Страница:
К столу мужчины подступили без лишней суеты, как настоящие знатоки осмотрелись, потом заполнили пузатые серебряные стопочки. Первую пропустили для «разгона», остальные последовали для «осадки». Но не забывали и про «подкладочку», отдавали должное закускам. Поздравили именинника, повели легкий, приличный случаю разговор.
— О, икра-то отменная!
— Настоящая «троечная». Такую в старину в столицу с Волги мы на тройках спешно везли, так чтобы она свой речной дух не потеряла.
— Удалась настойка! Так смородинным листом и пахнуло.
— Батюшка из имения прислал. Он на своем винном заводике производит настойки на все буквы алфавита.
— Как это понять?
— Гонит «алычевую», «брусничную», «вишневую» и так до «яблочной». Когда губернатор или другие гости заезжают, есть чем встретить. На то, чтобы все его художества перепробовать, не один день уйдет.
— Хорошо так-то в имении жить. От службы вдали.
— Ваш батюшка, Сергей Сергеевич, монаршую милость заслужил, теперь может жить на покое.
— Да-с, нам без службы никак нельзя, надо и о детках подумать.
— Ох уж эти детки. Моего-то в гимназии совсем заучили. Мало того, что речи Цицерона наизусть долбит, так теперь заставили отрывки из «Капитанской дочки» на латинский язык переводить!
— Иностранные языки знать надо, но в этом граф Дмитрий Андреевич Толстой через край хватил.
— Ах, господа, наш министр просвещения имеет тонкий политический расчет. Помните, как он докладывал государю о необходимости нравственного воспитания общества? Доказал, что классические языки следует изучать для того, чтобы занять умы. Чтобы материализм и другие пагубные учения не охватили наше юношество!
— Батенька, Михаил Петрович, не надо нам казенные циркуляры пересказывать. Лучше послушайте, что третьего дня на балу случилось.
— Это ты про пикантную находку за кадкой с пальмой?
— Во-во, про это самое. Гости вальсы отплясывали до шести утра, в перерывах только шампанским и мороженым освежались. Все в таком веселом забвении находились, что никто и не заметил, как с одной дамы во время танцев нижняя юбка свалилась! Представляете картину, на паркете посредине зала вдруг копна кружев оказалась! Еще хорошо, что генерал Василий Петрович не растерялся, ловко подхватил ее и швырнул в дальний угол.
— Хе-хе-хе! Мои лакеи потом убирали залы и все гадали, кто бы мог юбку эту потерять.
— Так никто и не признался!
Над последним случаем посмеялись умеренно. Народ у стола собрался солидный, знающий себе цену. Нет, они не представители высшего света. Их имена в газетах не появляются, не звучат на официальных приемах и банкетах. Миллионам жителей России они просто не известны. Но государь, великие князья, члены их семейств, не говоря о всяких там сенаторах, министрах и иностранных послах, об этих людях отзываются с большим уважением. Без них Романовы, как какие-нибудь мелкие германские князьки, прозябали бы во дворце с протекающей крышей. Его царское Величество пробавлялся бы картофельным салатом и жидким пивом, а царица самолично стирала бы воротнички и штопала чулки. За столом беседовали те, кто непосредственно ведает большим и сложным хозяйством дворцового ведомства, его счетными конторами, конюшнями, кухнями, многими сотнями дворцовых служителей мужского и женского пола. Те, для кого во дворце нет никаких секретов.
В разговоре, оживленном выпивкой и закуской, стало слышаться такое, что постороннему человеку не подобает даже видеть во сне.
— Алексей Степанович, как прошло то дело?
— Отлично! Все же слышали, как великий князь сетовал на то, что от своих долгов ему впору в петлю лезть. Поэтому за нравственное содействие в получении концессии на строительство железной дороги его и обещали хорошо отблагодарить.
— Это вчера на совете министров решали, где и какие дороги строить?
— Точно так. Решение принято благоприятное, и сегодня с утра Его Высочество был очень доволен. Даже изволил шутить. Сам видел, как он подмигнул князю Григорию и при этом похлопал себя по карману.
— Ох, грехи наши тяжкие. Вон даже Иван Павлович на нехватку средств сетует. А ведь он в Сенате не последний человек, без его слова там никакая бумага не имеет хода.
— Да, имения уже не дают такого дохода, как в старину. Освободили мужичков от крепостного права в 1861 году, так теперь они работать не хотят, требуют собственных наделов.
— Так правительство же объявило, что выкупит у помещиков землю постепенно и потом полностью передаст ее крестьянам. Зачем такая поспешность? Правительству необходимо все подготовить, построить дороги, элеваторы, школы…
— Так это только наши внуки увидят. Они и заживут в согласии и достатке. Но сейчас-то как быть?
— Что верно, то верно, в наши дни деньги взяли великую силу. Теперь на Руси родовитость и знатность мало что стоят. Только и слышишь — банки, концессии, акции да проценты.
— Кто побойчее, те приспособились.
— Вот это верно. Наша голь на выдумки хитра!
В оживленном разговоре внезапно наступила пауза.
Все это время Дмитрий стоял у края стола, пил, закусывал, согласно кивал, со своими мнениями и высказываниями не лез. Здесь он был самым молодым, держался почтительно, старшим демонстрировал уважение. В последние дни во дворце на него обратили внимание, стали признавать за своего. Особенно после того, как сам наследник престола Николай Александрович милостиво изволил пару раз заговорить с молодым казачьим офицером, а генерал Черевин распорядился включить его в охрану внутренних покоев. Уже не раз Дмитрий ловил на себе изучающие взгляды, понимал, что из всех подобных мелочей начинает складываться его карьера. Многого еще не знал и не понимал, но последние слова за столом насторожили и его. В этой доверительной болтовне есть грань, за которую даже своим переступать нельзя.
Конечно, прошли те времена, когда, услыхав воровской разговор, который попахивал государственной изменой, или просто сомнительные для царской чести речи, следовало кричать «слово и дело». В таком случае всех свидетелей ожидало расследование в Тайной канцелярии, допросы на дыбе и для освежения памяти битье кнутом. Тем же, кто «изблевал хулу на высочайшее имя», рвали ноздри и отправляли в Сибирь на вечное поселение, но могли и просто отрубить голову.
