– Я отвечаю! – сказал Владислав, для убедительности хлопая себя по коленке. – Они ей официально предложили и главное, главное что она-то – согласна!
– Ну и дела тут у вас, – покачивая головой сказал Борщанский. – Нельзя вас на два дня оставить, как у вас тут черти-что начинает твориться!
– Уходит Алинка наша, подсидела она Константина Петровича, во как в жизни бывает! – не скрывая своей радости, гоготал Владислав.
– А ты обрадовался, – хитро поглядев на главреда, заметил Борщанский. – Не любишь ты Константина Петровича, не любишь.
– А за что его любить – не любить? – изумился Владислав. – Он мне не жена.
– Ну да! – возразил Борщанский. – А вот возьму я его на место Алины? Что тогда скажешь? Мне ведь надо кого-то на ее место на должность коммерческого?
– Ты что? Натурально его возьмешь? – надулся Владислав.
– Не знаю – не знаю, – с показной загадочностью ответил Борщанский. …
Алина ходила по коридорам с видом невесты принца Уэльского.
– Когда проставляться будешь? – спрашивали завистливые сотрудники.
– Сколько тебе итальянцы предложили? В Италию командировки будут? Замуж звали?
Так или иначе, но Алина с удвоенной и даже с учетверенной энергией взялась за доведение шоу до его победного конца.
Во-первых, в целях подогрева как зрительского интереса, так и интереса самих участников их скандальной программы, Алина объявила, что фирма "Бель-Эттон" учреждает три дополнительных приза: это свадебное путешествие по Италии с посещением Венеции, Пизы и Флоренции для той пары участников, если такая образуется и пожелает пожениться.
Алина сама была в возбужденном, истерически-восторженном состоянии и все время взвизгивала:
– Представляете, итальянцы для нашей парочки – барана и ярочки – брачную ночь любви готовы организовать на Вилле Боргезе, а в Венеции новобрачным отведут спальные покои во Дворце Дожей, да только ради этого стоит пожениться!
– А второй приз? – спрашивали набежавшие журналисты.
– А второй приз, – подсасывая слюньку, быстро говорила Алина. – Второй приз это – приз нетрадиционной паре, если такая образуется, розовая или голубая, это поездка на двоих в Италию на фестиваль Бьеннале.
– Тоже со спальней на Вилле Боргезе для первой брачной ночи?
– Нет.
– А третий приз?
– А третий приз, если после этого шоу ребенок родится, его и его мамашу пожизненно будут одевать в магазинах "До-До".
Но самое главное, Алина принесла на "Норму" проект договора о проведении нового совместного риэлити-шоу – "За витринами магазина".
Следующее шоу итальянцы собирались организовать прямо в одном из магазинов своей сети, причем с привлечением случайных покупателей из толпы, то есть любой из покупателей, если очень бы захотел, мог бы сутки побыть в студии за стеклом вместе с постоянными участниками.
– Интересно, она что, действительно с ними с обоими? – недоверчиво спрашивал Борщанский, глядя Алине вслед.
– А ты думал! – цокал языком Владислав, хлопая шефа по спине. – С такой задницей и с такой решительностью, как у неё, она и в Кремль, и в Европарламент пролезет, и если надо, так хоть и с тремя и с четырьмя переспит, от нее не убудет, к ней разве что только прибавится.
Присутствие Алины в качестве новоиспеченного представителя спонсора очень оживило редакционные летучки.
И если раньше Владислав еще мог рот раскрыть, вставляя пару слов между репликами Константина Петровича, то теперь Алина не оставляла главреду никакой щелки, куда бы он мог встрять, говорила и креативила теперь только она одна.
– Так, сегодня продолжим освещать интригу любовного треугольника между Волком, Нежкой и Бармалеем, сперва на кухне начнем, а потом в спальне. И параллельно Ивана с Верочкой, то есть Бабасика с Алочкой, как у них романтично, мы ведь решили, что Верочка у нас с призом выйдет!
– Это что же? – шепотом спросил Владислав технического директора Арановича. – Она уже такие решения принимает?
– А ты думал! – многозначительно подмигнул Аранович. – Она еще и Берлускони скоро директивы примется писать, с нее станется. …
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.
Пишу…
По отношению к памяти папы я совершила предательство.
Но ведь с другой стороны, жизнь должна идти своим чередом.
И если любовь ко мне пришла именно тогда, именно в тот момент, когда умер отец – это искушение? Это знак? Или это простое совпадение?
И что бы сказал сам папа, окажись он теперь здесь?
Он порадовался бы за меня? Одобрил бы он мой выбор?
Сколько вопросов, на которые я не могу ответить!
Я пришла сюда заработать миллион для папы, чтобы спасти его, чтобы сделать его счастливым, чтобы вернуть ему мой дочерний долг, чтобы отплатить ему за его любовь ко мне.
Я помню, как он возил меня по Европе, а ведь мог поехать в отпуск с какой-нибудь женщиной, но ездил со мной. И я этого не забыла. И как он посылал меня в Испанию в школу тенниса, и как баловал меня, покупал всякие подарки на зависть моим одноклассницам.
Но это правда, что когда-то наступает время отлепиться от папочки… Наступает время, когда дочка, девочка перестает воспринимать папу как главный образец мужества, как главный предмет восхищения, и вдруг однажды начинает видеть мужчину не в папе, как в священном сосуде, собравшем все обожаемые ею качества, но начинает восхищаться другим мужчиной…
И это будет уже взрослость. Это будет уже любовь.
Так у меня с Иваном.
И еще я врач.
Я пришла сюда спасать отца, а встретила человека, которого тоже было необходимо спасать. Я встретила Ивана. А Иван болен… Надеюсь, что теперь это в прошлом, то есть был болен любовью. Ненормальной, стыдной, на мой взгляд, любовью к женщине, которая по возрасту годится ему в матери.
Я врач.
Я нужна больным.
Я вылечила Ивана.
И теперь он мой возлюбленный.
Я пришла сюда заработать миллион для папы, но папа умер.
Теперь мне не нужен этот миллион.
И более того, теперь, после того, что произошло между мной и Иваном, когда я стала женщиной, я не имею морального права на этот миллион – и я его уже не получу.
А мне и не нужны деньги.
Мне нужен Иван.
Поэтому я осталась на этом шоу только ради него.
Ради моего Ивана.
Первоначальный смысл быть здесь на "проекте", как начальство называет наше теле-шоу, для меня теперь потерян. Я пришла за миллионом для отца, чтобы он не впал в уныние, чтобы он, как мечтал, купил бы себе дачу на реке Оке в Поленово. Да писал бы там свои книжки.
