса и от
народной до оперных арий, благо Сашин голос позволял. Плюс природный
артистизм.
Народ оживился.
-- А вот как бы на стакашку наступить, -- возвестил Саша, -- так мы б
еще ловчее спели!
У одной тетки нашлась бутылка шампанского, у другой -- домашнего вина,
у мужика -- водка. Сгодилось все.
В Туапсе была куплена пленка и истрачены все деньги. И мужики пошли к
автовокзалу, где скучали таксисты. Там, кроме песен, пошли в ход анекдоты, в
изложении которых Саше равных не было.
Короче, таксист, доставивший их на место дислокации, на прощанье
спросил:
-- Мужики, я вам ничего не должен?
Рассказывает Берг:
-- Дело было в Москве в середине 90-х.
Заканчивается мой концерт в ЦАТе. У сцены меня отлавливает молодой
человек и спрашивает, не могу ли я спеть 2-3 песенки на вечере, посвященном
40-летию яхтклуба МГАХМ (Академии химического машиностроения, если не
ошибаюсь). Профком выделил вполне приличную сумму, и они могут...
Я сказал, что еще не знаю, буду ли свободен в тот вечер, а что касается
суммы, то за три песенки я ничего не возьму.
Потом выяснилось, что этот вечер у меня свободен, и я созвонился с
вышеупомянутым молодым человеком. Звали его Сергей Толмачев.
В назначенный день и час он приехал за мной, но не на машине, ибо
МГАХМовцы начали праздновать это событие, видимо, с утра, и водитель
оказался недееспособен. Сергей повез меня на такси, и по дороге мы
разговорились. Я неосторожно пожаловался на судьбу: мол, делаю апгрейд
компьютера и мечтаю добавить 2 мегабайта оперативной памяти (а она тогда
стоила 40 долларов мегабайт).
Ну, доехали.
В зале идет концерт. Обстановка раскованная: люди входят, выходят,
пытаются танцевать в проходах, кто-то кого-то в голос зовет, разговаривают,
выступающих не слышно. А на сцене -- то потные девочки (танцевальная
гимнастика), то старые эстрадные зубры (Ирина Бржевская и др.), то
романсы...
Среди народа трезвых не видно. В туалете кто-то блюет.
Восемь часов. Вроде бы, время начала моего выступления. Все спокойно.
Девять. Десять.
В одиннидцать с минутами конферансье объявляет, что концерт окончен...
Все?
... Но для туристов есть маленький сюрприз.
И выпускают меня.
Выхожу на сцену. В зале человек тридцать. Ну, думаю, три песенки уж
как-нибудь, но потом я сюда ни ногой!
Закрываю глаза и завожу "пора-в-дорогу-старину".
Спел. Глаз не открываю. Сейчас еще парочку -- и все...
В это время -- аплодисменты. Явно не тридцати человек. Открываю глаза
-- полный зал! Трезвых! Осмысленных! Откуда они все повылазили?
Короче, через час собираюсь заканчивать -- не дают, требуют
"пора-в-дорогу-старину".
-- Да я ведь уже пел ее!
-- А нас не было.
Пою. Схожу со сцены. Наперерез бросается Толмачев с горящими глазами:
-- Будут! Будут тебе два мегабайта!
И таки добыл!
Во второй половине 80-х, когда вполне нормальным (а главное -- едва ли
не предельно реальным по возможностям большинства клубов) гонораром считался
"полтинник" -- 50 рублей, среди
Звериные нравы бардов.
От составителя 1
Знать своих героев! 3
Идеоложество 35
Как собаке -- пятая графа 56
Поиски жанра 61
Мухи творчества 65
Великая сила искусства 76
Трудовые будни 87
Замеченные опечатки, мысли и изречения 140
Мани, мани, мани... 142
Основной инстинкт 147
In vino veritas? 164
Мелочи жизни 175
Вместо заключения 207
(c) Владимир Ланцберг, составл., 2000.
словами:
-- Все автографы -- у 1-й эстрады!
Вроде ведем.
-- Ой, -- говорит Дольский, -- я тетрадку забыл!