Однако за неосторожное слово и сегодня можно дорого поплатиться. Вон как непоколебимо стоял у ступеней трона граф Петр Андреевич Шувалов, генерал-адъютант, шеф жандармского корпуса. А стоило только в частной беседе пренебрежительно обозвать некую даму девчонкой, как его моментально вышибли со всех должностей. Недоброжелатели графа ловко сработали, все донесли государю, да еще и от себя кое-что добавили. Поэтому и очутился граф на должности российского посла в туманном, пропахшем заводской гарью Лондоне. Дама-то оказалась самой Екатериной Михайловной! Матерью троих внебрачных детей императора Александра Второго, с которой государь в конце концов тайно обвенчался, подарил ей кое-какие земли, дал титул княгини Юрьевской и три миллиона рублей.
Вот и сейчас в застольном разговоре прозвучало нечто опасное. Вся эта придворная голь не только хитра на выдумки, но и весьма искусна в интригах. О том, что своя рубашка ближе к телу, здесь помнит каждый. Пауза совершенно неприлично затягивалась…
Дмитрий терялся в догадках, что же было сказано крамольного, но вдруг вспомнил о последнем грандиозном скандале в царской семье. Немногие были его свидетелями, но знали о нем все. Да, далеко казаку до искушенных придворных!
Скандал назревал давно. Слишком разными были характеры и привычки супругов. Император Александр Третий просыпался рано, в семь утра варил себе кофе и садился за разбор депеш, справок и других государственных бумаг, которыми его уже с вечера заваливали секретари. Когда просыпалась супруга, завтракали по-простому: ржаным хлебом, крутыми яйцами и овсяной кашей. Потом опять начиналась работа — прием министров, послов и других персон, выезд на заседания государственного совета. Вечерами царь отправлялся на художественные выставки и картинные галереи, бывал на театральных премьерах. Но отдыхал в кругу семьи, музицировал, разбирал коллекцию лично собранных картин или просто играл в карты. В своих привычках был прост и неприхотлив, спал в тесной комнатушке на простой солдатской койке. Форсить не любил, повседневную одежду и обувь носил до неприличия долго, случалось, что занашивал до дыр.
День за днем, год за годом жизнь во дворце шла неторопливо и размеренно. Императрица, в девичестве датская принцесса Дагмара, после перехода в православную веру ставшая Марией Федоровной, любила во всем порядок и на такую тихую жизнь не могла нарадоваться. Но порой случалось, что на широкое бородатое лицо государя словно опускалась тень. Тогда он давал волю своему характеру, в сердцах скатывал в трубочку серебряные рубли, завязывал узлом ложки и вилки, ломал подковы. Или просто хватал ружье, брал собак и на целый день уходил в окрестные леса. Но случалось и так, что прикладывался к спиртному.
Императрица строго следила за всем, что стояло на буфетных полках, выписывала заграничных врачей. Во дворце помнили, как один из них, коротышка с гривой седых волос, увидел на обеденном столе миску тертой редьки с конопляным маслом и луком. Изумленно понюхал, даже взял пробу на кончике ножа, осторожно лизнул. Потом возмущенно тряс своими космами, долго что-то фыркал по-немецки, а Мария Федоровна прикладывала к глазам кружевной платочек. Громадный, как бык, император стоял рядом насупившись, с тоской поглядывал поверх их голов. Вот совсем недавно на государя что-то нашло. Тут еще и генерал Черевин расстарался, пронес в царские покои плоские фляжки с коньяком. Спрятал их за голенища сапог. После ужина очередного тихого семейного вечера с игрой в карты по маленькой и музицированием не получилось. Супруг оказался очень шумен. Упал на ковер в гостиной, дрыгал ногами, хохотал и хлопал себя по голенищам сапог. Поняв, что произошло, возмущенная Мария Федоровна поспешила удалиться, а вслед ей раздавался громовой бас императора.
— Голь на выдумки хитра!
4
5
— О, икра-то отменная!
— Настоящая «троечная». Такую в старину в столицу с Волги мы на тройках спешно везли, так чтобы она свой речной дух не потеряла.
— Удалась настойка! Так смородинным листом и пахнуло.
— Батюшка из имения прислал. Он на своем винном заводике производит настойки на все буквы алфавита.
— Как это понять?
— Гонит «алычевую», «брусничную», «вишневую» и так до «яблочной». Когда губернатор или другие гости заезжают, есть чем встретить. На то, чтобы все его художества перепробовать, не один день уйдет.
— Хорошо так-то в имении жить. От службы вдали.
— Ваш батюшка, Сергей Сергеевич, монаршую милость заслужил, теперь может жить на покое.
— Да-с, нам без службы никак нельзя, надо и о детках подумать.
— Ох уж эти детки. Моего-то в гимназии совсем заучили. Мало того, что речи Цицерона наизусть долбит, так теперь заставили отрывки из «Капитанской дочки» на латинский язык переводить!
— Иностранные языки знать надо, но в этом граф Дмитрий Андреевич Толстой через край хватил.
— Ах, господа, наш министр просвещения имеет тонкий политический расчет. Помните, как он докладывал государю о необходимости нравственного воспитания общества? Доказал, что классические языки следует изучать для того, чтобы занять умы. Чтобы материализм и другие пагубные учения не охватили наше юношество!
— Батенька, Михаил Петрович, не надо нам казенные циркуляры пересказывать. Лучше послушайте, что третьего дня на балу случилось.
— Это ты про пикантную находку за кадкой с пальмой?
— Во-во, про это самое. Гости вальсы отплясывали до шести утра, в перерывах только шампанским и мороженым освежались. Все в таком веселом забвении находились, что никто и не заметил, как с одной дамы во время танцев нижняя юбка свалилась! Представляете картину, на паркете посредине зала вдруг копна кружев оказалась! Еще хорошо, что генерал Василий Петрович не растерялся, ловко подхватил ее и швырнул в дальний угол.
— Хе-хе-хе! Мои лакеи потом убирали залы и все гадали, кто бы мог юбку эту потерять.
