Страница:
— Слышал каждое слово, — ответил Дафрил. — Посмотри, Луэркас. Посмотри. Мне кажется, тебя это заинтересует.
Луэркас взглянул на текст заклинания, который высветился в воздухе, намереваясь после этого выхватить игрушку из руки Дафрила и разбить ее вдребезги. Но одна строфа заклинания привлекла его внимание.
Когда он закончил, то от удивления не мог произнести ни слова.
— Неплохо, правда? — спросил Дафрил.
— Ты проверил его?
— Только тесты на животных. Но ты же знаешь, насколько они ненадежны — особенно когда занимаешься чем-то большим и сложным, как это.
— Не могу понять, куда ты направил рево?
Дафрил засмеялся.
— Это самая хитрая часть заклинания, какую я когда-либо разрабатывал. Ты забираешь весь рево в себя. Абсолютно весь.
— Это безумие, Дафрил.
Луэркас вытянул руки, демонстрируя свой ужасный, не похожий на человеческий, внешний вид.
— Вот что бывает, когда забираешь рево в себя.
— В том-то вся и прелесть. Ты меняешь тела — то, от которого ты избавляешься, принимает весь удар, а получаешь ты другое: целое и невредимое. Если повезет, твое старое тело умрет, освободив душу, которая перейдет в свободное и чистое тело.
Луэркас начал смеяться — вначале тихо, затем громче и веселее.
— Ты… ты гений! Настоящий гений!
Дафрил выглядел довольным.
— Я подумал, тебе это понравится. Я работал над этим с того дня, как ты дал мне копию заклинания Рона, которое сделало такое с тобой.
Сердце Луэркаса забилось быстрее.
— Ты положил его в основу этого заклинания?
— Нет. Вернее, частично. В основном я использовал тесты Трех Спящих Камней, при помощи которых они переселили свои души в неживые объекты, когда их тела приблизились к смерти. Это и есть базовое заклинание для использования душ. Единственная часть, где я обратился к заклинанию Рона, — насильственное переселение души из тела; тут вся трудность, и здесь появляется самое мощное рево. У нас не возникнет отдачи, которая была бы в случае уничтожения души в теле, на которое мы направим заклинание. Я подумывал использовать душу нашей жертвы для энергии, но цифры обратной связи получаются ужасающими.
Луэркас нагнулся и посмотрел на лист с подсчетами, который Дафрил ему протянул. Внимательно изучив уравнения, он кивнул.
— Твоя идея выгнать души стоит риска, в случае, если кто-то в этом теле захочет отомстить. Вся процедура практически… безопасна.
Дафрил улыбнулся, как сумасшедший.
— Но я еще не рассказал тебе самое главное. Я нашел способ избавиться от всех доказательств. Мы можем найти тебе тело которого не хватятся, мы спрячем твое тело туда, где его не будут искать, а человек внутри него даже не сможет ничего рассказать.
Луэркас посмотрел на своего друга недоверчивым взглядом.
— Я слушаю. Не верю тому, что слышу, но слушаю.
— Мы похитим уорренца — молодого и здорового, чтобы твое новое тело не было слишком толстым. Введем антидот в токсины Питания, чтобы тело на тебе не умерло — довольно бесполезно делать это, если приходится жить на Питании и проводить жизнь в сумерках. Затем мы начнем накачивать твое настоящее тело Питанием. Я читал в отчете, который предоставили разработчики, когда изменили формулу, что теперь необходимо лишь три дозы, чтобы появилась зависимость от системы. Поэтому мы спрячем тебя и его, пока не поступит третья доза. Когда в твоем теле выработается зависимость, я прочитаю заклинание, чтобы произошел обмен. Затем мы отправим твое тело с душой уорренца в Уоррен, а ты отправишься к телесному магу, который вернет тебе прежнюю внешность. Мы скажем людям, что нашелся чародей, который смог полностью исправить последствия рево. Например, в Манаркасе или на одном из островов.
Луэркас не верил своим ушам.
— Сколько ты над этим размышлял?
— С того момента, как понял, что тебе не вернуть прежнюю внешность, потому что нет такого мага, который был бы достаточно могущественным, чтобы устранить последствия рево, появившегося от уничтожения душ.
Впервые после несчастного случая Луэркас улыбнулся — и по-настоящему хотел улыбнуться, как внутри, так и снаружи.
— Ты друг, Дафрил. Настоящий друг. Я никогда не забуду, что ты для меня сделал.
Дафрил пожал плечами.
— Ты бы сделал для меня то же самое.
И Луэркас подумал: «Нет. Не сделал бы». Но Дафрилу ничего не стоило думать иначе.
Велин расхаживала по комнате, приходя то в бешенство, то в истерику. Как мог Рейт обойтись с ней, словно с уличной девкой, бросить, когда не получилось по его? Как он мог даже подумать, чтобы прогнать ее? Неужели он решил, что уорренец поставит ее на место? Он мог сколько угодно притворяться стольти, но это не изменит правду.
— Все из-за моей привязанности к простолюдинам, — сказала она своему отражению в зеркале. — Моего восторга от катания в грязи со свиньями. И одна свинья все-таки укусила меня. Я бы уже могла соединиться клятвами с дюжиной достойных, уважаемых мужчин-стольти. Пожилые, утвердившиеся в жизни мужчины были бы счастливы заполучить меня, хотя, скорее всего, в качестве альтернативной спутницы.
Она отвернулась от зеркала, упала на кровать, в которой так редко спала, и уставилась в потолок.
— Но Соландер скажет мне, если Рейт захочет снова меня увидеть. Джесс встретит его в Школе, глупый Солли в театре, а я должна ждать в своей комнате, словно непослушный ребенок, которого наказали. А юный Соландер, такой высокомерный и самодовольный, смотрит на меня свысока, потому что я вскружила голову Рейту, или потому что не захотела соединиться с ним клятвами, или… только боги знают, почему он считает себя выше меня. Не представляю, как он сам будет жить со своей девицей.
Она села в кровати, еще злее, чем была, когда легла в нее. Велин не могла просто лежать, поэтому вскочила и снова принялась расхаживать по комнате.
— Хотя, возможно, она и не получит его. Ха! Почему бы и нет? Одна крыса из Уоррена стремится заполучить стольти, а другая крыса из Уоррена думает, что она слишком хороша для своего любовника-стольти. Эта маленькая сучка всегда неровно дышала к Рейту. Возможно, прямо сейчас она пытается утешить его разбитое сердце. Разве не забавно?
