Лайл Холли. Подстрекатель

   Наконец привели Велин. Рейт едва не рассвирепел, наблюдая, как спокойно она сидит перед ними и рассказывает все о нем, о Джесс, о Соландере; о том, как она принимала участие в спасении Джесс из Уоррена, о том, как оттуда пришел и Рейт, о том, как Рейт и Соландер все это время планировали применить магию Соландера и знания Рейта об Уоррене, освободить бесправных и безгласных уорренцев, которых Империя использовала в качестве топлива. Она рассказала, что Рейт, который есть Геллас, он же и Винкалис. Она рассказала, что Соландер планировал побороть магию Империи своей новой формой магии. Она рассказала им все и приукрасила свой рассказ так, чтобы выставить себя в как можно выгодном свете, а их с Соландером — наоборот. Она просто передала их в руки Дознавателей без зазрения совести, без единой угрозы или принуждения. А когда закончила, ее стали пытать с не меньшей жестокостью, чем остальных, — и она рассказала им приблизительно то же самое.
   Рейт хотел умереть. Он любил Велин и знал, что это глупо. А она, казалось, вознамерилась доказать, что он глупец, презрительно отметая любую его попытку помочь ей.
   Сидевший рядом с ним человек детально комментировал каждую пытку, которой подвергали Велин. Он с интересом взглянул на Рейта и сказал:
   — Она ненавидит тебя, старина. Если бы мы отдали тебя ей и вручили ей нож, бьюсь об заклад, вряд ли она бы смилостивилась даровать тебе быструю смерть. — Он покачал головой и рассмеялся. — Хотелось бы мне услышать, что ты ей такого сделал.
   Рейт рассказал бы ему. Он рассказал бы ему о Велин, о своей роли во всем. Он взял бы на себя каждый грех, совершенный любым из этих людей, которые доверяли ему; а также все то, что он сделал сам, если бы только кто-то его выслушал. Но он оставался связанным, с кляпом во рту; в перерывах ему давали глотнуть воды, а когда Рейт пытался что-то сказать, его били.
   Он был вынужден признать ужасный факт. Дознанию не нужна правда. Магистры Безмолвного Дознания могли бы моментально получить правду от любого, приведенного к ним, кроме него или Соландера, затратив на это лишь немного магии. Им открылась бы чистая правда без всяких прикрас, и они могли бы сделать с ней все, что им вздумается.
   После того как они получили правду с помощью магии, Дознаватели пытали пленников до тех пор, пока те не были вынуждены говорить ложь — и это была ложь, которую те, казалось, очень хотели слышать. Но зачем?
   Каким целям служила эта ложь, что даже правда была не нужна? Рейт размышлял об этом, но так и не додумался ни до чего, что объяснило бы действия Дознавателей.
   Вечером того дня, когда Дознаватели допрашивали Велин, один из стражников принес в его камеру экран и сказал:
   — Посмотри-ка вот это. Имеет к тебе самое непосредственное отношение.
   На экране он увидел вечерние новости. Не обычное обсуждение искусства и литературы, не обмен мнениями по поводу того, что нужно сделать во благо той или иной общине. Это был спектакль, с выразительным музыкальным сопровождением и хорошо одетыми комментаторами, которые обсуждали раскрытие заговора против Империи Харc Тикларим, сцены прямо из комнаты допросов, людей, один за другим признающихся в преступлениях против Империи, и отчет за отчетом о загадочном Винкалисе, задумавшем разрушить цивилизацию. Конечно же, никакого упоминания об Уоррене в связи с Вин-калисом или об источниках магии Империи. Никакого упоминания о сжигании душ для того, чтобы в небе парили города и летали аэрокары. Нет. Это никогда не попадет на экраны.
   Но обвинения в адрес искусства явно проникли и в дискуссии комментаторов — с пеной у рта они клеймили искусство и людей искусства как подрывные элементы, расшатывающие общественные устои. Официально было заявлено, что удалось поймать лишь немногих злодеев, связанных с заговором, грозившим подорвать весь мировой порядок. Добропорядочным жителям Империи было предложено принять участие в поисках и поимке заговорщиков, которые еще не попались в сети Дознания. Комментаторы внесли свой вклад в нагнетание истерии, заявив, что заговорщику Винкалису до сих пор удавалось избежать пленения и что он не оставил своих злокозненных планов осуществить заговор против Империи. Сам Ландимин Харса предложил солидное вознаграждение за поимку Винкалиса, включая деньги, великолепный дом в Верхнем Городе и присвоение титула стольти для осведомителя и всей его семьи, чья информация могла помочь поймать и заключить под стражу опасного беглеца.
