Я выдержала паузу.
– Что? – кажется, я Барабаса зацепила, он очень заинтересованно на меня посмотрел, даже глаза у него заблестели. Я прекрасно знаю этот мужицкий блеск, после которого все начинается. Секс в смысле.
– Ну, как что… Бармалей, а уж тем более этот брутальный Серый Волчара, неприятны мне. А ты…
Я бросила взгляд на ближайшую камеру – убедиться, что она здесь, никуда не делась и картинка для зрителей будет отличная. Я ожидала уже, что Карабас ко мне прикоснется, сначала так аккуратно, а потом…
Никакого прикосновения не было. В спальню забежал Серый Волк и уцепился в бумбокс:
– Дайте-ка нам сидюшник! Бармалей, придурок, в гостиной тот на пол уронил, а мы хотим музыку послушать.
Вот гад! Вот облом!
– Вали отсюда! Серый! Иди сам пой вместо магнитофона! – закричала я.
А Карабас засмеялся:
– Точно-точно! Неплохая идея, почему бы, Волк, тебе, и правда, не спеть для развлечения телезрителей? А магнитофон пусть здесь стоит, мы Вивальди слушаем!
– Сам ты щас у меня запоешь!
Я поняла, что все равно тема сбита и сказала:
– Да ладно, ребята, чё ссориться, пойдем, Серый, действительно, споешь нам какую-нибудь песенку блатную.
– Не блатную, а шансон.
– Ну, да-да, шансон, – и я затянула. – "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, гоп-стоп, ты много на себя взяла!" В принципе, Карабаса я нормально обработала, должен клюнуть. Теперь главное ждать, как пантера ждет свою жертву. Правда, сегодня мне это ожидание ничего не дало. Карабас с этой Алкой снова весь вечер по-французски разговаривали. Я даже пожалела, что французский не знаю. Но, пофиг, не сегодня-завтра он точно ко мне подкатит. Главное, сразу и дело до конца довести, пока главреж не вмешался и не дал каких-нибудь "ценных указаний". Он точно может все сбить.
2.
В студии скандал.
Пришлось даже ребятам из монтажки и аппаратной вмешиваться – входить в студию и разнимать.
Визгу было девчачьего!
Серый Волк подошел к Русалочке, когда та в кухне с Карабасом, то есть с сыном гендиректора сидела, и этот самый Серый Волк, этак куражась, спрашивает ее, мол, Вера-Вера, хочешь хера – сорок пятого размера?
А сынок гендиректора вдруг встал, да как вмажет Серому Волку в челюсть!
Даром что Серый Волк на полголовы выше да и весом мышечной массы покрепче будет процентов на двадцать.
Ну началось!
Уже и не по сценарию совсем.
А насчет сценария – это вообще отдельная песня!
Потому как когда потом дерущихся разняли, когда остановили кровь из разбитого носа Ивана и перешибленной губы Серого Волка, когда вся толпа набежавших немного успокоилась и утихла, Серый Волк, дубина стоеросовая, возьми, да и заяви: "А что?
А что, я виноват, что ли? Мне вообще этот текст Владислав посоветовал…" И тут действие имело свое продолжение.
Иван встает, перестав прикладывать лед к своему разбухшему носу, да как заедет кулаком в глаз… Главному редактору! Владиславу…
Снова визг.
Снова крики: милицию, милицию!
И только вызванный на место происшествия генеральный директор Анатолий Борщанский смог взять-таки ситуацию под контроль, велел всем заниматься своими делами, актеров в студию, операторов и режиссеров в аппаратную…
А врио главрежа, с бланшем под глазом, к нему в кабинет!
И никакой милиции!
Зэ шоу маст гоу он! …
Вера сидела подле Ивана и прикладывала ему лед на переносицу.
А Иван лежал на диване в гостиной.
И кроме них, Верочки и Ивана, никого в гостиной больше не было, врио всех разогнал.
А Иван ругался и грозил, что сперва переколотит все телекамеры, а потом, выйдя отсюда, подаст в суд на телеканал "Норма Ти-Ви" за намеренное оскорбление и унижение личности. …
– А у тебя есть парень? – спросил Иван.
– Нет, нету парня, – ответила Вера ласково улыбнувшись. И вдруг спохватилась. – Я не хочу о личном тут, перед камерами, не хочу…
– Вот-вот, – задумчиво сказал Иван. – Мы пришли сюда сознательно, под камеры, чтобы три месяца не иметь тайн перед людьми, намеренно отказывая себе в главном человеческом праве -скрывать от глаз окружающих людей свое сокровенное. Пришли ради денег, ради приза, ради телевизионной популярности, ради карьеры. А ведь это право – иметь потайное, иметь сокровенное, это очень важное право. И вообще ведь есть такое понятие как стыд. Что же с нами здесь сделали? Нас лишили стыда?
А может быть человек полноценным, если у него нет стыда?
Знаешь, я смотрел кадры военных кинохроник, когда показывали редкие документальные кадры расстрела крестьян-повстанцев в двадцать пятом. Людей, которых уже лишили одежды, чтобы загнать в ров, где их должны были расстрелять, эти люди, они были простыми крестьянами, они знали, что через пять минут все будет кончено, но они шли в ров и закрывали свои срамные места руками. Простые крестьяне. У них был стыд. Им не было все равно. А мы? А мы должны по десять раз на дню переодеваться перед этими камерами. Реклама одежды "Бель-Эттон" и магазинов "ДО-ДО"… Кого из нас делают? Кого делают из зрителей? Людей без стыда. А значит и без души.
Людей, которые запросто могут совершать самые интимные действия перед камерой, перед взорами тысяч и тысяч других людей… Людей, которые могут грубо и бесцеремонно касаться самого нежного и потаенного в душе – любви, чувств… как это гадко. Как это гадко! И неужели для того, чтобы продать много-много шортиков, брючек и ти-шорток от "Бель-Эттон", необходимо доводить актеров и зрителей до всех этих гадостей? Чтобы в магазины "До-До" ходило много покупателей, надо сделать этих покупателей бездуховными? Сделать их бесстыжими?
И Вера поцеловала его.
Наклонилась и поцеловала в губы.
– Но ведь все видят! – возразил Иван, отстраняясь.
– Ну и пусть, – сказала Вера и снова поцеловала. – Ты мой рыцарь, ты спас мою честь.