Бегу на сцену, забираю тексты. Ведем.
-- Ой, я чехол от гитары забыл!
Вот чехол, гитара... Ведем.
-- Ой, я сына хотел взять с собой!
Подходим к базе, сын перелезает через ограду, идем дальше...
-- Ой, я свою кастрюльку забыл!
-- Какую кастрюльку?!?!
-- На которую ногу ставить.
-- Ведите, -- говорю мальчику-девочке, -- а я за кастрюлей.
Бегом к сцене, благо, народу уже поменьше, можно бегом. На ней поет
некая группа. Кастрюлька оказывается тазиком. Показываю знаками Забаште:
-- Нужен тазик.
-- Споют -- возьмешь.
Ну, спели. Взял. В днище тазика вот такая дыра проверчена, чтоб по
назначению не использовали.
Прибегаю к нашей эстраде. Дольского нет. Стою, как дурак, с тазиком.
Появляется мальчик. Один.
-- А где Дольский?
-- Я думал, это вы его повели. А я другой дорогой пошел.
Чуть в обморок не падаю. А на сцене уже не Качанова, а кто-то другой --
"дыру" затыкает.
Тут и Дольский появляется. Поет. Встает, уходит. Тазик остается на
сцене.
Хватаю его, бегу догонять Дольского...
Рассказывает Берг:
-- 1998 год, июль, XXV Грушинский. Ночной концерт на "гитаре".
Фестиваль приветствует мэр г.Самары, и не как-нибудь, а в составе эстрадного
ансамбля, солист которого, вихляясь, изливался в любви к родному городу.
Непосредственно перед этим на сцене прошла череда бардов (А.Киреев и т.п.) в
режиме крутого танцевального нон-стопа.
После мэра на сцену выходит депутат не больше, не меньше как российской
Госдумы от фракции "Яблоко" (оппозиционной) Владимир Лукин и в
приветственной речи своей выкрикивает:
-- Не пускайте на эту сцену попсу!
Рассказывает Борис Гордон (Москва). Не автор, а другой Гордон. Дело
происходит на Грушинском в 1998 году.
Ночью из кустов вываливается какой-то мужчина, подходит к костру:
-- Мужики, где здесь КСП?
Лик? Лицо? Личина?
("Что делать?", заставляющее задуматься, "Кто виноват?")
Игорь Зырянов (Новосибирск) был свидетелем того, как Анатолий Киреев,
когда ему дали в руки гитару и сказали: "Пой!" (дело происходило вдали от
сцены), -- спросил:
-- Из "обычного" или из "не нашедшего отклика"?
И запел что-то совсем не киреевское...
Рассказывает Берг:
-- Сын питерских архивистов Аллы и Марка Левитанов Данька на 15-м году
жизни заинтересовался авторской песней и даже стал учиться играть на гитаре
(6-струнной, естественно) в гитарной школе одной КСПшницы.
И вот 19 декабря 1998 года, Питер, квартира Лены Данилиной, сидит
человек двадцать народу, а я изображаю песни экзотических авторов.
Тут же и Данька с родителями. Ему явно скучновато, и мама Алла, чтобы
как-то скрасить эти часы и нагрузить неприятное хотя бы полезным, говорит:
-- Дань, ты посмотри, как Володя играет! Аккорды и все такое..
Даня добросовестно посмотрел, как я пытаюсь совладать со своей
безразмерной семистрункой дворовыми методами, и вынес заключение:
-- Все не так!
И уже потом прокомментировал: и этот большой палец,и вообще все... Ну,
все, что может быть, -- все не так!
Действительно, не стоит постигать секреты моего "мастерства": первым и
главным моим учителем по классу гитары был Бирюк -- Санька Бирюков,
учившийся в школе классом младшим. Играли мы тогда "восьмеркой" на
"семерках" и пели исключительно матерные песни.
Сейчас это уже такая экзотика, что, когда готовилась книжка моих песен
в московском издательстве "Аргус", которая вышла в 1996 году, Саша Костромин
не мог отказать себе в удовольствии включить в нее изображения аккордов в
моей интерпретации. Сколько поломанных молодых исполнительских судеб на его
совести, я даже боюсь думать.