Но я опоздала со своей помощью – папа ушел из жизни.
И я, наверное, плохая дочь, я не дождалась конца положенного обычаями траура и позволила себе некий радостный момент, нет, уже не девичьего, а женского счастья.
Я виновата перед отцом.
И потому что не успела или не смогла удержать его от ухода из жизни, ведь, не будь я на этом шоу, на этом проекте, а будь я рядом с ним, просто рядом, может, он бы и не совершил этого отчаянного поступка? Но я виновата еще и в том, что не выдержала траура и была счастлива с Иваном.
Так прости меня, папочка!
Прости меня! …
Таня Середа
Типа любовь.
Роман
Продолжение …
А случилось дальше так.
За день до ограбления меня, как всегда в последние две недели, приковали к батарее.
А сторожить меня поставили Снежанку-дурочку.
Проститутку копеешную – она мне больше всех завидовала и, когда Леша с Лысым меня били, тоже все норовила всякий раз мне по голове заехать.
Ну…
Последняя надеждочка у меня осталась, последняя жизненная лазеечка честной девчонкой остаться и не замарать себя, отплатив черным за то доброе, что сделала для меня Маргоша.
Долго я думала, все решиться не могла, а потом решилась.
Снежана, говорю, слышь, Снежана, тебя достало-допекло, что я в чистые белые люди имела шанс выйти из нашей проституточной команды? Ты мне за это мстила? Да?
Ну, гляжу, в самую точку попала, Снежка наша совсем осатанела, материться стала – сто слов матом, одно по-русски – вижу, значит, права я оказалась, именно это ее допекло, а совсем не то, что я общачок наш, триста долларов потырила.
Дождалась я терпеливо, покуда Снежанка выматерится до конца, ну и сказала я ей, ну и предложила…
Говорю, что, думаешь до конца дней своих в плечевых придорожных шлюхах проторчать?
А не хочешь вместе со мной в белые люди, как человек?
Вижу – примолкла, слушает…
Ну, я и говорю ей тогда весь свой нехитрый план.
Я, говорю, я твой единственный шанс из проституточной ямы, из под Леши с Лысым вырваться, так что решай: или со мной в белые свободные барышни, или с Лысым и с Лешей до скорого конца деньков своих.
Только, говорю, если ты меня и заложишь Леше, то я все равно, если живой останусь, сбегу, но уже без тебя. Так что – я твой шанс, думай, Снежка, решайся!
А предложила я ей вот что.
Покуда я прикованная тут ночевать буду, Снежка пусть пойдет и по мобильному телефону, с улицы, чтобы ни Леша, ни Лысый не могли подслушать, пусть позвонит…
Не в милицию, а Маргоше – я ее номер на память помнила, как Отче Наш!
А Маргоше она должна была сказать, что завтра ночью ее дом грабить должны и проникнуть в дом должна ее подружка, та самая Танька, то есть – я.
И что Танька вовсе не предательница и изменница, а просто ее похитил старый ее хозяин сутенер и пытками на это ограбление вынудил.
И дальше я просила передать, чтобы они с милицией в подвале уже сидели и меня там ждали, и чтобы всю эту Лешину банду с поличным…
А Снежке я сказала:
– Не передашь – сдохнешь через полтора года от герыча или от СПИДа. А передашь, как я прошу, я обещаю, что вместе с Маргошей помогу на ноги встать, учиться, замуж выйти и все такое.
Ушла Снежка.
Я полтора часа вся не своя на привязи сидела – все ждала, как придут сейчас Леша с Лысым и забьют меня насмерть…
Но не пришли.
Не выдала меня Снежка.
Пришла через полтора часа.
Глядит на меня не моргая. …
Ну, не буду подробно про всю эту хренотень описывать – как мы на дело поехали, да как я, вся трясясь, сперва через ограду, а потом в окошко подвальное лезла, да как Леша мне сто раз напомнил про то, что мать мою в Великих Луках, да брата Сергуню вместе с ней порежет…
Прости меня, мамка, если что!
Кабы сорвалось, кабы заложила нас Снежанка-дура, так и не жить бы нам всем, всей семейке нашей непутевой. А и зачем нам, маманя, зачем нам такая жизнь? Жизнь, в которой ты, маманя, кроме стирки сраных кальсонов этих своих вечно пьяных хахелей да кроме подтирания заблеванных полов в нашей столовке, ничего хорошего не видала, да моя житуха, кабы не вырвалась я с помощью Маргоши – на что мне такая жизнь: отсасывать хачикам на заднем сиденье за пятьсот рублей? Да еще и по роже потом от Леши получать? Когда единственный оттяг – это риэлити-шоу по телику в нашей девичьей квартирке!
На хрена такая жизнь, маманя?
Так что рискнула я, а выскочили мы в дамки – срослось, как я запланировала, и жизнь наша обрела иной смысл!
Так что не за что мне, выходит, и прощения у тебя просить…
Одним словом, приехали мы под утро в квартал таунхаусный, где Маргоша обитала.
На двух машинах приехали. Леша, Лысый и еще два шкета, я их не знаю. Все бандюги отмороженные, клейма негде ставить. Сперва час выжидали, присматривались. Потом Леша меня вытолкал, под задницу подсадил и через ограду перебросил. У меня мобилка – для связи с ним. Нашла я то самое окошко.
И дальше – как по писанному.
Залезла я в окошко, ныряю вниз головой, там руками на скамейку, перекувырнулась…
Тихо!
– Есть кто-нибудь? – спрашиваю шепотом.
Глядь – два опера с пистолетами ко мне из углов выскакивают.
– Где остальные? – спрашивают меня.
Я им мобильный достаю, говорю, мне позвонить надо, надо сигнал подать.
Они мне – давай, звони!
Я звоню Леше, говорю, все, мол, чисто, залезайте…
Ну, а дальше, сами понимаете, повязали всех – и Лешу, и Лысого…
Те двое шкетов, что на улице во второй машине дожидались, попытались было удрать, да где уж там! Маргоша, кроме ментов, ведь на всякий случай еще и своих ребят припахала-впрягла.
Так что – всех чисто взяли.
Меня после допроса сразу отпустили.
И Снежку тоже – под подписку отпустили.
Я к Маргоше поехала, она меня как родную сразу забрала.
И не надо думать, что я про Снежку забыла!
Я про Снежку Маргоше все рассказала, что кабы не она – ничего бы не вышло у нас…
Маргоша Снежке очень потом по жизни помогла.
Устроила ее на работу, на курсы компьютерного дизайна устроила, с квартирой съемной все организовала и оплатила на первое время, так что не забыла я про Снежку. ….
А дальше история вообще сказочная.
