Страница:
Эта версия превращала покойного Торна в подходящий объект для всеобщей ненависти. Попутно она отводила в безопасное русло мысли тех, кто впервые задумался о судьбе человечества.
Казалось бы, прием был примитивнейшим — подменить подлинную опасность мнимой и направить ярость масс по ложному адресу. Но его эффективность сразу отразилась на многих голограммах. Те, кто устал от самостоятельных попыток понять Смысл событий, охотно принял готовые формулировки, поддержанные авторитетом известных имен и громких званий. Простейшие узоры чужих мыслей легко копировались в мозгу, создавая иллюзию обретенной истины и помогая взвинченным эмоциям разрядиться в поступки.
За последние дни возможность Минервы распознавать смысл слов по их следам в мозгу значительно расширилась. Кроме цифр она еще стала безошибочно читать по голограммам географические названия, имена собственные, названия дней и месяцев… Делая множество поправок на изменчивость эмоционального фона, отбрасывая незаконченные наброски мыслей, возникавших по отдаленным ассоциациям, она все чаще разгадывала истинное содержание речевой информации, которой обменивались люди.
Когда Милз потребовал от нее расшифровки голограмм тех вожаков «Общества Тома Боулза», которых удалось охватить датчиками, она выдала ценную информацию:
— Эмоциональный фон у всех один и тот же — распад морально-этических структур, преобладание жестокости, корысти, двуличия, злобы. Орнаменты умозаключений, которые вырисовываются на этом фоне, характерны для хитросплетенных, коварных замыслов. По ступки, следующие за совещаниями, помогают довольно точно определить значение произнесенных на них слов.
Этой новой методикой Минерва стала пользоваться недавно. Она сопоставляла стереотипы фраз с последующим актом поведения и таким образом получала отраженный смысл сказанных слов. Содеянное как бы освещало содержание предшествовавшей речи. Уловив знакомый набор выражений, которыми обменялись люди, она могла предсказать их поступки. Так она сумела предупредить о некоторых провокационных акциях, подготовленных «боулзистами» против секций «КД». Но это не намного облегчило борьбу. Слишком неравными были силы. «Думающие» не могли, да и не умели применять оружие с той же решительностью и беспощадностью, как делали это их противники. Полиция всегда запаздывала, и количество жертв нарастало с каждым днем.
Внеочередное сообщение Минервы касалось уже самого Милза.
Выстроив ряд голограмм и предоставив Милзу время убедиться в правильности своего заключения, она сказала:
— Вот анализ последнего разговора руководителей боевой группы «Общества Тома Боулза». Сравните эту картинку с теми, которые были зафиксированы перед предыдущими налетами погромщиков…
— Да, аналогия полная, — согласился Милз.
— Кроме вот этих едва заметных штрихов… Такие следы оставляют имена… На этот раз названо ваше имя.
— Ты думаешь, они готовят нападение на нашу лабораторию?
— Уверена.
Милз известил Лайта, и тот, не раздумывая, приказал:
— Высылаю корабль. Он приводнится возле лаборатории. Погружайся с Зюдером и Минервой. Захватите Дика и Эйба.
— Почему так спешно, Гарри? Нельзя же все бросить.
— Нужно! Время ожиданий прошло. Приготовься к посадке.
Зюдер последние дни вообще не покидал студию и вел борьбу с дезинформаторами. Его выступления слушали особенно охотно. Он много знал о Торне, о подготовке заговора и умел убедительно отстаивать истину.
— Я сегодня никак не могу, Бобби, — ответил он Милзу на предложение сейчас же вылететь в Кокервиль. — У меня дискуссия с Пурзеном. Ее ждут миллиарда три зрителей. Если я сбегу, это будет расценено как наше поражение.
— Но Гарри приказал.
— Он поймет. Сегодня не могу. А завтра мы последуем за тобой.
Вечером того же дня банда «боулзистов» захватила лабораторию, но ни одного человека там не нашла. Зато успеха добилась другая банда, обстрелявшая станцию «КД» и уничтожившая всех ее сотрудников.
Давно не звучавшие позывные Кокервиля вновь облетели Землю и заставили всех броситься к экранам. Все жаждали увидеть Лайта. Он действительно сидел за столом, внимательно вглядываясь в лица слушателей. Но говорить начал стоявший рядом с ним Милз.
