— Где эта Аккра?
   — Порт на берегу океана, к западу от Лагоса. Административный центр британского протектората Золотой Берег. За последние девяносто лет Англия воевала с ашанти восемь раз, но так и не смогла расправиться с этими дикарями, обитающими в прибрежных джунглях. Золотого песка у них предостаточно, и наши конкуренты готовы, продать им любое оружие. Это в Дикву все товары надо тащить через пороги и перевалы, а на берегу океана ничего не стоит выгрузить несколько ящиков с винтовками и патронами. Сейчас все силы компании отправляются на помощь губернатору Золотого Берега.
   — Раньше шла речь и о том, что Лондон поможет Раббеху начать мирные переговоры с французами. Долгой войны Борну не выдержит. Или в Сити больше не хотят иметь с ним дело?
   — Фу, мистер Димитри! У вас настоящий славянский характер. Много чувств, но нет ни расчета, ни гибкости. Известно, что в любом случае большая часть Борну станет частью обширной британской колонии на берегах Нигера. Мы дали Раббеху шанс, но время покажет, как он сможет его использовать. Нельзя же отвлекаться на поддержку отдельных личностей и забывать о главном. Африканских вождей, которые желают сотрудничать с Великобританией, более чем достаточно.
   — Но обещания надо выполнять даже в политике. Сами знаете, как называется обман союзников!
   — Не надо громких слов, мы же деловые люди. Это обычная практика, когда вчерашний враг становится твоим союзником, а союзник — врагом. Главное — надо соблюдать собственный интерес. Тогда живется легче: союзников больше, а врагов меньше, — на лице мистера Кейнсона вновь появилась довольная улыбка. — Тем не менее мы не бросаем Раббеха на произвол судьбы, и я припас новую партию мыла для его базингеров. Но вот о снарядах для пушек вам придется договариваться самому.
   — С кем?
   — В предгорьях Мандара объявилась немецкая археологическая экспедиция. Ее возглавляет какой-то сумасшедший тип, который называет себя профессором. Меня он уверял, что ищет там следы Атлантиды. Якобы в далеком прошлом озеро Чад занимало огромную площадь и соединялось с Атлантическим океаном. Поэтому древние атланты заплывали в эти края и строили города. Одним словом, обычная академическая чушь!
   — Какое мне до этого дело?
   — Профессор сказал, что встречался с вами во владениях ламидо Буба Джемала. Но я подозреваю, что этого немца больше всего интересуют действия французов. По крайней мере, о развалинах древних городов он осведомлен меньше, чем о путях снабжения и складах экспедиционных сил Жантийя. Не знаю, какие у него успехи в археологии, но слышал, что он нашел кое-что интересное для вас.
   — Где его можно найти?
   — Вы туда доскачите за сутки. И если сговоритесь, то скажите профессору, что моя компания полностью оплатит стоимость груза и его доставку в Дикву. Сожалею, но сейчас мы больше ничем не сможем помочь Раббеху. Спортсмен должен сам заработать свой приз.

65

   Действительно, германская археологическая экспедиция располагалась довольно близко. Пока кругом гремели бои, ее участники не теряли время даром. Одного взгляда было достаточно для того, чтобы определить характер их работы. На территории, которая, согласно международным соглашениям, должна была стать частью французской колонии, велась геодезическая съемка. Молодцеватый профессор лихо гарцевал на коне и с командирской хрипотцой уверенно распоряжался ассистентами и рабочими, которые устанавливали вешки и производили измерения высот и крутизны склонов.
   — Здравия желаю, герр обер-лейтенант! — с гвардейским шиком Дмитрий откозырял старому знакомому. — Тебя и не узнать! Почему усы сбрил?
   — Привет, казак! Видишь, приказали стать этим, как его, археологом! Докладывал, что под видом охотника на львов осмотрю весь район и составлю необходимые схемы. Так нет, в Берлине кому-то пришло в голову, что научная экспедиция звучит более солидно. Губернатор не посмел ослушаться, а мне пришлось побриться и стать профессором. Вся батарея помирала со смеху, каждый день спрашивали — как пройти в Атлантиду?
   — Обычный казарменный юмор.