   — Винкалис — это я! — закричал Рейт стражникам через дверь. — Разве вы не слышали, что сказала Велин? Она сказала вам, что я Винкалис. Все его пьесы написаны мной. Это я задумал освободить уорренцев. Я — тот человек, которого вы ищете!
   Он стучал кулаками в дверь своей камеры, но никто не пришел. Никто не хотел услышать правду. Ложь устраивала Империю куда больше.
   Патр оказался прав: прибыло все, что он заказал, включая маленький ветхий аэрокар. Джесс сомневалась, что на нем можно улететь дальше, чем до деревни — если, конечно, он и это расстояние выдержит. Она старалась как можно меньше разговаривать с местными жителями, которые носили вещи в дом; занялась расстановкой мебели, посуды и всего того, что Патру удалось достать.
   Джесс удивила привезенная малая сфера обзора. Она никогда особо не интересовалась вечерними новостями, но, учитывая свой статус беглеца, решила, что надо посмотреть, привлекли они с Патром внимание или нет.
   Сидя за ужином, плохо приготовленном на огне — пища имела более резкий вкус, чем тот, к которому она привыкла, — Патр включил сферу обзора, и в крошечной комнате засветились вечерние новости. Она увидела Рейта, Соландера, каанцев, новопринятых членов Ордена Резонанса, персонал нескольких театров Рейта, волшебников более низкого уровня, работавших с Соландером.
   Джесс прекратила есть, поставила миску и вилку на стол и уставилась на экран. Там мелькали знакомые ей лица. Люди рассказывали невероятные небылицы о страшном заговоре против Империи, о планах заговорщиков по свержению правительства. Во главе нового порядка, который запрещал магию, вынуждал мужчин и женщин жить подобно животным и вообще который принесет в этот райский уголок одни страдания, голод и войну, ставили драматурга Винкалиса — его вечерние новости окрестили Подстрекателем. Джесс сжала кулаки и крепко стиснула зубы; она перевела взгляд с экрана на Патра, затем вновь на эту пародию. Когда же ложь закончилась, когда стали ясны планы Империи во имя собственной безопасности уничтожить искусство и деятелей искусства, настроить людей друг против друга, чтобы они рвались получить за предательство смехотворное вознаграждение, она закрыла глаза и тихо заплакала.
   — Это просто безумие, — прошептала она.
   — Вовсе нет, — сказал Патр. — То, что они делают, послужит более крупным целям. Всех диссидентов разоблачат, и, с точки зрения Империи, если в ту же сеть попадутся несколько невиновных — или много невиновных, — что в этом такого? Невиновных всегда будет больше, Империя производит их каждый день. Далее, Магистры Империи, не прикладывая к тому особых усилий, получат возможность внушать страх и уважение, если будут постоянно сообщать о казнях. Главное, чтобы все знали — поиск предателей не прекращается ни на минуту, и каждый в той или иной степени считается подозреваемым. В-третьих, оставив Подстрекателя Винкалиса гулять на свободе в общественном сознании, они добились того, что люди больше не доверяют своим соседям и друзьям — и долгое очень долгое время не будет никакой почвы для новых заговоров.
   Когда Совет Драконов заключил с Безмолвным Дознанием сделку, что те будут охотиться на людей и передавать пленников в их руки, уверен, ими руководило точно такое же стремление — стремление к власти.
   — Сколько тебе за это заплатили Драконы? Какова цена всех этих жизней?
   — Услуга, — ответил Патр с легкой улыбкой. — Услуга, о которой я скажу тебе позже.
   — Пожалуйста, скажи мне, что они не намерены казнить каждого, кто попадется им в лапы.
   — Они планируют массовые казни. Сомневаюсь, что останется в живых хоть кто-то, кто попал к ним в плен, — и чем больше они знают, тем больше я уверен, что их казнят.
   — Но у них Соландер… и Рейт… и многие друзья… так много моих друзей, так много актеров, танцоров, певцов и писателей…
   — Но они не поймали тебя, — сказал Патр.