— Я обращаюсь к вам от имени Комитета Бдительности и «Клубов думающих». Нашу станцию на Земле уничтожили вместе с находившимися на ней людьми. Пришлось воспользоваться гостеприимством Кокервиля. Напомню тем, кто забыл. Вас всегда запугивали угрозой мнимой агрессии. Хотя ни одно правительство не угрожало нам оружием, вас заставляли ложью и страхом поддерживать самоубийственную политику вооружения.
Но нельзя обманывать без конца. Слишком очевидными становились ложь и цели лжецов. Силы разума неуклонно нарастали. Мечта о разоруженной Земле стала движущей силой истории. Производители и торговцы оружием поняли, что их ожидает банкротство. И тогда они задумали «юбилей Кокера». Вы видели, как близка была катастрофа. Только объединенными действиями всего человечества ее удалось предотвратить. Гости Кокервиля сами себя изолировали в космосе. Но остались на Земле их слуги, влиятельные лакеи и защитники. Они надеются заработать на своей преданности, когда хозяева вернутся. Снова запущена машина лжи и клеветы. И как всегда, когда реакция оказывается в тупике, выдвинут ее главный аргумент — насилие. Уже убиты тысячи честнейших людей. Запуганы миллионы. Террором пытаются сорвать уже готовый к исполнению план разоружения. Я призываю всех членов «КД», всех, кому дороги Мир и жизнь, сплотиться и заставить правительство немедленно приступить к уничтожению оружия.
Милз кончил.
— Теперь, — сказал Лайт, — прошу выслушать самого совершенного из мэшин-менов — Эйба.
Лицо руководителя мими, затопивших подводные корабли заговорщиков, было хорошо знакомо зрителям, и его встретили восторженными аплодисментами. Он был краток:
— Мне неведомы ни гнев, ни жалость, ни сострадание. Я знаю, что разумно и что неразумно, что принесет людям благо и что зло. Чтобы помешать силам зла, я по рекомендации Комитета Бдительности связался с мыслящими системами главных энергетических центров и доказал им необходимость внести коррективы в про грамму их деятельности. Через десять минут и до того момента, когда аппарат разоружения приступит к работе, прекращается подача энергии всем промышленным предприятиям, транспортным средствам и телевещательным станциям страны.
На этом передача из Кокервиля закончилась.
34
Казалось бы, прием был примитивнейшим — подменить подлинную опасность мнимой и направить ярость масс по ложному адресу. Но его эффективность сразу отразилась на многих голограммах. Те, кто устал от самостоятельных попыток понять Смысл событий, охотно принял готовые формулировки, поддержанные авторитетом известных имен и громких званий. Простейшие узоры чужих мыслей легко копировались в мозгу, создавая иллюзию обретенной истины и помогая взвинченным эмоциям разрядиться в поступки.
За последние дни возможность Минервы распознавать смысл слов по их следам в мозгу значительно расширилась. Кроме цифр она еще стала безошибочно читать по голограммам географические названия, имена собственные, названия дней и месяцев… Делая множество поправок на изменчивость эмоционального фона, отбрасывая незаконченные наброски мыслей, возникавших по отдаленным ассоциациям, она все чаще разгадывала истинное содержание речевой информации, которой обменивались люди.
Когда Милз потребовал от нее расшифровки голограмм тех вожаков «Общества Тома Боулза», которых удалось охватить датчиками, она выдала ценную информацию:
— Эмоциональный фон у всех один и тот же — распад морально-этических структур, преобладание жестокости, корысти, двуличия, злобы. Орнаменты умозаключений, которые вырисовываются на этом фоне, характерны для хитросплетенных, коварных замыслов. По ступки, следующие за совещаниями, помогают довольно точно определить значение произнесенных на них слов.
Этой новой методикой Минерва стала пользоваться недавно. Она сопоставляла стереотипы фраз с последующим актом поведения и таким образом получала отраженный смысл сказанных слов. Содеянное как бы освещало содержание предшествовавшей речи. Уловив знакомый набор выражений, которыми обменялись люди, она могла предсказать их поступки. Так она сумела предупредить о некоторых провокационных акциях, подготовленных «боулзистами» против секций «КД». Но это не намного облегчило борьбу. Слишком неравными были силы. «Думающие» не могли, да и не умели применять оружие с той же решительностью и беспощадностью, как делали это их противники. Полиция всегда запаздывала, и количество жертв нарастало с каждым днем.