А дальше Маргоша мне и говорит как-то вечерком, когда все устаканилось, когда я уже снова обжилась в доме у нее, говорит:
– А не махнуть ли нам, подруга, в Испанию? Недельки на три, есть там у меня и дела, и где и у кого пожить и покупаться!
Ну, у меня возражений нет.
В Испанию, так и в Испанию!
За неделю мне Маргоша паспорт заграничный оформила, а еще через пару дней, мы уже в Барселону с нею вылетали.
Я-то вообще в первый в жизни раз и в самолете, и вообще заграницу.
Бизнес-классом, в комфортном салоне…
Сказка, да и только! …
Прилетели мы в Барселону, а там в аэропорту нас с Маргошей уже ее друзья дожидаются.
Мигель и Хуан.
С Мигелем, как я поняла, у Маргоши старая-престарая любовь была, еще с доисторических советско-социалистических времен (да простит меня Маргоша, если прочитает это и обидится, что я ее таким образом в старухи записала).
А Хуан – тот помоложе, ему лет тридцать, тот все на меня черненькими глазками сверкал, бровками знаки подавал, сам по-русски ни гу-гу, а я по-испански – сами понимаете. Но Маргоша ему сразу насчет меня как отрезала, говорит, через Мигеля, мол, переведи, дескать Тата (то есть я) – девочка правильная и очень-очень хорошая.
На вилле, где нас поселили совершенно одних, если не считать прислуги – горничной Люсии, повара Анастасьо и шофера дяди Коли, русского, кстати говоря, – на вилле был просто рай.
Маргоша первые четыре дня вся в дела ушла, и, как только позавтракаем, она в машину и дядя Коля ее куда-то увозит. Я же – одна-одинешенька, хорошо, на вилле свой сад с бассейном, а погода стояла – плюс тридцать три на солнце и двадцать шесть в тени.
Загорала голяком, без всего, в шезлонге и купалась в бассейне до одури.
Вечерами телик глядела по тарелке, наш российский, они тут позаботились, настроили на "НТВ Плюс", глядела риэлити-шоу всякие да фруктами объедалась.
Маргоша только поздно вечером подгребала – усталая и выжатая вся.
Принимала ванну и валилась в кровать в своем будуаре.
Я ее по утрам расспрашивала, что да как? А она только рукой отмахивалась, мол, дела, дела и еще раз дела. Бизнес, одним словом. Но при этом обещала, что к исходу недели все обтяпает шито-крыто и потом, наконец, нашим с нею отдыхом займется.
На четвертые сутки Маргоша, уехав утром как всегда одна, без меня, вернулась чуть пораньше обычного, а с нею два господина.
Один русский, она его Макаровым называла, а другой испанец и вроде даже как герцог или гранд. Так Макаров и Маргоша его называли – ваше высочество.
Макаров, как я догадалась, тоже был старым Маргошиным приятелем, а может, даже и старой любовью.
Маргоша мне потом, когда вся эта история уже закончилась, призналась, что Макаров этот был еще из КГБ, и когда Маргоша при Советах по иностранцам промышляла, сами понимаете, чем она промышляла, этот самый Макаров ее и завербовал. Он ей потом, когда перестройка началась, и с бизнесом помог.
А сам Макаров потом из КГБ в ФСБ, что ли, перешел и аж до генерала, что ли, дослужился.
Одним словом, познакомили они меня с грандом с этим, его Альварес Алонсо де Куэльяро звали, а мне было предложено обращаться к нему просто – сеньор Алонсо.
Я его потом Аликом звала, и он у меня как миленький откликался на Алика. Но это было потом. ….
ГЛАВА 14
Макаров еще из Таллиннской школы КГБ, где учился в семьдесят третьем году, вынес то правило, ту истину, что чекист уходит из системы только естественной убылью.
В смысле на кладбище.
В хорошем раскладе – под автоматный салют холостыми в исполнении дежурного взвода, когда товарищи, приехавшие на Ваганьковское в кавалькаде черных машин, прочитают над дорогим гробом немногословное резюме, составленное майором- порученцем по канве предыдущих похорон, выразят вдове скорбное сочувствие и отчалят к себе на Лубянку строем черных машин с хитрыми номерами, которым придорожные менты из ДПС не брезгуют и честь отдать…
В плохом раскладе – пеплом в капсуле в безымянную могилку на пустыре. А перед тем, как в пепел обратиться, по сценарию, описанному изменником родины Суворовым в его "Аквариуме".
В серединных же вариантах – пенсия в разнообразии форм и проявлений: от консультанта при высоких финансовых структурах до простого вышибалы в каком-нибудь офисе… Но всегда – в строю офицеров резерва!
Видимо, и ему теперь настала пора на пенсию.
Все-таки скоро шестьдесят.
Но не в возрасте дело.
Случилось так, что суть разговора, при котором присутствовали только Макаров, чрезвычайный и полномочный посол, а также советник из министерства, стала известна англичанам и американцам.
Об этом сразу узнали сперва в МИДе, а потом уже и в конторе.
Посол не мог.
Советника тоже по определенным причинам из числа подозреваемых исключили.
Макаров?
В других обстоятельствах бы Макарова и не тронули, но тут уж больно ценная информация утекла, утечка которой болезненно отозвалась не только на интересах Родины, но и на коммерции неких влиятельных персон.
Решили Макарова…
Услать на тихую малозначимую должность – на Родину, в город Москву. Тем более что жена у него была в положении.
Конечно, по странам да по континентам мотался всю жизнь – пускай на склоне лет поживет товарищ с семьей на дачке своей подмосковной! ….
К выбору дачи Макаров решил подойти самым основательным образом.
Доходы отныне у него были совершенно не того уровня, что прежде. Да и планировать жизнь теперь приходилось без расчетов на те бонусы, что Макаров отстригал с тех бизнесменов, чьи деловые переговоры с зарубежными партнерами он брался прикрывать, обеспечивая так называемое "информационное шефство".
Конец приходит всему, говорил первый шеф Макарова, генерал Алексеев. Далее, развивая свою мысль, Алексеев обычно приговаривал:
– Особенно неприятно, когда конец приходит половой потенции и получению больших материальных средств.
С половой потенцией у Макарова пока еще все было почти в норме. Особенно если он распалял себя мыслями о том, как его жена вступала в связь с двумя красивыми молдавскими строителями.
А вот конец получению бонусов от русских бизнесменов, которых он обеспечивал информацией об их зарубежных партнерах, этот конец сильно огорчал Макарова.
Приходилось урезать себя в мечтах.
Немножко не успел поднакопить, совсем немножко.
Еще бы годик поработать, и можно было бы купить коттедж в Барвихе или в Жуковке.