   Прошла неделя, и в течение этой недели в новостях беспрерывно показывали признания заговорщиков. И каждый вечер комментаторы обсуждали не только признания, но и их значение: как успех заговора привел бы к голоду, болезням, геноциду, полному уничтожению Империи, ее граждан и их детей.
   Винкалис — Подстрекатель Винкалис, конспиратор, заговорщик, дьявол, что стремится уничтожить надежды и планы миллионов невинных людей — находился в центре внимания комментаторов.
   С комментаторами сидели специальные Дознаватели, обсуждая методы выманивания предателей, распознания людей, которые с виду кажутся благопристойными гражданами, а на деле ведут тайную преступную жизнь.
   Магистры-волшебники описывали, какую угрозу представляют Империи несанкционированные методы магии, как они подрывали ее энергетическую структуру и в конечном итоге ставят под сомнение само ее существование. Волшебники-трекеры демонстрировали кое-что из своих методов, при помощи которых они пытались, применяя магию, вычислить местонахождение неуловимого Винкалиса.
   По мере развития событий интерес населения к заговору превратился в навязчивую идею, а навязчивая идея переросла в панический страх. По всей Империи на улицах собирались стихийные демонстрации, иногда даже с музыкой, требуя казни всех предателей.
   На второй недели после арестов перебои в подаче энергии в бедном квартале Эл Артиса стали причиной смерти нескольких сот муфере и парвоев — река, которую до этого удерживала магия, хлынула ночью в дома и затопила всех жителей этого квартала. Виноватыми объявили Винкалиса и его предателей. Безмолвное Дознание собрало еще сто человек со всего города и загнало их в Золотое Здание. Этих «заговорщиков» даже не допрашивали — их просто под покровом тьмы отправили в Уоррен.
   Никто не упомянул о том, что более десяти лет жители затопленной части города выступали против планов выселения, а Отцы Города давно вынашивали планы пустить этот квартал на слом, чтобы построить тут богатые особняки с видом на реку.
   Казалось, никто не заметил, что исчезнувшие люди, которых забрало Безмолвное Дознание — по сути дела, втайне являющееся правой рукой Совета Драконов, — не имели ни малейшего отношения к искусству; на самом деле это были мелкие собственники, владеющие землей, на которую положили глаз Отцы Города.
   Никто не ставил под сомнение Совет Драконов. Никто не ставил под сомнение истерию — по крайней мере публично. Никто не сопротивлялся Отцам Города. Жители всей Империи затаились как мыши в надежде, что на них не укажет перст Дознания. Естественно, это было именно то, чего хотели Магистры Совета Драконов.
 
   Магистр Грат Фареган зашел в камеру Рейта и сел на скамью, что протянулась вдоль всей противоположной стены.
   — Я слышал, что вы хотели много чего рассказать, — сказал он, — что вам нужны слушатели. У меня есть немного свободного времени и немного любопытства относительно того, что вы собираетесь поведать. Не будете ли так добры просветить меня?
   Рейт кивнул.
   — Я Винкалис, — сказал он. — Больше никого нет. Нет никакого таинственного главного конспиратора, который ожидает разрушения Империи. Есть только я.
   — Некоторые ваши коллеги признавались, что Винкалис — это именно они. Довольно широкий жест с вашей стороны, учитывая что когда Винкалиса найдут, его, вероятно, сожгут заживо или разорвут на части. Общественное настроение сейчас не в его пользу. Даже смешно, что люди забывают, как любили его маленькие пьесы, стоит им услышать о том, что он намеревается убить их детей.
   — Но я никогда не замышлял ничего подобного. Я хотел освободить уорренцев, и ничего более. Драконы сжигают их души в качестве топлива для Империи; этому пора положить конец. Но Соландер изобрел новую форму магии, которая позволит продолжать цивилизацию. Никто из нас никогда не позволил бы себе причинять вред жителям Империи.
   Фареган взглянул на него, собрался было что-то сказать, но остановился. Затем покачал головой и рассмеялся.
   — Геллас, похоже на то, что вы и вправду Винкалис. Кстати, я так и подумал, когда вас привели сюда. Никто тогда не увидел связи между пьесами и вами. Вы же были достаточно осторожны, чтобы мы не смогли ничего доказать… но это палка о двух концах. Вы тоже не можете ничего доказать. А для наших целей это намного лучше.
   Рейт, ничего не понимая, нахмурился.
   — Почему?
