Страница:
Вдруг рабби Мендл подошел к двери, ведущей из комнаты в бейт-мидраш, взял один из мешочков с золотыми монетами, привезенными Темриль, и высыпал его содержимое на пол. Потом он вернулся, стал возле двери и сказал: «Сейчас я узнаю, кто может вытерпеть кнут, а кто не стоит даже того, чтобы его кнутом ударили!»
Рабби Мендл стоял возле входа в свою комнату и смотрел на своих хасидов. Темриль тоже стояла возле входа в бейт-мидраш, только снаружи, и тоже смотрела на разбросанные по полу золотые монеты.
В бейт-мидраше настала тишина. В этой тишине можно было услышать биение сердец хасидов. Никто не шелохнулся, никто не нагнулся за монетами, которые рассыпались по всему бейт-мидрашу. Вдруг один из хасидов нагнулся и протянул руку к монетам. Секунду он медлил, не решаясь прикоснуться к ним, как будто монеты были раскалены. Но, в конце концов, он не выдержал. Он упал на кучу монет и начал загребать их. Вслед за первым сломались и другие.
Рабби Мендл окаменел. Его взгляд разил, как удар меча. Этот взгляд был похож на взгляд пророка, спускающегося с горы со скрижалями Завета и увидевшего, что люди, ради которых скрижали были высечены, танцуют вокруг Золотого Тельца. Отчаявшийся и разочарованный, тяжелой поступью вошел рабби Мендл в свою комнату, но когда рука коснулась ручки двери, он вдруг повернул голову к своему помощнику рабби Гиршу Бару и сказал:
– Если кто-нибудь из этих посмеет постучать в мою дверь, выгони его палками! Моя дверь теперь будет всегда закрыта перед этими, протягивающими руку. Машиах – освободитель собирается освободить мир, но некого освобождать.
Сейчас у рабби Мендла больше не было сомнений – его ученики не смогли подняться над средней, серой, посредственной массой. Рабби Мендл оказался единственным героем, оставшимся на поле боя. Он смотрит по сторонам и не видит других воинов, с кем можно было бы продолжать борьбу. С каждым днем ощущение одиночества все усиливается. Он чувствует себя одиноким, даже когда находится среди своих лучших учеников. Время от времени он врывается в бейт-мидраш, с гневом и горечью обрушиваясь на хасидов, в чьи силы он верил и на которых опирался.
7.62 Огонь пожирает огонь
7.63 Время беды для Яакова
7.64 Та суббота
7.65 Рабби – а не ангел
7.66 В Томашов – без благословения рабби
8. Йехид и Йехида (И. Башевис-Зингер)
8.2 Часть 2
8.3 Часть 3
Рабби Мендл стоял возле входа в свою комнату и смотрел на своих хасидов. Темриль тоже стояла возле входа в бейт-мидраш, только снаружи, и тоже смотрела на разбросанные по полу золотые монеты.
В бейт-мидраше настала тишина. В этой тишине можно было услышать биение сердец хасидов. Никто не шелохнулся, никто не нагнулся за монетами, которые рассыпались по всему бейт-мидрашу. Вдруг один из хасидов нагнулся и протянул руку к монетам. Секунду он медлил, не решаясь прикоснуться к ним, как будто монеты были раскалены. Но, в конце концов, он не выдержал. Он упал на кучу монет и начал загребать их. Вслед за первым сломались и другие.
Рабби Мендл окаменел. Его взгляд разил, как удар меча. Этот взгляд был похож на взгляд пророка, спускающегося с горы со скрижалями Завета и увидевшего, что люди, ради которых скрижали были высечены, танцуют вокруг Золотого Тельца. Отчаявшийся и разочарованный, тяжелой поступью вошел рабби Мендл в свою комнату, но когда рука коснулась ручки двери, он вдруг повернул голову к своему помощнику рабби Гиршу Бару и сказал:
– Если кто-нибудь из этих посмеет постучать в мою дверь, выгони его палками! Моя дверь теперь будет всегда закрыта перед этими, протягивающими руку. Машиах – освободитель собирается освободить мир, но некого освобождать.
Сейчас у рабби Мендла больше не было сомнений – его ученики не смогли подняться над средней, серой, посредственной массой. Рабби Мендл оказался единственным героем, оставшимся на поле боя. Он смотрит по сторонам и не видит других воинов, с кем можно было бы продолжать борьбу. С каждым днем ощущение одиночества все усиливается. Он чувствует себя одиноким, даже когда находится среди своих лучших учеников. Время от времени он врывается в бейт-мидраш, с гневом и горечью обрушиваясь на хасидов, в чьи силы он верил и на которых опирался.
7.62 Огонь пожирает огонь
Усталость и расслабленность пришли к рабби Мендлу. Он приказал закрыть дверь своей комнаты, оставшись в одиночестве. Рабби Мордехай Йосеф видит растерянность хасидов, и ему кажется, что это стадо овец, заблудившееся в пустыне. Стадо, которое оставил пастух. Он обрек его на гибель от бурь и палящего солнца.
Хасиды прильнули к рабби Мордехаю Йосефу, моля его о том, чтобы он их приблизил и подбодрил. Рабби Мендл в закрытой комнате живет в своем, духовном мире, а рабби Мордехай Йосеф сидит в комнате на постоялом дворе, окруженный хасидами.
Для хасидов уже не секрет, что существуют разногласия между рабби Мендлом и его великим учеником. Об этом шепчутся и в бейт-мидраше, и на постоялых дворах. Тоска и подавленность пришли в Коцк, так как все больше проявляются противоречия между двумя системами. Рабби Мордехай Йосеф сказал:
– Уже в Пшиске нашего рава называли «Сжигающий Огонь». Разумеется, он достоин этого имени. Более того, сейчас он уже достиг более высокого уровня – «Огонь, пожирающий огонь». Но разве можно жить вместе с огненным столпом, горящим все время? Но разве не опасно приближаться к нему, ведь приблизившийся может сгореть.
Рабби Ицхак Меир ответил на это:
– Это верно, Мордехай Йосеф, человек горит в огне, но в это время в нем сгорают пятна проказы – эгоизма, которые спрятаны в человеческой душе. Огонь очищает душу. Разве не ради этого мы пришли в Коцк?…
Есть ли силы у хасидов находиться между этими двумя горами?…
Хасиды прильнули к рабби Мордехаю Йосефу, моля его о том, чтобы он их приблизил и подбодрил. Рабби Мендл в закрытой комнате живет в своем, духовном мире, а рабби Мордехай Йосеф сидит в комнате на постоялом дворе, окруженный хасидами.
