Страница:
Дядя тяжело вздохнул и замолчал. Долго смотрел на свой глобус, потом продолжил:
— Горько вспоминать об этом. Речку-то мы перешли вовремя, только за ней нос к носу столкнулись с англичанами. Они тоже к переправе спешили, о них-то рыжий, с перепугу, да еще после водки и говорил… Наших полковник повел в штыки, а англичане ударили из пушек. Страсть сколько народу положили. А ведь если бы штабные сообразили, о чем пленный говорил, мы бы сами засаду устроили и потрепали бы этих шотландских стрелков.
— А другой случай?
— Этот в последнюю войну с турками был, когда мы с генералом Гурко через Балканские горы перемахнули и освобождали болгарские земли. Я с сотней на правом фланге шел и, как в долину спустились, прямо на турецкий штаб налетел. Взяли их без шума. К тому времени я на Кавказе много лет провел, арабский и турецкий языки хорошо понимал. Глянул в их штабные бумаги, пленного писаря допросил и обомлел — за лесом целая бригада стоит с артиллерией. Да она не только мою сотню как муху прихлопнет, но и генералу наделает хлопот.
Дядя хитро прищурился и даже прищелкнул пальцами:
— Понял, что без хитрости все мы пропадем и что действовать надо быстро. Пока турки не поняли, что их командир убит, а штаб разгромлен. Засадил я писаря писать приказ по бригаде, сообщил, что русские, мол, заходят с тыла и необходимо немедленно занять новые позиции. Приказ сам диктовал, все проверил по карте. Потом написанное трижды проверил, чтобы писарь от себя чего-нибудь не добавил. За покойного командира точь-в-точь расписался и его печать приложил. Одному из убитых офицеров приказ положили в сумку, а его самого усадили на коня. Двое моих казаков надели турецкие мундиры и вместе с ним поехали в расположение бригады. Следом поскакал десяток станичников, которые на виду у турок и устроили целое представление со стрельбой. Офицер от них вроде бы ускакал, а вот двух его спутников они успели в плен взять. Турецкие дозорные бросились своим на выручку, но в лес углубляться не стали. Им только мертвый офицер и достался.
— Как он мертвый-то в седле усидел?
— Все было натурально. Пока везли, он ременной петлей к седлу был прихвачен, потом один из казаков ее выдернул. Ногу же офицеру заранее в стремя замотали, так чтобы конь его к своим и приволочил.
— Что же дальше произошло?
— Дальше я с казаками стрелял и по перелескам скакал, даже в атаки бросался. Изображал большое русское наступление, о котором в приказе было написано. А сам все время думал, поверят турки и отведут войска, останусь живой. Не поверят, все мы в этой долине пропадем. Что ты думаешь, поверили! Перешли на новые позиции. Правда, к вечеру уже разобрались, что к чему, но к тому времени наша пехота с пушками через все горные ущелья прошла и уже была в долине. За это дело мне и уцелевшим казакам начальство георгиевских крестов и медалей разных щедро отсыпало. Однако про фальшивый приказ, который я на турецком языке сочинил, велело помалкивать. Так что ты, Митя, и сам об этом не болтай, хотя это дело прошлое. Что такое военная тайна я тебе уже рассказывал.
6
7
8
— Горько вспоминать об этом. Речку-то мы перешли вовремя, только за ней нос к носу столкнулись с англичанами. Они тоже к переправе спешили, о них-то рыжий, с перепугу, да еще после водки и говорил… Наших полковник повел в штыки, а англичане ударили из пушек. Страсть сколько народу положили. А ведь если бы штабные сообразили, о чем пленный говорил, мы бы сами засаду устроили и потрепали бы этих шотландских стрелков.
— А другой случай?
— Этот в последнюю войну с турками был, когда мы с генералом Гурко через Балканские горы перемахнули и освобождали болгарские земли. Я с сотней на правом фланге шел и, как в долину спустились, прямо на турецкий штаб налетел. Взяли их без шума. К тому времени я на Кавказе много лет провел, арабский и турецкий языки хорошо понимал. Глянул в их штабные бумаги, пленного писаря допросил и обомлел — за лесом целая бригада стоит с артиллерией. Да она не только мою сотню как муху прихлопнет, но и генералу наделает хлопот.
Дядя хитро прищурился и даже прищелкнул пальцами:
— Понял, что без хитрости все мы пропадем и что действовать надо быстро. Пока турки не поняли, что их командир убит, а штаб разгромлен. Засадил я писаря писать приказ по бригаде, сообщил, что русские, мол, заходят с тыла и необходимо немедленно занять новые позиции. Приказ сам диктовал, все проверил по карте. Потом написанное трижды проверил, чтобы писарь от себя чего-нибудь не добавил. За покойного командира точь-в-точь расписался и его печать приложил. Одному из убитых офицеров приказ положили в сумку, а его самого усадили на коня. Двое моих казаков надели турецкие мундиры и вместе с ним поехали в расположение бригады. Следом поскакал десяток станичников, которые на виду у турок и устроили целое представление со стрельбой. Офицер от них вроде бы ускакал, а вот двух его спутников они успели в плен взять. Турецкие дозорные бросились своим на выручку, но в лес углубляться не стали. Им только мертвый офицер и достался.
— Как он мертвый-то в седле усидел?
— Все было натурально. Пока везли, он ременной петлей к седлу был прихвачен, потом один из казаков ее выдернул. Ногу же офицеру заранее в стремя замотали, так чтобы конь его к своим и приволочил.
— Что же дальше произошло?
— Дальше я с казаками стрелял и по перелескам скакал, даже в атаки бросался. Изображал большое русское наступление, о котором в приказе было написано. А сам все время думал, поверят турки и отведут войска, останусь живой. Не поверят, все мы в этой долине пропадем. Что ты думаешь, поверили! Перешли на новые позиции. Правда, к вечеру уже разобрались, что к чему, но к тому времени наша пехота с пушками через все горные ущелья прошла и уже была в долине. За это дело мне и уцелевшим казакам начальство георгиевских крестов и медалей разных щедро отсыпало. Однако про фальшивый приказ, который я на турецком языке сочинил, велело помалкивать. Так что ты, Митя, и сам об этом не болтай, хотя это дело прошлое. Что такое военная тайна я тебе уже рассказывал.