А так, пока реально высвечивались только коттеджи по Калужскому или по Киевскому шоссе.
Северные направления, вроде Ленинградского шоссе, Макаров вообще не желал рассматривать.
Ему хотелось дубовых и березовых рощиц и ласковой тихой речки вроде Москва-реки на отрезке между Звенигородом и Можайском.
Макаров хотел, чтобы к поездкам, к смотринам дачи присоединилась бы и жена.
Но Мария Витальевна отговаривалась под предлогом самочувствия и элементарного опасения за свой живот.
В пути всякое может случиться, а беременность в тридцать восемь лет дорогого стоит.
Макаров уехал смотреть очередную дачу.
А Мария Витальевна взяла телефон и решилась, наконец, набрала номер.
– Иван? Здравствуй, а я приехала, представляешь? Ты рад? Или ты не рад? Я смотрела твое шоу там, в Австралии, представляешь, там его можно было смотреть по спутнику. Я смотрела и вспоминала тебя. И думала о нас. Ты рад? Ты рад или ты не рад, что я приехала? Рад? Ну, хорошо… И я рада, что шоу ваше закончилось наконец… И что эта ваша девочка интеллигентная, как ее? Русалочка, что она выиграла миллион, я тоже рада. И то, что ты там ничего не выиграл, я этому особенно рада…
А то я ревновала… Там такие девочки были, ну, думаю, не устоит мой Иван, изменит мне! Ревновала, представь себе!
Ну да ладно, ты рад, что я вернулась? Рад?
А скажи, этой девочке, Русалочке, ей и правда миллион дадут?
Вот счастливая-то!
Такая молодая, красивая, умненькая и с таким приданым!
Ну так скажи, ты рад?
И знаешь, у нас есть повод встретиться.
Важный повод…
2.
Никогда до этого Мария Витальевна не чувствовала себя настолько униженной.
Ведь ее никогда не бросали.
Ведь она была женщиной-даром.
Разве кто-нибудь добровольно откажется от женщины – божьего или ангельского дара?
От таких женщин, как Мария Витальевна, мужчины никогда не уходят. Мужчины, наоборот, цепляются за края одежды таких женщин, за ноги цепляются, ползая и умоляя: вернись, не уходи!
И вот Мария Витальевна, ни разу в свои тридцать восемь с половиною лет не брошенная никем, впервые ощутила этот позор, этот стыд, это унижение.
Унижение – просить, заискивать, уговаривать в последней надежде, что это всего-навсего каприз ее возлюбленного, его капризная поза, которую он вот-вот сменит на милость и вновь раскроет ей свои объятия.
Но Иван объятий не раскрывал.
– Так ты и правда решил жениться на этой девочке? – спросила Мария Витальевна, когда Иван наконец огорошил ее совершенно феноменальной новостью. – Ты женишься на этой Верочке? На Русалочке из вашего шоу? Это правда?
Мария Витальевна вдруг почувствовала огромное желание закрыть лицо, закрыть его хоть бы и руками, за неимением паранджи или хеджаба, потому что лицо ее начинало гореть от стыда.
– А я-то дурочка, я-то думала, вот умненькая девочка там, не скучно Ивану с нею, а я-то дура думала!
Мария Витальевна закрыла ладонями рот и не моргая глядела на Ивана.
– Она молодая? Да? Она молодая, ей восемнадцать, наверное? Да?
Мария Витальевна и не ждала ответов на свои вопросы. Она сидела на стуле прямо, выучено держа спинку и головку, так как привыкла за долгие годы повелевать мужчинами, их тайными помыслами и желаниями.
– А ты знаешь, почему я вернулась из Австралии?
Спросила она, отводя руки от совершенно бледного теперь, почти без помады рта.
– Почему? – с безучастной усталостью спросил Иван.
– Потому что я беременна, – ответила Мария Витальевна с торжеством последнего залпа в последнем агонизирующем контрнаступлении.
– Ну? – с еще большей безучастностью откликнулся Иван.
И в этом его "ну" не было даже приличествующей подобному известию радости.
– А ты знаешь, кто отец будущего ребенка? – почти в отчаянии спросила Мария Витальевна.
– Нет, – ответил Иван тоном, не допускающим иного толкования, нежели полное безразличие.
– Ты, – тихо и нежно сказала Мария Витальевна. – Ты отец.
– Я не хочу это обсуждать ни теперь, ни в другое время, – с непривычной твердостью сказал Иван. – В иных обстоятельствах я бы нашел аргументы, что я предлагал тебе тогда отношения, но ты уехала, и ведь ты уехала к мужу, разве не так? Ты ведь замужняя дама. И ребенок этот родится после поездки к мужу.
– Но мы ведь с тобой знаем… – начала было Мария Витальевна, но Иван оборвал ее.
– Хватит, хватит, мамочка, довольно! Я уже практически женатый человек, у меня скоро появятся свои дети, и я не понимаю, чего ты добиваешься от меня, у тебя муж, он генерал, он богат, ты его всегда уважала, как ты мне всегда об этом говорила, так чего тебе еще надо от меня?
– Я люблю тебя, Ванечка! – наконец, захныкав, выдавила из себя Мария Витальевна.
Лицо ее по-детски скривилось и ручки, инстинктивно сжавшись в кулачки, прижались к глазам.
Он не стал утешать.
Он тягостно выжидал, покуда все это закончится.
Вся эта тягомотная и невыносимо противная ему сцена.
Иван больше не любил эту женщину.
Он глядел, как она плачет, и ему было понятно со всей очевидностью: вот плачет избалованная кукла.
Плачет, что потеряла игрушку.
Плачет, что у нее, у зажравшейся замужней бабы, отбирают забаву – юного любовничка.
Как он раньше не видел этого?
Слепой.
Слепой котенок.
Она играла им.
Но теперь он ответственный человек.
Взрослый мужчина.
Муж.
У него есть жена.
Без пяти минут жена.
Его любовь, его спасительница – Верочка.
Девушка-врач, которая открыла ему глаза на мир.
Которая подарила ему зрение.
– Ехала бы ты домой, Мария Витальевна, – посетовал Иван, когда всхлипывания уже начали ослабевать.- Муж, наверное, заждался уже.
– Я тебя убью. Я тебя закажу, я мужа попрошу, – тихо прошипела Мария Витальевна, выскальзывая из квартиры…
А Иван уже думал совсем о другом.
Об очень приятном.
Скоро у Верочки будет сорок дней по отцу, а потом они сыграют свадьбу.
3.
Смотреть дачу поехали с Инокентьевым из бывшего первого управления. Инокентьев теперь в наркоконтроле служил. Генерал-майор.