   — Тут еще и секретарь губернатора добавил неприятностей. Он сам захотел возглавить экспедицию, чтобы потом написать статью для научного журнала и прославиться. Но когда выяснилось, что он не умеет читать карту и не может привязать на местности ни один ориентир, ему отказали. Тогда он обиделся, решил, что я виноват во всем, и завел дело об оскорблении монархии.
   — Объясни, я ничего не понимаю.
   — Помнишь подарок нашего кайзера, кровать из Гамбурга? Ламидо использовал его не по назначению и соорудил из кровати трон. Секретарь же обвинил меня в политической близорукости и бестактности, наносящей ущерб государственным интересам. К счастью, его вскоре свалила лихорадка, а губернатор не дал делу ход.
   — Ну а в остальном визит к ламидо прошел успешно?
   — Не хочу вспоминать об этом жеребце. Пиво пили до умопомрачения, а уж танцорки эти… Едва оттуда выбрался. Хорошо, что подъехала какая-то французская миссия. Он ими и занялся, а я сбежал.
   — Французы и там появились?
   — Лягушатники повсюду лезут, спешат наверстать упущенное время. На Шари Раббех их здорово потрепал. Ты был там?
   — Проезжал мимо. Случайно не знаешь, где здесь можно достать снаряды к горным пушкам?
   От неожиданности обер-лейтенант начал так хохотать, что конь под ним присел, а подчиненные прекратили работу и испуганно уставились на своего начальника.
   — Кто тебе о них сказал? — немец понизил голос. — Этот пройдоха Кейнсон?
   — Он обещал оплатить все расходы.
   — Денег не надо, товар достался даром. Просто несколько пирог со снарядами для французских пушек свернули не в ту протоку и оказались на территории немецкой колонии Камерун. Мы любим порядок и не можем допустить контрабандный провоз военных материалов. Поэтому груз мной конфискован и пироги стоят на приколе возле одного из наших постов. Можешь прислать за ними своих базингеров.
   — Но если конфискация отмечена в документах, то как ты отчитаешься за этот груз?
   — Составим акт, что паводок унес пироги и они разбились на речных порогах. Французы ничего расследовать не будут, им не до этого. Да и потом — война все спишет. Вождю местного племени передам муку и соль, которые также оказались на пирогах, и черные дикари будут молчать. Жалко, что у нас орудия другого калибра, а то бы и я смог подкинуть тебе сотню-другую снарядов. Всегда полезно сбить спесь с этих потомков Наполеона.
   Поручение и доставка снарядов в арсенал потребовали не очень много времени. Но пока продолжалась эта работа, в доме Дмитрия произошли важные события. Вернувшись в Дикву, он узнал, что все три его жены разрешились от бремени. Гимбия и Сания порадовали дочерьми, но родившийся у Бабии мальчик скончался.
   Как обычно Ахмед дал самый подробный отчет о домашних делах. Сообщил, что младенца уже похоронили и сделали все, что полагается в таком случае. Но еще предстоит провести две важные церемонии, связанные с рождением дочерей. Родителям жен следует послать традиционное блюдо вареного мяса, лучше всего говядины, и подарки, публично поблагодарить за воспитание дочерей, которые принесли полноценное потомство. Затем в честь каждой девочки надо устроить праздник наречения, во время которого имам торжественно огласит имя младенца. Потребуется устроить угощение для гостей и послать новые подарки родне. Нельзя забыть и о женщинах, которые ухаживали за беременными, и о приглашенных на праздник музыкантах и певцах. Хозяин может не беспокоиться, все будет сделано согласно обычаям — торжественно, но и без лишних затрат. Съестные припасы, орехи кола и ткани для подарков — все закуплено по сходной цене. На все торжества уйдет не больше недели.
   Евнух добавил, что недавно в Дикву прискакал советник эмира Лере, который желает видеть галадима по очень важному делу.
   Вошедший в комнату седой мужчина в богатом одеянии распростерся на полу и восславил хозяина дома. Соблюдая обычай, Дмитрий лично помог ему подняться и терпеливо выслушал длинное приветствие. Затем посланец поздравил его с рождением сына, наследника древнего рода эмиров Лере. Мальчик весел и крепок, хорошо ест и спокойно спит. Ему дали имя, упомянутое в Коране — Адаму. Или просто Адо, что на хауса значит украшение. А чтобы он стал сильным и богатым, как его отец, нарекли и вторым именем — Батуре. Сам эмир ежедневно навещает внука, за которым присматривают знающие это дело женщины, любуются его удивительно светлой кожей. Говорит, что глаза у него совсем как у матери…
   — Как здоровье Амины?