6
С этих дядиных рассказов все и началось. Стал маленький Митя мало-помалу учить арабские буквы, отдельные слова и фразы. Потом начали и разговоры вести — свои, тайные от всех.
Решали — ехать в степь на охоту или же идти на рыбалку. Получалась как бы игра, которой увлекались оба. Одному было приятно вспомнить старое, другому любопытно узнавать новое. К ужасу тетушки, и занялись чтением, сначала сказок и басен, а потом дошли и до Корана. Немного успокоить ее удалось лишь после того, как дядя снял с полки увесистый том, перевод этой священной книги на русский язык. Объяснил, что издан он с высочайшего дозволения, что это первый перевод Корана на русский язык и сделал его старинный дядин приятель генерал Богуславский. Тот самый, который многие годы прослужил в российском посольстве в Стамбуле. Он же охранял и главаря немирных горцев Шамиля, когда тот находился в ссылке в Калуге.
В кадетском корпусе и училище арабским языком заниматься не пришлось. Но в своих письмах дядя неизменно делал на нем приписки, требовал таких же ответов, а уж все денежные расчеты вел только на нем. Одним словом, игра продолжалась и в памяти от прежних занятий кое-что оставалось. Тем временем пришлось засесть и за западные языки, так что к началу своей службы в полку Дмитрий довольно сносно мог объясняться на французском и английском.
Понимал, что на прошлых заслугах родни далеко не уедешь, надо стараться и самому. Поэтому, после того как прослужил год и освоился в полку, изъявил желание пройти специальный курс при офицерской кавалерийской школе. Там читали лекции по тактике, стратегии, военной статистике и географии и без пощады гоняли на полевых занятиях, многодневных маршах, скачках с препятствиями, стрельбах. Те, кто выдерживал такую нагрузку, а потом еще и успешно сдавал экзамены, получал всего лишь запись в личное дело — «годен на командирскую должность в кавалерию». После этого еще предстояло служить и служить, но прошедшие такую выучку имели гораздо больше шансов получить под свою команду эскадрон. Потом, если будет желание, можно подумать и о поступлении в Академию генерального штаба. Вот на выпускном вечере все и произошло. Радостные слушатели и ставшие снисходительными преподаватели собрались у праздничного стола. Как водится у настоящих кавалеристов, разговор пошел было о лошадях, но он сразу же прервался, когда один из его участников похвастался новой саблей. На ее иссиня-черном клинке в сложном узоре переплетались волнистые линии. Стоило только поднести саблю к лампе, так чтобы лучи света падали под наклоном, как на ее полированной поверхности вспыхивали золотистые искорки.
— Настоящий персидский кара-хорасан! — похвалился владелец сабли. — Можно согнуть в кольцо и уложить в картонку для шляпы. Стальной гвоздь перерубает, как лозу, а на лезвии даже зазубрины не остается!
Клинок пошел по рукам. Каждый считал своим долгом поделиться знаниями о знаменитой дамасской стали и выкованных из нее саблях и кинжалах. Упоминались индийский вуц и сирийский шам, таинственные способы ковки из пучков стальных нитей, известные лишь немногим кузнецам, укрывающимся в горах и пустынях. Говорилось о том, что при закаливании таких клинков их в раскаленном виде вонзали в тела рабов или в туши быков, а то вручали всадникам, которые должны были долго скакать во весь опор против встречного ветра.
— Ах, господа офицеры! Ничего таинственного в этих клинках уже нет, — возразил один из преподавателей. — Наш ученый Павел Аносов давным-давно раскрыл все эти секреты. У себя на Урале он получает булат, который ни по качеству, ни по красоте не уступает дамасским клинкам. В Златоусте я видел, как на его оружейном заводе сабли испытывают на прочность. Страшно смотреть, как ими плашмя хлещут по чугунным болванкам или сгибают под прямым углом.
— Слов нет, дамасская сталь имеет отменные качества, только оружие из нее изготовляется долго и получается весьма дорогим. Миллионную регулярную армию им не вооружишь, — вставил свое слово и Федор Иванович.
Этот полковник, высокий и ширококостный, словно породистый голштинский жеребец, читал курс по организации и вооружению иностранных армий. Был слух, что ведет он свой род от каких-то датских баронов и предки его появились в Москве еще при матушке Екатерине. Сам же он еще недавно служил в германской армии то ли офицером генерального штаба, то ли адъютантом германского императора. Что там случилось, не знал никто, а те, кто знал, молчали. Только Федор Иванович как-то очень уж внезапно покинул Берлин и переехал в Санкт-Петербург и теперь продолжал свою службу в российском Главном штабе.
Очередь рассмотреть клинок дошла и до Дмитрия. Понял, что он сработан тем же мастером из Тегерана, что и один из клинков, висевших на стене кабинета дяди Семена. Даже надпись та же самая — «Во имя Аллаха милостивого, милосердного». На другой стороне клинка тонкая золотая чеканка сплелась в стих «клянусь мчащимися всадниками, выбивающими искры, нападавшими на заре». Обрадовался, что еще не все позабыл из прошлых уроков дяди. Не удержался, прочитал надпись вслух и перевел. Затем пояснил, что это стих из Корана.
Товарищи вежливо выслушали, согласно кивнули — очень интересно.
Веселая вечеринка продолжалась.
При прощании Федор Иванович задержал Дмитрия. Сказал, что и раньше слышал о его интересе к восточным странам и народам. Как бы между прочим поинтересовался, не желает ли тот пополнить свои знания в этой сфере. Услышав положительный ответ, удовлетворенно кивнул.