— Так никто и не признался!
Над последним случаем посмеялись умеренно. Народ у стола собрался солидный, знающий себе цену. Нет, они не представители высшего света. Их имена в газетах не появляются, не звучат на официальных приемах и банкетах. Миллионам жителей России они просто не известны. Но государь, великие князья, члены их семейств, не говоря о всяких там сенаторах, министрах и иностранных послах, об этих людях отзываются с большим уважением. Без них Романовы, как какие-нибудь мелкие германские князьки, прозябали бы во дворце с протекающей крышей. Его царское Величество пробавлялся бы картофельным салатом и жидким пивом, а царица самолично стирала бы воротнички и штопала чулки. За столом беседовали те, кто непосредственно ведает большим и сложным хозяйством дворцового ведомства, его счетными конторами, конюшнями, кухнями, многими сотнями дворцовых служителей мужского и женского пола. Те, для кого во дворце нет никаких секретов.
В разговоре, оживленном выпивкой и закуской, стало слышаться такое, что постороннему человеку не подобает даже видеть во сне.
— Алексей Степанович, как прошло то дело?
— Отлично! Все же слышали, как великий князь сетовал на то, что от своих долгов ему впору в петлю лезть. Поэтому за нравственное содействие в получении концессии на строительство железной дороги его и обещали хорошо отблагодарить.
— Это вчера на совете министров решали, где и какие дороги строить?
— Точно так. Решение принято благоприятное, и сегодня с утра Его Высочество был очень доволен. Даже изволил шутить. Сам видел, как он подмигнул князю Григорию и при этом похлопал себя по карману.
— Ох, грехи наши тяжкие. Вон даже Иван Павлович на нехватку средств сетует. А ведь он в Сенате не последний человек, без его слова там никакая бумага не имеет хода.
— Да, имения уже не дают такого дохода, как в старину. Освободили мужичков от крепостного права в 1861 году, так теперь они работать не хотят, требуют собственных наделов.
— Так правительство же объявило, что выкупит у помещиков землю постепенно и потом полностью передаст ее крестьянам. Зачем такая поспешность? Правительству необходимо все подготовить, построить дороги, элеваторы, школы…
— Так это только наши внуки увидят. Они и заживут в согласии и достатке. Но сейчас-то как быть?
— Что верно, то верно, в наши дни деньги взяли великую силу. Теперь на Руси родовитость и знатность мало что стоят. Только и слышишь — банки, концессии, акции да проценты.
— Кто побойчее, те приспособились.
— Вот это верно. Наша голь на выдумки хитра!
В оживленном разговоре внезапно наступила пауза.
Все это время Дмитрий стоял у края стола, пил, закусывал, согласно кивал, со своими мнениями и высказываниями не лез. Здесь он был самым молодым, держался почтительно, старшим демонстрировал уважение. В последние дни во дворце на него обратили внимание, стали признавать за своего. Особенно после того, как сам наследник престола Николай Александрович милостиво изволил пару раз заговорить с молодым казачьим офицером, а генерал Черевин распорядился включить его в охрану внутренних покоев. Уже не раз Дмитрий ловил на себе изучающие взгляды, понимал, что из всех подобных мелочей начинает складываться его карьера. Многого еще не знал и не понимал, но последние слова за столом насторожили и его. В этой доверительной болтовне есть грань, за которую даже своим переступать нельзя.
Конечно, прошли те времена, когда, услыхав воровской разговор, который попахивал государственной изменой, или просто сомнительные для царской чести речи, следовало кричать «слово и дело». В таком случае всех свидетелей ожидало расследование в Тайной канцелярии, допросы на дыбе и для освежения памяти битье кнутом. Тем же, кто «изблевал хулу на высочайшее имя», рвали ноздри и отправляли в Сибирь на вечное поселение, но могли и просто отрубить голову.
Однако за неосторожное слово и сегодня можно дорого поплатиться. Вон как непоколебимо стоял у ступеней трона граф Петр Андреевич Шувалов, генерал-адъютант, шеф жандармского корпуса. А стоило только в частной беседе пренебрежительно обозвать некую даму девчонкой, как его моментально вышибли со всех должностей. Недоброжелатели графа ловко сработали, все донесли государю, да еще и от себя кое-что добавили. Поэтому и очутился граф на должности российского посла в туманном, пропахшем заводской гарью Лондоне. Дама-то оказалась самой Екатериной Михайловной! Матерью троих внебрачных детей императора Александра Второго, с которой государь в конце концов тайно обвенчался, подарил ей кое-какие земли, дал титул княгини Юрьевской и три миллиона рублей.
Вот и сейчас в застольном разговоре прозвучало нечто опасное. Вся эта придворная голь не только хитра на выдумки, но и весьма искусна в интригах. О том, что своя рубашка ближе к телу, здесь помнит каждый. Пауза совершенно неприлично затягивалась…
Дмитрий терялся в догадках, что же было сказано крамольного, но вдруг вспомнил о последнем грандиозном скандале в царской семье. Немногие были его свидетелями, но знали о нем все. Да, далеко казаку до искушенных придворных!
Скандал назревал давно. Слишком разными были характеры и привычки супругов. Император Александр Третий просыпался рано, в семь утра варил себе кофе и садился за разбор депеш, справок и других государственных бумаг, которыми его уже с вечера заваливали секретари. Когда просыпалась супруга, завтракали по-простому: ржаным хлебом, крутыми яйцами и овсяной кашей. Потом опять начиналась работа — прием министров, послов и других персон, выезд на заседания государственного совета. Вечерами царь отправлялся на художественные выставки и картинные галереи, бывал на театральных премьерах. Но отдыхал в кругу семьи, музицировал, разбирал коллекцию лично собранных картин или просто играл в карты. В своих привычках был прост и неприхотлив, спал в тесной комнатушке на простой солдатской койке. Форсить не любил, повседневную одежду и обувь носил до неприличия долго, случалось, что занашивал до дыр.