Нет, не забавно. Велин хотела Рейта. Она страстно желала его, даже когда утоляла свои аппетиты с водителями аэрокаров, рабочими и сыновьями торговцев и даже с дочерью одного из них. В Рейте она видела то, чего никогда не встречала, — огонь, страсть, ненасытное желание чего-то, кроме богатства и продвижения по службе. Он был единственным человеком из всех, кого она знала, который заслужил эпитет «уникальный». Он пришел из ниоткуда и своим чутьем и способностями заводить нужных друзей сумел вытащить и подружку из ада, и начать роскошную жизнь. Но у него не было ничего, что могла испортить роскошь, которая испортила ее. Он по-прежнему сохранил страсть, огонь, желания, стремления и мечты.
Более того, пока Велин была с ним, часть его доброты перешла к ней, поэтому она тоже чувствовала себя особенной. Велин ощущала себя такой же уникальной, как и он. Она чувствовала, что так же заслуживает уважения и почитания. Она начала считать себя необходимой — без кого все его мечты разлетятся на куски. Но она не была такой. Он обойдется без нее; он добьется успеха с театром; возможно, ему даже удастся убедить людей, что магия, которую он так ненавидит, действительно пагубная вещь.
Разумеется, он не изменит Империю. Харс Тикларим — бурная река, а ее русло глубиной в три тысячи лет. Мальчик и его сумасбродная страсть не смогут изменить направление даже маленького ее притока. Но, пытаясь это сделать, он наделает много шума. Будет интересно наблюдать за ним.
Велин перестала расхаживать, когда в двенадцатый раз подошла к окну. Она оперлась руками о гладкий подоконник и посмотрела вниз — сквозь туман облаков на темное растекшееся пятно, каким казался Нижний Город. Как могло ей прийти в голову ходить туда ради развлечения? Как могла она позволить сделать из себя прислугу, словно она никто? Она рисовала декорации, она заколачивала гвозди; она вся испачкалась, порвала одежду, набила мозоли на руках и измучилась — и все это ради уорренца.
Велин глубоко вздохнула.
— Я забыла, кто я такая, — сказала она окну. — Забыла свое место в жизни, свое положение, свои обязательства и права. В смешном поиске мимолетного удовольствия, мальчика, который всего лишь интересный собеседник за ужином и хороший любовник, я забыла о своей собственной жизни. Но пора о ней вспомнить.
Она отошла от окна и направилась к кнопке вызова прислуги.
— Все в прошлом. Рейт и его извращенное понятие того, кто он есть, могут идти ко всем чертям.
Велин нажала на кнопку. Когда слуга ответил, она сказала:
— Это Велин. Сообщите, пожалуйста, моим родителям, что сегодня я хочу поужинать с ними.
Рейт вернулся в театр на рассвете. На улицах, зданиях, растениях блестел иней, и бледно-розовый свет превратил город в сверкающие бриллианты, волшебные кристаллы, которые словно увеличились до немыслимых размеров в счастливом сне сумасшедшего. Хотя Рейт и его новые друзья говорили шепотом, перебивая друг друга и радуясь знакомству, они могли слышать эхо своего веселья на почти безмолвных улицах.
Когда они вбежали в театр, Рейт так хотел показать друзьям свое детище, что от шума бедняга Соландер в панике упал со скамьи, на которой спал.
И тут Рейт понял, сколько беспокойства его исчезновение принесло друзьям. Бедняга Соландер. Бедняжка Джесс. Джесс, которая волновалась по малейшему поводу, должно быть, провела ужасную ночь. Соландер по крайней мере заставил себя поспать, но он выглядел не лучшим образом, проведя ночь на скамейке, предназначенной для того, чтобы на ней сидеть.
Соландер с сонными глазами поднялся на ноги и уставился на незнакомцев, все еще не понимая, что происходит. Затем он посмотрел на Рейта, ожидая объяснений.
— Ты в порядке? Тебя не покалечили или… что-нибудь еще… прошлой ночью?
— Я заблудился, — ответил Рейт. — Потом очутился в поселении на северной окраине города.
— Бакангаардсван, — пояснил Рионвайерс, новый друг Рейта.
Соландер кивнул.
— Никогда о нем не слышал. Но…
Он посмотрел в пол, явно раздраженный, и продолжил:
— Ты бы мог сообщить кому-нибудь, где находишься. Джесс и я всю ночь находились на связи друг с другом и проверяли, появился ли ты где-нибудь.
— Я не мог, — ответил Рейт.
— Это минутное дело.
— Да, если у тебя есть спикер. В Бакангаардсване нет спикеров. Там нет ничего, что использует любую форму магии.
Соландер, казалось, не поверил. Затем во второй раз, но уже более внимательно, изучил приятелей Рейта. Посмотрел на одежду, обувь, прически, а когда закончил, повернулся к Рейту.
— Они каанцы, — сказал он, словно это было обвинением.
— Знаю.
— Рейт. Ты не должен общаться с каанцами. Этот народ вне закона. Их терпят на территории Империи до тех пор, пока они соблюдают особые предписания. Они и им подобные должны держаться подальше от основного населения. Им не позволено переманивать людей на свою сторону, им запрещено собираться за пределами своих поселений в группы численностью более двадцати пяти человек.
Он перевел взгляд на каанцев, и Рейт видел, как Соландер считает их.
— Вне поселений они обязаны носить специальную одежду, которая означает, что они принадлежат к одному из народов-изгоев.
Казалось, что он отодвигается от них, хотя и стоял на месте.
— Ты не должен с ними общаться, Рейт. Ты стольти. Ты ученик одной из лучших академий в Харс Тикларим. Ты… ты на пути к тому, чтобы стать влиятельным человеком в Империи, и если будешь замечен с каанцами, это пятно не смоет ни время, ни объяснения, ни… ничего. Они погубят тебя одним лишь присутствием.
Рейт сложил руки на груди, оперся спиной о стену и еле заметно улыбнулся.
— Сол, у тебя почти припадок. Сделай глубокий вдох, и после этого я задам тебе один простой вопрос.
— Я в порядке, — огрызнулся Соландер. — Я просто молюсь, чтобы никто не вошел сюда, пока мы не выгоним этих… этих людей.О… боги… я могу потерять все шансы попасть в Совет, если меня увидят рядом с ними.
Каанцы посмотрели друг на друга. Их лица выражали неопределенность, отвращение и откровенный ужас.
— Он… маг? — спросила Рейта женщина по имени Блейтаарн.
Рейт кивнул.