Для хасидов уже не секрет, что существуют разногласия между рабби Мендлом и его великим учеником. Об этом шепчутся и в бейт-мидраше, и на постоялых дворах. Тоска и подавленность пришли в Коцк, так как все больше проявляются противоречия между двумя системами. Рабби Мордехай Йосеф сказал:
– Уже в Пшиске нашего рава называли «Сжигающий Огонь». Разумеется, он достоин этого имени. Более того, сейчас он уже достиг более высокого уровня – «Огонь, пожирающий огонь». Но разве можно жить вместе с огненным столпом, горящим все время? Но разве не опасно приближаться к нему, ведь приблизившийся может сгореть.
Рабби Ицхак Меир ответил на это:
– Это верно, Мордехай Йосеф, человек горит в огне, но в это время в нем сгорают пятна проказы – эгоизма, которые спрятаны в человеческой душе. Огонь очищает душу. Разве не ради этого мы пришли в Коцк?…
Есть ли силы у хасидов находиться между этими двумя горами?…
7.63 Время беды для Яакова
Ореол тайны висит над той субботой, в которую произошла буря, во время которой туман, окутывавший рабби Мендла, сгустился и превратился в тучу, скрывшую его от глаз человеческих.
Хасиды почти ничего не рассказывают об этой субботе. Все, что они говорят о ней, можно свести к одной фразе: «Та суббота, когда наш Ребе заболел». Так рассказывают о развитии событий:
– Это было в те недели, когда рабби скрылся от своих хасидов. Он в одиночестве сидел в своей комнате. Только рабби Ицхак Меир и рабби Гирш из Томашова могли заходить к нему. Рабби Ицхаку Меиру рабби Мендл поверял свои тайны.
В последнее время рабби Мендлу стало известно о несчастьях, постигших евреев Польши. В этом, 1839 году, вновь обострилась борьба между польскими революционерами и царскими властями. Евреи опять оказались между двух огней. Десятки евреев были повешены русскими по подозрению в шпионаже в пользу поляков. В то же время десятки евреев были убиты польскими повстанцами за чрезмерную, с их точки зрения, верность русскому царю.
Несмотря на то, что рабби Мендл был погружен в духовные миры, несчастья еврейского народа приносили ему огромную боль. Будучи человеком правды, рабби Мендл не находил успокоения в словах утешения, которые всегда произносятся в таких случаях. И вот пришло время недельной главы из Торы, которая называется «Толдот», в которой рассказывается о гневе Эсава на своего брата Яакова.
Хасиды почти ничего не рассказывают об этой субботе. Все, что они говорят о ней, можно свести к одной фразе: «Та суббота, когда наш Ребе заболел». Так рассказывают о развитии событий:
– Это было в те недели, когда рабби скрылся от своих хасидов. Он в одиночестве сидел в своей комнате. Только рабби Ицхак Меир и рабби Гирш из Томашова могли заходить к нему. Рабби Ицхаку Меиру рабби Мендл поверял свои тайны.
В последнее время рабби Мендлу стало известно о несчастьях, постигших евреев Польши. В этом, 1839 году, вновь обострилась борьба между польскими революционерами и царскими властями. Евреи опять оказались между двух огней. Десятки евреев были повешены русскими по подозрению в шпионаже в пользу поляков. В то же время десятки евреев были убиты польскими повстанцами за чрезмерную, с их точки зрения, верность русскому царю.
Несмотря на то, что рабби Мендл был погружен в духовные миры, несчастья еврейского народа приносили ему огромную боль. Будучи человеком правды, рабби Мендл не находил успокоения в словах утешения, которые всегда произносятся в таких случаях. И вот пришло время недельной главы из Торы, которая называется «Толдот», в которой рассказывается о гневе Эсава на своего брата Яакова.
7.64 Та суббота
Субботняя ночь в бейт-мидраше. Хасиды, все напряженные, сидят возле стола, ходят по бейт-мидрашу, стоят возле столбов. Время приближается к полночи. Вдруг дверь комнаты рабби Мендла с шумом открывается, и на пороге появляется рабби, грозный и пугающий, как будто несущийся на крыльях бури. Он быстрыми шагами подходит к главе стола. По его горящему лицу видно, что он возбужден до предела. Было видно невооруженным глазом, что его душа достигла самого высокого уровня.
Мертвая тишина воцарилась в бейт-мидраше. Стало так тихо, что было слышно, как горят, оплавляясь, свечи, как шумит ветер за окном в ночной тьме. Рабби посмотрел пронизывающим взглядом на бокал для благословения и на субботние свечи. Было видно, что внутри него идет страшная борьба, борьба между величием и возвышенностью, Бесконечностью и бездной действительности.
Его мысли блуждали где-то в Высших мирах. Казалось, что все замученные евреи всех времен встали из своих могил и ворвались в бейт-мидраш Коцка, как будто все жертвы еврейского народа собрались здесь. Рабби Мендл будто слышал их шаги, когда они поднимались на плаху, будто слышал их предсмертное «Шма Исраэль», которое рвалось из их уст во время сожжений на кострах в Толедо и Кордове, пение «Алейну Лешабеах», идущих на смерть в Вермизе и Шпеере, крик евреев Немирова и Тульчина. Рабби Мендл слышал, как каждая еврейская община, пострадавшая от резни, погромов и притеснений кричала:
– Почему?! За что?!
Рабби взял левой рукой бокал, полный вина, и поставил его на ладонь своей правой руки. Его рука дрожит, эта дрожь сердца распространяется на все тело. Вдруг рабби поставил бокал на стол. Напряжение в сердцах хасидов нарастает. Рабби погружен в свои мысли, его глаза зажмурены. И в этот момент его горе, которое накапливалось в его сердце, выплеснулось, и с его уст сорвался крик:
– Я требую суда! Я требую справедливости! Разве недостаточно?! Сколько слез, сколько еврейской крови уже пролилось из-за трех слезинок, которые выдавил из себя Эсав после того, как Яаков забрал у него благословение!