После этого вечера состоялись новые встречи с новыми людьми, а затем писание рапортов, томительное ожидание и повторные беседы в кабинетах начальства. В результате всех этих хлопот всю прошлую зиму Дмитрий являлся на Дворцовую площадь, где один из переводчиков Азиатского департамента российского Министерства иностранных дел приводил в порядок его познания в арабском языке. Потом начались походы на набережную Невы, в университет. Там специально отобранные преподаватели читали лекции для небольшой группы офицеров — одетых в штатское стажеров из Географического общества. Тем временем служба в полку продолжалась, хотя начальство и сделало некоторые послабления. Бывало, спал не более четырех часов в сутки. Сдавал дежурство, быстро переодевался и на извозчике гнал через весь Петербург, чтобы не опоздать на занятия.
Но игра стоила свеч! Университетские преподаватели обладали уникальными знаниями. Можно было до бесконечности слушать их лекции об истории и традициях народов Ближнего и Среднего Востока, их верованиях и обычаях. Это не были рассказы о седой старине, многие из преподавателей сами бывали в азиатских странах. Иной лектор становился у карты и в мельчайших подробностях начинал описывать караванные пути от Ашхабада до Кандагара и Дели. Перечислял перевалы и колодцы, называл вождей местных племен, давал характеристики их родным и приближенным. А какие богатства хранились в массивных шкафах университетской библиотеки!
К весне лекции закончились. Их слушателям не устраивали шумных проводов, и один за другим они исчезли из столицы. Вернулся в свой полк и Дмитрий, но теперь он часто появлялся в библиотеке университета, где получил разрешение брать книги для самостоятельной работы дома. Как аккуратному читателю, ему даже позволяли и самому покопаться на книжных полках.
Однажды Дмитрий стал невольным свидетелем любопытной сцены. В читальный зал вошел невысокий молодой человек, чья походка, осанка, лихие усики резко выделяли его среди обычных посетителей университетской библиотеки. На фоне скромных студенческих тужурок и штатских пиджаков его расшитый шнурами мундир и начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги всем бросались в глаза.
— Чем могу быть полезен, господин офицер? — сухо поинтересовался седой библиотекарь.
— Профессор Богомолов просил передать вам эту записку. Мне нужен словарь абиссинского… пардон, амхарского языка, составленный господином Ашиновым.
— Соблаговолите немного подождать, господин офицер. — Упоминание имени известного профессора, знатока церковной истории и многих восточных языков произвело на библиотекаря сильное впечатление. — Как прикажете записать вас в библиотечный формуляр?
— Булатович Александр Ксаверьевич. Поручик лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка.
Посетитель получил словарь, щелкнул каблуками, распрощался.
Дмитрий стоял за книжными шкафами, молча слушал и смотрел. Как эта Абиссиния наших поручиков-то манит! Совсем недавно в этой африканской стране Машков Виктор Федорович побывал. Тоже поручик. До того на Кавказе служил, а потом Главный штаб послал его в командировку в Абиссинию «для ученых занятий». Там он и встретился с абиссинским царем Менеликом, привез от него письмо российскому императору Александру Третьему. Получил орден и опять отправился в Африку с ответным посланием. Об итогах его поездок в газетах не писалось, на площадях не объявлялось. Но теперь в Петербурге не только ученые-востоковеды, но даже министры знают, что в Абиссинии народ говорит на амхарском языке, саму эту страну следует называть Эфиопией, а ее царя — негусом.
Конечно, о таинственной христианской земле, затерявшейся где-то в глубинах Африки, знали еще в Московском государстве. Ходившие в Иерусалим ко святым местам паломники потом рассказывали о встречах с чернокожими единоверцами, но пройти в те края через турецкие владения мало кому удавалось. Совсем недавно, после постройки Суэцкого канала, Эфиопия вдруг оказалась рядом с кратчайшим торговым путем из Европы в Индию, Австралию, страны Дальнего Востока. За удобные гавани на здешних выжженных солнцем берегах разгорелся яростный спор. Здесь как-то сразу появилось множество научных экспедиций, возглавляемых отчаянными молодыми людьми. Большинство их окончили военные училища в разных странах, принадлежали к различным родам войск и говорили на разных языках.
Объединяло их одно — все они носили невысокие воинские звания. Но не секрет, что те из них, кто возвращался домой живым, получали награды и повышения по службе. Так что поручику Машкову, которого можно считать первым российским лицом, посетившим эфиопскую столицу, было нелегко. Приходилось иметь дело с иностранными коллегами, которые не тратили время на ученые диспуты и действовали решительно, не стесняясь в средствах. В спорах они порой могли приводить поистине убийственные аргументы.
Решали — ехать в степь на охоту или же идти на рыбалку. Получалась как бы игра, которой увлекались оба. Одному было приятно вспомнить старое, другому любопытно узнавать новое. К ужасу тетушки, и занялись чтением, сначала сказок и басен, а потом дошли и до Корана. Немного успокоить ее удалось лишь после того, как дядя снял с полки увесистый том, перевод этой священной книги на русский язык. Объяснил, что издан он с высочайшего дозволения, что это первый перевод Корана на русский язык и сделал его старинный дядин приятель генерал Богуславский. Тот самый, который многие годы прослужил в российском посольстве в Стамбуле. Он же охранял и главаря немирных горцев Шамиля, когда тот находился в ссылке в Калуге.
В кадетском корпусе и училище арабским языком заниматься не пришлось. Но в своих письмах дядя неизменно делал на нем приписки, требовал таких же ответов, а уж все денежные расчеты вел только на нем. Одним словом, игра продолжалась и в памяти от прежних занятий кое-что оставалось. Тем временем пришлось засесть и за западные языки, так что к началу своей службы в полку Дмитрий довольно сносно мог объясняться на французском и английском.
