Страница:
— Кто из вас говорит по-арабски?
Такие нашлись, и с их помощью дело пошло на лад. Одни вскрывали ящики, другие снимали смазку с винтовок и ставили их в уже сколоченные пирамиды. Возле специальных столов унтер-офицеры демонстрировали сборку и разборку, показывали заряжание. Здесь то и дело слышалось щелканье затворов, а негромкие одобрительные возгласы свидетельствовали о том, что освоение нового оружия идет успешно. Сам Дмитрий давал краткие наставления по теории стрельбы, и слушатели изумленно качали головами, узнав, что пуля из русской винтовки поражает цель на расстоянии больше чем в две тысячи шагов.
В сарай пришел хмурый господин Леонтьев, взглянул на происходящее, устало кивнул:
— Добро, казак, так и продолжайте. Вопросы есть?
— Парни толковые, Николай Степанович, все схватывают на лету. Надо бы учебную стрельбу организовать, пусть хоть по обойме выпустят.
— С этим к Теодоросу обращайся. Мне сейчас не до этого. — Господин Леонтьев доверительно понизил голос: — Негус засадил за составление карт местности и другие расчеты, держу совет с его доверенными расами. Так что извини, должен идти.
К вечеру подошел Теодорос, выслушал шумные восторги земляков, у сарая велел выставить усиленную охрану. Потом повернулся к Дмитрию:
— Сейчас в городе только и разговоров, что об оружии московов. Негус повелел всех вас особо беречь. Эти двое твоих помощников ночевать будут во дворце, а ты, Дмитрий, окажи честь — поживи в моем доме.
Жилище Теодороса находилось совсем недалеко от дворца и оказалось целой усадьбой, окруженной сложенной из камней стеной, вершина которой была утыкана ветвями колючего кустарника. Около круглого хозяйского дома лепились такие же крытые соломой постройки, в которых размещались кухня, кладовые, пивоварня, стойла для скота и другие домашние службы. Одну из таких построек отвели и Дмитрию, обставили ее мебелью — сплетенным из бамбука столиком и парой скамеек. На низкую кровать, оплетенную ремнями деревянную раму, навалили ковров и подушек, на стены понавешали звериных шкур.
Одним словом, устроили по-походному. Для услуг приставили мальчишку, который быстро научился чистить сапоги и саблю хозяина, но больше ни к чему не оказался способным. Не мог даже на кухне раздобыть горячей воды для бритья. Да еще и объясняться с ним приходилось на пальцах. Амхарский язык Дмитрию так и не дался, времени им заниматься совсем не было. Только и запомнил несколько слов и мог приказывать, куда поворачивать караван, да еще спросить, накормлены ли мулы.
Застолье в доме Теодороса было обильным, мяса, лепешек и перца хватало всем. После еды подавали ячменное пиво и хозяин первым выпивал несколько глотков, чтобы проверить качество напитка и показать гостю, что он не отравлен. За домом и слугами зорко следила хозяйка. Молодая, большеглазая, на смуглых щеках наведен румянец. При первом знакомстве кокетливо улыбнулась Дмитрию, легкой походкой вышла навстречу, указала место за столом и что-то сказала приветливо. Подол голубой шелковой накидки не скрывал ее стройные ножки с выкрашенным красным ногтями, изящные сандали из цветной кожи. На серебряных браслетах, опоясывавших лодыжки, мелодично звякнули крохотные колокольчики.
— Моя ытигье, по-вашему царица, — с гордостью произнес Теодорос. — Ее зовут Макыда. Мы поженились, когда ей было четырнадцать лет, сейчас у нас уже двое детей.
— В Эфиопии так рано венчают? — удивился тогда Дмитрий.
— Мы не венчались в церкви, просто живем свободно, по любви. У нас молодые люди так часто поступают. Если кто захочет разойтись, просто объявляют об этом при свидетелях и делят имущество пополам. Только мы с Макыдой делать этого не собираемся. Решили подождать, если война с итальянцами все же начнется, то повенчаемся после ее окончания. Вся наша родня одобрила такое решение. Вот после венчания в церкви наш брак будет нерасторжим. Тогда за нескромный взгляд в сторону любого мужчины я буду иметь право отхлестать ее плетью. Да еще и евнуха к ней приставлю, черного как сажа. Ну а если что большее случится, то просто убью!
Такой намек Дмитрий понял. Истово перекрестился — Боже избавь от этого! Брак дело святое.
На первый раз тем дело и кончилось. Только вскоре в доме появилась гостья, младшая сестра хозяйки по имени Тобья. Бездетная вдова, муж погиб на суданской границе в боях с махдистами. Оказалось, что она сама жила в тех местах и довольно бойко говорила по-арабски. К Дмитрию с глупой болтовней не вязалась, но была внимательной, тактично приходила на помощь в решении мелких домашних дел. В его жилище навела порядок, и оно стало чистым и уютным, а слуга-мальчишка на удивление расторопным и исполнительным. Когда прихватила лихорадка, стала поить целебными отварами, угостила вкусными пирожками с курятиной. Однажды даже приготовила овощную похлебку, очень похожую на настоящие щи.
То, что у нее ресницы взлетают над радостно-удивленными глазами, словно черные крылья, а вся она стройная и изящная, как прима-балерина Императорского театра, Дмитрий заметил с первого взгляда. Ну а когда повернула голову, увенчанную пышным узлом волос, и улыбнулась, стукнуло сердце. Пропал казак! Вот кто настоящая-то ытигье!
Тут еще и эфиопская казна не поскупилась, щедро наградила московов за доставку груза. Но в такое тревожное время нет смысла деньги копить. В лучшей лавке на базаре в АддисАбебе купил Тоне, так стал ее называть, атласный плащ с богатой вышивкой и бахромой. Мелочиться не стал и последние талеры обменял на трехрядное ожерелье, искусно сплетенное из серебряных стебельков с золотыми розами.
По воскресеньям работ не было и Теодорос с семьей и слугами отправлялись в ближайшую церковь. Несколько раз их сопровождал и Дмитрий.
Помнится, после первого посещения эфиопской церковной службы поделился своими впечатлениями с господином Леонтьевым. Присутствовавший при этом архимандрит Ефрем недовольно скривил губы.
