Страница:
— Продолжай.
— Между прочим, прелюбопытнейший механизм — скука. Она тоже не зря отобрана эволюцией. Она обнажает бессмысленность пассивного бытия и потому так мучительно переносится. Она побуждает к деятельности, без которой нельзя было бы выжить. Жаль только, что спасения от нее люди ищут не там, где нужно… Рэти, откуда эти цвета тревоги и печали, которые появились на голограмме?
— Ты колдун.
— Я же тебе говорил, что научился читать не мысли, а состояния. Захочешь — научишься и ты. Ничего хитрого в этом нет. Могу еще добавить, что в эту минуту в твоей головке рождаются какие-то интересные мысли. Об этом мне сигнализируют вот эти стремительно сбегающиеся линии, вспыхивающие искры, возникающие орнаменты… Ты знаешь, что Минерва насчитала десять ступеней Инта.
—И как высоко я забралась?
— До седьмой ступени.
— Всего-то!
— Это очень высоко, Рэти. У советника твоего пра-пра, генерала Боулза, порог интеллектуального потенциала — шестая ступень.
— Велика радость — стоять почти рядом с этим троглодитом. Неужели ты не можешь поднять меня повыше?
— Дело не в уровнях Инта. Беда в том, что твой живой, гибкий ум недисциплинирован, нецеленаправлен, бесплоден. Это результат твоего воспитания, стиля твоей жизни. Твои мысли не выходят из малого круга, в центре которого ты, твои капризы, твоя блажь. Если ты ставишь перед собой цель, то она в пределах сиюминутного достижения. Если ты заглядываешь вперед, то не дальше, чем на несколько дней или недель.
— Если заглядывать далеко, сойдешь с ума. Там ведь ничего, кроме смерти, нет. Ты об этом сам говорил.
— Я не говорил, что нужно бояться смотреть вперед и сходить с ума. Это удел слабых. Они или не могут, в силу скудости интеллекта, или страшатся смотреть правде в глаза и вступить в борьбу с нелепостями жизни. Они гоняются за минутными радостями, мимолетными удовольствиями, мгновенными наслаждениями. Они убивают время азартными играми и бесконечными передвижениями с места на место. Они одурманивают себя наркотиками и алкоголем, оглушают музыкальными воплями и судорожными плясками. Они делают все, лишь бы не думать.
— Ничего лучшего ты им предложить не сможешь.
— Им — нет. А таким, как ты, могу. Все, у кого ясный разум и умеренный эгоизм, могут и должны выйти из малого круга своей личной судьбы. Они могут и должны ставить перед собой пусть далекие и трудные, но такие цели, которые требуют напряжения всей воли, всех сил, — цели, заполняющие жизнь. Человеческий интеллект должен победить болезни и смерть, должен наполнить высоким смыслом каждый миг существования. У себя в лаборатории мы уже создали бессмертную ткань будущего чева. Остается создать достойный его мозг. Это потребует много времени и труда, но ради этого стоит жить. Я вовсе не призываю всех подражать мне. Есть много других и не менее важных целей. Разными способами можно устранять зло безумия и утверждать доброту всемогущего разума.
Лайт выключил голограмму Рэти. Они уже давно не смотрели на нее и сидели, тесно прижавшись друг к другу.
— Гарри… Я останусь у тебя… Я хочу присмотреться к голограммам… Может быть, я окажусь тебе полезной.
— Надолго ли тебя хватит?
— Не знаю…
28
29
— Между прочим, прелюбопытнейший механизм — скука. Она тоже не зря отобрана эволюцией. Она обнажает бессмысленность пассивного бытия и потому так мучительно переносится. Она побуждает к деятельности, без которой нельзя было бы выжить. Жаль только, что спасения от нее люди ищут не там, где нужно… Рэти, откуда эти цвета тревоги и печали, которые появились на голограмме?
— Ты колдун.
— Я же тебе говорил, что научился читать не мысли, а состояния. Захочешь — научишься и ты. Ничего хитрого в этом нет. Могу еще добавить, что в эту минуту в твоей головке рождаются какие-то интересные мысли. Об этом мне сигнализируют вот эти стремительно сбегающиеся линии, вспыхивающие искры, возникающие орнаменты… Ты знаешь, что Минерва насчитала десять ступеней Инта.
—И как высоко я забралась?
— До седьмой ступени.
— Всего-то!
— Это очень высоко, Рэти. У советника твоего пра-пра, генерала Боулза, порог интеллектуального потенциала — шестая ступень.
— Велика радость — стоять почти рядом с этим троглодитом. Неужели ты не можешь поднять меня повыше?
— Дело не в уровнях Инта. Беда в том, что твой живой, гибкий ум недисциплинирован, нецеленаправлен, бесплоден. Это результат твоего воспитания, стиля твоей жизни. Твои мысли не выходят из малого круга, в центре которого ты, твои капризы, твоя блажь. Если ты ставишь перед собой цель, то она в пределах сиюминутного достижения. Если ты заглядываешь вперед, то не дальше, чем на несколько дней или недель.
— Если заглядывать далеко, сойдешь с ума. Там ведь ничего, кроме смерти, нет. Ты об этом сам говорил.
— Я не говорил, что нужно бояться смотреть вперед и сходить с ума. Это удел слабых. Они или не могут, в силу скудости интеллекта, или страшатся смотреть правде в глаза и вступить в борьбу с нелепостями жизни. Они гоняются за минутными радостями, мимолетными удовольствиями, мгновенными наслаждениями. Они убивают время азартными играми и бесконечными передвижениями с места на место. Они одурманивают себя наркотиками и алкоголем, оглушают музыкальными воплями и судорожными плясками. Они делают все, лишь бы не думать.
— Ничего лучшего ты им предложить не сможешь.
— Им — нет. А таким, как ты, могу. Все, у кого ясный разум и умеренный эгоизм, могут и должны выйти из малого круга своей личной судьбы. Они могут и должны ставить перед собой пусть далекие и трудные, но такие цели, которые требуют напряжения всей воли, всех сил, — цели, заполняющие жизнь. Человеческий интеллект должен победить болезни и смерть, должен наполнить высоким смыслом каждый миг существования. У себя в лаборатории мы уже создали бессмертную ткань будущего чева. Остается создать достойный его мозг. Это потребует много времени и труда, но ради этого стоит жить. Я вовсе не призываю всех подражать мне. Есть много других и не менее важных целей. Разными способами можно устранять зло безумия и утверждать доброту всемогущего разума.