Хасиды, стоявшие вокруг стола, испугались силы гнева рабби Мендла. Сердца забились еще быстрее, а колени затряслись. Рабби открыл глаза, вскинул свои брови, опустил их, всмотрелся в лица хасидов и увидел, как они дрожат от страха. Те, самые лучшие из его учеников, на которых он полагался, – испугались не меньше других. Буря приблизилась к своему апогею, и рабби Мендл взревел: «Чего вы боитесь? Вы вруны, лицемеры! Идите ко всем чертям! Оставьте душу мою!»
Возбуждение рабби перешло все границы. Его силы иссякли, и он бессильно повалился на стул, не удержался и упал возле него. Он был в глубоком обмороке.
Хасиды перенесли его в комнату. Эта комната была темна, так как в ней не зажгли свет до начала субботы. Ученики побежали за врачом, а пока уложили рабби Мендла на кровать. Чтобы облегчить состояние, они сняли с него пояс, одежду. Его близкие – знатоки Торы, великие люди его поколения, почувствовали, что возникла опасность для жизни. Поэтому они разрешили перенести свечку из бейт-мидраша в комнату, где лежал рабби Мендл. Спасение жизни важнее, чем соблюдение субботы.
Мертвая тишина воцарилась в бейт-мидраше. Стало так тихо, что было слышно, как горят, оплавляясь, свечи, как шумит ветер за окном в ночной тьме. Рабби посмотрел пронизывающим взглядом на бокал для благословения и на субботние свечи. Было видно, что внутри него идет страшная борьба, борьба между величием и возвышенностью, Бесконечностью и бездной действительности.
Его мысли блуждали где-то в Высших мирах. Казалось, что все замученные евреи всех времен встали из своих могил и ворвались в бейт-мидраш Коцка, как будто все жертвы еврейского народа собрались здесь. Рабби Мендл будто слышал их шаги, когда они поднимались на плаху, будто слышал их предсмертное «Шма Исраэль», которое рвалось из их уст во время сожжений на кострах в Толедо и Кордове, пение «Алейну Лешабеах», идущих на смерть в Вермизе и Шпеере, крик евреев Немирова и Тульчина. Рабби Мендл слышал, как каждая еврейская община, пострадавшая от резни, погромов и притеснений кричала:
– Почему?! За что?!
Рабби взял левой рукой бокал, полный вина, и поставил его на ладонь своей правой руки. Его рука дрожит, эта дрожь сердца распространяется на все тело. Вдруг рабби поставил бокал на стол. Напряжение в сердцах хасидов нарастает. Рабби погружен в свои мысли, его глаза зажмурены. И в этот момент его горе, которое накапливалось в его сердце, выплеснулось, и с его уст сорвался крик:
– Я требую суда! Я требую справедливости! Разве недостаточно?! Сколько слез, сколько еврейской крови уже пролилось из-за трех слезинок, которые выдавил из себя Эсав после того, как Яаков забрал у него благословение!
Хасиды, стоявшие вокруг стола, испугались силы гнева рабби Мендла. Сердца забились еще быстрее, а колени затряслись. Рабби открыл глаза, вскинул свои брови, опустил их, всмотрелся в лица хасидов и увидел, как они дрожат от страха. Те, самые лучшие из его учеников, на которых он полагался, – испугались не меньше других. Буря приблизилась к своему апогею, и рабби Мендл взревел: «Чего вы боитесь? Вы вруны, лицемеры! Идите ко всем чертям! Оставьте душу мою!»
Возбуждение рабби перешло все границы. Его силы иссякли, и он бессильно повалился на стул, не удержался и упал возле него. Он был в глубоком обмороке.
Хасиды перенесли его в комнату. Эта комната была темна, так как в ней не зажгли свет до начала субботы. Ученики побежали за врачом, а пока уложили рабби Мендла на кровать. Чтобы облегчить состояние, они сняли с него пояс, одежду. Его близкие – знатоки Торы, великие люди его поколения, почувствовали, что возникла опасность для жизни. Поэтому они разрешили перенести свечку из бейт-мидраша в комнату, где лежал рабби Мендл. Спасение жизни важнее, чем соблюдение субботы.
7.65 Рабби – а не ангел
Рабби Мордехай Йосеф был оттеснен в угол бейт-мидраша. У него тоже в сердце бушует буря, у него тоже возбуждение достигло наивысшей точки. Он видит ошеломленных, ватных от страха хасидов. Они потрясены силой гнева рабби Мендла, обрушившегося на них. С дрожью в коленях они жмутся по углам бейт-мидраша, прячутся под столами, некоторые из них в панике бегут прочь, прыгают в окна.
Лицо рабби Мордехая Йосефа бледнеет, и он кричит: «Нет! Народ Израиля свят! Тот, кто клевещет на народ Израиля, пусть идет прочь! Пусть он идет искать ангелов. Рабби поднялся на уровень ангела, а ангелов у Творца предостаточно и без него. Нам нужны люди, которые бы повели общину…»
В следующую субботу – недельной главы «Ваеца» – рабби Мордехай Йосеф сидел во главе стола в одном из постоялых дворов Коцка, окруженный своими хасидами. Он понимал, какая душевная буря бушует в каждом из них. Он сказал:
– «И вышел Яаков из Беер-Шевы, и пошел в Харан». Во время ухода из дома отца, по пути к Лавану, Яаков переполнился грустью. Он считал, что он ниже своего отца и деда. Те всегда занимались только духовными делами, а он вынужден заниматься мелкими приземленными проблемами, пасти в Харане скот у Лавана Арамейца, заботиться о пропитании себя и своей семьи… Но когда Яаков был еще дома у Лавана, он понял, что даже когда занимаешься материальными делами, все равно можно служить Творцу. Потому что Творец находится повсюду…»
Лицо рабби Мордехая Йосефа бледнеет, и он кричит: «Нет! Народ Израиля свят! Тот, кто клевещет на народ Израиля, пусть идет прочь! Пусть он идет искать ангелов. Рабби поднялся на уровень ангела, а ангелов у Творца предостаточно и без него. Нам нужны люди, которые бы повели общину…»
В следующую субботу – недельной главы «Ваеца» – рабби Мордехай Йосеф сидел во главе стола в одном из постоялых дворов Коцка, окруженный своими хасидами. Он понимал, какая душевная буря бушует в каждом из них. Он сказал:
– «И вышел Яаков из Беер-Шевы, и пошел в Харан». Во время ухода из дома отца, по пути к Лавану, Яаков переполнился грустью. Он считал, что он ниже своего отца и деда. Те всегда занимались только духовными делами, а он вынужден заниматься мелкими приземленными проблемами, пасти в Харане скот у Лавана Арамейца, заботиться о пропитании себя и своей семьи… Но когда Яаков был еще дома у Лавана, он понял, что даже когда занимаешься материальными делами, все равно можно служить Творцу. Потому что Творец находится повсюду…»
7.66 В Томашов – без благословения рабби
Бунт рабби Мордехая Йосефа еще не приобрел открытой формы. Во время болезни рабби Мендла он даже был среди тех немногих, для которых дверь в комнату рабби была открыта. Но старые хасиды, много пробывшие в Коцке, поняли истинные намерения рабби Мордехая Йосефа и отвернулись от него.