День за днем, год за годом жизнь во дворце шла неторопливо и размеренно. Императрица, в девичестве датская принцесса Дагмара, после перехода в православную веру ставшая Марией Федоровной, любила во всем порядок и на такую тихую жизнь не могла нарадоваться. Но порой случалось, что на широкое бородатое лицо государя словно опускалась тень. Тогда он давал волю своему характеру, в сердцах скатывал в трубочку серебряные рубли, завязывал узлом ложки и вилки, ломал подковы. Или просто хватал ружье, брал собак и на целый день уходил в окрестные леса. Но случалось и так, что прикладывался к спиртному.
Императрица строго следила за всем, что стояло на буфетных полках, выписывала заграничных врачей. Во дворце помнили, как один из них, коротышка с гривой седых волос, увидел на обеденном столе миску тертой редьки с конопляным маслом и луком. Изумленно понюхал, даже взял пробу на кончике ножа, осторожно лизнул. Потом возмущенно тряс своими космами, долго что-то фыркал по-немецки, а Мария Федоровна прикладывала к глазам кружевной платочек. Громадный, как бык, император стоял рядом насупившись, с тоской поглядывал поверх их голов. Вот совсем недавно на государя что-то нашло. Тут еще и генерал Черевин расстарался, пронес в царские покои плоские фляжки с коньяком. Спрятал их за голенища сапог. После ужина очередного тихого семейного вечера с игрой в карты по маленькой и музицированием не получилось. Супруг оказался очень шумен. Упал на ковер в гостиной, дрыгал ногами, хохотал и хлопал себя по голенищам сапог. Поняв, что произошло, возмущенная Мария Федоровна поспешила удалиться, а вслед ей раздавался громовой бас императора.
— Голь на выдумки хитра!
4
Но сегодня у Сергея Сергеевича собрались одни свои, все испытанные царедворцы, которые видели и слышали еще и не такое. Дружно сделали вид, что не слышали сомнительной оговорки одного из гостей, и вновь приступили к обсуждению напитков и закуски. Тут и лакей неслышно возник за спиной хозяина.
— Кушать подано.
— Господа, прошу к столу. Дамы, верно, уже все новости по десятому разу обсудили и теперь нас поджидают, — расплылся в улыбке Сергей Сергеевич.
Хозяин этого дома ростом не вышел, сухощав, в движениях быстр. На морщинистом лице лежит густой кирпичный загар, как у простого мужика. Маленькие бесцветные глазки ни на чем подолгу не останавливаются, бегают с одного человека на другого, с предмета на предмет. Кто впервые слышит его псковский говорок, может решить, что собеседник совсем прост. Речь ведет только о лесах, болотах, собаках и дичи. Может долго рассказывать, как до прихода зимы подкармливать молодым осинником лосей и зайцев, где лучше всего класть каменную соль-лизунец для оленей. В рассуждения о политике не пускается, но молчит так красноречиво, что умный человек все поймет и без слов. Но те, кто узнает его поближе, быстро понимают, что это за человек. Взгляд его глаз называют цепким, а мнение о людях безошибочным.
Во дворце Сергей Сергеевич имеет большую силу. Внимательно слушают его сам государь и великие князья, а все остальные придворные считают за большую честь перемолвиться с ним словом. При встречах спешат поздороваться первыми. Носит он официальный титул, составленный из длинных немецких слов, из которых обычному человеку только одно и понятно — егерь. Недоброжелатели и завистники за глаза величают его царев псарь, но тут же, разводя руками, спешат добавить:
— На охоте он стоит у стремени государя. А на Руси какой неписаный закон следует помнить прежде всего? Жалует царь, да не жалует псарь!
Тем не менее все признают, что свое хозяйство Сергей Сергеевич содержит в образцовом порядке. Подчиненные ему люди, лошади и собаки всегда сыты, бодры и готовы к работе. Что касается диких зверей, то он умеет их не только от зимней бескормицы сохранить, но и по первому августейшему требованию поставить любого из них под верный выстрел. Для тех титулованных охотников, которые не любят таскаться по чащобам и болотам, может такие места указать, в которых фазаны и другая дичь сами на дорогу выходят. Поэтому палить по ним вполне возможно не выходя из удобной коляски. А чтобы ружейные курки не натирали нежные пальцы высоких гостей, снабжает их специальными каучуковыми наперстками.
Государь охоту любит, бывает, что пропадает в лесах по несколько дней. Как он радуется, если удается добыть красавца оленя! Сергей Сергеевич и в этом случае оказывается незаменимым. Никто быстрее его не разведет в заснеженном лесу костер. У него же всегда оказывается под рукой и решетка, на которой тут же можно изжарить свежую оленью печенку, а на закуску к ней миска хрустящей со льдом квашеной капусты, заправленной мочеными яблоками и клюквой. И уж, конечно, обшитая кожей добрая баклажка с набором стаканчиков.
При таком егере спокойно можно потолковать о важнейших государственных делах и быть уверенным в том, что сказанное не станет известно никому из посторонних. Недаром в огромном парке Гатчины несколько аллей носят имена царских егерей. Никто больше из придворных чинов не удостоился такой чести: ни повара, ни лекаря, ни казначеи. Многие во дворце, как и сам Сергей Сергеевич, верят — придет время и одна из аллей будет высочайшим указом названа в его честь.
На одной из царских охот в прошлую зиму сегодняшний именинник и повстречался с Дмитрием, который в тот день был помощником начальника императорского конвоя. Быстро оценил расторопность молодого хорунжего, его умение ориентироваться на незнакомой местности. Потом были и другие встречи, совместная работа по обеспечению безопасного царского отдыха. Доводилось стоять в оцеплении, когда на лесных дорогах император имел тайные встречи с некими персонами, приезжавшими из столицы в закрытых каретах. Вот когда надо было смотреть в оба, чтобы ни человек, ни зверь не нарушили ход государственной беседы… Еще были волшебная петербургская белая ночь и бесконечный придворный бал, на котором Дмитрий познакомился с Софьей, дочерью Сергея Сергеевича.
Сегодня молодой казак и дочь «царева псаря» сидят за праздничным столом рядом. Напротив них тетушка Софи, наискосок мамаша, полная дама с решительным взглядом и плотно сжатыми губами, над которыми пробиваются хорошо заметные усики. На столе изысканные блюда — салаты, паштеты, соусы со странными иноземными названиями. Лакеи подают легкие французские вина. За столом столь же изысканный светский разговор о возвышенных материях. Совсем, как в высшем свете среди настоящих князей и графов.