Лайт выключил голограмму Рэти. Они уже давно не смотрели на нее и сидели, тесно прижавшись друг к другу.
— Гарри… Я останусь у тебя… Я хочу присмотреться к голограммам… Может быть, я окажусь тебе полезной.
— Надолго ли тебя хватит?
— Не знаю…
28
Когда Гудимен сообщил своему вице-президенту, что решение он изменил и заказ неизвестного клиента принят к исполнению, Тэди Берч не очень удивился. Он с самого начала считал, что упускать предложенную сумму было бы неразумно. Рассуждения босса о возможных неприятных последствиях предстоящей операции казались ему крайне туманными и неубедительными. Так уж была устроена голова Тэди. Он отлично видел все, что произойдет в ближайшие дни. А то, что может случиться через неделю-другую, по его мнению, мог знать только бог, да и то не наверняка.
С присущей ему энергией Тэди стал разрабатывать план того стихийного выступления, которое должно было служить фоном для основного удара по намеченным объектам. Если не считать особой важности этих объектов, главная трудность операции заключалась в том, что заказчик категорически отказался назвать даже приблизительные сроки ее проведения. Нужно было как можно скорее все организовать и потом неопределенное время находиться в состоянии полной боевой готовности. Отобрать людей, готовых подтолкнуть «левейших» на очередной марш, было нетрудно. Их нашлось сколько угодно — желающих заработать или готовых излить свое отчаяние и свою ненависть на кого придется. Учитывая исключительный размах операции, Тэди не скупился на расходы и в противовес «левейшим» мобилизовал группы «правейших». Члены разных шовинистических организаций также ждали только повода, чтобы выразить свое презрение к правительству за его мягкотелость. Оставалось только направить к ним из резерва вожаков, которые уже приобрели опыт на работе с «левейшими».
По замыслу советников идеологического отдела синдиката марши должны были начаться одновременно в нескольких пунктах, на разных уровнях, отведенных для движения машин. Строго рассчитано было, где и когда прозвучат первые выстрелы. Чтобы обеспечить максимальное число активных участников стычек, на пути следования в должном количестве заготавливалось оружие.
Разумеется, ни один человек из числа советников и боевиков не подозревал конечной цели предпринимаемого похода.
Неизвестный клиент дважды связывался с Гудименом, интересуясь подготовительной работой. Разговаривал он все более нагло, вызывая у Гудимена страстное желание впиться зубами в его недосягаемую металлическую глотку.
— Времени осталось немного, Нил, — даже не поздоровавшись, начал последнюю беседу заказчик, — а полной готовности не вижу. Твои парни больше занимаются налетами и грабежами, чем настоящим делом.
— Каждый занимается своим бизнесом, мистер Икс. Это уж мое дело, что кому поручать, — не считая нужным скрывать злость, отрезал Гудимен.
— Ты забываешься, Нил! С того дня, когда ты сказал «да» и получил деньги, у тебя нет других, своих дел. Я не хочу, чтобы полиция потеряла терпение и обрушилась на твои банды до того, как будет вы полнен мой заказ.
— А потом — пусть обрушивается? — язвительно спросил Гудимен.
— Что будет потом, меня не касается. А сейчас я требую прекратить всякие операции, вызывающие в стране ненужный шум. Хватит с тебя тихого бизнеса.
— Такого условия у нас не было, — попробовал возразить Гудимен, но его резко оборвали:
— Условия диктую я!
— И надолго ты посадил меня на такую диету?
— Пока дело не будет сделано. — Видимо смягчившись, клиент добавил: — Скоро, Нил. Как только заполнятся обе коробочки, я дам сигнал.
И, как обычно, без предупреждения выключился.
Из разговора стало ясно, что выступление состоится, когда парламент соберется на очередную сессию, а президент вернется из летнего отпуска и вместе с семьей займет свою резиденцию. Времени действительно оставалось немного, но до этого можно было успеть побывать в лаборатории доктора Лайта и обзавестись новыми ногами.
Гудимен не забыл тех сомнений, которые возникли у него, когда он впервые услышал от Тэди о необычном предложении анонимного заказчика. Не забыл и не отбросил. Сомнения превратились в уверенность. Он все отчетливей понимал, что любой исход операции не принесет ему ничего хорошего. Постукивая протезом о протез, прислушиваясь к глухому звуку, который они при этом издавали, он уже видел новые, живые ноги. Видел и горько усмехался. К чему ему будут ноги, когда ходить, возможно, осталось совсем недолго? Как дьявольски не повезло.
Гудимен вовсе не думал о сотнях тысяч людей, которые неизбежно погибнут в той заварухе, которая начнется по чужому приказу и по его команде. Не беспокоило его и то, что придется пожертвовать своими вице-президентами, когда развернется расследование «стихийного» бунта и преступления, неслыханного и невиданного по своим масштабам. Нужно же будет кому-то сложить головы, чтобы успокоить этих болванов, образующих «общественное мнение». Но самому лезть в петлю очень не хотелось.
Иногда Гудимену удавалось настроить свои мысли и на оптимистический лад. Вряд ли клиент и те, кто стоит за ним, захотят окончательно сокрушить огромную, хорошо отлаженную, крепко связанную с легальным бизнесом машину, которой заправляет Гудимен. Благополучие многих почтенных и влиятельных семей неотделимо от успехов синдиката. А разве в будущем новым правителям не пригодится подпольная армия Гудимена, способная приводить в движение массы «левейших» и «правейших»? Всякое ведь может случиться… Убрать Гудимена нетрудно, а кем его заменить? Кто еще так хорошо знает всю сложную механику синдиката, его резервы и возможности?
Такие рассуждения успокаивали и вселяли надежду. Но Гудимен еще со времен борьбы с Питом Брандмайером привык всякую надежду подкреплять реальными гарантиями личной безопасности. И на этот раз он решил на всякий случай упрочить свое положение с помощью этого ученого, доктора Лайта. После того как операция с ногами завершится, Гудимен прихватит его с собой в «Хе-хе». Пусть будет при нем чем-то вроде заложника. К судьбе человека, сделавшего такое поразительное открытие, не смогут остаться безразличными будущие хозяева страны. Ведь из того материала, который он придумал, можно наделать сколько угодно помощников, куда более полезных, чем эти мимишки. Пока Лайт будет в «Хе-хе», с Гудименом еще больше придется считаться. А потом, когда голосующее быдло успокоится, все войдет в норму и синдикат снова наберет силу…
Придя к такому выводу, Гудимен окончательно обрел уверенность в том, что нет такого тупика, из которого нельзя было бы выбраться, если на плечах стоящая голова.