– Ну и дела тут у вас, – покачивая головой сказал Борщанский. – Нельзя вас на два дня оставить, как у вас тут черти-что начинает твориться!
– Уходит Алинка наша, подсидела она Константина Петровича, во как в жизни бывает! – не скрывая своей радости, гоготал Владислав.
– А ты обрадовался, – хитро поглядев на главреда, заметил Борщанский. – Не любишь ты Константина Петровича, не любишь.
– А за что его любить – не любить? – изумился Владислав. – Он мне не жена.
– Ну да! – возразил Борщанский. – А вот возьму я его на место Алины? Что тогда скажешь? Мне ведь надо кого-то на ее место на должность коммерческого?
– Ты что? Натурально его возьмешь? – надулся Владислав.
– Не знаю – не знаю, – с показной загадочностью ответил Борщанский. …
Алина ходила по коридорам с видом невесты принца Уэльского.
– Когда проставляться будешь? – спрашивали завистливые сотрудники.
– Сколько тебе итальянцы предложили? В Италию командировки будут? Замуж звали?
Так или иначе, но Алина с удвоенной и даже с учетверенной энергией взялась за доведение шоу до его победного конца.
Во-первых, в целях подогрева как зрительского интереса, так и интереса самих участников их скандальной программы, Алина объявила, что фирма "Бель-Эттон" учреждает три дополнительных приза: это свадебное путешествие по Италии с посещением Венеции, Пизы и Флоренции для той пары участников, если такая образуется и пожелает пожениться.
Алина сама была в возбужденном, истерически-восторженном состоянии и все время взвизгивала:
– Представляете, итальянцы для нашей парочки – барана и ярочки – брачную ночь любви готовы организовать на Вилле Боргезе, а в Венеции новобрачным отведут спальные покои во Дворце Дожей, да только ради этого стоит пожениться!
– А второй приз? – спрашивали набежавшие журналисты.
– А второй приз, – подсасывая слюньку, быстро говорила Алина. – Второй приз это – приз нетрадиционной паре, если такая образуется, розовая или голубая, это поездка на двоих в Италию на фестиваль Бьеннале.
– Тоже со спальней на Вилле Боргезе для первой брачной ночи?
– Нет.
– А третий приз?
– А третий приз, если после этого шоу ребенок родится, его и его мамашу пожизненно будут одевать в магазинах "До-До".
Но самое главное, Алина принесла на "Норму" проект договора о проведении нового совместного риэлити-шоу – "За витринами магазина".
Следующее шоу итальянцы собирались организовать прямо в одном из магазинов своей сети, причем с привлечением случайных покупателей из толпы, то есть любой из покупателей, если очень бы захотел, мог бы сутки побыть в студии за стеклом вместе с постоянными участниками.
– Интересно, она что, действительно с ними с обоими? – недоверчиво спрашивал Борщанский, глядя Алине вслед.
– А ты думал! – цокал языком Владислав, хлопая шефа по спине. – С такой задницей и с такой решительностью, как у неё, она и в Кремль, и в Европарламент пролезет, и если надо, так хоть и с тремя и с четырьмя переспит, от нее не убудет, к ней разве что только прибавится.
Присутствие Алины в качестве новоиспеченного представителя спонсора очень оживило редакционные летучки.
И если раньше Владислав еще мог рот раскрыть, вставляя пару слов между репликами Константина Петровича, то теперь Алина не оставляла главреду никакой щелки, куда бы он мог встрять, говорила и креативила теперь только она одна.
– Так, сегодня продолжим освещать интригу любовного треугольника между Волком, Нежкой и Бармалеем, сперва на кухне начнем, а потом в спальне. И параллельно Ивана с Верочкой, то есть Бабасика с Алочкой, как у них романтично, мы ведь решили, что Верочка у нас с призом выйдет!
– Это что же? – шепотом спросил Владислав технического директора Арановича. – Она уже такие решения принимает?
– А ты думал! – многозначительно подмигнул Аранович. – Она еще и Берлускони скоро директивы примется писать, с нее станется. …
Выдержки из дневника участницы риэлити-шоу "Последняя девственница" Русалочки.
Пишу…
По отношению к памяти папы я совершила предательство.
Но ведь с другой стороны, жизнь должна идти своим чередом.
И если любовь ко мне пришла именно тогда, именно в тот момент, когда умер отец – это искушение? Это знак? Или это простое совпадение?
И что бы сказал сам папа, окажись он теперь здесь?
Он порадовался бы за меня? Одобрил бы он мой выбор?
Сколько вопросов, на которые я не могу ответить!
Я пришла сюда заработать миллион для папы, чтобы спасти его, чтобы сделать его счастливым, чтобы вернуть ему мой дочерний долг, чтобы отплатить ему за его любовь ко мне.
Я помню, как он возил меня по Европе, а ведь мог поехать в отпуск с какой-нибудь женщиной, но ездил со мной. И я этого не забыла. И как он посылал меня в Испанию в школу тенниса, и как баловал меня, покупал всякие подарки на зависть моим одноклассницам.
Но это правда, что когда-то наступает время отлепиться от папочки… Наступает время, когда дочка, девочка перестает воспринимать папу как главный образец мужества, как главный предмет восхищения, и вдруг однажды начинает видеть мужчину не в папе, как в священном сосуде, собравшем все обожаемые ею качества, но начинает восхищаться другим мужчиной…
И это будет уже взрослость. Это будет уже любовь.
Так у меня с Иваном.
И еще я врач.
Я пришла сюда спасать отца, а встретила человека, которого тоже было необходимо спасать. Я встретила Ивана. А Иван болен… Надеюсь, что теперь это в прошлом, то есть был болен любовью. Ненормальной, стыдной, на мой взгляд, любовью к женщине, которая по возрасту годится ему в матери.
Я врач.
Я нужна больным.
Я вылечила Ивана.
И теперь он мой возлюбленный.
Я пришла сюда заработать миллион для папы, но папа умер.
Теперь мне не нужен этот миллион.
И более того, теперь, после того, что произошло между мной и Иваном, когда я стала женщиной, я не имею морального права на этот миллион – и я его уже не получу.
А мне и не нужны деньги.
Мне нужен Иван.
Поэтому я осталась на этом шоу только ради него.
Ради моего Ивана.
Первоначальный смысл быть здесь на "проекте", как начальство называет наше теле-шоу, для меня теперь потерян. Я пришла за миллионом для отца, чтобы он не впал в уныние, чтобы он, как мечтал, купил бы себе дачу на реке Оке в Поленово. Да писал бы там свои книжки.
Но я опоздала со своей помощью – папа ушел из жизни.