— Пелагея Сидоровна, индейку-то у Пахомыча брали? Он, подлец, третьего дня за такую же хотел целых два рубля слупить… — раздается вдруг за столом голос полуглухой старухи Свистуновой, жены обер-шталмейстера. Супруг незаметным толчком в бок напоминает ей о необходимости сменить тему разговора. Ему, главному хозяину всех дворцовых конюшен, правила политеса известны гораздо лучше.
Софи — маленькая блондинка с вздернутым носиком. Она не похожа на шумных искрометных озорниц, мимо которых равнодушно не пройдет ни один мужчина, ни на роковых красавиц, безжалостно разбивающих сердца сильного пола, ни на беспомощных обаятельных созданий, которым без опоры на верного спутника жизни грозит немедленная гибель. Тем более она не походит на самоуверенных девиц, с нескрываемой иронией принимающих неуклюжие ухаживания робких кавалеров и выслушивающих их косноязычные комплименты.
Портниха и парикмахер приложили героические усилия для того, чтобы хоть как-то скрыть ее бесцветную внешность. Они сумели придать ей некоторую привлекательность, но не смогли смягчить ее упрямый взгляд, говорящий всем и каждому, что любое желание дочери Сергея Сергеевича закон. Может быть, именно поэтому Софи не пользуется успехом у придворной молодежи, а злые языки уже величают ее «серой молью» и «юной старой девой». Мамаша Софи уже не раз весьма прозрачно намекала, что ничего не пожалеет для счастья родной дочери и приданое будет «как у княжны», но женихи пока не толпились у ворот.
За столом Софи щебетала без умолку. О таинственных спиритических сеансах, верчении столов и родстве душ, о том, какие восторженные письма пишет ее подруга Полина, недавно вышедшая замуж за секретаря российского консульства в Марселе. Дмитрий выслушивал все это со вниманием, где было необходимо задавал вопрос или удивлялся, согласно кивал. В душе отлично понимал, в какую сторону поворачивается все это знакомство с семьей Сергея Сергеевича. Скоро ему исполнится двадцать пять лет и, как любой другой офицер, он получает право жениться. Ясно, что необходимое для гвардейского офицера дозволение высшего начальства на вступление в брак будет получено немедленно. Как-то в письме намекнул дяде Семену на свои обстоятельства, тот ответил по-военному кратко: «Решай сам. Если любишь, женись».
Только какая уж тут любовь. Просто вежливость да армейская дисциплина. Ведь не вскочишь на Орлика и не ускачешь из царского дворца. А ведь как отлично служба началась… Впрочем, иные считают, что и сейчас повезло несказанно. Как-то случайно в полковой канцелярии услышал за стенкой разговор о себе.
— Вот пофартило станичнику, с таким тестем проживет безбедно. Через пару лет, глядишь, флигель-адъютантом станет, будет губернаторам секретные предписания возить и устно передавать к ним высочайшие пояснения. Потом и самого произведут в полковники, а там и в генералы.
— Вишь ты, девка-то на него глаз положила.
— Он казак видный.
— Вот только усидит ли на золотой-то цепи?
Эх, хорошо станичникам чужое дело обсуждать, а тут голова от дум кругом идет. Любишь — не любишь? Софи такая же девица, как и все остальные. Правду сказать, после свадьбы с ней карьера будет обеспечена. Одним ходом и прямо в дамки! Потом как-нибудь стерпится-слюбится. А если нет?
— Ах, Дмитрий! На следующей неделе папенька ложу на премьеру заказал. Обхохочемся, будет пьеса «Дядя Ваня», ее Антон Чехов написал. Мне кузен из цензурного комитета часто его рассказы приносит почитать. Такие уморительные! Маменька сказала, чтобы я и вас пригласила. Сможете от противной службы для меня выделить один вечер?
— Почту за большую честь, Софья Сергеевна, — последовал галантный ответ.
— Кушать подано.
— Господа, прошу к столу. Дамы, верно, уже все новости по десятому разу обсудили и теперь нас поджидают, — расплылся в улыбке Сергей Сергеевич.
Хозяин этого дома ростом не вышел, сухощав, в движениях быстр. На морщинистом лице лежит густой кирпичный загар, как у простого мужика. Маленькие бесцветные глазки ни на чем подолгу не останавливаются, бегают с одного человека на другого, с предмета на предмет. Кто впервые слышит его псковский говорок, может решить, что собеседник совсем прост. Речь ведет только о лесах, болотах, собаках и дичи. Может долго рассказывать, как до прихода зимы подкармливать молодым осинником лосей и зайцев, где лучше всего класть каменную соль-лизунец для оленей. В рассуждения о политике не пускается, но молчит так красноречиво, что умный человек все поймет и без слов. Но те, кто узнает его поближе, быстро понимают, что это за человек. Взгляд его глаз называют цепким, а мнение о людях безошибочным.
Во дворце Сергей Сергеевич имеет большую силу. Внимательно слушают его сам государь и великие князья, а все остальные придворные считают за большую честь перемолвиться с ним словом. При встречах спешат поздороваться первыми. Носит он официальный титул, составленный из длинных немецких слов, из которых обычному человеку только одно и понятно — егерь. Недоброжелатели и завистники за глаза величают его царев псарь, но тут же, разводя руками, спешат добавить:
— На охоте он стоит у стремени государя. А на Руси какой неписаный закон следует помнить прежде всего? Жалует царь, да не жалует псарь!
Тем не менее все признают, что свое хозяйство Сергей Сергеевич содержит в образцовом порядке. Подчиненные ему люди, лошади и собаки всегда сыты, бодры и готовы к работе. Что касается диких зверей, то он умеет их не только от зимней бескормицы сохранить, но и по первому августейшему требованию поставить любого из них под верный выстрел. Для тех титулованных охотников, которые не любят таскаться по чащобам и болотам, может такие места указать, в которых фазаны и другая дичь сами на дорогу выходят. Поэтому палить по ним вполне возможно не выходя из удобной коляски. А чтобы ружейные курки не натирали нежные пальцы высоких гостей, снабжает их специальными каучуковыми наперстками.