На следующий день предстояло путешествие в лабораторию, и нужно было отдать некоторые распоряжения заместителям.
Первым явился Тэди Берч. Он знал, что босс на несколько дней покидает командный пункт, и не сомневался, что на это время займет пост руководителя синдиката. Тратить золотое время зря он тоже не собирался. Пока боссу будут наращивать ноги, можно много успеть. Почему бы, например, не случиться несчастью с лабораторией этого шибко ученого доктора? Ведь может же оказаться вблизи какая-нибудь бродячая субмарина, потерявшая управление… И почему бы ей не пропороть защитные перегородки лаборатории и не затопить ее вместе с доктором и пациентом?
Тэди оказался бы во главе синдиката как раз в те дни, когда должна была свершиться самая грандиозная операция из всех, которые ему приходилось проводить. И вся заслуга за ее успех была бы по справедливости приписана ему…
— Будь готов к девятнадцатому, — прервал размышления своего верного помощника Гудимен. — После этого числа команда может последовать в любой час. Где ракеты?
— Тэди назвал один из частных космодромов, принадлежавших синдикату, но оформленных на имена посторонних людей.
— Я вернусь семнадцатого. Но если так случится, что я задержусь, начнешь без меня. Точно по плану.
— Все будет в порядке, Нил! Возвращайся с ногами, и на радостях спляшем.
— На время, пока я буду в лаборатории, ее внешнюю охрану поручаю Камингсу.
Камингс возглавлял акваганов и подчинялся непосредственно Гудимену. Для Тэди такое решение было ударом ниже пояса.
— Мои ребята справились бы с этим лучше, — пробормотал он, стараясь скрыть разочарование.
— Твоим ребятам работы хватит. Твое дело — еще и еще раз проверить готовность, ждать команды, и лично руководить ходом операции. На время моего отсутствия полномочия президента переходят к Нику.
Тэди совсем приуныл. С Бирмингемом у него застарелое соперничество, и о том, чтобы договориться с ним об единстве действий, нечего было и думать. Но Тэди не умел затягивать свои переживания. Он тут же взбодрился, резонно успокоив себя тем, что подходящих случаев впереди будет много.
Вторым Гудимен вызвал Ника Бирмингема. После того как Ник разыскал лабораторию и сумел уговорить Лайта, Гудимен проникся к нему теплым чувством. Вот кого действительно будет жаль отдавать на расправу, когда начнется разоблачительный бум. Но одним Тэди не откупиться. Придется пожертвовать еще несколькими крупными фигурами, не считая той несметной мелочи, которая погорит на местах в день переворота. Пора подумать, кого подобрать на места и Тэди и Ника…
— Завтра к десяти часам должны быть на месте, Нил, — напомнил Бармингем.
— Будем… Я вот о чем думаю, Ник. Не захотят ли эти доктора разделаться со мной из-за Силвера? Вместо того, чтобы вырастить ноги, не отрежут ли голову?
— Я уже об этом позаботился. Убедил, что, если ты потеряешь хоть один волос, я их прикончу сам. На самоубийство они не пойдут. В этом я уверен.
— И вот еще что… После того как этот Лайт справится с моими ногами, мне бы хотелось, чтобы он отправился вместе со мной в «Хе-хе». Пусть будет у нас, пригодится…
—Правильно, Нил! Мы ему работу найдем. Захватим и второго — Милза. Тоже голова!
— Можно и второго. Пусть люди будут готовы.
— Не беспокойся, осечки не будет.
С присущей ему энергией Тэди стал разрабатывать план того стихийного выступления, которое должно было служить фоном для основного удара по намеченным объектам. Если не считать особой важности этих объектов, главная трудность операции заключалась в том, что заказчик категорически отказался назвать даже приблизительные сроки ее проведения. Нужно было как можно скорее все организовать и потом неопределенное время находиться в состоянии полной боевой готовности. Отобрать людей, готовых подтолкнуть «левейших» на очередной марш, было нетрудно. Их нашлось сколько угодно — желающих заработать или готовых излить свое отчаяние и свою ненависть на кого придется. Учитывая исключительный размах операции, Тэди не скупился на расходы и в противовес «левейшим» мобилизовал группы «правейших». Члены разных шовинистических организаций также ждали только повода, чтобы выразить свое презрение к правительству за его мягкотелость. Оставалось только направить к ним из резерва вожаков, которые уже приобрели опыт на работе с «левейшими».
По замыслу советников идеологического отдела синдиката марши должны были начаться одновременно в нескольких пунктах, на разных уровнях, отведенных для движения машин. Строго рассчитано было, где и когда прозвучат первые выстрелы. Чтобы обеспечить максимальное число активных участников стычек, на пути следования в должном количестве заготавливалось оружие.
Разумеется, ни один человек из числа советников и боевиков не подозревал конечной цели предпринимаемого похода.
Неизвестный клиент дважды связывался с Гудименом, интересуясь подготовительной работой. Разговаривал он все более нагло, вызывая у Гудимена страстное желание впиться зубами в его недосягаемую металлическую глотку.
— Времени осталось немного, Нил, — даже не поздоровавшись, начал последнюю беседу заказчик, — а полной готовности не вижу. Твои парни больше занимаются налетами и грабежами, чем настоящим делом.
— Каждый занимается своим бизнесом, мистер Икс. Это уж мое дело, что кому поручать, — не считая нужным скрывать злость, отрезал Гудимен.
— Ты забываешься, Нил! С того дня, когда ты сказал «да» и получил деньги, у тебя нет других, своих дел. Я не хочу, чтобы полиция потеряла терпение и обрушилась на твои банды до того, как будет вы полнен мой заказ.
— А потом — пусть обрушивается? — язвительно спросил Гудимен.
— Что будет потом, меня не касается. А сейчас я требую прекратить всякие операции, вызывающие в стране ненужный шум. Хватит с тебя тихого бизнеса.
— Такого условия у нас не было, — попробовал возразить Гудимен, но его резко оборвали:
— Условия диктую я!
— И надолго ты посадил меня на такую диету?