   — Если вы Винкаляс, значит, как только мы вас казним, Империи больше ничто не будет угрожать. Люди вернутся к обычной жизни — возобновят свои повседневные дела, их жизнь вернется в привычное русло. Но ваш… ваш эксперимент по заговору выявил кое-какие недостатки нашей системы, и чтобы устранить их, мы намерены отобрать у народа некоторые привилегии, которые в настоящее время он считает правами. Для этого нужно сделать так, чтобы они ощущали угрозу себе и своим детям, чтобы уверовали, что только правительство, только оно одно, способно защитить их от этой угрозы. И пока Подстрекатель Винкалис гуляет на свободе и строит свои козни, у нас есть столь необходимая нам угроза.
   Драконы могут безнаказанно уничтожить все права, усилить слежку за всем народом — включая сословие стольти, которое до настоящего времени сильно сопротивлялось такому вторжению в свою жизнь — и в это время увеличить доходы. Меньше ради большего.
   — Это жестоко.
   — Таково правительство, мальчик мой. Для правительства главное — выжить самому; это такое же живое, дышащее создание, как любая змея… только еще более хладнокровное и опасное. — На лице собеседника Рейта появилась хитрая улыбка. — И в то время как мы ведем свою игру, притворяясь союзниками Драконов, у Безмолвного Дознания есть своя цель. Мы увеличили наше давление на Драконов — Магистры Безмолвного Дознания следят даже за ними. Как только истерия достигнет своего пика, мы намереваемся поставить нескольких Магистров в неприятное положение, разоблачив их как имеющих отношение к вашему заговору. Мы предоставим народу доказательства, а остальные Магистры подтвердят, что эти были вовлечены в заговор. Как только Драконы сочтут их виновными — что естественно после публичного негодования — и как только состоятся необходимые казни, мы докажем оставшимся в живых, как они стали подвержены своей собственной истерии. — Он тихо рассмеялся. — А оставшиеся Драконы будут более чем готовы работать в соответствии с нашими целями.
   У Рейта разболелась голова.
   — Вы хотите, чтобы люди гибли.
   — Определенные люди — да. Это не должно вас удивлять.
   — Нет. Меня больше ничто не удивляет.
   Старик рассмеялся.
   — Какой цинизм. Что ж, ты будешь жить, мальчик мой. Ты будешь нашим постоянным гостем… и придет время, когда ты наверняка будешь жалеть, что тебя не убили вместе с твоими друзьями. Но ты будешь жить. Здесь соберется группа частных исследователей. Как только закончатся казни, они начнут тебя изучать. Если мы сможем перенять твою неуязвимость к магии, Драконы больше не будут повелевать нами, и мы вновь приобретем контроль над всем Харсом.
   Рейт отвернулся.
   — Вас не остановят ни правда, ни мольбы, ни невиновность ваших жертв. Так что же все-таки остановит вас?
   Грат Фареган поднял бровь.
   — Нечто большее и более подлое, чем мы, мальчик мой. Это единственное.
   Он поднялся и сказал:
   — Если ты и вправду Винкалис, позволь мне сказать, что я с большой радостью смотрел твои пьесы. Ты талантливый писатель. Жаль, что ты так и не нашел приемлемое применение своему таланту — но твои… дерзкие планы поработали на нас. Мы с тобой больше не увидимся. Ты будешь посещать казни в качестве гостя Дознания, а затем отправишься в свой новый дом, который будет твоим последним домом. Хочешь что-нибудь сказать мне напоследок?
   Рейт повернулся и посмотрел на своего собеседника.
   — Только то, что мы видимся не в последний раз. Если ты причинишь вред моим друзьям, я найду тебя, пусть даже мне придется пройти через семь кругов ада.
   Фареган вежливо кивнул.
   — На самом деле я часто это слышу. — Он слегка поклонился. — Желаю всего хорошего и ухожу.
   Внезапно он остановился.
   — И вот еще что. Каждый раз, когда я вижу тебя, меня не покидает ощущение, будто мы с тобой где-то встречались раньше. С чего бы это?
   На мгновение Рейт выдавил из себя легкую улыбку.
   — Вы и вправду не знаете.
   — Нет. Но я не думаю, что, утаивая информацию, вы получите какие-либо уступки. Я и без этого спокойно жил. Если ты мне не скажешь, я не стану страдать от бессонницы.