Прошла зима, прошло лето. Только осенью 1840 года рабби Мендл выздоровел. Еще во время болезни ему стало известно о поведении его ученика и о том, что он говорил тем, кто был готов его слушать. Рабби Мендл хотел показать, что их дороги разошлись, и он заявил об этом открыто.
Было принято, что каждый год в праздник Симхат Тора рабби Мордехаю Йосефу предоставлялась честь сделать «акафа шель Йосеф Цадик» – пройти со свитком Торы вокруг возвышения для чтения Торы. Такой чести удостаивались лишь избранные.
В праздник Симхат Тора в этом году ему это право предоставлено не было. «Акафа» была отдана другому. Рабби Мордехай Йосеф поймал полный гнева взгляд рабби Мендла и понял смысл произошедшего.
В тот же вечер рабби Мордехай Йосеф вместе с преданными ему хасидами покинул бейт-мидраш. На следующий день эта группа ушла в лес и там они сделали акафот отдельно.
После окончания субботы «Берейшит», после полуночи, рабби Мордехай Йосеф и его хасиды сели на телеги и двинулись по дороге, ведущей из Коцка в Томашов, чтобы создать там новое хасидское течение. Раскол произошел.
На следующий день, в воскресенье, гробовая тишина царила в Коцке, тишина после бури. Немногие остались в нем. Только сильные духом и преданнейшие из преданнейших, во главе с гаоном рабби Ицхаком Меиром. Тем не менее, преданные ученики, оставшиеся в Коцке, сохранили теплоту по отношению к их великому товарищу, оставившему их путь.
Рабби Ицхак Меир сказал: «Принято считать, что, „тот кто связан с чистым – тот чист“. Спрашивается, достаточно ли обычному человеку, который не прикладывал усилий, связаться с человеком, который все свои силы, всю свою жизнь отдает служению Творцу, духовной работе, для того чтобы самому стать чистым? Иногда важнее понять величие чистого человека и привязаться к нему, чем самому быть чистым.
Найти в себе силы не быть высокомерным и понимать, что тот, другой, выше меня, а я только «прилепляюсь» к нему, тогда я смогу получать его чистые духовные свойства, желание отдавать, альтруизм. Эту тайну не понял Корах во время своего спора с Моше. Корах до своего бунта против Моше не был обычным человеком. Он был одним из самых уважаемых руководителей народа Израиля, обладал большим острым умом, имел духовное постижение. Он был праведником.
Все вроде было у него хорошо. Он не знал только одного – тайну привязанности к более великому, тайну принижения, отмены себя по отношению к более Высшему. Местом Кораха в передвижном Храме был духан – особое возвышение, а место Аарона было во внутреннем зале. Когда Корах поднимался на духан, он получал большое духовное постижение. Что сказал себе Корах? Он сказал: «Если я буду стоять во внутреннем зале, в Святая Святых, я получу еще большее постижение Творца».
Однако Корах, несмотря на свою прозорливость, не видел, что это все связано. Все его постижение на духане зависело от Аарона, стоявшего внутри, в Святая Святых. Первосвященник, стоящий в Святая Святых, излучает свет для него. Корах не знал тайны подчинения Высшему, потому что он был эгоистом. Когда он оборвал нить, связывавшую его с Моше и Аароном, он потерял все свое духовное постижение».
Рабби Ицхак из Верки, чей путь отличался от пути рабби Мендла, тем не менее, тоже выразил свою досаду по поводу раскола, вызванного рабби Мордехаем Йосефом. Он поспешил в Томашов и там уединился с рабби Мордехаем Йосефом, выразив ему свое недовольство. До нас дошло содержание разговора между ними:
– Мордехай Йосеф, почему ты ушел от нашего рава? – спросил рабби Ицхак.
– Творец приказал мне быть руководителем общины, – ответил тот.
Рабби Ицхак, который никогда не злился, гневно сказал:
– Ты должен был быть осторожным, как пророк Шмуэль. Несмотря на то, что Шмуэль слышал голос с Небес, приказывающий ему стать пророком, он не стал руководителем общины, пока не получил разрешения от своего рава – старого священника. Ты должен был получить разрешение.
Рабби Лейбел Эйгер, один из самых благородных и скромных людей, присоединившихся к рабби Мендлу, так сказал о расколе в Коцке: «Тот, кто считает, что знает причину, по которой произошел раскол, – тот ошибается».
После того, как многие из людей, преданных рабби Мендлу, оставили его, туча скрыла огненный столп. Рабби Мендл скрылся за дверью своей комнаты, закрыл ее на засов – на всю оставшуюся земную жизнь…
Здесь я привожу несколько его высказываний (нумерация соответствует пунктам книги «Йошэр диврэй эмэт»):
п. 23: Знанием называется постижение Творца. (Также и все наши знания являются не более чем данными о действиях Творца на нашем, наинизшем уровне творения). Постигающий начинает постигать и видеть во всем в мире только Творца, Его действия, и, из раскрывающегося ему, изучает законы Творца в мироздании. Но не постигающий этого ощущает пустое место, в котором находится наша вселенная. Ему кажется, что Творец на небе где-то (верующий) или что Его вообще не существует (неверующий).
п. 24: Вся Тора, как устная, так и письменная, каждая ее буква выясняет только одно – как уподобиться Творцу в Его действиях, потому как для этого дана Тора. И называется Тора, потому что указывает путь, которым необходимо идти. (Тора означает Учение, указание). 613 Эйцот (советы) Торы дают человеку совет, как приклеиться к Творцу.
п. 43: Хотя в начале и учил каванот – намерения, но совершенно не пользуюсь ими, потому что основное намерение – это разбить свое сердце в любви, страхе и простоте. А тому, кто достигает этого, уже нет необходимости изучать, какие намерения у него должны быть, а сам, изнутри своего сердца, ощущает их. И это то, что описывает великий Ари, и сказаны они для подобных ему, не стремящихся уже ни к каким обычным наслаждениям, а только к духовным. Поэтому есть только одно намерение во всех делах и молитвах человека – устремление сердца к Творцу.