А несколько лет назад мне сделали совершенно замечательный подарок.
Я вообще-то не коллекционирую свои записи, видео -- тем более. Поэтому
кассету, которую мне дали ребята из дальневосточного Арсеньева, я взял лишь
потому, что не знал, что на ней. Дома вогнал в видик... Оказалось -- мой
тамошний концерт парой лет раньше -- года 1992-го.
Вот я крупным планом. Готовлюсь. Вот первые аккорды. Камера плавно
переходит на руки, и дальше все два часа -- только они, шаловливые.
Я тепло отношусь к арсеньевским ребятам, но что они хотели сказать этим
подарком?
Год примерно 1997-й. По телевизору -- вечер памяти Ю.Визбора.
К микрофону выходит Олег Митяев:
-- Вчера мне принесли новую песню Виэбора...
Рассказывает Вера Романова:
-- X-й Грушинский фестиваль (1976 год). У костра -- великолепная
компания: Визбор, Никитины, Берковский, Дулов, Егоров. Вокруг плотное кольцо
зрителей. Барды поют в основном хором. Гитара, конечно, у Никитина. Во время
исполнения "Прекрасной волны" он сбивается в аккомпанементе при модуляции.
Визбор, назидательно:
-- Не умеешь играть -- не берись, отдай гитару Берковскому!
Продолжает Вера Романова.
Тот же X-й Грушинский. "Великие" уже устали от всеобщего внимания и
рады бы смотаться, но чувствуют все же какие-то моральные обязательства
перед зрителями, поэтому стараются сделать это понезаметнее.
Вот встал Визбор, тихонько пробирается "к выходу". Кто-то из зрителей
грустно произносит:
-- Вот так вот и Борман ушел...
Юрий Иосифович моментально реагирует:
-- Я только на мгновение!..
Свидетель -- Вера Романова.
1976-й, Грушинский.
На Гитаре после вручения наград члены жюри вышли спеть 2-3 песни хором.
Играть, естественно, собирается Никитин. Кейльман громогласно взывает:
-- Нужна семиструнная гитара!
Из толпы зрителей вырывается пожилой уже товарищ в тельняшке, с
"семеркой" в руках, и рысью устремляется на сцену. Никитин, как вежливый
человек, не дожидаясь, сам идет ему навстречу. Где-то на середине "грифа"
они встречаются. Никитин уже и руку за гитарой протянул. Однако владелец
гитары, напрочь проигнорировав Сергея (заметил ли он его вообще?), бежит
дальше и... вручает инструмент Визбору! А недоумевающий Никитин некоторое
время остается стоять посередине "грифа" с протянутой рукой.
Восторг зрителей по поводу этой немой сцены непередаваем.
Рассказывает Берг:
-- В самом начале 80-х в Свердловске возник детский КСП "Талисман". И
пригласили меня туда со слайд-фильмом по А.Круппу. Надо сказать, что
задействованы в его показе бывают, как правило, человек 5-6, но особенно
трудная задача стоит перед слайд-оператором: в полумраке, следя за
сценарием, где прописан не полный текст, а ключевые реплики, на слух поймать
эту реплику или строчку песни и вдвинуть рамку с нужным слайдом. Они,
конечно, пронумерованы, но впотьмах... Да еще материал незнакомый... Короче,
в десятках показов удачно сработал, дай Бог, каждый десятый оператор.
Я и говорю им:
-- Мне нужен самый толковый, какой есть.
Подводят юношу довольно субтильной комплекции и говорят:
-- Вот. Школьник.
-- Ага. Это даже хорошо, что школьник: они не такие тупые, как
взрослые. А звать как?
-- Саша.
-- Ладно. Пусть Саша. А фамилия?
-- Школьник.
-- Да я вижу, что школьник. Фамилия как?
Оказалось, это и была фамилия. Отработал он, надо сказать, на
"отлично". С тех пор мы подружились.
Теперь он на ОРТ -- то другими школьниками командует, то по утрам
вторниками заведует...