Выдержки из дневника участника риэлити-шоу "Последняя девственница" Серого Волка Вообще-то, приятно, когда знаешь, что ты в рейтинге не последний, когда на тебя ставки делают, когда знаешь, что на тебя смотрят. Понятно, доставучее это дело – крутиться перед камерами, как мой питбуль перед пустой миской с едой, но все равно кайф. И вот, что я скажу: я прикинул и понял, что все эти переодевания, показы моделей спонсоров очень развивают кругозор! Раньше я как? Натяну адидасовский или рибоковский спортивный костюм и вперед, обходить свои два ларька. Практично и солидно! Но крутых вещичек много всяких, я свой баул, который мне дали, тут разбирал, примерял – в кайф, мне нравится. Особенно мне по кайфу маечки всякие, футболки. Они подчеркивают мои мышцы. Я так и представляю, когда переодеваюсь, мышцами поигрываю, как девчонки у теликов тащатся. Поэтому я и предпочитаю стиль, который посексапильней, как Шапо говорит. Особенно в дырочках майку, такую, типа, паутину. И шорты мне нравятся, которые не до колена, а те, что хорошо задницу обтягивают, потому что мне сказали, что это сексуально.
И вот в том-то и дело было: только я подберу себе классный прикид-секси, как режиссер уже сигналы подает. Снова все скидывай и по новой. И всегда нужно переодеваться не совсем в то, что тебе нравится.
Я Владу предложил, пусть тренажеры притащит в студию. Пусть они снимают, как я качаюсь. Что этими бесконечными разговорами телезрительницам по ушам ездить!
Пусть смотрят, как нормальный пацан тренируется. Влад ответил, что подумает.
Сказал, чтобы я предложил пока без тренажеров Карабасу и Бармалею в армреслинг сразиться.
Я предложил!
Карабас сказал, что ему этот вид спорта не интересен. Понятно, не интересен!
Испугался! Знает, что я его приплющу без проблем. Ну а с Бармалеем неинтересно, на руках тягаться – я его сразу гашу. А он мне на это говорит: не в силе привлекательность, а в обаянии. И хихикает гаденько. Короче, ждал я тренажеров, но что-то у них там не склеилось, так и приходилось от пола отжиматься, чтоб демонстрировать свои мышцы и чтобы быть в форме нормальной.
Я зашел на кухню, взял конфетку со стола, очень люблю сладкого умять, пива нет поблизости, и пошутил. Просто так пошутил, чисто Русалочку приколол. Я ж не в курсах, что у них там за интелегентские шуточки бывают! Я по-нормальному, по-пацански приколол! Может, немного грубо, зато от души! Короче, после моего прикола Карабас встал и кулачишком своим мне в челюсть. Смешной мальчик! Меня такими кулаками штамповали, было дело! Что мне его ударчик!? Как мертвому припарка!
Правда, губу-то он мне разбил, от этого мне очень неприятно стало. Что, блин, мне оставалось? Я нос ему и расшиб!
Вот мы и сцепились.
Он даром, что меня мельче, задергался. Я бы его точно затоптал! Вообще бы убил, да помешали мне – разняли.
Этому дохлому Карабасу лед к носу прикладывать начали, чтоб кровь остановить.
Меня сразу грузить тупыми вопросами начали: чего я гоню, на хрена я грублю!? Я сразу сообразил, что надо на Влада стрелки перевести, не фиг ему таким манерным быть, и мне запрещать то, что я хочу.
Вот я и сказал:
– А чё, блин? Всем известно, что мы тут не реально себя ведем? Типа, не так как в жизни! Все по сценарию.
Спорить со мной никто не стал, я продолжил:
– Так вот, блин! Мне этот главред Владислав посоветовал такую шутку сказать.
Он намекал на то, чтобы я чего-нибудь такое позабористей ляпнул. Тут вообще – финиш! Карабас к Владу подбежал и как заедет ему, достаточно грамотно, в глаз.
Круто! Я заржал, но меня чего-то никто не поддержал. Суета какая-то началась, ментов зазывать начали, я уж малость даже испугался. На фига лишние разборы с ментами? Но, все обошлось, пришел генеральный и всех развел по своим местам.
3.
Тане Середе приснился сон.
Снилось ей, что талантливость ее возымела такую силу, и слава ее литературная набрала такой вес, что жила теперь Таня Середа не у себя в Великих Луках, и даже не в Москве, а в Париже.
А мама Танина и ее сестры с отчимом и теткой Полиной переехали из Великих Лук как раз в Москву. И переехали на денежки, которые Таня Середа заработала гонорарами за свои романы – "Тормоз" и "Типа Любовь".
И вот снилось Тане, что разговаривает она с мамой по телефону, причем мамино изображение видит не в мониторе компьютера, как это бывает, если общаются с веб-камерами в Интернете, а видит она маму на экране обычного и почему-то старого советского телевизора марки "Радуга". И откуда у нее в Париже "Радуга"? Но на то он и сон, чтобы отгадать-разгадать все условности подсознанья.
В общем, Таня Середа звонит маме из Парижа в Москву.
А мама и говорит:
– Мы, дочка, любим теперь ездить в магазин "Ашан".
В магазине "Ашан", доча, там так культурно, там берешь тележку и накладываешь, накладываешь, накладываешь…
И почему-то Таня Середа видит на экране телевизора "Радуга", как мама с сестрами и с тетей Полиной и с отчимом ходят по закоулкам этого магазина "Ашан" среди развалов продуктов питания, и у каждого из них по тележке, и они все накладывают, накладывают, накладывают…
И мама вытягивая шею в своем бардовом пальто с воротником из чернобурки, все повторяет:
– Здесь так культурно, доча, так культурно здесь…
И отчим тоже, помахивая Тане рукой, заглядывает в камеру и кричит приветливо:
– Танюха, здесь так культурно в "Ашане", слышь, Танюха! И подмигивает, старый козел… Даже во сне Танька не забыла, как отчим ее за грудь хватал и за попу щипал… Козлина!
А потом Таня проснулась, поворочалась, перевернулась на другой бок, заснула, и приснился ей другой сон, как будто один известный кинорежиссер с усами, такой известный, что даже более известный среди населения Великих Лук, чем Ленин или Ельцин с Горбачевым… Так вот, этот самый кинорежиссер приезжает к Тане в Париж чтобы начать с ней снимать кино по ее роману "Типа любовь".