— Не поддайся соблазну, сын мой. Хотя эфиопцы и приняли христианство полторы тысячи лет назад, но мало в их жизни духовного. Здешняя церковь важность догмата и учения одинаково почитает, по-фарисейски со многими суевериями мирится.
— Ты, отец, сам не очень-то мудри, — по-солдатски отрезал начальник.
— Не вздумай на эту тему с нашими людьми толковать. У них не должно быть сомнения в местных порядках. О вопросах веры пусть думает Синод, все свои сомнения туда и докладывай. Дмитрий же особая статья, если надо будет, он и в мечети помолится. Пусть ходит, в эфиопских церквах есть любопытные вещи.
Действительно, в этих круглых зданиях, на крышах которых красовались выложенные из крупных страусиных яиц кресты и звезды, можно было увидеть много интересного. Уже ранним утром пение специально содержавшихся при церквах петухов и гулкие удары в била, плоские камни, подвешенные на столбах у их дверей, призывали верующих на молитву. Пышное облачение священников, их посохи, украшенные крестами, золотые тиары на головах, драгоценные оклады священных книг, богатая церковная утварь, волны ароматного дыма из кадильниц — ладана и других аравийских благовоний здесь не жалели — все это производило сильное впечатление. Служба у алтаря, расположенного в середине круглой церкви, сопровождалась барабанным боем, звоном бубенчиков и шумом специальных трещоток, а усердные прихожане хором подхватывали песнопения священников, азартно били в ладони и в такт притоптывали. Некоторые не выдерживали и начинали кружиться в танце. На это моление со стен невозмутимо взирали строгие лики апостолов, Богоматерь с младенцем, местные святые.
Дмитрий не привык к столь шумным церковным службам и обычно становился поближе к стене и рассматривал эфиопские иконы. На них живописцы всегда делали какие-то пояснительные надписи и изображали святых героев со светлой кожей в фас, а грешников и злодеев — с темными лицами в профиль. Так что даже самому необразованному прихожанину было ясно, кого почитать, а кого хулить. На самом видном месте можно было видеть образ наиболее почитаемого в стране святого Георгия Победоносца. Изображался он как простой воин с копьем в руках, в боевом плаще. Ноги босые, и по местному обычаю большой палец вдет в стремя. Черный змей, очень похожий на крокодила, корчился под копытами его коня. Не менее интересной была и другая картина, на которой в радужном сиянии был нарисован огромный золотой лев в короне и с крестом. Рядом с ним стояла женщина с корзиной плодов и фруктов, по бокам группировались меньшие по размерам львы и быки, а внизу сбились в кучу совсем крохотные свиньи и козлы.
После возвращения домой Тоня объяснила, что коронованный лев — это сам негус, а женщина — Мать-Эфиопия, несущая своим детям пищу и радость. Воины и крестьяне — это младшие львы и рабочие быки, а все остальные — язычники и дикие племена. Так что каждый, кто взглянет на эту картину, сразу поймет, где его место и что он сам должен делать — управлять, защищать страну или работать.
— Ты мой лев, — шептала Тоня по ночам. — Оставайся в наших краях. Теодорос рассказывал, что у вас стоят такие страшные холода. Если его родственник стал в стране московов таким знатным, то и ты будешь богат и знатен в Эфиопии. Жена негуса Таиту говорила мне, что Менелик очень доволен тобой. Он подарит тебе земли, крестьян, скот…
На такие слова отвечать приходилось уклончиво:
— Рано еще говорить об этом. С итальянцами были стычки на границе, сейчас идут переговоры о мире. Кто знает, чем они кончатся, к ним все время новые войска прибывают…
— Все будет хорошо. Я это твердо знаю.
— Откуда?
— Ходила к колдуну, на тебя гадала.
— Не стыдно тебе такими делами заниматься. Ты же христианка и в церковь ходишь.
— Одно другому не мешает. Священник только о душе и грехах говорит, а наш колдун помогает решать важные вопросы. Он имеет большую силу, все сбывается по его слову.
— Что же он обо мне сказал?
— На войне ты останешься живой.
— А когда война начнется?
— Спрашивать об этом колдун запретил…
Больше Тоня ничего не хотела говорить, только прижималась еще крепче. Повторяла, что все будет хорошо…
После таких разговоров снились легкие сны. Веселое пение птиц и цветущие сады то ли на Дону, то ли под Аддис-Абебой… Веселый дядя Семен за праздничным столом и Теодорос, читающий ему стихи Пушкина… Но однажды приснилась и тетушка. Торопливо говорила что-то страшное, хватала за руку, плакала… Слезы капали на лицо Дмитрия.
— Проснись, Митри! Война! — всхлипывая, Тоня трясла его за плечо. — Гонец прискакал — итальянцы перешли границу!
На дворцовом холме забили барабаны негуса. В предрассветной мгле их голоса звучали звонко и тревожно. В церквах ударили в била. Где-то по соседству запричитала женщина, ей ответила другая. Тоня залилась слезами, охватила голову Дмитрия, прижала к своей груди.
— Прощай, мой лев! Колдун сказал, после войны ты ко мне уже не вернешься!
19
20
Такие нашлись, и с их помощью дело пошло на лад. Одни вскрывали ящики, другие снимали смазку с винтовок и ставили их в уже сколоченные пирамиды. Возле специальных столов унтер-офицеры демонстрировали сборку и разборку, показывали заряжание. Здесь то и дело слышалось щелканье затворов, а негромкие одобрительные возгласы свидетельствовали о том, что освоение нового оружия идет успешно. Сам Дмитрий давал краткие наставления по теории стрельбы, и слушатели изумленно качали головами, узнав, что пуля из русской винтовки поражает цель на расстоянии больше чем в две тысячи шагов.
В сарай пришел хмурый господин Леонтьев, взглянул на происходящее, устало кивнул:
— Добро, казак, так и продолжайте. Вопросы есть?
— Парни толковые, Николай Степанович, все схватывают на лету. Надо бы учебную стрельбу организовать, пусть хоть по обойме выпустят.