Понимал, что на прошлых заслугах родни далеко не уедешь, надо стараться и самому. Поэтому, после того как прослужил год и освоился в полку, изъявил желание пройти специальный курс при офицерской кавалерийской школе. Там читали лекции по тактике, стратегии, военной статистике и географии и без пощады гоняли на полевых занятиях, многодневных маршах, скачках с препятствиями, стрельбах. Те, кто выдерживал такую нагрузку, а потом еще и успешно сдавал экзамены, получал всего лишь запись в личное дело — «годен на командирскую должность в кавалерию». После этого еще предстояло служить и служить, но прошедшие такую выучку имели гораздо больше шансов получить под свою команду эскадрон. Потом, если будет желание, можно подумать и о поступлении в Академию генерального штаба. Вот на выпускном вечере все и произошло. Радостные слушатели и ставшие снисходительными преподаватели собрались у праздничного стола. Как водится у настоящих кавалеристов, разговор пошел было о лошадях, но он сразу же прервался, когда один из его участников похвастался новой саблей. На ее иссиня-черном клинке в сложном узоре переплетались волнистые линии. Стоило только поднести саблю к лампе, так чтобы лучи света падали под наклоном, как на ее полированной поверхности вспыхивали золотистые искорки.
— Настоящий персидский кара-хорасан! — похвалился владелец сабли. — Можно согнуть в кольцо и уложить в картонку для шляпы. Стальной гвоздь перерубает, как лозу, а на лезвии даже зазубрины не остается!
Клинок пошел по рукам. Каждый считал своим долгом поделиться знаниями о знаменитой дамасской стали и выкованных из нее саблях и кинжалах. Упоминались индийский вуц и сирийский шам, таинственные способы ковки из пучков стальных нитей, известные лишь немногим кузнецам, укрывающимся в горах и пустынях. Говорилось о том, что при закаливании таких клинков их в раскаленном виде вонзали в тела рабов или в туши быков, а то вручали всадникам, которые должны были долго скакать во весь опор против встречного ветра.
— Ах, господа офицеры! Ничего таинственного в этих клинках уже нет, — возразил один из преподавателей. — Наш ученый Павел Аносов давным-давно раскрыл все эти секреты. У себя на Урале он получает булат, который ни по качеству, ни по красоте не уступает дамасским клинкам. В Златоусте я видел, как на его оружейном заводе сабли испытывают на прочность. Страшно смотреть, как ими плашмя хлещут по чугунным болванкам или сгибают под прямым углом.
— Слов нет, дамасская сталь имеет отменные качества, только оружие из нее изготовляется долго и получается весьма дорогим. Миллионную регулярную армию им не вооружишь, — вставил свое слово и Федор Иванович.
Этот полковник, высокий и ширококостный, словно породистый голштинский жеребец, читал курс по организации и вооружению иностранных армий. Был слух, что ведет он свой род от каких-то датских баронов и предки его появились в Москве еще при матушке Екатерине. Сам же он еще недавно служил в германской армии то ли офицером генерального штаба, то ли адъютантом германского императора. Что там случилось, не знал никто, а те, кто знал, молчали. Только Федор Иванович как-то очень уж внезапно покинул Берлин и переехал в Санкт-Петербург и теперь продолжал свою службу в российском Главном штабе.
Очередь рассмотреть клинок дошла и до Дмитрия. Понял, что он сработан тем же мастером из Тегерана, что и один из клинков, висевших на стене кабинета дяди Семена. Даже надпись та же самая — «Во имя Аллаха милостивого, милосердного». На другой стороне клинка тонкая золотая чеканка сплелась в стих «клянусь мчащимися всадниками, выбивающими искры, нападавшими на заре». Обрадовался, что еще не все позабыл из прошлых уроков дяди. Не удержался, прочитал надпись вслух и перевел. Затем пояснил, что это стих из Корана.
Товарищи вежливо выслушали, согласно кивнули — очень интересно.
Веселая вечеринка продолжалась.
При прощании Федор Иванович задержал Дмитрия. Сказал, что и раньше слышал о его интересе к восточным странам и народам. Как бы между прочим поинтересовался, не желает ли тот пополнить свои знания в этой сфере. Услышав положительный ответ, удовлетворенно кивнул.
После этого вечера состоялись новые встречи с новыми людьми, а затем писание рапортов, томительное ожидание и повторные беседы в кабинетах начальства. В результате всех этих хлопот всю прошлую зиму Дмитрий являлся на Дворцовую площадь, где один из переводчиков Азиатского департамента российского Министерства иностранных дел приводил в порядок его познания в арабском языке. Потом начались походы на набережную Невы, в университет. Там специально отобранные преподаватели читали лекции для небольшой группы офицеров — одетых в штатское стажеров из Географического общества. Тем временем служба в полку продолжалась, хотя начальство и сделало некоторые послабления. Бывало, спал не более четырех часов в сутки. Сдавал дежурство, быстро переодевался и на извозчике гнал через весь Петербург, чтобы не опоздать на занятия.
Но игра стоила свеч! Университетские преподаватели обладали уникальными знаниями. Можно было до бесконечности слушать их лекции об истории и традициях народов Ближнего и Среднего Востока, их верованиях и обычаях. Это не были рассказы о седой старине, многие из преподавателей сами бывали в азиатских странах. Иной лектор становился у карты и в мельчайших подробностях начинал описывать караванные пути от Ашхабада до Кандагара и Дели. Перечислял перевалы и колодцы, называл вождей местных племен, давал характеристики их родным и приближенным. А какие богатства хранились в массивных шкафах университетской библиотеки!
К весне лекции закончились. Их слушателям не устраивали шумных проводов, и один за другим они исчезли из столицы. Вернулся в свой полк и Дмитрий, но теперь он часто появлялся в библиотеке университета, где получил разрешение брать книги для самостоятельной работы дома. Как аккуратному читателю, ему даже позволяли и самому покопаться на книжных полках.
Однажды Дмитрий стал невольным свидетелем любопытной сцены. В читальный зал вошел невысокий молодой человек, чья походка, осанка, лихие усики резко выделяли его среди обычных посетителей университетской библиотеки. На фоне скромных студенческих тужурок и штатских пиджаков его расшитый шнурами мундир и начищенные до зеркального блеска хромовые сапоги всем бросались в глаза.
— Чем могу быть полезен, господин офицер? — сухо поинтересовался седой библиотекарь.
— Профессор Богомолов просил передать вам эту записку. Мне нужен словарь абиссинского… пардон, амхарского языка, составленный господином Ашиновым.