   — Она родила чудесного мальчика, но по воле Аллаха ее земной путь прервался. В установленный срок для каждого смертного наступает свершение его судьбы, и никому не дано изменить предначертанное свыше. Поэтому эмир был милостив к глупцу, который принес в город весть о твоей смерти…
   От такого известия у Дмитрия опять что-то сжалось в груди. Казалось, на смерть насмотрелся во всех видах и должен был бы привыкнуть. Но вот сейчас стало пусто и холодно. Понял, что будет одиноко без взгляда ласковых глаз Амины, ее успокаивающих слов. И пожили-то совсем немного, а теперь… Надо обязательно увидеть сына, она оставила ему свои глаза…
   Потом уже вполуха слушал рассказ посланца о том, что после первых боев на Шари один из слуг эмира Лере на базаре в Дикве услышал о больших потерях в войсках Раббеха. Среди погибших кто-то назвал и Альхаджи Мусу. С этой вестью он и поспешил домой и сообщал ее всем встречным. Когда Амина услышала об этом, то не выдержала и забилась в рыданьях. Начались роды, и все усилия знахарей и самые верные снадобья не смогли спасти дочь эмира. Вскоре стало известно, что слуга все напутал и речь шла о другом человеке с таким же именем. Но эмир не велел казнить лживого гонца, его просто отвезли в горные леса и запретили приближаться к человеческому жилью… Пусть и Альхаджи Муса, носящий титул мадаваки Лере и отец наследника Лере, проявит милосердие и не велит казнить вестника, сообщившего ему о кончине жены…
   С этими словами советник вновь упал к ногам Дмитрия. Но тот лишь молча указал ему на дверь. Вошел Ахмед и опять что-то забубнил о домашних делах, начал сочувственно вздыхать и охать.
   Без лишних слов он был выставлен вон. Нужно было побыть одному, привести в порядок мысли, в которых перепутались внезапно свалившиеся домашние дела и государственные заботы. Да тут еще вспомнил, что за последнее время начальство из Питера не шлет никаких вестей… Вот сейчас сяду, спокойно все обдумаю и во всем разберусь…
   Внезапно в дверь раздался поспешный стук и, прежде чем Дмитрий успел рассердиться, в ее проеме показалось перекошенное ужасом лицо евнуха.
   — Хозяин, к тебе… гость! — прохрипел он и исчез.
   В комнату быстро вошел Раббех.
   Его лицо осунулось, глаза смотрели сурово. Видно было, что перед выездом в город он не успел переодеться, и в гости приехал в своем обычном, заношенном до неприличия кафтане, перетянутом широким ремнем. Сел напротив Дмитрия, и стали видны стоптанные до дыр подметки комнатных туфель повелителя Борну.
   — Приветствую тебя, Альхаджи Муса, — негромко произнес он. — Ехал мимо, решил навестить. Знаю о печали и радости в этом доме. Скорблю вместе с тобой и поздравляю тебя. Все происходит по воле Творца. Телесная оболочка людей обращается в прах, но сами они бессмертны и продолжают жить в своих делах и детях…
   В дверь опять заглянул евнух:
   — Все женщины дома ушли на свою половину, хаким. В соседних комнатах никого нет.
   — Теперь и сам уходи к ним. Суруру, встань у двери!
   Нарушая все законы гостеприимства, Дмитрий молчал. Ждал, что последует за столь внезапным появлением эмира. Что-то уж слишком много новостей пришлось узнать за последние часы.
   — Французы заняли Нгигми, — чуть слышно прозвучало в комнате. — Еще никто не знает об этом.
   Пояснять такую новость не надо. Противник вышел к озеру Чад. Он перерезал главный караванный путь на Триполи. Теперь эмир Борну лишен важнейшей коммуникации, по которой от друзей в Триполи и стран Ближнего Востока поступают оружие, боеприпасы, информация. Англия, единственный сильный покровитель, завязла в Южной Африке. Бельгийцы обещали помочь, кое-что прислали, но не хотят ссориться с Францией. Для немцев все интересы сосредоточены в Европе. Россия далеко и для нее главное это проблемы Дальнего Востока. Поэтому сейчас, в конце декабря последнего года XIX столетия, все заняты своими собственными делами и не обращают внимания на отчаянные попытки одного из последних независимых государств Африки защитить свое право на существование. Надо признать, что французские политики и военные весьма успешно исполнили задуманное. Борну оказалось в полной блокаде.