п. 51: Основное во всей Торе и Заповедях – это слияние своим желанием с Творцом. (Именно этому и обучает Каббала.)
п. 55: Обратный (отраженный) свет (ор хозер) называется так потому, что возвращает души к их Источнику.
Желающим более подробно ознакомиться с явлением «Коцк» я советую книги «Снэ боэр бэ Коцк», «Шишим гиборим свиво», «Асараф», но главное – книга изречений предводителя Коцка «Йошэр диврэй эмэт».
Прошла зима, прошло лето. Только осенью 1840 года рабби Мендл выздоровел. Еще во время болезни ему стало известно о поведении его ученика и о том, что он говорил тем, кто был готов его слушать. Рабби Мендл хотел показать, что их дороги разошлись, и он заявил об этом открыто.
Было принято, что каждый год в праздник Симхат Тора рабби Мордехаю Йосефу предоставлялась честь сделать «акафа шель Йосеф Цадик» – пройти со свитком Торы вокруг возвышения для чтения Торы. Такой чести удостаивались лишь избранные.
В праздник Симхат Тора в этом году ему это право предоставлено не было. «Акафа» была отдана другому. Рабби Мордехай Йосеф поймал полный гнева взгляд рабби Мендла и понял смысл произошедшего.
В тот же вечер рабби Мордехай Йосеф вместе с преданными ему хасидами покинул бейт-мидраш. На следующий день эта группа ушла в лес и там они сделали акафот отдельно.
После окончания субботы «Берейшит», после полуночи, рабби Мордехай Йосеф и его хасиды сели на телеги и двинулись по дороге, ведущей из Коцка в Томашов, чтобы создать там новое хасидское течение. Раскол произошел.
На следующий день, в воскресенье, гробовая тишина царила в Коцке, тишина после бури. Немногие остались в нем. Только сильные духом и преданнейшие из преданнейших, во главе с гаоном рабби Ицхаком Меиром. Тем не менее, преданные ученики, оставшиеся в Коцке, сохранили теплоту по отношению к их великому товарищу, оставившему их путь.
Рабби Ицхак Меир сказал: «Принято считать, что, „тот кто связан с чистым – тот чист“. Спрашивается, достаточно ли обычному человеку, который не прикладывал усилий, связаться с человеком, который все свои силы, всю свою жизнь отдает служению Творцу, духовной работе, для того чтобы самому стать чистым? Иногда важнее понять величие чистого человека и привязаться к нему, чем самому быть чистым.
Найти в себе силы не быть высокомерным и понимать, что тот, другой, выше меня, а я только «прилепляюсь» к нему, тогда я смогу получать его чистые духовные свойства, желание отдавать, альтруизм. Эту тайну не понял Корах во время своего спора с Моше. Корах до своего бунта против Моше не был обычным человеком. Он был одним из самых уважаемых руководителей народа Израиля, обладал большим острым умом, имел духовное постижение. Он был праведником.
Все вроде было у него хорошо. Он не знал только одного – тайну привязанности к более великому, тайну принижения, отмены себя по отношению к более Высшему. Местом Кораха в передвижном Храме был духан – особое возвышение, а место Аарона было во внутреннем зале. Когда Корах поднимался на духан, он получал большое духовное постижение. Что сказал себе Корах? Он сказал: «Если я буду стоять во внутреннем зале, в Святая Святых, я получу еще большее постижение Творца».
Однако Корах, несмотря на свою прозорливость, не видел, что это все связано. Все его постижение на духане зависело от Аарона, стоявшего внутри, в Святая Святых. Первосвященник, стоящий в Святая Святых, излучает свет для него. Корах не знал тайны подчинения Высшему, потому что он был эгоистом. Когда он оборвал нить, связывавшую его с Моше и Аароном, он потерял все свое духовное постижение».
Рабби Ицхак из Верки, чей путь отличался от пути рабби Мендла, тем не менее, тоже выразил свою досаду по поводу раскола, вызванного рабби Мордехаем Йосефом. Он поспешил в Томашов и там уединился с рабби Мордехаем Йосефом, выразив ему свое недовольство. До нас дошло содержание разговора между ними:
– Мордехай Йосеф, почему ты ушел от нашего рава? – спросил рабби Ицхак.
– Творец приказал мне быть руководителем общины, – ответил тот.
Рабби Ицхак, который никогда не злился, гневно сказал:
– Ты должен был быть осторожным, как пророк Шмуэль. Несмотря на то, что Шмуэль слышал голос с Небес, приказывающий ему стать пророком, он не стал руководителем общины, пока не получил разрешения от своего рава – старого священника. Ты должен был получить разрешение.
Рабби Лейбел Эйгер, один из самых благородных и скромных людей, присоединившихся к рабби Мендлу, так сказал о расколе в Коцке: «Тот, кто считает, что знает причину, по которой произошел раскол, – тот ошибается».
После того, как многие из людей, преданных рабби Мендлу, оставили его, туча скрыла огненный столп. Рабби Мендл скрылся за дверью своей комнаты, закрыл ее на засов – на всю оставшуюся земную жизнь…
*****
Здесь я привожу несколько его высказываний (нумерация соответствует пунктам книги «Йошэр диврэй эмэт»):
п. 23: Знанием называется постижение Творца. (Также и все наши знания являются не более чем данными о действиях Творца на нашем, наинизшем уровне творения). Постигающий начинает постигать и видеть во всем в мире только Творца, Его действия, и, из раскрывающегося ему, изучает законы Творца в мироздании. Но не постигающий этого ощущает пустое место, в котором находится наша вселенная. Ему кажется, что Творец на небе где-то (верующий) или что Его вообще не существует (неверующий).
п. 24: Вся Тора, как устная, так и письменная, каждая ее буква выясняет только одно – как уподобиться Творцу в Его действиях, потому как для этого дана Тора. И называется Тора, потому что указывает путь, которым необходимо идти. (Тора означает Учение, указание). 613 Эйцот (советы) Торы дают человеку совет, как приклеиться к Творцу.
