– Ну конечно, конечно! – усмехнулась я. – Никто ни при чем! Все чисто! Короче, ребята, мне необходимо эту информацию переварить. Надо же! Сын самого директора всей этой конторы! Предчувствия меня не обманули!
Я заметила, что Русалочка вся покраснела, задышала взволновано, как будто ей напомнили о чем-то очень неприятном. Но она меня нисколечко не интересовала, ни она, ни ее переживания. Я сказала:
– Ты, Карабас, не бойся, я никому не скажу, кто ты такой на самом-то деле, – сказала я и пошла в гостиную, где никого не было. Мне, и правда, нужно было подумать об этой важной информации. И уж точно наедине, потому что ни к чему было знать ни Серому Волку, ни Бармалею, и уж главное – этой дурочке Белоснежке.
3.
Иван стал чаще разговаривать с Верой.
Вера сперва как-то дичилась.
Но потом осмелела.
Они даже придумали игру.
Вернее, придумал Иван, а Вере придумка понравилась и она ее подхватила.
Суть игры была в том, чтобы создать в пределах студии некое только им двоим доступное пространство, где они чувствовали бы себя комфортно, куда, по выражению Ивана, "ни одна из этих тупых сволочей не смогла бы и носа просунуть".
В принципе, люди с хорошим образованием всегда имеют такую возможность: взять, к примеру, и перейти на французский.
Примитивные, те тоже пытаются создать своего рода обособленную территорию со своим куриным языком. Так было всегда. И если дворяне в России 18-19 веков изъяснялись между собою по-французски не столько из выпендрежа, сколько для того, чтобы слуги их не понимали, то и чернь в ответ тоже изобретала свой язык, начиная изъясняться по-мазовецки – "в кирёху бряем, галямо тюрьмаем, стебуху дули зонят"… Так говорили на средне-русском базаре в 18 веке. Потому как каждое действие вызывает свое противодействие.
Нынешние "мазовецкие" тоже придумали свой "нео-мазовецкий" со всеми этими "у-упс" и "вау", "отстой", "тормоз", "жесть" и прочими "прикольными" словечками.
Одного не учли нео-мазовецкие невежи, того, что французский выучить гораздо сложней – его надо учить несколько лет… А весь набор словечек "у-упс" и "вау" выучивается и постигается за пару дней, даже человеком с очень неразвитыми умственными способностями.
В результате, когда образованные Иван с Верой говорили теперь на кухне по-французски, окружающие их совершенно не понимали. А когда Серый Волк с Красной Шапочкой пытались в контру завернуть что-то на своем круто-молодежном арго, у Ивана с Верой эти жалкие попытки вызывали только снисходительные улыбки.
Однако…
Однако, с французским на кухне и в гостиной не прокатило.
Не вышло, не вытанцевалось.
Серый Волк и Белоснежка с Красной Шапочкой нажаловались Владиславу, и тот запретил Ивану и Вере говорить по-французски.
Чернь торжествовала.
Но Иван и Вера выдумали тогда новую игру.
Они стали говорить по-русски, но при этом стали выражаться некими абстрактными, не напрямую привязанными к ситуации и с виду неадекватными фразами, условившись между собой, что это будет игра в ассоциации, рассчитанная на взаимное понимание, и что игра эта будет основана на предположении, что каждый из ее участников обладает развитой культурой.
Игроков было два.
Иван и Вера.
Серый Волк, Белоснежка, Красная Шапочка и Бармалей были у них фишками на игровом поле.
Целью игры было набрать максимум очков.
Но кроме того, даже главной ее целью было достижение комфортного пребывания в невыносимой для них атмосфере студии.
Очки набирались таким образом.
К примеру, в гостиной сидят Вера и Иван. Кроме них в гостиной находятся Белоснежка и Серый Волк. И Серый Волк рассказывает Белоснежке про своего питбуля, которого тренирует для собачьих боёв…
Услышав это, Иван говорит Вере:
– А у полковника был петух…
– Габриэль Гарсия Маркес, – отвечает Вера и зарабатывает шесть очков.
Если же ассоциация была воспринята не сразу, а со второй подсказки, если Ивану потребовалось бы уточнить, один-де латиноамериканский полковник хотел продать своего петуха, то Вера заработала бы уже не шесть, а пять очков. Каждая подсказка – минус очко.
Чернь, как Иван называл теперь иных обитателей студии, разумеется догадывалась, что за абстрактными фразочками, которыми перекидывались Русалочка с Карабасом-Барабасом, скрывался некий обидный для них подвох, но покуда терпела, стиснув до поры волчьи зубки. Видимо, когда жалобщики ябедничали Владиславу, накатывая на французский язык, он что-то сказал им про особый статус Веры и Ивана, намекнув на какие-то обстоятельства, дающие им особые права.
– Василий Пукирев, – сказала Вера, когда Белоснежка принялась рассказывать Красной Шапочке про свою подружку, что выскочила за папика на двадцать лет старшее ее…
– Третьяковская галерея, – отреагировал Иван и торжествующе показал Вере шесть пальцев.
А бывало, что ассоциации Иван схватывал не сразу.
Но когда схватывал, оба они, и Иван и Вера, хохотали до упаду.
Так, когда Серый Волк, доказывая что-то Красной Шапочке, добился от той признания собственной правоты, Вера на это задумчиво произнесла:
– Князь Андрей, возвращаясь из имения Ростовых, где был по делам, увидел его…
Она давала потом Ивану три подсказки, а он все никак не мог сообразить… Но когда догадался – как они хохотали!
Так хохотали, что Серый Волк, забыв про предупреждение, сделанное ему Владиславом, пообещал Ивану, что изобьет его. …
4.
Мария Витальевна не любила своего мужа.
Она его боялась.
Но страх ее имел корни чисто абстрактного свойства.
Ведь Макаров ее не то что никогда не бил, он даже голоса своего на Марию Витальевну ни разу не повысил.
Даже страх перед Богом у верующего человека более конкретен и материален, чем страх Марии Витальевны перед своим супругом. Ведь у верующего человека любая конкретная болезнь, каждая определенная беда – это наказание за грех. А как же абстрагироваться от конкретики болезней? То-то и оно! Поэтому и Божий страх – штука небезосновательная. Раз существуют беды и болезни, значит, их кто-то на тебя насылает. А это значит, что надо этого насылающего бояться.
Но муж по фамилии Макаров никогда никаких бед и болезней на Марию Витальевну не насылал. Однако она его все же боялась. И боязнь эта происходила оттого, что они редко виделись, мало жили вместе.
Макаров то в Африке работал, где-то посредине между Анголой и Мозамбиком, то в Латинской Америке, в Никарагуа да в Венесуэле… А Мария Витальевна годами в Москве – соломенной вдовой. И без детей, без опеки родственников со стороны мужа.