— С этим к Теодоросу обращайся. Мне сейчас не до этого. — Господин Леонтьев доверительно понизил голос: — Негус засадил за составление карт местности и другие расчеты, держу совет с его доверенными расами. Так что извини, должен идти.
К вечеру подошел Теодорос, выслушал шумные восторги земляков, у сарая велел выставить усиленную охрану. Потом повернулся к Дмитрию:
— Сейчас в городе только и разговоров, что об оружии московов. Негус повелел всех вас особо беречь. Эти двое твоих помощников ночевать будут во дворце, а ты, Дмитрий, окажи честь — поживи в моем доме.
Жилище Теодороса находилось совсем недалеко от дворца и оказалось целой усадьбой, окруженной сложенной из камней стеной, вершина которой была утыкана ветвями колючего кустарника. Около круглого хозяйского дома лепились такие же крытые соломой постройки, в которых размещались кухня, кладовые, пивоварня, стойла для скота и другие домашние службы. Одну из таких построек отвели и Дмитрию, обставили ее мебелью — сплетенным из бамбука столиком и парой скамеек. На низкую кровать, оплетенную ремнями деревянную раму, навалили ковров и подушек, на стены понавешали звериных шкур.
Одним словом, устроили по-походному. Для услуг приставили мальчишку, который быстро научился чистить сапоги и саблю хозяина, но больше ни к чему не оказался способным. Не мог даже на кухне раздобыть горячей воды для бритья. Да еще и объясняться с ним приходилось на пальцах. Амхарский язык Дмитрию так и не дался, времени им заниматься совсем не было. Только и запомнил несколько слов и мог приказывать, куда поворачивать караван, да еще спросить, накормлены ли мулы.
Застолье в доме Теодороса было обильным, мяса, лепешек и перца хватало всем. После еды подавали ячменное пиво и хозяин первым выпивал несколько глотков, чтобы проверить качество напитка и показать гостю, что он не отравлен. За домом и слугами зорко следила хозяйка. Молодая, большеглазая, на смуглых щеках наведен румянец. При первом знакомстве кокетливо улыбнулась Дмитрию, легкой походкой вышла навстречу, указала место за столом и что-то сказала приветливо. Подол голубой шелковой накидки не скрывал ее стройные ножки с выкрашенным красным ногтями, изящные сандали из цветной кожи. На серебряных браслетах, опоясывавших лодыжки, мелодично звякнули крохотные колокольчики.
— Моя ытигье, по-вашему царица, — с гордостью произнес Теодорос. — Ее зовут Макыда. Мы поженились, когда ей было четырнадцать лет, сейчас у нас уже двое детей.
— В Эфиопии так рано венчают? — удивился тогда Дмитрий.
— Мы не венчались в церкви, просто живем свободно, по любви. У нас молодые люди так часто поступают. Если кто захочет разойтись, просто объявляют об этом при свидетелях и делят имущество пополам. Только мы с Макыдой делать этого не собираемся. Решили подождать, если война с итальянцами все же начнется, то повенчаемся после ее окончания. Вся наша родня одобрила такое решение. Вот после венчания в церкви наш брак будет нерасторжим. Тогда за нескромный взгляд в сторону любого мужчины я буду иметь право отхлестать ее плетью. Да еще и евнуха к ней приставлю, черного как сажа. Ну а если что большее случится, то просто убью!
Такой намек Дмитрий понял. Истово перекрестился — Боже избавь от этого! Брак дело святое.
На первый раз тем дело и кончилось. Только вскоре в доме появилась гостья, младшая сестра хозяйки по имени Тобья. Бездетная вдова, муж погиб на суданской границе в боях с махдистами. Оказалось, что она сама жила в тех местах и довольно бойко говорила по-арабски. К Дмитрию с глупой болтовней не вязалась, но была внимательной, тактично приходила на помощь в решении мелких домашних дел. В его жилище навела порядок, и оно стало чистым и уютным, а слуга-мальчишка на удивление расторопным и исполнительным. Когда прихватила лихорадка, стала поить целебными отварами, угостила вкусными пирожками с курятиной. Однажды даже приготовила овощную похлебку, очень похожую на настоящие щи.
То, что у нее ресницы взлетают над радостно-удивленными глазами, словно черные крылья, а вся она стройная и изящная, как прима-балерина Императорского театра, Дмитрий заметил с первого взгляда. Ну а когда повернула голову, увенчанную пышным узлом волос, и улыбнулась, стукнуло сердце. Пропал казак! Вот кто настоящая-то ытигье!
Тут еще и эфиопская казна не поскупилась, щедро наградила московов за доставку груза. Но в такое тревожное время нет смысла деньги копить. В лучшей лавке на базаре в АддисАбебе купил Тоне, так стал ее называть, атласный плащ с богатой вышивкой и бахромой. Мелочиться не стал и последние талеры обменял на трехрядное ожерелье, искусно сплетенное из серебряных стебельков с золотыми розами.
По воскресеньям работ не было и Теодорос с семьей и слугами отправлялись в ближайшую церковь. Несколько раз их сопровождал и Дмитрий.
Помнится, после первого посещения эфиопской церковной службы поделился своими впечатлениями с господином Леонтьевым. Присутствовавший при этом архимандрит Ефрем недовольно скривил губы.
— Не поддайся соблазну, сын мой. Хотя эфиопцы и приняли христианство полторы тысячи лет назад, но мало в их жизни духовного. Здешняя церковь важность догмата и учения одинаково почитает, по-фарисейски со многими суевериями мирится.
— Ты, отец, сам не очень-то мудри, — по-солдатски отрезал начальник.
— Не вздумай на эту тему с нашими людьми толковать. У них не должно быть сомнения в местных порядках. О вопросах веры пусть думает Синод, все свои сомнения туда и докладывай. Дмитрий же особая статья, если надо будет, он и в мечети помолится. Пусть ходит, в эфиопских церквах есть любопытные вещи.