А на главную женскую роль, за которую американцы авансом уже пообещали Оскара дать, пригласили саму Татьяну. Дело в том, что кинорежиссер этот, он с американцами там во сне уже обо всем договорился: и об Оскаре, и о Ленинской премии имени Путина… Оставалось только эротические сцены снять. А у нее в романе "Типа Любовь" все сцены эротические. И вот надо бы снять одну самую ключевую сцену, где героиня девочкой отдается любимому мужчине, и тот, соответственно, лишает ее девственности… И надо бы сниматься, а Таня не может – не девочка она, вот беда! Тогда партнер ее, этот самый, с усами, популярный, он ей и говорит: давай, Танюха, мы дублёршу пригласим, пусть дублерша снимается, как ее, значит, дефлорируют… А Танька-то не дура! Понимает, что если не она в этой сцене снимется, то главный приз не ей тогда дадут… И тогда Танька вроде как говорит этому режиссеру: давай сговоримся, что мы премию Оскар и Ленинскую, что мне за эту сцену дадут, пополам поделим! Но ты никому не говори, что я не девочка…
Проснулась Таня и не помнила, как там кончилось у них, на чем договорились?
4.
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.
Наверное, я влюбилась.
Хотя, слово это, "влюбилась", мне не нравится. Более правильно сказать – полюбила.
"Влюбилась" – это слово описывает скорее что-то более чувственное, более телесное и менее душевное, чем то, что кроется за словом – полюбила.
Недаром говорят иногда "влюбилась как кошка".
А разве говорят "полюбила как кошка"? Нет, не говорят!
Я, Вера, полюбила его, Ивана.
А интересно!
Сколько в истории нашей страны за все годы ее существования девушки по имени Вера влюблялись в парней по имени Иван?
Наверное, не менее ста миллионов раз!
Значит…
Значит мой случай – банален?
А ведь внутренне так сложно смириться с тем, что твой мир, мир который в тебе, в твоем сердце, в твоей голове, в душе, который нервными окончаниями, нервными клеточками сросся с твоим сознанием и с телом, вдруг кто-то объявляет этот твой мир – банальным… И как пережить? Как признать, что это родное, это твоё, то, что мы, медики, называем принадлежной органикой, как признать, что это банально?
Твоя любовь, порывы твоей души? Это как маленькому ребенку, который еще не умеет красиво выразить словами свои мысли и чувства, сказать, что признаваясь маме в любви, он несет банальщину и слова его – это жалкий лепет.
А вот для Бога, для ангелов это не банальщина. Если мысли чисты, и если в словах признания правда и искренность чувств.
Да, бывает, наверное, встречаются необычно одаренные люди. И когда они признаются друг другу в своей любви, они находят какие-нибудь необычные слова.
А как было у Льва Толстого?
Ведь это он себя описал в Анне Каренине, когда вел линию Левина.
Как он объяснялся с Кити?
Дышал на стекло и писал на нем пальцем.
Кстати… Кстати, мне кажется, что состояние влюбленности оно противопоказано гениям. Таким как Толстой.
Потому что любовь и окрыляет, и ослепляет одновременно.
А гений должен быть зрячим. Со стопроцентным зрением и без розовых очков.
Вот Иван…
Вот Иван, он мог бы полюбить?
Я думаю, что любовь – это органические изменения. Здесь не от головы.
Скорее голова приспособится и примет органику.
Я люблю его тело, его запах, его походку, его руки, его глаза…
А то, что он говорит, я люблю уже довеском, как приданое, как прилагаемое к этой главной, органической любви.
И вот беда, я шла сюда на это, в общем, противное мне шоу только ради папы. Ради моей любви к нему. Пошла сюда, чтобы заработать миллион для того, чтобы папа не страдал, потеряв свою работу, которую считал делом и смыслом всей своей жизни.
Он ведь говорил мне, когда мы сидели с ним в кафе, когда он приехал извиняться передо мной за то, что не смог подарить мне машину, как обещал. Ах, папка, папка…
Какой, ей-богу, дуралей! И почему он вбил себе в голову, что нужно обязательно дарить дорогие подарки? Что только через это, через подарки он может рассчитывать на взаимность. В этом его несчастье. Он страдает от того, что бросив нас с мамой, уйдя тогда от нас, он лишился обычного гарантированного кровным родством права на мою любовь. И поэтому принялся задаривать меня с самого раннего детства то куклами, то компьютерами, то заграничными турпоездками…
А я его и так, без всего этого всегда любила и люблю. Но он вбил себе в голову, что за его уход от нас с мамой он должен теперь платить подарками и завоевывать меня, покупать что ли?… И тут эта неприятность у него на работе, которая для него обернулась настоящей катастрофой.
Тысячи, сотни тысяч людей, миллионы людей теряют работу. И любимую работу тоже.
И денежную, и престижную…
Но тем, у кого есть семья – жена, дети… Тем легче, жена, если любит, утешит и поможет перенести, преодолеть тяжелый период биографии. И дети тоже помогут.
А папка?
А папка оказался в этот момент один.
И еще мама не без злорадства сказала (откуда она только узнала?), что и подруга папу бросила, бросила сразу, как папа работу потерял.
Значит, не любила.
Ей папа, наверное, тоже подарки дарил?
А я бы Ивана не бросила, если бы он работу потерял…
Но это уже о другом.
Я пришла на это неприятное для меня шоу (Боже! Я ведь еще и академический отпуск в институте для этого взяла – я ведь год пропущу и от своей группы теперь отстану) – я пришла сюда из любви к папе…
А выйду из любви к Ивану.
Вот как получается!
ГЛАВА 10
– Знаешь, как интересно теперь звучат слова пророков из Писания? – спросил Джон.
Энн молча вела автомобиль и курила.
– В том месте, где про то, что все тайное становится явным, – добавил Джон.
Энн снова не ответила. Она думала о своем. О новой подруге – о русской. О Марии.
Агенту нельзя привязываться к объекту своей разработки.
Но Энн считала себя плохим агентом.
В анкетах писала одно, на экзаменах по специальности отвечала все как надо, а думала, а сердцем чувствовала как человек, как женщина.
– Помнишь, как у Ллойда Вебера в Иисусе-Суперзвезде? "The rocks and stones themselves would start to thing", – процитировал Джон и даже запел-замурлыкал в свои викторианские усы.
Энн понимала, это Джон про новые технологии, про ту заколку-прослушку, которую ничего не подозревающая Мария купила для своего мужа в подарок на русский праздник мужчин.
Технологии действительно были впечатляющими. Заколка с галстуком не были микрофоном и передатчиком. Против такого рода клопов в посольствах всего мира уже давно стоят устройства, регистрирующие работу передатчиков слабого действия, поэтому навешивать на генерала Макарова простого клопа с микрофоном, было бы наивным действием школьников, играющих в разведку. А они с Джоном работали не в школе.
Заколка с галстуком были гаджетом нового поколения, представляющим совершенно новую технологию фиксирования информации. В данном случае, пока еще только звуковой.