Внеочередное сообщение Минервы касалось уже самого Милза.
Выстроив ряд голограмм и предоставив Милзу время убедиться в правильности своего заключения, она сказала:
— Вот анализ последнего разговора руководителей боевой группы «Общества Тома Боулза». Сравните эту картинку с теми, которые были зафиксированы перед предыдущими налетами погромщиков…
— Да, аналогия полная, — согласился Милз.
— Кроме вот этих едва заметных штрихов… Такие следы оставляют имена… На этот раз названо ваше имя.
— Ты думаешь, они готовят нападение на нашу лабораторию?
— Уверена.
Милз известил Лайта, и тот, не раздумывая, приказал:
— Высылаю корабль. Он приводнится возле лаборатории. Погружайся с Зюдером и Минервой. Захватите Дика и Эйба.
— Почему так спешно, Гарри? Нельзя же все бросить.
— Нужно! Время ожиданий прошло. Приготовься к посадке.
Зюдер последние дни вообще не покидал студию и вел борьбу с дезинформаторами. Его выступления слушали особенно охотно. Он много знал о Торне, о подготовке заговора и умел убедительно отстаивать истину.
— Я сегодня никак не могу, Бобби, — ответил он Милзу на предложение сейчас же вылететь в Кокервиль. — У меня дискуссия с Пурзеном. Ее ждут миллиарда три зрителей. Если я сбегу, это будет расценено как наше поражение.
— Но Гарри приказал.
— Он поймет. Сегодня не могу. А завтра мы последуем за тобой.
Вечером того же дня банда «боулзистов» захватила лабораторию, но ни одного человека там не нашла. Зато успеха добилась другая банда, обстрелявшая станцию «КД» и уничтожившая всех ее сотрудников.
Давно не звучавшие позывные Кокервиля вновь облетели Землю и заставили всех броситься к экранам. Все жаждали увидеть Лайта. Он действительно сидел за столом, внимательно вглядываясь в лица слушателей. Но говорить начал стоявший рядом с ним Милз.
— Я обращаюсь к вам от имени Комитета Бдительности и «Клубов думающих». Нашу станцию на Земле уничтожили вместе с находившимися на ней людьми. Пришлось воспользоваться гостеприимством Кокервиля. Напомню тем, кто забыл. Вас всегда запугивали угрозой мнимой агрессии. Хотя ни одно правительство не угрожало нам оружием, вас заставляли ложью и страхом поддерживать самоубийственную политику вооружения.
Но нельзя обманывать без конца. Слишком очевидными становились ложь и цели лжецов. Силы разума неуклонно нарастали. Мечта о разоруженной Земле стала движущей силой истории. Производители и торговцы оружием поняли, что их ожидает банкротство. И тогда они задумали «юбилей Кокера». Вы видели, как близка была катастрофа. Только объединенными действиями всего человечества ее удалось предотвратить. Гости Кокервиля сами себя изолировали в космосе. Но остались на Земле их слуги, влиятельные лакеи и защитники. Они надеются заработать на своей преданности, когда хозяева вернутся. Снова запущена машина лжи и клеветы. И как всегда, когда реакция оказывается в тупике, выдвинут ее главный аргумент — насилие. Уже убиты тысячи честнейших людей. Запуганы миллионы. Террором пытаются сорвать уже готовый к исполнению план разоружения. Я призываю всех членов «КД», всех, кому дороги Мир и жизнь, сплотиться и заставить правительство немедленно приступить к уничтожению оружия.
Милз кончил.
— Теперь, — сказал Лайт, — прошу выслушать самого совершенного из мэшин-менов — Эйба.
Лицо руководителя мими, затопивших подводные корабли заговорщиков, было хорошо знакомо зрителям, и его встретили восторженными аплодисментами. Он был краток:
— Мне неведомы ни гнев, ни жалость, ни сострадание. Я знаю, что разумно и что неразумно, что принесет людям благо и что зло. Чтобы помешать силам зла, я по рекомендации Комитета Бдительности связался с мыслящими системами главных энергетических центров и доказал им необходимость внести коррективы в про грамму их деятельности. Через десять минут и до того момента, когда аппарат разоружения приступит к работе, прекращается подача энергии всем промышленным предприятиям, транспортным средствам и телевещательным станциям страны.