Действительно, в этих круглых зданиях, на крышах которых красовались выложенные из крупных страусиных яиц кресты и звезды, можно было увидеть много интересного. Уже ранним утром пение специально содержавшихся при церквах петухов и гулкие удары в била, плоские камни, подвешенные на столбах у их дверей, призывали верующих на молитву. Пышное облачение священников, их посохи, украшенные крестами, золотые тиары на головах, драгоценные оклады священных книг, богатая церковная утварь, волны ароматного дыма из кадильниц — ладана и других аравийских благовоний здесь не жалели — все это производило сильное впечатление. Служба у алтаря, расположенного в середине круглой церкви, сопровождалась барабанным боем, звоном бубенчиков и шумом специальных трещоток, а усердные прихожане хором подхватывали песнопения священников, азартно били в ладони и в такт притоптывали. Некоторые не выдерживали и начинали кружиться в танце. На это моление со стен невозмутимо взирали строгие лики апостолов, Богоматерь с младенцем, местные святые.
Дмитрий не привык к столь шумным церковным службам и обычно становился поближе к стене и рассматривал эфиопские иконы. На них живописцы всегда делали какие-то пояснительные надписи и изображали святых героев со светлой кожей в фас, а грешников и злодеев — с темными лицами в профиль. Так что даже самому необразованному прихожанину было ясно, кого почитать, а кого хулить. На самом видном месте можно было видеть образ наиболее почитаемого в стране святого Георгия Победоносца. Изображался он как простой воин с копьем в руках, в боевом плаще. Ноги босые, и по местному обычаю большой палец вдет в стремя. Черный змей, очень похожий на крокодила, корчился под копытами его коня. Не менее интересной была и другая картина, на которой в радужном сиянии был нарисован огромный золотой лев в короне и с крестом. Рядом с ним стояла женщина с корзиной плодов и фруктов, по бокам группировались меньшие по размерам львы и быки, а внизу сбились в кучу совсем крохотные свиньи и козлы.
После возвращения домой Тоня объяснила, что коронованный лев — это сам негус, а женщина — Мать-Эфиопия, несущая своим детям пищу и радость. Воины и крестьяне — это младшие львы и рабочие быки, а все остальные — язычники и дикие племена. Так что каждый, кто взглянет на эту картину, сразу поймет, где его место и что он сам должен делать — управлять, защищать страну или работать.
— Ты мой лев, — шептала Тоня по ночам. — Оставайся в наших краях. Теодорос рассказывал, что у вас стоят такие страшные холода. Если его родственник стал в стране московов таким знатным, то и ты будешь богат и знатен в Эфиопии. Жена негуса Таиту говорила мне, что Менелик очень доволен тобой. Он подарит тебе земли, крестьян, скот…
На такие слова отвечать приходилось уклончиво:
— Рано еще говорить об этом. С итальянцами были стычки на границе, сейчас идут переговоры о мире. Кто знает, чем они кончатся, к ним все время новые войска прибывают…
— Все будет хорошо. Я это твердо знаю.
— Откуда?
— Ходила к колдуну, на тебя гадала.
— Не стыдно тебе такими делами заниматься. Ты же христианка и в церковь ходишь.
— Одно другому не мешает. Священник только о душе и грехах говорит, а наш колдун помогает решать важные вопросы. Он имеет большую силу, все сбывается по его слову.
— Что же он обо мне сказал?
— На войне ты останешься живой.
— А когда война начнется?
— Спрашивать об этом колдун запретил…
Больше Тоня ничего не хотела говорить, только прижималась еще крепче. Повторяла, что все будет хорошо…
После таких разговоров снились легкие сны. Веселое пение птиц и цветущие сады то ли на Дону, то ли под Аддис-Абебой… Веселый дядя Семен за праздничным столом и Теодорос, читающий ему стихи Пушкина… Но однажды приснилась и тетушка. Торопливо говорила что-то страшное, хватала за руку, плакала… Слезы капали на лицо Дмитрия.
— Проснись, Митри! Война! — всхлипывая, Тоня трясла его за плечо. — Гонец прискакал — итальянцы перешли границу!
На дворцовом холме забили барабаны негуса. В предрассветной мгле их голоса звучали звонко и тревожно. В церквах ударили в била. Где-то по соседству запричитала женщина, ей ответила другая. Тоня залилась слезами, охватила голову Дмитрия, прижала к своей груди.
— Прощай, мой лев! Колдун сказал, после войны ты ко мне уже не вернешься!
19
Сборы в поход начались немедленно. Оказалось, что за последние месяцы негус и его расы не теряли времени даром и подготовку в возможной войне продумали до мелочей. Гонцы мчались во все концы страны, и вскоре по всем городам и селам глашатаи зачитывали манифест Менелика Второго: «…из-за моря идут враги. Они хотят уничтожить нашу веру, наше Отечество… Я выступаю на защиту страны и дам отпор врагам… Пусть каждый, у кого есть силы, следует за мной… Пусть каждый встанет на защиту родной страны и своего домашнего очага…»
Глашатаям вторили священники в церквах и уличные певцы. Молитвы о ниспослании победы над грозным врагом звучали наравне с поэмами о славных победах предков. Звучали и срамные песенки о белолицых захватчиках, которые, как говорили знающие люди, были хуже чернокожих дикарей-людоедов. И все от мала до велика распевали припев одной из них:
Однако одними словами дело не ограничивалось. Повсюду шел сбор пожертвований на войну, и за короткое время в государственную казну поступило два миллиона талеров. Оказалось, что на местах чиновники негуса уже подготовили запасы зерна, собрали вьючных животных и стада скота. В столицу и заранее указанные приграничные пункты двинулись вооруженные отряды под командованием провинциальных расов и их военачальников.
Эфиопская армия представляла внушительное зрелище. Отряды босоногих воинов в разноцветных походных плащах и звериных шкурах двигались нестройными колоннами. Современными винтовками были вооружены лишь немногие, те, кому посчастливилось служить под командованием самого негуса или его приближенных. Остальные имели самые разнообразные ружья, привезенные из европейских стран, и старинные мушкеты, сработанные местными кузнецами. Владельцы огнестрельного оружия считались людьми состоятельными, поэтому в походе специальные слуги несли ружья своих хозяев, гордо шагавших среди остальных воинов, вооруженных копьями и мечами.