— Пока дело не будет сделано. — Видимо смягчившись, клиент добавил: — Скоро, Нил. Как только заполнятся обе коробочки, я дам сигнал.
И, как обычно, без предупреждения выключился.
Из разговора стало ясно, что выступление состоится, когда парламент соберется на очередную сессию, а президент вернется из летнего отпуска и вместе с семьей займет свою резиденцию. Времени действительно оставалось немного, но до этого можно было успеть побывать в лаборатории доктора Лайта и обзавестись новыми ногами.
Гудимен не забыл тех сомнений, которые возникли у него, когда он впервые услышал от Тэди о необычном предложении анонимного заказчика. Не забыл и не отбросил. Сомнения превратились в уверенность. Он все отчетливей понимал, что любой исход операции не принесет ему ничего хорошего. Постукивая протезом о протез, прислушиваясь к глухому звуку, который они при этом издавали, он уже видел новые, живые ноги. Видел и горько усмехался. К чему ему будут ноги, когда ходить, возможно, осталось совсем недолго? Как дьявольски не повезло.
Гудимен вовсе не думал о сотнях тысяч людей, которые неизбежно погибнут в той заварухе, которая начнется по чужому приказу и по его команде. Не беспокоило его и то, что придется пожертвовать своими вице-президентами, когда развернется расследование «стихийного» бунта и преступления, неслыханного и невиданного по своим масштабам. Нужно же будет кому-то сложить головы, чтобы успокоить этих болванов, образующих «общественное мнение». Но самому лезть в петлю очень не хотелось.
Иногда Гудимену удавалось настроить свои мысли и на оптимистический лад. Вряд ли клиент и те, кто стоит за ним, захотят окончательно сокрушить огромную, хорошо отлаженную, крепко связанную с легальным бизнесом машину, которой заправляет Гудимен. Благополучие многих почтенных и влиятельных семей неотделимо от успехов синдиката. А разве в будущем новым правителям не пригодится подпольная армия Гудимена, способная приводить в движение массы «левейших» и «правейших»? Всякое ведь может случиться… Убрать Гудимена нетрудно, а кем его заменить? Кто еще так хорошо знает всю сложную механику синдиката, его резервы и возможности?
Такие рассуждения успокаивали и вселяли надежду. Но Гудимен еще со времен борьбы с Питом Брандмайером привык всякую надежду подкреплять реальными гарантиями личной безопасности. И на этот раз он решил на всякий случай упрочить свое положение с помощью этого ученого, доктора Лайта. После того как операция с ногами завершится, Гудимен прихватит его с собой в «Хе-хе». Пусть будет при нем чем-то вроде заложника. К судьбе человека, сделавшего такое поразительное открытие, не смогут остаться безразличными будущие хозяева страны. Ведь из того материала, который он придумал, можно наделать сколько угодно помощников, куда более полезных, чем эти мимишки. Пока Лайт будет в «Хе-хе», с Гудименом еще больше придется считаться. А потом, когда голосующее быдло успокоится, все войдет в норму и синдикат снова наберет силу…
Придя к такому выводу, Гудимен окончательно обрел уверенность в том, что нет такого тупика, из которого нельзя было бы выбраться, если на плечах стоящая голова.
На следующий день предстояло путешествие в лабораторию, и нужно было отдать некоторые распоряжения заместителям.
Первым явился Тэди Берч. Он знал, что босс на несколько дней покидает командный пункт, и не сомневался, что на это время займет пост руководителя синдиката. Тратить золотое время зря он тоже не собирался. Пока боссу будут наращивать ноги, можно много успеть. Почему бы, например, не случиться несчастью с лабораторией этого шибко ученого доктора? Ведь может же оказаться вблизи какая-нибудь бродячая субмарина, потерявшая управление… И почему бы ей не пропороть защитные перегородки лаборатории и не затопить ее вместе с доктором и пациентом?
Тэди оказался бы во главе синдиката как раз в те дни, когда должна была свершиться самая грандиозная операция из всех, которые ему приходилось проводить. И вся заслуга за ее успех была бы по справедливости приписана ему…
— Будь готов к девятнадцатому, — прервал размышления своего верного помощника Гудимен. — После этого числа команда может последовать в любой час. Где ракеты?
— Тэди назвал один из частных космодромов, принадлежавших синдикату, но оформленных на имена посторонних людей.
— Я вернусь семнадцатого. Но если так случится, что я задержусь, начнешь без меня. Точно по плану.
— Все будет в порядке, Нил! Возвращайся с ногами, и на радостях спляшем.
— На время, пока я буду в лаборатории, ее внешнюю охрану поручаю Камингсу.
Камингс возглавлял акваганов и подчинялся непосредственно Гудимену. Для Тэди такое решение было ударом ниже пояса.
— Мои ребята справились бы с этим лучше, — пробормотал он, стараясь скрыть разочарование.
— Твоим ребятам работы хватит. Твое дело — еще и еще раз проверить готовность, ждать команды, и лично руководить ходом операции. На время моего отсутствия полномочия президента переходят к Нику.
Тэди совсем приуныл. С Бирмингемом у него застарелое соперничество, и о том, чтобы договориться с ним об единстве действий, нечего было и думать. Но Тэди не умел затягивать свои переживания. Он тут же взбодрился, резонно успокоив себя тем, что подходящих случаев впереди будет много.
Вторым Гудимен вызвал Ника Бирмингема. После того как Ник разыскал лабораторию и сумел уговорить Лайта, Гудимен проникся к нему теплым чувством. Вот кого действительно будет жаль отдавать на расправу, когда начнется разоблачительный бум. Но одним Тэди не откупиться. Придется пожертвовать еще несколькими крупными фигурами, не считая той несметной мелочи, которая погорит на местах в день переворота. Пора подумать, кого подобрать на места и Тэди и Ника…
— Завтра к десяти часам должны быть на месте, Нил, — напомнил Бармингем.
— Будем… Я вот о чем думаю, Ник. Не захотят ли эти доктора разделаться со мной из-за Силвера? Вместо того, чтобы вырастить ноги, не отрежут ли голову?
— Я уже об этом позаботился. Убедил, что, если ты потеряешь хоть один волос, я их прикончу сам. На самоубийство они не пойдут. В этом я уверен.
— И вот еще что… После того как этот Лайт справится с моими ногами, мне бы хотелось, чтобы он отправился вместе со мной в «Хе-хе». Пусть будет у нас, пригодится…
—Правильно, Нил! Мы ему работу найдем. Захватим и второго — Милза. Тоже голова!