или
Из профессионалов в любители.
Рассказывает Игорь Грызлов (Москва).
В незапамятные времена, когда выпускники вузов еще подлежали
государственному распределению, в город нефтяников Сургут приехала молодая
девушка со свеженьким дипломом концертмейстера в руках. В организации, куда
ее распределили, ей сразу же сообщили, что у них есть только одна свободная
должность для человека с высшим музыкальным образованием -- руководитель
клуба самодеятельной песни.
-- А что это за песня такая? -- несколько даже обиженно спросила
дипломированная специалистка.
-- А вот заодно и узнаешь, -- ответили ей.
Так будущий замечательный автор, лауреат множества региональных и
всероссийских фестивалей Раиса Нурмухаметова узнала о своем призвании.
Во время триумфального проката в Израиле проекта "Песни нашего века"
московские завистники утверждали, что имели такой разговор с кем-то из
участников проекта:
-- Как дела?
-- Да вот, на той неделе в Израиль еду.
-- На ПМЖ?
-- Нет, на ПНВ.
От составителя -- для тех, кто еще или уже не знает: ПНВ -- это проект
"Песни нашего века", многотомная подборка лучших (по мнению проектировщиков)
бардовских песен в групповом исполнении лучших (по их же мнению) бардов.
Сначала компакт-диски и кассеты, а затем и концерты по всему земному шару.
Проект пережил период бурной популярности, как и многие удачные
эстрадные коммерческие проекты.
19 мая 1999 года в московском кафе "Клуб музыкальных гурманов" должен
был пройти вечер Веры Матвеевой. Организатор вечера Владимир Бережков
пригласил на него немало людей -- исполнителей песен Веры, ее друзей и
вообще людей, которым было что рассказать и показать. Но накануне в квартире
Бережкова начались звонки: кандидаты в выступавшие один за другим,
рассыпаясь в извинениях, сообщали о полной невозможности их участия в вечере
по самым разным, но неизменно уважительным причинам...
Незадолго до начала мероприятия Бережков понял, что на сцену он сегодня
выйдет один -- из запланированных участников никого не осталось, а собирать
новых было некогда. Он не пал духом -- ему и самому было чем заполнить все
отведенное время. Наскоро прорепетировав все, что ему теперь предстояло
рассказать, показать и спеть, он в урочный час мужественно шагнул из-за
кулис на сцену... И обнаружил, что его аудитория состоит тоже из
одного-единственного слушателя -- известного видеоколлекционера и архивиста
Петра Трубецкого, который, бросив все другие дела (а в этот день в разных
местах Москвы проходило еще шесть или семь интереснейших концертов авторской
песни), приехал к "Гурманам", чтобы зафиксировать для вечности уникальный
вечер.
Остается добавить, что, согласно первоначальному замыслу, вечер в
"Гурманах" должен был быть простым повторением аналогичного мероприятия,
прошедшего несколько ранее с большим успехом в другом месте, и что на это
повторение Бережков решился исключительно по многочисленным просьбам
восхищенных слушателей.
В 70-е годы, как известно, самодеятельная песня была у властей не в
самой большой чести, и книжки по этой тематике издавались с большим скрипом.
Публикации были все больше в периодике, нередко провинциальной.
Но существовало положение, по которому материал, уже изданный в
последние годы (то есть прошедший цензуру), можно было публиковать без
повторного прохождения ее -- достаточно было предъявить прошлую публикацию.
И изобретательные челябинские горклубовцы во главе с Леонорой Коробицыной
бросили по стране клич -- все песенные публикации шлите нам, сделаем
сборники!
И сделали, целых два.
Но, видимо, какое-то тревожное чувство не покидало тех, кто работал над
этими книжками. Во всяком случае, в первой из них, изданной в 1976 г. под
невинным названием "Песенник", в песне В.Благонадежина и Н.Карпова "Пять
ребят", которая, как известно, начинается словами "Дым костра создает
уют...", на одну накладку "наклалась" другая. Сначала вместо "дыма костра"
появился "серый дым", создающий уют. Но так, видимо, было в предыдущей
публикации -- деваться некуда.