На этом передача из Кокервиля закончилась.
34
Наступил день, пришествия которого ждали так долго, что перестали верить в эту возможность. Международные комиссии экспертов заняли наблюдательные посты на крупнейших космодромах Земли. А вместе с ними приготовились смотреть и видеть миллиарды глаз. Впервые с тех пор, как люди научились истреблять друг друга, сначала подручными, а потом все более совершенными средствами, правительства всех стран приступили к уничтожению своих арсеналов.
График был рассчитан по минутам. По главным глобальным трассам, охраняемые патрульными машинами, огражденные от всех возможных задержек в пути, двигались к космодромам эшелоны гигантских контейнеров. Они везли смерть.
В каждом контейнере были упакованы боеголовки с разной начинкой, разной мощности, но одинаково гибельные для всего живого. Все, что служители бога войны скрывали в горных массивах Земли, таили в ее недрах и в морских глубинах, было извлечено на поверхность. Человечество впервые увидело воочию, на что бесплодно растрачивался труд многих поколений.
Комментаторы на всех языках называли виды оружия, появлявшегося на экранах, и деловито уточняли, какие разрушительные силы в них заключены. Уже сотой или тысячной доли того, что извлекли, было достаточно, чтобы сжечь, перемолоть в песок, залить кипящей водой океана всю сушу. А на свет появлялись все новые и новые конструкции, воплощавшие гений и бездушие инженерной мысли. Это был парад овеществленного страха, ненависти, неукротимой агрессии и вынужденной самозащиты.
На космодромах уже выстроились многоступенчатые ракеты, готовые к запуску. Они загружались прибывавшими контейнерами. ДМ, обслуживавшие экспертов, сверяли количество и характер груза с перечнем, составленным заранее. Все было будничным, как будто готовился очередной транспорт с продуктами на Луну.
Сигнал на запуск ракет был дан в одну и ту же секунду на всех космодромах. Вспыхнули стартовые огни, раздался рев двигателей, но его заглушил восторженный голос человечества. До последнего мгновения не верилось, что это произойдет. И вот — свершилось!
Каждый малыш знал курс запущенных ракет. Миллиарды лет посылало Солнце свои лучи, чтобы зародить и поддержать на планете жизнь. Теперь люди призвали его принять и поглотить арсенал смерти. День и ночь, с короткими интервалами, уносились в космос ракеты по одному и тому же маршруту: Земля — Солнце.
В это же время одни команды роботов отправляли в плавильные печи военные самолеты, корабли, машины всех классов, а другие — взрывали, затапливали, демонтировали предприятия и лаборатории, производившие то оружие, от которого освобождалась Земля.
В бывшем кабинете Кокера перед сферическим проектором сидели Лайт и Милз. Они следили за операцией разоружения так же, как и все люди, как рядовые свидетели, от воли которых уже ничего не зависело. Лайт был спокоен и внимателен. У Милза выступили слезы.
Эвакуация обитателей Кокервиля началась, как только первые ракеты ушли в далекий рейс. Теперь, когда уже ничто не могло остановить крушения всех военных замыслов, хищников можно было отпустить на волю. Последним отбыл Макрожер со своими охранниками. Остался только обслуживающий персонал мэшин-менов, командовать которыми было поручено Дику.
— Гарри… Я хотел бы знать, что говорят тебе твои мысли-чувства? Мне кажется, что одним интеллектом невозможно охватить величие того, что мы видим.
— Ты прав, я уже не умею восторгаться. По-моему, это просто разумно.
— Что ты собираешься делать с Кокервилем?
— Объявлю его интернациональным центром науки и переименую в Сапиенсвиль. Он будет открыт для ученых всех стран. И пропуск сюда будет один — бескорыстное стремление к истине. А выдворяться отсюда будет всякий, независимо от заслуг, если проявятся в его поведении криводушие, зависть, лицемерие, карьеризм…
— Твой авторитет среди ученых сейчас так велик, что ты можешь диктовать любые условия.
— Никому и ничего, кроме высоких нравственных норм, я диктовать не собираюсь. Надеюсь, что, став примитивным наброском чева, я лишь рассеял сомнения в безграничном могуществе разума. Но путей к истине не счесть. Пусть соревнуются самые одаренные и честные.