Государь охоту любит, бывает, что пропадает в лесах по несколько дней. Как он радуется, если удается добыть красавца оленя! Сергей Сергеевич и в этом случае оказывается незаменимым. Никто быстрее его не разведет в заснеженном лесу костер. У него же всегда оказывается под рукой и решетка, на которой тут же можно изжарить свежую оленью печенку, а на закуску к ней миска хрустящей со льдом квашеной капусты, заправленной мочеными яблоками и клюквой. И уж, конечно, обшитая кожей добрая баклажка с набором стаканчиков.
При таком егере спокойно можно потолковать о важнейших государственных делах и быть уверенным в том, что сказанное не станет известно никому из посторонних. Недаром в огромном парке Гатчины несколько аллей носят имена царских егерей. Никто больше из придворных чинов не удостоился такой чести: ни повара, ни лекаря, ни казначеи. Многие во дворце, как и сам Сергей Сергеевич, верят — придет время и одна из аллей будет высочайшим указом названа в его честь.
На одной из царских охот в прошлую зиму сегодняшний именинник и повстречался с Дмитрием, который в тот день был помощником начальника императорского конвоя. Быстро оценил расторопность молодого хорунжего, его умение ориентироваться на незнакомой местности. Потом были и другие встречи, совместная работа по обеспечению безопасного царского отдыха. Доводилось стоять в оцеплении, когда на лесных дорогах император имел тайные встречи с некими персонами, приезжавшими из столицы в закрытых каретах. Вот когда надо было смотреть в оба, чтобы ни человек, ни зверь не нарушили ход государственной беседы… Еще были волшебная петербургская белая ночь и бесконечный придворный бал, на котором Дмитрий познакомился с Софьей, дочерью Сергея Сергеевича.
Сегодня молодой казак и дочь «царева псаря» сидят за праздничным столом рядом. Напротив них тетушка Софи, наискосок мамаша, полная дама с решительным взглядом и плотно сжатыми губами, над которыми пробиваются хорошо заметные усики. На столе изысканные блюда — салаты, паштеты, соусы со странными иноземными названиями. Лакеи подают легкие французские вина. За столом столь же изысканный светский разговор о возвышенных материях. Совсем, как в высшем свете среди настоящих князей и графов.
— Пелагея Сидоровна, индейку-то у Пахомыча брали? Он, подлец, третьего дня за такую же хотел целых два рубля слупить… — раздается вдруг за столом голос полуглухой старухи Свистуновой, жены обер-шталмейстера. Супруг незаметным толчком в бок напоминает ей о необходимости сменить тему разговора. Ему, главному хозяину всех дворцовых конюшен, правила политеса известны гораздо лучше.
Софи — маленькая блондинка с вздернутым носиком. Она не похожа на шумных искрометных озорниц, мимо которых равнодушно не пройдет ни один мужчина, ни на роковых красавиц, безжалостно разбивающих сердца сильного пола, ни на беспомощных обаятельных созданий, которым без опоры на верного спутника жизни грозит немедленная гибель. Тем более она не походит на самоуверенных девиц, с нескрываемой иронией принимающих неуклюжие ухаживания робких кавалеров и выслушивающих их косноязычные комплименты.
Портниха и парикмахер приложили героические усилия для того, чтобы хоть как-то скрыть ее бесцветную внешность. Они сумели придать ей некоторую привлекательность, но не смогли смягчить ее упрямый взгляд, говорящий всем и каждому, что любое желание дочери Сергея Сергеевича закон. Может быть, именно поэтому Софи не пользуется успехом у придворной молодежи, а злые языки уже величают ее «серой молью» и «юной старой девой». Мамаша Софи уже не раз весьма прозрачно намекала, что ничего не пожалеет для счастья родной дочери и приданое будет «как у княжны», но женихи пока не толпились у ворот.
За столом Софи щебетала без умолку. О таинственных спиритических сеансах, верчении столов и родстве душ, о том, какие восторженные письма пишет ее подруга Полина, недавно вышедшая замуж за секретаря российского консульства в Марселе. Дмитрий выслушивал все это со вниманием, где было необходимо задавал вопрос или удивлялся, согласно кивал. В душе отлично понимал, в какую сторону поворачивается все это знакомство с семьей Сергея Сергеевича. Скоро ему исполнится двадцать пять лет и, как любой другой офицер, он получает право жениться. Ясно, что необходимое для гвардейского офицера дозволение высшего начальства на вступление в брак будет получено немедленно. Как-то в письме намекнул дяде Семену на свои обстоятельства, тот ответил по-военному кратко: «Решай сам. Если любишь, женись».
Только какая уж тут любовь. Просто вежливость да армейская дисциплина. Ведь не вскочишь на Орлика и не ускачешь из царского дворца. А ведь как отлично служба началась… Впрочем, иные считают, что и сейчас повезло несказанно. Как-то случайно в полковой канцелярии услышал за стенкой разговор о себе.
— Вот пофартило станичнику, с таким тестем проживет безбедно. Через пару лет, глядишь, флигель-адъютантом станет, будет губернаторам секретные предписания возить и устно передавать к ним высочайшие пояснения. Потом и самого произведут в полковники, а там и в генералы.
— Вишь ты, девка-то на него глаз положила.
— Он казак видный.
— Вот только усидит ли на золотой-то цепи?
Эх, хорошо станичникам чужое дело обсуждать, а тут голова от дум кругом идет. Любишь — не любишь? Софи такая же девица, как и все остальные. Правду сказать, после свадьбы с ней карьера будет обеспечена. Одним ходом и прямо в дамки! Потом как-нибудь стерпится-слюбится. А если нет?
— Ах, Дмитрий! На следующей неделе папенька ложу на премьеру заказал. Обхохочемся, будет пьеса «Дядя Ваня», ее Антон Чехов написал. Мне кузен из цензурного комитета часто его рассказы приносит почитать. Такие уморительные! Маменька сказала, чтобы я и вас пригласила. Сможете от противной службы для меня выделить один вечер?