п. 43: Хотя в начале и учил каванот – намерения, но совершенно не пользуюсь ими, потому что основное намерение – это разбить свое сердце в любви, страхе и простоте. А тому, кто достигает этого, уже нет необходимости изучать, какие намерения у него должны быть, а сам, изнутри своего сердца, ощущает их. И это то, что описывает великий Ари, и сказаны они для подобных ему, не стремящихся уже ни к каким обычным наслаждениям, а только к духовным. Поэтому есть только одно намерение во всех делах и молитвах человека – устремление сердца к Творцу.
п. 51: Основное во всей Торе и Заповедях – это слияние своим желанием с Творцом. (Именно этому и обучает Каббала.)
п. 55: Обратный (отраженный) свет (ор хозер) называется так потому, что возвращает души к их Источнику.
Желающим более подробно ознакомиться с явлением «Коцк» я советую книги «Снэ боэр бэ Коцк», «Шишим гиборим свиво», «Асараф», но главное – книга изречений предводителя Коцка «Йошэр диврэй эмэт».
8. Йехид и Йехида (И. Башевис-Зингер)
8.1 Часть 1
В замке, где дожидаются своей участи души, осужденные на изгнание в ад, то есть на Землю, как его еще называют, томилась душа женского пола, Йехида. Йехида много грешила в том мире, в котором жила, куда спустилась когда-то с Кисэ аКавод – с Престола Творца.
Но души свое происхождение забывают. Пуро, ангел забвенья, владычествует повсюду, только Эйн Соф ему не подвластен. Йехида позволяла себе дебоширить, устраивала скандалы, подозревала каждую ангелицу в шашнях со своим возлюбленным, с Йехидом. Случалось – и богохульствовала. А то и вовсе отрицала существование Бога.
По нелепым ее представлениям получалось так, будто души никем не сотворены, а появляются как-то сами собой, безо всякой цели и замысла, и поэтому, значит, эйн дин ве эйн даян – нет ни законов, ни судей. Судьи, однако, там есть, и законы они применяют по всей справедливости. Потому-то и приговорили они Йехиду – когда очередь дошла до нее – к изгнанию на маленькую планету Земля.
Адвокат подавал аппеляции все выше и выше, вплоть до Верховного демона, но мнение о Йехиде сложилось такое, что никто уже не мог ей помочь. Йехиду разлучили с Йехидом, отрубили ей крылья, остригли волосы и надели на нее длинное одеяние, саван для тех, кто подлежит аннигиляции. Ее перестали питать небесной музыкой, благовониями рая, тайнами Торы, лучезарным сиянием шхины – отблеском Бога. Она не купалась больше в бальзамных фонтанах.
Сумрак нижнего мира, заранее поданный в камеру, наводил тоску. Но гораздо страшнее была тоска по Йехиду. Йехида потеряла способность общаться с ним телепатически. Связь ясновидения тоже между ними была прервана. Да что там, отняли даже слуг – несколько душ юных отроков и отроковиц. Ничего не оставили бедной Йехиде, кроме страха смерти.
Смерть – гостья вовсе не редкая, но несчастье это обычно случалось с душами низменными, пустыми, не ведающими любви. Что происходит с умершей душой – этого Йехида не знала, да и не очень интересовалась. Скорее всего, душа просто гаснет, исходит, как свечка. Хотя некоторые полагают, что искра духовности, некоей жизненной субстанции, сохраняется в ней.
Снаружи, во всяком случае, душа сразу же принималась гнить, покрывалась коростой и струпьями. Потом могильщик опускал ее в могилу, которая называется «лоно». Там она превращалась в опухоль, фунгус, паразитическое образование, называемое «дитя». Затем наступали муки Исхода: рождения, роста, работы.
Если верить мудрым книгам, то смерть – не конец, не последний приют бытия. Душа очищается в смерти и опять возвращается в родные пенаты. Откуда мудрые книги черпали все эти сведения? Ведь насколько Йехида себе представляла, а была она весьма просвещенной, до сих пор с Земли никто еще не возвращался, да и что там может вернуться после того, как душа сгнивает дотла и рассеивается во мраке?
А теперь она, Йехида, сидит и ждет смерти. Ангел Смерти – Малах аМавет с его огненным мечом и тысячью глаз – мог появиться в любую минуту.
Первое время Йехида плакала днем и ночью. Потом слезы иссякли, но мысли о Йехиде мучали ее, не переставая, наяву и во сне. Где он сейчас? С кем он? Она отдавала себе отчет в том, что вечную верность хранить он не станет.
Храмы полны юных девственниц, ангелиц, серафимиц и херувимиц, девиц-аралим и прочих прелестных созданий. Как долго сможет он устоять? Ему ведь считаться не с чем, ведь он, как и она, Йехида, – атеист. Собственно, это именно он и внушил ей, что дух – никакой не плод творения, а побочный продукт естественно-природного процесса, который он называл эволюцией.
Йехид не признавал Божественного промысла, свободы выбора, святости и греха. Что может теперь побудить его к воздержанию? Небось, разлегся уже на коленях какой-нибудь крылатой бабенки и рассказывает ей про Йехиду, как рассказывал ей, Йехиде, про других. Хвастал своими победами. Как же быть? Что предпринять? Все каналы к нему перекрыты. Ждать милостей не от кого. Прощенья не будет.
Путь один – вниз, на Землю, в неуютную плоть, в этот ужас, называемый «тело». Тело – мясо и кровь, нервы, мозг, дыханье и прочая мерзость, от которой при одной только мысли пробирает мороз. И эти еще с их воскресением! Душа, видите ли, не остается, согласно их проповедям, вечно прозябать на Земле. По отбытии наказания душа, якобы, снова поднимается вверх, в мир, откуда спустилась.
Какое ханжество, какое грубое суеверие, рассчитанное на простаков! О какой еще душе можно толковать после того, как она была тлением, гнилью, так называемой плотью? Нет, воскресение – это миф, греза, наукой не подтвержденная. Утешительная ложь для душ примитивных и трусливых. Почему-то никто еще добровольно на кладбище это – на Землю – не отправлялся. Разве что несколько помешанных самоубийц.
Но души свое происхождение забывают. Пуро, ангел забвенья, владычествует повсюду, только Эйн Соф ему не подвластен. Йехида позволяла себе дебоширить, устраивала скандалы, подозревала каждую ангелицу в шашнях со своим возлюбленным, с Йехидом. Случалось – и богохульствовала. А то и вовсе отрицала существование Бога.