— Ты представляешь себе, сколько средств освободится для науки! — воскликнул Милз. — Контакт с другими цивилизациями становится близкой реальностью.
— Не думаю. Все незаселенное — заселим, а насчет контактов… Я пришел к твердому убеждению, Бобби, можешь принять его как постулат. Войти в сообщество других цивилизаций может только такая планета, на которой не осталось места неразумности и хаосу, иными словами — планета, свободная от злодеев и дураков. Совершенный интеллект и главенствующий альтруизм — обязательные условия для приобщения к коллективному разуму Вселенной. А мы еще очень далеки от этих требований.
— Но вряд ли все цивилизации выше нашей. Если они будут встречать пришельцев огнем, каково будет тем, кто вооружен только альтруизмом?
— А к недозревшим цивилизациям и соваться не нужно. Пусть дорастут.
— А если они сунутся?
— Исключено. Цивилизации низшего уровня слишком много сил отдают междоусобной грызне, чтобы возвыситься до грандиозных свершений. Именно поэтому наша прародина и оставалась в изоляции, пока шли на ней социальные распри. Все эти бредни о завоевании, покорении, разграблении других планет — лишь отражение нынешнего, временного людского безрассудства. Если мы у себя покончим с войнами, то уж наверняка они станут невозможными в космосе. А пока мы с тобой будем идти избранным путем. Времени теперь у нас бесконечно много…
Лайт замолчал. Последняя фраза заставила задуматься его самого.
«Плохо, что я утратил чувство такта. Как могу я так беспечно говорить о времени, зная, что жизнь Бобби ограничена и не дожить ему до поколения чевов. Мы существуем с ним в разных измерениях. И с ним, и с Рэти…»
— Знаешь, Бобби… Только на повторение одного эксперимента будет наложен запрет в Сапиенсвиле. Ни когда больше ни один живой человек не будет скопирован на витагеновой основе.
— Почему?
— Это неразумно. Нельзя создавать таких монстров, каким оказался я.
— Не смей так говорить! — с испугом и возмущением сказал Милз.
— Я говорю правду, ту правду, которой всегда нужно смотреть в глаза. Во мне воплотились и наши знания, и наше невежество. Я поумнел, Бобби, и доказательство тому — что я перестал верить в свою непогрешимость. Природа не такая дура, как нам представлялось. У нее своя, стихийная мудрость… Мы многое недодумали… Уже у первого чева должны совместиться могучий Инт и стимулирующий аппарат всех положительных эмоций. В первую очередь я имею в виду счастье и любовь.
— Но любовь несовместима с природой чева, с тем, каким мы его задумали.
— Значит, плохо мы его задумали… От обычных людей он должен отличаться не отсутствием прекрасных эмоций, а их полнотой, силой, стойкостью. Любовь у него будет без разочарований, измен, ревности, охлаждений… И счастье должно стать у него не призрачным, не мимолетным, не обманчивым, а неувядающим, вечно обновляющимся состоянием… Как это сделать, я не знаю…
Милз вглядывался в лицо Лайта с той же тревогой, с какой смотрел на него в первые минуты после его выхода из камеры синтеза.
— Ты несчастлив, Гарри?
— Ты меня неправильно понял, — улыбнулся Лайт. — Мне просто мешает память об утратах. Они слишком велики… Признаюсь тебе — когда я думаю о встрече с Рэти, мои мысли-чувства причиняют мне что-то очень похожее на боль…
— Если бы ты знал, что так будет, ты не пошел бы?
— Все равно пошел бы. Ты прекрасно знаешь, что это было необходимо. Среди всяких эмоций у меня еще было чувство долга. Нужно было идти, и я пошел. Иначе я не был бы даже человеком примитивным. — Лайт отвернулся к экрану. — Они, кажется, заканчивают.
Милз тоже взглянул на изображение. С космодромов действительно уходили последние контейнеры по маршруту Земля — Солнце.
1975
ИБ № 622
Сдано в набор 22/XI 1976 г . Подписано к печати 18/VIII 1977 г . М-23158. Формат 84 X IO8V32. Бумага тип. № 3. Усл. печ. л. 22,68. Уч.-изд. л. 23,70. Тираж 100 000 экз. Заказ № 876.
Цена 1 р. 70 к.