— Он хочет изменить Совет изнутри, найти способ отказаться от магии, которая требует жертв. Он на нашей стороне.
— По его словам не похоже. Он говорит, как один из них, целиком и полностью.
— Он еще не подумал, — ответил ей Рейт. — Терпение.
Он повернулся к Соландеру.
— Они вне закона. Отлично. А почему, Соландер?
— Они извращают религию. У них приняты странные и абсолютно неприемлемые сексуальные ритуалы…
— Как Праздник? — перебил его Рейт.
— Их вера пагубна для целей Империи, и если она распространится за пределами их групп, то приведет к краху Харс Тикларим.
Рейт кивнул и улыбнулся.
— И какая же у каанцев вера?
— Что? — нахмурился Соландер. — Пагубная.
— Какого рода?
— Не знаю, — бросил Соландер. — Какая разница?
— Они убеждены, что магия Драконов — жестокий инструмент, который позволяет контролировать жизни людей, поэтому не признают никакую форму магии. Они не используют магию в качестве энергии для домов, транспортных средств, не признают магические средства связи, магические приборы наблюдения или любую магию, которая могла бы облегчить им жизнь и помочь добиться своих целей и удовлетворить потребности.
Рейт видел, как выражение лица Соландера менялось, и продолжил:
— Ни медицинской магии, ни образовательной магии, ни промышленной магии, ни сельскохозяйственной магии, ни архитектурной магии, ни инфраструктурной магии.
— Как насчет свержения правительства, веры в анархию… каннибализма?
Соландер потерял часть прежнего высокомерия. Каанцы покачали головами.
— Нет, — ответил Рионвайерс. — Ничего подобного. Только личное убеждение жить без магии. Уже этого хватило, чтобы Империя объявила нас изгоями.
Соландер выглядел озадаченным.
— Но… почему?
Худая блондинка с сильно загорелым лицом, которую звали Гайенивин, ответила:
— Потому что Магистры Империи действительно используют магию и зависимость людей от нее для контроля над всеми. За то, без чего не можешь жить, надо платить, а цена за магию в Империи Харс Тикларим — рабство каждого человека, зависящего от нее.
— Твой отец заплатил за это своей жизнью, — вступил в разговор Рейт. — И ты посвящаешь свою жизнь той же цели.
— Нет! Я собираюсь изменить систему изнутри.
— Они живут вне системы. Она не касается их, за исключением угнетающих законов правительства. И театр Нью-Бринч поможет им избавиться от угнетения.
Соландер побелел.
— Ты собираешься… нанять их?
Рейт кивнул.
— Театр не будет использовать магию. У меня разрешение на… отступление от нормы, если хочешь знать, полученное от Магистра Литературного Применения. Мне дано право продемонстрировать работы, которые являются экспериментальными по форме и методу постановки и выходят за рамки классического репертуара, в целях увеличения сообщества деятелей искусств и службы на благо граждан.
Соландер сел на стул и взялся руками за голову.
— О Рейт. Ты отдаешь себе отчет, что случится, если выяснят, что тебе помогают каанцы?
— Они будут не просто помогать, Сол. Они будут моими актерами, — ответил Рейт.
— Но тебя же могут сослать в шахты. Всемогущие боги, тебя будут судить за измену. Ладно… пока все считают тебя стольти, этого не случится. У тебя сейчас иммунитет. Но если они выяснят, кто ты, тогда…
— Если они выяснят, кто я, то все равно обвинят в измене. Мое существование, вся моя жизнь — акт предательства. Моя измена в том, что я дышу, имею собственные убеждения и пытаюсь освободить своих людей из ада. Что из этого? Заключенный есть заключенный. Раб есть раб. Покойник есть покойник.
Соландер взглянул на каанцев.
— Я уважаю их решение. Их верования. В каком-то смысле они правы. Они отказываются от выгод магии, даже той, над которой работаю я и которая не требует жертв. Но в своих оценках Драконов, Империи они скорее на стороне богов, чем дьяволов.
Он глубоко прерывисто вздохнул и продолжил:
— Я уверен, ты оденешь их как граждан. Уверен, у тебя хватит здравого смысла, чтобы сделать их внешний вид приемлемым. Тем не менее, я не могу приходить сюда в каком-либо ином качестве, нежели заинтересованного покровителя, когда твоя работа будет закончена. Я не смогу тебе больше помогать, Рейт. Не могу позволить себе беспечностью и необдуманностью разрушить свое будущее, которое планировал с детства, карьеру, которая станет продолжением жизни моего отца и искуплением его смерти. Я не могу упустить возможность изменить Драконов, Рейт. Когда я стану одним из них, их коллегой, то покажу им, что Харс может быть лучше, чем она сейчас. Я не откажусь от этой мечты.
Рейт кивнул.
— Я и раньше думал, что ты не сможешь приходить сюда. Мы скрыли факт твоего финансирования театра, но если тебя увидят здесь, когда люди начнут понимать наши замыслы, то подставных лиц очень скоро разоблачат. И тогда, к лучшему или худшему, твое имя окажется связано с театром и постановками; нашим загадочным драматургом Винкалисом и мной.
— Мое имя уже связано с твоим.
— С этой точки зрения мы друзья. Дальние родственники — по крайней мере, по линии родителей. Два молодых человека, чьи дороги какое-то время тянулись рядом, а затем повели в разные стороны, как это часто бывает. На твоем месте я бы сделал основной упор на разделение.
Соландер выглядел практически раздавленным.
— А как же наша совместная работа?
— Твои опыты на мне для выяснения, почему я такой необычный?
Соландер утвердительно кивнул.
— Они могут продолжаться тайно. Мы найдем безопасное место и договоримся о времени для встреч. Ты не лишишься возможности выяснить, почему я… неисправен.
Рейт слегка улыбнулся.
Глава 10
Луэркас взглянул на текст заклинания, который высветился в воздухе, намереваясь после этого выхватить игрушку из руки Дафрила и разбить ее вдребезги. Но одна строфа заклинания привлекла его внимание.
Заклинание продолжалось, но Луэркас дальше не читал. Он начал с начала, делая пометки, проверяя и перепроверяя параметры, высчитывая энергетические константы и контроли потока рево.
Отделяю душу от плоти,
Отделяю душу от плоти,
Два тела, две души
И один обмен.
И новую плоть я беру,
Новую плоть я беру.
Старую плоть я отдаю,
Старую плоть я отдаю…
Когда он закончил, то от удивления не мог произнести ни слова.