   — Как это случилось? Кто прикрывал северное направление?
   — Виноват я сам. Послал туда младшего сына, дал ему в помощь надежных советников и базингеров. Но сейчас узнал, что французы появились внезапно со стороны Сахары и были одеты как местные кочевники. Дозорные были застигнуты врасплох.
   — Разве они думали, что французы будут маршировать по барханам в своих красных кепи? Или ничего не слышали о колонне полковника Лами, которая идет из Алжира?
   — О колонне я приказал молчать, чтобы не пугать людей раньше времени. Мой Мухаммед молод, его советники стары, никто из них не имеет опыта войны с европейцами. Бери свой алам и выбей французов, пока они еще не успели укрепиться в Нгигми, — голос Раббеха дрогнул, глаза увлажнились. Стало видно, как трудно старику держать себя в руках. Он наклонился вперед и, в знак высокого доверия, положил свою ладонь на плечо Дмитрия. — Очень прошу тебя, постарайся. Никто другой не спасет положения.
   В последних боях алам арабов сильно поредел, но еще сохранял мобильность и огневую мощь. Форсированный марш на север прошел быстро и без потерь. Нападение на лагерь противника было хорошо организовано и грамотно исполнено. Энергичный обстрел завершился обходом и атакой в конном строю. Допрос пленных показал, что отряд возглавлял лейтенант, его маузер Айчак взял себе на память, а остальные воины являлись уроженцами Алжира и Марокко. Это была одна из конных частей французских колониальных войск, которые назывались спаги и носили бурнусы, шаровары, расшитые куртки и чалмы. Видимо, это обмундирование и ввело в заблуждение дозорных базингеров.
   — Рубятся эти спаги, как бешенные, — заметил Айчак, осматривая поле боя. — Еще один такой поход, и от нашего алама ничего не останется.
   — Это был передовой отряд разведчиков, — ответил Дмитрий. — Следом идет большая колонна с пушками. Если она займет главные оазисы на караванной дороге, грузы из Триполи придется возить дальним путем.
   — Ты заметил, что кони у спагов были местных пород? Они не измотаны переходами по пустыне.
   — Пленные сообщили, что пограничные султаны продали им свежих лошадей и корма.
   — Это измена!
   Дмитрий промолчал, все и так было ясно.
   — Фитаурари, — не унимался Айчак. — Мы с тобой побратимы и я буду говорить откровенно. Нашего хакима называют «победителем» и «добывающим прибыль», но время его успехов кончается. Не собираюсь кричать об этом на базаре, но в жизни, как и в шахматах, привык смотреть на несколько ходов вперед.
   — Какой же ход ты собираешься теперь сделать?
   — Воин дорожит своей честью и верно служит вождю, которому он присягнул. Негус отпустил меня и теперь я служу Раббеху. Останусь с ним до самого конца.
   — Правильно говоришь, побратим. Для воина честь дороже всего.

66

   В столицу возвращались без спешки, надо было дать отдых людям и коням. Своих раненых и пленных оставили на попечение сына эмира, чьи базингеры вернулись в освобожденный Нгигми. Посчитали свои потери и оказалось, что от прежнего числа арабов осталось не более тридцати человек. Конечно, каждый из них стоил десятка обычных воинов, но сам алам перестал быть боевой единицей. Для его восстановления требовались пополнения, время и деньги. А пока каждый вечер на привале Айчак развязывал свой мешочек с шахматными фигурами и начиналась игра. Она сопровождалась рассказами о прежних боях и походах и жаркими спорами. Порой в ней принимал участие и Дмитрий, так что разбор шахматной партии превращался в своеобразный урок тактики.
   Когда до Диквы оставалось совсем немного, на привал прибыл Раббех. Его конвойные смешались с конниками, послышались приветствия, шутки, смех. От костров потянуло ароматом жареной баранина. На этот раз Дмитрий был гостеприимным хозяином, подробно рассказал о разгроме спагов и от всей души потчевал высокого гостя, хотя походное застолье было довольно скромным.