— Соблаговолите немного подождать, господин офицер. — Упоминание имени известного профессора, знатока церковной истории и многих восточных языков произвело на библиотекаря сильное впечатление. — Как прикажете записать вас в библиотечный формуляр?
— Булатович Александр Ксаверьевич. Поручик лейб-гвардии Гусарского Его Величества полка.
Посетитель получил словарь, щелкнул каблуками, распрощался.
Дмитрий стоял за книжными шкафами, молча слушал и смотрел. Как эта Абиссиния наших поручиков-то манит! Совсем недавно в этой африканской стране Машков Виктор Федорович побывал. Тоже поручик. До того на Кавказе служил, а потом Главный штаб послал его в командировку в Абиссинию «для ученых занятий». Там он и встретился с абиссинским царем Менеликом, привез от него письмо российскому императору Александру Третьему. Получил орден и опять отправился в Африку с ответным посланием. Об итогах его поездок в газетах не писалось, на площадях не объявлялось. Но теперь в Петербурге не только ученые-востоковеды, но даже министры знают, что в Абиссинии народ говорит на амхарском языке, саму эту страну следует называть Эфиопией, а ее царя — негусом.
Конечно, о таинственной христианской земле, затерявшейся где-то в глубинах Африки, знали еще в Московском государстве. Ходившие в Иерусалим ко святым местам паломники потом рассказывали о встречах с чернокожими единоверцами, но пройти в те края через турецкие владения мало кому удавалось. Совсем недавно, после постройки Суэцкого канала, Эфиопия вдруг оказалась рядом с кратчайшим торговым путем из Европы в Индию, Австралию, страны Дальнего Востока. За удобные гавани на здешних выжженных солнцем берегах разгорелся яростный спор. Здесь как-то сразу появилось множество научных экспедиций, возглавляемых отчаянными молодыми людьми. Большинство их окончили военные училища в разных странах, принадлежали к различным родам войск и говорили на разных языках.
Объединяло их одно — все они носили невысокие воинские звания. Но не секрет, что те из них, кто возвращался домой живым, получали награды и повышения по службе. Так что поручику Машкову, которого можно считать первым российским лицом, посетившим эфиопскую столицу, было нелегко. Приходилось иметь дело с иностранными коллегами, которые не тратили время на ученые диспуты и действовали решительно, не стесняясь в средствах. В спорах они порой могли приводить поистине убийственные аргументы.
7
Что же это за словарь редкого языка, который вдруг понадобился поручику? Дмитрий взял с полки книгу довольно большого формата в нарядной красно-черной обложке. Отпечатана в петербургской типографии некого господина Комарова. Издатель книги постарался, непривычные для россиянина угловатые буквы амхарского алфавита с прилепившимися к ним, словно маленькие флажки, значками пропечатаны крупно и четко. Оказывается, при помощи этих значков каждую букву можно прочесть по-разному. К примеру — «ме», «му», «ма», «мо»… Очень интересно.
Автор, Николай Иванович Ашинов, назвал свою книжку «Абиссинская азбука и начальный абиссинско-русский словарь». Не без умысла использовал название страны, наиболее известное российской публике. Кроме алфавита в книгу включил числительные, названия дней недели, времен года и месяцев, приложил словарь. Слов не так уж и много, но если их выучить, то на основные житейские темы вполне можно объясняться… Что же, для первого знакомства с редким африканским языком это не так уж и плохо. Тот же гусар Булатович, надо думать, помусолит этот словарь, а потом, оказавшись в Эфиопии, быстро заговорит на амхарском языке. Следом за ним, глядишь, пойдут и другие россияне.
— Зачем приходил офицер? — негромко поинтересовался у библиотекаря один из университетских преподавателей.
— Ашиновский словарь спрашивал.
— Очень странно. Теперь о его авторе все стараются не упоминать. Старательно делают вид, что забыли об этом национальном скандале.
— Ну зачем же так зло. Газеты и так вволю наиздевались над этой экспедицией и ее участниками. Правительство и общественность осудили ее как авантюру, даже наши великие писатели в стороне не остались. Уважаемый Лесков о «воителе Ашинове» весьма нелестно отозвался. Да и непревзойденный сатирик Салтыков-Щедрин остроумно изобразил его в образе странствующего полководца Полкана Редеди. Писал о том, что тот в Африке сражений не выигрывал, но обладал страстью к закусыванию и в трактирах маневрировал столь успешно, что не оставлял целой ни одной тарелки.
— Клевета все это!
— Ах, почему вы так резко, дорогой мой!
— Мой младший брат принимал участие в экспедиции Ашинова. — Говоривший понизил голос, но стоявший позади книжной полки Дмитрий ясно слышал все сказанное. Да он и сам хорошо помнил, как начиналось все это предприятие.
Еще в самые первые дни своей караульной службы во дворце стал свидетелем того, как всесильный Победоносцев, статс-секретарь и обер-прокурор Святейшего Синода, привел Ашинова на прием к Александру Третьему. Этот рослый терской казак с окладистой рыжеватой бородой потом вышел из кабинета императора с гордо поднятой головой. После этого Победоносцев, по своей любимой манере то и дело вздымая руки к небу, горячо вещал придворным чинам о той пользе, какую принесет России создание собственной колонии на африканском побережье. Слушатели согласно кивали головами и громко восхищались мудростью и прозорливостью говорившего. Все отлично знали, что в прошлом Победоносцев преподавал государственное право будущему императору и что сейчас, предварительно не узнав его мнения, Александр Третий не подписывает ни одного документа. Слово старого воспитателя было решающим не только в церковных делах, но и в вопросах, касающихся финансов, строительства зерновых элеваторов, воспитания молодежи.
Неудивительно, что вскоре на страницах российских газет появились многочисленные статьи о патриотическом почине атамана Ашинова. Писали о том, что где-то на берегу Красного моря или Индийского океана он лично подыскал место для строительства поселения, которое будет называться Новая Москва. В газетах и в обществе его уже называли «российским Колумбом» и «современным Ермаком», намекали на возможность создания Российско-Африканской торговой компании, которая откроет путь на Черный континент московским ситцам и другим российским товарам. В Одессу на сборный пункт вольного казака Ашинова хлынули добровольцы.