И я, наверное, плохая дочь, я не дождалась конца положенного обычаями траура и позволила себе некий радостный момент, нет, уже не девичьего, а женского счастья.
Я виновата перед отцом.
И потому что не успела или не смогла удержать его от ухода из жизни, ведь, не будь я на этом шоу, на этом проекте, а будь я рядом с ним, просто рядом, может, он бы и не совершил этого отчаянного поступка? Но я виновата еще и в том, что не выдержала траура и была счастлива с Иваном.
Так прости меня, папочка!
Прости меня! …
Таня Середа
Типа любовь.
Роман
Продолжение …
А случилось дальше так.
За день до ограбления меня, как всегда в последние две недели, приковали к батарее.
А сторожить меня поставили Снежанку-дурочку.
Проститутку копеешную – она мне больше всех завидовала и, когда Леша с Лысым меня били, тоже все норовила всякий раз мне по голове заехать.
Ну…
Последняя надеждочка у меня осталась, последняя жизненная лазеечка честной девчонкой остаться и не замарать себя, отплатив черным за то доброе, что сделала для меня Маргоша.
Долго я думала, все решиться не могла, а потом решилась.
Снежана, говорю, слышь, Снежана, тебя достало-допекло, что я в чистые белые люди имела шанс выйти из нашей проституточной команды? Ты мне за это мстила? Да?
Ну, гляжу, в самую точку попала, Снежка наша совсем осатанела, материться стала – сто слов матом, одно по-русски – вижу, значит, права я оказалась, именно это ее допекло, а совсем не то, что я общачок наш, триста долларов потырила.
Дождалась я терпеливо, покуда Снежанка выматерится до конца, ну и сказала я ей, ну и предложила…
Говорю, что, думаешь до конца дней своих в плечевых придорожных шлюхах проторчать?
А не хочешь вместе со мной в белые люди, как человек?
Вижу – примолкла, слушает…
Ну, я и говорю ей тогда весь свой нехитрый план.
Я, говорю, я твой единственный шанс из проституточной ямы, из под Леши с Лысым вырваться, так что решай: или со мной в белые свободные барышни, или с Лысым и с Лешей до скорого конца деньков своих.
Только, говорю, если ты меня и заложишь Леше, то я все равно, если живой останусь, сбегу, но уже без тебя. Так что – я твой шанс, думай, Снежка, решайся!
А предложила я ей вот что.
Покуда я прикованная тут ночевать буду, Снежка пусть пойдет и по мобильному телефону, с улицы, чтобы ни Леша, ни Лысый не могли подслушать, пусть позвонит…
Не в милицию, а Маргоше – я ее номер на память помнила, как Отче Наш!
А Маргоше она должна была сказать, что завтра ночью ее дом грабить должны и проникнуть в дом должна ее подружка, та самая Танька, то есть – я.
И что Танька вовсе не предательница и изменница, а просто ее похитил старый ее хозяин сутенер и пытками на это ограбление вынудил.
И дальше я просила передать, чтобы они с милицией в подвале уже сидели и меня там ждали, и чтобы всю эту Лешину банду с поличным…
А Снежке я сказала:
– Не передашь – сдохнешь через полтора года от герыча или от СПИДа. А передашь, как я прошу, я обещаю, что вместе с Маргошей помогу на ноги встать, учиться, замуж выйти и все такое.
Ушла Снежка.
Я полтора часа вся не своя на привязи сидела – все ждала, как придут сейчас Леша с Лысым и забьют меня насмерть…
Но не пришли.
Не выдала меня Снежка.
Пришла через полтора часа.
Глядит на меня не моргая. …
Ну, не буду подробно про всю эту хренотень описывать – как мы на дело поехали, да как я, вся трясясь, сперва через ограду, а потом в окошко подвальное лезла, да как Леша мне сто раз напомнил про то, что мать мою в Великих Луках, да брата Сергуню вместе с ней порежет…
Прости меня, мамка, если что!
Кабы сорвалось, кабы заложила нас Снежанка-дура, так и не жить бы нам всем, всей семейке нашей непутевой. А и зачем нам, маманя, зачем нам такая жизнь? Жизнь, в которой ты, маманя, кроме стирки сраных кальсонов этих своих вечно пьяных хахелей да кроме подтирания заблеванных полов в нашей столовке, ничего хорошего не видала, да моя житуха, кабы не вырвалась я с помощью Маргоши – на что мне такая жизнь: отсасывать хачикам на заднем сиденье за пятьсот рублей? Да еще и по роже потом от Леши получать? Когда единственный оттяг – это риэлити-шоу по телику в нашей девичьей квартирке!
На хрена такая жизнь, маманя?
Так что рискнула я, а выскочили мы в дамки – срослось, как я запланировала, и жизнь наша обрела иной смысл!
Так что не за что мне, выходит, и прощения у тебя просить…
Одним словом, приехали мы под утро в квартал таунхаусный, где Маргоша обитала.
На двух машинах приехали. Леша, Лысый и еще два шкета, я их не знаю. Все бандюги отмороженные, клейма негде ставить. Сперва час выжидали, присматривались. Потом Леша меня вытолкал, под задницу подсадил и через ограду перебросил. У меня мобилка – для связи с ним. Нашла я то самое окошко.
И дальше – как по писанному.
Залезла я в окошко, ныряю вниз головой, там руками на скамейку, перекувырнулась…
Тихо!
– Есть кто-нибудь? – спрашиваю шепотом.
Глядь – два опера с пистолетами ко мне из углов выскакивают.
– Где остальные? – спрашивают меня.
Я им мобильный достаю, говорю, мне позвонить надо, надо сигнал подать.
Они мне – давай, звони!
Я звоню Леше, говорю, все, мол, чисто, залезайте…
Ну, а дальше, сами понимаете, повязали всех – и Лешу, и Лысого…
Те двое шкетов, что на улице во второй машине дожидались, попытались было удрать, да где уж там! Маргоша, кроме ментов, ведь на всякий случай еще и своих ребят припахала-впрягла.
Так что – всех чисто взяли.
Меня после допроса сразу отпустили.
И Снежку тоже – под подписку отпустили.
Я к Маргоше поехала, она меня как родную сразу забрала.
И не надо думать, что я про Снежку забыла!
Я про Снежку Маргоше все рассказала, что кабы не она – ничего бы не вышло у нас…
Маргоша Снежке очень потом по жизни помогла.
Устроила ее на работу, на курсы компьютерного дизайна устроила, с квартирой съемной все организовала и оплатила на первое время, так что не забыла я про Снежку. ….
А дальше история вообще сказочная.