— Можно и второго. Пусть люди будут готовы.
— Не беспокойся, осечки не будет.
29
Ждать себя Гудимен не заставил. Сначала он проник в лабораторию по каналу оптитрона. Когда Лайт увидел его благообразное, голубоглазое лицо, он поразился несоответствию внешнего облика внутреннему. Кто мог подумать, что за этими вполне человеческими чертами скрываются необузданные инстинкты всех зверей и гадов, предшествовавших человеку на длинном пути эволюции. Каким чудовищным должно быть общество, чтобы позволить этому случайно сложившемуся генетическому уроду не только выжить, но еще превратиться в могущественную фигуру, стоящую над законом и безнаказанно убивающую неугодных ей людей.
Лайт вспомнил вдохновенное лицо Силвера и содрогнулся.
— Здравствуйте, док! — приветствовал его Гудимен. — Рад с вами познакомиться.
— Я вас слушаю, — стараясь сохранить спокойствие, сказал Лайт.
— Я — Нил Гудимен. Что привело меня к вам, вы знаете, Я собираюсь навестить вашу лабораторию.
— К этому я готов.
— Но мне не нравится, что вы отказались со мной поздороваться и не проявляете никаких признаков гостеприимства.
— Я плохо воспитан и не умею притворяться.
Гудимен внимательно вглядывался в лицо Лайта, словно надеясь прочитать его мысли.
— Ладно! Приеду. Но прежде я хочу кой с чем с вами договориться. Какие ваши условия, док?
— Никаких условий!
— Нет уж! Каждое дело оговаривается условиями. Давайте определим сумму гонорара.
— Я ничем не торгую, в том числе и своим трудом. Никаких гонораров я у вас не приму.
— Это плохо, док, — не то с грустью, не то с угрозой проговорил Гудимен. — Бесплатные услуги — самые плохие услуги.
— Тем не менее других услуг я не оказываю.
— Надеюсь, когда вы увидите чек, который я вы пишу, вы станете покладистей.
— Не надейтесь.
Милз, следивший за разговором по голограмме Гудимена, увидел на ней пробудившиеся эмоции тревоги, сомнения, неуверенности. Гангстер явно испугался. Отказ Лайта от гонорара как бы подтвердил его худшие опасения. Он был уверен, что ничего хорошего человек бесплатно делать не может. Но возникшие эмоции не поколебали стабильных, давно сложившихся орнаментов, образованных линиями продуманных мыслей. Решение было принято, и отказываться от него Гудимен не собирался.
— Не будем ссориться, док. Не хотите денег, дело ваше… Но с другим моим условием вам нужно будет согласиться. Моя жизнь и мое здоровье очень высоко ценятся моими помощниками. Поэтому на то время, которое займет операция, они поселятся в вашей лаборатории, будут охранять и меня и вас.
— Исключено! Никого, кроме вас, в лаборатории не будет. Я в охране не нуждаюсь.
— Не пройдет, док.
— Только так. Или я откажусь от операции.
— Вы понимаете, чем обернется для вас ваше упрямство?
— Все понимаю, на все готов, — решения своего не изменю. Вашу личную безопасность, пока вы находитесь у меня, я гарантирую. Если с вами что-нибудь случится, ваши помощники всегда сумеют со мной рас считаться.
Милз даже рассмеялся, глядя на ту сумятицу, которая началась на голограмме Гудимена. С разных уровней Инта посыпались импульсы, видоизменяя прежние узоры. А снизу, от ветвей первого ствола к орнаментам умозаключений, потянулись серые, зеленые, коричневые волны эмоций. Они захлестывали возникавшие мысли, деформировали их, рвали в клочья. Но замешательство было недолгим. Волевым усилием Гудимен унял разбушевавшиеся инстинкты. Несколько перестроившись, линии, отмечавшие принятое решение, обрели прежнюю устойчивость.
— Вы тяжелый человек, док. Но соображаете. То, что мои ребята сумеют рассчитаться, это верно. Я вылетаю.
***
До самого входа в лабораторию Гудимена сопровождали два телохранителя. По первоначальному плану они должны были, после того как их шеф получит новые ноги, увезти его вместе с Лайтом и Милзом. Но отказ Лайта допустить их в здание лаборатории заставил Гудимена отложить вторую половину операции на другое время. «Возьмешь их позже, — сказал он Нику Бармингему. — Организуешь обычный налет и усыпишь обоих. А лабораторию затопишь, никому она больше не понадобится».
Встретил Гудимена Дик, который, выполняя инструкцию Милза, молча провел гостя в гардеробную, где предложил ему сбросить с себя всю одежду, до белья включительно.
На голограмме Гудимена обозначился сильный страх. Похоже было, что гангстер уже жалеет о своей опрометчивости. Попав в странную обстановку, без охраны, без оружия, к тому же еще обнаженный, он чувствовал себя совершенно беззащитным. Мысль его работала напряженно, но успокоения не приносила.
— Он рад бы сбежать, каналья, — с удовлетворением заметил Лайт. — Пусть помучается.
Гудимен попробовал задавать Дику вопросы, надеясь услышать что-нибудь ободряющее, но тот загадочно молчал. Это молчание еще больше угнетало и разжигало злость. «Ладно, док, — думал Гудимен, — все тебе припомню, когда наступит час расплаты. И то, что не нашел для меня пары успокаивающих слов, тоже не забуду».
Неожиданно подкатила самоходная койка, и Дик указал на нее: «Ложитесь!» Пришлось лечь. Дик отстегнул протезы и исчез. Гудимен хотел было приподняться, но прочные захваты удержали его на месте. Койка сама проехала в длинный диагностический отсек. Холодные пальцы манипуляторов, вооруженные просвечивающими, прослушивающими и регистрирующими приборами, обследовали Гудимена, бесцеремонно переворачивали его с боку на бок и тут же выдавали на табло детальную характеристику всех внутренних органов.
Невиданные аппараты, сквозь строй которых медленно продвигалась мягкая, удобная койка, внушили Гудимену уважение и навели его на более утешительные мысли. Он поверил в здравомыслие Лайта, который не захочет наживать врагов в, мире гангстеров. Пусть брюзжит и чванится, но свое дело он, видимо, знает и ноги постарается отрастить в лучшем виде.