Чтобы не быть пойманной, зафиксированной защитными устройствами российских контрразведчиков, инженерная служба разведки Ее Величества разработала систему, которая не передает разговор генерала с послом в прямой эфир, а только записывает его. Причем новые технологии позволили избавиться от традиционных методов – микрофон-магнитофон-пленка и прочая безнадежно устаревшая дребедень!
Информация, вибрация и колебания теперь записывалась, вернее, просто фиксировалась самим предметом… Галстуком. И ни один прибор в России не смог бы обнаружить факта какой бы то ни было необычности этого галстука. Галстук и галстук! Застежка и застежка – хоть распили, хоть порви на части, нет в них никаких микросхем и записывающих головок! Просто предмет запоминает колебания.
Вот так! И потом только надо приложить к этому предмету специальный прибор и считать запомненные им колебания.
Сделать это предстоит Энн Дивенлоу, подруге Марии Витальевны.
Она найдет благовидный повод для визита к ней домой, усыпит внимание подруги, проникнет в гардероб ее мужа, найдет галстук и приложит его к своей сумочке буквально на десять секунд – всего и дел!
– Может, искупаемся? – предложил Джон. – А потом выпьем где-нибудь?
Энн знала, Джон тоже был плохим агентом, он не умел сдерживать внутренних позывов и проявлял в работе много эмоций.
Нация вырождается на глазах.
Где классический английский тип разведчика?
Канули в Лету времена великих, каким был Лоуренс Аравийский…
В кино показывают новую сказку о Джэймсе Бонде, а реальные агенты разведки Ее Величества – трусоваты, глуповаты, слабоваты на передок и все отдадут и продадут за полуденный секс с послеобеденной выпивкой.
– Нет, не поедем мы купаться, – ответила Энн. – Надо ехать к аналитику.
Джон знал.
Собственно, он сам был соавтором идеи, что шоу с этим инициативником, с Иваном, – это неплохое средство воздействия на мадам… Как они в России называют таких любовниц? Сахарная мама? Неплохо!
Аналитик на то и был аналитиком, чтобы придумать лишенную принужденных неловкостей ситуацию, которая выглядела бы совершенно естественно… Когда Энн смогла бы окончательно завербовать свою новую подругу. Теперь предстояло как-то обставить ситуацию, при которой Энн и Мария могли бы случайно включить телевизор и случайно увидеть там Ивана…
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Красной Шапочки У Нежки с Бабасом все на мази, тусуются вдвоем туда-сюда. Перешептываются. Даже неинтересно, ясно, что дело кончится постелью. Интересно, покажут по всей стране эту сцену, без купюр, как есть? А может, вообще ее качественно срежиссируют?
Главреж нас в свои планы по поводу этого не посвящал. Но это все пофиг…
Главное, что Карабас после нашего с ним разговора, после моих непрозрачных намеков на меня, кажется, вообще внимания не обращает. Я ему всем видом сигнализирую, и вздыхаю при нем загадочно, и глаза прикрываю, типа, смущаюсь. И одеваюсь как можно сексуальнее. А он – ноль эмоций. Понятно мне, в чем там дело – это Алка его сбивает. Я ж не буду с Бабасом умные разговоры вести на французском и музыку эту отстойную слушать. Я понимаю, что ему с ней интересно, но что эта Алка понимает в сексе? Она ж действительно девочка. Жизни не видела.
Книжек начиталась и корчит из себя всезнайку. Не воспринимаю я ее как соперницу.
Просто, наверное, Карабас пока замыкает. Я ж вижу, что смотрит он в мою сторону не без интереса. Да и смысла нет им с Русалочкой сходиться, как я понимаю, они ж оба – блатники. Им смысла нет вдвоем в койку прыгать. Я почти уверена, что Русалочке и достанется этот миллион, а они уж там его и поделят как надо. Но перетереть с Русалкой эту тему просто необходимо. Что у нее на уме. ….
Жить осознанно?
Никто так не живет.
Разве что единицы из миллионов – философы.
Но жизнь философов, как правило, не задается.
Как жил Кант в своем Кёнигсберге? Счастливо улыбаясь, глядел на звезды, а счастья земного не имел!
Великий Ницше имел такие роскошные усы, и другом его был Вагнер… А с женщинами?
А с женщинами счастлив не был!
Жить осознанно?
Это значит ответить на главный вопрос – "зачем"?
Определиться с пресловутым "смыслом жизни".
И если после этого определения не захочется сразу покончить с собой, то тогда придется пойти дальше и определить жизненные приоритеты. Что и кого беречь и спасать? Вечную душу ли? Или благословенное здоровье чресел и желудка?
У женщин с этим все бывает легче и проще.
Они проскакивают первую позицию (необходимости определиться с главным, с "зачем") и сразу перескакивают на распределение приоритетов: типа дом-семья, дети и душевное спокойствие и комфорт… или – гулять, пить, кутить, танцевать и песни петь!!!!
Это происходит от того, что в женщинах центр тяжести ближе к земле.
У них таз развит больше, чем голова, по массе.
А от низкого центра тяжести они более устойчивы в равновесии и менее склонны ко всякого рода дестабилизирующим рефлексиям.
Поэтому и Мария Витальевна всегда быстро приспосабливалась, автоматически и не задумываясь, на подсознательном автопилоте находя верный жизненный путь.
Что?
Полюбить теперь мужа, когда он вдруг появился в ее жизни этак по-английски, out of the blue?
Кстати.
Кстати говоря, у нас у русских отчего-то "на английский манер" ассоциируется только с обычаем исчезать с вечеринок без того, чтобы попрощаться с гостями и хозяевами, а на самом-то деле английский манер заложен не в факте исчезновения, а в факте появления "out of the blue", что по-русски означает "вдруг откуда ни возьмись"!
И вот в ее комфортной московской жизни, в которой все было – и квартира на Екиманке, и Мерседес-кабриолет, и кредитки гоулден виза, по которым без лимита можно было покупать в бутиках Жуковки и Барвихи, и теннис с красивыми голубоглазыми блондинами – где все было, вдруг появился муж, который до этого присутствовал только в поле мнимых чисел. И нужно было теперь бросить эту привычную столичную жизнь в России, ради супружеского долга и ехать в самую далекую даль, до которой тридцать часов лёту и восемь промежуточных посадок в местах с самыми экзотическими названиями – Катманду, Бомбей, Куала-Лумпур, Бангкок, Джакарта…
И вот вопрос!
Если муж существует только там, на уме, то почему супружеский долг перед мнимым виртуальным супругом должен быть реальным?
Супруг был виртуальный, а лишения связанные с супружеским долгом – самые что ни на есть материально-воплощаемые.