Хуже, что в слове "дым" вместо "ы" была напечатана "о"!
Рассказывает Андрей Скуратович (Минск):
-- В 1987 году к 50-летию Арика Круппа был выпущен буклет, в котором
среди опечаток была такая: в строчке из песни Евгения Клячкина "Девчонки
наши катятся, / Одергивая платьица..." в слове "одергивая" первой буквой
была "с".
Алла и Марк Левитаны, известные питерские архивисты и составители
сборников песен, рассказывают, какие песни "поет" им сканер. А точнее, не
сканер, а "Файнридер".
Чтобы было понятно непосвященным: сканер -- это устройство, считывающее
графические изображения, в том числе тексты, например, с бумаги и вводящее
их в память компьютера. А "Finereader" -- программа, позволяющая
распознавать текст и представлять его знаки не в виде графических
изображений букв, а в их машинной кодировке.
Так вот, читая Ю.Кукина, программа выдала:
"И чай не в стаканах,
А в чашечках чахлых роз..."
(Вместо "чайных".)
К женщинам же она отнеслась с куда большим пиететом:
"Леди идут по свету..."
Нижнетагильский (а ныне израильский) автор текстов ряда известных слов
Михаил Сипер как-то раз в Казани (в 1983 году) сказал:
-- Я могу это спеть. Я могу это сыграть. Но записывать это надо на
стерео (гитару в один канал, голос -- в другой) и проигрывать в разных
городах.
Берг всегда начинает занятие в своем мастер-классе со следующей фразы:
-- Если с чем-либо из того, что я вам сегодня скажу, вы лет через
десять согласитесь, значит, я не такой уж и дурак. А если года через три, --
значит, и вы тоже.
Михаил Волков (Кфар-Саба, Израиль):
-- У меня черный пояс по КСП!
Фраза с III Всесоюзного фестиваля (1990 год, Киев): "Авторская песня
пока еще измеряется мэтрами, хотя в попугаях она гораздо длиннее!"
(Цитата из другого жанра)
Рассказывают...
...Что когда в Советский Союз должен был вернуться Александр Вертинский
и ему уже приготовили квартиру в Москве, живший через стенку профессор
каких-то интеллектоемких наук пришел в панику: он представил себе, как из
соседней квартиры начнут доноситься пассажи, рулады и фиоритуры -- и научным
его занятиям настанет конец.
И вот певец приехал. И -- тишина. День, неделю, другую...
Профессор набрался храбрости и постучал в соседскую дверь. Открыл
Вертинский:
-- Чем могу быть полезен?
-- Понимаете, товарищ артист, -- произнес профессор, -- я вот уже
несколько дней с трепетом ожидаю начала Ваших упражнений в области вокала, а
у Вас все тихо да тихо...
-- Что Вы, батенька, -- ответил великий бард, -- я, поди, тридцать лет
задаром рта не раскрываю!
Рассказывает бывший фонотетчик одесского КСП "Дельфиния" некто М.К..
-- Где-то во второй половине 70-х годов в Одессе с концертом оказался
известный, тогда еще уральский, бард, ставший классиком с младых ногтей.
Точнее, он оказался где-то поблизости, кажется, в Кишиневе, а в Одессе его
уговорили выступить "до кучи", причем, в силу последнего обстоятельства, за
какой-то почти символический гонорар. Испытание для психики классика,
видимо, оказалось не из легких; во всяком случае, картина была такая: он
меряет большими шагами по диагонали тесную артистическую и, не замечая
стоящего в дверях М.К., сам себе вслух твердит:
-- Все равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо! Все
равно работать надо честно! Все равно работать надо хорошо!
Так или иначе, концерт прошел на должной высоте.
А как вообще все было?
Рассказал М.К.