Порою ей казалось, что Макарова вообще не существует, что это некий миф.
Но случались иногда бурные всплески вулканической активности. Везувий супружеской жизни оживал, над семейным очагом начинал куриться дымок. Это Макаров возвращался из очередной долгой секретной командировки и пытался наладить с Марией Витальевной подобие семейных отношений.
Мария Витальевна покорно играла роль любящей и заботливой жены. Ходила с мужем по театрам, ездила с ним в Сочи и в Дагомыс, дарила ласки, всегда безотказно и с готовностью принимая его на супружеском ложе… Но проходили шесть недель отпуска, и Макаров снова получал назначение в очередную свою Анголу.
Однажды, в который уже раз посмотрев лиозновского Штирлица, Мария Витальевна иронически усмехнулась в том месте сериала, где разведчику Исаеву привозят показать его жинку – то ли для вдохновления его на подвиги, то ли для угрозы: жинку-де твою, не забывай, у себя держим!
А вот ее ни разу не свозили, чтобы Макарову показать!
То ли денег из бюджета своей разведки пожалели, то ли Макаров еще не дорос до штирлицкого статуса, чтобы ему жену показывать.
Только через два месяца ее пребывания в Австралии Макаров наконец-таки удосужился приехать в Канберру и возлечь с законной женой.
– Знаешь, есть такой анекдот про финнов или про эстонцев, что ли, – сказала Мария Витальевна мужу, когда они исполнили свой ритуальный быстрый пересып, которым обычно сопровождалась каждая встреча супругов. – Там эстонца спрашивают, что он любит больше – секс или Новый год?
– Знаю, слышал, – ответил Макаров, поднимаясь с их шикарной постели. – Он любит Новый год, потому что Новый год чаще!
Помолчали.
– Так это про нас с тобой, – подытожила-таки Мария Витальевна.
– Да ладно тебе! – лениво махнул рукою Макаров. – Тебе вообще-то следовало бы знать, что я знаю про тебя всё.
Макаров обернулся лицом к жене.
Она лежала совершенно нагая на светло-коричневом шелке, лежала и курила тонкую ароматную сигаретку.
Макаров стоял перед нею, тоже совершенно нагой…
Два голых человека.
Женщина с сигаретой и мужчина со стаканом виски в руке.
– Я все про тебя знаю, – сказал Макаров. – Пора бы тебе это осознать.
– Что ты знаешь? – тихо спросила Мария Витальевна.
– Знаю все, и про тренера по теннису, и про массажиста из "Спартака", и про мальчишку твоего, про этого Ваню Борщанского, и даже про маляров-молдаван, что тебе ремонт в квартире делали, тоже знаю.
Макаров глядел на нее не мигая.
– Тогда зачем меня в Австралию звал? – спросила Мария Витальевна. – Развелся бы…
Мария Витальевна внутренне вся сжалась, подумав: "А вот достанет сейчас свой пистолет, у него наверняка их несколько. Достанет, да и убьет, вон как глядит не мигая…" – Ни хрена ты не понимаешь в сексе, Машка! – глотнув виски и крякнув, сказал Макаров. – Это знание там, вдали, – и он махнул рукой куда-то в сторону океана, – это знание, что красивая жена с красивым телом спит напропалую с какими-то молдаванами, это ведь так возбуждает!
Обдумывая потом этот их разговор, еще раз прокручивая в голове это супружеское объяснение, Мария Витальевна решила для себя, что нет стандартных рамок, нет границ для сексуальных фантазий. И чем интереснее человек, тем и мечты у него интересней.
– Что же ты меня не убьешь? – спросила Мария Витальевна, когда первый испуг уже прошел и когда она интуитивно поняла, что убивать ее Макаров не собирается, по крайней мере теперь.
– А зачем? – хмыкнул Макаров и вдруг мило улыбнулся. – Чтобы лишить себя остроты приятных переживаний?
– А ты там? – спросила Мария Витальевна. – У тебя ведь есть, у тебя ведь были там женщины?
Она пытливо смотрела на Макарова, внутренне не ожидая правдивого ответа, но скорее ожидая от мужа на этот свой вопрос какой-то встречной каверзы.
Но каверзы не последовало.
– У меня там никого нет, – тоном предельной доверительности ответил Макаров. – Я не нуждаюсь в женщинах, я почти что импотент, и если вступаю там в редкие сексуальные контакты, то только по службе.
– Как? – выразила свое изумление Мария Витальевна. – По службе, как я понимаю, там же надо выкладываться, а ты ведь почти что и… ты сам только что сказал.
– Ну-у-у, – протяжно пропел Макаров, – на то есть масса всевозможных стимулирующих препаратов и всевозможные приёмы.
– Но не для меня, – вздохнула Мария Витальевна.
– А у тебя Иван есть, чего тебе еще надо? – возразил Макаров.
В общем, объяснились наконец.
На пятнадцатый-то год совместной жизни…
– Может, теперь что-то изменится, или наступит новый этап в отношениях? – думала Мария Витальевна, засыпая подле неподвижно, по-разведчески чутко спавшего мужа. ….
ГЛАВА 7
Владислав переругался с Алиной и с Борщанским.
Рэйтинг программы был достаточно высок, но акционеры компании и генеральный спонсор полагали, что он может быть еще выше.
– Эти Карабас-Барабас с Русалочкой, они просто неуправляемые, надо их заменить, – жаловался Владислав.
– А кто проводил исследования? – спросил Борщанский.
– Агентство Медиа-Метрикс и Голлоб, – ответила Алина, протягивая Борщанскому буклеты с диаграммами.
Результаты исследований популярности телеканалов и отдельно взятых программ покупались у независимых фирм и стоили больших денег. Обычно большие и всеобъемлющие исследования делались ежеквартально, когда агентства специально нанимали сотни студентов, обзванивавших телезрителей Москвы и других городов вещания, задавая вопросы: какой канал, сколько часов и минут в день те смотрят, какие программы и т.д. и т.п. Такие исследования содержали огромное количество сравнительных графиков и диаграмм, из которых можно было понять причины прироста или падения популярности тех или иных передач. В аккуратных глянцевых буклетах содержались сведения о том, какого возраста, какого образования, какого имущественного состояния были смотрельцы вашего и конкурирующего с вами канала.
Но делались и экстренные, специальные исследования, в которых результат узнавался по так называемой "социальной панели", то есть по контрольной тысяче постоянных зрителей, выразивших когда-то готовность сотрудничать и постоянно отвечать на вопросы социологов. Использовались и иные, так называемые моментальные и интерактивные способы ежедневного контроля, но они не были столь точны, как большие исследования Медиа-Метрикс.