— Неплохо, правда? — спросил Дафрил.
— Ты проверил его?
— Только тесты на животных. Но ты же знаешь, насколько они ненадежны — особенно когда занимаешься чем-то большим и сложным, как это.
— Не могу понять, куда ты направил рево?
Дафрил засмеялся.
— Это самая хитрая часть заклинания, какую я когда-либо разрабатывал. Ты забираешь весь рево в себя. Абсолютно весь.
— Это безумие, Дафрил.
Луэркас вытянул руки, демонстрируя свой ужасный, не похожий на человеческий, внешний вид.
— Вот что бывает, когда забираешь рево в себя.
— В том-то вся и прелесть. Ты меняешь тела — то, от которого ты избавляешься, принимает весь удар, а получаешь ты другое: целое и невредимое. Если повезет, твое старое тело умрет, освободив душу, которая перейдет в свободное и чистое тело.
Луэркас начал смеяться — вначале тихо, затем громче и веселее.
— Ты… ты гений! Настоящий гений!
Дафрил выглядел довольным.
— Я подумал, тебе это понравится. Я работал над этим с того дня, как ты дал мне копию заклинания Рона, которое сделало такое с тобой.
Сердце Луэркаса забилось быстрее.
— Ты положил его в основу этого заклинания?
— Нет. Вернее, частично. В основном я использовал тесты Трех Спящих Камней, при помощи которых они переселили свои души в неживые объекты, когда их тела приблизились к смерти. Это и есть базовое заклинание для использования душ. Единственная часть, где я обратился к заклинанию Рона, — насильственное переселение души из тела; тут вся трудность, и здесь появляется самое мощное рево. У нас не возникнет отдачи, которая была бы в случае уничтожения души в теле, на которое мы направим заклинание. Я подумывал использовать душу нашей жертвы для энергии, но цифры обратной связи получаются ужасающими.
Луэркас нагнулся и посмотрел на лист с подсчетами, который Дафрил ему протянул. Внимательно изучив уравнения, он кивнул.
— Твоя идея выгнать души стоит риска, в случае, если кто-то в этом теле захочет отомстить. Вся процедура практически… безопасна.
Дафрил улыбнулся, как сумасшедший.
— Но я еще не рассказал тебе самое главное. Я нашел способ избавиться от всех доказательств. Мы можем найти тебе тело которого не хватятся, мы спрячем твое тело туда, где его не будут искать, а человек внутри него даже не сможет ничего рассказать.
Луэркас посмотрел на своего друга недоверчивым взглядом.
— Я слушаю. Не верю тому, что слышу, но слушаю.
— Мы похитим уорренца — молодого и здорового, чтобы твое новое тело не было слишком толстым. Введем антидот в токсины Питания, чтобы тело на тебе не умерло — довольно бесполезно делать это, если приходится жить на Питании и проводить жизнь в сумерках. Затем мы начнем накачивать твое настоящее тело Питанием. Я читал в отчете, который предоставили разработчики, когда изменили формулу, что теперь необходимо лишь три дозы, чтобы появилась зависимость от системы. Поэтому мы спрячем тебя и его, пока не поступит третья доза. Когда в твоем теле выработается зависимость, я прочитаю заклинание, чтобы произошел обмен. Затем мы отправим твое тело с душой уорренца в Уоррен, а ты отправишься к телесному магу, который вернет тебе прежнюю внешность. Мы скажем людям, что нашелся чародей, который смог полностью исправить последствия рево. Например, в Манаркасе или на одном из островов.
Луэркас не верил своим ушам.
— Сколько ты над этим размышлял?
— С того момента, как понял, что тебе не вернуть прежнюю внешность, потому что нет такого мага, который был бы достаточно могущественным, чтобы устранить последствия рево, появившегося от уничтожения душ.
Впервые после несчастного случая Луэркас улыбнулся — и по-настоящему хотел улыбнуться, как внутри, так и снаружи.
— Ты друг, Дафрил. Настоящий друг. Я никогда не забуду, что ты для меня сделал.
Дафрил пожал плечами.
— Ты бы сделал для меня то же самое.
И Луэркас подумал: «Нет. Не сделал бы». Но Дафрилу ничего не стоило думать иначе.
Велин расхаживала по комнате, приходя то в бешенство, то в истерику. Как мог Рейт обойтись с ней, словно с уличной девкой, бросить, когда не получилось по его? Как он мог даже подумать, чтобы прогнать ее? Неужели он решил, что уорренец поставит ее на место? Он мог сколько угодно притворяться стольти, но это не изменит правду.
— Все из-за моей привязанности к простолюдинам, — сказала она своему отражению в зеркале. — Моего восторга от катания в грязи со свиньями. И одна свинья все-таки укусила меня. Я бы уже могла соединиться клятвами с дюжиной достойных, уважаемых мужчин-стольти. Пожилые, утвердившиеся в жизни мужчины были бы счастливы заполучить меня, хотя, скорее всего, в качестве альтернативной спутницы.
Она отвернулась от зеркала, упала на кровать, в которой так редко спала, и уставилась в потолок.
— Но Соландер скажет мне, если Рейт захочет снова меня увидеть. Джесс встретит его в Школе, глупый Солли в театре, а я должна ждать в своей комнате, словно непослушный ребенок, которого наказали. А юный Соландер, такой высокомерный и самодовольный, смотрит на меня свысока, потому что я вскружила голову Рейту, или потому что не захотела соединиться с ним клятвами, или… только боги знают, почему он считает себя выше меня. Не представляю, как он сам будет жить со своей девицей.
Она села в кровати, еще злее, чем была, когда легла в нее. Велин не могла просто лежать, поэтому вскочила и снова принялась расхаживать по комнате.
— Хотя, возможно, она и не получит его. Ха! Почему бы и нет? Одна крыса из Уоррена стремится заполучить стольти, а другая крыса из Уоррена думает, что она слишком хороша для своего любовника-стольти. Эта маленькая сучка всегда неровно дышала к Рейту. Возможно, прямо сейчас она пытается утешить его разбитое сердце. Разве не забавно?
Нет, не забавно. Велин хотела Рейта. Она страстно желала его, даже когда утоляла свои аппетиты с водителями аэрокаров, рабочими и сыновьями торговцев и даже с дочерью одного из них. В Рейте она видела то, чего никогда не встречала, — огонь, страсть, ненасытное желание чего-то, кроме богатства и продвижения по службе. Он был единственным человеком из всех, кого она знала, который заслужил эпитет «уникальный». Он пришел из ниоткуда и своим чутьем и способностями заводить нужных друзей сумел вытащить и подружку из ада, и начать роскошную жизнь. Но у него не было ничего, что могла испортить роскошь, которая испортила ее. Он по-прежнему сохранил страсть, огонь, желания, стремления и мечты.