Лениздат, 191023, Ленинград, Фонтанка, 59
Ордена Трудового Красного Знамени типография
им. Володарского Лениздата, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57
График был рассчитан по минутам. По главным глобальным трассам, охраняемые патрульными машинами, огражденные от всех возможных задержек в пути, двигались к космодромам эшелоны гигантских контейнеров. Они везли смерть.
В каждом контейнере были упакованы боеголовки с разной начинкой, разной мощности, но одинаково гибельные для всего живого. Все, что служители бога войны скрывали в горных массивах Земли, таили в ее недрах и в морских глубинах, было извлечено на поверхность. Человечество впервые увидело воочию, на что бесплодно растрачивался труд многих поколений.
Комментаторы на всех языках называли виды оружия, появлявшегося на экранах, и деловито уточняли, какие разрушительные силы в них заключены. Уже сотой или тысячной доли того, что извлекли, было достаточно, чтобы сжечь, перемолоть в песок, залить кипящей водой океана всю сушу. А на свет появлялись все новые и новые конструкции, воплощавшие гений и бездушие инженерной мысли. Это был парад овеществленного страха, ненависти, неукротимой агрессии и вынужденной самозащиты.
На космодромах уже выстроились многоступенчатые ракеты, готовые к запуску. Они загружались прибывавшими контейнерами. ДМ, обслуживавшие экспертов, сверяли количество и характер груза с перечнем, составленным заранее. Все было будничным, как будто готовился очередной транспорт с продуктами на Луну.
Сигнал на запуск ракет был дан в одну и ту же секунду на всех космодромах. Вспыхнули стартовые огни, раздался рев двигателей, но его заглушил восторженный голос человечества. До последнего мгновения не верилось, что это произойдет. И вот — свершилось!
Каждый малыш знал курс запущенных ракет. Миллиарды лет посылало Солнце свои лучи, чтобы зародить и поддержать на планете жизнь. Теперь люди призвали его принять и поглотить арсенал смерти. День и ночь, с короткими интервалами, уносились в космос ракеты по одному и тому же маршруту: Земля — Солнце.
В это же время одни команды роботов отправляли в плавильные печи военные самолеты, корабли, машины всех классов, а другие — взрывали, затапливали, демонтировали предприятия и лаборатории, производившие то оружие, от которого освобождалась Земля.
В бывшем кабинете Кокера перед сферическим проектором сидели Лайт и Милз. Они следили за операцией разоружения так же, как и все люди, как рядовые свидетели, от воли которых уже ничего не зависело. Лайт был спокоен и внимателен. У Милза выступили слезы.
Эвакуация обитателей Кокервиля началась, как только первые ракеты ушли в далекий рейс. Теперь, когда уже ничто не могло остановить крушения всех военных замыслов, хищников можно было отпустить на волю. Последним отбыл Макрожер со своими охранниками. Остался только обслуживающий персонал мэшин-менов, командовать которыми было поручено Дику.
— Гарри… Я хотел бы знать, что говорят тебе твои мысли-чувства? Мне кажется, что одним интеллектом невозможно охватить величие того, что мы видим.
— Ты прав, я уже не умею восторгаться. По-моему, это просто разумно.
— Что ты собираешься делать с Кокервилем?
— Объявлю его интернациональным центром науки и переименую в Сапиенсвиль. Он будет открыт для ученых всех стран. И пропуск сюда будет один — бескорыстное стремление к истине. А выдворяться отсюда будет всякий, независимо от заслуг, если проявятся в его поведении криводушие, зависть, лицемерие, карьеризм…
— Твой авторитет среди ученых сейчас так велик, что ты можешь диктовать любые условия.
— Никому и ничего, кроме высоких нравственных норм, я диктовать не собираюсь. Надеюсь, что, став примитивным наброском чева, я лишь рассеял сомнения в безграничном могуществе разума. Но путей к истине не счесть. Пусть соревнуются самые одаренные и честные.
— Ты представляешь себе, сколько средств освободится для науки! — воскликнул Милз. — Контакт с другими цивилизациями становится близкой реальностью.
— Не думаю. Все незаселенное — заселим, а насчет контактов… Я пришел к твердому убеждению, Бобби, можешь принять его как постулат. Войти в сообщество других цивилизаций может только такая планета, на которой не осталось места неразумности и хаосу, иными словами — планета, свободная от злодеев и дураков. Совершенный интеллект и главенствующий альтруизм — обязательные условия для приобщения к коллективному разуму Вселенной. А мы еще очень далеки от этих требований.