Некие околоКСПшные одесские дамы, приходившие в возбужденное состояние
от одного упоминания имени вышеупомянутого уральского барда, узнали, что тот
должен оказаться в соблазнительной близости от Одессы -- в Кишиневе. Они
насели на президента КСП "Дельфиния" Марика Мееровича с требованием
организовать в Одессе концерт своего кумира. Марик быстро смекнул, какую
выгоду можно из этого извлечь, и поставил дамам условие -- собрать самим,
скинувшись в своем узком кругу, эту немалую по тем временам сумму -- 50
рублей (которая как гонорар для птицы такого полета была, тем не менее,
ничтожна). Что дамы с энтузиазмом и сделали.
Марик же связался с Кишиневом и сказал барду, мол, день задержки, три
часа дороги дизелем, -- и лишний полтинник в кармане. Не желаешь ли?
Бард возжелал.
В итоге он получил сверхплановый довесок к зарплате, дамы -- любимого
барда, а вся остальная одесская КСПшная общественность -- бесплатный концерт
классика.
И тогда жена Марика Лариса объявила, что отныне на базар будет ходить
исключительно он.
Из фольклора. (Речь идет о другом уральском авторе, ставшим классиком
благодаря одной из первых своих песен.)
Диалог:
-- N согласился дать благотворительный концерт.
-- Как, неужели бесплатно?
-- Нет, но -- за рубли!
Рассказывает Игорь Грызлов (Москва), хотя Борис Жуков утверждает, что
слышал эту историю из других источников и о других героях.
В 60-е годы, когда песни Окуджавы как-то сами собой легализовались,
сразу несколько известных композиторов-песенников вдруг проявили интерес к
возможному сотрудничеству с ним. Булат Шалвович, в ту пору еще стеснявшийся
своего вторжения на "чужую территорию", не решился им отказать. Ничего
путного из этого сотрудничества так и не вышло (пока на горизонте не
появился Исаак Шварц), но в одном случае оно зашло настолько далеко, что
увлекшийся мэтр пригласил своего будущего соавтора к себе домой. До этого
Окуджаве ни разу не случалось бывать дома у людей с таким уровнем жизни
(ведущие эстрадные композиторы имели самые высокие легальные доходы в СССР),
и увиденное его прямо-таки ошарашило. Когда он вновь обрел способность
говорить, он спросил:
-- Имярек Имярекович, откуда все это?
Маэстро снисходительно похлопал его по плечу:
-- Песни надо писать, молодой человек!
Вариант Михаила Столяра, слышавшего нечто аналогичное от Александра
Городницкого.
Однажды спускаясь в лифте, Булат, которого тогда еще нечасто величали
Шалвовичем, "подобрал" двумя этажами ниже жившего там Илью Резника, великого
поэта-песельника, и, подивившись разнице в одежде своей и известного
"профи", произнес слова о том, что -- вот, мол, я поэт, писатель, у меня
книжки выходят, а такой красоты писаной, как твои, Илюша, наряды, близко не
видывал.
На что его визави и ответил:
-- Песенки надо писать, Булатик!
Другую историю рассказал Павел Маловичко.
Сергей Волобуев (автор, исполнитель, член квартета, а ныне -- еще и
президент КСП) и его приятель и сосед по дому Саша, оба с женами, приехав
"дикарями" на двух машинах, отдыхали неподалеку от Туапсе. Их палатки стояли
на территории лагеря "Орленок", а точнее в районе вечно строящейся второй
очереди, где сторожа за разумное вознаграждение пускали постояльцев в тенек
под деревьями метрах в двухстах от берега.
И захотелось мужикам выпить. Но жены были начеку, денег не давали и
далеко не отпускали.
Тогда парни сказали, что в фотоаппаратах кончилась пленка и надо
сходить купить новую. Засим и были отпущены с копейками в кармане и в одних
шортах в близлежащую Новомихайловку.
В Новомихайловке пленки не оказалось. Надо ехать в Туапсе, а это 45
километров, один проезд дороже пленки.
Однако сели в проходящий междугородний "икарус". Без билетов.
Первым делом Александр обратился к водителю:
-- У вас тут петь можно?
-- Это -- как пассажиры, -- ответил тот.
Саша адресовал свой запрос в салон. Народ безмолвствовал, уткнувшись во
что у кого было: мало ли что за псих, в шортах-то!