   — Не могу представить, чтобы ты вообще из-за чего-нибудь потерял сон, ты, ящерица! Но я тебе скажу. Впервые ты встретил меня на рынке в Эл Артис Травиа, где я пытался украсть еду для моих друзей. — Улыбка Рейта становилась все шире и шире. — Ты пытался остановить меня с помощью магии. И у тебя ничего не вышло. Поэтому ты пытался убить меня. Но у тебя снова ничего не вышло. И знаешь что? Думаю, что и на этот раз тебя снова ждет провал.
   Рейт знал, что это чистой воды бахвальство — по лицу Фарегана было видно, что тот узнал его, затем это выражение сменилось потрясением, и на одно прекрасное мгновение — страхом. «Что ж, — подумал Рейт, — что бы он ни сделал со мной, в конечном итоге победителем все равно буду я».
   Фареган вновь обрел самообладание.
   — Ах да. Что ж, позволь мне кое-что тебе сказать, маленький воришка. Я сделаю так, что ты пожалеешь, что не умер в тот день — и еще сто раз — прежде, чем я разделаюсь с тобой.
   С этими словами Фареган слегка поклонился и вышел, сопровождаемый стражниками.
 
   — Должен же быть какой-то способ, чтобы не дать им казнить всех! — заявила Джесс в лицо Патру, вцепившись, словно когтями, в его тунику. — Мы не можем позволить им всем умереть, не предприняв никаких усилий.
   — Я же говорю тебе, Джесс. Я не допускал, чтобы они все погибли. Я спас тебя. Кроме того, мы ничего не можем сделать — иначе нас тоже убьют.
   Они стояли в дверях крошечного домика, глядя, как по улице ветер метет пыль. Джесс хотела немедленно вернуться в Эл Артис — в случае необходимости замаскироваться под какую-нибудь деревенщину и найти способ проникнуть к Рейту, чего бы ей это ни стоило. Также к Соландеру — но если у нее будет шанс спасти одного, она спасет Рейта.
   — Если Соландер и Рейт погибнут, я тоже не хочу жить.
   Лицо Патра исказила гримаса боли. Она отвергла его, подумала Джесс, его и его надежды. Он надеялся, что она полюбит его, но этого не произошло. И всякий раз, когда Джесс упоминала о Рейте, она словно втыкала в него нож — все глубже и глубже.
   — Отомсти за них, если хочешь. Я помогу тебе. Но ты не сможешь их спасти.
   — Ты знаешь, где их держат.
   — Да.
   — Ты должен знать, как туда проникнуть — возможно, имеется какой-нибудь потайной ход или у тебя есть друзья, которые притворятся, будто ничего не заметили, когда ты проскользнешь мимо них.
   Патр тихо рассмеялся.
   — Друзья, в Дознании? Мои друзья точно такие же, как я. Сейчас им приказали убить меня, и они давали клятву, когда их принимали в «Друзей Правды» — секретное и почетное общество Безмолвного Дознания. Они будут улыбаться мне и примут меня с распростертыми объятиями, но как только я окажусь в пределах их досягаемости, они вырежут мне сердце. Это люди, которых я любил, как братьев, но сейчас они так же недоступны для меня, как луна или солнце.
   Джесс, нахмурившись, посмотрела на него.
   — Но должен же быть кто-нибудь, кому ты можешь доверять…
   Он лишь покачал головой.
   — Среди друзей нет доверия. Магистры держат доверие в своих руках и распределяют его по своему желанию. Нижние солитары доверия не имеют; они действуют из чувства послушания и надеются, что когда-нибудь и они станут достойны доверия. Послушанием можно заслужить более высокое место, и у человека больше шансов дожить до следующего рассвета. Мы даем клятву, что верность правде — превыше всего, и это означает, что друзья, родственники и все прочее стоит на втором месте после правды и приказов Магистров, и тех, кто старше нас по рангу.
   — Ты когда-нибудь убивал?
   Он отвернулся от нее и негромко ответил:
   — Давным-давно я понял, что не нужно задавать вопрос, если не хочешь знать ответ.
   Джесс приложила палец к его подбородку и повернула его голову, чтобы Патр смотрел ей в глаза.
   — Я спрашиваю. Ты когда-нибудь убивал?
   — Чтобы стать «Другом Правды» приходится убивать.
   — Значит, ответ утвердительный.
   — Ответ в любом случае был бы утвердительным. Я говорил тебе, что я плохой человек.