– Что? – кажется, я Барабаса зацепила, он очень заинтересованно на меня посмотрел, даже глаза у него заблестели. Я прекрасно знаю этот мужицкий блеск, после которого все начинается. Секс в смысле.
– Ну, как что… Бармалей, а уж тем более этот брутальный Серый Волчара, неприятны мне. А ты…
Я бросила взгляд на ближайшую камеру – убедиться, что она здесь, никуда не делась и картинка для зрителей будет отличная. Я ожидала уже, что Карабас ко мне прикоснется, сначала так аккуратно, а потом…
Никакого прикосновения не было. В спальню забежал Серый Волк и уцепился в бумбокс:
– Дайте-ка нам сидюшник! Бармалей, придурок, в гостиной тот на пол уронил, а мы хотим музыку послушать.
Вот гад! Вот облом!
– Вали отсюда! Серый! Иди сам пой вместо магнитофона! – закричала я.
А Карабас засмеялся:
– Точно-точно! Неплохая идея, почему бы, Волк, тебе, и правда, не спеть для развлечения телезрителей? А магнитофон пусть здесь стоит, мы Вивальди слушаем!
– Сам ты щас у меня запоешь!
Я поняла, что все равно тема сбита и сказала:
– Да ладно, ребята, чё ссориться, пойдем, Серый, действительно, споешь нам какую-нибудь песенку блатную.
– Не блатную, а шансон.
– Ну, да-да, шансон, – и я затянула. – "Гоп-стоп, мы подошли из-за угла, гоп-стоп, ты много на себя взяла!" В принципе, Карабаса я нормально обработала, должен клюнуть. Теперь главное ждать, как пантера ждет свою жертву. Правда, сегодня мне это ожидание ничего не дало. Карабас с этой Алкой снова весь вечер по-французски разговаривали. Я даже пожалела, что французский не знаю. Но, пофиг, не сегодня-завтра он точно ко мне подкатит. Главное, сразу и дело до конца довести, пока главреж не вмешался и не дал каких-нибудь "ценных указаний". Он точно может все сбить.
2.
В студии скандал.
Пришлось даже ребятам из монтажки и аппаратной вмешиваться – входить в студию и разнимать.
Визгу было девчачьего!
Серый Волк подошел к Русалочке, когда та в кухне с Карабасом, то есть с сыном гендиректора сидела, и этот самый Серый Волк, этак куражась, спрашивает ее, мол, Вера-Вера, хочешь хера – сорок пятого размера?
А сынок гендиректора вдруг встал, да как вмажет Серому Волку в челюсть!
Даром что Серый Волк на полголовы выше да и весом мышечной массы покрепче будет процентов на двадцать.
Ну началось!
Уже и не по сценарию совсем.
А насчет сценария – это вообще отдельная песня!
Потому как когда потом дерущихся разняли, когда остановили кровь из разбитого носа Ивана и перешибленной губы Серого Волка, когда вся толпа набежавших немного успокоилась и утихла, Серый Волк, дубина стоеросовая, возьми, да и заяви: "А что?
А что, я виноват, что ли? Мне вообще этот текст Владислав посоветовал…" И тут действие имело свое продолжение.
Иван встает, перестав прикладывать лед к своему разбухшему носу, да как заедет кулаком в глаз… Главному редактору! Владиславу…
Снова визг.
Снова крики: милицию, милицию!
И только вызванный на место происшествия генеральный директор Анатолий Борщанский смог взять-таки ситуацию под контроль, велел всем заниматься своими делами, актеров в студию, операторов и режиссеров в аппаратную…
А врио главрежа, с бланшем под глазом, к нему в кабинет!
И никакой милиции!
Зэ шоу маст гоу он! …
Вера сидела подле Ивана и прикладывала ему лед на переносицу.
А Иван лежал на диване в гостиной.
И кроме них, Верочки и Ивана, никого в гостиной больше не было, врио всех разогнал.
А Иван ругался и грозил, что сперва переколотит все телекамеры, а потом, выйдя отсюда, подаст в суд на телеканал "Норма Ти-Ви" за намеренное оскорбление и унижение личности. …
– А у тебя есть парень? – спросил Иван.
– Нет, нету парня, – ответила Вера ласково улыбнувшись. И вдруг спохватилась. – Я не хочу о личном тут, перед камерами, не хочу…
– Вот-вот, – задумчиво сказал Иван. – Мы пришли сюда сознательно, под камеры, чтобы три месяца не иметь тайн перед людьми, намеренно отказывая себе в главном человеческом праве -скрывать от глаз окружающих людей свое сокровенное. Пришли ради денег, ради приза, ради телевизионной популярности, ради карьеры. А ведь это право – иметь потайное, иметь сокровенное, это очень важное право. И вообще ведь есть такое понятие как стыд. Что же с нами здесь сделали? Нас лишили стыда?
А может быть человек полноценным, если у него нет стыда?
Знаешь, я смотрел кадры военных кинохроник, когда показывали редкие документальные кадры расстрела крестьян-повстанцев в двадцать пятом. Людей, которых уже лишили одежды, чтобы загнать в ров, где их должны были расстрелять, эти люди, они были простыми крестьянами, они знали, что через пять минут все будет кончено, но они шли в ров и закрывали свои срамные места руками. Простые крестьяне. У них был стыд. Им не было все равно. А мы? А мы должны по десять раз на дню переодеваться перед этими камерами. Реклама одежды "Бель-Эттон" и магазинов "ДО-ДО"… Кого из нас делают? Кого делают из зрителей? Людей без стыда. А значит и без души.
Людей, которые запросто могут совершать самые интимные действия перед камерой, перед взорами тысяч и тысяч других людей… Людей, которые могут грубо и бесцеремонно касаться самого нежного и потаенного в душе – любви, чувств… как это гадко. Как это гадко! И неужели для того, чтобы продать много-много шортиков, брючек и ти-шорток от "Бель-Эттон", необходимо доводить актеров и зрителей до всех этих гадостей? Чтобы в магазины "До-До" ходило много покупателей, надо сделать этих покупателей бездуховными? Сделать их бесстыжими?
И Вера поцеловала его.
Наклонилась и поцеловала в губы.
– Но ведь все видят! – возразил Иван, отстраняясь.
– Ну и пусть, – сказала Вера и снова поцеловала. – Ты мой рыцарь, ты спас мою честь.