— Брат мне рассказывал, — продолжал преподаватель, — что принимали далеко не всех желающих. Сам Ашинов и присланный Святейшим Синодом архимандрит Паисий долго беседовали с каждым. Предупреждали, что на новом месте будет трудно, и легкой жизни не обещали. Отобрали самых надежных и крепких, человек полтораста. Большинство из них простые крестьяне и мастеровые, но было и несколько интеллигентов — врачи, учителя, бывшие студенты из Москвы и Харькова. С собой брали необходимые сельскохозяйственные инструменты, семена, саженцы плодовых деревьев, виноградные лозы. Верили, что будут хлебопашествовать в теплых краях на вольной земле. Много говорили и мечтали о духовном братстве, верном товариществе, бескорыстии. На общем сходе постановили, что все дела и заботы будут решать только сообща… А как дружно работали поселенцы, когда приехали в Африку! Брат до сих пор со слезами восторга вспоминает, с каким вдохновением все расчищали заросли, строили дома, работали на причалах и в кузнице!
— Газеты потом писали, что в Новой Москве вся жизнь была устроена на военный лад. Люди в караулы с оружием ходили.
— Совершенно верно, винтовки и патроны имелись. Но для того, чтобы защищаться от разбойников и диких зверей. Были среди поселенцев и отставные военные, которые учили обращению с оружием.
— Почему же все это предприятие закончилось так печально? И с такими жертвами?
— В соседнем городке Обок французские колониальные власти заревновали, повели против российских поселенцев интригу. Стали являться подосланные ими торговцы, начали свои товары предлагать. Но еще раньше вольные казаки на своем сходе постановили, что в Новой Москве денег не будет. Единодушно решили, что за все необходимое друг другу будут платить работой или просто обмениваться. Поэтому Ашинов запретил иностранцам торговать и строго следил за этим. Многие поселенцы и сами не хотели кабалиться, набирать товары в долг. Однако нашлись слабодушные.
— Говорят, что некоторые даже бежали из Новой Москвы?
— Да, были и дезертиры. Одних поймали и наказали за нарушение присяги вольных казаков. Другие так и исчезли… Брат вспоминает, что эти случаи очень плохо подействовали на людей. А тут еще выяснилось, что место для поселения выбрано не совсем удачно. Дожди в этих краях выпадают довольно редко, земля родит плохо, а для садоводства требуется искусственное орошение. Затем и французские военные появились, заявили, что вся эта территория относится к их колонии. Приказали всем россиянам немедленно убираться. Наше же правительство так ничего и не сделало для спасения вольных казаков и Новой Москвы.
— Тише-тише! Все знают, что у нас всегда так. Хотят как лучше, а получается наоборот.
Слушать этот разговор было интересно. Оставалось только посочувствовать участникам экспедиции. Тем, кто погиб, и тем, кто обманулся в своих ожиданиях.
Несомненно, для России весьма желательно получить собственную базу в этом районе, чтобы обеспечить стоянку и заправку топливом судов, идущих на Дальний Восток. Поэтому в организации и финансировании этой операции живое участие приняли деловые круги Москвы и Нижнего Новгорода. К созданию казачьей колонии проявили интерес и некоторые высокопоставленные лица в военном и морском ведомствах. С казенных складов и арсеналов Ашинов получил винтовки, патроны, полевые палатки, шанцевый инструмент. Но колонизация Африки оказалась делом новым и трудным. Тем более что многое замышлялось и делалось по старинке, согласно традициям, сложившимся еще в прошлые века, во времена походов казачьих атаманов в Сибирь. Кроме того, организаторы экспедиции и их покровители не учли реакций западных держав, которым в этих краях был совсем не нужен новый могучий соперник и конкурент. Да и самой России ссориться с Францией из-за кусочка африканского берега оказалось невыгодно. Особенно, если помнить о том, что на западной границе стоят объединенные силы Германии и Австро-Венгрии, а Великобритания очень обеспокоена тем, какими темпами строятся транссибирская железная дорога и новые российские города на берегах Тихого океана, как быстро возрастает мощь российской дальневосточной эскадры.
В феврале 1889 года французский крейсер «Примагуэ» и несколько других кораблей вошли в залив, на берегу которого строилась Новая Москва. Представители французских властей приказали поселенцам сдать оружие и покинуть эти места. Время ультиматума истекло, и орудия крейсера открыли огонь, а затем на берег высадился десант. Оставшихся в живых вольных казаков погрузили на военные транспорты и под конвоем отправили в Суэц, где сдали на российские пароходы.
На родине участников экспедиции поспешно разослали по родным губерниям. Ашинова отдали под надзор полиции, которая тут же вспомнила, что несколько лет назад завела на него уголовное дело по обвинению в разбойном нападении. Российскому обществу дали понять, что псевдопатриоты ввели в заблуждение Его Императорское Величество. Тем временем Победоносцев очень убедительно объяснил государю, что совершенно не причастен к случившемуся. Выяснилось и то, что прочие высокопоставленные особы также не имеют никакого отношения к таинственным организаторам экспедиции в Африку.
Прессе было дозволено не стесняться в выражениях. Поэтому читатели смогли узнать много нового о жизни и характере «авантюриста» и «зверя» Ашинова. Досталось и сопровождавшему экспедицию отцу Паисию. Как теперь писали газеты, он оказался «безграмотным монахом», ставшим архимандритом по «необъяснимой случайности». Правда, из одних и тех же фактов разные авторы статей делали различные выводы. Благонамеренные с грустью писали о доверчивости правительства, а злонамеренные весьма прозрачно намекали на его глупость. Однако все они оказались едины в одном — проигравший всегда виноват.
Да, скандал от экспедиции Ашинова получился такой, что про все случившееся оставалось только поскорее забыть. Но мало кто знал, что в то же самое время, не поднимая лишнего шума, поручик Машков и совершил свою «частную» поездку в Эфиопию. Было ли такое совпадение случайным?