   Все это настроило эмира на несколько благодушный лад и он пустился в воспоминания. Рассказал, как в прошлые годы он, молодой и сильный, бродил по саванне вместе с такими же отчаянными сорвиголовами и не знал, у какого костра придется провести ближайшую ночь. Определяли свой путь по звездам, дня не проходило без стычек.
   — То на нас нападали, то мы сами устраивали засады, — задумчиво произнес он. — Так вот звезды и довели нас до Борну. Тогда мы очень спешили, а сейчас те немногие, что остались живы, понимают, как важно уметь ждать.
   — Ждать? — удивился Дмитрий. — По приказу эмира мы так спешили, что чуть не загнали коней.
   — Ты молод и еще многого не понимаешь. Запомни — терпение удел всей жизни. Чем чаще к человеку приходит удача, тем меньше у него друзей и тем больше у него врагов. Ему все чаще приходится вступать в борьбу. Поэтому надо уметь ждать, беречь силы и упорно исполнять задуманное. Если все сделано правильно, то успех — твой! Лев потому и сыт, что не бросается в погоню за каждой антилопой.
   — Покойный Абубакар говорил, что для воина есть один закон: если силен — нападай, если устал — обороняйся.
   — Это верно. Воин защищает слабых своего рода, он всегда обязан думать о том, как уничтожить врага. Вот и сейчас твоя победа поможет нам выиграть время. Англичане просили меня продержаться до начала больших дождей и обещали помочь, как только они разберутся со своими трудностями. Но пока заверили, что султан Сокото не нападет на нас с запада, а французов они не пропустят через свои владения. Наш тыл будет прикрыт.
   — Хорошая новость. Войскам Борну придется драться только на одном фронте, вдоль берегов Шари.
   — Ты думаешь как военный человек, а мне еще предстоит сражаться и в самом Борну. Ты говорил, что кто-то дал спагам свежих коней. А я знаю, кто это сделал. Знаю и о других изменниках. Власть сильна, если следует правилу — виноватого убей или прости. Но повелитель не должен спешить с наказанием. Люди часто ошибаются, и прощать приходится очень многих. А потом долгие годы ждать, слушать лицемерные клятвы в верности и глупые покаяния.
   — Нужны верные помощники.
   — Молодец! Хорошо сказал. Они необходимы каждому вождю. — Раббех задумчиво смотрел на огонь костра. Потом опять заговорил: — Мои помощники обленились и зажрались. Что с них взять! Они же простые разбойники и ничему не учились, кроме охоты на рабов. Виноват и я сам, последние годы слишком многое доверил этим старикам, забыл о молодых, которых надо было посылать учиться в другие страны. Да и сам слишком поздно понял, как опасно жить без знаний об окружающем мире. Даже у бабуинов вожак поднимается на холм и осматривает окрестности, пока вся стая собирает гусениц и съедобные коренья.
   — Если не допустим французов за Шари, то можно попытаться договориться с ними.
   — Поэтому я и направляюсь туда, чтобы расставить аламы вдоль реки. Всех твоих арабов включаю в число своих телохранителей. Останешься при мне, будем защищать восточную границу Борну.
   Потянулись однообразные дни походной жизни, во время которых переходы из одного городка в другой сопровождались учениями войск, осмотром складов и укреплений, опросом разведчиков и проверкой дозорных. Пыльные и жаркие дни сменялись холодными ночами, а на зубах постоянно хрустела тонкая песчаная пыль, которую дувший в это время года харматан нес из Сахары.
   Дмитрий уже давно перестал воспринимать красоты местной природы, ставшие для него всего лишь ориентирами на местности. Ослепительные краски заката напоминали о том, что нужно лично проверить часовых, а потом можно немного поспать. Огромные звезды на бездонном небе предупреждали о наступлении полуночи или приближении рассвета, а пасущиеся на равнинах стада диких животных указывали на то, что в данном районе еще не появились отряды вооруженных людей. Экзотические костюмы и яркие украшения местных жителей помогали точно определить профессии и место рождения человека.
   За всеми этими заботами даже пропустил наступление нового, 1900 года и начало нового века. Вспомнил об этом лишь после того, как получил от мистера Кейнсона посылку с лекарствами, к которой был приложен изданный в Лондоне календарь. Сам же Раббех и его приближенные не были озабочены проблемой новогоднего праздника. Как и все местные жители, они отсчитывали время по мусульманскому лунному календарю и вели летоисчисление с 622 года, когда пророк Мухаммед переселился из Мекки в Медину.