— Почту за большую честь, Софья Сергеевна, — последовал галантный ответ.
5
Дома поджидало очередное письмо от дяди Семена. На плотном пожелтевшем листе бумаги — теперь таких ни в одной лавочке на сыщешь, музейная вещь — старик писал четким писарским почерком. Сообщал новости о хуторском житье, об урожае, передавал поклоны от родных и соседей. В конце письма приписка: «Митя, самое легкое в жизни занятие — это давать советы. Думал о твоем деле и могу только повторить слова поэта:
Ну, конечно, это любимый дядей Омар Хайям3! Его звонкие четверостишия, исполненные мудрости и юмора, он любит повторять непрестанно. Уверяет, что они придают силы и приносят утешение во всех случаях жизни.
Вот и в этом письме хитрый старик написал стихи по-арабски. Не захотел блистать изысканной каллиграфией, а ведь умеет! Ограничился простым деловым почерком «насх». Рассчитал верно. Дмитрию это странное для непривычного человека сплетение волнистых линий, россыпь точек и коротких черточек живо напомнило детство. А вместе с ним давние мечты о чудесном незнакомом мире, который лежит за порогом родного дома.
В те далекие времена, наигравшись с казачатами, маленький Митя любил приходить в кабинет дяди. Здесь хранилась масса необыкновенно интересных и таинственных вещей. У окна стоял огромный коричневый глобус, опоясанный широкими медными кругами с нанесенными на них делениями. Стоило только коснуться его поверхности и перед тобой начинали двигаться потемневшие от времени очертания материков и островов, испещренные названиями стран и городов, изображениями дикарей и странных животных. На просторах океанов резвились гигантские рыбы и морские чудовища, а мимо них под надутыми парусами спешили куда-то маленькие кораблики. На стенах, завешанных яркими коврами и звериными шкурами, красовались шашки, кинжалы, пистолеты. Одни — украшенные чеканкой и разноцветными камнями, другие строго мерцали холодным стальным блеском.
Дядя охотно снимал оружие со стены, давал подержать, объяснял предназначение и применение каждой детали. Рассказывал истории, связанные с тем или иным клинком или пистолетом. Но всегда строго предупреждал о том, что баловаться с оружием нельзя. В доме оно отдыхает, после того как верно послужило хозяину на войне или на охоте. Оно устало, и беспокоить его без крайней нужды великий грех. Вот когда отправимся в степь, возьмем его с собой, там и постреляем и порубаем.
Книжки можно было брать любые и в любое время, с одним только условием — поставь на то же место, где и взял. В долгие осенние и зимние вечера Митя с увлечением рассматривал картинки с изображением старинных битв, слушал пояснения дяди. Со временем и сам научился читать и пристрастился к чтению. В этом же кабинете он увидел и странные книги, которые дядя читал с конца. Обратил внимание на то, что в них не было картинок, а при чтении дядя порой водил пальцем по их строчкам справа налево. Как-то и сам заглянул в одну из них и удивился.
— Это что же такое? Букв нет, а на бумаге какие-то каракули, словно кто траву или червей набросал!
— Это, Митя, арабская грамота, — услышал он в ответ. — Вот буква «алиф», а вот «син» и «нун». Всего их десятка три, заучить совсем нетрудно. Пишутся и читаются они не так, как наши буквы, а в обратном порядке. Но послушай, как красиво звучит этот язык…
Высказать свое мнение Митя не успел. Слышавшая весь этот разговор тетушка почуяла неладное и поспешила вмешаться.
— Звучит складно, наши бабы так песни поют. Только не приманивай ты, Семен, парнишку к этой басурманской грамоте. Он и так сколько времени за книжками сидит. Совсем заучится и заболеет.
Дядя с женой спорить не стал, обратился к племяннику:
— Настоящий казак, Митя, должен не только шашкой владеть, но и головой думать. Без сноровки и хитрости и зайца не поймаешь, а уж на войне без этого просто смерть.
— Дядя, а я слышал, как дед Ерофей про военную хитрость рассказывал. Он, когда в Польшу на усмирение ходил, со станичниками из папах и бурок чучела понаделал и расставил по кустам. Поляки их с той стороны и поджидали, а казаки-то налетели с другой!
— Хитрость во всяком деле нужна, — не унималась тетушка. — Без нее ни одна девка замуж не выходит. Она сама да и ее родня про жениха наперед все-все стараются узнать. Кто таков, из каких краев? Здоров ли, не пьет? Вон Самсоновы перед свадьбой дочери что узнали…
Но тут дядя не выдержал:
— Ты какие речи при парнишке ведешь! Как можно ваши бабьи хитрости с военным делом равнять! У вас Амур разок стрелу пустит, так охам и ахам нет конца, а тут картечь людей целыми эскадронами на куски рвет. И, на все это глядя, надо головы не терять и самому бить врага… Иди-ка ты, жена, к дочкам, не мешай казачьему разговору.
— Языки знать весьма полезно, — продолжил дядя. — Случись, поедешь в чужую страну, как там будешь объясняться? Без языка и дорогу не узнаешь. А если купить что захочешь?
— Я казаком стану, а не купцом.
— Так и казаку такие знания нужны. Нас же всегда вперед посылают, а на войне о враге надо как можно больше узнать. В чем его сила, в чем слабость. Конечно, можно воевать и не зная вражеского языка, понадеяться на переводчика или проводника из местных. Только опасно это — могут предать… Вот послушай, расскажу тебе два случая, что были со мной. В Крымскую войну я еще совсем молодым был. Помню, наскочили мы на английский дозор, двоих зарубили, одного заарканили. Рыжий такой детина, но без штанов, в клетчатой юбке.
— Солдат и в юбке? — удивился Митя.
— Потом уж мы узнали, что он из королевских шотландских стрелков и что форма у них такая. А тогда доставили мы пленного в штаб пехотного полка, который за нашими разъездами шел. Офицеры поднесли этому рыжему водки, чтобы он в чувство пришел, стали допрашивать. Тот отмалчиваться не стал, начал что-то бойко тараторить, на горы рукой показывал. Только никто из штабных понять его не мог, хотя спрашивали и по-французски, и по-немецки. Полковник рассердился, ведите, говорит, его в главный штаб, пусть там разберутся, а нам приказал к обеду речку перейти.