Когда он станет заложником, ноги можно будет показать клиентам, вынудившим Гудимена участвовать в опасном перевороте. Пусть полюбуются. И Лайта им покажут. Пусть знают, чем располагает Гудимен и как он еще может пригодиться будущим правителям. С Тэди и другими нужно будет разделаться, не дожидаясь общественного бума. Свидетелей не останется, и клиенту незачем будет убирать Гудимена.
Так, не совсем связно, но в общем и не совсем беспочвенно приободрял себя старый гангстер, продвигаясь от одной установки к другой. Смена настроения тотчас же отразилась на его голограмме. Ушла на задний план пелена страха, свободней задвигались импульсы Инта, образуя новые узоры на привычном фоне ненависти и жестокости.
— Вот негодяй! — огорченно воскликнул Лайт. — Даже напугать его как следует мы не смогли. Опять он полон своих злодейских планов.
— Да, жалко, что мы не можем прочесть его мыслей, — повторил Милз не раз высказанную мечту.
— И так ясно, что мысли подлые.
Гудимен еще успел заметить, что его койка въехала в какой-то другой, очень странно выглядевший отсек, но рассмотреть его не успел. Он сразу же заснул. На два дня.
Первые затравочные молекулы витагена Минерва вплела в информационные структуры живой ткани, и ДМ, управлявшая камерой синтеза, запустила процесс регенерации. Состав питательной среды, температура, давление, интенсивность освещения — все регулировалось автоматически.
Верхняя половина туловища Гудимена осталась вне камеры синтеза. С головой гангстера можно было делать что угодно. Но вокруг того, что именно «угодно», в маленьком коллективе лаборатории развернулась жаркая дискуссия.
Лайт хотел было повторить операцию, проделанную на монстре, — выжечь к чертям почти весь ствол самосохранения.
— Но если он станет таким же безразличным ко всему, умеющим только есть с рук, — возражал Милз, — мы подпишем себе смертный приговор. Проще тогда вовсе его уничтожить.
— Сам он не сможет осознать происшедших с ним изменений и мирно приспособится к своим новым возможностям.
— Но его сообщники сразу увидят, что он стал другим. У них и сомнений не будет, что мы уничтожили их главаря и подсунули кого-то другого. Они прикончат нас без колебаний.
— Что же ты предлагаешь?
— Уберем только известные нам ветви эгоцентрического комплекса — всю эту разросшуюся, переродившуюся ткань. — Милз ткнул пальцем в голограмму.
— А у тебя есть уверенность, что они не отрастут снова, если останутся корни?
— Такой уверенности нет и у Минервы. Даже она еще не в силах дифференцировать клеточные структуры и отделить то, что абсолютно необходимо для жизнедеятельности, от второстепенных образований. Поэтому мы не можем идти на смертельный риск.
Минерва действительно отказалась дать какие бы то ни было гарантии. Но ее предложение оказалось решающим.
— С уверенностью можно сказать, что устранение всех отрицательных эмоций, не говоря уже о повреждении корней первого ствола, приведет к таким изменениям в психике, которые обязательно бросятся в глаза людям, знающим Гудимена. И опасения доктора Милза вполне обоснованы. Предлагаю отсечь только некоторые топографически хорошо зафиксированные нейронные группы, излучающие корыстолюбие, жестокость, ненависть и, пожалуй, еще страх. Все остальное оставить.
— А злобность, коварство и всю остальную пакость?! — возмущенно спросил Лайт.
— Можно убрать еще стяжательство, — предложила Минерва. — Остальное оставить. Ведь все эти эмоции тесно между собой связаны. Злобность без корыстолюбия и жестокости потеряет свою агрессивную силу. В то же время то, что сохранится, создаст иллюзию прежней личности Гудимена. Иным станет и коварство, когда рядом с ним не будет стяжательства. Гудимен останется как бы таким же, каким был до операции, и — другим. Заметят изменения не сразу и не все.
Лайт согласился, что из всех рискованных вариантов этот — наиболее интересный и в научном отношении. На нем и остановились.
К операции готовились гораздо тщательней, чем к эксперименту с монстром. Голограмма Гудимена дала полную и отчетливую картину не только поля операции, но и молекулярных связей. Фотонной пушкой управлял Лайт. Ассистировал Милз. Верховный контроль над движением луча осуществляла Минерва. Если бы рука Лайта дрогнула, луч не успел бы отклониться от намеченных координат.
Одно за другим стали чернеть и съеживаться сплетения разных ветвей. Гасли эмоции, с которыми Гудимен жил чуть ли не со дня рождения. И как он будет жить без них, трудно было представить. Хотя перед учеными была голова гангстера, человека, люто ими ненавидимого, они не без волнения следили за передвижением луча. Впервые они активно вторгались в душу человека, чтобы исправить глупейшие ошибки, допущенные природой.
— Все! — скомандовала Минерва.
Откатилась пушка. Данные о работе отдельных органов подтвердили, что никаких существенных отклонений не произошло. Можно было отдохнуть.
***
Долго тянулись эти два дня ожидания, сомнений и надежд. Когда Минерва доложила, что процесс регенерации закончен и пациента можно разбудить, Лайт переглянулся с Милзом — у обоих на лицах были кривые улыбки, отнюдь не выполнявшие своей роли — внушать бодрость.
— Дик! — приказал Лайт. — Разбуди его, пусть оденется и придет сюда.
За пробуждением Гудимена они следили по экрану, следили затаив дыхание.
Гудимен открыл глаза. Огляделся. Видимо, вспомнил, где находится. Неуверенно пошевелил одной ногой, потом второй. Сел. Взглянул на ноги, потрогал руками каждый палец отдельно и восхищенно покачал головой. Он уже натянул белье, брюки, но никак не мог оторвать глаз от своих ног. После нескольких напоминаний Дика позволил занять свое место самонатягивающимся носкам и туфлям. Встал, походил и снова покачал головой. Дик пригласил его пройти к Лайту, и он сразу согласился.
Увидев Лайта, Гудимен радостно осклабился.
— Спасибо, док! Ноги — что надо! Откровенно скажу: побаивался, не думал, что так здорово получится… Не знаю, как смогу оплатить такую работу.
— Я уже вам говорил, Гудимен, что никакой платы я не принимаю. Хотел бы только, чтобы вы ходили этими ногами… по более честному пути.