Последнее исследование было специальным. Его заказали, не дожидаясь конца квартала, потому что владельцы "Нормы Ти-Ви" хотели знать о состоянии рейтинга прямо сейчас, когда "Норма Ти-Ви" поменяла формат передач и сетку вещания.
– Вообще, общий рейтинг упал, – сказал Борщанский, глядя на главный график, показывающий удельный вес сегмента московских зрителей в общем круге пирога, поделенного между всеми телеканалами. – Вон и триста тысяч зрителей перешли к "Эн-Ти-Даблью".
– Ну, это-то как раз понятно, – поспешил прокомментировать Владислав. – Это ушли те зрители, которые смотрели "Норму", когда она была информационным каналом, вот они и убежали к информационно-аналитическому конкуренту.
– Зато вон двести тысяч пришли от "Тэ-Эс-Ти", – заметила Алина, глядя на такую же страницу в своей копии результатов.
– Правильно, – кивнул Владислав. – Это те зрители, которые устали от унылых молодежных программ нашего развлекательного конкурента и решили смотреть наше шоу.
– Ну, это-то ладно, – недовольно гмыкнул Борщанский, откладывая буклет в сторону.
– Меня-то беспокоит успех или неуспех ударной фишки нашего канала.
– У генерального спонсора, – торопливо начала Алина, – у фирмы "До-До" в системе их магазинов по Москве ведется своё исследование популярности нашего шоу, всех своих покупателей они просят заполнять анкетки и вот результаты, – Алина протянула буклеты Борщанскому и Владиславу. – Вот, посмотрите…
Буклеты представляли собой стопочку глянцевых страничек, соединенных витой спиралькой. С каждой странички на читателя смотрели веселые, прям-таки искрящиеся весельем участники телешоу – Карабас-Барабас, Белоснежка, Серый Волк, Красная Шапочка, Бармалей и Русалочка. Все они были в футболочках, шортах, брючках, курточках от фирмы "До-До" и радостно приветствовали читателя общим слоганом: "Шоу "Последняя девственница" любит вас и одежду "До-До".
– Ну? – спросил Борщанский, глядя в буклет, – И где здесь рейтинг?
– Вот, – Алина ткнула пальчиком, помогая шефу найти искомые графики. – Вот динамика популярности всей программы за две недели и рейтинги каждого из участников в отдельности.
– Ага! – сказал Борщанский и углубился в изучение материалов.
Владислав тоже смотрел в свой буклет, хмыкал, булькал и издавал другие звуки, свидетельствовавшие о напряженном состоянии его мыслительного процесса.
– Вот, – обрадовано закричал он. – Я же говорил, глядите, у этой парочки – барана и ярочки – самый низкий рейтинг на неделе!
Владислав в запале даже как-то позабыл о том, что бараном он назвал сына Борщанского.
Но Борщанский, казалось бы, пропустил эту реплику своего врио главреда мимо ушей.
– Вы понимаете, наше шоу не рассчитано на студентов Гарварда, на отпрысков лучших фамилий и на принцев крови, такой народ телевизор вообще не смотрит, – начал Борщанский свой спич. – Наше шоу, оно, откровенно говоря, называя вещи своими именами, оно для быдла и для всякого рода шпаны. Той, что в лучшем случае жрет в макдональдсе, а не в "Короне" на Арбате, что ездит по Москве в метро, а не в спортивном кабриолете, что в качестве спорта может позволить себе не игру в гольф или в поло, а самый дешевый скейтборд или ролики… Вот наша аудитория, а потому и симпатии у нее не к интеллектуалу Карабасу и умненькой Русалочке, а наоборот, к идиоту Серому Волку и глупой шлюхе -этой Красной Шапочке…
– Ну так и что делать? – спросил Владислав.
– А надо не сопли жевать, а ре-жис-си-ро-вать, – по складам сказал Борщанский.
– Это я сопли жую? – хмыкнул Владислав. – Это я не режиссирую? Да я с каждым персонажем по часу ежедневно дрючусь, я каждую фразу, каждую реплику, что в эфир пойдет, обсуждаю.
– Значит, хреново дрючишься, – сказал Борщанский. – Вон, Алина мне до того, как ты пришел, предложила подключить этого их коммерческого директора из "До-До" к руководству программой, у него есть идеи.
– Значит… Значит, меня сливаете, что ли? – вспыхнул Владислав. – Как Мигунова слили?
– Никто тебя не сливает, сиди на заднице ровно, – сказал Борщанский. – Просто одна голова хорошо, а две лучше.
– Это в армии надо единоначалие, – добавила Алина. – А в творческом процессе чем больше хороших идей, тем лучше.
– Сама придумала или твой любовник подсказал? – огрызнулся Владислав.
– Но-но! – прикрикнул Борщанский. – Не забывайтесь.
И после того как повисла пауза, во время которой в стране родились целых пять милиционеров, Борщанский добавил:
– А насчет так называемых непопулярных персонажей, то я вам вот что скажу: всегда и везде есть так называемые нелюбимые. Уберите одних нелюбимых, появятся другие. Так что – работайте с тем материалом, какой есть. И мы по условиям шоу не можем никого поменять. Потому как три девственницы и три месяца.
Выдержки из дневника участника риэлити-шоу "Последняя девственница" Серого Волка Зашел я в гостиную, а там Бармалей к моей Белоснежке лапы тянет, за плечи обнимает. Она ему:
– Ты чё, Бармалей? Ты посуду вчера не помыл, и я вообще с тобой не разговариваю!
А он улыбается, ужимается, как мартышка!
– Белоснежка, ты же у нас главная по кухне, а я главный по части эротической. По части секса! Может, поговорим об этом?
– Ты, козел! – вовремя вмешался я. – Иди, говори об этом сам с собой втихую! А мою Белоснежку не трогай. Вон, поперетирай с Русалочкой о сексе и о высоких чувствах.
– А чё? – он на Русалочку перекинулся. – Русалочка, как ты считаешь, секс до брака – это нехорошо? – И хихикает гнусненько.
Про секс до брака у нас любимая тема. Мне тоже по кайфу поржать, Русалочка поначалу гнала полную пургу, насчет благородства, любви и прочей мути. Но я ж пацан находчивый, я ее сразу обломил, чтоб она при мне уши народу не терла. Она мне про любовь (я уж и не помню чего, она там говорила, бредила, как всегда, по полной!), а я ей:
– Русалочка, а ты вот пословицы любишь народные?
А она:
– Странный вопрос.
– А чего ж странного? Вот я тебе пословицу скажу про любовь: "любовь – как костер, палку не бросишь – не разгорится".