Над походными порядками развевались укрепленные на копьях пестрые флажки и пышные львиные гривы на головных уборах командиров. Непрерывно гудели барабаны и завывали трубы, и под эту музыку воины шли легким шагом людей, привыкших совершать длительные переходы высоко в горах. Следом за отрядами двигались огромные толпы слуг и женщин. В их обязанности входило приготовление пищи и уход за больными и ранеными. Вместе с ними тянулись бесконечные вереницы мулов и ослов, груженных запасами продовольствия, котлами для варки пищи, разобранными палатками, всевозможными мешками и корзинами. Замыкали шествие стада коров и овечьи отары.
За движением эфиопского войска Дмитрий с господином Леонтьевым наблюдали с одного из холмов на окраине столицы. Это место выбрали подальше от любопытных глаз иностранных дипломатов и журналистов, число которых в Аддис-Абебе значительно возросло за последние дни. Чтобы посторонние не мешали разговору, несколько конных воинов из личной охраны негуса расположились у подножия холма.
— Чем все это воинство будет питаться? — спросил Дмитрий. Знал, что эфиопский воин неприхотлив и может в случае необходимости долгое время довольствоваться двумя-тремя лепешками в день, плодами и орехами, которые удастся собрать во время похода. Но знал и то, что на призыв негуса взяться за оружие откликнулось более ста тысяч человек. А сколько провожатых шло за ними?
— Да, собранных запасов надолго не хватит, — отвечал Николай Степанович. — Пайки считали для регулярной армии, а вон сколько народу привалило. Сам знаешь, что хоть какой-то порядок успели навести только в войсках самого негуса. Да и там обозы получились громадные — на тысячу воинов приходится не менее шести сотен вьючных животных. Идти придется по довольно пустынной местности, поэтому все, кроме дров и воды, приходится брать с собой.
— Регулярная армия стоит дорого.
— Это верно. Мы тут с Ато-Иосифом сделали некоторые подсчеты. Так получилось, что в год на пропитание только одного воина требуется не менее двадцати талеров. Да еще каждого из них надо обеспечить винтовкой, и патронами, и плащом, а в конце похода поднести подарок — мула или пару быков. Ну а начальников полагается одарить землями и крестьянами. Менелик выслушал нас, посмотрел на итог и только головой покачал. Сказал, что если Бог даст, то заниматься всем этим будем после войны… Ладно, казак. Я эту встречу назначил не для того, чтобы философию разводить. Слышал, что большинство наших возвращается в Россию?
— Слышал и видел. Радуются люди — едут домой.
— Пусть радуются, заслужили. Теперь здесь им больше делать нечего. Сейчас иностранные газеты, особенно итальянские и английские, слишком уж много пишут о российском вмешательстве в эфиопские дела.
— А французские?
— У Парижа свой расчет. Там также желают ухватить кусок земли на берегах Нила. С пребыванием россиян в Эфиопии они мирятся, потому что видят — завоевывать мы ничего не собираемся. В Африке французы нас терпят до тех пор, пока российские полки на германской границе стоят. Но главный их соперник в борьбе за колонии — это англичане. Тут еще будут веселые дела.
— Вот пускай сами и разбираются. Почему же нас не отправляют домой?
— Объясняю. Начальство в Питере объявило, что поставки оружия в Эфиопию завершены, а дальше наше дело сторона. В военных действиях с итальянцами российские подданные не принимают участия, и все уезжают домой. Однако, это не для газет, здесь остаюсь я и Петрович со своими молодцами. Ты сам понимаешь, что пушка — машина довольно сложная и для своей работы требует квалифицированного обслуживания. Винтовка много проще, но и той большая забота нужна.
— Да уж мои унтера чуть не плакали, глядя на уход за оружием по-эфиопски. Когда вместо смазки в казенник кусок сала кладут, а шомпола используют только для жарки мяса.
— Вот именно. Если пушки негуса не будут палить, все это воинство разбежится после первого же залпа итальянских батарей. Поэтому твоя задача оберегать наших людей, чтобы в походе или в бою они не попали в руки противника. Ни живыми, ни мертвыми. Негус приставил к ним охрану под командой Теодороса, но о ней все знают. Они на виду, и их можно обмануть или уничтожить. Ты будешь действовать втайне и в случае необходимости придешь на помощь.
— Как же я один выполню такую задачу? Да меня сразу же узнают. — Для доказательства своей правоты Дмитрий расстегнул ворот рубахи. — Во что ни нарядись, а здесь я еще не побурел.
— Не беспокойся, за какого-нибудь турка сойдешь. Этот план придумал Теодорос, а негус его одобрил. Ты получаешь звание фитаурари, по-нашему полковника, и отряд конных разведчиков из племени галла.
— Так эти же галласы…
— Совершенно верно — настоящие головорезы!
…Да, на первый взгляд галласы не внушали доверия. Конечно, эти парни со светло-коричневой кожей имели весьма мужественный вид: рослые, худощавые, с тонкими орлиными носами. Все закутанные в черные шерстяные плащи, у многих головы выбриты наголо. Но в их взглядах не было заметно ни доброты, ни человеколюбия, ни раскаяния. Обилие навешанного на них холодного и огнестрельного оружия свидетельствовало о том, что война является основным занятием этих молодцов.
Встретил Дмитрия начальник отряда по имени Айчак. В знак приветствия слегка склонил голову и улыбнулся так, что на изуродованном шрамом лице зловещим оскалом блеснули зубы. Приложил к сердцу правую руку, на которой сохранились лишь три пальца, и, хромая, повел вдоль неровного строя своих соплеменников. Тут же и пояснил, что воины отряда набраны из одного из многочисленных галласских родов, все они правоверные мусульмане, себя называют оромо, что значит настоящие мужчины, и люто ненавидят трусливых собак-сомалийцев. Добавил, что последние годы отряд верно служит негусу, несет караулы на границе и сейчас готов поступить под командование храброго воина из страны московов. Лучшие кони для него уже приготовлены, и он сам может выбрать любого по собственному вкусу.
С первого взгляда стало ясно, что эти бандиты решили проверить, как новый начальник разбирается в конных науках и может ли вообще сидеть в седле.