А дальше Маргоша мне и говорит как-то вечерком, когда все устаканилось, когда я уже снова обжилась в доме у нее, говорит:
– А не махнуть ли нам, подруга, в Испанию? Недельки на три, есть там у меня и дела, и где и у кого пожить и покупаться!
Ну, у меня возражений нет.
В Испанию, так и в Испанию!
За неделю мне Маргоша паспорт заграничный оформила, а еще через пару дней, мы уже в Барселону с нею вылетали.
Я-то вообще в первый в жизни раз и в самолете, и вообще заграницу.
Бизнес-классом, в комфортном салоне…
Сказка, да и только! …
Прилетели мы в Барселону, а там в аэропорту нас с Маргошей уже ее друзья дожидаются.
Мигель и Хуан.
С Мигелем, как я поняла, у Маргоши старая-престарая любовь была, еще с доисторических советско-социалистических времен (да простит меня Маргоша, если прочитает это и обидится, что я ее таким образом в старухи записала).
А Хуан – тот помоложе, ему лет тридцать, тот все на меня черненькими глазками сверкал, бровками знаки подавал, сам по-русски ни гу-гу, а я по-испански – сами понимаете. Но Маргоша ему сразу насчет меня как отрезала, говорит, через Мигеля, мол, переведи, дескать Тата (то есть я) – девочка правильная и очень-очень хорошая.
На вилле, где нас поселили совершенно одних, если не считать прислуги – горничной Люсии, повара Анастасьо и шофера дяди Коли, русского, кстати говоря, – на вилле был просто рай.
Маргоша первые четыре дня вся в дела ушла, и, как только позавтракаем, она в машину и дядя Коля ее куда-то увозит. Я же – одна-одинешенька, хорошо, на вилле свой сад с бассейном, а погода стояла – плюс тридцать три на солнце и двадцать шесть в тени.
Загорала голяком, без всего, в шезлонге и купалась в бассейне до одури.
Вечерами телик глядела по тарелке, наш российский, они тут позаботились, настроили на "НТВ Плюс", глядела риэлити-шоу всякие да фруктами объедалась.
Маргоша только поздно вечером подгребала – усталая и выжатая вся.
Принимала ванну и валилась в кровать в своем будуаре.
Я ее по утрам расспрашивала, что да как? А она только рукой отмахивалась, мол, дела, дела и еще раз дела. Бизнес, одним словом. Но при этом обещала, что к исходу недели все обтяпает шито-крыто и потом, наконец, нашим с нею отдыхом займется.
На четвертые сутки Маргоша, уехав утром как всегда одна, без меня, вернулась чуть пораньше обычного, а с нею два господина.
Один русский, она его Макаровым называла, а другой испанец и вроде даже как герцог или гранд. Так Макаров и Маргоша его называли – ваше высочество.
Макаров, как я догадалась, тоже был старым Маргошиным приятелем, а может, даже и старой любовью.
Маргоша мне потом, когда вся эта история уже закончилась, призналась, что Макаров этот был еще из КГБ, и когда Маргоша при Советах по иностранцам промышляла, сами понимаете, чем она промышляла, этот самый Макаров ее и завербовал. Он ей потом, когда перестройка началась, и с бизнесом помог.
А сам Макаров потом из КГБ в ФСБ, что ли, перешел и аж до генерала, что ли, дослужился.
Одним словом, познакомили они меня с грандом с этим, его Альварес Алонсо де Куэльяро звали, а мне было предложено обращаться к нему просто – сеньор Алонсо.
Я его потом Аликом звала, и он у меня как миленький откликался на Алика. Но это было потом. ….
ГЛАВА 14
1.
Макаров еще из Таллиннской школы КГБ, где учился в семьдесят третьем году, вынес то правило, ту истину, что чекист уходит из системы только естественной убылью.
В смысле на кладбище.
В хорошем раскладе – под автоматный салют холостыми в исполнении дежурного взвода, когда товарищи, приехавшие на Ваганьковское в кавалькаде черных машин, прочитают над дорогим гробом немногословное резюме, составленное майором- порученцем по канве предыдущих похорон, выразят вдове скорбное сочувствие и отчалят к себе на Лубянку строем черных машин с хитрыми номерами, которым придорожные менты из ДПС не брезгуют и честь отдать…
В плохом раскладе – пеплом в капсуле в безымянную могилку на пустыре. А перед тем, как в пепел обратиться, по сценарию, описанному изменником родины Суворовым в его "Аквариуме".
В серединных же вариантах – пенсия в разнообразии форм и проявлений: от консультанта при высоких финансовых структурах до простого вышибалы в каком-нибудь офисе… Но всегда – в строю офицеров резерва!
Видимо, и ему теперь настала пора на пенсию.
Все-таки скоро шестьдесят.
Но не в возрасте дело.
Случилось так, что суть разговора, при котором присутствовали только Макаров, чрезвычайный и полномочный посол, а также советник из министерства, стала известна англичанам и американцам.
Об этом сразу узнали сперва в МИДе, а потом уже и в конторе.
Посол не мог.
Советника тоже по определенным причинам из числа подозреваемых исключили.
Макаров?
В других обстоятельствах бы Макарова и не тронули, но тут уж больно ценная информация утекла, утечка которой болезненно отозвалась не только на интересах Родины, но и на коммерции неких влиятельных персон.
Решили Макарова…
Услать на тихую малозначимую должность – на Родину, в город Москву. Тем более что жена у него была в положении.
Конечно, по странам да по континентам мотался всю жизнь – пускай на склоне лет поживет товарищ с семьей на дачке своей подмосковной! ….
К выбору дачи Макаров решил подойти самым основательным образом.
Доходы отныне у него были совершенно не того уровня, что прежде. Да и планировать жизнь теперь приходилось без расчетов на те бонусы, что Макаров отстригал с тех бизнесменов, чьи деловые переговоры с зарубежными партнерами он брался прикрывать, обеспечивая так называемое "информационное шефство".
Конец приходит всему, говорил первый шеф Макарова, генерал Алексеев. Далее, развивая свою мысль, Алексеев обычно приговаривал:
– Особенно неприятно, когда конец приходит половой потенции и получению больших материальных средств.
С половой потенцией у Макарова пока еще все было почти в норме. Особенно если он распалял себя мыслями о том, как его жена вступала в связь с двумя красивыми молдавскими строителями.
А вот конец получению бонусов от русских бизнесменов, которых он обеспечивал информацией об их зарубежных партнерах, этот конец сильно огорчал Макарова.
Приходилось урезать себя в мечтах.
Немножко не успел поднакопить, совсем немножко.
Еще бы годик поработать, и можно было бы купить коттедж в Барвихе или в Жуковке.