По нелепым ее представлениям получалось так, будто души никем не сотворены, а появляются как-то сами собой, безо всякой цели и замысла, и поэтому, значит, эйн дин ве эйн даян – нет ни законов, ни судей. Судьи, однако, там есть, и законы они применяют по всей справедливости. Потому-то и приговорили они Йехиду – когда очередь дошла до нее – к изгнанию на маленькую планету Земля.
Адвокат подавал аппеляции все выше и выше, вплоть до Верховного демона, но мнение о Йехиде сложилось такое, что никто уже не мог ей помочь. Йехиду разлучили с Йехидом, отрубили ей крылья, остригли волосы и надели на нее длинное одеяние, саван для тех, кто подлежит аннигиляции. Ее перестали питать небесной музыкой, благовониями рая, тайнами Торы, лучезарным сиянием шхины – отблеском Бога. Она не купалась больше в бальзамных фонтанах.
Сумрак нижнего мира, заранее поданный в камеру, наводил тоску. Но гораздо страшнее была тоска по Йехиду. Йехида потеряла способность общаться с ним телепатически. Связь ясновидения тоже между ними была прервана. Да что там, отняли даже слуг – несколько душ юных отроков и отроковиц. Ничего не оставили бедной Йехиде, кроме страха смерти.
Смерть – гостья вовсе не редкая, но несчастье это обычно случалось с душами низменными, пустыми, не ведающими любви. Что происходит с умершей душой – этого Йехида не знала, да и не очень интересовалась. Скорее всего, душа просто гаснет, исходит, как свечка. Хотя некоторые полагают, что искра духовности, некоей жизненной субстанции, сохраняется в ней.
Снаружи, во всяком случае, душа сразу же принималась гнить, покрывалась коростой и струпьями. Потом могильщик опускал ее в могилу, которая называется «лоно». Там она превращалась в опухоль, фунгус, паразитическое образование, называемое «дитя». Затем наступали муки Исхода: рождения, роста, работы.
Если верить мудрым книгам, то смерть – не конец, не последний приют бытия. Душа очищается в смерти и опять возвращается в родные пенаты. Откуда мудрые книги черпали все эти сведения? Ведь насколько Йехида себе представляла, а была она весьма просвещенной, до сих пор с Земли никто еще не возвращался, да и что там может вернуться после того, как душа сгнивает дотла и рассеивается во мраке?
А теперь она, Йехида, сидит и ждет смерти. Ангел Смерти – Малах аМавет с его огненным мечом и тысячью глаз – мог появиться в любую минуту.
Первое время Йехида плакала днем и ночью. Потом слезы иссякли, но мысли о Йехиде мучали ее, не переставая, наяву и во сне. Где он сейчас? С кем он? Она отдавала себе отчет в том, что вечную верность хранить он не станет.
Храмы полны юных девственниц, ангелиц, серафимиц и херувимиц, девиц-аралим и прочих прелестных созданий. Как долго сможет он устоять? Ему ведь считаться не с чем, ведь он, как и она, Йехида, – атеист. Собственно, это именно он и внушил ей, что дух – никакой не плод творения, а побочный продукт естественно-природного процесса, который он называл эволюцией.
Йехид не признавал Божественного промысла, свободы выбора, святости и греха. Что может теперь побудить его к воздержанию? Небось, разлегся уже на коленях какой-нибудь крылатой бабенки и рассказывает ей про Йехиду, как рассказывал ей, Йехиде, про других. Хвастал своими победами. Как же быть? Что предпринять? Все каналы к нему перекрыты. Ждать милостей не от кого. Прощенья не будет.
Путь один – вниз, на Землю, в неуютную плоть, в этот ужас, называемый «тело». Тело – мясо и кровь, нервы, мозг, дыханье и прочая мерзость, от которой при одной только мысли пробирает мороз. И эти еще с их воскресением! Душа, видите ли, не остается, согласно их проповедям, вечно прозябать на Земле. По отбытии наказания душа, якобы, снова поднимается вверх, в мир, откуда спустилась.
Какое ханжество, какое грубое суеверие, рассчитанное на простаков! О какой еще душе можно толковать после того, как она была тлением, гнилью, так называемой плотью? Нет, воскресение – это миф, греза, наукой не подтвержденная. Утешительная ложь для душ примитивных и трусливых. Почему-то никто еще добровольно на кладбище это – на Землю – не отправлялся. Разве что несколько помешанных самоубийц.
8.2 Часть 2
Как-то ночью, когда Йехида лежала в углу своей камеры, терзаясь воспоминаниями о Йехиде, о наслаждениях, которые он мастер был доставлять, о поцелуях его, о таинственном шепоте, играх, которым он ее научил, – явился Малах аМавет. Точь-в-точь такой, как в мудрых книгах: с огненным мечом и тысячью глаз.
Он обратился к ней:
– Сестра, твое время пришло.
– И нет никакого выхода?
– Живым отсюда никто еще не выходил.
– Что ж, делай что полагается.
– Не торопись. Сначала покайся в грехах. Раскаяние облегчает. Даже сейчас.
– Сейчас? Сейчас, когда меня собираются сбросить на Землю? Нет уж, раскаиваться мне не в чем, разве только, может быть, в том, что я меньше грешила, чем могла бы. Она умолкла и упрямо ждала. Молчал и Малах аМавет. Потом он сказал:
– Сестра, я знаю, что ты гневаешься на меня. Но я-то в чем виноват? Я не сам назначил себя Малахом Мавет – ангелом смерти. Я – благородного происхождения, из верхнего мира. Там я много грешил, как ты здесь, и меня спустили сюда. И сделали палачом. Мне так же не хочется тебя убивать, как тебе – умирать. Но поверь, смерть не так уж страшна, какой ты себе ее рисуешь. Кое-что в моем ремесле я все же постиг. Да, спуск на Землю и погружение в лоно – дело малоприятное. Но затем – девять месяцев сладостного полубытия. Там ты все позабудешь. А потом – начало второго периода смерти, выход из лона. Тоже трудный момент. Зато детство – золотая пора. Тело гибкое, свежее. Ты обнаруживаешь и изучаешь все его слабости, познаешь законы нового существования, приспособишься к нему. А потом оно так становится тебе дорого, что начинает казаться, будто смерть – это жизнь. А со временем начинаешь даже страшиться того дня, когда смерть прекратится…
– Если ты должен убить меня, – прервала его Йехида, – делай свое дело. Но слушать твой бред, твои вульгарные россказни я не желаю.