Более того, пока Велин была с ним, часть его доброты перешла к ней, поэтому она тоже чувствовала себя особенной. Велин ощущала себя такой же уникальной, как и он. Она чувствовала, что так же заслуживает уважения и почитания. Она начала считать себя необходимой — без кого все его мечты разлетятся на куски. Но она не была такой. Он обойдется без нее; он добьется успеха с театром; возможно, ему даже удастся убедить людей, что магия, которую он так ненавидит, действительно пагубная вещь.
Разумеется, он не изменит Империю. Харс Тикларим — бурная река, а ее русло глубиной в три тысячи лет. Мальчик и его сумасбродная страсть не смогут изменить направление даже маленького ее притока. Но, пытаясь это сделать, он наделает много шума. Будет интересно наблюдать за ним.
Велин перестала расхаживать, когда в двенадцатый раз подошла к окну. Она оперлась руками о гладкий подоконник и посмотрела вниз — сквозь туман облаков на темное растекшееся пятно, каким казался Нижний Город. Как могло ей прийти в голову ходить туда ради развлечения? Как могла она позволить сделать из себя прислугу, словно она никто? Она рисовала декорации, она заколачивала гвозди; она вся испачкалась, порвала одежду, набила мозоли на руках и измучилась — и все это ради уорренца.
Велин глубоко вздохнула.
— Я забыла, кто я такая, — сказала она окну. — Забыла свое место в жизни, свое положение, свои обязательства и права. В смешном поиске мимолетного удовольствия, мальчика, который всего лишь интересный собеседник за ужином и хороший любовник, я забыла о своей собственной жизни. Но пора о ней вспомнить.
Она отошла от окна и направилась к кнопке вызова прислуги.
— Все в прошлом. Рейт и его извращенное понятие того, кто он есть, могут идти ко всем чертям.
Велин нажала на кнопку. Когда слуга ответил, она сказала:
— Это Велин. Сообщите, пожалуйста, моим родителям, что сегодня я хочу поужинать с ними.
Рейт вернулся в театр на рассвете. На улицах, зданиях, растениях блестел иней, и бледно-розовый свет превратил город в сверкающие бриллианты, волшебные кристаллы, которые словно увеличились до немыслимых размеров в счастливом сне сумасшедшего. Хотя Рейт и его новые друзья говорили шепотом, перебивая друг друга и радуясь знакомству, они могли слышать эхо своего веселья на почти безмолвных улицах.
Когда они вбежали в театр, Рейт так хотел показать друзьям свое детище, что от шума бедняга Соландер в панике упал со скамьи, на которой спал.
И тут Рейт понял, сколько беспокойства его исчезновение принесло друзьям. Бедняга Соландер. Бедняжка Джесс. Джесс, которая волновалась по малейшему поводу, должно быть, провела ужасную ночь. Соландер по крайней мере заставил себя поспать, но он выглядел не лучшим образом, проведя ночь на скамейке, предназначенной для того, чтобы на ней сидеть.
Соландер с сонными глазами поднялся на ноги и уставился на незнакомцев, все еще не понимая, что происходит. Затем он посмотрел на Рейта, ожидая объяснений.
— Ты в порядке? Тебя не покалечили или… что-нибудь еще… прошлой ночью?
— Я заблудился, — ответил Рейт. — Потом очутился в поселении на северной окраине города.
— Бакангаардсван, — пояснил Рионвайерс, новый друг Рейта.
Соландер кивнул.
— Никогда о нем не слышал. Но…
Он посмотрел в пол, явно раздраженный, и продолжил:
— Ты бы мог сообщить кому-нибудь, где находишься. Джесс и я всю ночь находились на связи друг с другом и проверяли, появился ли ты где-нибудь.
— Я не мог, — ответил Рейт.
— Это минутное дело.
— Да, если у тебя есть спикер. В Бакангаардсване нет спикеров. Там нет ничего, что использует любую форму магии.
Соландер, казалось, не поверил. Затем во второй раз, но уже более внимательно, изучил приятелей Рейта. Посмотрел на одежду, обувь, прически, а когда закончил, повернулся к Рейту.
— Они каанцы, — сказал он, словно это было обвинением.
— Знаю.
— Рейт. Ты не должен общаться с каанцами. Этот народ вне закона. Их терпят на территории Империи до тех пор, пока они соблюдают особые предписания. Они и им подобные должны держаться подальше от основного населения. Им не позволено переманивать людей на свою сторону, им запрещено собираться за пределами своих поселений в группы численностью более двадцати пяти человек.
Он перевел взгляд на каанцев, и Рейт видел, как Соландер считает их.
— Вне поселений они обязаны носить специальную одежду, которая означает, что они принадлежат к одному из народов-изгоев.
Казалось, что он отодвигается от них, хотя и стоял на месте.
— Ты не должен с ними общаться, Рейт. Ты стольти. Ты ученик одной из лучших академий в Харс Тикларим. Ты… ты на пути к тому, чтобы стать влиятельным человеком в Империи, и если будешь замечен с каанцами, это пятно не смоет ни время, ни объяснения, ни… ничего. Они погубят тебя одним лишь присутствием.
Рейт сложил руки на груди, оперся спиной о стену и еле заметно улыбнулся.
— Сол, у тебя почти припадок. Сделай глубокий вдох, и после этого я задам тебе один простой вопрос.
— Я в порядке, — огрызнулся Соландер. — Я просто молюсь, чтобы никто не вошел сюда, пока мы не выгоним этих… этих людей.О… боги… я могу потерять все шансы попасть в Совет, если меня увидят рядом с ними.
Каанцы посмотрели друг на друга. Их лица выражали неопределенность, отвращение и откровенный ужас.
— Он… маг? — спросила Рейта женщина по имени Блейтаарн.
Рейт кивнул.
— Он хочет изменить Совет изнутри, найти способ отказаться от магии, которая требует жертв. Он на нашей стороне.
— По его словам не похоже. Он говорит, как один из них, целиком и полностью.
— Он еще не подумал, — ответил ей Рейт. — Терпение.
Он повернулся к Соландеру.
— Они вне закона. Отлично. А почему, Соландер?
— Они извращают религию. У них приняты странные и абсолютно неприемлемые сексуальные ритуалы…
— Как Праздник? — перебил его Рейт.