Все тогда сразу засмеялись, а Русалочка покраснела. Чё с нее взять? Овца и есть овца. Она после этого и перешла на французский, и вообще избегать всех стала.
Обломил я ее еще раз! Она только с Карабасом и вела беседы какие-то непонятные.
Мне пофиг, у меня в планах Русалочку раскрутить в последнюю очередь. Да и если бы не получилось – пофиг. Двести штук за Белоснежку и Красную Шапочку тоже деньги неплохие. На хрена мне с интеллигенцией связываться! Тоска зеленая! Они, наверное, и в койке про своего Данте рассказывают и по-французски базарят.
А ещё, до кучи, когда эта чокнутая Русалочка еду готовила, потреблять ее готовку никто не мог. Все у нее подгорало, так что на кухне воняло по полной. Макароны, и те сварить она не умела – слипались у нее.. Лучше всех готовила Белоснежка, но все равно она полная дура! Она постоянно Бармалею улыбалась, чего бы он ей ни сказал. А он и рад стараться!
Я как-то раз конкретно сбил его с темы.
– А чего, – говорю, – ты, Бармалей, все про секс говоришь? Про эти твои петтинги, кунилингусы. Ты бы хоть конкретный случай из своей лоховской жизни привел, рассказал бы нам чё-нибудь интересное!
Бармалей не нашелся, что ответить… Я дальше:
– Короче, раз ты ничего рассказать не можешь интересного, то давай нормальную тему поддержи, культурную!
Все, кто был в гостиной, заинтересовались, особенно Русалочка с Карабасом.
Понятно, почуяли свое! Про культуру типа!
– Культурную?
– А чего ты переспрашиваешь? Культурную! Про компьютерные игры! Это ж, блин, самая та культура. Ты вот чё любишь?
Бармалей опять на свое перевел:
– Я люблю эротические игры! Ясно же! Вот где такие девчонки, с бюстом Белоснежки, с фигурой Красной Шапочки и глазами Русалочки! Клевые такие девчонки!
Все одобрительно так заухмылялись, девчонки ресницами заморгали. Я продолжил:
– А я люблю, Бармалей, игры, где мочилово сплошное и много кровищи! Душа у меня отдыхает!
Русалочка на это вздохнула разочарованно, а я дальше:
– Я и сам, если бы бизнесом не занимался, то стал бы игры делать.
– Ну, и какую бы ты, Серый, игру сделал? – спросила Русалочка.
– А вот очень крутую! Про пытки! Короче, просто пытаешь чувака в компе, или телку. Разные тебе инструменты даются, электрический щуп, щипцы всякие, ножи разные, ножовку можно. И, короче, начинаешь оттяг!
– А смысл какой? – подсуетился Карабас.
– Сразу видно, что ты вообще не въезжаешь ни во что. Какой ты, блин, Карабас-Барабас после этого! Буратино, блин! Объясняю! Вот мучаешь деваху, режешь ее по всякому, кровь пускаешь, иголки под ногти, короче все дела! Но суть в чем? Главное, чтобы не сразу эта подопытная кони двинула. Грамотно надо пытать! Чем больнее жертве, тем тебе очков больше! В этом и смысл. И почему, блин, такой игры еще не сделали?
Тут я посмотрел на Русалочку, она рот раскрыла, глазами хлопает. Возмутилась, блин!
– Ты чё? – спрашиваю. – Рот закрой! Завидно, наверное?
Русалка промолчала.
– А чему тут завидовать? – спросил Карабас.
– Как чему? Я же придумал такую клёвую игру! Если бы найти, кому идею продать, вообще класс был бы! Обогатиться можно!
– Да с этим ты облажался! – засмеялась Красная Шапочка. – Продать уже не удастся.
Теперь вся страна об этой твоей идее знает!
– Ну, блин, точно! – спохватился я. Камера прямо мне в рот смотрела. – Да пофигу мне! Главное, чтобы такую игру сделали! А если такая уже есть, так зрители мне подскажут, где ее взять.
Тут Русалочка вскочила с дивана и крикнула, что-то по- французски. Я так понял, она возмутилась нашим разговором. А нас с Красной Шапочкой, это только прикололо.
Я у нее спрашиваю:
– Ты не въехала, чё это Русалка сказала?
– Откуда ж я знаю! – смеется. – Нам французский как-то по фигу! Весь мир давно на английском изъясняется. На фига он мне. Но одно слово я поняла: cynisme. Это типа, мы циники тут собрались!
– Слушай, – спрашиваю, – а чё это такое?
Красная Шапочка ещё больше прикололась:
– Ва-у! Серый! А тебе вообще это надо? Знать, чё это значит?
Я прикинул и отвечаю:
– Да особо не надо. На хрен мне башку засорять.
– Вот и правильно! И не парься!
2.
В жизни Мигунова появился хоть и незначительный, но все же позитивный проблеск.
Главный редактор еженедельника "КупецЪ" предложил ему написать несколько статей о современном телевидении. Это было даже чем-то вроде предложения постоянной работы. Четыре статьи в месяц по пять сотен долларов за статью – это пусть еще далеко не прежние его заработки на "Норме Ти-Ви", но уже кое-что.
Первую обзорную статью Мигунов писал целых три дня.
Всего-то три печатных странички, семь тысяч знаков, а работа непривычная и поэтому очень сложная.
По большому счету, Кремлю телевидение необходимо только три месяца раз в четыре года – когда в стране проводятся выборы. В промежутке от него только неприятности. Если бы не выборы, можно было бы не тратиться на телевидение. Но это настолько специфичное предприятие, что для того, чтобы в год выборов оно сработало без осечки, его надо все время поддерживать в высокой рейтинговой форме. Да и коммерческая сторона предприятия – эта вторая компонента электроновой дуальности – заставляет предпринимателей от Останкинской башни пыжиться и выдумывать новые забавы для жующей макароны массы телезрителей. И если один канал едет в Буэнос-Айрес и за сто тысяч песо покупает там сто серий сериала про дона Педро и донью просто Марию, то руководство другого телеканала тут же срочно летит в Рио-Инженейро и за три миллиона пиастров покупает там двести серий сериала про другого дона Альфонсо и донью просто Альфонсину.
Но сериалы – сериалами, а прогресс требует от режиссеров новых идей. И вот, взяв за основу некоего идеального зрителя, кошку, целый день сидящую у окна, руководство одного телеканала создает некий идеальный проект, где по обе стороны экрана сидят одинаковые, близкие друг другу моральные уроды. В своих малогабаритных квартирах перед теликами вечерами (теперь уже и ночами) сидят люди, жуют макароны и глядят на людей, которые тоже сидят в малогабаритной квартирке, именуемой студией и тоже жуют макароны… По факту высочайшего рейтинга вдруг оказалось, что это воистину идеальное зрелище.