В тени деревьев, росших на краю долины, были привязаны несколько лошадей и даже пара мулов. Что же, если заняться сбором гербария или коллекции минералов, то лучше мула с его спокойным нравом и плавным шагом и не найти. Поэтому именно на мулах в средневековой Европе любили ездить вельможные дамы и священники… Слов нет, хороши и местные лошадки. Но на них можно будет покрасоваться на каком-нибудь торжестве после войны. И то если колдун не наврал Тоне… А вот этот вороной жеребец особая статья… Крупный, горбоносый, с сильной короткой шеей.
— Это что за порода?
— Мы называем ее фарас, — ответил Айчак. — Этих коней приводят с запада, с берегов Нила. Там на равнинах Донголы и пасутся их табуны.
— Скажи, чтобы подвели этого красавца.
— В горах донгольским коням трудно дышится. В этих краях они скучают и характер их портится.
— Сами ездите на них?
— Только на них. И на войну, и на охоту, — сказал Айчак. Чтобы чужеземец не подумал плохого о лошадях и самих всадниках, пояснил: — Кони этой породы резвые и выносливые, на них можно догнать даже страуса.
— Очень хорошо. Придет время, поохотимся и на страусов. Подвели коня, и Дмитрий, как учили старые казаки, встал перед ним. Не топтался кругом, не заглядывал в зубы, не велел гонять его по кругу. Просто встал спереди и оценил коня как товарища, с которым придется делать трудную работу. Увидел ясные глаза, широкие ноздри, легкие точеные ноги, широкую мускулистую грудь. Конь был спокоен, тоже внимательно рассматривал незнакомого человека, нюхал воздух.
Так простояли довольно долго.
Теперь предстояло проверить жеребца под седлом. Дмитрий сам осмотрел сбрую, неторопливо, приговаривая ласковые слова, надел уздечку, украшенную пластинками серебра, вложил удила. Попутно осмотрел зубы, определил — жеребцу пять лет. Значит, в полной силе и уже обучен… Поэтому и живот надул, так что седло легло неплотно и на ходу обязательно соскользнет. Хорошим тычком в бок дал понять жеребцу, что разгадал эту хитрость, и подпругу затянул как положено. С запястья стоявшего рядом галласа, который, как и все остальные, внимательно следил за седловкой, снял витую ременную плеть. Взвесил в руке — не хуже черкесской нагайки!
Огладил смирно стоявшего коня и лихо вскочил в седло. Тот сразу же встал на дыбы, а потом так поддал задом, что Дмитрий едва не очутился на земле.
Потом всадник и конь показали, на что способен каждый. Однако строгий мундштук и опыт суровых уроков на манеже Николаевского кавалерийского училища сделали свое дело. Даже когда жеребец внезапно изогнул шею и попытался укусить седока за колено, у него ничего не получилось. Просто Дмитрию пришлось энергично поработать нагайкой. В конце концов между ними было достигнуто полное взаимопонимание и опробованы все аллюры. В поту и пыли они вернулись под тень деревьев, где Айчик и его соплеменники встретили обоих с большим уважением.
— Коня поводить, пока не остынет, воды не давать, — распорядился Дмитрий. — Корм задам и напою сам. Айчак, пошли проверять часовых.
Глашатаям вторили священники в церквах и уличные певцы. Молитвы о ниспослании победы над грозным врагом звучали наравне с поэмами о славных победах предков. Звучали и срамные песенки о белолицых захватчиках, которые, как говорили знающие люди, были хуже чернокожих дикарей-людоедов. И все от мала до велика распевали припев одной из них:
Ужалит черная змея,
Не оберешься бед,
Но хуже белой гадины
На свете твари нет!
Однако одними словами дело не ограничивалось. Повсюду шел сбор пожертвований на войну, и за короткое время в государственную казну поступило два миллиона талеров. Оказалось, что на местах чиновники негуса уже подготовили запасы зерна, собрали вьючных животных и стада скота. В столицу и заранее указанные приграничные пункты двинулись вооруженные отряды под командованием провинциальных расов и их военачальников.
Эфиопская армия представляла внушительное зрелище. Отряды босоногих воинов в разноцветных походных плащах и звериных шкурах двигались нестройными колоннами. Современными винтовками были вооружены лишь немногие, те, кому посчастливилось служить под командованием самого негуса или его приближенных. Остальные имели самые разнообразные ружья, привезенные из европейских стран, и старинные мушкеты, сработанные местными кузнецами. Владельцы огнестрельного оружия считались людьми состоятельными, поэтому в походе специальные слуги несли ружья своих хозяев, гордо шагавших среди остальных воинов, вооруженных копьями и мечами.
Над походными порядками развевались укрепленные на копьях пестрые флажки и пышные львиные гривы на головных уборах командиров. Непрерывно гудели барабаны и завывали трубы, и под эту музыку воины шли легким шагом людей, привыкших совершать длительные переходы высоко в горах. Следом за отрядами двигались огромные толпы слуг и женщин. В их обязанности входило приготовление пищи и уход за больными и ранеными. Вместе с ними тянулись бесконечные вереницы мулов и ослов, груженных запасами продовольствия, котлами для варки пищи, разобранными палатками, всевозможными мешками и корзинами. Замыкали шествие стада коров и овечьи отары.
За движением эфиопского войска Дмитрий с господином Леонтьевым наблюдали с одного из холмов на окраине столицы. Это место выбрали подальше от любопытных глаз иностранных дипломатов и журналистов, число которых в Аддис-Абебе значительно возросло за последние дни. Чтобы посторонние не мешали разговору, несколько конных воинов из личной охраны негуса расположились у подножия холма.
— Чем все это воинство будет питаться? — спросил Дмитрий. Знал, что эфиопский воин неприхотлив и может в случае необходимости долгое время довольствоваться двумя-тремя лепешками в день, плодами и орехами, которые удастся собрать во время похода. Но знал и то, что на призыв негуса взяться за оружие откликнулось более ста тысяч человек. А сколько провожатых шло за ними?
— Да, собранных запасов надолго не хватит, — отвечал Николай Степанович. — Пайки считали для регулярной армии, а вон сколько народу привалило. Сам знаешь, что хоть какой-то порядок успели навести только в войсках самого негуса. Да и там обозы получились громадные — на тысячу воинов приходится не менее шести сотен вьючных животных. Идти придется по довольно пустынной местности, поэтому все, кроме дров и воды, приходится брать с собой.