Такой вопрос Дмитрий задал сам себе. Конечно, о многом ничего не будет сказано еще очень долгое время. Но все же кое о чем можно догадаться и сейчас. Краем уха слышал, что новые люди собираются в те края. Что из того, что кому-то не повезло. Надо лучше готовиться к походу в чужую страну. Как говорят старые казаки, удача приходит к тому, у кого всегда все в порядке.
Дмитрий решительно тряхнул головой. Чем хуже он сам? С громким стуком поставил книгу на место. Манят дальние страны, и тихая жизнь не для него. Рано обзаводиться семьей и становиться домоседом. Ну ее, эту дворцовую жизнь со всеми церемониями, балами и сплетнями. Того и гляди, в этой Гатчине просидишь до старости, как таракан за печкой.
Автор, Николай Иванович Ашинов, назвал свою книжку «Абиссинская азбука и начальный абиссинско-русский словарь». Не без умысла использовал название страны, наиболее известное российской публике. Кроме алфавита в книгу включил числительные, названия дней недели, времен года и месяцев, приложил словарь. Слов не так уж и много, но если их выучить, то на основные житейские темы вполне можно объясняться… Что же, для первого знакомства с редким африканским языком это не так уж и плохо. Тот же гусар Булатович, надо думать, помусолит этот словарь, а потом, оказавшись в Эфиопии, быстро заговорит на амхарском языке. Следом за ним, глядишь, пойдут и другие россияне.
— Зачем приходил офицер? — негромко поинтересовался у библиотекаря один из университетских преподавателей.
— Ашиновский словарь спрашивал.
— Очень странно. Теперь о его авторе все стараются не упоминать. Старательно делают вид, что забыли об этом национальном скандале.
— Ну зачем же так зло. Газеты и так вволю наиздевались над этой экспедицией и ее участниками. Правительство и общественность осудили ее как авантюру, даже наши великие писатели в стороне не остались. Уважаемый Лесков о «воителе Ашинове» весьма нелестно отозвался. Да и непревзойденный сатирик Салтыков-Щедрин остроумно изобразил его в образе странствующего полководца Полкана Редеди. Писал о том, что тот в Африке сражений не выигрывал, но обладал страстью к закусыванию и в трактирах маневрировал столь успешно, что не оставлял целой ни одной тарелки.
— Клевета все это!
— Ах, почему вы так резко, дорогой мой!
— Мой младший брат принимал участие в экспедиции Ашинова. — Говоривший понизил голос, но стоявший позади книжной полки Дмитрий ясно слышал все сказанное. Да он и сам хорошо помнил, как начиналось все это предприятие.
Еще в самые первые дни своей караульной службы во дворце стал свидетелем того, как всесильный Победоносцев, статс-секретарь и обер-прокурор Святейшего Синода, привел Ашинова на прием к Александру Третьему. Этот рослый терской казак с окладистой рыжеватой бородой потом вышел из кабинета императора с гордо поднятой головой. После этого Победоносцев, по своей любимой манере то и дело вздымая руки к небу, горячо вещал придворным чинам о той пользе, какую принесет России создание собственной колонии на африканском побережье. Слушатели согласно кивали головами и громко восхищались мудростью и прозорливостью говорившего. Все отлично знали, что в прошлом Победоносцев преподавал государственное право будущему императору и что сейчас, предварительно не узнав его мнения, Александр Третий не подписывает ни одного документа. Слово старого воспитателя было решающим не только в церковных делах, но и в вопросах, касающихся финансов, строительства зерновых элеваторов, воспитания молодежи.
Неудивительно, что вскоре на страницах российских газет появились многочисленные статьи о патриотическом почине атамана Ашинова. Писали о том, что где-то на берегу Красного моря или Индийского океана он лично подыскал место для строительства поселения, которое будет называться Новая Москва. В газетах и в обществе его уже называли «российским Колумбом» и «современным Ермаком», намекали на возможность создания Российско-Африканской торговой компании, которая откроет путь на Черный континент московским ситцам и другим российским товарам. В Одессу на сборный пункт вольного казака Ашинова хлынули добровольцы.
— Брат мне рассказывал, — продолжал преподаватель, — что принимали далеко не всех желающих. Сам Ашинов и присланный Святейшим Синодом архимандрит Паисий долго беседовали с каждым. Предупреждали, что на новом месте будет трудно, и легкой жизни не обещали. Отобрали самых надежных и крепких, человек полтораста. Большинство из них простые крестьяне и мастеровые, но было и несколько интеллигентов — врачи, учителя, бывшие студенты из Москвы и Харькова. С собой брали необходимые сельскохозяйственные инструменты, семена, саженцы плодовых деревьев, виноградные лозы. Верили, что будут хлебопашествовать в теплых краях на вольной земле. Много говорили и мечтали о духовном братстве, верном товариществе, бескорыстии. На общем сходе постановили, что все дела и заботы будут решать только сообща… А как дружно работали поселенцы, когда приехали в Африку! Брат до сих пор со слезами восторга вспоминает, с каким вдохновением все расчищали заросли, строили дома, работали на причалах и в кузнице!
— Газеты потом писали, что в Новой Москве вся жизнь была устроена на военный лад. Люди в караулы с оружием ходили.
— Совершенно верно, винтовки и патроны имелись. Но для того, чтобы защищаться от разбойников и диких зверей. Были среди поселенцев и отставные военные, которые учили обращению с оружием.
— Почему же все это предприятие закончилось так печально? И с такими жертвами?
— В соседнем городке Обок французские колониальные власти заревновали, повели против российских поселенцев интригу. Стали являться подосланные ими торговцы, начали свои товары предлагать. Но еще раньше вольные казаки на своем сходе постановили, что в Новой Москве денег не будет. Единодушно решили, что за все необходимое друг другу будут платить работой или просто обмениваться. Поэтому Ашинов запретил иностранцам торговать и строго следил за этим. Многие поселенцы и сами не хотели кабалиться, набирать товары в долг. Однако нашлись слабодушные.