Я заметила, что Русалочка вся покраснела, задышала взволновано, как будто ей напомнили о чем-то очень неприятном. Но она меня нисколечко не интересовала, ни она, ни ее переживания. Я сказала:
– Ты, Карабас, не бойся, я никому не скажу, кто ты такой на самом-то деле, – сказала я и пошла в гостиную, где никого не было. Мне, и правда, нужно было подумать об этой важной информации. И уж точно наедине, потому что ни к чему было знать ни Серому Волку, ни Бармалею, и уж главное – этой дурочке Белоснежке.
3.
Иван стал чаще разговаривать с Верой.
Вера сперва как-то дичилась.
Но потом осмелела.
Они даже придумали игру.
Вернее, придумал Иван, а Вере придумка понравилась и она ее подхватила.
Суть игры была в том, чтобы создать в пределах студии некое только им двоим доступное пространство, где они чувствовали бы себя комфортно, куда, по выражению Ивана, "ни одна из этих тупых сволочей не смогла бы и носа просунуть".
В принципе, люди с хорошим образованием всегда имеют такую возможность: взять, к примеру, и перейти на французский.
Примитивные, те тоже пытаются создать своего рода обособленную территорию со своим куриным языком. Так было всегда. И если дворяне в России 18-19 веков изъяснялись между собою по-французски не столько из выпендрежа, сколько для того, чтобы слуги их не понимали, то и чернь в ответ тоже изобретала свой язык, начиная изъясняться по-мазовецки – "в кирёху бряем, галямо тюрьмаем, стебуху дули зонят"… Так говорили на средне-русском базаре в 18 веке. Потому как каждое действие вызывает свое противодействие.
Нынешние "мазовецкие" тоже придумали свой "нео-мазовецкий" со всеми этими "у-упс" и "вау", "отстой", "тормоз", "жесть" и прочими "прикольными" словечками.
Одного не учли нео-мазовецкие невежи, того, что французский выучить гораздо сложней – его надо учить несколько лет… А весь набор словечек "у-упс" и "вау" выучивается и постигается за пару дней, даже человеком с очень неразвитыми умственными способностями.
В результате, когда образованные Иван с Верой говорили теперь на кухне по-французски, окружающие их совершенно не понимали. А когда Серый Волк с Красной Шапочкой пытались в контру завернуть что-то на своем круто-молодежном арго, у Ивана с Верой эти жалкие попытки вызывали только снисходительные улыбки.
Однако…
Однако, с французским на кухне и в гостиной не прокатило.
Не вышло, не вытанцевалось.
Серый Волк и Белоснежка с Красной Шапочкой нажаловались Владиславу, и тот запретил Ивану и Вере говорить по-французски.
Чернь торжествовала.
Но Иван и Вера выдумали тогда новую игру.
Они стали говорить по-русски, но при этом стали выражаться некими абстрактными, не напрямую привязанными к ситуации и с виду неадекватными фразами, условившись между собой, что это будет игра в ассоциации, рассчитанная на взаимное понимание, и что игра эта будет основана на предположении, что каждый из ее участников обладает развитой культурой.
Игроков было два.
Иван и Вера.
Серый Волк, Белоснежка, Красная Шапочка и Бармалей были у них фишками на игровом поле.
Целью игры было набрать максимум очков.
Но кроме того, даже главной ее целью было достижение комфортного пребывания в невыносимой для них атмосфере студии.
Очки набирались таким образом.
К примеру, в гостиной сидят Вера и Иван. Кроме них в гостиной находятся Белоснежка и Серый Волк. И Серый Волк рассказывает Белоснежке про своего питбуля, которого тренирует для собачьих боёв…
Услышав это, Иван говорит Вере:
– А у полковника был петух…
– Габриэль Гарсия Маркес, – отвечает Вера и зарабатывает шесть очков.
Если же ассоциация была воспринята не сразу, а со второй подсказки, если Ивану потребовалось бы уточнить, один-де латиноамериканский полковник хотел продать своего петуха, то Вера заработала бы уже не шесть, а пять очков. Каждая подсказка – минус очко.
Чернь, как Иван называл теперь иных обитателей студии, разумеется догадывалась, что за абстрактными фразочками, которыми перекидывались Русалочка с Карабасом-Барабасом, скрывался некий обидный для них подвох, но покуда терпела, стиснув до поры волчьи зубки. Видимо, когда жалобщики ябедничали Владиславу, накатывая на французский язык, он что-то сказал им про особый статус Веры и Ивана, намекнув на какие-то обстоятельства, дающие им особые права.
– Василий Пукирев, – сказала Вера, когда Белоснежка принялась рассказывать Красной Шапочке про свою подружку, что выскочила за папика на двадцать лет старшее ее…
– Третьяковская галерея, – отреагировал Иван и торжествующе показал Вере шесть пальцев.
А бывало, что ассоциации Иван схватывал не сразу.
Но когда схватывал, оба они, и Иван и Вера, хохотали до упаду.
Так, когда Серый Волк, доказывая что-то Красной Шапочке, добился от той признания собственной правоты, Вера на это задумчиво произнесла:
– Князь Андрей, возвращаясь из имения Ростовых, где был по делам, увидел его…
Она давала потом Ивану три подсказки, а он все никак не мог сообразить… Но когда догадался – как они хохотали!
Так хохотали, что Серый Волк, забыв про предупреждение, сделанное ему Владиславом, пообещал Ивану, что изобьет его. …
4.
Мария Витальевна не любила своего мужа.
Она его боялась.
Но страх ее имел корни чисто абстрактного свойства.
Ведь Макаров ее не то что никогда не бил, он даже голоса своего на Марию Витальевну ни разу не повысил.
Даже страх перед Богом у верующего человека более конкретен и материален, чем страх Марии Витальевны перед своим супругом. Ведь у верующего человека любая конкретная болезнь, каждая определенная беда – это наказание за грех. А как же абстрагироваться от конкретики болезней? То-то и оно! Поэтому и Божий страх – штука небезосновательная. Раз существуют беды и болезни, значит, их кто-то на тебя насылает. А это значит, что надо этого насылающего бояться.
Но муж по фамилии Макаров никогда никаких бед и болезней на Марию Витальевну не насылал. Однако она его все же боялась. И боязнь эта происходила оттого, что они редко виделись, мало жили вместе.
Макаров то в Африке работал, где-то посредине между Анголой и Мозамбиком, то в Латинской Америке, в Никарагуа да в Венесуэле… А Мария Витальевна годами в Москве – соломенной вдовой. И без детей, без опеки родственников со стороны мужа.