— Регулярная армия стоит дорого.
— Это верно. Мы тут с Ато-Иосифом сделали некоторые подсчеты. Так получилось, что в год на пропитание только одного воина требуется не менее двадцати талеров. Да еще каждого из них надо обеспечить винтовкой, и патронами, и плащом, а в конце похода поднести подарок — мула или пару быков. Ну а начальников полагается одарить землями и крестьянами. Менелик выслушал нас, посмотрел на итог и только головой покачал. Сказал, что если Бог даст, то заниматься всем этим будем после войны… Ладно, казак. Я эту встречу назначил не для того, чтобы философию разводить. Слышал, что большинство наших возвращается в Россию?
— Слышал и видел. Радуются люди — едут домой.
— Пусть радуются, заслужили. Теперь здесь им больше делать нечего. Сейчас иностранные газеты, особенно итальянские и английские, слишком уж много пишут о российском вмешательстве в эфиопские дела.
— А французские?
— У Парижа свой расчет. Там также желают ухватить кусок земли на берегах Нила. С пребыванием россиян в Эфиопии они мирятся, потому что видят — завоевывать мы ничего не собираемся. В Африке французы нас терпят до тех пор, пока российские полки на германской границе стоят. Но главный их соперник в борьбе за колонии — это англичане. Тут еще будут веселые дела.
— Вот пускай сами и разбираются. Почему же нас не отправляют домой?
— Объясняю. Начальство в Питере объявило, что поставки оружия в Эфиопию завершены, а дальше наше дело сторона. В военных действиях с итальянцами российские подданные не принимают участия, и все уезжают домой. Однако, это не для газет, здесь остаюсь я и Петрович со своими молодцами. Ты сам понимаешь, что пушка — машина довольно сложная и для своей работы требует квалифицированного обслуживания. Винтовка много проще, но и той большая забота нужна.
— Да уж мои унтера чуть не плакали, глядя на уход за оружием по-эфиопски. Когда вместо смазки в казенник кусок сала кладут, а шомпола используют только для жарки мяса.
— Вот именно. Если пушки негуса не будут палить, все это воинство разбежится после первого же залпа итальянских батарей. Поэтому твоя задача оберегать наших людей, чтобы в походе или в бою они не попали в руки противника. Ни живыми, ни мертвыми. Негус приставил к ним охрану под командой Теодороса, но о ней все знают. Они на виду, и их можно обмануть или уничтожить. Ты будешь действовать втайне и в случае необходимости придешь на помощь.
— Как же я один выполню такую задачу? Да меня сразу же узнают. — Для доказательства своей правоты Дмитрий расстегнул ворот рубахи. — Во что ни нарядись, а здесь я еще не побурел.
— Не беспокойся, за какого-нибудь турка сойдешь. Этот план придумал Теодорос, а негус его одобрил. Ты получаешь звание фитаурари, по-нашему полковника, и отряд конных разведчиков из племени галла.
— Так эти же галласы…
— Совершенно верно — настоящие головорезы!
…Да, на первый взгляд галласы не внушали доверия. Конечно, эти парни со светло-коричневой кожей имели весьма мужественный вид: рослые, худощавые, с тонкими орлиными носами. Все закутанные в черные шерстяные плащи, у многих головы выбриты наголо. Но в их взглядах не было заметно ни доброты, ни человеколюбия, ни раскаяния. Обилие навешанного на них холодного и огнестрельного оружия свидетельствовало о том, что война является основным занятием этих молодцов.
Встретил Дмитрия начальник отряда по имени Айчак. В знак приветствия слегка склонил голову и улыбнулся так, что на изуродованном шрамом лице зловещим оскалом блеснули зубы. Приложил к сердцу правую руку, на которой сохранились лишь три пальца, и, хромая, повел вдоль неровного строя своих соплеменников. Тут же и пояснил, что воины отряда набраны из одного из многочисленных галласских родов, все они правоверные мусульмане, себя называют оромо, что значит настоящие мужчины, и люто ненавидят трусливых собак-сомалийцев. Добавил, что последние годы отряд верно служит негусу, несет караулы на границе и сейчас готов поступить под командование храброго воина из страны московов. Лучшие кони для него уже приготовлены, и он сам может выбрать любого по собственному вкусу.
С первого взгляда стало ясно, что эти бандиты решили проверить, как новый начальник разбирается в конных науках и может ли вообще сидеть в седле.
В тени деревьев, росших на краю долины, были привязаны несколько лошадей и даже пара мулов. Что же, если заняться сбором гербария или коллекции минералов, то лучше мула с его спокойным нравом и плавным шагом и не найти. Поэтому именно на мулах в средневековой Европе любили ездить вельможные дамы и священники… Слов нет, хороши и местные лошадки. Но на них можно будет покрасоваться на каком-нибудь торжестве после войны. И то если колдун не наврал Тоне… А вот этот вороной жеребец особая статья… Крупный, горбоносый, с сильной короткой шеей.
— Это что за порода?
— Мы называем ее фарас, — ответил Айчак. — Этих коней приводят с запада, с берегов Нила. Там на равнинах Донголы и пасутся их табуны.
— Скажи, чтобы подвели этого красавца.
— В горах донгольским коням трудно дышится. В этих краях они скучают и характер их портится.
— Сами ездите на них?
— Только на них. И на войну, и на охоту, — сказал Айчак. Чтобы чужеземец не подумал плохого о лошадях и самих всадниках, пояснил: — Кони этой породы резвые и выносливые, на них можно догнать даже страуса.
— Очень хорошо. Придет время, поохотимся и на страусов. Подвели коня, и Дмитрий, как учили старые казаки, встал перед ним. Не топтался кругом, не заглядывал в зубы, не велел гонять его по кругу. Просто встал спереди и оценил коня как товарища, с которым придется делать трудную работу. Увидел ясные глаза, широкие ноздри, легкие точеные ноги, широкую мускулистую грудь. Конь был спокоен, тоже внимательно рассматривал незнакомого человека, нюхал воздух.
Так простояли довольно долго.