— Говорят, что некоторые даже бежали из Новой Москвы?
— Да, были и дезертиры. Одних поймали и наказали за нарушение присяги вольных казаков. Другие так и исчезли… Брат вспоминает, что эти случаи очень плохо подействовали на людей. А тут еще выяснилось, что место для поселения выбрано не совсем удачно. Дожди в этих краях выпадают довольно редко, земля родит плохо, а для садоводства требуется искусственное орошение. Затем и французские военные появились, заявили, что вся эта территория относится к их колонии. Приказали всем россиянам немедленно убираться. Наше же правительство так ничего и не сделало для спасения вольных казаков и Новой Москвы.
— Тише-тише! Все знают, что у нас всегда так. Хотят как лучше, а получается наоборот.
Слушать этот разговор было интересно. Оставалось только посочувствовать участникам экспедиции. Тем, кто погиб, и тем, кто обманулся в своих ожиданиях.
Несомненно, для России весьма желательно получить собственную базу в этом районе, чтобы обеспечить стоянку и заправку топливом судов, идущих на Дальний Восток. Поэтому в организации и финансировании этой операции живое участие приняли деловые круги Москвы и Нижнего Новгорода. К созданию казачьей колонии проявили интерес и некоторые высокопоставленные лица в военном и морском ведомствах. С казенных складов и арсеналов Ашинов получил винтовки, патроны, полевые палатки, шанцевый инструмент. Но колонизация Африки оказалась делом новым и трудным. Тем более что многое замышлялось и делалось по старинке, согласно традициям, сложившимся еще в прошлые века, во времена походов казачьих атаманов в Сибирь. Кроме того, организаторы экспедиции и их покровители не учли реакций западных держав, которым в этих краях был совсем не нужен новый могучий соперник и конкурент. Да и самой России ссориться с Францией из-за кусочка африканского берега оказалось невыгодно. Особенно, если помнить о том, что на западной границе стоят объединенные силы Германии и Австро-Венгрии, а Великобритания очень обеспокоена тем, какими темпами строятся транссибирская железная дорога и новые российские города на берегах Тихого океана, как быстро возрастает мощь российской дальневосточной эскадры.
В феврале 1889 года французский крейсер «Примагуэ» и несколько других кораблей вошли в залив, на берегу которого строилась Новая Москва. Представители французских властей приказали поселенцам сдать оружие и покинуть эти места. Время ультиматума истекло, и орудия крейсера открыли огонь, а затем на берег высадился десант. Оставшихся в живых вольных казаков погрузили на военные транспорты и под конвоем отправили в Суэц, где сдали на российские пароходы.
На родине участников экспедиции поспешно разослали по родным губерниям. Ашинова отдали под надзор полиции, которая тут же вспомнила, что несколько лет назад завела на него уголовное дело по обвинению в разбойном нападении. Российскому обществу дали понять, что псевдопатриоты ввели в заблуждение Его Императорское Величество. Тем временем Победоносцев очень убедительно объяснил государю, что совершенно не причастен к случившемуся. Выяснилось и то, что прочие высокопоставленные особы также не имеют никакого отношения к таинственным организаторам экспедиции в Африку.
Прессе было дозволено не стесняться в выражениях. Поэтому читатели смогли узнать много нового о жизни и характере «авантюриста» и «зверя» Ашинова. Досталось и сопровождавшему экспедицию отцу Паисию. Как теперь писали газеты, он оказался «безграмотным монахом», ставшим архимандритом по «необъяснимой случайности». Правда, из одних и тех же фактов разные авторы статей делали различные выводы. Благонамеренные с грустью писали о доверчивости правительства, а злонамеренные весьма прозрачно намекали на его глупость. Однако все они оказались едины в одном — проигравший всегда виноват.
Да, скандал от экспедиции Ашинова получился такой, что про все случившееся оставалось только поскорее забыть. Но мало кто знал, что в то же самое время, не поднимая лишнего шума, поручик Машков и совершил свою «частную» поездку в Эфиопию. Было ли такое совпадение случайным?
Такой вопрос Дмитрий задал сам себе. Конечно, о многом ничего не будет сказано еще очень долгое время. Но все же кое о чем можно догадаться и сейчас. Краем уха слышал, что новые люди собираются в те края. Что из того, что кому-то не повезло. Надо лучше готовиться к походу в чужую страну. Как говорят старые казаки, удача приходит к тому, у кого всегда все в порядке.
Дмитрий решительно тряхнул головой. Чем хуже он сам? С громким стуком поставил книгу на место. Манят дальние страны, и тихая жизнь не для него. Рано обзаводиться семьей и становиться домоседом. Ну ее, эту дворцовую жизнь со всеми церемониями, балами и сплетнями. Того и гляди, в этой Гатчине просидишь до старости, как таракан за печкой.
8
В театр явились, можно сказать, по-семейному, заняли целую ложу. Софи с матушкой и тетушкой блистали туалетами, во все стороны раскланивались со знакомыми. Но Сергей Сергеевич быстро осмотрелся и, не увидев равной себе компании, принял неприступный вид. Мелкую публику не замечал, от высшего света держался в стороне. Немногословный разговор вел только с сидевшим рядом Дмитрием. Оба были во фраках — выяснилось, что вне службы носить мундиры не любит ни тот ни другой.
Такая обстановка вполне устраивала Дмитрия, не нужно вымучивать из себя комплименты, вести с дамами светский разговор. Можно посидеть спокойно, подумать. Впереди поджидает еще одна петербургская служебная зима, которая скорее всего завершится свадьбой со всеми вытекающими из этого последствиями… Может быть, пьеска известного автора коротких юмористических рассказов развеет грусть?
Такая обстановка вполне устраивала Дмитрия, не нужно вымучивать из себя комплименты, вести с дамами светский разговор. Можно посидеть спокойно, подумать. Впереди поджидает еще одна петербургская служебная зима, которая скорее всего завершится свадьбой со всеми вытекающими из этого последствиями… Может быть, пьеска известного автора коротких юмористических рассказов развеет грусть?