Порою ей казалось, что Макарова вообще не существует, что это некий миф.
Но случались иногда бурные всплески вулканической активности. Везувий супружеской жизни оживал, над семейным очагом начинал куриться дымок. Это Макаров возвращался из очередной долгой секретной командировки и пытался наладить с Марией Витальевной подобие семейных отношений.
Мария Витальевна покорно играла роль любящей и заботливой жены. Ходила с мужем по театрам, ездила с ним в Сочи и в Дагомыс, дарила ласки, всегда безотказно и с готовностью принимая его на супружеском ложе… Но проходили шесть недель отпуска, и Макаров снова получал назначение в очередную свою Анголу.
Однажды, в который уже раз посмотрев лиозновского Штирлица, Мария Витальевна иронически усмехнулась в том месте сериала, где разведчику Исаеву привозят показать его жинку – то ли для вдохновления его на подвиги, то ли для угрозы: жинку-де твою, не забывай, у себя держим!
А вот ее ни разу не свозили, чтобы Макарову показать!
То ли денег из бюджета своей разведки пожалели, то ли Макаров еще не дорос до штирлицкого статуса, чтобы ему жену показывать.
Только через два месяца ее пребывания в Австралии Макаров наконец-таки удосужился приехать в Канберру и возлечь с законной женой.
– Знаешь, есть такой анекдот про финнов или про эстонцев, что ли, – сказала Мария Витальевна мужу, когда они исполнили свой ритуальный быстрый пересып, которым обычно сопровождалась каждая встреча супругов. – Там эстонца спрашивают, что он любит больше – секс или Новый год?
– Знаю, слышал, – ответил Макаров, поднимаясь с их шикарной постели. – Он любит Новый год, потому что Новый год чаще!
Помолчали.
– Так это про нас с тобой, – подытожила-таки Мария Витальевна.
– Да ладно тебе! – лениво махнул рукою Макаров. – Тебе вообще-то следовало бы знать, что я знаю про тебя всё.
Макаров обернулся лицом к жене.
Она лежала совершенно нагая на светло-коричневом шелке, лежала и курила тонкую ароматную сигаретку.
Макаров стоял перед нею, тоже совершенно нагой…
Два голых человека.
Женщина с сигаретой и мужчина со стаканом виски в руке.
– Я все про тебя знаю, – сказал Макаров. – Пора бы тебе это осознать.
– Что ты знаешь? – тихо спросила Мария Витальевна.
– Знаю все, и про тренера по теннису, и про массажиста из "Спартака", и про мальчишку твоего, про этого Ваню Борщанского, и даже про маляров-молдаван, что тебе ремонт в квартире делали, тоже знаю.
Макаров глядел на нее не мигая.
– Тогда зачем меня в Австралию звал? – спросила Мария Витальевна. – Развелся бы…
Мария Витальевна внутренне вся сжалась, подумав: "А вот достанет сейчас свой пистолет, у него наверняка их несколько. Достанет, да и убьет, вон как глядит не мигая…" – Ни хрена ты не понимаешь в сексе, Машка! – глотнув виски и крякнув, сказал Макаров. – Это знание там, вдали, – и он махнул рукой куда-то в сторону океана, – это знание, что красивая жена с красивым телом спит напропалую с какими-то молдаванами, это ведь так возбуждает!
Обдумывая потом этот их разговор, еще раз прокручивая в голове это супружеское объяснение, Мария Витальевна решила для себя, что нет стандартных рамок, нет границ для сексуальных фантазий. И чем интереснее человек, тем и мечты у него интересней.
– Что же ты меня не убьешь? – спросила Мария Витальевна, когда первый испуг уже прошел и когда она интуитивно поняла, что убивать ее Макаров не собирается, по крайней мере теперь.
– А зачем? – хмыкнул Макаров и вдруг мило улыбнулся. – Чтобы лишить себя остроты приятных переживаний?
– А ты там? – спросила Мария Витальевна. – У тебя ведь есть, у тебя ведь были там женщины?
Она пытливо смотрела на Макарова, внутренне не ожидая правдивого ответа, но скорее ожидая от мужа на этот свой вопрос какой-то встречной каверзы.
Но каверзы не последовало.
– У меня там никого нет, – тоном предельной доверительности ответил Макаров. – Я не нуждаюсь в женщинах, я почти что импотент, и если вступаю там в редкие сексуальные контакты, то только по службе.
– Как? – выразила свое изумление Мария Витальевна. – По службе, как я понимаю, там же надо выкладываться, а ты ведь почти что и… ты сам только что сказал.
– Ну-у-у, – протяжно пропел Макаров, – на то есть масса всевозможных стимулирующих препаратов и всевозможные приёмы.
– Но не для меня, – вздохнула Мария Витальевна.
– А у тебя Иван есть, чего тебе еще надо? – возразил Макаров.
В общем, объяснились наконец.
На пятнадцатый-то год совместной жизни…
– Может, теперь что-то изменится, или наступит новый этап в отношениях? – думала Мария Витальевна, засыпая подле неподвижно, по-разведчески чутко спавшего мужа. ….
ГЛАВА 7
1.
Владислав переругался с Алиной и с Борщанским.
Рэйтинг программы был достаточно высок, но акционеры компании и генеральный спонсор полагали, что он может быть еще выше.
– Эти Карабас-Барабас с Русалочкой, они просто неуправляемые, надо их заменить, – жаловался Владислав.
– А кто проводил исследования? – спросил Борщанский.
– Агентство Медиа-Метрикс и Голлоб, – ответила Алина, протягивая Борщанскому буклеты с диаграммами.
Результаты исследований популярности телеканалов и отдельно взятых программ покупались у независимых фирм и стоили больших денег. Обычно большие и всеобъемлющие исследования делались ежеквартально, когда агентства специально нанимали сотни студентов, обзванивавших телезрителей Москвы и других городов вещания, задавая вопросы: какой канал, сколько часов и минут в день те смотрят, какие программы и т.д. и т.п. Такие исследования содержали огромное количество сравнительных графиков и диаграмм, из которых можно было понять причины прироста или падения популярности тех или иных передач. В аккуратных глянцевых буклетах содержались сведения о том, какого возраста, какого образования, какого имущественного состояния были смотрельцы вашего и конкурирующего с вами канала.
Но делались и экстренные, специальные исследования, в которых результат узнавался по так называемой "социальной панели", то есть по контрольной тысяче постоянных зрителей, выразивших когда-то готовность сотрудничать и постоянно отвечать на вопросы социологов. Использовались и иные, так называемые моментальные и интерактивные способы ежедневного контроля, но они не были столь точны, как большие исследования Медиа-Метрикс.