— Их вера пагубна для целей Империи, и если она распространится за пределами их групп, то приведет к краху Харс Тикларим.
Рейт кивнул и улыбнулся.
— И какая же у каанцев вера?
— Что? — нахмурился Соландер. — Пагубная.
— Какого рода?
— Не знаю, — бросил Соландер. — Какая разница?
— Они убеждены, что магия Драконов — жестокий инструмент, который позволяет контролировать жизни людей, поэтому не признают никакую форму магии. Они не используют магию в качестве энергии для домов, транспортных средств, не признают магические средства связи, магические приборы наблюдения или любую магию, которая могла бы облегчить им жизнь и помочь добиться своих целей и удовлетворить потребности.
Рейт видел, как выражение лица Соландера менялось, и продолжил:
— Ни медицинской магии, ни образовательной магии, ни промышленной магии, ни сельскохозяйственной магии, ни архитектурной магии, ни инфраструктурной магии.
— Как насчет свержения правительства, веры в анархию… каннибализма?
Соландер потерял часть прежнего высокомерия. Каанцы покачали головами.
— Нет, — ответил Рионвайерс. — Ничего подобного. Только личное убеждение жить без магии. Уже этого хватило, чтобы Империя объявила нас изгоями.
Соландер выглядел озадаченным.
— Но… почему?
Худая блондинка с сильно загорелым лицом, которую звали Гайенивин, ответила:
— Потому что Магистры Империи действительно используют магию и зависимость людей от нее для контроля над всеми. За то, без чего не можешь жить, надо платить, а цена за магию в Империи Харс Тикларим — рабство каждого человека, зависящего от нее.
— Твой отец заплатил за это своей жизнью, — вступил в разговор Рейт. — И ты посвящаешь свою жизнь той же цели.
— Нет! Я собираюсь изменить систему изнутри.
— Они живут вне системы. Она не касается их, за исключением угнетающих законов правительства. И театр Нью-Бринч поможет им избавиться от угнетения.
Соландер побелел.
— Ты собираешься… нанять их?
Рейт кивнул.
— Театр не будет использовать магию. У меня разрешение на… отступление от нормы, если хочешь знать, полученное от Магистра Литературного Применения. Мне дано право продемонстрировать работы, которые являются экспериментальными по форме и методу постановки и выходят за рамки классического репертуара, в целях увеличения сообщества деятелей искусств и службы на благо граждан.
Соландер сел на стул и взялся руками за голову.
— О Рейт. Ты отдаешь себе отчет, что случится, если выяснят, что тебе помогают каанцы?
— Они будут не просто помогать, Сол. Они будут моими актерами, — ответил Рейт.
— Но тебя же могут сослать в шахты. Всемогущие боги, тебя будут судить за измену. Ладно… пока все считают тебя стольти, этого не случится. У тебя сейчас иммунитет. Но если они выяснят, кто ты, тогда…
— Если они выяснят, кто я, то все равно обвинят в измене. Мое существование, вся моя жизнь — акт предательства. Моя измена в том, что я дышу, имею собственные убеждения и пытаюсь освободить своих людей из ада. Что из этого? Заключенный есть заключенный. Раб есть раб. Покойник есть покойник.
Соландер взглянул на каанцев.
— Я уважаю их решение. Их верования. В каком-то смысле они правы. Они отказываются от выгод магии, даже той, над которой работаю я и которая не требует жертв. Но в своих оценках Драконов, Империи они скорее на стороне богов, чем дьяволов.
Он глубоко прерывисто вздохнул и продолжил:
— Я уверен, ты оденешь их как граждан. Уверен, у тебя хватит здравого смысла, чтобы сделать их внешний вид приемлемым. Тем не менее, я не могу приходить сюда в каком-либо ином качестве, нежели заинтересованного покровителя, когда твоя работа будет закончена. Я не смогу тебе больше помогать, Рейт. Не могу позволить себе беспечностью и необдуманностью разрушить свое будущее, которое планировал с детства, карьеру, которая станет продолжением жизни моего отца и искуплением его смерти. Я не могу упустить возможность изменить Драконов, Рейт. Когда я стану одним из них, их коллегой, то покажу им, что Харс может быть лучше, чем она сейчас. Я не откажусь от этой мечты.
Рейт кивнул.
— Я и раньше думал, что ты не сможешь приходить сюда. Мы скрыли факт твоего финансирования театра, но если тебя увидят здесь, когда люди начнут понимать наши замыслы, то подставных лиц очень скоро разоблачат. И тогда, к лучшему или худшему, твое имя окажется связано с театром и постановками; нашим загадочным драматургом Винкалисом и мной.
— Мое имя уже связано с твоим.
— С этой точки зрения мы друзья. Дальние родственники — по крайней мере, по линии родителей. Два молодых человека, чьи дороги какое-то время тянулись рядом, а затем повели в разные стороны, как это часто бывает. На твоем месте я бы сделал основной упор на разделение.
Соландер выглядел практически раздавленным.
— А как же наша совместная работа?
— Твои опыты на мне для выяснения, почему я такой необычный?
Соландер утвердительно кивнул.
— Они могут продолжаться тайно. Мы найдем безопасное место и договоримся о времени для встреч. Ты не лишишься возможности выяснить, почему я… неисправен.
Рейт слегка улыбнулся.
Глава 10
Джесс полагала, что научилась любить Рейта как друга. Она смирилась с фактом, что пока Рейт с Велин, он не полюбит ее. Потом он расстался с Велин, но у Джесс был Соландер, а Рейт… отдалился. Теперь он строил стену между старой жизнью, в которой было место для нее как друга, и новой, в которой она должна выбрать свой путь, не думать больше о нем, не встречаться с ним.
Этот окончательный разрыв стал для нее не просто болью; он заставил ее взглянуть на жизнь с Соландером и без Рейта, заставил спросить себя, следует ли остаться с Соландером, если время, проведенное с Рейтом, больше не принималось в расчет. Соландер много значил для Джесс. Она убедила себя, что любит его. Но она любила его недостаточно сильно. Если бы Соландер сказал ей, что ему нужно больше свободы, что он хочет расстаться, она бы поняла. Даже, вероятно, обрадовалась бы. Она не была бы так же опустошена, как в свое время по вине Рейта.
Какой она стала из-за всего этого? Стала ли похожей на Велин — использовала ли она Соландера для собственного удобства? Возможно, все потому, что Соландер обеспечивал безопасность, положение в этом мире, которое никто не поставит под вопрос? Возможно, все потому, что пока она с Соландером, никто не усомнится в том, кто она такая?