Гудимен нахмурился, обдумывая слова Лайта. Он что-то вспомнил и с недоумением прислушивался к неожиданно зародившимся мыслям. Чем-то стал ему симпатичен этот доктор, отказывающийся от денег. Никогда раньше он не видал людей, которые не хватались бы за деньги. И не было людей, которые вызывали бы у него симпатию. Должно быть, новые ноги вызвали такое необычное чувство. Еще бы! Подарочек, за который и миллиона не жалко.
Лайт вспомнил вдохновенное лицо Силвера и содрогнулся.
— Здравствуйте, док! — приветствовал его Гудимен. — Рад с вами познакомиться.
— Я вас слушаю, — стараясь сохранить спокойствие, сказал Лайт.
— Я — Нил Гудимен. Что привело меня к вам, вы знаете, Я собираюсь навестить вашу лабораторию.
— К этому я готов.
— Но мне не нравится, что вы отказались со мной поздороваться и не проявляете никаких признаков гостеприимства.
— Я плохо воспитан и не умею притворяться.
Гудимен внимательно вглядывался в лицо Лайта, словно надеясь прочитать его мысли.
— Ладно! Приеду. Но прежде я хочу кой с чем с вами договориться. Какие ваши условия, док?
— Никаких условий!
— Нет уж! Каждое дело оговаривается условиями. Давайте определим сумму гонорара.
— Я ничем не торгую, в том числе и своим трудом. Никаких гонораров я у вас не приму.
— Это плохо, док, — не то с грустью, не то с угрозой проговорил Гудимен. — Бесплатные услуги — самые плохие услуги.
— Тем не менее других услуг я не оказываю.
— Надеюсь, когда вы увидите чек, который я вы пишу, вы станете покладистей.
— Не надейтесь.
Милз, следивший за разговором по голограмме Гудимена, увидел на ней пробудившиеся эмоции тревоги, сомнения, неуверенности. Гангстер явно испугался. Отказ Лайта от гонорара как бы подтвердил его худшие опасения. Он был уверен, что ничего хорошего человек бесплатно делать не может. Но возникшие эмоции не поколебали стабильных, давно сложившихся орнаментов, образованных линиями продуманных мыслей. Решение было принято, и отказываться от него Гудимен не собирался.
— Не будем ссориться, док. Не хотите денег, дело ваше… Но с другим моим условием вам нужно будет согласиться. Моя жизнь и мое здоровье очень высоко ценятся моими помощниками. Поэтому на то время, которое займет операция, они поселятся в вашей лаборатории, будут охранять и меня и вас.
— Исключено! Никого, кроме вас, в лаборатории не будет. Я в охране не нуждаюсь.
— Не пройдет, док.
— Только так. Или я откажусь от операции.
— Вы понимаете, чем обернется для вас ваше упрямство?
— Все понимаю, на все готов, — решения своего не изменю. Вашу личную безопасность, пока вы находитесь у меня, я гарантирую. Если с вами что-нибудь случится, ваши помощники всегда сумеют со мной рас считаться.
Милз даже рассмеялся, глядя на ту сумятицу, которая началась на голограмме Гудимена. С разных уровней Инта посыпались импульсы, видоизменяя прежние узоры. А снизу, от ветвей первого ствола к орнаментам умозаключений, потянулись серые, зеленые, коричневые волны эмоций. Они захлестывали возникавшие мысли, деформировали их, рвали в клочья. Но замешательство было недолгим. Волевым усилием Гудимен унял разбушевавшиеся инстинкты. Несколько перестроившись, линии, отмечавшие принятое решение, обрели прежнюю устойчивость.
— Вы тяжелый человек, док. Но соображаете. То, что мои ребята сумеют рассчитаться, это верно. Я вылетаю.
***
До самого входа в лабораторию Гудимена сопровождали два телохранителя. По первоначальному плану они должны были, после того как их шеф получит новые ноги, увезти его вместе с Лайтом и Милзом. Но отказ Лайта допустить их в здание лаборатории заставил Гудимена отложить вторую половину операции на другое время. «Возьмешь их позже, — сказал он Нику Бармингему. — Организуешь обычный налет и усыпишь обоих. А лабораторию затопишь, никому она больше не понадобится».
Встретил Гудимена Дик, который, выполняя инструкцию Милза, молча провел гостя в гардеробную, где предложил ему сбросить с себя всю одежду, до белья включительно.
На голограмме Гудимена обозначился сильный страх. Похоже было, что гангстер уже жалеет о своей опрометчивости. Попав в странную обстановку, без охраны, без оружия, к тому же еще обнаженный, он чувствовал себя совершенно беззащитным. Мысль его работала напряженно, но успокоения не приносила.
— Он рад бы сбежать, каналья, — с удовлетворением заметил Лайт. — Пусть помучается.
Гудимен попробовал задавать Дику вопросы, надеясь услышать что-нибудь ободряющее, но тот загадочно молчал. Это молчание еще больше угнетало и разжигало злость. «Ладно, док, — думал Гудимен, — все тебе припомню, когда наступит час расплаты. И то, что не нашел для меня пары успокаивающих слов, тоже не забуду».
Неожиданно подкатила самоходная койка, и Дик указал на нее: «Ложитесь!» Пришлось лечь. Дик отстегнул протезы и исчез. Гудимен хотел было приподняться, но прочные захваты удержали его на месте. Койка сама проехала в длинный диагностический отсек. Холодные пальцы манипуляторов, вооруженные просвечивающими, прослушивающими и регистрирующими приборами, обследовали Гудимена, бесцеремонно переворачивали его с боку на бок и тут же выдавали на табло детальную характеристику всех внутренних органов.
Невиданные аппараты, сквозь строй которых медленно продвигалась мягкая, удобная койка, внушили Гудимену уважение и навели его на более утешительные мысли. Он поверил в здравомыслие Лайта, который не захочет наживать врагов в, мире гангстеров. Пусть брюзжит и чванится, но свое дело он, видимо, знает и ноги постарается отрастить в лучшем виде.
Когда он станет заложником, ноги можно будет показать клиентам, вынудившим Гудимена участвовать в опасном перевороте. Пусть полюбуются. И Лайта им покажут. Пусть знают, чем располагает Гудимен и как он еще может пригодиться будущим правителям. С Тэди и другими нужно будет разделаться, не дожидаясь общественного бума. Свидетелей не останется, и клиенту незачем будет убирать Гудимена.