Теперь предстояло проверить жеребца под седлом. Дмитрий сам осмотрел сбрую, неторопливо, приговаривая ласковые слова, надел уздечку, украшенную пластинками серебра, вложил удила. Попутно осмотрел зубы, определил — жеребцу пять лет. Значит, в полной силе и уже обучен… Поэтому и живот надул, так что седло легло неплотно и на ходу обязательно соскользнет. Хорошим тычком в бок дал понять жеребцу, что разгадал эту хитрость, и подпругу затянул как положено. С запястья стоявшего рядом галласа, который, как и все остальные, внимательно следил за седловкой, снял витую ременную плеть. Взвесил в руке — не хуже черкесской нагайки!
Огладил смирно стоявшего коня и лихо вскочил в седло. Тот сразу же встал на дыбы, а потом так поддал задом, что Дмитрий едва не очутился на земле.
Потом всадник и конь показали, на что способен каждый. Однако строгий мундштук и опыт суровых уроков на манеже Николаевского кавалерийского училища сделали свое дело. Даже когда жеребец внезапно изогнул шею и попытался укусить седока за колено, у него ничего не получилось. Просто Дмитрию пришлось энергично поработать нагайкой. В конце концов между ними было достигнуто полное взаимопонимание и опробованы все аллюры. В поту и пыли они вернулись под тень деревьев, где Айчик и его соплеменники встретили обоих с большим уважением.
— Коня поводить, пока не остынет, воды не давать, — распорядился Дмитрий. — Корм задам и напою сам. Айчак, пошли проверять часовых.
20
Темной грозовой тучей войско эфиопского монарха двигалось на север. Оно шло по нескольким дорогам, скапливалось у перевалов и речных переправ, растекалось по долинам. Начальники строго следили за порядком движения отрядов, высылали передовые дозоры, подгоняли отстающих. Все чаще возникали проблемы с продовольствием, и некоторые воины пытались пополнить казенный паек на полях и пастбищах местных жителей. Мародеров ловили и жестоко пороли «жирафами» — длинными и гибкими, как и шеи этих пестрых животных, плетями из бегемотовой кожи.
На привалах начальники выставляли охрану и размещали отряды в определенном порядке, но мало обращали внимания на соблюдение гигиены. Поэтому вскоре над лагерем, где воины и их слуги варили пишу, резали скот, кормили животных и совершали свой туалет, уже стоял густой запах. По утрам, как только пригревало солнце, тошнотворная вонь и тучи мух лучше всяких приказов заставляли людей быстро свернуть палатки и отправляться в поход.
Первые дни Дмитрий со своими галласами держался поблизости от мулов, навьюченных пушками. Если бы не пояснения и советы Айчака, он так и не смог бы разобраться в этом скоплении людей, так мало похожем на регулярную армию. Обычные в начале каждого похода путаница и неразбериха сопровождались ссорами погонщиков мулов, бесконечными перебранками женщин, появлением целых караванов стонущих больных, которых родственники отказывались оставлять в чужих краях и тащили с собой на носилках. На привалах между костров бродили какие-то личности, называвшие себя беженцами или паломниками, расспрашивали о своих знакомых, просили милостыню, развлекали воинов танцами и пением.
Каждое артиллерийское орудие было разобрано и перевозилось на четырех мулах: ствол, колеса, лафет — все в отдельных вьюках. Такой необычный груз вызывал большой интерес, и толпы любопытных окружали лагерь пушкарей. В первые дни это всеобщее внимание льстило артиллеристам и даже сам Теодорос громогласно вещал землякам о новом страшном оружии, которое многократно увеличило мощь армии негуса. Однако все изменилось после того, как однажды вечером какие-то люди попытались угнать несколько мулов с их поклажей, в то время как другие развели огромный костер вблизи ящиков со снарядами. К счастью, охрана не растерялась и вовремя изловила злоумышленников. Суд был скорым, и всех задержанных развесили на ближайших деревьях для всеобщего обозрения.
Вблизи лагеря пушкарей сразу же убавилось число любопытных. Тем не менее, чтобы не искушать судьбу, Теодорос, который за проявленную бдительность получил генеральское звание дэджазмач, повел свой караван по особой тропе. Конные галласы пошли в боковом охранении.
На привалах начальники выставляли охрану и размещали отряды в определенном порядке, но мало обращали внимания на соблюдение гигиены. Поэтому вскоре над лагерем, где воины и их слуги варили пишу, резали скот, кормили животных и совершали свой туалет, уже стоял густой запах. По утрам, как только пригревало солнце, тошнотворная вонь и тучи мух лучше всяких приказов заставляли людей быстро свернуть палатки и отправляться в поход.
Первые дни Дмитрий со своими галласами держался поблизости от мулов, навьюченных пушками. Если бы не пояснения и советы Айчака, он так и не смог бы разобраться в этом скоплении людей, так мало похожем на регулярную армию. Обычные в начале каждого похода путаница и неразбериха сопровождались ссорами погонщиков мулов, бесконечными перебранками женщин, появлением целых караванов стонущих больных, которых родственники отказывались оставлять в чужих краях и тащили с собой на носилках. На привалах между костров бродили какие-то личности, называвшие себя беженцами или паломниками, расспрашивали о своих знакомых, просили милостыню, развлекали воинов танцами и пением.
Каждое артиллерийское орудие было разобрано и перевозилось на четырех мулах: ствол, колеса, лафет — все в отдельных вьюках. Такой необычный груз вызывал большой интерес, и толпы любопытных окружали лагерь пушкарей. В первые дни это всеобщее внимание льстило артиллеристам и даже сам Теодорос громогласно вещал землякам о новом страшном оружии, которое многократно увеличило мощь армии негуса. Однако все изменилось после того, как однажды вечером какие-то люди попытались угнать несколько мулов с их поклажей, в то время как другие развели огромный костер вблизи ящиков со снарядами. К счастью, охрана не растерялась и вовремя изловила злоумышленников. Суд был скорым, и всех задержанных развесили на ближайших деревьях для всеобщего обозрения.
Вблизи лагеря пушкарей сразу же убавилось число любопытных. Тем не менее, чтобы не искушать судьбу, Теодорос, который за проявленную бдительность получил генеральское звание дэджазмач, повел свой караван по особой тропе. Конные галласы пошли в боковом охранении.