Последнее исследование было специальным. Его заказали, не дожидаясь конца квартала, потому что владельцы "Нормы Ти-Ви" хотели знать о состоянии рейтинга прямо сейчас, когда "Норма Ти-Ви" поменяла формат передач и сетку вещания.
– Вообще, общий рейтинг упал, – сказал Борщанский, глядя на главный график, показывающий удельный вес сегмента московских зрителей в общем круге пирога, поделенного между всеми телеканалами. – Вон и триста тысяч зрителей перешли к "Эн-Ти-Даблью".
– Ну, это-то как раз понятно, – поспешил прокомментировать Владислав. – Это ушли те зрители, которые смотрели "Норму", когда она была информационным каналом, вот они и убежали к информационно-аналитическому конкуренту.
– Зато вон двести тысяч пришли от "Тэ-Эс-Ти", – заметила Алина, глядя на такую же страницу в своей копии результатов.
– Правильно, – кивнул Владислав. – Это те зрители, которые устали от унылых молодежных программ нашего развлекательного конкурента и решили смотреть наше шоу.
– Ну, это-то ладно, – недовольно гмыкнул Борщанский, откладывая буклет в сторону.
– Меня-то беспокоит успех или неуспех ударной фишки нашего канала.
– У генерального спонсора, – торопливо начала Алина, – у фирмы "До-До" в системе их магазинов по Москве ведется своё исследование популярности нашего шоу, всех своих покупателей они просят заполнять анкетки и вот результаты, – Алина протянула буклеты Борщанскому и Владиславу. – Вот, посмотрите…
Буклеты представляли собой стопочку глянцевых страничек, соединенных витой спиралькой. С каждой странички на читателя смотрели веселые, прям-таки искрящиеся весельем участники телешоу – Карабас-Барабас, Белоснежка, Серый Волк, Красная Шапочка, Бармалей и Русалочка. Все они были в футболочках, шортах, брючках, курточках от фирмы "До-До" и радостно приветствовали читателя общим слоганом: "Шоу "Последняя девственница" любит вас и одежду "До-До".
– Ну? – спросил Борщанский, глядя в буклет, – И где здесь рейтинг?
– Вот, – Алина ткнула пальчиком, помогая шефу найти искомые графики. – Вот динамика популярности всей программы за две недели и рейтинги каждого из участников в отдельности.
– Ага! – сказал Борщанский и углубился в изучение материалов.
Владислав тоже смотрел в свой буклет, хмыкал, булькал и издавал другие звуки, свидетельствовавшие о напряженном состоянии его мыслительного процесса.
– Вот, – обрадовано закричал он. – Я же говорил, глядите, у этой парочки – барана и ярочки – самый низкий рейтинг на неделе!
Владислав в запале даже как-то позабыл о том, что бараном он назвал сына Борщанского.
Но Борщанский, казалось бы, пропустил эту реплику своего врио главреда мимо ушей.
– Вы понимаете, наше шоу не рассчитано на студентов Гарварда, на отпрысков лучших фамилий и на принцев крови, такой народ телевизор вообще не смотрит, – начал Борщанский свой спич. – Наше шоу, оно, откровенно говоря, называя вещи своими именами, оно для быдла и для всякого рода шпаны. Той, что в лучшем случае жрет в макдональдсе, а не в "Короне" на Арбате, что ездит по Москве в метро, а не в спортивном кабриолете, что в качестве спорта может позволить себе не игру в гольф или в поло, а самый дешевый скейтборд или ролики… Вот наша аудитория, а потому и симпатии у нее не к интеллектуалу Карабасу и умненькой Русалочке, а наоборот, к идиоту Серому Волку и глупой шлюхе -этой Красной Шапочке…
– Ну так и что делать? – спросил Владислав.
– А надо не сопли жевать, а ре-жис-си-ро-вать, – по складам сказал Борщанский.
– Это я сопли жую? – хмыкнул Владислав. – Это я не режиссирую? Да я с каждым персонажем по часу ежедневно дрючусь, я каждую фразу, каждую реплику, что в эфир пойдет, обсуждаю.
– Значит, хреново дрючишься, – сказал Борщанский. – Вон, Алина мне до того, как ты пришел, предложила подключить этого их коммерческого директора из "До-До" к руководству программой, у него есть идеи.
– Значит… Значит, меня сливаете, что ли? – вспыхнул Владислав. – Как Мигунова слили?
– Никто тебя не сливает, сиди на заднице ровно, – сказал Борщанский. – Просто одна голова хорошо, а две лучше.
– Это в армии надо единоначалие, – добавила Алина. – А в творческом процессе чем больше хороших идей, тем лучше.
– Сама придумала или твой любовник подсказал? – огрызнулся Владислав.
– Но-но! – прикрикнул Борщанский. – Не забывайтесь.
И после того как повисла пауза, во время которой в стране родились целых пять милиционеров, Борщанский добавил:
– А насчет так называемых непопулярных персонажей, то я вам вот что скажу: всегда и везде есть так называемые нелюбимые. Уберите одних нелюбимых, появятся другие. Так что – работайте с тем материалом, какой есть. И мы по условиям шоу не можем никого поменять. Потому как три девственницы и три месяца.
Выдержки из дневника участника риэлити-шоу "Последняя девственница" Серого Волка Зашел я в гостиную, а там Бармалей к моей Белоснежке лапы тянет, за плечи обнимает. Она ему:
– Ты чё, Бармалей? Ты посуду вчера не помыл, и я вообще с тобой не разговариваю!
А он улыбается, ужимается, как мартышка!
– Белоснежка, ты же у нас главная по кухне, а я главный по части эротической. По части секса! Может, поговорим об этом?
– Ты, козел! – вовремя вмешался я. – Иди, говори об этом сам с собой втихую! А мою Белоснежку не трогай. Вон, поперетирай с Русалочкой о сексе и о высоких чувствах.
– А чё? – он на Русалочку перекинулся. – Русалочка, как ты считаешь, секс до брака – это нехорошо? – И хихикает гнусненько.
Про секс до брака у нас любимая тема. Мне тоже по кайфу поржать, Русалочка поначалу гнала полную пургу, насчет благородства, любви и прочей мути. Но я ж пацан находчивый, я ее сразу обломил, чтоб она при мне уши народу не терла. Она мне про любовь (я уж и не помню чего, она там говорила, бредила, как всегда, по полной!), а я ей:
– Русалочка, а ты вот пословицы любишь народные?
А она:
– Странный вопрос.
– А чего ж странного? Вот я тебе пословицу скажу про любовь: "любовь – как костер, палку не бросишь – не разгорится".
Все тогда сразу засмеялись, а Русалочка покраснела. Чё с нее взять? Овца и есть овца. Она после этого и перешла на французский, и вообще избегать всех стала.