   В своем письме англичанин поздравил с Рождеством и Новым годом, а еще сообщил, что полностью провалились все попытки уговорить французов начать мирные переговоры с правителем Борну. Объяснил, что в Париже все требуют реванша. Скандальная история с колонной Вулэ—Шануана, завершившаяся убийством старшего офицера и мятежом, а затем и неудачные бои на берегах Шари вызвали возмущение общественности. На военное командование и колониальную администрацию посыпался град депутатских запросов, и началось расследование. Конечно, власти постараются многое замять, но на страницах газет уже опубликовано достаточно много неприятных подробностей. В Лондоне и Берлине публика ахает от негодования, а специалисты с удовольствием потирают руки. Дело осложняется еще и тем, что окончательно не завершилось завоевание Мадагаскара и Марокко, где Франция вынуждена содержать крупные вооруженные силы и нести значительные потери. Для Парижа приобретение колоний в Африке превратилось в длительную и весьма дорогостоящую операцию. Поэтому сейчас французам нужна решительная победа на поле боя, которая заставит замолчать всех критиков и скроет прошлые неудачи.
   Такое откровенное письмо Дмитрий поспешил уничтожить, а про себя лишь горько усмехнулся. Хитрит Бычья Голова! Переговоры о мире с Раббехом не выгодны и самой Англии. Заключать официальные договора суверенное государство может только с равноправной стороной. Если допустить такое в отношении Раббеха, то тогда придется и в отношении других африканских владык признавать право на независимость и равноправие. Пока такое исключение западные державы сделали только в отношении эфиопского негуса. Да и то только после того, как к нему прибыли пароходы Добровольного флота с современным оружием из России.
   Торжества по случаю наступления нового столетия не отвлекли от дела французских военачальников. За последний год они избавились от легкомысленного отношения к «туземной империи Борну» и, оценив силу сопротивления Раббеха, серьезно взялись за дело. К озеру Чад стянули значительные силы и начали действовать решительно и планомерно. Теперь их патрули непрерывно тревожили заставы базингеров, а нанятые отряды союзных султанов и пограничных шейхов и просто шайки разбойников совершали дерзкие набеги на города и селения Борну. Они грабили население, угоняли скот, сеяли панику. С различных направлений к Шари двинулось несколько войсковых колонн, которые 24 февраля соединились в местечке Гульфе на правом берегу реки. Общее командование над ними принял полковник Лами.
   Через два дня его войско стремительно форсировало реку и с боем заняло торговый город Кусери, построенный у слияния Шари и Логоне. Видимо, данные о его укреплениях, когда-то собранные месье Беаглем, все же попали по назначению и пригодились французскому командованию. Охранявший этот участок берега Фадельалла не ожидал атаки, и небольшой гарнизон городской крепости был перебит. Сын эмира попытался исправить положение, и целый день две тысячи его базингеров штурмовали позиции Лами. Но все их усилия не принесли успеха. Только после того, как к крепости подошли главные силы под командованием Раббеха, французов удалось заблокировать в Кусери.
   Началась осада. Однако взять крепость оказалось не просто. Французы не сидели сложа руки и кроме старых укреплений возвели целую сеть траншей и валов. Их точный артиллерийский и ружейный огонь наносил тяжелые потери наступавшим. Но как-то на совете у Раббеха Айчак заметил, что все стадо скота, свой единственный источник снабжения мясом, французы разместили в загоне на речном берегу. Хотя он и находился в радиусе действия орудий, но охранялся всего лишь несколькими безоружными пастухами и четырьмя сенегальскими стрелками. Это сообщение эмир выслушал очень внимательно и молча кивнул.
   Прошло несколько дней, и как-то ранним утром базингеры с ужасными воплями и барабанным боем поднялись в новую атаку. Вся французская артиллерия открыла по ним беглый огонь и не жалела снарядов. Однако вскоре стрельбу пришлось прекратить, так как стало ясно, что атакующие и не думают покидать свои укрытия. А вот на другом фланге позиции тем временем какие-то всадники добивают охрану и угоняют всех коров и овец. Стрельба в поднявшееся до неба облако пыли не дала никаких результатов, а из бросившихся в погоню спагов в крепость уже не вернулся никто.