— Но вряд ли все цивилизации выше нашей. Если они будут встречать пришельцев огнем, каково будет тем, кто вооружен только альтруизмом?
— А к недозревшим цивилизациям и соваться не нужно. Пусть дорастут.
— А если они сунутся?
— Исключено. Цивилизации низшего уровня слишком много сил отдают междоусобной грызне, чтобы возвыситься до грандиозных свершений. Именно поэтому наша прародина и оставалась в изоляции, пока шли на ней социальные распри. Все эти бредни о завоевании, покорении, разграблении других планет — лишь отражение нынешнего, временного людского безрассудства. Если мы у себя покончим с войнами, то уж наверняка они станут невозможными в космосе. А пока мы с тобой будем идти избранным путем. Времени теперь у нас бесконечно много…
Лайт замолчал. Последняя фраза заставила задуматься его самого.
«Плохо, что я утратил чувство такта. Как могу я так беспечно говорить о времени, зная, что жизнь Бобби ограничена и не дожить ему до поколения чевов. Мы существуем с ним в разных измерениях. И с ним, и с Рэти…»
— Знаешь, Бобби… Только на повторение одного эксперимента будет наложен запрет в Сапиенсвиле. Ни когда больше ни один живой человек не будет скопирован на витагеновой основе.
— Почему?
— Это неразумно. Нельзя создавать таких монстров, каким оказался я.
— Не смей так говорить! — с испугом и возмущением сказал Милз.
— Я говорю правду, ту правду, которой всегда нужно смотреть в глаза. Во мне воплотились и наши знания, и наше невежество. Я поумнел, Бобби, и доказательство тому — что я перестал верить в свою непогрешимость. Природа не такая дура, как нам представлялось. У нее своя, стихийная мудрость… Мы многое недодумали… Уже у первого чева должны совместиться могучий Инт и стимулирующий аппарат всех положительных эмоций. В первую очередь я имею в виду счастье и любовь.
— Но любовь несовместима с природой чева, с тем, каким мы его задумали.
— Значит, плохо мы его задумали… От обычных людей он должен отличаться не отсутствием прекрасных эмоций, а их полнотой, силой, стойкостью. Любовь у него будет без разочарований, измен, ревности, охлаждений… И счастье должно стать у него не призрачным, не мимолетным, не обманчивым, а неувядающим, вечно обновляющимся состоянием… Как это сделать, я не знаю…
Милз вглядывался в лицо Лайта с той же тревогой, с какой смотрел на него в первые минуты после его выхода из камеры синтеза.
— Ты несчастлив, Гарри?
— Ты меня неправильно понял, — улыбнулся Лайт. — Мне просто мешает память об утратах. Они слишком велики… Признаюсь тебе — когда я думаю о встрече с Рэти, мои мысли-чувства причиняют мне что-то очень похожее на боль…
— Если бы ты знал, что так будет, ты не пошел бы?
— Все равно пошел бы. Ты прекрасно знаешь, что это было необходимо. Среди всяких эмоций у меня еще было чувство долга. Нужно было идти, и я пошел. Иначе я не был бы даже человеком примитивным. — Лайт отвернулся к экрану. — Они, кажется, заканчивают.
Милз тоже взглянул на изображение. С космодромов действительно уходили последние контейнеры по маршруту Земля — Солнце.
1975
Марк Зосимович Ланской «БИТЫЕ КОЗЫРИ»
Редакторы Д. М. БРУСКИН и Н. А. ЧЕЧУЛИНА. Художник Б. М. СТАРОДУБЦЕВ. Художественный редактор И. 3. СЕМЕНЦОВ. Технический редактор Л. П. НИКИТИНА. Корректоры Т. В. МЕЛЬНИКОВА и Е. П. РАБКИНАИБ № 622
Сдано в набор 22/XI 1976 г . Подписано к печати 18/VIII 1977 г . М-23158. Формат 84 X IO8V32. Бумага тип. № 3. Усл. печ. л. 22,68. Уч.-изд. л. 23,70. Тираж 100 000 экз. Заказ № 876.
Цена 1 р. 70 к.
Лениздат, 191023, Ленинград, Фонтанка, 59
Ордена Трудового Красного Знамени типография
им. Володарского Лениздата, 191023, Ленинград, Фонтанка, 57