А так, пока реально высвечивались только коттеджи по Калужскому или по Киевскому шоссе.
Северные направления, вроде Ленинградского шоссе, Макаров вообще не желал рассматривать.
Ему хотелось дубовых и березовых рощиц и ласковой тихой речки вроде Москва-реки на отрезке между Звенигородом и Можайском.
Макаров хотел, чтобы к поездкам, к смотринам дачи присоединилась бы и жена.
Но Мария Витальевна отговаривалась под предлогом самочувствия и элементарного опасения за свой живот.
В пути всякое может случиться, а беременность в тридцать восемь лет дорогого стоит.
Макаров уехал смотреть очередную дачу.
А Мария Витальевна взяла телефон и решилась, наконец, набрала номер.
– Иван? Здравствуй, а я приехала, представляешь? Ты рад? Или ты не рад? Я смотрела твое шоу там, в Австралии, представляешь, там его можно было смотреть по спутнику. Я смотрела и вспоминала тебя. И думала о нас. Ты рад? Ты рад или ты не рад, что я приехала? Рад? Ну, хорошо… И я рада, что шоу ваше закончилось наконец… И что эта ваша девочка интеллигентная, как ее? Русалочка, что она выиграла миллион, я тоже рада. И то, что ты там ничего не выиграл, я этому особенно рада…
А то я ревновала… Там такие девочки были, ну, думаю, не устоит мой Иван, изменит мне! Ревновала, представь себе!
Ну да ладно, ты рад, что я вернулась? Рад?
А скажи, этой девочке, Русалочке, ей и правда миллион дадут?
Вот счастливая-то!
Такая молодая, красивая, умненькая и с таким приданым!
Ну так скажи, ты рад?
И знаешь, у нас есть повод встретиться.
Важный повод…
2.
Никогда до этого Мария Витальевна не чувствовала себя настолько униженной.
Ведь ее никогда не бросали.
Ведь она была женщиной-даром.
Разве кто-нибудь добровольно откажется от женщины – божьего или ангельского дара?
От таких женщин, как Мария Витальевна, мужчины никогда не уходят. Мужчины, наоборот, цепляются за края одежды таких женщин, за ноги цепляются, ползая и умоляя: вернись, не уходи!
И вот Мария Витальевна, ни разу в свои тридцать восемь с половиною лет не брошенная никем, впервые ощутила этот позор, этот стыд, это унижение.
Унижение – просить, заискивать, уговаривать в последней надежде, что это всего-навсего каприз ее возлюбленного, его капризная поза, которую он вот-вот сменит на милость и вновь раскроет ей свои объятия.
Но Иван объятий не раскрывал.
– Так ты и правда решил жениться на этой девочке? – спросила Мария Витальевна, когда Иван наконец огорошил ее совершенно феноменальной новостью. – Ты женишься на этой Верочке? На Русалочке из вашего шоу? Это правда?
Мария Витальевна вдруг почувствовала огромное желание закрыть лицо, закрыть его хоть бы и руками, за неимением паранджи или хеджаба, потому что лицо ее начинало гореть от стыда.
– А я-то дурочка, я-то думала, вот умненькая девочка там, не скучно Ивану с нею, а я-то дура думала!
Мария Витальевна закрыла ладонями рот и не моргая глядела на Ивана.
– Она молодая? Да? Она молодая, ей восемнадцать, наверное? Да?
Мария Витальевна и не ждала ответов на свои вопросы. Она сидела на стуле прямо, выучено держа спинку и головку, так как привыкла за долгие годы повелевать мужчинами, их тайными помыслами и желаниями.
– А ты знаешь, почему я вернулась из Австралии?
Спросила она, отводя руки от совершенно бледного теперь, почти без помады рта.
– Почему? – с безучастной усталостью спросил Иван.
– Потому что я беременна, – ответила Мария Витальевна с торжеством последнего залпа в последнем агонизирующем контрнаступлении.
– Ну? – с еще большей безучастностью откликнулся Иван.
И в этом его "ну" не было даже приличествующей подобному известию радости.
– А ты знаешь, кто отец будущего ребенка? – почти в отчаянии спросила Мария Витальевна.
– Нет, – ответил Иван тоном, не допускающим иного толкования, нежели полное безразличие.
– Ты, – тихо и нежно сказала Мария Витальевна. – Ты отец.
– Я не хочу это обсуждать ни теперь, ни в другое время, – с непривычной твердостью сказал Иван. – В иных обстоятельствах я бы нашел аргументы, что я предлагал тебе тогда отношения, но ты уехала, и ведь ты уехала к мужу, разве не так? Ты ведь замужняя дама. И ребенок этот родится после поездки к мужу.
– Но мы ведь с тобой знаем… – начала было Мария Витальевна, но Иван оборвал ее.
– Хватит, хватит, мамочка, довольно! Я уже практически женатый человек, у меня скоро появятся свои дети, и я не понимаю, чего ты добиваешься от меня, у тебя муж, он генерал, он богат, ты его всегда уважала, как ты мне всегда об этом говорила, так чего тебе еще надо от меня?
– Я люблю тебя, Ванечка! – наконец, захныкав, выдавила из себя Мария Витальевна.
Лицо ее по-детски скривилось и ручки, инстинктивно сжавшись в кулачки, прижались к глазам.
Он не стал утешать.
Он тягостно выжидал, покуда все это закончится.
Вся эта тягомотная и невыносимо противная ему сцена.
Иван больше не любил эту женщину.
Он глядел, как она плачет, и ему было понятно со всей очевидностью: вот плачет избалованная кукла.
Плачет, что потеряла игрушку.
Плачет, что у нее, у зажравшейся замужней бабы, отбирают забаву – юного любовничка.
Как он раньше не видел этого?
Слепой.
Слепой котенок.
Она играла им.
Но теперь он ответственный человек.
Взрослый мужчина.
Муж.
У него есть жена.
Без пяти минут жена.
Его любовь, его спасительница – Верочка.
Девушка-врач, которая открыла ему глаза на мир.
Которая подарила ему зрение.
– Ехала бы ты домой, Мария Витальевна, – посетовал Иван, когда всхлипывания уже начали ослабевать.- Муж, наверное, заждался уже.
– Я тебя убью. Я тебя закажу, я мужа попрошу, – тихо прошипела Мария Витальевна, выскальзывая из квартиры…
А Иван уже думал совсем о другом.
Об очень приятном.
Скоро у Верочки будет сорок дней по отцу, а потом они сыграют свадьбу.
3.
Смотреть дачу поехали с Инокентьевым из бывшего первого управления. Инокентьев теперь в наркоконтроле служил. Генерал-майор.