   — Но ты спас меня.
   — Даже плохие люди способны любить.
   Джесс отвернулась. Ей не хотелось думать о том, что он любит ее. Она не хотела причинять ему боль — и не хотела, чтобы он причинил ей боль, когда обнаружит, что она не собирается его любить. Интересно, подумала она, что же Патр подразумевает под этим словом; если он вообще имеет представление о том, что такое любовь.
   — Любовь — это не страсть, — сказала она. — Это не жар в крови и не учащенное биение сердца при виде возлюбленного. Любовь — это… жертва. Долг и честь. Готовность отдать свою жизнь ради спасения жизни любимого человека.
   Она повернулась и увидела, что Патр улыбается. Не говоря ни слова, он раскинул руки, словно заключая в объятия лачугу, в которой они стояли, и тусклый мир за дверью.
   Джесс взглянула на него и ощутила, как лицо ее запылало. Может, он все же знал, что такое любовь. Но и она тоже.
   — Я люблю Рейта, — сказала она. — Он подарил мне жизнь. Тебе этого не понять, тебе в это никогда не поверить, но если бы не он, я бы никогда не узнала, кто я на самом деле. Я бы не смогла ходить под открытым небом, никогда бы не увидела солнце и облака, дома, реки и моря, не знала бы, что они вообще существуют. Я обязана ему не только своей жизнью, но и своей душой. Ему и Соландеру. Я в вечном неоплатном долгу перед ними обоими. Я должна попытаться спасти их.
   Патр нахмурился.
   — Как можно быть обязанным кому-либо своей душой? Звучит как преувеличение, как слова просто ради драматического эффекта.
   Джесс проглотила комок в горле, подумала о том, есть ли у нее выбор, и затем рассказала ему. Она рассказала Патру об Уоррене, о магии и ее источниках, о своей роли в происходящем, о Рейте, и о том, как они с Соландером нашли способ вытащить ее из этого ада, как она боролась, чтобы принести в мир правду и красоту, чтобы отблагодарить за свою свободу. Но когда настал нужный момент, ей нечем отплатить свой долг. До тех пор, пока Рейт и Соландер не попались в сети Дознания. Сейчас она может отплатить. Жизнь за жизнь, душа за душу.
   Когда она закончила свой рассказ, Патр долго стоял, уставившись в открытую дверь, и она подумала, что он, возможно, перестал слушать ее, заскучав где-то в середине повествования. Или же его переполнило отвращение к тому, что он позволил себе думать, что полюбил уорренца. Наконец он сказал:
   — Я отвезу тебя назад в Эл Артис. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь тебе пробраться к Рейту и Соландеру. Возможно, мы погибнем, и возможно, в конце концов, ты все равно потеряешь свою душу — у нас нет гарантии, что если нас поймают, то не бросят в Уоррен в качестве топлива. Но я понимаю, что такое честь и что такое долг.
   Он вздохнул и, прислонив голову к дверному косяку, уставился в потолок.
   — Боже, какой кошмар. Полагаю, мне придется найти для нас аэрокар, за которым нельзя проследить. На это уйдет день или два. Я сделаю все, что смогу, но ты должна понимать, что, возможно, мы не сможем добраться туда вовремя, несмотря на все мои усилия.
   — Я понимаю. Если нужно — сдвинь с места небеса, но только дай мне шанс. Пожалуйста.
   Он кивнул.
   — Шанс. Ты его получишь. Если мы погибнем, ты не должна говорить, будто я не предупреждал тебя, что такое может случиться. Но я сделаю все, что смогу.
 
   Соландер в неистовстве шагал из одного угла своей крошечной камеры в другой. Он уже потерял счет времени, проведенному в заключении. Несколько дней? Неделя? Здесь не было ни дня, ни ночи в привычном смысле этих слов. Он существовал в вечных, сводящих с ума сумерках, изредка прерываемых лишь брошенной в камеру едой — и ничем больше. Дознание предприняло все меры предосторожности. Он занимал камеру для волшебников, задуманную так, чтобы она находилась вдали от городских потоков магии и была защищена от них. Но Магистры Дознания возвели вокруг него дополнительный щит, чтобы к Соландеру возвращалось любое заклинание, которое он своими силами на этот щит насылал. Если бы даже он захотел вызвать рево наступательного заклинания, то все равно бы не смог нанести удар.