Выдержки из дневника участника риэлити-шоу "Последняя девственница" Серого Волка Вообще-то, приятно, когда знаешь, что ты в рейтинге не последний, когда на тебя ставки делают, когда знаешь, что на тебя смотрят. Понятно, доставучее это дело – крутиться перед камерами, как мой питбуль перед пустой миской с едой, но все равно кайф. И вот, что я скажу: я прикинул и понял, что все эти переодевания, показы моделей спонсоров очень развивают кругозор! Раньше я как? Натяну адидасовский или рибоковский спортивный костюм и вперед, обходить свои два ларька. Практично и солидно! Но крутых вещичек много всяких, я свой баул, который мне дали, тут разбирал, примерял – в кайф, мне нравится. Особенно мне по кайфу маечки всякие, футболки. Они подчеркивают мои мышцы. Я так и представляю, когда переодеваюсь, мышцами поигрываю, как девчонки у теликов тащатся. Поэтому я и предпочитаю стиль, который посексапильней, как Шапо говорит. Особенно в дырочках майку, такую, типа, паутину. И шорты мне нравятся, которые не до колена, а те, что хорошо задницу обтягивают, потому что мне сказали, что это сексуально.
И вот в том-то и дело было: только я подберу себе классный прикид-секси, как режиссер уже сигналы подает. Снова все скидывай и по новой. И всегда нужно переодеваться не совсем в то, что тебе нравится.
Я Владу предложил, пусть тренажеры притащит в студию. Пусть они снимают, как я качаюсь. Что этими бесконечными разговорами телезрительницам по ушам ездить!
Пусть смотрят, как нормальный пацан тренируется. Влад ответил, что подумает.
Сказал, чтобы я предложил пока без тренажеров Карабасу и Бармалею в армреслинг сразиться.
Я предложил!
Карабас сказал, что ему этот вид спорта не интересен. Понятно, не интересен!
Испугался! Знает, что я его приплющу без проблем. Ну а с Бармалеем неинтересно, на руках тягаться – я его сразу гашу. А он мне на это говорит: не в силе привлекательность, а в обаянии. И хихикает гаденько. Короче, ждал я тренажеров, но что-то у них там не склеилось, так и приходилось от пола отжиматься, чтоб демонстрировать свои мышцы и чтобы быть в форме нормальной.
Я зашел на кухню, взял конфетку со стола, очень люблю сладкого умять, пива нет поблизости, и пошутил. Просто так пошутил, чисто Русалочку приколол. Я ж не в курсах, что у них там за интелегентские шуточки бывают! Я по-нормальному, по-пацански приколол! Может, немного грубо, зато от души! Короче, после моего прикола Карабас встал и кулачишком своим мне в челюсть. Смешной мальчик! Меня такими кулаками штамповали, было дело! Что мне его ударчик!? Как мертвому припарка!
Правда, губу-то он мне разбил, от этого мне очень неприятно стало. Что, блин, мне оставалось? Я нос ему и расшиб!
Вот мы и сцепились.
Он даром, что меня мельче, задергался. Я бы его точно затоптал! Вообще бы убил, да помешали мне – разняли.
Этому дохлому Карабасу лед к носу прикладывать начали, чтоб кровь остановить.
Меня сразу грузить тупыми вопросами начали: чего я гоню, на хрена я грублю!? Я сразу сообразил, что надо на Влада стрелки перевести, не фиг ему таким манерным быть, и мне запрещать то, что я хочу.
Вот я и сказал:
– А чё, блин? Всем известно, что мы тут не реально себя ведем? Типа, не так как в жизни! Все по сценарию.
Спорить со мной никто не стал, я продолжил:
– Так вот, блин! Мне этот главред Владислав посоветовал такую шутку сказать.
Он намекал на то, чтобы я чего-нибудь такое позабористей ляпнул. Тут вообще – финиш! Карабас к Владу подбежал и как заедет ему, достаточно грамотно, в глаз.
Круто! Я заржал, но меня чего-то никто не поддержал. Суета какая-то началась, ментов зазывать начали, я уж малость даже испугался. На фига лишние разборы с ментами? Но, все обошлось, пришел генеральный и всех развел по своим местам.
3.
Тане Середе приснился сон.
Снилось ей, что талантливость ее возымела такую силу, и слава ее литературная набрала такой вес, что жила теперь Таня Середа не у себя в Великих Луках, и даже не в Москве, а в Париже.
А мама Танина и ее сестры с отчимом и теткой Полиной переехали из Великих Лук как раз в Москву. И переехали на денежки, которые Таня Середа заработала гонорарами за свои романы – "Тормоз" и "Типа Любовь".
И вот снилось Тане, что разговаривает она с мамой по телефону, причем мамино изображение видит не в мониторе компьютера, как это бывает, если общаются с веб-камерами в Интернете, а видит она маму на экране обычного и почему-то старого советского телевизора марки "Радуга". И откуда у нее в Париже "Радуга"? Но на то он и сон, чтобы отгадать-разгадать все условности подсознанья.
В общем, Таня Середа звонит маме из Парижа в Москву.
А мама и говорит:
– Мы, дочка, любим теперь ездить в магазин "Ашан".
В магазине "Ашан", доча, там так культурно, там берешь тележку и накладываешь, накладываешь, накладываешь…
И почему-то Таня Середа видит на экране телевизора "Радуга", как мама с сестрами и с тетей Полиной и с отчимом ходят по закоулкам этого магазина "Ашан" среди развалов продуктов питания, и у каждого из них по тележке, и они все накладывают, накладывают, накладывают…
И мама вытягивая шею в своем бардовом пальто с воротником из чернобурки, все повторяет:
– Здесь так культурно, доча, так культурно здесь…
И отчим тоже, помахивая Тане рукой, заглядывает в камеру и кричит приветливо:
– Танюха, здесь так культурно в "Ашане", слышь, Танюха! И подмигивает, старый козел… Даже во сне Танька не забыла, как отчим ее за грудь хватал и за попу щипал… Козлина!
А потом Таня проснулась, поворочалась, перевернулась на другой бок, заснула, и приснился ей другой сон, как будто один известный кинорежиссер с усами, такой известный, что даже более известный среди населения Великих Лук, чем Ленин или Ельцин с Горбачевым… Так вот, этот самый кинорежиссер приезжает к Тане в Париж чтобы начать с ней снимать кино по ее роману "Типа любовь".