Наконец, разрываясь между смятением и самобичеванием, Джесс отправилась в театр, где должен быть Рейт. У нее еще был свой ключ, когда Рейт и Соландер сказали ей, что приходить туда нежелательно и что ей следует избавиться от всех доказательств ее связи с Рейтом и причастности к театру, она не отдала его, сославшись на то, что не взяла ключ с собой, а затем сказала, что потеряла его.
Двери оказались запертыми, но из здания доносились еле уловимые звуки музыки. Она вошла в фойе и шагнула в новый и чудесный мир. Кто-то разрисовал стены великолепными цветами и узорами и украсил их шелком, бусами и перьями, которые словно оживали, когда она шла. Музыка донеслась более отчетливо, когда входная дверь закрылась. Низкое мужское пение, громкие звуки барабана и затем голос, говорящий:
— Ты пропустил выход, Таламар. Еще раз с… э-э… третьей реплики. И побольше… побольше чувства.
Голос Рейта. Сердце Джесс сжалось, и какое-то время она не могла отдышаться. Глаза наполнились слезами, однако она вытерла их и прикусила губу — сильно, — пока не оттеснила желание плакать.
Фойе разделилось, и коридоры, как по левому, так и по правому рядам сидений, были темными. Ей это подходило. Джесс хотела наблюдать за всем, но оставаться незамеченной. Она хотела знать душой, а не только разумом, почему Рейт отдалился от нее и Соландера и распрощался со своей старой жизнью. Джесс надеялась, что, увидев, чем он занят, она почувствует ту одержимость, то сумасшествие, которое правило им.
Джесс прошла по темному коридору, осторожно открыла дальнюю от сцены дверь и села на сиденье первого яруса в самом конце театра в полнейшей темноте. Но сцена была прекрасно освещена; мастер по свету настолько великолепно поработал, что все происходящее на сцене казалось Джесс реальным. Люди, одетые в деревья, стояли и пели, посередине два дерева танцевали. Джесс знала, что Рейт не разрешал использовать магию, но она с трудом в это верила, потому что, когда деревья танцевали, они буквально повисали в воздухе, словно их поддерживало тщательно составленное заклинание. Они кружились и прыгали так высоко, что у Джесс захватывало дух.
Затем справа на сцену выбежал мужчина, словно его мучили ночные кошмары, и воскликнул:
— Не обрести мне покоя этой ночью, не обрести мне покоя вовек!
С этими словами он рухнул к корням деревьев. Они перестали петь.
— Что вам нужно от меня? — взмолился чародей. — Вам нужна моя плоть, чтобы питать корни? Если вам нужно мое сердце — вот, возьмите, оно ваше.
Он разорвал рубаху и обнажил перед лесом грудь. Ведущее дерево нагнулось и дотронулось веткой до его тела.
— Лишь съев наши плоды, ты обретешь покой, — произнесло дерево глухим, как смерть, голосом.
Джесс вздрогнула, восхищенная эффектом, и пыталась понять, как Рейту удалось этого добиться.
— Дайте же мне ваш яд; я с радостью вкушу свою смерть.
— Если и есть яд, то он уже внутри тебя, — ответило дерево. — Мы освободим тебя от него.
И дерево опустило другую ветвь в поднятые руки чародея, и тот сорвал предложенный ему плод.
Он откусил от плода, затем еще иеще. С каждым разом сцена становилась темнее, а после того как он откусил в четвертый раз, свет погас совсем.
В театре воцарилась тьма. Джесс слушала, как деревья желали чародею хороших снов — желали постичь истину. Она также слышала звуки, словно что-то передвигали, катали и чем-то стучали. Эти странные звуки казались ей волнующими. Они обещали некую тайну.
Затем лежащего на сцене чародея осветил единственный луч красного света. Когда свет коснулся его, чародей открыл глаза, потер их и встал. Обращаясь в зал, словно к хорошему другу, он произнес:
— Я боялся, что мне приснится ад, приснится кошмар, что мои грехи поймают и уничтожат меня. Но посмотрите — я проснулся, целый и невредимый.
Красный свет распространился на всю сцену, и Джесс увидела очертания ужасов позади чародея, которые тянули к нему свои руки, похожие на клешни. И пока он стоял к ним спиной, радуясь избавлению от кошмара, настоящий кошмар только начинался. Он обернулся и увидел призраков. Чародей попытался вырваться, но они преградили ему все пути.
Джесс ошеломило то, что они назвались призраками невинно убитых людей и обвинили его в своей смерти. Она вздрогнула от восторга, когда призраки вынудили его посмотреть на то, как они умирали. Они также заставили его посмотреть, для чего он забрал их жизни: безобразная старуха выпила снадобье, которое он приготовил, и стала молодой и красивой. Какое-то время она танцевала на сцене, пока снова не превратилась в старуху. Теперь ей опять нужен глоток снадобья. Так и продолжалось. Старые становились молодыми, а затем опять старыми. Число мертвых все увеличивалось, пока на сцене не осталось ни единого места, где бы не было душ убитых чародеем людей.
Джесс просидела в зале до конца репетиции. Потом тихо взяла свой пиджак, надела его и выскользнула из театра, прежде чем ее заметили.
Теперь она поняла, почему Рейт занимался этим. Он создал нечто потрясающее — непохожее на то, что она когда-либо видела, как, впрочем, и остальные жители Империи. Его история ожила без магии — но она была более магической, чем мог предложить лучший театр, в котором использовались всевозможные заклинания и приспособления для достижения нужного эффекта. Люди увидят это и изменятся. Они… Джесс подыскивала нужное слово, пока шла к своему аэрокару. Они поверят.Увидят опасность магии, которую раньше не хотели замечать. Это будет раздражать их, когда они вернутся в свои дома, построенные в воздухе, когда будут разъезжать по небу в своих магических аэрокарах, когда отправятся отдыхать под воду или пойдут к чародею, чтобы придать своим телам более молодые и красивые формы. Парад душ, требующих возмездия, будет преследовать их.
Этот окончательный разрыв стал для нее не просто болью; он заставил ее взглянуть на жизнь с Соландером и без Рейта, заставил спросить себя, следует ли остаться с Соландером, если время, проведенное с Рейтом, больше не принималось в расчет. Соландер много значил для Джесс. Она убедила себя, что любит его. Но она любила его недостаточно сильно. Если бы Соландер сказал ей, что ему нужно больше свободы, что он хочет расстаться, она бы поняла. Даже, вероятно, обрадовалась бы. Она не была бы так же опустошена, как в свое время по вине Рейта.