Чтоб мудро жизнь прожить, знать надобно немало,
Два важных правила запомни для начала:
Ты лучше голодай, чем что попало есть,
И лучше будь один, чем вместе с кем попало2.
Ну, конечно, это любимый дядей Омар Хайям3! Его звонкие четверостишия, исполненные мудрости и юмора, он любит повторять непрестанно. Уверяет, что они придают силы и приносят утешение во всех случаях жизни.
Вот и в этом письме хитрый старик написал стихи по-арабски. Не захотел блистать изысканной каллиграфией, а ведь умеет! Ограничился простым деловым почерком «насх». Рассчитал верно. Дмитрию это странное для непривычного человека сплетение волнистых линий, россыпь точек и коротких черточек живо напомнило детство. А вместе с ним давние мечты о чудесном незнакомом мире, который лежит за порогом родного дома.
В те далекие времена, наигравшись с казачатами, маленький Митя любил приходить в кабинет дяди. Здесь хранилась масса необыкновенно интересных и таинственных вещей. У окна стоял огромный коричневый глобус, опоясанный широкими медными кругами с нанесенными на них делениями. Стоило только коснуться его поверхности и перед тобой начинали двигаться потемневшие от времени очертания материков и островов, испещренные названиями стран и городов, изображениями дикарей и странных животных. На просторах океанов резвились гигантские рыбы и морские чудовища, а мимо них под надутыми парусами спешили куда-то маленькие кораблики. На стенах, завешанных яркими коврами и звериными шкурами, красовались шашки, кинжалы, пистолеты. Одни — украшенные чеканкой и разноцветными камнями, другие строго мерцали холодным стальным блеском.
Дядя охотно снимал оружие со стены, давал подержать, объяснял предназначение и применение каждой детали. Рассказывал истории, связанные с тем или иным клинком или пистолетом. Но всегда строго предупреждал о том, что баловаться с оружием нельзя. В доме оно отдыхает, после того как верно послужило хозяину на войне или на охоте. Оно устало, и беспокоить его без крайней нужды великий грех. Вот когда отправимся в степь, возьмем его с собой, там и постреляем и порубаем.
Книжки можно было брать любые и в любое время, с одним только условием — поставь на то же место, где и взял. В долгие осенние и зимние вечера Митя с увлечением рассматривал картинки с изображением старинных битв, слушал пояснения дяди. Со временем и сам научился читать и пристрастился к чтению. В этом же кабинете он увидел и странные книги, которые дядя читал с конца. Обратил внимание на то, что в них не было картинок, а при чтении дядя порой водил пальцем по их строчкам справа налево. Как-то и сам заглянул в одну из них и удивился.
— Это что же такое? Букв нет, а на бумаге какие-то каракули, словно кто траву или червей набросал!
— Это, Митя, арабская грамота, — услышал он в ответ. — Вот буква «алиф», а вот «син» и «нун». Всего их десятка три, заучить совсем нетрудно. Пишутся и читаются они не так, как наши буквы, а в обратном порядке. Но послушай, как красиво звучит этот язык…
Высказать свое мнение Митя не успел. Слышавшая весь этот разговор тетушка почуяла неладное и поспешила вмешаться.
— Звучит складно, наши бабы так песни поют. Только не приманивай ты, Семен, парнишку к этой басурманской грамоте. Он и так сколько времени за книжками сидит. Совсем заучится и заболеет.
Дядя с женой спорить не стал, обратился к племяннику:
— Настоящий казак, Митя, должен не только шашкой владеть, но и головой думать. Без сноровки и хитрости и зайца не поймаешь, а уж на войне без этого просто смерть.
— Дядя, а я слышал, как дед Ерофей про военную хитрость рассказывал. Он, когда в Польшу на усмирение ходил, со станичниками из папах и бурок чучела понаделал и расставил по кустам. Поляки их с той стороны и поджидали, а казаки-то налетели с другой!
— Хитрость во всяком деле нужна, — не унималась тетушка. — Без нее ни одна девка замуж не выходит. Она сама да и ее родня про жениха наперед все-все стараются узнать. Кто таков, из каких краев? Здоров ли, не пьет? Вон Самсоновы перед свадьбой дочери что узнали…
Но тут дядя не выдержал:
— Ты какие речи при парнишке ведешь! Как можно ваши бабьи хитрости с военным делом равнять! У вас Амур разок стрелу пустит, так охам и ахам нет конца, а тут картечь людей целыми эскадронами на куски рвет. И, на все это глядя, надо головы не терять и самому бить врага… Иди-ка ты, жена, к дочкам, не мешай казачьему разговору.
— Языки знать весьма полезно, — продолжил дядя. — Случись, поедешь в чужую страну, как там будешь объясняться? Без языка и дорогу не узнаешь. А если купить что захочешь?
— Я казаком стану, а не купцом.
— Так и казаку такие знания нужны. Нас же всегда вперед посылают, а на войне о враге надо как можно больше узнать. В чем его сила, в чем слабость. Конечно, можно воевать и не зная вражеского языка, понадеяться на переводчика или проводника из местных. Только опасно это — могут предать… Вот послушай, расскажу тебе два случая, что были со мной. В Крымскую войну я еще совсем молодым был. Помню, наскочили мы на английский дозор, двоих зарубили, одного заарканили. Рыжий такой детина, но без штанов, в клетчатой юбке.
— Солдат и в юбке? — удивился Митя.
— Потом уж мы узнали, что он из королевских шотландских стрелков и что форма у них такая. А тогда доставили мы пленного в штаб пехотного полка, который за нашими разъездами шел. Офицеры поднесли этому рыжему водки, чтобы он в чувство пришел, стали допрашивать. Тот отмалчиваться не стал, начал что-то бойко тараторить, на горы рукой показывал. Только никто из штабных понять его не мог, хотя спрашивали и по-французски, и по-немецки. Полковник рассердился, ведите, говорит, его в главный штаб, пусть там разберутся, а нам приказал к обеду речку перейти.