А на главную женскую роль, за которую американцы авансом уже пообещали Оскара дать, пригласили саму Татьяну. Дело в том, что кинорежиссер этот, он с американцами там во сне уже обо всем договорился: и об Оскаре, и о Ленинской премии имени Путина… Оставалось только эротические сцены снять. А у нее в романе "Типа Любовь" все сцены эротические. И вот надо бы снять одну самую ключевую сцену, где героиня девочкой отдается любимому мужчине, и тот, соответственно, лишает ее девственности… И надо бы сниматься, а Таня не может – не девочка она, вот беда! Тогда партнер ее, этот самый, с усами, популярный, он ей и говорит: давай, Танюха, мы дублёршу пригласим, пусть дублерша снимается, как ее, значит, дефлорируют… А Танька-то не дура! Понимает, что если не она в этой сцене снимется, то главный приз не ей тогда дадут… И тогда Танька вроде как говорит этому режиссеру: давай сговоримся, что мы премию Оскар и Ленинскую, что мне за эту сцену дадут, пополам поделим! Но ты никому не говори, что я не девочка…
Проснулась Таня и не помнила, как там кончилось у них, на чем договорились?
4.
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.
Наверное, я влюбилась.
Хотя, слово это, "влюбилась", мне не нравится. Более правильно сказать – полюбила.
"Влюбилась" – это слово описывает скорее что-то более чувственное, более телесное и менее душевное, чем то, что кроется за словом – полюбила.
Недаром говорят иногда "влюбилась как кошка".
А разве говорят "полюбила как кошка"? Нет, не говорят!
Я, Вера, полюбила его, Ивана.
А интересно!
Сколько в истории нашей страны за все годы ее существования девушки по имени Вера влюблялись в парней по имени Иван?
Наверное, не менее ста миллионов раз!
Значит…
Значит мой случай – банален?
А ведь внутренне так сложно смириться с тем, что твой мир, мир который в тебе, в твоем сердце, в твоей голове, в душе, который нервными окончаниями, нервными клеточками сросся с твоим сознанием и с телом, вдруг кто-то объявляет этот твой мир – банальным… И как пережить? Как признать, что это родное, это твоё, то, что мы, медики, называем принадлежной органикой, как признать, что это банально?
Твоя любовь, порывы твоей души? Это как маленькому ребенку, который еще не умеет красиво выразить словами свои мысли и чувства, сказать, что признаваясь маме в любви, он несет банальщину и слова его – это жалкий лепет.
А вот для Бога, для ангелов это не банальщина. Если мысли чисты, и если в словах признания правда и искренность чувств.
Да, бывает, наверное, встречаются необычно одаренные люди. И когда они признаются друг другу в своей любви, они находят какие-нибудь необычные слова.
А как было у Льва Толстого?
Ведь это он себя описал в Анне Каренине, когда вел линию Левина.
Как он объяснялся с Кити?
Дышал на стекло и писал на нем пальцем.
Кстати… Кстати, мне кажется, что состояние влюбленности оно противопоказано гениям. Таким как Толстой.
Потому что любовь и окрыляет, и ослепляет одновременно.
А гений должен быть зрячим. Со стопроцентным зрением и без розовых очков.
Вот Иван…
Вот Иван, он мог бы полюбить?
Я думаю, что любовь – это органические изменения. Здесь не от головы.
Скорее голова приспособится и примет органику.
Я люблю его тело, его запах, его походку, его руки, его глаза…
А то, что он говорит, я люблю уже довеском, как приданое, как прилагаемое к этой главной, органической любви.
И вот беда, я шла сюда на это, в общем, противное мне шоу только ради папы. Ради моей любви к нему. Пошла сюда, чтобы заработать миллион для того, чтобы папа не страдал, потеряв свою работу, которую считал делом и смыслом всей своей жизни.
Он ведь говорил мне, когда мы сидели с ним в кафе, когда он приехал извиняться передо мной за то, что не смог подарить мне машину, как обещал. Ах, папка, папка…
Какой, ей-богу, дуралей! И почему он вбил себе в голову, что нужно обязательно дарить дорогие подарки? Что только через это, через подарки он может рассчитывать на взаимность. В этом его несчастье. Он страдает от того, что бросив нас с мамой, уйдя тогда от нас, он лишился обычного гарантированного кровным родством права на мою любовь. И поэтому принялся задаривать меня с самого раннего детства то куклами, то компьютерами, то заграничными турпоездками…
А я его и так, без всего этого всегда любила и люблю. Но он вбил себе в голову, что за его уход от нас с мамой он должен теперь платить подарками и завоевывать меня, покупать что ли?… И тут эта неприятность у него на работе, которая для него обернулась настоящей катастрофой.
Тысячи, сотни тысяч людей, миллионы людей теряют работу. И любимую работу тоже.
И денежную, и престижную…
Но тем, у кого есть семья – жена, дети… Тем легче, жена, если любит, утешит и поможет перенести, преодолеть тяжелый период биографии. И дети тоже помогут.
А папка?
А папка оказался в этот момент один.
И еще мама не без злорадства сказала (откуда она только узнала?), что и подруга папу бросила, бросила сразу, как папа работу потерял.
Значит, не любила.
Ей папа, наверное, тоже подарки дарил?
А я бы Ивана не бросила, если бы он работу потерял…
Но это уже о другом.
Я пришла на это неприятное для меня шоу (Боже! Я ведь еще и академический отпуск в институте для этого взяла – я ведь год пропущу и от своей группы теперь отстану) – я пришла сюда из любви к папе…
А выйду из любви к Ивану.
Вот как получается!
ГЛАВА 10
1.
– Знаешь, как интересно теперь звучат слова пророков из Писания? – спросил Джон.
Энн молча вела автомобиль и курила.
– В том месте, где про то, что все тайное становится явным, – добавил Джон.
Энн снова не ответила. Она думала о своем. О новой подруге – о русской. О Марии.
Агенту нельзя привязываться к объекту своей разработки.
Но Энн считала себя плохим агентом.
В анкетах писала одно, на экзаменах по специальности отвечала все как надо, а думала, а сердцем чувствовала как человек, как женщина.
– Помнишь, как у Ллойда Вебера в Иисусе-Суперзвезде? "The rocks and stones themselves would start to thing", – процитировал Джон и даже запел-замурлыкал в свои викторианские усы.
Энн понимала, это Джон про новые технологии, про ту заколку-прослушку, которую ничего не подозревающая Мария купила для своего мужа в подарок на русский праздник мужчин.
Технологии действительно были впечатляющими. Заколка с галстуком не были микрофоном и передатчиком. Против такого рода клопов в посольствах всего мира уже давно стоят устройства, регистрирующие работу передатчиков слабого действия, поэтому навешивать на генерала Макарова простого клопа с микрофоном, было бы наивным действием школьников, играющих в разведку. А они с Джоном работали не в школе.
Заколка с галстуком были гаджетом нового поколения, представляющим совершенно новую технологию фиксирования информации. В данном случае, пока еще только звуковой.