Какой она стала из-за всего этого? Стала ли похожей на Велин — использовала ли она Соландера для собственного удобства? Возможно, все потому, что Соландер обеспечивал безопасность, положение в этом мире, которое никто не поставит под вопрос? Возможно, все потому, что пока она с Соландером, никто не усомнится в том, кто она такая?
Наконец, разрываясь между смятением и самобичеванием, Джесс отправилась в театр, где должен быть Рейт. У нее еще был свой ключ, когда Рейт и Соландер сказали ей, что приходить туда нежелательно и что ей следует избавиться от всех доказательств ее связи с Рейтом и причастности к театру, она не отдала его, сославшись на то, что не взяла ключ с собой, а затем сказала, что потеряла его.
Двери оказались запертыми, но из здания доносились еле уловимые звуки музыки. Она вошла в фойе и шагнула в новый и чудесный мир. Кто-то разрисовал стены великолепными цветами и узорами и украсил их шелком, бусами и перьями, которые словно оживали, когда она шла. Музыка донеслась более отчетливо, когда входная дверь закрылась. Низкое мужское пение, громкие звуки барабана и затем голос, говорящий:
— Ты пропустил выход, Таламар. Еще раз с… э-э… третьей реплики. И побольше… побольше чувства.
Голос Рейта. Сердце Джесс сжалось, и какое-то время она не могла отдышаться. Глаза наполнились слезами, однако она вытерла их и прикусила губу — сильно, — пока не оттеснила желание плакать.
Фойе разделилось, и коридоры, как по левому, так и по правому рядам сидений, были темными. Ей это подходило. Джесс хотела наблюдать за всем, но оставаться незамеченной. Она хотела знать душой, а не только разумом, почему Рейт отдалился от нее и Соландера и распрощался со своей старой жизнью. Джесс надеялась, что, увидев, чем он занят, она почувствует ту одержимость, то сумасшествие, которое правило им.
Джесс прошла по темному коридору, осторожно открыла дальнюю от сцены дверь и села на сиденье первого яруса в самом конце театра в полнейшей темноте. Но сцена была прекрасно освещена; мастер по свету настолько великолепно поработал, что все происходящее на сцене казалось Джесс реальным. Люди, одетые в деревья, стояли и пели, посередине два дерева танцевали. Джесс знала, что Рейт не разрешал использовать магию, но она с трудом в это верила, потому что, когда деревья танцевали, они буквально повисали в воздухе, словно их поддерживало тщательно составленное заклинание. Они кружились и прыгали так высоко, что у Джесс захватывало дух.
Затем справа на сцену выбежал мужчина, словно его мучили ночные кошмары, и воскликнул:
— Не обрести мне покоя этой ночью, не обрести мне покоя вовек!
С этими словами он рухнул к корням деревьев. Они перестали петь.
— Что вам нужно от меня? — взмолился чародей. — Вам нужна моя плоть, чтобы питать корни? Если вам нужно мое сердце — вот, возьмите, оно ваше.
Он разорвал рубаху и обнажил перед лесом грудь. Ведущее дерево нагнулось и дотронулось веткой до его тела.
— Лишь съев наши плоды, ты обретешь покой, — произнесло дерево глухим, как смерть, голосом.
Джесс вздрогнула, восхищенная эффектом, и пыталась понять, как Рейту удалось этого добиться.
— Дайте же мне ваш яд; я с радостью вкушу свою смерть.
— Если и есть яд, то он уже внутри тебя, — ответило дерево. — Мы освободим тебя от него.
И дерево опустило другую ветвь в поднятые руки чародея, и тот сорвал предложенный ему плод.
Он откусил от плода, затем еще иеще. С каждым разом сцена становилась темнее, а после того как он откусил в четвертый раз, свет погас совсем.
В театре воцарилась тьма. Джесс слушала, как деревья желали чародею хороших снов — желали постичь истину. Она также слышала звуки, словно что-то передвигали, катали и чем-то стучали. Эти странные звуки казались ей волнующими. Они обещали некую тайну.
Затем лежащего на сцене чародея осветил единственный луч красного света. Когда свет коснулся его, чародей открыл глаза, потер их и встал. Обращаясь в зал, словно к хорошему другу, он произнес:
— Я боялся, что мне приснится ад, приснится кошмар, что мои грехи поймают и уничтожат меня. Но посмотрите — я проснулся, целый и невредимый.
Красный свет распространился на всю сцену, и Джесс увидела очертания ужасов позади чародея, которые тянули к нему свои руки, похожие на клешни. И пока он стоял к ним спиной, радуясь избавлению от кошмара, настоящий кошмар только начинался. Он обернулся и увидел призраков. Чародей попытался вырваться, но они преградили ему все пути.
Джесс ошеломило то, что они назвались призраками невинно убитых людей и обвинили его в своей смерти. Она вздрогнула от восторга, когда призраки вынудили его посмотреть на то, как они умирали. Они также заставили его посмотреть, для чего он забрал их жизни: безобразная старуха выпила снадобье, которое он приготовил, и стала молодой и красивой. Какое-то время она танцевала на сцене, пока снова не превратилась в старуху. Теперь ей опять нужен глоток снадобья. Так и продолжалось. Старые становились молодыми, а затем опять старыми. Число мертвых все увеличивалось, пока на сцене не осталось ни единого места, где бы не было душ убитых чародеем людей.
Джесс просидела в зале до конца репетиции. Потом тихо взяла свой пиджак, надела его и выскользнула из театра, прежде чем ее заметили.
Теперь она поняла, почему Рейт занимался этим. Он создал нечто потрясающее — непохожее на то, что она когда-либо видела, как, впрочем, и остальные жители Империи. Его история ожила без магии — но она была более магической, чем мог предложить лучший театр, в котором использовались всевозможные заклинания и приспособления для достижения нужного эффекта. Люди увидят это и изменятся. Они… Джесс подыскивала нужное слово, пока шла к своему аэрокару. Они поверят.Увидят опасность магии, которую раньше не хотели замечать. Это будет раздражать их, когда они вернутся в свои дома, построенные в воздухе, когда будут разъезжать по небу в своих магических аэрокарах, когда отправятся отдыхать под воду или пойдут к чародею, чтобы придать своим телам более молодые и красивые формы. Парад душ, требующих возмездия, будет преследовать их.