Так, не совсем связно, но в общем и не совсем беспочвенно приободрял себя старый гангстер, продвигаясь от одной установки к другой. Смена настроения тотчас же отразилась на его голограмме. Ушла на задний план пелена страха, свободней задвигались импульсы Инта, образуя новые узоры на привычном фоне ненависти и жестокости.
— Вот негодяй! — огорченно воскликнул Лайт. — Даже напугать его как следует мы не смогли. Опять он полон своих злодейских планов.
— Да, жалко, что мы не можем прочесть его мыслей, — повторил Милз не раз высказанную мечту.
— И так ясно, что мысли подлые.
Гудимен еще успел заметить, что его койка въехала в какой-то другой, очень странно выглядевший отсек, но рассмотреть его не успел. Он сразу же заснул. На два дня.
Первые затравочные молекулы витагена Минерва вплела в информационные структуры живой ткани, и ДМ, управлявшая камерой синтеза, запустила процесс регенерации. Состав питательной среды, температура, давление, интенсивность освещения — все регулировалось автоматически.
Верхняя половина туловища Гудимена осталась вне камеры синтеза. С головой гангстера можно было делать что угодно. Но вокруг того, что именно «угодно», в маленьком коллективе лаборатории развернулась жаркая дискуссия.
Лайт хотел было повторить операцию, проделанную на монстре, — выжечь к чертям почти весь ствол самосохранения.
— Но если он станет таким же безразличным ко всему, умеющим только есть с рук, — возражал Милз, — мы подпишем себе смертный приговор. Проще тогда вовсе его уничтожить.
— Сам он не сможет осознать происшедших с ним изменений и мирно приспособится к своим новым возможностям.
— Но его сообщники сразу увидят, что он стал другим. У них и сомнений не будет, что мы уничтожили их главаря и подсунули кого-то другого. Они прикончат нас без колебаний.
— Что же ты предлагаешь?
— Уберем только известные нам ветви эгоцентрического комплекса — всю эту разросшуюся, переродившуюся ткань. — Милз ткнул пальцем в голограмму.
— А у тебя есть уверенность, что они не отрастут снова, если останутся корни?
— Такой уверенности нет и у Минервы. Даже она еще не в силах дифференцировать клеточные структуры и отделить то, что абсолютно необходимо для жизнедеятельности, от второстепенных образований. Поэтому мы не можем идти на смертельный риск.
Минерва действительно отказалась дать какие бы то ни было гарантии. Но ее предложение оказалось решающим.
— С уверенностью можно сказать, что устранение всех отрицательных эмоций, не говоря уже о повреждении корней первого ствола, приведет к таким изменениям в психике, которые обязательно бросятся в глаза людям, знающим Гудимена. И опасения доктора Милза вполне обоснованы. Предлагаю отсечь только некоторые топографически хорошо зафиксированные нейронные группы, излучающие корыстолюбие, жестокость, ненависть и, пожалуй, еще страх. Все остальное оставить.
— А злобность, коварство и всю остальную пакость?! — возмущенно спросил Лайт.
— Можно убрать еще стяжательство, — предложила Минерва. — Остальное оставить. Ведь все эти эмоции тесно между собой связаны. Злобность без корыстолюбия и жестокости потеряет свою агрессивную силу. В то же время то, что сохранится, создаст иллюзию прежней личности Гудимена. Иным станет и коварство, когда рядом с ним не будет стяжательства. Гудимен останется как бы таким же, каким был до операции, и — другим. Заметят изменения не сразу и не все.
Лайт согласился, что из всех рискованных вариантов этот — наиболее интересный и в научном отношении. На нем и остановились.
К операции готовились гораздо тщательней, чем к эксперименту с монстром. Голограмма Гудимена дала полную и отчетливую картину не только поля операции, но и молекулярных связей. Фотонной пушкой управлял Лайт. Ассистировал Милз. Верховный контроль над движением луча осуществляла Минерва. Если бы рука Лайта дрогнула, луч не успел бы отклониться от намеченных координат.
Одно за другим стали чернеть и съеживаться сплетения разных ветвей. Гасли эмоции, с которыми Гудимен жил чуть ли не со дня рождения. И как он будет жить без них, трудно было представить. Хотя перед учеными была голова гангстера, человека, люто ими ненавидимого, они не без волнения следили за передвижением луча. Впервые они активно вторгались в душу человека, чтобы исправить глупейшие ошибки, допущенные природой.
— Все! — скомандовала Минерва.
Откатилась пушка. Данные о работе отдельных органов подтвердили, что никаких существенных отклонений не произошло. Можно было отдохнуть.
***
Долго тянулись эти два дня ожидания, сомнений и надежд. Когда Минерва доложила, что процесс регенерации закончен и пациента можно разбудить, Лайт переглянулся с Милзом — у обоих на лицах были кривые улыбки, отнюдь не выполнявшие своей роли — внушать бодрость.
— Дик! — приказал Лайт. — Разбуди его, пусть оденется и придет сюда.
За пробуждением Гудимена они следили по экрану, следили затаив дыхание.
Гудимен открыл глаза. Огляделся. Видимо, вспомнил, где находится. Неуверенно пошевелил одной ногой, потом второй. Сел. Взглянул на ноги, потрогал руками каждый палец отдельно и восхищенно покачал головой. Он уже натянул белье, брюки, но никак не мог оторвать глаз от своих ног. После нескольких напоминаний Дика позволил занять свое место самонатягивающимся носкам и туфлям. Встал, походил и снова покачал головой. Дик пригласил его пройти к Лайту, и он сразу согласился.
Увидев Лайта, Гудимен радостно осклабился.
— Спасибо, док! Ноги — что надо! Откровенно скажу: побаивался, не думал, что так здорово получится… Не знаю, как смогу оплатить такую работу.
— Я уже вам говорил, Гудимен, что никакой платы я не принимаю. Хотел бы только, чтобы вы ходили этими ногами… по более честному пути.
Гудимен нахмурился, обдумывая слова Лайта. Он что-то вспомнил и с недоумением прислушивался к неожиданно зародившимся мыслям. Чем-то стал ему симпатичен этот доктор, отказывающийся от денег. Никогда раньше он не видал людей, которые не хватались бы за деньги. И не было людей, которые вызывали бы у него симпатию. Должно быть, новые ноги вызвали такое необычное чувство. Еще бы! Подарочек, за который и миллиона не жалко.