Чтобы не быть пойманной, зафиксированной защитными устройствами российских контрразведчиков, инженерная служба разведки Ее Величества разработала систему, которая не передает разговор генерала с послом в прямой эфир, а только записывает его. Причем новые технологии позволили избавиться от традиционных методов – микрофон-магнитофон-пленка и прочая безнадежно устаревшая дребедень!
Информация, вибрация и колебания теперь записывалась, вернее, просто фиксировалась самим предметом… Галстуком. И ни один прибор в России не смог бы обнаружить факта какой бы то ни было необычности этого галстука. Галстук и галстук! Застежка и застежка – хоть распили, хоть порви на части, нет в них никаких микросхем и записывающих головок! Просто предмет запоминает колебания.
Вот так! И потом только надо приложить к этому предмету специальный прибор и считать запомненные им колебания.
Сделать это предстоит Энн Дивенлоу, подруге Марии Витальевны.
Она найдет благовидный повод для визита к ней домой, усыпит внимание подруги, проникнет в гардероб ее мужа, найдет галстук и приложит его к своей сумочке буквально на десять секунд – всего и дел!
– Может, искупаемся? – предложил Джон. – А потом выпьем где-нибудь?
Энн знала, Джон тоже был плохим агентом, он не умел сдерживать внутренних позывов и проявлял в работе много эмоций.
Нация вырождается на глазах.
Где классический английский тип разведчика?
Канули в Лету времена великих, каким был Лоуренс Аравийский…
В кино показывают новую сказку о Джэймсе Бонде, а реальные агенты разведки Ее Величества – трусоваты, глуповаты, слабоваты на передок и все отдадут и продадут за полуденный секс с послеобеденной выпивкой.
– Нет, не поедем мы купаться, – ответила Энн. – Надо ехать к аналитику.
Джон знал.
Собственно, он сам был соавтором идеи, что шоу с этим инициативником, с Иваном, – это неплохое средство воздействия на мадам… Как они в России называют таких любовниц? Сахарная мама? Неплохо!
Аналитик на то и был аналитиком, чтобы придумать лишенную принужденных неловкостей ситуацию, которая выглядела бы совершенно естественно… Когда Энн смогла бы окончательно завербовать свою новую подругу. Теперь предстояло как-то обставить ситуацию, при которой Энн и Мария могли бы случайно включить телевизор и случайно увидеть там Ивана…
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Красной Шапочки У Нежки с Бабасом все на мази, тусуются вдвоем туда-сюда. Перешептываются. Даже неинтересно, ясно, что дело кончится постелью. Интересно, покажут по всей стране эту сцену, без купюр, как есть? А может, вообще ее качественно срежиссируют?
Главреж нас в свои планы по поводу этого не посвящал. Но это все пофиг…
Главное, что Карабас после нашего с ним разговора, после моих непрозрачных намеков на меня, кажется, вообще внимания не обращает. Я ему всем видом сигнализирую, и вздыхаю при нем загадочно, и глаза прикрываю, типа, смущаюсь. И одеваюсь как можно сексуальнее. А он – ноль эмоций. Понятно мне, в чем там дело – это Алка его сбивает. Я ж не буду с Бабасом умные разговоры вести на французском и музыку эту отстойную слушать. Я понимаю, что ему с ней интересно, но что эта Алка понимает в сексе? Она ж действительно девочка. Жизни не видела.
Книжек начиталась и корчит из себя всезнайку. Не воспринимаю я ее как соперницу.
Просто, наверное, Карабас пока замыкает. Я ж вижу, что смотрит он в мою сторону не без интереса. Да и смысла нет им с Русалочкой сходиться, как я понимаю, они ж оба – блатники. Им смысла нет вдвоем в койку прыгать. Я почти уверена, что Русалочке и достанется этот миллион, а они уж там его и поделят как надо. Но перетереть с Русалкой эту тему просто необходимо. Что у нее на уме. ….
Жить осознанно?
Никто так не живет.
Разве что единицы из миллионов – философы.
Но жизнь философов, как правило, не задается.
Как жил Кант в своем Кёнигсберге? Счастливо улыбаясь, глядел на звезды, а счастья земного не имел!
Великий Ницше имел такие роскошные усы, и другом его был Вагнер… А с женщинами?
А с женщинами счастлив не был!
Жить осознанно?
Это значит ответить на главный вопрос – "зачем"?
Определиться с пресловутым "смыслом жизни".
И если после этого определения не захочется сразу покончить с собой, то тогда придется пойти дальше и определить жизненные приоритеты. Что и кого беречь и спасать? Вечную душу ли? Или благословенное здоровье чресел и желудка?
У женщин с этим все бывает легче и проще.
Они проскакивают первую позицию (необходимости определиться с главным, с "зачем") и сразу перескакивают на распределение приоритетов: типа дом-семья, дети и душевное спокойствие и комфорт… или – гулять, пить, кутить, танцевать и песни петь!!!!
Это происходит от того, что в женщинах центр тяжести ближе к земле.
У них таз развит больше, чем голова, по массе.
А от низкого центра тяжести они более устойчивы в равновесии и менее склонны ко всякого рода дестабилизирующим рефлексиям.
Поэтому и Мария Витальевна всегда быстро приспосабливалась, автоматически и не задумываясь, на подсознательном автопилоте находя верный жизненный путь.
Что?
Полюбить теперь мужа, когда он вдруг появился в ее жизни этак по-английски, out of the blue?
Кстати.
Кстати говоря, у нас у русских отчего-то "на английский манер" ассоциируется только с обычаем исчезать с вечеринок без того, чтобы попрощаться с гостями и хозяевами, а на самом-то деле английский манер заложен не в факте исчезновения, а в факте появления "out of the blue", что по-русски означает "вдруг откуда ни возьмись"!
И вот в ее комфортной московской жизни, в которой все было – и квартира на Екиманке, и Мерседес-кабриолет, и кредитки гоулден виза, по которым без лимита можно было покупать в бутиках Жуковки и Барвихи, и теннис с красивыми голубоглазыми блондинами – где все было, вдруг появился муж, который до этого присутствовал только в поле мнимых чисел. И нужно было теперь бросить эту привычную столичную жизнь в России, ради супружеского долга и ехать в самую далекую даль, до которой тридцать часов лёту и восемь промежуточных посадок в местах с самыми экзотическими названиями – Катманду, Бомбей, Куала-Лумпур, Бангкок, Джакарта…
И вот вопрос!
Если муж существует только там, на уме, то почему супружеский долг перед мнимым виртуальным супругом должен быть реальным?
Супруг был виртуальный, а лишения связанные с супружеским долгом – самые что ни на есть материально-воплощаемые.