– Сестра, я говорю правду. Смерть длится только несколько десятилетий. Лишь самые закоренелые из преступников остаются в мертвых сто лет. Смерть, можно сказать, – это карантин перед новой жизнью…
– Красиво сказано… Ну, хватит!
– Тебе следует знать: там тоже свобода выбора и ответственность за содеянное.
– И этот про свободу выбора… Знаешь, даже тебе, Ангелу Смерти, эта чушь не к лицу…
– Да, и свободный выбор, и ответственность за поступок. Среди ужасов смерти, в глубине преисподней – та же Тора, те же законы и воздаяние по ним. По тому, как пребывала ты в смерти, воздастся тебе, когда ты вернешься сюда. Смерть – как бы период реабилитации душ. И кто это понимает, тот ее не боится.
– Ну, достаточно… Приступай.
– Не торопи меня. У тебя еще есть капля времени, и я должен дать тебе необходимые наставления. Так вот. На Земле тоже бывают деяния добрые и деяния злые. Самое большое преступление – это кого-нибудь оживить.
Даже в том горестном состоянии, в каком она находилась, Йехида расхохоталась:
– Это как же, один мертвец оживляет другого?
– Именно. Дело в том, что плоть состоит из такой непрочной материи, что от малейшего прикосновенья рассыпается в прах. Ты вот считаешь, что воскресение вещь невозможная. А между тем, это проще всего. Смерть – она как паутина. Достаточно самого слабого дуновения ветра… Так что вернуть кому-нибудь жизнь, даже себе самой – страшное злодеяние. Сокращать срок смерти нельзя. За это последует новая кара и новая смерть. Но мертвецов не только нельзя оживлять – их нельзя убивать! Подобно тому, как здесь, – жизнь под охраной закона, там под охраной закона – смерть…
– Вранье. Ложь. Домыслы Ангела Смерти…
– Нет, все это истина. Все законы там зиждутся на одном принципе: смерть ближнего тебе так же должна быть дорога, как твоя собственная смерть. Запомни эти слова, они пригодятся тебе в дольнем мире.
– Все! Это невыносимо…
И Йехида заткнула уши.
– Пойдем, сестра.
Он обратился к ней:
– Сестра, твое время пришло.
– И нет никакого выхода?
– Живым отсюда никто еще не выходил.
– Что ж, делай что полагается.
– Не торопись. Сначала покайся в грехах. Раскаяние облегчает. Даже сейчас.
– Сейчас? Сейчас, когда меня собираются сбросить на Землю? Нет уж, раскаиваться мне не в чем, разве только, может быть, в том, что я меньше грешила, чем могла бы. Она умолкла и упрямо ждала. Молчал и Малах аМавет. Потом он сказал:
– Сестра, я знаю, что ты гневаешься на меня. Но я-то в чем виноват? Я не сам назначил себя Малахом Мавет – ангелом смерти. Я – благородного происхождения, из верхнего мира. Там я много грешил, как ты здесь, и меня спустили сюда. И сделали палачом. Мне так же не хочется тебя убивать, как тебе – умирать. Но поверь, смерть не так уж страшна, какой ты себе ее рисуешь. Кое-что в моем ремесле я все же постиг. Да, спуск на Землю и погружение в лоно – дело малоприятное. Но затем – девять месяцев сладостного полубытия. Там ты все позабудешь. А потом – начало второго периода смерти, выход из лона. Тоже трудный момент. Зато детство – золотая пора. Тело гибкое, свежее. Ты обнаруживаешь и изучаешь все его слабости, познаешь законы нового существования, приспособишься к нему. А потом оно так становится тебе дорого, что начинает казаться, будто смерть – это жизнь. А со временем начинаешь даже страшиться того дня, когда смерть прекратится…
– Если ты должен убить меня, – прервала его Йехида, – делай свое дело. Но слушать твой бред, твои вульгарные россказни я не желаю.
– Сестра, я говорю правду. Смерть длится только несколько десятилетий. Лишь самые закоренелые из преступников остаются в мертвых сто лет. Смерть, можно сказать, – это карантин перед новой жизнью…
– Красиво сказано… Ну, хватит!
– Тебе следует знать: там тоже свобода выбора и ответственность за содеянное.
– И этот про свободу выбора… Знаешь, даже тебе, Ангелу Смерти, эта чушь не к лицу…
– Да, и свободный выбор, и ответственность за поступок. Среди ужасов смерти, в глубине преисподней – та же Тора, те же законы и воздаяние по ним. По тому, как пребывала ты в смерти, воздастся тебе, когда ты вернешься сюда. Смерть – как бы период реабилитации душ. И кто это понимает, тот ее не боится.
– Ну, достаточно… Приступай.
– Не торопи меня. У тебя еще есть капля времени, и я должен дать тебе необходимые наставления. Так вот. На Земле тоже бывают деяния добрые и деяния злые. Самое большое преступление – это кого-нибудь оживить.
Даже в том горестном состоянии, в каком она находилась, Йехида расхохоталась:
– Это как же, один мертвец оживляет другого?
– Именно. Дело в том, что плоть состоит из такой непрочной материи, что от малейшего прикосновенья рассыпается в прах. Ты вот считаешь, что воскресение вещь невозможная. А между тем, это проще всего. Смерть – она как паутина. Достаточно самого слабого дуновения ветра… Так что вернуть кому-нибудь жизнь, даже себе самой – страшное злодеяние. Сокращать срок смерти нельзя. За это последует новая кара и новая смерть. Но мертвецов не только нельзя оживлять – их нельзя убивать! Подобно тому, как здесь, – жизнь под охраной закона, там под охраной закона – смерть…
– Вранье. Ложь. Домыслы Ангела Смерти…
– Нет, все это истина. Все законы там зиждутся на одном принципе: смерть ближнего тебе так же должна быть дорога, как твоя собственная смерть. Запомни эти слова, они пригодятся тебе в дольнем мире.
– Все! Это невыносимо…
И Йехида заткнула уши.
– Пойдем, сестра.
8.3 Часть 3
Прошли годы. Йехида совсем позабыла тот мир, в котором когда-то жила. Но там оставалась мать – и каждый год она зажигала поминальные свечи по дочери. Здесь, на Земле, у Йехиды была новая мать – мертвая. Как и мертвый отец. И мертвые братья. Мертвые сестры. Йехида была студенткой горнорудного техникума и одновременно посещала семинар в университете.