Обломил я ее еще раз! Она только с Карабасом и вела беседы какие-то непонятные.
Мне пофиг, у меня в планах Русалочку раскрутить в последнюю очередь. Да и если бы не получилось – пофиг. Двести штук за Белоснежку и Красную Шапочку тоже деньги неплохие. На хрена мне с интеллигенцией связываться! Тоска зеленая! Они, наверное, и в койке про своего Данте рассказывают и по-французски базарят.
А ещё, до кучи, когда эта чокнутая Русалочка еду готовила, потреблять ее готовку никто не мог. Все у нее подгорало, так что на кухне воняло по полной. Макароны, и те сварить она не умела – слипались у нее.. Лучше всех готовила Белоснежка, но все равно она полная дура! Она постоянно Бармалею улыбалась, чего бы он ей ни сказал. А он и рад стараться!
Я как-то раз конкретно сбил его с темы.
– А чего, – говорю, – ты, Бармалей, все про секс говоришь? Про эти твои петтинги, кунилингусы. Ты бы хоть конкретный случай из своей лоховской жизни привел, рассказал бы нам чё-нибудь интересное!
Бармалей не нашелся, что ответить… Я дальше:
– Короче, раз ты ничего рассказать не можешь интересного, то давай нормальную тему поддержи, культурную!
Все, кто был в гостиной, заинтересовались, особенно Русалочка с Карабасом.
Понятно, почуяли свое! Про культуру типа!
– Культурную?
– А чего ты переспрашиваешь? Культурную! Про компьютерные игры! Это ж, блин, самая та культура. Ты вот чё любишь?
Бармалей опять на свое перевел:
– Я люблю эротические игры! Ясно же! Вот где такие девчонки, с бюстом Белоснежки, с фигурой Красной Шапочки и глазами Русалочки! Клевые такие девчонки!
Все одобрительно так заухмылялись, девчонки ресницами заморгали. Я продолжил:
– А я люблю, Бармалей, игры, где мочилово сплошное и много кровищи! Душа у меня отдыхает!
Русалочка на это вздохнула разочарованно, а я дальше:
– Я и сам, если бы бизнесом не занимался, то стал бы игры делать.
– Ну, и какую бы ты, Серый, игру сделал? – спросила Русалочка.
– А вот очень крутую! Про пытки! Короче, просто пытаешь чувака в компе, или телку. Разные тебе инструменты даются, электрический щуп, щипцы всякие, ножи разные, ножовку можно. И, короче, начинаешь оттяг!
– А смысл какой? – подсуетился Карабас.
– Сразу видно, что ты вообще не въезжаешь ни во что. Какой ты, блин, Карабас-Барабас после этого! Буратино, блин! Объясняю! Вот мучаешь деваху, режешь ее по всякому, кровь пускаешь, иголки под ногти, короче все дела! Но суть в чем? Главное, чтобы не сразу эта подопытная кони двинула. Грамотно надо пытать! Чем больнее жертве, тем тебе очков больше! В этом и смысл. И почему, блин, такой игры еще не сделали?
Тут я посмотрел на Русалочку, она рот раскрыла, глазами хлопает. Возмутилась, блин!
– Ты чё? – спрашиваю. – Рот закрой! Завидно, наверное?
Русалка промолчала.
– А чему тут завидовать? – спросил Карабас.
– Как чему? Я же придумал такую клёвую игру! Если бы найти, кому идею продать, вообще класс был бы! Обогатиться можно!
– Да с этим ты облажался! – засмеялась Красная Шапочка. – Продать уже не удастся.
Теперь вся страна об этой твоей идее знает!
– Ну, блин, точно! – спохватился я. Камера прямо мне в рот смотрела. – Да пофигу мне! Главное, чтобы такую игру сделали! А если такая уже есть, так зрители мне подскажут, где ее взять.
Тут Русалочка вскочила с дивана и крикнула, что-то по- французски. Я так понял, она возмутилась нашим разговором. А нас с Красной Шапочкой, это только прикололо.
Я у нее спрашиваю:
– Ты не въехала, чё это Русалка сказала?
– Откуда ж я знаю! – смеется. – Нам французский как-то по фигу! Весь мир давно на английском изъясняется. На фига он мне. Но одно слово я поняла: cynisme. Это типа, мы циники тут собрались!
– Слушай, – спрашиваю, – а чё это такое?
Красная Шапочка ещё больше прикололась:
– Ва-у! Серый! А тебе вообще это надо? Знать, чё это значит?
Я прикинул и отвечаю:
– Да особо не надо. На хрен мне башку засорять.
– Вот и правильно! И не парься!
2.
В жизни Мигунова появился хоть и незначительный, но все же позитивный проблеск.
Главный редактор еженедельника "КупецЪ" предложил ему написать несколько статей о современном телевидении. Это было даже чем-то вроде предложения постоянной работы. Четыре статьи в месяц по пять сотен долларов за статью – это пусть еще далеко не прежние его заработки на "Норме Ти-Ви", но уже кое-что.
Первую обзорную статью Мигунов писал целых три дня.
Всего-то три печатных странички, семь тысяч знаков, а работа непривычная и поэтому очень сложная.
По большому счету, Кремлю телевидение необходимо только три месяца раз в четыре года – когда в стране проводятся выборы. В промежутке от него только неприятности. Если бы не выборы, можно было бы не тратиться на телевидение. Но это настолько специфичное предприятие, что для того, чтобы в год выборов оно сработало без осечки, его надо все время поддерживать в высокой рейтинговой форме. Да и коммерческая сторона предприятия – эта вторая компонента электроновой дуальности – заставляет предпринимателей от Останкинской башни пыжиться и выдумывать новые забавы для жующей макароны массы телезрителей. И если один канал едет в Буэнос-Айрес и за сто тысяч песо покупает там сто серий сериала про дона Педро и донью просто Марию, то руководство другого телеканала тут же срочно летит в Рио-Инженейро и за три миллиона пиастров покупает там двести серий сериала про другого дона Альфонсо и донью просто Альфонсину.
Но сериалы – сериалами, а прогресс требует от режиссеров новых идей. И вот, взяв за основу некоего идеального зрителя, кошку, целый день сидящую у окна, руководство одного телеканала создает некий идеальный проект, где по обе стороны экрана сидят одинаковые, близкие друг другу моральные уроды. В своих малогабаритных квартирах перед теликами вечерами (теперь уже и ночами) сидят люди, жуют макароны и глядят на людей, которые тоже сидят в малогабаритной квартирке, именуемой студией и тоже жуют макароны… По факту высочайшего рейтинга вдруг оказалось, что это воистину идеальное зрелище.