Саша воспринял молчание как знак согласия и начал. Сергей подпевал.
Репертуар их был разнообразен -- от авторской песни до романса и от
народной до оперных арий, благо Сашин голос позволял. Плюс природный
артистизм.
Народ оживился.
-- А вот как бы на стакашку наступить, -- возвестил Саша, -- так мы б
еще ловчее спели!
У одной тетки нашлась бутылка шампанского, у другой -- домашнего вина,
у мужика -- водка. Сгодилось все.
В Туапсе была куплена пленка и истрачены все деньги. И мужики пошли к
автовокзалу, где скучали таксисты. Там, кроме песен, пошли в ход анекдоты, в
изложении которых Саше равных не было.
Короче, таксист, доставивший их на место дислокации, на прощанье
спросил:
-- Мужики, я вам ничего не должен?
Рассказывает Берг:
-- Дело было в Москве в середине 90-х.
Заканчивается мой концерт в ЦАТе. У сцены меня отлавливает молодой
человек и спрашивает, не могу ли я спеть 2-3 песенки на вечере, посвященном
40-летию яхтклуба МГАХМ (Академии химического машиностроения, если не
ошибаюсь). Профком выделил вполне приличную сумму, и они могут...
Я сказал, что еще не знаю, буду ли свободен в тот вечер, а что касается
суммы, то за три песенки я ничего не возьму.
Потом выяснилось, что этот вечер у меня свободен, и я созвонился с
вышеупомянутым молодым человеком. Звали его Сергей Толмачев.
В назначенный день и час он приехал за мной, но не на машине, ибо
МГАХМовцы начали праздновать это событие, видимо, с утра, и водитель
оказался недееспособен. Сергей повез меня на такси, и по дороге мы
разговорились. Я неосторожно пожаловался на судьбу: мол, делаю апгрейд
компьютера и мечтаю добавить 2 мегабайта оперативной памяти (а она тогда
стоила 40 долларов мегабайт).
Ну, доехали.
В зале идет концерт. Обстановка раскованная: люди входят, выходят,
пытаются танцевать в проходах, кто-то кого-то в голос зовет, разговаривают,
выступающих не слышно. А на сцене -- то потные девочки (танцевальная
гимнастика), то старые эстрадные зубры (Ирина Бржевская и др.), то
романсы...
Среди народа трезвых не видно. В туалете кто-то блюет.
Восемь часов. Вроде бы, время начала моего выступления. Все спокойно.
Девять. Десять.
В одиннидцать с минутами конферансье объявляет, что концерт окончен...
Все?
... Но для туристов есть маленький сюрприз.
И выпускают меня.
Выхожу на сцену. В зале человек тридцать. Ну, думаю, три песенки уж
как-нибудь, но потом я сюда ни ногой!
Закрываю глаза и завожу "пора-в-дорогу-старину".
Спел. Глаз не открываю. Сейчас еще парочку -- и все...
В это время -- аплодисменты. Явно не тридцати человек. Открываю глаза
-- полный зал! Трезвых! Осмысленных! Откуда они все повылазили?
Короче, через час собираюсь заканчивать -- не дают, требуют
"пора-в-дорогу-старину".
-- Да я ведь уже пел ее!
-- А нас не было.
Пою. Схожу со сцены. Наперерез бросается Толмачев с горящими глазами:
-- Будут! Будут тебе два мегабайта!
И таки добыл!
Во второй половине 80-х, когда вполне нормальным (а главное -- едва ли
не предельно реальным по возможностям большинства клубов) гонораром считался
"полтинник" -- 50 рублей, среди
Звериные нравы бардов.
От составителя 1
Знать своих героев! 3
Идеоложество 35
Как собаке -- пятая графа 56
Поиски жанра 61
Мухи творчества 65
Великая сила искусства 76
Трудовые будни 87
Замеченные опечатки, мысли и изречения 140
Мани, мани, мани... 142
Основной инстинкт 147
In vino veritas? 164
Мелочи жизни 175
Вместо заключения 207
(c) Владимир Ланцберг, составл., 2000.